Джонс Джулия. Измена (Книга Слов - 2)

   В дверь постучали, и вошел Гамил с запечатанным письмом.
   - Его только что доставил курьер, ваше преосвященство, - из самого Брена.
   Когда секретарь приблизился, чтобы вручить ему письмо, Тавалиск ухватил его за полу и вытер ею свои жирные руки. Гамилу осталось лишь молча это проглотить.
   - Ага, - молвил Тавалиск, взломав печать. - От нашего друга лорда Мейбора. Должно быть, мое письмо переслали ему в Брен. - Он пробежал исписанные паукообразными буквами строки. - Пишет он, словно слепой монах. Та-ак... он по-прежнему наш союзник, хотя и очень осторожный. Вот его слова: "...есть способы избавить нас от этого негодяя, не восставая против брака". Очевидно, он опасается, что, открыто воспротивившись браку, поставит под угрозу свои земли и свое положение, - правильно, надо сказать, опасается. Кайлок, став государем, вряд ли позволит кому-то из подданных перечить себе. Далее Мейбор прямо спрашивает меня, не могу ли я своими средствами устроить так, чтобы Баралис был убит. "Вы большой человек, имеющий связи во всех Обитаемых Землях, и наверняка знаете в Брене кого-то, кто мог бы это сделать". - Архиепископ рассмеялся тонким, переливчатым смехом. - Нет. Нет, дорогой мой Мейбор. На этот крючок меня не поймаешь. Скорее в Сухих Степях выпадет снег, чем я стану делать за кого-то грязную работу.
   - Я не совсем понимаю, ваше преосвященство.
   - Меня окружают одни глупцы! - Тавалиск, хотя и раздраженный, как будто не возражал против этого: лучше уж глупцы, чем лисы. - Мейбор самовлюбленный трус. У него, как видно, свои счеты с Баралисом, и он надеется уладить их с моей помощью. - Тавалиск взял ребрышко выдры, обмакнул его в соус, откусил кусочек и продолжал говорить, помахивая косточкой. - Я сам крепко не люблю Баралиса, но убивать его еще рано. Надо принять в расчет и другие силы.
   - Какие, ваше преосвященство?
   - Рыцарей Вальдиса, к примеру. Убить Баралиса теперь - все равно что снять горшок с огня: я лишусь единственной возможности наконец-то поставить Тирена на место. - Архиепископ хотел уведомить секретаря о своем замысле стать главой Церкви, но передумал. Неизвестно, насколько можно доверять Гамилу. - Притом мне как священнослужителю не подобает способствовать убийству. - Что это - неужели Гамил фыркнул?
   - Как же ваше преосвященство располагает поступить с лордом Мейбором?
   - Скоро лорд Мейбор поймет, что речь идет о чем-то гораздо большем, чем мелкое соперничество. Когда он это осознает, ему потребуется дружеская поддержка. Напиши ему так: пусть он найдет в себе мужество следовать своим убеждениям, мое золото всегда к его услугам.
   - Слушаюсь, ваше преосвященство. Что-нибудь еще?
   - Да, есть кое-что. Мне вспомнился еще один наш друг - рыцарь. Я давно уже ничего не слышу о нем. Если память мне не изменяет, Старик послал двух своих людей выследить его?
   - Да, ваше преосвященство. Я допрашивал предателя с целью выяснить, зачем это нужно Старику, но он умер во время допроса.
   Тавалиск оторвал у выдры ножку.
   - Ты допустил оплошность, Гамил. Почему ты до сих пор молчал об этом?
   - Прошу ваше преосвященство простить меня. Я не так искусен в подобных вещах, как вы.
   - Что ж, по крайней мере ты это признаешь. Продолжай. - Ножка оказалась менее аппетитной, чем ребрышко.
   - Последнее известие о рыцаре мы получили, когда он готовился сразиться с герцогским бойцом. Пока я не имел возможности узнать, выиграл он или проиграл, но он, как сообщают, испытывал недомогание, поэтому бой вполне мог закончиться не в его пользу. Если он еще и жив, дни его наверняка сочтены. Старик не числит милосердие среди своих добродетелей, а его люди уже должны были добраться до Брена.
   - Да, должны были. - Тавалиск, утратив интерес к выдрам, отодвинул от себя блюдо. - Перед уходом я попрошу тебя о небольшой услуге, Гамил.
   - Слушаю, ваше преосвященство.
   - Я хочу, чтобы ты сбегал на рынок. Эти выдры хоть и нежные, но, сдается мне, не совсем свежие. Пусть торговец вернет тебе деньги. Скажи ему, что шкурки я оставляю себе в качестве пени за то, что он продает лежалый товар. Впрочем, я охотно приму любой подарок, который он, возможно, пожелает мне сделать, когда ты упомянешь об уведомлении городских властей.
   - Ваше преосвященство - мастер тонкой угрозы, - поклонился Гамил.
   Таулу надо было уйти из дворца, чтобы побыть одному - побродить по темным улицам, поглядеть на звезды. Чувствуя себя лучше, чем много дней кряду, он встал со своего соломенного тюфяка. Первым делом он, как предписано рыцарю после боя, мысленно проверил каждую мышцу, каждое сухожилие, каждую частицу своего тела. При этом он, как учили его в Вальдисе, двигался от сердца наружу. Его сознание следовало по главным артериям вместе с кровью.
   Очень скоро он наткнулся на препятствие. Сосуды в верхней части груди были повреждены, а некоторые и закупорены. Их разрезал нож Блейза и запечатало железо, которым прижигали рану. Надо будет поставить пиявки, чтобы кровь могла свободно питать ткани. Таул двинулся вверх. Мозг его распух от снотворного. Видя посторонние вещества, как загромождающие мозг обломки, Таул сосредоточился на том, чтобы смыть их кровью. Он спустился к желудку. Там имелось мелкое внутреннее кровотечение - следствие болиголова или поединка. Но тонкая сеть кровеносных сосудов не затронута, и поврежденная стенка скоро заживет. Почки уже оправились после меткого удара - осталась легкая опухоль, но она сойдет.
   Под конец Таул проверил руки и ноги. Мириады лопнувших вен и артерий загораживали ему путь, как поваленные стволы. Блейз наградил его множеством синяков - некоторые были едва заметны, но вся левая голень представляла собой сплошной желтеющий кровоподтек. Таул усердно работал, проталкивая кровь в сосуды, которым грозила закупорка, и отводя ее из тех, которые были слишком слабы, чтобы выдержать напор.
   Свои кольца он оставил напоследок. Ожог заживал медленно. Вокруг струпьев нарастала новая кожа - розовая, блестящая и нежная, как у новорожденного младенца. Пройдет много месяцев, прежде чем его рука обретет былой вид. Таул ничем не мог ускорить заживление - Вальдис тоже не всемогущ.
   Закончив осмотр, Таул перевел сознание в другое русло. При этом он почувствовал легкое головокружение. Лекари хорошо потрудились. У него прибавилось шрамов, но калекой он не стал. Жесткая улыбка тронула его губы: одному человеку, пожалуй, не под силу его убить.
   Хвата не было видно. Шастает где-то, занимается своим промыслом и нарывается на неприятности. Таул снова улыбнулся, на этот раз шире. Хват непревзойденный мастер нарываться на неприятности.
   На столе лежал полный мех с элем. Таул откупорил его и стал лить пиво в огонь. Когда мех наполовину опустел, Таул поднес его ко рту и хлебнул глоток. Никогда он больше не станет напиваться допьяна, но и святого из себя корчить не намерен. Выпил глоток - и довольно, а остальное тоже в огонь.
   Настало время свести счеты с прошлым. Заткнув нож за пояс, Таул вышел на кухню. Хорошенькая служаночка показала ему, где выход, и намекнула, что по вечерам почти всегда свободна. Он низко поклонился ей, польщенный ее предложением, но решил не принимать его. Она слишком молода, слишком невинна. Он лишил бы ее всех иллюзий.
   На улице было холодно. Ветер обжигал щеки, унося последние остатки сонливости. Грудь все еще побаливала. Часовые у ворот выпустили его беспрепятственно. Тени все удлинялись, а когда он перешел через площадь, они слились воедино и стали называться ночью.
   Бевлина больше нет, и продолжать странствия бессмысленно - ведь он, Таул, не знает, почему мальчик, которого он искал, так важен и что предназначила ему судьба. Таул отвел волосы с глаз. Вот с этого простого, казалось бы, действия он и начнет. Надо навести порядок в своей жизни. Он больше не рыцарь - но он так долго жил по законам Вальдиса, что сделался таким, какой есть. Дисциплина и чувство долга въелись в его плоть и кровь, потребность быть достойным - еще глубже. Эс ниль хесрл. Я недостоин. Это последние слова каждого рыцаря, и он тоже умрет с ними на устах. Вальдис будет преследовать его до могилы.
   Таул поднял забинтованную руку. Должен же быть какой-то способ исправить свои ошибки. Не перед другими - его давно перестало заботить людское мнение, - а перед самим собой. Прощения ему не видать никогда - он может лишь надеяться понять когда-нибудь, что совершил свои грехи не напрасно. И единственное, на что он может опереться, - это клятва, которую он недавно принес герцогу. По крайней мере у него появилась возможность послужить кому-то верой и правдой - а если судьба благословит, то и с честью.
   Он принес клятву, в полной мере сознавая ее значение. Он не был пьян, не был оглушен, и голова у него не кружилась от потери крови. Он был трезв и тверд как камень. Клятва положила конец его рыцарству и его странствиям. В каком-то смысле она стала лишь публичным подтверждением того, что он знал с той ночи, когда убил Бевлина: обратной дороги нет. Этой клятвой он пресек все связи с прошлым.
   Завернув за угол, Таул оказался на узкой улочке с темными домами. Полная луна, уже взошедшая на небо, скрывалась за трубами и скатами крыш. Позади послышались чьи-то шаги - легкие, как у птицы. Рука Таула бессознательно потянулась к ножу. За ним шли двое. Ветер донес до него их разные запахи, и они вспугивали больше крыс, чем делал бы один человек.
   Нож без единого звука вышел наружу. Таул замедлил шаг, позволяя преследователям нагнать его. Он досчитал до дюжины и повернулся им навстречу. Он надеялся, что они хорошо вооружены, - ему хотелось умереть в бою. Он бросился вперед, и тогда один из двоих крикнул ему:
   - Эй, Таул, брось! Мы не для того тащились сюда из самого Рорна, чтобы ты убил нас в темном переулке, - верно, Заморыш?
   - Верно, Мотылек.
   Таул никак не мог прийти в себя. Зачем люди Старика пришли сюда за ним? Миг спустя он нашел ответ: они пришли убить его за то, что он убил Бевлина. Но они как-то не похожи на его будущих убийц.
   - Я вижу, ты наконец-то раздобыл себе приличное оружие, - сказал Мотылек, разглядывая его нож. - Но у Заморыша все равно лучше, верно, Заморыш? - Заморыш покивал. - Я вижу, тебя удивило наше появление, друг мой, - продолжал Мотылек. - Мы и сами несколько удивлены, что оказались здесь. Никогда не думали, что увидим неприступные стены Брена, - верно, Заморыш?
   - Нет, не думали, Мотылек.
   Таул не знал, что сказать. Одной его половине хотелось пожать им руки и повести куда-нибудь выпить. Другая же половина, крайне пристыженная, могла только ждать, что будет дальше. Многое ли известно Старику?
   - Трудненько было тебя выследить, друг мой. Если бы не Заморыш, мы бы ввек тебя не нашли.
   - Почему, Мотылек? - спросил Заморыш.
   - Ну, это же ты предложил прогуляться при полной луне.
   - И правда я, Мотылек, - гордо улыбнулся Заморыш.
   - Значит, тебе и честь.
   - Но заметил-то его ты, Мотылек.
   - И то верно, Заморыш. Скажем так: Старик может гордиться нами обоими.
   - Но зачем вы здесь? - спросил Таул, чувствуя, что, если дать Мотыльку с Заморышем волю, они будут продолжать в том же духе до утра. - Чтобы доставить меня к Старику?
   - Ничего подобного, друг мой. Ты бы тут не стоял, если бы у нас это было на уме, - верно, Заморыш?
   Тут Мотылек был прав. В прошлую их встречу Таул даже не слышал, как они подошли.
   - У нас для тебя письмо - верно, Заморыш?
   У Таула по обе стороны лба начали пульсировать жилы. Запах бойни наполнил ноздри.
   - От кого оно?
   Мотылек снял шапку и побудил к тому же Заморыша, пихнув его локтем.
   - От трагически почившего в недавнем времени Бевлина.
   Таул не мог смотреть им в глаза. В горле стоял сухой ком.
   - Но почему вы принесли письмо мне?
   - Потому что оно тебе адресовано, мой друг. Перед самой своей смертью славный мудрец написал Старику, приложив к посланию вот это, второе, письмо. И дал Старику указание - как бишь он выразился, Заморыш?
   - Чтобы в случае его смерти второе письмо передали рыцарю.
   - Прекрасно, Заморыш, - ты запомнил все слово в слово.
   Таулу стало муторно. Он зашел слишком далеко, он принес клятву, сделав себя проклятым навеки, и только что кое-как примирился со своей новой судьбой. Он не хотел воскрешать прошлое. Слишком много там воспоминаний, тянущих его вниз. Единственный способ избавиться от них - это оставить их в покое.
   - Не нужно мне этого письма.
   Мотылек немного опешил.
   - Но мы обязаны вручить его тебе. Уступаю эту честь тебе, Заморыш.
   Заморыш извлек из-за пазухи сложенный пергамент. Печать Бевлина ясно виднелась на темном, цвета крови, воске. Заморыш протянул письмо Таулу.
   Рука Таула помимо его воли протянулась вперед. Пальцам не терпелось коснуться гладкого пергамента. Но тут над трубами встала луна. Ее огромный диск, казалось, заполнил все небо, но освещала она только одно: руку Таула. Бинты, прикрывающие кольца, сверкнули белизной в ее свете. Таул безотчетно отдернул руку, убрав ее в тень, но повязка почему-то все равно светилась в ночи. Под ней кольца, а под кольцами человек, недостойный носить их.
   Он больше не вальдисский рыцарь, и цели у него нет. Он не имеет права брать это письмо. Он служит герцогу Бренскому, а не памяти Бевлина.
   - Я не могу его взять. Простите. Если бы вы нашли меня четырьмя днями раньше... - Закончить мысль, не говоря уж о фразе, было выше его сил.
   - Но ведь мы проделали такой долгий путь. Старик будет недоволен, верно, Заморыш?
   - Да он просто взбесится, Мотылек.
   - Ну вот что: мы с Заморышем сейчас уйдем, а письмо оставим на земле. Когда мы уйдем, можешь его взять, и никто об этом не узнает.
   Таул с улыбкой покачал головой.
   - Хотел бы я, чтобы все было так просто.
   - Нам с Заморышем больно видеть тебя в таком расстройстве, Таул. Может, помочь тебе чем-то - между нами, без передачи Старику?
   - Нет, ничего не надо - но все равно спасибо. - Таул поочередно пожал им руки. - Прошу вас, уходите. А с письмом поступайте как знаете.
   Мотылек и Заморыш тихо посовещались.
   - Вот Заморыш спрашивает, не надо ли тебе денег.
   - Нет, спасибо, Заморыш. - Это было уж слишком!
   Таул чувствовал, что не заслуживает такой доброты. Те двое снова пошептались.
   - Ну что ж, - сказал Мотылек, - тогда мы пойдем. Но письмо мы все равно решили оставить тут - верно, Заморыш? Не можем же мы нести его назад - так не годится.
   Заморыш с важностью кивнул и положил письмо к ногам Таула.
   - Мы с Заморышем желаем тебе выгодной дороги.
   - И процветания твоему очагу, - добавил Заморыш.
   - Отлично сказано, Заморыш. - И оба попятились от Таула задом, как если бы он был королем. Так они добрались до конца улицы, махнули ему на прощание и растворились во мраке.
   Таул собрался окликнуть их, но промолчал. Ему хотелось прочесть письмо, но он не мог. Он одиноко стоял в лунном свете и ждал. Ветер шевелил письмо, и его уголки соблазнительно приподнимались. Мелькнули какие-то буквы, написанные нетвердой рукой Бевлина. Таул знал, что должен уйти: если он останется тут еще немного, он поддастся искушению и вскроет письмо. Вся его душа стремилась к этому, но долг запрещал, напоминая, что Таул теперь подчиняется герцогу. Довольно и одной нарушенной клятвы.
   Таул повернулся и пошел прочь.
   XXI
   Хват, затаив дыхание, наблюдал за этой сценой из темноты. Всем своим существом он внушал Таулу, чтобы тот взял письмо, но Таул не взял. Рыцарь для Хвата Таул оставался рыцарем - ушел прочь, даже не оглянувшись. Самая настоящая боль пронзила сердце Хвата, и самая настоящая слеза скатилась по щеке. Слова Скорого эхом отдались в ушах: "Вот что получается, когда суешь нос не в свое дело".
   Но как он мог отпустить Таула одного? Рыцарь еще слаб после ранения, и рассудок у него, как видно, помутился: целый мех эля в огонь! За таким глаз да глаз нужен.
   Хват следил за Таулом, как только тот встал с постели, и вышел сразу за ним из дворца. Возникли небольшие хлопоты со стражей - они не верили, что Хват тут в гостях у герцога. Хват негодующе фыркнул при этом воспоминании. Ничего, он на славу отчитал их: они даже извинились и предложили разделить с ними ужин. Теперь Хват жалел, что не поймал их на слове: в животе у него образовалась дыра, куда как раз поместился бы пирог со свининой, и она все росла, причем делала это очень громко. Порой Хвату даже казалось, что живот его выдаст, - так он урчал во время беседы двух воров с рыцарем.
   Они еще и рта раскрыть не успели, а Хват уже узнал их. Он не раз встречал эту зловещую парочку на улицах Рорна. С ними никто не связывался. Старик всегда посылал их расправляться со строптивыми торговцами. Хват не помнил, как их звать, но забыть эти лица было трудно.
   Поначалу он думал, что они порежут Таула на куски. Был один жуткий миг, когда он уже приготовился кинуться на выручку Таулу. В который раз. Обошлось, однако, без этого - те двое вступили с Таулом в разговор. Вполне дружелюбно как будто. Тогда Хват решил, что они задумали похитить рыцаря, особенно когда большой полез за пазуху. Но тот достал оттуда не нож, а письмо.
   Хват подобрался к ним на несколько футов ближе, вжавшись в какие-то трухлявые доски и вступив в кучу... отбросов. Голодные крысы грызли ему ноги, и ветер приносил запах бойни. Все как дома. Он слышал каждое слово. Письмо было от Бевлина, а Таул отказывался взять его. Несмотря на всю непреклонность рыцаря, Хват был уверен, что тот возьмет письмо, как только люди Старика уйдут, - но Таул ушел, оставив нераспечатанное письмо на мостовой.
   Так не годится, решил Хват. Он, друг первейших воров и ученик самого Скорого, просто не мог оставить это письмо на улице, где его может подобрать первая попавшаяся молочница или разносчик. Нет уж, это письмо не должно попасть в чужие руки. Если Таул не взял его, то возьмет он, Хват. Глянув вправо-влево и понюхав воздух, Хват вылез из своего закоулка на улицу. Подскочив к письму, он сунул его за пазуху. Странно: Хват никогда не считал себя вором и не видел преступления в том, чтобы лазить по карманам, - но теперь, шагая обратно во дворец с письмом на груди, он впервые почувствовал, что взял чужое. Он поклялся не вскрывать письмо. Оно принадлежит Таулу, и Хват обязуется сохранить письмо для него.
   Как только Ровас высадил его из повозки, Джек понял, что не имеет понятия, как носить бочонки с элем. Бочонок был шире его и на плече не помещался, а у груди его трудно было удержать - он норовил выскользнуть из потных рук. Джек испугался. Говорить было легко, а каково будет осуществлять все это? Он находился на окраине города, а форт, по словам Роваса, стоял в полулиге к югу.
   Джек сызнова вскинул бочонок на плечо, пригнув голову. Согнувшись, он мог кое-как удержать свою ношу на спине. Эль на ходу плескался о стенки. Это мешало Джеку, и он ступал медленно, осторожно нащупывая дорогу ногами. Со стороны он, наверное, смахивал на пьяного.
   Через пять минут ему захотелось пить. Скрюченную спину ломило, руки отказывались быть так долго заломленными за голову, а пота из Джека вытекло столько, что хватило бы наполнить еще один такой бочонок. Пуще всего, однако, Джека раздражали волосы: взмокшая грива лезла в глаза, и он не видел, куда идет. О том, чтобы сбросить бочонок, не могло быть и речи Джек не был уверен, что сумеет снова взвалить его на себя, и продолжал тащиться, глядя себе под ноги.
   Было прохладно, но не холодно, и полная луна хорошо освещала дорогу. Неподходящая ночь для злоумышленников. Тяжесть, которую он тащил, даже помогала Джеку успокоиться - горло у него так пересохло, что он не мог вымолвить ни слова. Бочонок весил почти как Тарисса, но нести его было куда неудобнее.
   Чтобы взбодриться, он начал что-то насвистывать, но тут же пожалел об этом - тихий свист делал ночь еще необъятнее. Джек, однако, решил дотянуть до припева.
   Его обогнала повозка с пьяными веселыми седоками, которые смеялись над его ношей. Джек, улыбнувшись, согнулся еще ниже. Форт был уже близок. Джек подходил к нему с севера, с заднего входа. Дорога сделалась грязной, и двое пеших обогнали его, даже не взглянув. В горле у Джека снова пересохло, когда он вступил в тень, которую форт отбрасывал под луной.
   Повозка стояла у входа. Двое часовых были вооружены копьями и короткими мечами, как и говорил Ровас. Все смеялись, включая и часовых. С повозки сняли корзину с крышкой и заглянули в нее. До Джека донесся запах жареных цыплят, и его затошнило - желудок свело так, что мысль о еде была невыносима. Порывшись в корзине и выбрав пару курочек для себя, стражи пропустили повозку и занялись Джеком.
   - Что там у тебя, парень?
   Джек спустил бочонок с плеч и поставил на землю краном вверх. Отвел волосы с лица и указал на свой груз.
   - Ты что, язык проглотил? - хмыкнул часовой.
   Сердце у Джека колотилось так, что ему казалось, будто часовые слышат его. Он потряс головой и отвесил низкий поклон.
   - Да он немой, - сказал второй страж. - И дурачок, видать, к тому же.
   - Это верно, - согласился первый. - А уж патлы-то себе отрастил. Я что-то никого не припомню в городе с такими волосами. Ты откуда, парень?
   Джек указал в сторону города - что ему еще оставалось?
   - Ты от него ничего не добьешься, Везик. Видно же, что у него не все дома. Его, наверно, Оттли взял к себе в таверну - он всегда норовит найти работника подешевле.
   Джек закивал - он хотел сначала подкрепить этот жест дурацкой улыбкой, но ограничился кивками.
   - А ты слыхал, что стряслось в таверне на той неделе, Гримпли? спросил Везик. - Купца там убили - перерезали ему глотку. Может, как раз наш волосатик это и сотворил?
   - Брось, Везик! Ну какой из него убийца? Мускулы он себе нарастил, таская бочонки, а не трупы.
   Джек снова кивнул. Ему уже поднадоело строить из себя дурачка. Дать бы им обоим в морду - Везику первому.
   - Ладно, будь по-твоему. Что в бочонке, парень? Если судить по крану, там янтарный исроанский эль? - Джек кивнул. - Ну так не стой столбом, нацеди нам чашечку. - Джек не имел ни малейшего понятия, как обращаться с этим краном. - Давай шевелись.
   Джек взялся за кран трясущимися руками, кляня про себя Роваса за то, что тот не обучил его этой премудрости. Медный кран был снабжен затычкой, рычагом и торчащим кверху винтом. Джек покачал рычаг и покрутил винт. Стражи висели у него над душой. Джек сам не знал, как сильно вспотел, пока не провел рукой по лбу - с нее капало. Решив, что ослабил винт достаточно, Джек вынул затычку - и хоть бы что.
   - Что это ты тут вытворяешь, парень? - осведомился Везик. Джеку казалось, что сердце у него вот-вот лопнет. В панике он принялся тянуть, крутить и дергать что попало. Везик двинул его сапогом по голове.
   - Дурак проклятый!
   В черепе вспыхнула боль, и Джек упал на бочонок, ударившись подбородком о кран.
   - Да оставь ты его, Везик, - сказал Гримпли, удерживая своего товарища. - Вот, гляди, дамы идут.
   Джек, чувствуя вкус крови во рту, увидел трех женщин, идущих к форту пешим ходом.
   - Оружие есть у тебя? - спросил Везик, тоже пяля на них глаза.
   Джек помотал головой. Гримпли провел концом копья по его камзолу и ногам.
   - Нет при нем ничего.
   Везик склонился над Джеком и ухватил его за ворот.
   - Слушай, парень, - медленно, с угрозой протянул он. - Даю тебе пятнадцать минут. Ежели к тому времени не выйдешь, я сам пойду тебя искать. - Между зубами у него застряло куриное мясо. Он скрутил ворот винтом. Понял? - Джек кивнул. - Тогда убирайся с глаз долой.
   Джек поднялся на ноги, наклонил бочонок и вскинул его на грудь. Груз показался ему вдвое тяжелее прежнего. Кровь капала на дерево. Часовые пропустили его в форт. Везик подождал, пока он пройдет, и напомнил:
   - Пятнадцать минут, парень. Потом иду искать.
   Джек завернул за первый же угол и бросил бочонок, не заботясь, куда он упадет. Голова шла кругом, руки тряслись, изо рта текла кровь. Пятнадцать минут. Времени нет, надо вскрывать бочонок.
   Послышались шаги, сопровождаемые шепотом. Те три женщины прошли мимо Джека так, словно его и не существовало. Оглядевшись, он увидел, что стоит в темном углу двора. В отдалении двое мужчин играли в кости, швыряя их об стену. Это были часовые: их копья лежали в грязи вместе с двумя пустыми мехами из-под эля. Справа виднелось большое, ярко освещенное здание с открытыми ставнями: люди, пировавшие внутри, сдвигали кубки. Там, как видно, помещалась трапезная. К ней притулилось строеньице поменьше - кухня.
   Что делать дальше? Джек прочел немало историй о героях, и все они без исключения всегда знали, что и как делать. Он же не имел об этом никакого понятия. Ровас говорил, что он без труда найдет какую-нибудь железку, чтобы вскрыть бочонок, но где ее искать? Копье часового подошло бы в самый раз, но пытаться стащить его было бы безумием. Может, на кухне что-нибудь сыщется? Надо попробовать.
   Приняв это решение, Джек, не теряя времени, перекатил бочонок подальше в тень и прокрался вдоль западной стены до самой кухни. Часовые, увлеченные игрой, его не заметили. Обогнув кухонную стену и миновав узкий закоулок, Джек оказался на задворках. Из дверей пахло жареным мясом. В трапезной смеялись и пели, на кухне орали и бранились.
   Прижимаясь к стене, Джек оглядел кухонный двор. В углу стояла колода для рубки мяса, и Джек напряг зрение, высматривая, нет ли там топора. Их кухни вышел человек в переднике и направился к той самой стене, у которой притаился Джек. Джек замер, и струйка пота побежала у него по спине. Человек остановился не далее двух лошадиных корпусов от него. Луна в этот самый миг скрылась за тучей, и Джек вознес молчаливое благодарение Борку. Человек задрал передник, развязал внизу камзол и пустил на стену струю, мурлыча себе что-то под нос. Правая нога у Джека затекла, и он боролся с желанием перенести вес на левую. Сейчас ему нельзя было даже пальцем шевельнуть.