Джонс Джулия. Измена (Книга Слов - 2)

   Мужчина с гордостью обозрел свой орган и запихнул его обратно. Постоял немного, будто прислушиваясь, и вернулся на кухню. Испустив вздох глубочайшего облегчения, Джек нагнулся растереть затекшие мышцы. Разило мочой.
   Времени оставалось совсем мало. Джек стал на четвереньки и пополз через двор к колоде. Топора он там не видел, но могло найтись что-то полезное по ту ее сторону.
   Он полз, приволакивая еще не отошедшую ногу. Вид у него, наверное, самый дурацкий, но это не важно: главное - как можно скорее вскрыть бочонок. Во дворе было грязно, хотя дождя не выпадало уже несколько дней. Ничего не видя в темноте, Джек догадывался, что это кровь промочила землю вокруг колоды.
   За колодой валялся крюк для мяса. Топор был бы лучше, но и это сойдет. Заткнув крюк за пояс, Джек пополз обратно к кухонной стене.
   Теперь начиналось самое опасное: он не мог никому попасться на глаза в измазанной грязью и кровью одежде. Двое часовых закончили игру. Один пил из третьего меха, другой осматривал наконечник копья. Джек, вынырнув из закоулка, подался к стене. Луна вышла из-за туч. Сколько времени он уже здесь? Пять минут? Десять? Кто его знает. Одно верно: нельзя ждать, пока луна опять скроется. Джек крался вдоль стены, прижимаясь к ней спиной. Все шло хорошо, пока он не споткнулся о корень дерева, невесть откуда взявшийся под стеной. Оба часовых посмотрели в его сторону. Джек замер. Часовой с копьем двинулся к стене. Джек молился, чтобы тот не разглядел его. Второй страж крикнул:
   - Брось, Борнис, это крысы. Иди глотни, пока я не прикончил весь мех.
   Тот, что с копьем, заколебался и вернулся к своему товарищу. Джек заставил себя досчитать до ста, прежде чем двинуться дальше. Время было на исходе.
   До бочонка он добрался без дальнейших происшествий. Тот покоился в славном темном углу, но Джек для пущей безопасности перекатил его в нишу за воротами. Тут его никто не увидит - разве что услышат часовые у ворот, если он не будет осторожен. Джек просунул крюк между двумя дощечками. Ну почему руки так трясутся? Джек медленно, осторожно взламывал бочонок, водя крюком туда-сюда. Раздался треск, и крюк заклинило. Джек покрепче взялся за рукоять и рванул. Крак! Бочонок раскололся, и эль хлынул Джеку под ноги. Это был самый прекрасный запах, который он обонял в своей жизни.
   Треснувшие дощечки уже нетрудно было протолкнуть внутрь. Железные обручи больше ему не мешали. Поддев крышку, Джек, как и ожидал, увидел нож, замотанный в кусок промасленной кожи. Ровас не соврал. Размотав кожу, Джек вытер клинок о камзол и попробовал на пальце. Лезвие было таким острым, что он даже не почувствовал пореза.
   Джек подставил руки ковшом под дыру в бочонке и хлебнул пенистой влаги. Второй пригоршней он умылся. Эль был хорош на вкус. Джека осенило он поднял бочонок над головой и вылил остатки себе на грудь. Теперь если кто и увидит его, то скажет: вот, еще один налакался.
   Осталось меньше пяти минут. Пора приступать к делу. Ровас, помнится, говорил, что офицеры помещаются слева от задних ворот? Прежде чем выйти из тени, Джек подобрал крюк: он мог еще пригодиться.
   Часовые у ворот допрашивали очередного пришельца и не видели, как Джек прошмыгнул мимо. Он шел вдоль стены, пока она не повернула на восток, и вспоминал карту, нарисованную Ровасом в муке. Впереди показалась крытая галерея, о которой говорил контрабандист. Подойдя поближе, Джек спрятался за подпорой, пригнулся пониже и заглянул в галерею. Двойные двери и двое часовых. Ждать смены караула не позволяло время. Что же делать? Что бы сделал на его месте герой? Искромсал бы небось обоих на куски?
   Устав сгибаться в три погибели, Джек выпрямился. При этом крюк, заткнутый за пояс, зацепился ему за штаны и разодрал их до самого пояса.
   - Черт! - тихо выругался Джек. Он вынул крюк и хотел положить его на землю, как вдруг услышал голоса. Поглядев через деревянные столбы галереи, он увидел компанию женщин и офицеров - человек семь или восемь, - идущих через двор в его сторону.
   Крюк был у него в руке. Оставался только один выход. Держась в тени столба, Джек высунулся наружу и, размахнувшись, запустил крюк в воздух, целя в офицеров с их дамами.
   Крюк пролетел по небу и упал с грохотом, за которым последовал крик боли. Поднялся адский гвалт. Женщины визжали, мужчины звали на помощь. Со всех сторон бежали часовые. Крюк попал в затылок одному из офицеров.
   Часовые у дверей, покинув свой пост, бросились к месту происшествия. Джек выскользнул из-за столба и побежал по затененной галерее. Сердце билось так, будто вот-вот разорвется. Двойные двери не были заперты, и он мигом проскочил в них. Как там говорил Ровас? Лестница направо, и первая дверь наверху.
   Джек ринулся вверх по ступеням - дверь была всего в нескольких футах от них. Он задержался на пороге, чтобы перевести дух, достал нож из-за пазухи, откинул волосы назад, поднял щеколду и ворвался в комнату.
   Она плавала в облаках так высоко, что уже достигла предела, где небо превращается в небеса. Тонкая голубая черта - а дальше белизна. Боль давно покинула ее, и какая-то сила тянула ее прочь из тела. Не через глаза, не через нос или рот, а через бок. Она уходила в прореху между ребрами.
   Внизу мелькали тени, говорящие и делающие что-то непонятное. Еще недавно они суетились как безумные - всякие инструменты и иголки летали, точно собачья шерсть. Теперь все утихло - собака околела.
   Масло на лбу, лист тимьяна на языке, кровь капает в таз.
   - Она отходит, ваша светлость. Слишком много крови потеряно.
   Жесткая мозолистая рука сжала ее руку.
   - Мелли! Твоя душа готовится предстать перед Богом. Время отринуть всякую ложь. Небо уготовано лишь тем, кто говорит правду.
   Тонкая голубая черта сделалась еще тоньше. Белизна уже касалась щеки. Горячая и холодная, мягкая и твердая, безопасная и грозная.
   - Скажи правду, дитя. Скажи нам, кто твои родители. Иначе твое тело сгниет, не дождавшись отца, который схоронил бы его.
   Облака несли ее вверх, где была мать. Слова складывались трудно. Тимьян на языке давил, как свинец.
   - Скажите отцу, что я раскаиваюсь.
   - Мы не сможем сказать ему этого, не зная, кто он.
   Голубая черта мерцала и таяла. Мелли знала, что должна все сказать до того, как она исчезнет.
   - Мейбор, владетель Восточных Земель, - мой отец. - Белизна окружила ее - она проникала в тело сквозь рану в боку, вытесняя то немногое, что еще осталось.
   - Ее нужно спасти любой ценой. Делай что хочешь: колдуй, зови на помощь самого дьявола - только спаси ее!
   В постели мужчина подмял под себя женщину. По ее лицу текли слезы, на щеке ясно виднелся отпечаток руки, рот кровоточил.
   - Помогите! - прорыдала она.
   Ванли вскочил, одной рукой натягивая штаны, другой нашаривая меч. Джек бросился на него и полоснул ножом по его левой руке. Штаны свалились на пол. Джек мысленно возблагодарил Борка, что рубаха на капитане достаточно длинная, чтобы прикрыть срам, - не хотел бы он сражаться с человеком, у которого все хозяйство наружу. Ванли ногой отбросил штаны в сторону Джека. Тому пришлось увернуться, и Ванли успел схватить меч.
   Держа его обеими руками на халькусский манер, капитан ринулся вперед. Джек вскочил на кровать. Женщина завизжала. Меч Ванли рассек простыни. Перебравшись через женщину, Джек спрыгнул на пол с другой стороны. Ванли повернулся ему навстречу, утратив при этом равновесие. Джек воспользовался этим и снова заставил капитана покружиться, угрожая быстрыми выпадами его левой руке. Раздраженный Ванли, не имея возможности размахнуться мечом, не уперевшись как следует ногами, ткнул им вперед, как ножом. Этим он совершил роковую ошибку - клинок был слишком тяжел. Джек увернулся и распорол капитану бок.
   Ошеломленный Ванли отступил. Рот под нафабренными усами сжался в тонкую линию.
   Джек знал, что наилучшая для него тактика - теснить противника, не давая ему пустить в ход свое оружие. Он атаковал капитана. Тот приподнял меч, и Джеку пришлось отскочить - ему не хотелось быть насаженным на халькусский клинок.
   Что-то попалось Джеку под ноги: капитановы штаны. Заметив, что капитан стоит обеими ногами на другой штанине, Джек нагнулся и изо всех сил дернул за свой конец. Ванли, не устояв на ногах, попятился назад и отпустил одну руку, чтобы удержаться. Это решило дело. Одной рукой нельзя было орудовать таким большим мечом. Джек ринулся вперед и вонзил свой нож капитану в сердце. Меч с лязгом упал на пол, и Ванли последовал за ним.
   Но у Джека не было времени насладиться победой. С лестницы слышались крики. Он закрыл дверь и повернулся к женщине:
   - Помоги мне сдвинуть кровать.
   Слишком ошеломленная, чтобы спорить, она вытерла с лица слезы и кровь, и вместе они с легкостью отодвинули дубовую махину.
   Под ней обнаружилась приподнятая крышка люка. Джек на радостях сгреб женщину в объятия и поцеловал.
   - Прости, я не хотел, - тут же оговорился он, сообразив, что ей сейчас все мужики хуже чумы. Она отвела ему волосы с глаз и сказала, силясь улыбнуться:
   - Ничего, на здоровье.
   В дверь громко постучали, и кто-то крикнул:
   - Капитан! В форт проник злоумышленник. Он уже скосил одного мясным крюком.
   Женщина, набрав в грудь воздуха, крикнула в ответ:
   - Капитан говорит, что выйдет, как только управится.
   За дверью хмыкнули.
   - Скажи ему, пусть поторопится. Не время с бабенками прохлаждаться.
   Джек с женщиной услышали, как шаги удаляются от двери.
   - Давай откроем люк, - сказала она. Вдвоем они с трудом подняли тяжелую крышку. Внизу стояла кромешная тьма.
   - Я спущусь первым, - сказал Джек, - а потом поймаю тебя.
   - Нет, мне нельзя с тобой.
   - Кто знает, что они сделают с тобой, если ты останешься.
   - Нет уж - все лучше, чем пускаться в бега. На что я жить-то буду? Я скажу, что ты меня принудил, если тебе все равно. - Она смотрела на него с мольбой.
   - Ты подвергаешь себя большому риску. Пойдем лучше со мной. Я позабочусь, чтобы тебе не причинили вреда.
   - Нет. Не теряй времени. Солдат вот-вот вернется.
   Джек не мог больше спорить. Может, оглушить ее и перекинуть через плечо? Нет, нельзя. Она слишком красива, чтобы бить ее по голове. Он протянул ей руку, и она сжала ее.
   - Удачи тебе.
   - И тебе тоже.
   Ухватившись за края люка, Джек спустил ноги во тьму. Он повис на руках, но земли под ногами не почувствовал. Женщина, имени которой он так и не узнал, улыбнулась ему напоследок. Он улыбнулся в ответ, сосчитал про себя до трех и отпустил руки.
   Бряк! Боль прошила ноги, и он повалился на бок. Взглянув наверх, он увидел женщину, закрывающую люк. Это привело его в чувство: теперь они оба могут рассчитывать только на себя. Он встал и ощупал ноги: одну лодыжку он слегка подвернул и, похоже, повредил мышцы обеих голеней. Наверху заскрежетало, потом грохнуло, и он остался в полной темноте. Надо поскорее выбираться отсюда.
   Туннель усеивали обломки трухлявого дерева - они трещали под ногами на каждом шагу. Потолок был Джеку по плечо, и идти приходилось согнувшись. Спину, и без того уже намятую пивным бочонком, ломило немилосердно. Вытянув перед собой руки, Джек продвигался быстро, как мог. Он думал только об одном: о Тариссе, которая ждет его у выхода.
   Туннель, шедший сначала слегка под уклон, понемногу выровнялся. Никогда еще Джек не бывал в такой непроглядной тьме. Шершавые крепи вдоль стен кололи руки. Остановившись перевести дух, Джек услышал за собой голоса.
   Он оглянулся - в отдалении мерцал слабый свет. И тут же до него донесся страшный звук: лаяли собаки. Джек во всю прыть пустился вперед. Погоня приближалась. Дыхание жгло глотку огнем, и в боку кололо. Джек бежал и бежал, уже не вытягивая перед собой руки.
   Внезапно он с размаху налетел на что-то твердое - этот удар потряс его до самого основания. Ему показалось, что все костяшки одной из рук треснули разом. Он сильно ушиб колено и подбородок. Осоловев от боли и неожиданности, Джек стал ощупывать преграду. Собачий лай слышался все ближе. Он уже видел огни факелов, колеблющиеся на бегу.
   Перед ним была плотная, хорошо утрамбованная земля. Кто-то засыпал туннель. Пути вперед не было. Джек, попавший в западню, зарылся в землю пальцами.
   В этот миг собаки настигли его. В панике он загородился рукой. Один пес вцепился в нее, другой - в ногу. Обуреваемые жаждой крови, они оглушительно рычали и выли. Голову Джека начало распирать изнутри. Он узнал это ощущение и порадовался ему. Собака подскочила, примериваясь к его лицу, и он отшвырнул ее кулаком. Давление нарастало, требуя выхода. Острый вкус колдовства обжег язык. Но прежде чем Джек успел выплеснуть поток наружу, что-то врезалось ему в грудь. Боль была так жестока, что он не мог вынести ее. Он посмотрел вниз - из его камзола торчало оперение стрелы. Собаки насели на него, и он лишился сознания.
   XXII
   - Нет, Боджер, женщина не ляжет так сразу с тобой в постель, если ты похвалишь ее титьки.
   - А вот Длинножаб клянется, что это наилучший способ.
   - Его бабы, должно быть, глухи как пень - с моими это не помогает.
   - А что помогает-то, Грифт?
   - Обхождение, Боджер. Обхождение. Подходишь к женщине, улыбаешься приятно и говоришь: не хотите ли со мной поразвлечься? У меня много женщин было, и ни одна не жаловалась.
   - Гм-м. Не думаю, чтобы это помогло, Грифт.
   - Без осечки действует, Боджер. Женщины любят, когда мужчина выкладывает карты на стол. Не повредит также намекнуть, что стручок у тебя крупного размера.
   - Это до того, как она его увидит, Грифт?
   - Ну да. Лучше его не вытягивать, покуда она не даст ответа.
   - А белки, Грифт? Ты ведь говорил, что по ним сразу все видно?
   - Ну да, говорил. Я рад, что ты помнишь мои уроки, Боджер.
   - А как же, все до единого слова. Ты научил меня всему, что я знаю. Боджер нахмурился и поскреб голову. - Но если рассудить, Грифт, с тех пор как я с тобой повелся, бабы меня и вовсе знать не хотят.
   - Тебе еще многому надо научиться, Боджер. А коли бабы на тебя не глядят, значит, они к тебе неравнодушны.
   Боджер попытался наградить Грифта уничтожающим взглядом, потерпел плачевную неудачу и громко икнул взамен.
   - Экая суета поднялась во дворце, Грифт. Герцог носится между городом и охотничьим замком - свозит туда докторов, священников и разные припасы. Хотел бы я знать, в чем дело.
   - Да-а, чудеса, право слово. Вчера он отвез туда Бэйлора и своих личных лекарей, а нынче опять вернулся. Главный конюший говорит, он велел приготовить свежую подставу - значит скоро назад поскачет.
   - Видать, дело серьезное, Грифт. До замка-то, говорят, шесть часов езды.
   - Да уж, Боджер, - не стал бы такой человек, как герцог, проводить в седле двенадцать часов кряду, если бы дело не шло о жизни и смерти.
   * * *
   Косые лучи солнца падали в комнату, зажигая яркие краски гобеленов и высвечивая в воздухе мириады пляшущих пылинок. Баралис сидел в постели, попивая горячий сбитень. Руки болели, как всегда - даже охватывать ими чашку было больно, - но, если отвлечься от этого, он еще ни разу в жизни не чувствовал себя так хорошо.
   Ожогов на груди как не бывало. О каких-то неполадках напоминала лишь бледная выпуклая черта, обводящая грудь наподобие шва. Остатки магических чар еще чувствовались - это старая плоть срасталась с новым покровом. Это ощущение не было неприятным: оно играло под кожей и смычком водило по нервам, посылая легкие импульсы прямо в мозг.
   Он проспал трое суток. Трое блаженных суток, не чувствуя ничего, кроме ласковых рук Кропа. Слуга и теперь был тут - он подкладывал дрова в огонь, стараясь делать это как можно тише. Вряд ли Баралис сумеет когда-нибудь отблагодарить этого неуклюжего гиганта.
   Они встретились через год после того, как Баралис покинул Великие Равнины. У него тогда уже появилась цель, и он знал, где завершит свой путь - в Четырех Королевствах, - но еще не готов был отправиться туда. Нужно было подготовиться, поучиться еще, все как следует обдумать. Поэтому для начала он отправился в Силбур.
   Силбур называли блистающей жемчужиной Обитаемых Земель, и он в самом деле был ею. Прекрасный город не имел иных занятий, кроме одного: блистать. Здесь собирались церковные соборы, и тысячи людей шли сюда поклониться святым реликвиям. Святейший отец восседал здесь на позлащенном троне, и всякий ученый, когда-либо водивший пером по пергаменту, проводил немало часов на жестких скамьях знаменитых силбурских библиотек. Силбур был мертвым городом - такой же реликвией, как кости, волосы и зубы давно почивших святых, благодаря которым он и существовал. Эти иссохшие кости не омывала кровь, и не было мускулов, чтобы привести их в движение. В былые времена Силбур был самым горделивым и могущественным среди городов. Башни в нем возводились высокими, до самого неба, а стены - низкими в знак презрения к врагам. Силбур не знал себе равных, кроме Бога.
   Это воля Силбура создала Обитаемые Земли. Никто не должен быть могущественнее Господа, провозглашали его вожди, - и силбурские армии разоряли империи и королевства, составлявшие карту мира. Императоры и короли объявлялись пособниками зла и сообщниками дьявола; тот, кто укреплял свое государство, отнимал власть у Бога, и его следовало сокрушать. Страшные кровавые войны, подобных которым не было ни раньше, ни позже, раздробили континент на мелкие осколки. Войны за веру. Спустя столетие на карте значились только города-государства, и Силбур был матерью им всем.
   Со временем, когда власть религии стала слабеть, крупные аристократы начали выступать против Церкви. Харвелл на северо-западе первым сколотил себе новое королевство. Борсо из Хелча скоро последовал примеру соседа и всю жизнь собирал воедино земли, известные ныне как Халькус. Слабеющий Силбур гнил изнутри. Слабовольные вожди в нем сменялись фанатиками, и все они были бессильны помешать новым веяниям, да их и не занимало то, что происходило на Севере.
   Теперь, двести лет спустя, те же намерения лелеет Брен. Герцог желает видеть королевство там, где прежде был город. Баралис скрыл улыбку в чаше со сбитнем. Не будет в Брене государя, не будет короля на его троне. Впервые за четыре века в Обитаемых Землях вновь родится империя.
   Очередной глоток сбитня вернул Баралиса в бледное, ясное силбурское утро. Там он всегда пил на завтрак сбитень и заедал его персиковым пирожным. Он поселился в студенческом квартале и зарабатывал на жизнь перепиской и врачеванием. Это время было, можно сказать, лучшим в его жизни. Каждый раз на рассвете он отправлялся в библиотеку и весь день проводил в ученых трудах. Никто не замечал его - он затерялся среди множества студентов в черных платьях, штудировавших старинные тексты. Молодой человек, один из многих трудящихся на благородном поприще науки.
   Врачевал он по ночам. Силбур не терпел колдовства в каком бы то ни было обличье. Чародеев сжигали на кострах. Баралису приходилось соблюдать осторожность в назначении снадобий и в пользовании магическими чарами. Однажды, возвращаясь из дома, где лежала при смерти молодая девушка, он наткнулся на кучку юнцов, избивающих какого-то человека. Жертва скорчилась на земле, скуля под градом пинков. Худощавый человек с палкой в руке руководил избиением.
   Баралиса это не касалось - он опустил глаза долу и перешел на другую сторону.
   - Довольно, не надо. Простите меня, простите, - взмолился избиваемый. Худощавый шагнул к нему и ударил палкой по лицу.
   - Заткнись, недоумок, - сказал он. - Поздно молить о пощаде.
   Теперь Баралис уже не помнил, что заставило его тогда оглянуться. Надменный голос человека с палкой? Жалобная мольба жертвы? Или это судьба направляла его?
   Как бы там ни было, он оглянулся. Избиение тут же прекратилось.
   - Чего вылупился? - спросил человек с палкой. - Ступай прочь, не твое это дело.
   Но Баралис и не подумал испугаться.
   - Оставьте его, - сказал он, обведя всех поочередно своими серыми, как сталь, глазами. Двое юнцов попятились - он умел влиять на людей одним лишь голосом.
   - А ну как не оставим?
   Осторожно, выбрав свободное от грязи место, Баралис сложил наземь сумку со своими снадобьями и свитками.
   - Я выжгу сердца из ваших тел, оставив шкуру нетронутой. - Он сказал это просто, без похвальбы - это и было страшнее всего.
   Те двое, что уже дрогнули, бросились наутек. Остались еще двое: человек с палкой и его приятель. Приятель тоже ретировался, лягнув напоследок жертву в пах. Баралис вскинул бровь.
   - Тебе лучше последовать за своими юными друзьями. Я не советовал бы выходить против меня один на один.
   Человек с палкой посмотрел ему в глаза, медленно осклабился и ушел.
   - Спасибо вам, господин, - тихо донеслось снизу. - Спасибо. - Человек встал, и Баралис глазам своим не поверил: это был великан шириной с повозку и вышиной с дом.
   - Как тебя звать? - спросил он.
   - Кроп, господин.
   Его сильно избили - и, видно, не в первый раз: все лицо у него было в синяках и шрамах. Голову он держал низко, трогательно пытаясь умалить свой рост.
   - Пойдем-ка со мной, Кроп, - сказал Баралис. - Надо полечить твои раны. - Он привел великана к себе, и с тех пор они не расставались.
   Кроп с малых лет был изгоем - его осмеивали, травили и обвиняли во всех грехах, от похищений детей до насилия, от Убийства до кражи. В свою защиту он умел делать только одно: просить прощения. Зачастую он даже не знал, за что просит простить себя. Никто ни разу не проявил к нему доброты. Он жил в вечном страхе, всемерно сторонясь тех, кто мог к нему прицепиться: мальчишек, пьяных мужиков, задиристых солдат. На улицу он выходил только ночью. Баралис изменил его жизнь, став его защитником, его спасителем, его единственным другом. Баралис стряхнул с себя воспоминания - он не любил надолго погружаться в прошлое. Только будущее имело смысл.
   - Кроп, - позвал он, - та молодая дама больше не спрашивала обо мне?
   - Которая - красавица с золотыми волосами?
   - Она самая, болван. Катерина, дочь герцога.
   - Приходила вчера, хозяин. Хочет навестить вас, когда вы поправитесь.
   - Превосходно. В следующий раз, как придет, я ее приму. - Баралис поставил чашку и потер подбородок. Им с Катериной есть о чем поговорить: о колдовстве, о любовных делах и об измене. Она обязана ему жизнью, а он не из тех, кто прощает столь весомые долги.
   Мейбор усердно натаскивал свою собаку. Он набил подушку клочьями Баралисовой рубашки и подвесил ее на веревке к стропилам на высоте человеческого роста. Теперь он учил Льва вцепляться в воображаемое горло Баралиса. Собака быстро усваивала эту науку. Мейбор отозвал ее, погладил с некоторой опаской и дал большой кусок свежего мяса.
   - Хороший мальчик. Хороший. - Выждав немного, Мейбор опять качнул подушку и отошел на безопасное расстояние. - Убей, Лев! Убей!
   Собака взвилась, как пружина, изготовив зубы, как ножи. На этот раз она вцепилась прямо в горло и не выпустила его. Она закачалась в воздухе вместе с подушкой, мотая шеей и дрыгая ногами, - так продолжалось до тех пор, пока не лопнула веревка. Собака рухнула наземь вместе с подушкой, но и тогда не выпустила своей добычи и терзала ее, пока от подушки ничего не осталось.
   От этого утешительного зрелища Мейбора отвлек громкий стук в дверь. Кто смеет стучаться к нему таким образом? Он незамедлительно получил ответ на свой вопрос - в комнату вошел сам герцог.
   - Мейбор! Хорошо, что я вас застал. - Поглядев на перья и клочья полотна, раскиданные кругом, он сказал: - Вы, я вижу, натаскиваете Левандру.
   - Да, хочу сделать из нее надежного стража.
   - У вас есть причина опасаться за себя, лорд Мейбор?
   - Пожалуй, не столь веская, как у вас, ваша светлость.
   - Хорошо сказано, мой друг, - засмеялся герцог. - Власть человека измеряется числом его врагов. - Он хлопнул себя по ляжке, и Левандра подошла к нему. Герцог потрепал ее за ушами. - Умница девочка.
   Мейбор порадовался возможности собраться с мыслями. Ястреб мог прийти к нему только по одной причине: поговорить о вторжении Кайлока в Халькус. Первому затрагивать этот предмет нельзя: ведь ему сообщил об этом Кравин под большим секретом. Впрочем, голуби опережают людей всего на пару дней, и половина Брена, вполне возможно, уже узнала эту новость. Но все-таки лучше изображать неведение.
   - Чему я обязан этой чести, ваша светлость?
   Герцог подошел к столу и налил в два кубка вино. Первый он подал Мейбору, второй оставил на столе.
   - Я хотел спросить вас, не пожелаете ли вы пригласить в Брен на брачную церемонию свое семейство.
   Мейбор чуть не поперхнулся вином. Оно устремилось по горлу прямо в легкие. Он закашлялся и побагровел, как свекла. Какая еще брачная церемония? Он говорит так, будто в его планах ничего не изменилось. Остается предположить, что ему никто не доложил о вторжении.
   Герцог ждал, когда Мейбор оправится, с гримасой легкого неудовольствия на лице.
   - Известно ли вашей светлости, - сказал Мейбор, вытирая вино с подбородка, - что Кайлок вторгся в Халькус?
   - Разумеется, - кивнул герцог. Его тон не допускал вопросов. Мейбор смутился. Ведь эта новость определенно должна была привести герцога в ярость. Бренский народ не одобрит замужества своей наследницы со столь кровожадным королем. Когда герцог умрет, Бреном будет править Катерина, а Кайлок своим поступком доказал, что он не из тех, кто сидит сложа руки и позволяет управлять за себя. Последние события заставляют даже предположить, что Брен просто-напросто вольется в обширную империю Кайлока. А герцог как ни в чем не бывало строит свадебные планы? Бессмыслица какая-то.