Страница:
— Только младшим, ваша светлость, — мягко поправил Спархок. — Со старшими богами у нас некоторые разногласия.
— Он говорит об этом так небрежно, — Монсела передернуло. — Эмбан, если мы исчерпали тему коленопреклонения, почему бы тебе не перейти прямо к делу?
— Это строжайший секрет, ваша светлость, но наш визит в Тамульскую империю не совсем то, чем кажется. Это была, разумеется, идея королевы Эланы. Она не из тех людей, что отправятся куда угодно, стоит им приказать, — но вся эта тщательно продуманная кутерьма с государственным визитом служит не чем иным, как прикрытием нашей истинной цели — доставить Спархока на Дарезийский континент. Мир трещит по швам, и мы решили, что Спархоку следует подлатать прорехи.
— Я всегда считал, что это дело Господа.
— Господь сейчас занят, и потом, Он полностью полагается на Спархока. Впрочем, как я понимаю, и все остальные боги.
Глаза Монсела расширились, борода встопорщилась.
— Расслабься, Монсел, — сказал Эмбан. — От нас и не требуется верить в существование других богов. Все, что нам надлежит делать, — выдвигать смутные предположения о возможности их существования.
— А, это другое дело. Если речь идет о предположениях, тогда все в порядке.
— Есть кое-что отнюдь не из разряда предположений, ваша светлость, — заметил Спархок. — У вас в Астеле неспокойно.
— А, так вы заметили. Вы весьма проницательны, ваше высочество.
— Возможно, вы об этом не осведомлены, потому что тамульцы предпочитают держать эти сведения в тайне, но в других дарезийских королевствах творятся весьма похожие дела, и мы уже столкнулись с той же проблемой у нас, в Эозии.
— Порой мне кажется, что тамульцы скрытничают ради собственного удовольствия, — проворчал Монсел.
— У меня есть друг, который говорит то же самое о нашей эозийской церкви, — осторожно заметил Спархок. Они еще не до конца выяснили политические пристрастия архимандрита. Одно-два неверных слова не только исключат всякую возможность получить его поддержку, но и могут провалить всю их миссию.
— Знание — это власть, — сентенциозно сказал Эмбан, — а только дурак делится властью без особой на то нужды. Позволь мне говорить прямо, Монсел. Какого ты мнения о тамульцах?
— Я не люблю их, — кратко ответил Монсел. — Они язычники, они принадлежат к другой расе, и разгадать, что они думают, просто невозможно. — Сердце Спархока упало. — Однако я должен признать, что когда они включили Астел в свою Империю, это было лучшее событие из всех, что когда-либо происходили с нами. Любим мы тамульцев или нет — это неважно. Их пристрастие к порядку и стабильности только на моей памяти не раз предотвращало войну. Бывали в прошлом и другие империи, и их рост всегда сопровождался нескончаемым страхом и бедами. Полагаю, нам следует прямо признать, что тамульцы — наилучшая имперская власть во всей истории человечества. Они не вмешиваются в местные обычаи и верования. Они не разрушают сложившийся общественный строй и управляют через уже имеющиеся местные правительства. Их налоги, сколько бы на них ни сетовали, на деле весьма умеренны. Они строят хорошие дороги и поощряют торговлю и ремесла. Во всем прочем они оставляют нас в покое. Прежде всего они требуют, чтобы мы не воевали друг с другом. По мне, так это требование вполне терпимо — хотя некоторые мои предшественники страшно тяготились тем, что тамульцы не позволяют им огнем и мечом обращать соседей в истинную веру.
Спархок вздохнул с облегчением.
— Однако я отвлекся от темы, — сказал Монсел. — Вы, кажется, говорили о каком-то всемирном заговоре?
— Говорили мы об этом, Спархок? — спросил Эмбан.
— Думаю, что да, ваша светлость.
— У тебя есть конкретные подтверждения твоей теории, сэр Спархок? — спросил Монсел.
— Прежде всего логика, ваша светлость.
— Я охотно прислушаюсь к логическим доводам — если только они не будут противоречить моей вере.
— Если в одном месте происходит ряд событий, схожих с событиями, происходящими в другом месте, мы вправе заключить, что у всех этих событий имеется, возможно, общий источник. Вы согласны с таким выводом?
— В качестве временного — да.
— Иного у нас пока и быть не может, ваша светлость. Похожие события могут происходить в двух разных местах и тем не менее быть простым совпадением, однако когда сталкиваешься с пятью или десятью схожими случаями, о совпадении уже не может быть и речи. Нынешние волнения в Астеле с появлением Айячина и его подручного по имени Сабр как две капли воды повторяют беспорядки в эозийском королевстве Ламорканд, а посол Оскайн заверил нас, что нечто похожее творится и в других дарезийских королевствах. И происходит все время одно и то же. Вначале расходятся слухи о возвращении знаменитого героя древности. Затем какой-нибудь смутьян начинает будоражить народ. У вас, в Астеле, ходят невероятные слухи об Айячине. В Ламорканде говорят о Дрегнате. Здесь имеется человек по имени Сабр, в Ламорканде — некий Геррих. Я совершенно уверен, что нечто подобное мы найдем и в Эдоме, Даконии, Арджуне и Кинезге. Оскайн говорил нам, что там являются во плоти и их национальные герои. — Спархок избегал упоминать имя Крегера. Он все еще не был уверен в симпатиях и антипатиях Монсела.
— Ты создал весьма основательную теорию, Спархок, — признал Монсел. — Но разве не может этот хитроумный заговор быть направленным исключительно против тамульцев? Ты ведь знаешь, они не пользуются особой любовью.
— Ваша светлость забыли о Ламорканде, — сказал Эмбан. — Там нет никаких тамульцев. Это лишь догадка, но я бы сказал, что заговор — если уж мы так будем это называть — направлен в Эозии против Церкви, а здесь — против Империи.
— Стало быть, организованная анархия?
— Довольно противоречивый термин, ваша светлость, — заметил Спархок. — Я не уверен, что мы уже готовы разобраться в причинах происходящего — пока что мы пытаемся разобраться в следствиях. Если мы верно заключили, что весь этот заговор исходит от одного и того же лица, то перед нами некто, составивший обширный план, отдельные части которого он приспосабливает к отдельным народам. Хорошо бы нам узнать, кто такой Сабр.
— Чтобы расправиться с ним? — укоризненно спросил Монсел.
— Нет, ваша светлость, это было бы непрактично. Если мы убьем его, на смену ему придет другой — тот, кого мы вовсе не знаем. Я хочу знать, кто он такой, что из себя представляет, — словом, все, что можно о нем узнать. Я хочу знать, что он думает, что им движет, каковы его личные побуждения. Зная все это, я мог бы обезвредить его и не убивая. Откровенно говоря, ваша светлость, Сабр сам по себе нисколько меня не интересует. Мне нужен тот, кто стоит за ним.
Монсел был явно потрясен.
— Эмбан, — сдавленно пробормотал он, — это ужасный человек.
— Я бы сказал точнее — непримиримый.
— Если верить Оскайну — а я думаю, ему можно верить, — кто-то во всей этой истории прибегает к магии, — сказал Спархок. — Именно для таких случаев и было создано Рыцарство церкви. Бороться с магией — наша задача. Наша эленийская религия не в силах справиться с ней, потому что в нашей вере нет места волшебству. Нам пришлось выйти за пределы веры и обратиться к стирикам, дабы научиться противостоять магии. Это открыло кое-какие двери, которые мы предпочли бы оставить закрытыми, но такова уж цена, которую мы платим. Кто-то — или что-то — в лагере наших врагов прибегает к магии высшего уровня. Я призван остановить его — и убить, если это потребуется. Когда его не станет, атаны легко управятся с Сабром. Я знаю одну атану, и если все ее соплеменники таковы, я уверен, что мы можем рассчитывать на их основательность.
— Ты встревожил меня, Спархок, — признался Монсел. — Твоя преданность долгу кажется почти нечеловеческой, а твоя решимость заходит еще дальше. Ты пристыдил меня, Спархок. — Он вздохнул и смолк, подергивая бороду, погруженный в глубокую задумчивость. Наконец он выпрямился. — Ну что ж, Эмбан, можем ли мы отступить от правил?
— Что-то я не вполне понял вашу светлость.
— Я не собирался говорить вам об этом, — продолжал архимандрит, — прежде всего, чтобы не вызвать споров о вероучениях, но главным образом потому, что мне не хотелось делиться с вами этими сведениями. Твой непримиримый Спархок переубедил меня. Если я не поделюсь с вами тем, что знаю, он разберет весь Астел по косточкам, чтобы дознаться правды, не так ли, Спархок?
— Мне бы очень не хотелось делать этого, ваша светлость.
— Но ведь сделал бы, верно?
— Если б не было другого выхода — да. Монсел содрогнулся.
— Вы оба духовные лица, так что я намерен нарушить правило тайны исповеди. Ведь у вас в Чиреллосе оно тоже существует, Эмбан?
— Если только Сарати не отменил его за время моего отсутствия. Во всяком случае, мы даем тебе слово, что ни один из нас не передаст твоих слов другому лицу.
— Кроме лиц духовного звания, — уточнил Монсел. — Настолько далеко я готов зайти.
— Хорошо, — согласился Эмбан.
Монсел откинулся в кресле, поглаживая бороду.
— Тамульцы не имеют представления о том, насколько влиятельна церковь в эленийских государствах Западной Дарезии, — начал он. — Причина прежде всего в том, что их собственная религия представляет собой скорее набор церемоний и ритуалов. Тамульцы даже не думают о религии, а потому неспособны постичь глубину веры в сердцах подлинно верующих — а крепостные Астела, пожалуй, самые верующие люди в мире. Со всеми своими проблемами они приходят к священникам — и не только со своими, но и с проблемами своих соседей. Крепостные есть повсюду, видят все и все рассказывают своим священникам.
— В бытность мою в семинарии это называли «наушничество», — заметил Эмбан.
— Во времена моего послушания это звалось еще хуже, — вставил Спархок. — По этой причине происходило большинство несчастных случаев во время упражнений.
— Наушников нигде не любят, — согласился Монсел, — но нравится это вам или нет, а астелийскому духовенству известно все, что происходит в королевстве, — буквально все. Конечно, мы должны сохранять эти сведения в тайне, но мы прежде всего чувствуем ответственность за духовное здоровье нашей паствы. Поскольку наши священники происходят по большей части из крепостных, они попросту не обладают достаточным теологическим опытом, дабы справляться со сложными проблемами. Мы нашли способ помогать им нужным советом. Священники-крепостные не раскрывают имен тех, кто им исповедался, но с серьезными проблемами приходят к своим настоятелям, а настоятели обращаются ко мне.
— Не вижу в этом ничего дурного, — объявил Эмбан. — Поскольку имена не оглашаются, можно считать, что тайна исповеди не нарушена.
— Вижу, Эмбан, мы с тобой поладим, — коротко усмехнулся Монсел. — Крепостные считают Сабра своим освободителем.
— Об этом мы уже догадались, — сказал Спархок. — Однако в его речах, похоже, недостает последовательности. Он говорит дворянам, что Айячин стремится свергнуть тамульское иго, а крепостным объявляет, что истинная цель Айячина — их освобождение. Более того, он подталкивает дворян к жестокому обращению с крепостными. Это не только отвратительно, но и бессмысленно. Дворянам нужно бы стараться привлечь крепостных на свою сторону, а не превращать их во врагов. С точки зрения здравого смысла Сабр не более чем подстрекатель, да к тому же не слишком умный. Политически он незрелый юнец.
— Это уже слишком, Спархок! — запротестовал Эмбан. — Как же быть тогда с его успехами? Болван, каким ты его описал, никогда не смог бы убедить астелийцев принять на веру его слова.
— Они верят не его словам. Они верят Айячину.
— Спархок, ты случайно не спятил?
— Нет, ваша светлость. Я ведь говорил уже, что наши враги прибегают к магии. Именно это я сейчас и имею в виду. Эти люди действительно видели Айячина.
— Что за чушь! — не на шутку возмутился Монсел. Спархок вздохнул.
— Ради теологического спокойствия вашей светлости назовем это явление галлюцинацией — массовой иллюзией, сотворенной искусным шарлатаном или же переодетым соучастником, который загадочным образом появляется и исчезает. Как бы то ни было, если то, что происходит здесь, напоминает происходящее в Ламорканде, ваши соотечественники абсолютно убеждены, что Айячин воскрес из мертвых. Сабр, вероятно, произносит какую-нибудь речь — набор бессвязных банальностей, — а затем во вспышке света и грохоте грома появляется видение и подтверждает все его слова. Это, конечно, только догадка, но, скорее всего, она недалека от истины.
— Значит, это искусное мошенничество?
— Если вам предпочтительнее так думать, ваша светлость.
— Но ведь ты так не думаешь, Спархок?
— Я приучен к тому, чтобы не отвергать невозможное, ваша светлость. Да и не в том дело, реально ли явление Айячина, или это только хитрый трюк. Важно, что думают люди, а я уверен, что они искренне считают, что Айячин воскрес и что Сабр — его глашатай. Вот что делает Сабра таким опасным. С призраком Айячина он способен убедить людей в чем угодно. Вот почему мне необходимо разузнать о нем все, что только возможно. Тогда я знал бы его намерения и сумел бы помешать ему.
— Пожалуй, я поступлю так, будто верю тебе, Спархок, — обеспокоенно проговорил Монсел, — хотя в глубине души я уверен, что ты нуждаешься в духовной помощи. — Лицо его посерьезнело. — Мы знаем, кто такой Сабр, — сказал он наконец. — Нам известно это уже год с лишним. Вначале мы думали то же, что и ты, — что Сабр всего лишь беспокойный фанатик со склонностью к мелодраме. Мы полагали, что тамульцы сами с ним управятся, а потому не считали нужным вмешиваться. Впрочем, в последнее время я немного изменил свое мнение. Если вы оба поклянетесь никому, кроме духовных лиц, не открывать того, что я скажу, — вы узнаете, кто такой Сабр. Вы согласны с этим условием?
— Да, ваша светлость, — сказал Эмбан.
— А ты, Спархок?
— Разумеется.
— Что ж, отлично. Сабр — молодой шурин одного мелкого дворянчика, владеющего землями в нескольких лигах к востоку от Эсоса.
В мыслях Спархока все, доселе виденное и слышанное, с громким лязгом легло на свои места.
— Имя дворянчика — барон Котэк, тупой и ленивый осел, — продолжал Монсел. — И ты был совершенно прав, Спархок. Сабр — незрелый юнец со склонностью к мелодраме, и зовут его Элрон.
— Он говорит об этом так небрежно, — Монсела передернуло. — Эмбан, если мы исчерпали тему коленопреклонения, почему бы тебе не перейти прямо к делу?
— Это строжайший секрет, ваша светлость, но наш визит в Тамульскую империю не совсем то, чем кажется. Это была, разумеется, идея королевы Эланы. Она не из тех людей, что отправятся куда угодно, стоит им приказать, — но вся эта тщательно продуманная кутерьма с государственным визитом служит не чем иным, как прикрытием нашей истинной цели — доставить Спархока на Дарезийский континент. Мир трещит по швам, и мы решили, что Спархоку следует подлатать прорехи.
— Я всегда считал, что это дело Господа.
— Господь сейчас занят, и потом, Он полностью полагается на Спархока. Впрочем, как я понимаю, и все остальные боги.
Глаза Монсела расширились, борода встопорщилась.
— Расслабься, Монсел, — сказал Эмбан. — От нас и не требуется верить в существование других богов. Все, что нам надлежит делать, — выдвигать смутные предположения о возможности их существования.
— А, это другое дело. Если речь идет о предположениях, тогда все в порядке.
— Есть кое-что отнюдь не из разряда предположений, ваша светлость, — заметил Спархок. — У вас в Астеле неспокойно.
— А, так вы заметили. Вы весьма проницательны, ваше высочество.
— Возможно, вы об этом не осведомлены, потому что тамульцы предпочитают держать эти сведения в тайне, но в других дарезийских королевствах творятся весьма похожие дела, и мы уже столкнулись с той же проблемой у нас, в Эозии.
— Порой мне кажется, что тамульцы скрытничают ради собственного удовольствия, — проворчал Монсел.
— У меня есть друг, который говорит то же самое о нашей эозийской церкви, — осторожно заметил Спархок. Они еще не до конца выяснили политические пристрастия архимандрита. Одно-два неверных слова не только исключат всякую возможность получить его поддержку, но и могут провалить всю их миссию.
— Знание — это власть, — сентенциозно сказал Эмбан, — а только дурак делится властью без особой на то нужды. Позволь мне говорить прямо, Монсел. Какого ты мнения о тамульцах?
— Я не люблю их, — кратко ответил Монсел. — Они язычники, они принадлежат к другой расе, и разгадать, что они думают, просто невозможно. — Сердце Спархока упало. — Однако я должен признать, что когда они включили Астел в свою Империю, это было лучшее событие из всех, что когда-либо происходили с нами. Любим мы тамульцев или нет — это неважно. Их пристрастие к порядку и стабильности только на моей памяти не раз предотвращало войну. Бывали в прошлом и другие империи, и их рост всегда сопровождался нескончаемым страхом и бедами. Полагаю, нам следует прямо признать, что тамульцы — наилучшая имперская власть во всей истории человечества. Они не вмешиваются в местные обычаи и верования. Они не разрушают сложившийся общественный строй и управляют через уже имеющиеся местные правительства. Их налоги, сколько бы на них ни сетовали, на деле весьма умеренны. Они строят хорошие дороги и поощряют торговлю и ремесла. Во всем прочем они оставляют нас в покое. Прежде всего они требуют, чтобы мы не воевали друг с другом. По мне, так это требование вполне терпимо — хотя некоторые мои предшественники страшно тяготились тем, что тамульцы не позволяют им огнем и мечом обращать соседей в истинную веру.
Спархок вздохнул с облегчением.
— Однако я отвлекся от темы, — сказал Монсел. — Вы, кажется, говорили о каком-то всемирном заговоре?
— Говорили мы об этом, Спархок? — спросил Эмбан.
— Думаю, что да, ваша светлость.
— У тебя есть конкретные подтверждения твоей теории, сэр Спархок? — спросил Монсел.
— Прежде всего логика, ваша светлость.
— Я охотно прислушаюсь к логическим доводам — если только они не будут противоречить моей вере.
— Если в одном месте происходит ряд событий, схожих с событиями, происходящими в другом месте, мы вправе заключить, что у всех этих событий имеется, возможно, общий источник. Вы согласны с таким выводом?
— В качестве временного — да.
— Иного у нас пока и быть не может, ваша светлость. Похожие события могут происходить в двух разных местах и тем не менее быть простым совпадением, однако когда сталкиваешься с пятью или десятью схожими случаями, о совпадении уже не может быть и речи. Нынешние волнения в Астеле с появлением Айячина и его подручного по имени Сабр как две капли воды повторяют беспорядки в эозийском королевстве Ламорканд, а посол Оскайн заверил нас, что нечто похожее творится и в других дарезийских королевствах. И происходит все время одно и то же. Вначале расходятся слухи о возвращении знаменитого героя древности. Затем какой-нибудь смутьян начинает будоражить народ. У вас, в Астеле, ходят невероятные слухи об Айячине. В Ламорканде говорят о Дрегнате. Здесь имеется человек по имени Сабр, в Ламорканде — некий Геррих. Я совершенно уверен, что нечто подобное мы найдем и в Эдоме, Даконии, Арджуне и Кинезге. Оскайн говорил нам, что там являются во плоти и их национальные герои. — Спархок избегал упоминать имя Крегера. Он все еще не был уверен в симпатиях и антипатиях Монсела.
— Ты создал весьма основательную теорию, Спархок, — признал Монсел. — Но разве не может этот хитроумный заговор быть направленным исключительно против тамульцев? Ты ведь знаешь, они не пользуются особой любовью.
— Ваша светлость забыли о Ламорканде, — сказал Эмбан. — Там нет никаких тамульцев. Это лишь догадка, но я бы сказал, что заговор — если уж мы так будем это называть — направлен в Эозии против Церкви, а здесь — против Империи.
— Стало быть, организованная анархия?
— Довольно противоречивый термин, ваша светлость, — заметил Спархок. — Я не уверен, что мы уже готовы разобраться в причинах происходящего — пока что мы пытаемся разобраться в следствиях. Если мы верно заключили, что весь этот заговор исходит от одного и того же лица, то перед нами некто, составивший обширный план, отдельные части которого он приспосабливает к отдельным народам. Хорошо бы нам узнать, кто такой Сабр.
— Чтобы расправиться с ним? — укоризненно спросил Монсел.
— Нет, ваша светлость, это было бы непрактично. Если мы убьем его, на смену ему придет другой — тот, кого мы вовсе не знаем. Я хочу знать, кто он такой, что из себя представляет, — словом, все, что можно о нем узнать. Я хочу знать, что он думает, что им движет, каковы его личные побуждения. Зная все это, я мог бы обезвредить его и не убивая. Откровенно говоря, ваша светлость, Сабр сам по себе нисколько меня не интересует. Мне нужен тот, кто стоит за ним.
Монсел был явно потрясен.
— Эмбан, — сдавленно пробормотал он, — это ужасный человек.
— Я бы сказал точнее — непримиримый.
— Если верить Оскайну — а я думаю, ему можно верить, — кто-то во всей этой истории прибегает к магии, — сказал Спархок. — Именно для таких случаев и было создано Рыцарство церкви. Бороться с магией — наша задача. Наша эленийская религия не в силах справиться с ней, потому что в нашей вере нет места волшебству. Нам пришлось выйти за пределы веры и обратиться к стирикам, дабы научиться противостоять магии. Это открыло кое-какие двери, которые мы предпочли бы оставить закрытыми, но такова уж цена, которую мы платим. Кто-то — или что-то — в лагере наших врагов прибегает к магии высшего уровня. Я призван остановить его — и убить, если это потребуется. Когда его не станет, атаны легко управятся с Сабром. Я знаю одну атану, и если все ее соплеменники таковы, я уверен, что мы можем рассчитывать на их основательность.
— Ты встревожил меня, Спархок, — признался Монсел. — Твоя преданность долгу кажется почти нечеловеческой, а твоя решимость заходит еще дальше. Ты пристыдил меня, Спархок. — Он вздохнул и смолк, подергивая бороду, погруженный в глубокую задумчивость. Наконец он выпрямился. — Ну что ж, Эмбан, можем ли мы отступить от правил?
— Что-то я не вполне понял вашу светлость.
— Я не собирался говорить вам об этом, — продолжал архимандрит, — прежде всего, чтобы не вызвать споров о вероучениях, но главным образом потому, что мне не хотелось делиться с вами этими сведениями. Твой непримиримый Спархок переубедил меня. Если я не поделюсь с вами тем, что знаю, он разберет весь Астел по косточкам, чтобы дознаться правды, не так ли, Спархок?
— Мне бы очень не хотелось делать этого, ваша светлость.
— Но ведь сделал бы, верно?
— Если б не было другого выхода — да. Монсел содрогнулся.
— Вы оба духовные лица, так что я намерен нарушить правило тайны исповеди. Ведь у вас в Чиреллосе оно тоже существует, Эмбан?
— Если только Сарати не отменил его за время моего отсутствия. Во всяком случае, мы даем тебе слово, что ни один из нас не передаст твоих слов другому лицу.
— Кроме лиц духовного звания, — уточнил Монсел. — Настолько далеко я готов зайти.
— Хорошо, — согласился Эмбан.
Монсел откинулся в кресле, поглаживая бороду.
— Тамульцы не имеют представления о том, насколько влиятельна церковь в эленийских государствах Западной Дарезии, — начал он. — Причина прежде всего в том, что их собственная религия представляет собой скорее набор церемоний и ритуалов. Тамульцы даже не думают о религии, а потому неспособны постичь глубину веры в сердцах подлинно верующих — а крепостные Астела, пожалуй, самые верующие люди в мире. Со всеми своими проблемами они приходят к священникам — и не только со своими, но и с проблемами своих соседей. Крепостные есть повсюду, видят все и все рассказывают своим священникам.
— В бытность мою в семинарии это называли «наушничество», — заметил Эмбан.
— Во времена моего послушания это звалось еще хуже, — вставил Спархок. — По этой причине происходило большинство несчастных случаев во время упражнений.
— Наушников нигде не любят, — согласился Монсел, — но нравится это вам или нет, а астелийскому духовенству известно все, что происходит в королевстве, — буквально все. Конечно, мы должны сохранять эти сведения в тайне, но мы прежде всего чувствуем ответственность за духовное здоровье нашей паствы. Поскольку наши священники происходят по большей части из крепостных, они попросту не обладают достаточным теологическим опытом, дабы справляться со сложными проблемами. Мы нашли способ помогать им нужным советом. Священники-крепостные не раскрывают имен тех, кто им исповедался, но с серьезными проблемами приходят к своим настоятелям, а настоятели обращаются ко мне.
— Не вижу в этом ничего дурного, — объявил Эмбан. — Поскольку имена не оглашаются, можно считать, что тайна исповеди не нарушена.
— Вижу, Эмбан, мы с тобой поладим, — коротко усмехнулся Монсел. — Крепостные считают Сабра своим освободителем.
— Об этом мы уже догадались, — сказал Спархок. — Однако в его речах, похоже, недостает последовательности. Он говорит дворянам, что Айячин стремится свергнуть тамульское иго, а крепостным объявляет, что истинная цель Айячина — их освобождение. Более того, он подталкивает дворян к жестокому обращению с крепостными. Это не только отвратительно, но и бессмысленно. Дворянам нужно бы стараться привлечь крепостных на свою сторону, а не превращать их во врагов. С точки зрения здравого смысла Сабр не более чем подстрекатель, да к тому же не слишком умный. Политически он незрелый юнец.
— Это уже слишком, Спархок! — запротестовал Эмбан. — Как же быть тогда с его успехами? Болван, каким ты его описал, никогда не смог бы убедить астелийцев принять на веру его слова.
— Они верят не его словам. Они верят Айячину.
— Спархок, ты случайно не спятил?
— Нет, ваша светлость. Я ведь говорил уже, что наши враги прибегают к магии. Именно это я сейчас и имею в виду. Эти люди действительно видели Айячина.
— Что за чушь! — не на шутку возмутился Монсел. Спархок вздохнул.
— Ради теологического спокойствия вашей светлости назовем это явление галлюцинацией — массовой иллюзией, сотворенной искусным шарлатаном или же переодетым соучастником, который загадочным образом появляется и исчезает. Как бы то ни было, если то, что происходит здесь, напоминает происходящее в Ламорканде, ваши соотечественники абсолютно убеждены, что Айячин воскрес из мертвых. Сабр, вероятно, произносит какую-нибудь речь — набор бессвязных банальностей, — а затем во вспышке света и грохоте грома появляется видение и подтверждает все его слова. Это, конечно, только догадка, но, скорее всего, она недалека от истины.
— Значит, это искусное мошенничество?
— Если вам предпочтительнее так думать, ваша светлость.
— Но ведь ты так не думаешь, Спархок?
— Я приучен к тому, чтобы не отвергать невозможное, ваша светлость. Да и не в том дело, реально ли явление Айячина, или это только хитрый трюк. Важно, что думают люди, а я уверен, что они искренне считают, что Айячин воскрес и что Сабр — его глашатай. Вот что делает Сабра таким опасным. С призраком Айячина он способен убедить людей в чем угодно. Вот почему мне необходимо разузнать о нем все, что только возможно. Тогда я знал бы его намерения и сумел бы помешать ему.
— Пожалуй, я поступлю так, будто верю тебе, Спархок, — обеспокоенно проговорил Монсел, — хотя в глубине души я уверен, что ты нуждаешься в духовной помощи. — Лицо его посерьезнело. — Мы знаем, кто такой Сабр, — сказал он наконец. — Нам известно это уже год с лишним. Вначале мы думали то же, что и ты, — что Сабр всего лишь беспокойный фанатик со склонностью к мелодраме. Мы полагали, что тамульцы сами с ним управятся, а потому не считали нужным вмешиваться. Впрочем, в последнее время я немного изменил свое мнение. Если вы оба поклянетесь никому, кроме духовных лиц, не открывать того, что я скажу, — вы узнаете, кто такой Сабр. Вы согласны с этим условием?
— Да, ваша светлость, — сказал Эмбан.
— А ты, Спархок?
— Разумеется.
— Что ж, отлично. Сабр — молодой шурин одного мелкого дворянчика, владеющего землями в нескольких лигах к востоку от Эсоса.
В мыслях Спархока все, доселе виденное и слышанное, с громким лязгом легло на свои места.
— Имя дворянчика — барон Котэк, тупой и ленивый осел, — продолжал Монсел. — И ты был совершенно прав, Спархок. Сабр — незрелый юнец со склонностью к мелодраме, и зовут его Элрон.
ГЛАВА 13
— Это невозможно! — воскликнул Спархок. Монсел был захвачен врасплох этой внезапной вспышкой.
— Но у нас имеется больше, чем простое свидетельство, сэр Спархок. Крепостной, который сообщил об этом, знает его с детства. Ты, кажется, знаком с Элроном?
— Мы укрывались от бури в замке барона Котэка, — пояснил Эмбан. — Знаешь, Спархок, Элрон вполне может быть Сабром. У него самый подходящий склад ума. Почему ты так уверен, что это не он?
— Он… он не смог бы так быстро нагнать нас, — запинаясь, проговорил Спархок.
Монсел недоуменно глянул на них.
— Мы видели Сабра в лесу по пути сюда, — сказал Эмбан. — Это было зрелище, которого вполне можно было от него ожидать — человек в маске, весь в черном, верхом на черном коне, силуэт на фоне закатного неба — словом, я в жизни не видывал ничего глупее. Но, Спархок, мы не так уж быстро ехали. Элрон вполне мог нас нагнать.
Спархок не мог объяснить им, что на самом деле они ехали даже слишком быстро для того, чтобы кто-то мог их догнать, — тогда пришлось бы говорить об Афраэли и ее играх со временем. Он прикусил язык.
— Я просто удивился, вот и все, — солгал он. — В тот вечер в замке барона мы со Стрейдженом разговаривали с Элроном. Мне трудно поверить, что он мог бы раздувать недовольство среди крепостных. Он относится к ним с глубочайшим презрением.
— Быть может, это поза? — предположил Монсел. — Попытка скрыть истинные чувства?
— Не думаю, ваша светлость, что он на это способен. У него что на уме, то на языке — вряд ли ему доступна подобная хитрость.
— Не суди слишком поспешно, Спархок, — предостерег Эмбан. — Если в дело замешана магия, вряд ли может иметь значение, какой человек сам Сабр. Разве нет способа с помощью чар управлять его поведением?
— Есть, — признал Спархок, — и даже не один.
— Я немного удивлен, что ты сам не подумал об этом. Ты ведь искушен в магии. Личные взгляды и пристрастия Элрона не играют здесь никакой роли. Когда он изображает Сабра, говорит не он, а тот, кто стоит за ним — наш истинный противник.
— Мне бы следовало самому подумать об этом. — Спархок был зол на себя за то, что упустил из виду такое очевидное объяснение — и не менее очевидную причину того, что Элрон сумел нагнать их. Другой бог наверняка мог сжимать пространство и время с той же легкостью, что и Афраэль.
— Собственно, насколько широко распространено это презрение к крепостным, ваша светлость? — обратился он к Монселу.
— К несчастью, принц Спархок, почти повсеместно, — вздохнул Монсел. — Крепостные неграмотны и суеверны, но они далеко не так глупы, какими полагает их дворянство. В докладах, которые я получил, говорится, что Сабр, действуя среди дворян, чернит в их глазах крепостных не меньше, чем тамульцев. «Лентяи» — самое мягкое слово из тех, которые он при этом употребляет. Он уже наполовину преуспел в убеждении дворян, что крепостные заключили союз с тамульцами в некоем мрачном и повсеместном заговоре, конечная цель которого — освобождение крепостных и передел земель. Понятно, какие чувства вызывают у дворян такие речи. Вначале в них возбудили ненависть к тамульцам, затем уверили, что их же крепостные в союзе с тамульцами и что этот союз грозит их владениям и титулам. Они не смеют прямо выступить против тамульцев, опасаясь атанов, а потому вымещают всю свою ненависть на крепостных. Было уже немало случаев беспричинно жестокого обращения с людьми, которые после своей смерти должны бы единым строем отправиться на небеса. Церковь делает все, что в ее силах, но много ли мы можем сделать, пытаясь сдержать дворян?
— Вам не помешало бы иметь рыцарей церкви, ваша светлость, — мрачно проговорил Спархок. — Мы всегда отменно справлялись с наведением порядка. Если вырвать у дворянина кнут и тем же кнутом от души пару раз вытянуть его по спине, он очень скоро узрит свет истины.
— Хотел бы я, чтобы у астелийской церкви были свои рыцари, — вздохнул Монсел. — К несчастью…
Знакомый холодок — и то же самое темное пятно, назойливо маячащее на краю зрения. Монсел осекся и завертел головой, пытаясь разглядеть то, что увидеть было невозможно.
— Что та… — начал он.
— Посещение, ваша светлость, — напряженным голосом пояснил Эмбан. — Не сверните себе шею, разглядывая нашего гостя. — Он слегка повысил голос. — Как я рад снова увидеть тебя, дружище! Мы уж думали, что ты совсем забыл о нас. Тебе что-нибудь нужно? Или просто соскучился по нашему обществу? Мы, конечно, весьма польщены, но сейчас, видишь ли, мы немного заняты. Почему бы тебе не пойти поиграть? Поболтаем как-нибудь в другой раз.
Холодок вдруг резко сменился обжигающим жаром, и темное пятно налилось чернотой.
— Эмбан, ты спятил? — только и сумел выдавить Спархок.
— Не думаю, — ответил толстяк патриарх. — Твой мелькающий приятель — или приятели — раздражает меня, только и всего.
Тень исчезла, и воздух в комнате стал прежним.
— Что все это значит? — вопросил Монсел.
— Патриарх Укеры только что оскорбил бога, а быть может, и нескольких богов, — ответил Спархок сквозь стиснутые зубы. — На какое-то мгновение все мы были на грани гибели. Пожалуйста, Эмбан, больше так не делай — во всяком случае, пока не посоветуешься со мной. — Он вдруг рассмеялся с некоторым смущением. — Теперь я понимаю, что время от времени испытывала Сефрения. Нужно будет извиниться перед ней при следующей встрече.
Эмбан довольно ухмылялся.
— Я, кажется, немного вывел их из себя?
— Больше так не делайте, ваша светлость, — умоляюще повторил Спархок. — Я видел, что боги способны сотворить с людьми, и мне бы не хотелось быть поблизости, когда вы и в самом деле оскорбите их.
— Наш Бог защитит меня.
— Ваша светлость, Энниас молился именно нашему Богу, когда Азеш выжал его, точно мокрую тряпку. Помнится мне, ему это не пошло на пользу.
— Да, — признал, помолчав, Эмбан, — это и вправду было глупо.
— Рад, что вы понимаете это.
— Я не о себе, Спархок. О нашем противнике. С какой стати он обнаружил себя именно в этот момент? Он мог бы сдержать свои пылкие порывы и спокойно подслушивать наш разговор. Он узнал бы все наши планы. Более того, он обнаружил себя и перед Монселом. До его появления Монсел знал о его существовании только с наших слов. Теперь он видел все собственными глазами.
— Может, все же кто-нибудь будет любезен объяснить мне, в чем дело?! — не выдержал Монсел.
— Это были Тролли-Боги, ваша светлость, — сказал Спархок.
— Что за чушь? Троллей не существует, так откуда же у них могут быть боги?
— Это займет больше времени, чем я думал, — пробормотал Спархок едва слышно. — Собственно говоря, ваша светлость, тролли все-таки существуют.
— И ты видел их собственными глазами? — с вызовом осведомился Монсел.
— Только одного, ваша светлость. Его звали Гвериг. Среди троллей он считался карликом, так что в нем было всего футов семь роста. Его было очень трудно убить.
— Ты убил его?! — воскликнул Монсел.
— У него было кое-что, без чего я не мог обойтись, — пожал плечами Спархок. — Улаф, ваша светлость, видел куда больше троллей и может многое вам о них порассказать. Он даже умеет разговаривать на их языке. Я и сам умел когда-то, да, скорее всего, подзабыл. Так или иначе, у троллей есть язык, что позволяет отнести их к полулюдям, а стало быть, у них есть и боги, не так ли?
Монсел беспомощно поглядел на Эмбана.
— Даже не спрашивай меня, друг мой, — развел руками толстяк патриарх. — Это за пределами моих теологических познаний.
— Пока что вам обоим придется поверить мне на слово, — сказал Спархок. — Тролли существуют, и у них есть боги — пятеро и не слишком симпатичные. Тень, которую патриарх Эмбан так легкомысленно прогнал прочь, и были эти боги — или нечто, весьма на них похожее, — и именно это и есть наш противник. Именно это стремится уничтожить Империю и Церковь — или, возможно, даже обе наши церкви. Простите, что я так резок с вами, архимандрит Монсел, но вы должны знать, с чем имеете дело. Иначе вы окажетесь совершенно беззащитны. Вам вовсе не требуется верить в то, что я сказал, — довольно будет и того, чтобы вы вели себя так, будто верите мне, потому что иначе у вашей церкви не будет ни единого шанса уцелеть.
Атаны прибыли через пару дней. Дарсас необычно притих, горожане спешили укрыться — не было человека, который не припомнил бы свои провинности при виде двух тысяч стражей закона. Атаны оказались великолепно сложенными великанами. Две тысячи воинов обоего пола стройной колонной по четыре в ряд вбежали в городские ворота. На них были короткие кожаные кильты, нагрудники из блестящей стали и черные сапоги. Обнаженные золотисто-смуглые ноги бегущих мелькали в свете утреннего солнца, лица были суровы и непреклонны. Хотя атаны несомненно были солдатами, их вооружение отличалось разнообразием.
Они были вооружены самыми разными мечами, короткими копьями, топорами и прочим оружием, названия которому Спархок не знал. Вдобавок к этому все атаны носили в ножнах на руках и ногах по несколько кинжалов. Шлемов у них не было — головы атанов охватывали золотые обручи.
— Бог ты мой, — прошептал Келтэн Спархоку, когда они стояли на крепостной стене дворца, наблюдая за прибытием своего сопровождения. — Не хотел бы я встретиться с этими молодцами на поле боя. От одного их вида кровь стынет в жилах.
— В том-то все и дело, Келтэн, — так же тихо отозвался Спархок. — Миртаи сама по себе выглядит внушительно, но когда увидишь перед собой пару тысяч Миртаи, поневоле поймешь, как тамульцам удалось без особого труда покорить весь континент. Полагаю, что целые армии сдавались в плен без боя при одном виде атанов.
Колонна атанов заполнила площадь перед дворцом и выстроилась перед резиденцией тамульского посла. Золотокожий великан направился к дверям резиденции таким решительным шагом, что ясно было — если дверь ему не откроют, он попросту снесет ее, не замедляя шага.
— Почему бы нам не спуститься? — предложил Спархок. — Думаю, Фонтен сейчас приведет этого парня познакомиться с нами. Следи за своим языком, Келтэн. По-моему, у атанов совершенно отсутствует чувство юмора. Уверен, шуток они не понимают.
— Это уж точно, — едва слышно пробормотал Келтэн.
Спутники королевы Эланы собрались в ее покоях, с некоторым беспокойством ожидая прибытия тамульского посла и его генерала. Спархок не сводил глаз с Миртаи — ему хотелось увидеть, как примет она встречу со своими соплеменниками после стольких лет жизни на чужбине. Миртаи оделась так, как прежде никогда не одевалась, — очень похоже на своих сородичей, только вместо стального нагрудника на ней был облегающий жилет из черной кожи, а на голове серебряный, а не золотой обруч. Ее серьезное, торжественное лицо не выражало ни беспокойства, ни нетерпения. Она просто ждала.
— Но у нас имеется больше, чем простое свидетельство, сэр Спархок. Крепостной, который сообщил об этом, знает его с детства. Ты, кажется, знаком с Элроном?
— Мы укрывались от бури в замке барона Котэка, — пояснил Эмбан. — Знаешь, Спархок, Элрон вполне может быть Сабром. У него самый подходящий склад ума. Почему ты так уверен, что это не он?
— Он… он не смог бы так быстро нагнать нас, — запинаясь, проговорил Спархок.
Монсел недоуменно глянул на них.
— Мы видели Сабра в лесу по пути сюда, — сказал Эмбан. — Это было зрелище, которого вполне можно было от него ожидать — человек в маске, весь в черном, верхом на черном коне, силуэт на фоне закатного неба — словом, я в жизни не видывал ничего глупее. Но, Спархок, мы не так уж быстро ехали. Элрон вполне мог нас нагнать.
Спархок не мог объяснить им, что на самом деле они ехали даже слишком быстро для того, чтобы кто-то мог их догнать, — тогда пришлось бы говорить об Афраэли и ее играх со временем. Он прикусил язык.
— Я просто удивился, вот и все, — солгал он. — В тот вечер в замке барона мы со Стрейдженом разговаривали с Элроном. Мне трудно поверить, что он мог бы раздувать недовольство среди крепостных. Он относится к ним с глубочайшим презрением.
— Быть может, это поза? — предположил Монсел. — Попытка скрыть истинные чувства?
— Не думаю, ваша светлость, что он на это способен. У него что на уме, то на языке — вряд ли ему доступна подобная хитрость.
— Не суди слишком поспешно, Спархок, — предостерег Эмбан. — Если в дело замешана магия, вряд ли может иметь значение, какой человек сам Сабр. Разве нет способа с помощью чар управлять его поведением?
— Есть, — признал Спархок, — и даже не один.
— Я немного удивлен, что ты сам не подумал об этом. Ты ведь искушен в магии. Личные взгляды и пристрастия Элрона не играют здесь никакой роли. Когда он изображает Сабра, говорит не он, а тот, кто стоит за ним — наш истинный противник.
— Мне бы следовало самому подумать об этом. — Спархок был зол на себя за то, что упустил из виду такое очевидное объяснение — и не менее очевидную причину того, что Элрон сумел нагнать их. Другой бог наверняка мог сжимать пространство и время с той же легкостью, что и Афраэль.
— Собственно, насколько широко распространено это презрение к крепостным, ваша светлость? — обратился он к Монселу.
— К несчастью, принц Спархок, почти повсеместно, — вздохнул Монсел. — Крепостные неграмотны и суеверны, но они далеко не так глупы, какими полагает их дворянство. В докладах, которые я получил, говорится, что Сабр, действуя среди дворян, чернит в их глазах крепостных не меньше, чем тамульцев. «Лентяи» — самое мягкое слово из тех, которые он при этом употребляет. Он уже наполовину преуспел в убеждении дворян, что крепостные заключили союз с тамульцами в некоем мрачном и повсеместном заговоре, конечная цель которого — освобождение крепостных и передел земель. Понятно, какие чувства вызывают у дворян такие речи. Вначале в них возбудили ненависть к тамульцам, затем уверили, что их же крепостные в союзе с тамульцами и что этот союз грозит их владениям и титулам. Они не смеют прямо выступить против тамульцев, опасаясь атанов, а потому вымещают всю свою ненависть на крепостных. Было уже немало случаев беспричинно жестокого обращения с людьми, которые после своей смерти должны бы единым строем отправиться на небеса. Церковь делает все, что в ее силах, но много ли мы можем сделать, пытаясь сдержать дворян?
— Вам не помешало бы иметь рыцарей церкви, ваша светлость, — мрачно проговорил Спархок. — Мы всегда отменно справлялись с наведением порядка. Если вырвать у дворянина кнут и тем же кнутом от души пару раз вытянуть его по спине, он очень скоро узрит свет истины.
— Хотел бы я, чтобы у астелийской церкви были свои рыцари, — вздохнул Монсел. — К несчастью…
Знакомый холодок — и то же самое темное пятно, назойливо маячащее на краю зрения. Монсел осекся и завертел головой, пытаясь разглядеть то, что увидеть было невозможно.
— Что та… — начал он.
— Посещение, ваша светлость, — напряженным голосом пояснил Эмбан. — Не сверните себе шею, разглядывая нашего гостя. — Он слегка повысил голос. — Как я рад снова увидеть тебя, дружище! Мы уж думали, что ты совсем забыл о нас. Тебе что-нибудь нужно? Или просто соскучился по нашему обществу? Мы, конечно, весьма польщены, но сейчас, видишь ли, мы немного заняты. Почему бы тебе не пойти поиграть? Поболтаем как-нибудь в другой раз.
Холодок вдруг резко сменился обжигающим жаром, и темное пятно налилось чернотой.
— Эмбан, ты спятил? — только и сумел выдавить Спархок.
— Не думаю, — ответил толстяк патриарх. — Твой мелькающий приятель — или приятели — раздражает меня, только и всего.
Тень исчезла, и воздух в комнате стал прежним.
— Что все это значит? — вопросил Монсел.
— Патриарх Укеры только что оскорбил бога, а быть может, и нескольких богов, — ответил Спархок сквозь стиснутые зубы. — На какое-то мгновение все мы были на грани гибели. Пожалуйста, Эмбан, больше так не делай — во всяком случае, пока не посоветуешься со мной. — Он вдруг рассмеялся с некоторым смущением. — Теперь я понимаю, что время от времени испытывала Сефрения. Нужно будет извиниться перед ней при следующей встрече.
Эмбан довольно ухмылялся.
— Я, кажется, немного вывел их из себя?
— Больше так не делайте, ваша светлость, — умоляюще повторил Спархок. — Я видел, что боги способны сотворить с людьми, и мне бы не хотелось быть поблизости, когда вы и в самом деле оскорбите их.
— Наш Бог защитит меня.
— Ваша светлость, Энниас молился именно нашему Богу, когда Азеш выжал его, точно мокрую тряпку. Помнится мне, ему это не пошло на пользу.
— Да, — признал, помолчав, Эмбан, — это и вправду было глупо.
— Рад, что вы понимаете это.
— Я не о себе, Спархок. О нашем противнике. С какой стати он обнаружил себя именно в этот момент? Он мог бы сдержать свои пылкие порывы и спокойно подслушивать наш разговор. Он узнал бы все наши планы. Более того, он обнаружил себя и перед Монселом. До его появления Монсел знал о его существовании только с наших слов. Теперь он видел все собственными глазами.
— Может, все же кто-нибудь будет любезен объяснить мне, в чем дело?! — не выдержал Монсел.
— Это были Тролли-Боги, ваша светлость, — сказал Спархок.
— Что за чушь? Троллей не существует, так откуда же у них могут быть боги?
— Это займет больше времени, чем я думал, — пробормотал Спархок едва слышно. — Собственно говоря, ваша светлость, тролли все-таки существуют.
— И ты видел их собственными глазами? — с вызовом осведомился Монсел.
— Только одного, ваша светлость. Его звали Гвериг. Среди троллей он считался карликом, так что в нем было всего футов семь роста. Его было очень трудно убить.
— Ты убил его?! — воскликнул Монсел.
— У него было кое-что, без чего я не мог обойтись, — пожал плечами Спархок. — Улаф, ваша светлость, видел куда больше троллей и может многое вам о них порассказать. Он даже умеет разговаривать на их языке. Я и сам умел когда-то, да, скорее всего, подзабыл. Так или иначе, у троллей есть язык, что позволяет отнести их к полулюдям, а стало быть, у них есть и боги, не так ли?
Монсел беспомощно поглядел на Эмбана.
— Даже не спрашивай меня, друг мой, — развел руками толстяк патриарх. — Это за пределами моих теологических познаний.
— Пока что вам обоим придется поверить мне на слово, — сказал Спархок. — Тролли существуют, и у них есть боги — пятеро и не слишком симпатичные. Тень, которую патриарх Эмбан так легкомысленно прогнал прочь, и были эти боги — или нечто, весьма на них похожее, — и именно это и есть наш противник. Именно это стремится уничтожить Империю и Церковь — или, возможно, даже обе наши церкви. Простите, что я так резок с вами, архимандрит Монсел, но вы должны знать, с чем имеете дело. Иначе вы окажетесь совершенно беззащитны. Вам вовсе не требуется верить в то, что я сказал, — довольно будет и того, чтобы вы вели себя так, будто верите мне, потому что иначе у вашей церкви не будет ни единого шанса уцелеть.
Атаны прибыли через пару дней. Дарсас необычно притих, горожане спешили укрыться — не было человека, который не припомнил бы свои провинности при виде двух тысяч стражей закона. Атаны оказались великолепно сложенными великанами. Две тысячи воинов обоего пола стройной колонной по четыре в ряд вбежали в городские ворота. На них были короткие кожаные кильты, нагрудники из блестящей стали и черные сапоги. Обнаженные золотисто-смуглые ноги бегущих мелькали в свете утреннего солнца, лица были суровы и непреклонны. Хотя атаны несомненно были солдатами, их вооружение отличалось разнообразием.
Они были вооружены самыми разными мечами, короткими копьями, топорами и прочим оружием, названия которому Спархок не знал. Вдобавок к этому все атаны носили в ножнах на руках и ногах по несколько кинжалов. Шлемов у них не было — головы атанов охватывали золотые обручи.
— Бог ты мой, — прошептал Келтэн Спархоку, когда они стояли на крепостной стене дворца, наблюдая за прибытием своего сопровождения. — Не хотел бы я встретиться с этими молодцами на поле боя. От одного их вида кровь стынет в жилах.
— В том-то все и дело, Келтэн, — так же тихо отозвался Спархок. — Миртаи сама по себе выглядит внушительно, но когда увидишь перед собой пару тысяч Миртаи, поневоле поймешь, как тамульцам удалось без особого труда покорить весь континент. Полагаю, что целые армии сдавались в плен без боя при одном виде атанов.
Колонна атанов заполнила площадь перед дворцом и выстроилась перед резиденцией тамульского посла. Золотокожий великан направился к дверям резиденции таким решительным шагом, что ясно было — если дверь ему не откроют, он попросту снесет ее, не замедляя шага.
— Почему бы нам не спуститься? — предложил Спархок. — Думаю, Фонтен сейчас приведет этого парня познакомиться с нами. Следи за своим языком, Келтэн. По-моему, у атанов совершенно отсутствует чувство юмора. Уверен, шуток они не понимают.
— Это уж точно, — едва слышно пробормотал Келтэн.
Спутники королевы Эланы собрались в ее покоях, с некоторым беспокойством ожидая прибытия тамульского посла и его генерала. Спархок не сводил глаз с Миртаи — ему хотелось увидеть, как примет она встречу со своими соплеменниками после стольких лет жизни на чужбине. Миртаи оделась так, как прежде никогда не одевалась, — очень похоже на своих сородичей, только вместо стального нагрудника на ней был облегающий жилет из черной кожи, а на голове серебряный, а не золотой обруч. Ее серьезное, торжественное лицо не выражало ни беспокойства, ни нетерпения. Она просто ждала.