Страница:
Это знакомство с косолапым в высоких долинах Сарыкола напомнило эпизод из другой моей экспедиции 1943 года о котором я уже рассказал в «Гобийских заметках». Тогда в Заалтайской Гоби мы встретили пустынного гобийского медведя, которого монгольские араты также наделили всеми человеческими качествами.
Во втором выпуске «Информационных материалов комиссии по изучению вопроса о снежном человеке» (1958) есть Заметка о том, что охотник в районе озера Лобнор в Западном Китае убил «человека-медведя», передвигавшегося на двух ногах. Шкуру охотник передал в ближайший город Курлю. Я побывал в этом городе в 1958 году и узнал, что её переслали в Пекин, в Академию наук Китайской Народной Республики, где её определили как шкуру медведя. Опять медведя!
Когда в Москву приезжал «тигр снегов» — известный альпинист, покоритель Джомолунгмы шерп Норгей Тенсинг, его забросали вопросами о снежном человеке. Он всегда отвечал коротко и определённо, что, прожив всю жизнь в горах и более 30 лет занимаясь альпинизмом, он ни разу не встречал снежного человека. Тенсинг уверен, что его не существует в природе, но он бытует в сознании горцев и что это в действительности гималайский медведь балу.
Отождествление человека с медведем в сознании суеверных людей понятно. Мишка — любимый герой былин и легенд и в европейских странах, и в пустынях, и в горах Азии. Вспомним, как часто в русских сказках появляется медведь-оборотень. Народ не случайно называет косолапого человеческим именем-отчеством — Михаил Иванович.
Снежный человек, гульбиябан, ябалык-адам, аламас — это все фольклорные герои одного ряда, связанные с медведем-оборотнем, подобно тому как в лесах обитают леший, в воде — водяной и русалка, в доме — домовой, в снежных высоких горах — дикий человек, у разных азиатских народов называемый разными именами. Сколько «очевидцев» уверяли, что они видели леших, русалок, домовых, говорили с ними! Вряд ли более правдоподобны показания безграмотных монахов-лам, суеверных охотников, богобоязненных кочевников-скотоводов, затерянных в просторах азиатских пустынь.
К счастью, в те же годы раздавались трезвые голоса ученых. Так, например, А. 3. Розенфельд убедительно показала, что легенды о снежном человеке просто-напросто пережиток древних верований у припамирских народов. Те, кто интересуется этим вопросом, могут прочитать статью А. 3. Розенфельд в 4-м номере журнала «Советская этнография» за 1959 год.
Легенду о снежном человеке пытались сделать реальностью нашего времени, бедного такого рода открытиями.
Разбирая вопрос о снежном человеке, член-корреспондент Академии наук СССР С. В. Обручев в 10-м номере журнала «Природа» за 1959 год писал, что только в наиболее труднодоступной высокогорной зоне Гималаев могли сохраниться снежные люди — йети, антропоидные обезьяны. Но наука не знает обезьян, приспособленных к холодному климату верхнего пояса Гималаев, где нет условий для жизни высших животных. В заоблачных горах естественные пищевые ресурсы ничтожны. И кажется непонятным, почему здесь могут обитать остатки йети. Антропоидные обезьяны — жители тропических стран — не знают зимы. В неблагоприятной среде они быстро погибают, даже в условиях искусственного содержания часто болеют. Обезьяны на южном склоне Гималаев не поднимаются выше 2000 метров над уровнем моря, а человекообразные — орангутанг, шимпанзе и горилла — живут только в экваториальных широтах с очень жарким влажным климатом и вечным летом.
Можно возразить, что первобытный человек жил не только в тёплом климате, — это верно. Но уже люди каменного века умели пользоваться огнём, они защищались от холода примитивной одеждой и знали простейшие орудия.
На чём базировались защитники гипотезы существования снежного человека? Главным доказательством служили следы на снегу. Но такие следы меняют форму на глазах и принимают любые очертания, как только выглянет яркое горное солнце. Часто приводятся и рассказы местных жителей. Но мы уже знаем, чего стоят такие рассказы.
Самые убедительные доказательства мифичности снежного человека — упорные, но безуспешные попытки многих хорошо оборудованных экспедиций добыть его. Кажется, добрый десяток стран мира посылал своих учёных и охотников в горы Азии. Годы ушли на целеустремлённые, но бесплодные исследования в труднейших условиях азиатских высокогорий. А результаты? Никаких! Более того, в свете новых данных поблекли собранные ранее сведения, и следует серьёзно усомниться и в тех фактах, которые сторонники гипотезы о снежном человеке считали неопровержимыми.
В начале февраля 1960 года в Киеве проходил III съезд Географического общества СССР. Мне довелось вне официальной программы прочитать доклад об исследованиях в Центральной Азии и, между прочим, высказать скептическое отношение к проблеме существования снежного человека. Этого было достаточно, чтобы его киевские защитники в споре со мной обещали не позднее лета привезти живого или мёртвого человека-зверя… из Дагестана, где, по их сведениям, он до сих пор обитает.
Прошёл 1960 год. Ещё один год поисков не дал положительных результатов и разочаровал искателей и пропагандистов снежного человека, но одновременно и укрепил позиции их противников.
Между тем стала известна новая интересная страница этой истории. Новозеландец Эдмунд Хиллари, популярный гималайский альпинист, получил в одном из непальских монастырей скальп йети, где он (то есть скальп) считается священным. Хиллари выехал из Непала в сопровождении Чумби — старейшины деревни Кхумджо, так как без него никак не разрешали вывезти «святыню» за пределы монастыря.
И вот скальп изучается учёными Чикаго, Парижа и Лондона. Все эксперты единодушны в своих заключениях: он принадлежит либо лисице, либо козе. Газета «Известия» (№ 9 от 10 января 1961 года) пишет, что известный биолог Лоуренс Стоун — участник экспедиции Хиллари, изучавший следы дикого человека на снегу, заявил: «Я был уверен, что это следы „снежного человека“ до тех пор, пока не получил ясных доказательств того, что это четыре лисьих следа, слившихся в подтаявшем снегу… Легенда о „снежном человеке“ — увлекательная история, и мне жаль уничтожать её… Однако настало время правильно изложить факты — „снежный человек“ никогда не существовал».
А ведь экспедиция Хиллари насчитывала в своём составе 600 человек и была хорошо оснащена технически. Сотни людей и современная техника оказались бессильными перед одним диким человеком. Вот так финал!
Но финал ли? Можно ли поставить точку на этой истории, в которую оказалось вовлечённым немало солидных ученых, на чью трезвость ума прежде всего и нужно было полагаться? На этот вопрос я боюсь ответить утвердительно. Думаю, что ещё некоторое время будут продолжаться попытки доказать, что где-то всё же живёт либо совсем недавно жил дикий человек. При этом, как обычно, будут приведены ссылки на свидетельства почему-то всегда одиноких «очевидцев». Как расстаться с мыслью о необычном человеке-звере, обитателе высоких и холодных гор или безлюдных азиатских пустынь? Наконец, как оправдать перед самим собой безрезультатный труд по сбору материалов, поискам свидетелей, а также экспедиций в горные страны за новыми доказательствами? Ведь на это ушли годы!
Со времени Куньлуньской экспедиции прошло более десяти лет. Действительно, после 1960 года искатели снежного человека ещё продолжали свои попытки найти его и тем самым осрамить скептиков. Но результаты были все те же — снежный человек оказался неуловимым. Из года в год гас энтузиазм его защитников, а затем и вовсе иссяк. Так постепенно потерялся интерес к нему, и вовсе был забыт горный человек-невидимка.
Лишь спустившись с Куньлуня, мы по-настоящему отогрелись. Все участники экспедиции собрались в Кашгаре, где должны были предварительно отчитаться о полевых исследованиях.
Каковы же результаты нашего путешествия в Куньлунь? Всего не перескажешь. Искали подходящие места для возведения плотин и устройства водохранилищ в горных долинах. Нужно было выбирать такие участки, где нет следов молодых землетрясений, где горные породы не будут растворяться в воде, как, например, известняки или гипсы. Ботаники и почвоведы впервые установили изменения почв и растительности с высотой. Здесь нет большого разнообразия. Куньлунь лишён лесного пояса, чем отличается от Кавказа, Гималаев или северного склона Тянь-Шаня, нет здесь и пышных горных степей, а пустыня и полупустыня поднимаются так высоко в горы, что соприкасаются с вечными снегами. Снега и ледников здесь мало, хотя высота Куньлуня очень большая, и протянулись эти горы на тысячи километров. Это, конечно, объясняется их исключительной сухостью.
Чем дальше на восток Куньлуня, тем заметнее недостаток влаги. В хребте Алтынтаг и у озера Лобнор самые пустынные места не только Центральной Азии, но и всего Азиатского материка. Ближайшие к Лобнору метеорологические станции регистрируют 5—10 миллиметров осадков в год, а в иные годы дождей или снега и вовсе не бывает (в средней полосе Европейской части СССР каждый год выпадает 500— 600 миллиметров, а в пустынях Средней Азии — 80—150 миллиметров в год). Поэтому на востоке Куньлуня реки редки.
Да и в прошлом, во время великого оледенения, которое переживала наша планета, в Центральной Азии было тоже сухо, может быть, чуть влажнее, чем в нашу эпоху. Поэтому много солей осталось всюду: в горных породах, в моренах, рыхлых отложениях горных ледников. Много солей было вынесено реками на подгорные равнины, где образовались солёные озера и обширные площади засолённых земель. Если удастся их опреснить, то удастся и освоить новые большие земледельческие площади.
В Кашгаре — старинном большом городе — в эти дни было особенно многолюдно. С 17 по 19 июня уйгуры праздновали весёлый курбан-байрам. В пёстрых шёлковых платьях шли девушки, их чёрные волосы были заплетены в десятки тонких косичек. Юноши предпочли пиджачные костюмы. Каких только не было тюбетеек: и чёрные с белой вышивкой, и ковровые, и пёстрые с цветным орнаментом и с бисером! На городской площади танцевали. Играл оркестр народных инструментов — зурна, дутара, домбра, бубны. Оркестранты сидели на арке главной мечети между минаретами. Танцевали только мужчины, долго и однообразно, строго соблюдая ритм. Этот танец называется сама, говорили, что он заимствован из Тибета.
Издавна в Кашгаре, да и теперь ещё на его старых улицах, дома окрашивают охрой! Но новые кварталы с широкими улицами, двух— и трёхэтажными домами уже не красят по-старинному. Построены большие здания библиотеки, кинотеатра и универмага. На площади разбили сквер с фонтаном. Главные улицы асфальтированы.
Наша экспедиция разместилась на окраине Кашгара, в помещении бывшего русского (а затем советского) консульства.
Российское консульство в Кашгаре образовано в 1860 году, когда генеральным консулом был назначен Николай Фёдорович Петровский. Он проработал здесь более 20 лет и пользовался большим уважением среди местного населения и у китайской администрации. Многие европейские путешественники по Центральной Азии в своих отчётах вспоминают Петровского, неизменно помогавшего им в организации научных исследований. Он и сам в свободное от службы время изучал археологические древности, природу и хозяйство Таримской впадины, историю Центральной Азии и напечатал несколько работ.
Нас принимали в консульском подворье. Большой тенистый сад, где поют птицы, бассейн для купания, просторные, украшенные хотанскими коврами комнаты показались нам раем земным, куда мы попали после холодных ночлегов в горах Куньлуня, пыльных дорог по подгорным оазисам и тесных палаток. Мы наслаждались комфортом городской жизни, о котором уже успели забыть.
Перед отъездом из Кашгара нас пригласили в селение Бишкаран, расположенное среди виноградников и фруктовых садов. В Бишкаране заготавливают впрок дыни, фрукты, виноград: их сушат, засахаривают, вялят, варят варенье и повидло. Гостеприимные хозяева завалили ими длинный стол, просили отведать и сказать, что более всего нам понравилось. Бишкаранцы говорили, что постараются наладить производство именно тех продуктов, которые получат у нас наиболее высокую оценку. Мы похвалили изделия из абрикосов, вяленые дыни и компоты, не помню из каких фруктов. В общем всё было вкусно, но можно ли отведать десятки сладких блюд?
Под вечер мы распрощались с зелёным кишлаком. До Кашгара было недалеко, но бесконечные арыки затрудняли движение машины. По арыкам текла кирпичного цвета вода, она несла глину. Не случайно кашгарская река называется Кызылсу — «красная вода». Она протекает через пёстро окрашенные горы, размывает их и насыщается красной мутью. Поэтому и почвы орошаемых полей в Кашгарском оазисе нередко имеют красновато-кирпичный цвет.
На следующий день мы покинули Кашгар. С самолёта увидели городские улицы и сады, поля большого оазиса. На юге выделялись снежные вершины Куньлуня, но скоро и они исчезли в пыльной дымке. Под нами простиралась пустыня. По левую сторону плыли изрезанные оврагами, обнажённые сухие горы Калпинтаг.
Экспедиция закончилась, а я всё ещё вижу необозримые пески Такла-Макана и снежные вершины Тянь-Шаня, дикие просторы Джунгарии и каменную твердь Куньлуня. Вижу, как в лёссовой дымке возникают и исчезают контуры больших и малых гор, окаймляющих обширные впадины Центральной Азии. Чувствую иссушающий зной горячего ветра пустыни и пронизывающий холод высокогорий. Позади остались пустыни и горы, но навсегда сохранятся в памяти их бесконечные синие дали, розовые закаты, мои друзья — спутники по экспедиции.
Непроторёнными путями
Во втором выпуске «Информационных материалов комиссии по изучению вопроса о снежном человеке» (1958) есть Заметка о том, что охотник в районе озера Лобнор в Западном Китае убил «человека-медведя», передвигавшегося на двух ногах. Шкуру охотник передал в ближайший город Курлю. Я побывал в этом городе в 1958 году и узнал, что её переслали в Пекин, в Академию наук Китайской Народной Республики, где её определили как шкуру медведя. Опять медведя!
Когда в Москву приезжал «тигр снегов» — известный альпинист, покоритель Джомолунгмы шерп Норгей Тенсинг, его забросали вопросами о снежном человеке. Он всегда отвечал коротко и определённо, что, прожив всю жизнь в горах и более 30 лет занимаясь альпинизмом, он ни разу не встречал снежного человека. Тенсинг уверен, что его не существует в природе, но он бытует в сознании горцев и что это в действительности гималайский медведь балу.
Отождествление человека с медведем в сознании суеверных людей понятно. Мишка — любимый герой былин и легенд и в европейских странах, и в пустынях, и в горах Азии. Вспомним, как часто в русских сказках появляется медведь-оборотень. Народ не случайно называет косолапого человеческим именем-отчеством — Михаил Иванович.
Снежный человек, гульбиябан, ябалык-адам, аламас — это все фольклорные герои одного ряда, связанные с медведем-оборотнем, подобно тому как в лесах обитают леший, в воде — водяной и русалка, в доме — домовой, в снежных высоких горах — дикий человек, у разных азиатских народов называемый разными именами. Сколько «очевидцев» уверяли, что они видели леших, русалок, домовых, говорили с ними! Вряд ли более правдоподобны показания безграмотных монахов-лам, суеверных охотников, богобоязненных кочевников-скотоводов, затерянных в просторах азиатских пустынь.
К счастью, в те же годы раздавались трезвые голоса ученых. Так, например, А. 3. Розенфельд убедительно показала, что легенды о снежном человеке просто-напросто пережиток древних верований у припамирских народов. Те, кто интересуется этим вопросом, могут прочитать статью А. 3. Розенфельд в 4-м номере журнала «Советская этнография» за 1959 год.
Легенду о снежном человеке пытались сделать реальностью нашего времени, бедного такого рода открытиями.
Разбирая вопрос о снежном человеке, член-корреспондент Академии наук СССР С. В. Обручев в 10-м номере журнала «Природа» за 1959 год писал, что только в наиболее труднодоступной высокогорной зоне Гималаев могли сохраниться снежные люди — йети, антропоидные обезьяны. Но наука не знает обезьян, приспособленных к холодному климату верхнего пояса Гималаев, где нет условий для жизни высших животных. В заоблачных горах естественные пищевые ресурсы ничтожны. И кажется непонятным, почему здесь могут обитать остатки йети. Антропоидные обезьяны — жители тропических стран — не знают зимы. В неблагоприятной среде они быстро погибают, даже в условиях искусственного содержания часто болеют. Обезьяны на южном склоне Гималаев не поднимаются выше 2000 метров над уровнем моря, а человекообразные — орангутанг, шимпанзе и горилла — живут только в экваториальных широтах с очень жарким влажным климатом и вечным летом.
Можно возразить, что первобытный человек жил не только в тёплом климате, — это верно. Но уже люди каменного века умели пользоваться огнём, они защищались от холода примитивной одеждой и знали простейшие орудия.
На чём базировались защитники гипотезы существования снежного человека? Главным доказательством служили следы на снегу. Но такие следы меняют форму на глазах и принимают любые очертания, как только выглянет яркое горное солнце. Часто приводятся и рассказы местных жителей. Но мы уже знаем, чего стоят такие рассказы.
Самые убедительные доказательства мифичности снежного человека — упорные, но безуспешные попытки многих хорошо оборудованных экспедиций добыть его. Кажется, добрый десяток стран мира посылал своих учёных и охотников в горы Азии. Годы ушли на целеустремлённые, но бесплодные исследования в труднейших условиях азиатских высокогорий. А результаты? Никаких! Более того, в свете новых данных поблекли собранные ранее сведения, и следует серьёзно усомниться и в тех фактах, которые сторонники гипотезы о снежном человеке считали неопровержимыми.
В начале февраля 1960 года в Киеве проходил III съезд Географического общества СССР. Мне довелось вне официальной программы прочитать доклад об исследованиях в Центральной Азии и, между прочим, высказать скептическое отношение к проблеме существования снежного человека. Этого было достаточно, чтобы его киевские защитники в споре со мной обещали не позднее лета привезти живого или мёртвого человека-зверя… из Дагестана, где, по их сведениям, он до сих пор обитает.
Прошёл 1960 год. Ещё один год поисков не дал положительных результатов и разочаровал искателей и пропагандистов снежного человека, но одновременно и укрепил позиции их противников.
Между тем стала известна новая интересная страница этой истории. Новозеландец Эдмунд Хиллари, популярный гималайский альпинист, получил в одном из непальских монастырей скальп йети, где он (то есть скальп) считается священным. Хиллари выехал из Непала в сопровождении Чумби — старейшины деревни Кхумджо, так как без него никак не разрешали вывезти «святыню» за пределы монастыря.
И вот скальп изучается учёными Чикаго, Парижа и Лондона. Все эксперты единодушны в своих заключениях: он принадлежит либо лисице, либо козе. Газета «Известия» (№ 9 от 10 января 1961 года) пишет, что известный биолог Лоуренс Стоун — участник экспедиции Хиллари, изучавший следы дикого человека на снегу, заявил: «Я был уверен, что это следы „снежного человека“ до тех пор, пока не получил ясных доказательств того, что это четыре лисьих следа, слившихся в подтаявшем снегу… Легенда о „снежном человеке“ — увлекательная история, и мне жаль уничтожать её… Однако настало время правильно изложить факты — „снежный человек“ никогда не существовал».
А ведь экспедиция Хиллари насчитывала в своём составе 600 человек и была хорошо оснащена технически. Сотни людей и современная техника оказались бессильными перед одним диким человеком. Вот так финал!
Но финал ли? Можно ли поставить точку на этой истории, в которую оказалось вовлечённым немало солидных ученых, на чью трезвость ума прежде всего и нужно было полагаться? На этот вопрос я боюсь ответить утвердительно. Думаю, что ещё некоторое время будут продолжаться попытки доказать, что где-то всё же живёт либо совсем недавно жил дикий человек. При этом, как обычно, будут приведены ссылки на свидетельства почему-то всегда одиноких «очевидцев». Как расстаться с мыслью о необычном человеке-звере, обитателе высоких и холодных гор или безлюдных азиатских пустынь? Наконец, как оправдать перед самим собой безрезультатный труд по сбору материалов, поискам свидетелей, а также экспедиций в горные страны за новыми доказательствами? Ведь на это ушли годы!
Со времени Куньлуньской экспедиции прошло более десяти лет. Действительно, после 1960 года искатели снежного человека ещё продолжали свои попытки найти его и тем самым осрамить скептиков. Но результаты были все те же — снежный человек оказался неуловимым. Из года в год гас энтузиазм его защитников, а затем и вовсе иссяк. Так постепенно потерялся интерес к нему, и вовсе был забыт горный человек-невидимка.
Лишь спустившись с Куньлуня, мы по-настоящему отогрелись. Все участники экспедиции собрались в Кашгаре, где должны были предварительно отчитаться о полевых исследованиях.
Каковы же результаты нашего путешествия в Куньлунь? Всего не перескажешь. Искали подходящие места для возведения плотин и устройства водохранилищ в горных долинах. Нужно было выбирать такие участки, где нет следов молодых землетрясений, где горные породы не будут растворяться в воде, как, например, известняки или гипсы. Ботаники и почвоведы впервые установили изменения почв и растительности с высотой. Здесь нет большого разнообразия. Куньлунь лишён лесного пояса, чем отличается от Кавказа, Гималаев или северного склона Тянь-Шаня, нет здесь и пышных горных степей, а пустыня и полупустыня поднимаются так высоко в горы, что соприкасаются с вечными снегами. Снега и ледников здесь мало, хотя высота Куньлуня очень большая, и протянулись эти горы на тысячи километров. Это, конечно, объясняется их исключительной сухостью.
Чем дальше на восток Куньлуня, тем заметнее недостаток влаги. В хребте Алтынтаг и у озера Лобнор самые пустынные места не только Центральной Азии, но и всего Азиатского материка. Ближайшие к Лобнору метеорологические станции регистрируют 5—10 миллиметров осадков в год, а в иные годы дождей или снега и вовсе не бывает (в средней полосе Европейской части СССР каждый год выпадает 500— 600 миллиметров, а в пустынях Средней Азии — 80—150 миллиметров в год). Поэтому на востоке Куньлуня реки редки.
Да и в прошлом, во время великого оледенения, которое переживала наша планета, в Центральной Азии было тоже сухо, может быть, чуть влажнее, чем в нашу эпоху. Поэтому много солей осталось всюду: в горных породах, в моренах, рыхлых отложениях горных ледников. Много солей было вынесено реками на подгорные равнины, где образовались солёные озера и обширные площади засолённых земель. Если удастся их опреснить, то удастся и освоить новые большие земледельческие площади.
В Кашгаре — старинном большом городе — в эти дни было особенно многолюдно. С 17 по 19 июня уйгуры праздновали весёлый курбан-байрам. В пёстрых шёлковых платьях шли девушки, их чёрные волосы были заплетены в десятки тонких косичек. Юноши предпочли пиджачные костюмы. Каких только не было тюбетеек: и чёрные с белой вышивкой, и ковровые, и пёстрые с цветным орнаментом и с бисером! На городской площади танцевали. Играл оркестр народных инструментов — зурна, дутара, домбра, бубны. Оркестранты сидели на арке главной мечети между минаретами. Танцевали только мужчины, долго и однообразно, строго соблюдая ритм. Этот танец называется сама, говорили, что он заимствован из Тибета.
Издавна в Кашгаре, да и теперь ещё на его старых улицах, дома окрашивают охрой! Но новые кварталы с широкими улицами, двух— и трёхэтажными домами уже не красят по-старинному. Построены большие здания библиотеки, кинотеатра и универмага. На площади разбили сквер с фонтаном. Главные улицы асфальтированы.
Наша экспедиция разместилась на окраине Кашгара, в помещении бывшего русского (а затем советского) консульства.
Российское консульство в Кашгаре образовано в 1860 году, когда генеральным консулом был назначен Николай Фёдорович Петровский. Он проработал здесь более 20 лет и пользовался большим уважением среди местного населения и у китайской администрации. Многие европейские путешественники по Центральной Азии в своих отчётах вспоминают Петровского, неизменно помогавшего им в организации научных исследований. Он и сам в свободное от службы время изучал археологические древности, природу и хозяйство Таримской впадины, историю Центральной Азии и напечатал несколько работ.
Нас принимали в консульском подворье. Большой тенистый сад, где поют птицы, бассейн для купания, просторные, украшенные хотанскими коврами комнаты показались нам раем земным, куда мы попали после холодных ночлегов в горах Куньлуня, пыльных дорог по подгорным оазисам и тесных палаток. Мы наслаждались комфортом городской жизни, о котором уже успели забыть.
Перед отъездом из Кашгара нас пригласили в селение Бишкаран, расположенное среди виноградников и фруктовых садов. В Бишкаране заготавливают впрок дыни, фрукты, виноград: их сушат, засахаривают, вялят, варят варенье и повидло. Гостеприимные хозяева завалили ими длинный стол, просили отведать и сказать, что более всего нам понравилось. Бишкаранцы говорили, что постараются наладить производство именно тех продуктов, которые получат у нас наиболее высокую оценку. Мы похвалили изделия из абрикосов, вяленые дыни и компоты, не помню из каких фруктов. В общем всё было вкусно, но можно ли отведать десятки сладких блюд?
Под вечер мы распрощались с зелёным кишлаком. До Кашгара было недалеко, но бесконечные арыки затрудняли движение машины. По арыкам текла кирпичного цвета вода, она несла глину. Не случайно кашгарская река называется Кызылсу — «красная вода». Она протекает через пёстро окрашенные горы, размывает их и насыщается красной мутью. Поэтому и почвы орошаемых полей в Кашгарском оазисе нередко имеют красновато-кирпичный цвет.
На следующий день мы покинули Кашгар. С самолёта увидели городские улицы и сады, поля большого оазиса. На юге выделялись снежные вершины Куньлуня, но скоро и они исчезли в пыльной дымке. Под нами простиралась пустыня. По левую сторону плыли изрезанные оврагами, обнажённые сухие горы Калпинтаг.
Экспедиция закончилась, а я всё ещё вижу необозримые пески Такла-Макана и снежные вершины Тянь-Шаня, дикие просторы Джунгарии и каменную твердь Куньлуня. Вижу, как в лёссовой дымке возникают и исчезают контуры больших и малых гор, окаймляющих обширные впадины Центральной Азии. Чувствую иссушающий зной горячего ветра пустыни и пронизывающий холод высокогорий. Позади остались пустыни и горы, но навсегда сохранятся в памяти их бесконечные синие дали, розовые закаты, мои друзья — спутники по экспедиции.
Непроторёнными путями
Около четверти века назад, в 1948 году, вышла в свет книга «Непроторёнными путями. Записки географа». Книга сделала имя её автора — Эдуарда Макаровича Мурзаева — известным не только учёным-географам, которые и прежде хорошо знали его, но и широкому кругу читателей, любящих литературу о путешествиях, экспедиционных маршрутах— вечно юную музу дальних странствий. Притягательную силу этой музы испытывают ведь не одни путешественники, но и незнакомые их друзья, которые встречают её на страницах книг.
Четверть века — это, конечно, большое время в жизни, в научном творчестве. За это время автор «Непроторённых путей» написал ряд капитальных научных трудов, был удостоен Государственной премии СССР, награждён Географическим обществом СССР золотой медалью имени Н. М. Пржевальского и Академией наук ГДР — медалью имени А. Гумбольдта, стал иностранным профессором Академии наук Монгольской Народной Республики и академиком Германской академии естественных наук «Леопольдина». Он прошёл новые тысячи и десятки тысяч километров экспедиционных путей, стал одним из виднейших советских географов и, что совсем не последнее по значимости, сохранил свою дружбу с читателем, стремление поделиться с ним экспедиционными впечатлениями, разделить радость исследований и открытий.
Э. М. Мурзаев родился в 1908 году в Симферополе. С Крымом связаны его школьные годы, первые экскурсии, пробуждение живого интереса к природе. Крым — это и степные равнины, и Яйла, и субтропический берег моря, и живописные пещеры в известняковых горах. Экскурсии школьных лет оказались важными для всей дальнейшей жизни Э. М. Мурзаева. Они способствовали становлению будущего географа-натуралиста и в немалой мере определили выбор специальности.
В 1927 году в Ленинграде на географическом факультете начинаются университетские годы будущего исследователя.
Геофаку Ленинградского университета принадлежит почётное место в истории географической науки советского времени. Вспомним здесь лишь немногие факты и имена. Ещё в 1918 году в Петрограде' был основан Географический институт — первая высшая школа советских географов (как известно, в дореволюционной России не было географических факультетов и институтов, были лишь немногие кафедры географии). Развитие высшего географического образования в советское время нераздельно связано с решением задач планомерного изучения и освоения естественных ресурсов страны, с подготовкой кадров для этих исследований. В 1925 году Географический институт в Ленинграде реорганизуется в географический факультет Ленинградского университета. Студенты этих учебных заведений — будущие исследователи Сибири и Казахстана, Средней Азии и Крайнего Севера, Русской равнины и других территорий нашей страны. В их числе и будущие маститые учёные наших дней — С, Ю. Геллер, И. П. Герасимов, С. В. Калесник, В. Н. Кунин, К. К. Марков, Э. М. Мурзаев, М. П. Петров, Г. Д. Рихтер и другие заслуженные географы.
А среди профессоров, чьи лекции слушал в университете Э. М. Мурзаев, были такие крупные учёные, как Л. С. Берг, В. Г. Богораз-Тан, А. А. Григорьев, В. П. Семёнов-Тян-Шан-ский, А, Е. Ферсман. На формирование взглядов молодого географа глубокое влияние оказал Л. С. Берг — один из основоположников современного ландшафтоведения, в ту пору профессор, впоследствии академик, многолетний президент Географического общества СССР. Этот учёный, удивлявший многогранностью своих знаний, трудов и вместе с тем очень цельный, систематичный, собранный, стал для Э. М. Мурзаева наставником, добрым другом, особенно близким ему по самому своему складу исследователя и человека.
С лекциями и трудами этнографа В. Г. Богораза-Тана был связан интерес будущего исследователя к истории культуры, к топонимике — науке о происхождении географических названий. Ещё на студенческой скамье познакомился Э. М. Мурзаев и с профессором А. А. Григорьевым, который вёл курс общего землеведения. Позднее вся научная деятельность Э. М. Мурзаева, его жизнь, труды были связаны с академическим институтом, директором которого более 20 лет был академик А. А. Григорьев — один из крупнейших географов нашей страны. Этот институт сначала именовался Геоморфологическим, затем Институтом физической географий и, наконец, Институтом географии Академии наук СССР.
Ещё в бытность студентом Э. М. Мурзаев принял участие в экспедиционных работах. Летом 1929 года экспедиция, снаряжённая Академией наук СССР, проводила исследования в Армении, преимущественно в районе массива Арагац (Алагез). Под руководством начальника геоморфологического отряда профессора Б. Л. Личкова молодой студент выполнял свои первые полевые работы: собирал образцы горных пород, измерял речные террасы, чертил профили долин. В рабочих маршрутах было пройдено по горным тропам Арагаца и Армянскому нагорью около 1000 километров. «Эти горные тропы, узкие и каменистые, я хорошо помню и сегодня, — писал впоследствии Э. М. Мурзаев, — это было начало, первая ступень трудной школы путешественника-исследователя».
После окончания университета начинается многолетний этап полевых исследований Э. М. Мурзаева в Средней Азии. В 1931 году он принимает участие в Карабогазской экспедиции Академии наук СССР. В этой экспедиции путешественник прошёл по Устюрту, южному Мангышлаку, берегам Кара-Богаз-Гола. Проводившиеся в этих местах работы были связаны с обследованием месторождений полезных ископаемых, с изучением района нового промышленного строительства на побережье громадного залива, в котором накапливалось ценное химическое сырьё мирабилит.
Вслед за первым среднеазиатским путешествием последовало второе, двухлетнее, во Внутренний Тянь-Шань, а затем ещё более длительное — в Каракумы. Об этих исследованиях и о многих примечательных эпизодах, произошедших во время путешествий, рассказано на страницах книги. Приведём здесь лишь некоторые общие сведения об экспедициях Академии наук СССР (Киргизской и Туркменской), в которых работал исследователь.
Это были большие многолетние комплексные экспедиции. Они состояли из многих отрядов, включали исследователей разных специальностей: геологов и географов, гидрологов, геоботаников, почвоведов. В 30-х годах Академия наук СССР провела ряд экспедиций такого типа, которые занимались комплексным изучением территорий отдельных союзных и автономных республик — их природы, ресурсов и возможностей их хозяйственного использования. Экспедиции выполняли задачи, насущные для науки и народнохозяйственной практики. Эта связь исследований природы и строительства новой социалистической жизни в годы первых пятилеток становилась всё более прочной. Романтикой планомерного исследования и освоения природных богатств страны пронизаны замечательные произведения К. Паустовского «Кара-Бугаз» и «Колхида», созданные в 30-е годы. Пронизаны этой романтикой и очерки о работах научных экспедиций в различных районах, написанные самими участниками работ. Вспомним очерки А. Е. Ферсмана, Д. И. Щербакова, С. В. Обручева и других советских исследователей.
Киргизская комплексная экспедиция 1932—1933 годов, в которой участвовал Э. М. Мурзаев, занималась изучением месторождений полезных ископаемых, выявлением гидроэнергетических ресурсов, обследованием пастбищ в горных районах и многими другими проблемами, важными для народного хозяйства страны. Ею было осуществлено и первоначальное общегеографическое ознакомление с неисследованными ранее районами во Внутреннем Тянь-Шане. Э. М. Мурзаев вёл в экспедиции полевые работы сначала в одном из её геохимических отрядов, а затем, в 1933 году, в Нарынском геоморфологическом отряде. Маршрутами этих отрядов была охвачена малоизученная область бассейна рек Сусамыра, Джумгола, Кёкёмерена и нижняя часть реки Нарын. В книге рассказано об этих маршрутах и о том, как в результате их было снято одно из последних «белых пятен» на карте Тянь-Шаня.
Цикл путешествий Э. М. Мурзаева, относящихся к 30-м годам, завершается исследованиями Каракумов. С изучением этой пустыни экспедиционные работы Академии наук СССР были тесно связаны ещё с середины 20-х годов, со времени замечательной поездки А. Е. Ферсмана и Д. И. Щербакова в Центральные Каракумы к Серным буграм. Эти большие учёные положили начало освоению серных месторождений пустыни и дальнейшему систематическому исследованию её комплексными экспедициями во второй половине 20-х и в 30-х годах. В экспедициях принимали участие учёные, имена которых занимают ныне видное место в истории научного познания природы самой обширной пустыни нашей страны, и в их числе Э. М. Мурзаев — участник Туркменской комплексной экспедиции 1934—1936 годов.
По количеству отрядов, длительности и обширности программы работ эта экспедиция была наиболее значительной по сравнению с другими академическими экспедициями в Туркмению. Только в первом году маршрутами её отрядов были охвачены Узбой, Сарыкамышская котловина, Заунгузье и некоторые другие районы. Э. М. Мурзаев участвовал в полевых работах экспедиции в течение двух лет. Подобно его горным маршрутам во Внутреннем Тянь-Шане каракумские маршруты носили в значительной части не только исследовательский, но и пионерный характер.
В 1934 году путешественник совершает меридиональное пересечение пустыни от Теджена до Хивы — «по древним караванным путям, воскрешая забытые тропы и откапывая заброшенные и пустые колодцы». Этот путь проделан в составе Заунгузского отряда, изучавшего наименее известную ко времени работ экспедиции часть Каракумской пустыни.
В 1935 году полевые работы в Центрально-Каракумском отряде снова связаны со снятием последних «белых пятен» с географической карты. В одном из районов исследований обнаружена у обрыва плоской возвышенности Ишеканкрен-Кыра вторая по глубине впадина на территории СССР — Ахчакая (—81 м).
В 1937 году в составе другой экспедиции — Среднеазиатской— Э. М. Мурзаев заканчивает свои каракумские полевые работы рекогносцировочным географическим обследованием малоизвестных территорий, прилегающих к верхней и средней частям Узбоя. Маршруты и здесь проходят по неизученным ранее местам.
С начала 30-х годов и вплоть до настоящего времени физическая география Средней Азии — одно из основных направлений научной деятельности Э. М. Мурзаева. В начале 50-х годов он продолжил свои среднеазиатские путешествия, побывал снова на Иссык-Куле, впервые увидел Памир, его суровую и величественную природу, совершил маршруты по Ферганской долине, был в верховьях Амударьи.
Исследователь посвятил Средней Азии многие научные труды. Среди них обобщающая работа «Средняя Азия», выдержавшая три издания (1947, 1957, 1961), а также десятки статей, главы в коллективных трудах, в том числе, например, в таких капитальных изданиях, как том «Средняя Азия. Физико-географическая характеристика» (1958) и том «Средняя Азия» в серии «Природные условия и естественные ресурсы СССР» (1968), научным редактором которых был также Э. М. Мурзаев.
Со среднеазиатским направлением работ тесно связано и другое—физическая география Центральной Азии. В 1940— 1944 годах учёный ведёт полевые исследования в Монгольской Народной Республике.
Академия наук СССР издавна имеет прочные систематические контакты с научными учреждениями братской Монголии. Участие советских учёных в исследованиях природы этой страны— одна из форм этих контактов, помогающих в творческой научной —работе монгольским друзьям. Географические исследования природы Центральной Азии продолжают на новой основе и славную традицию отечественной науки, заложенную знаменитыми русскими путешественниками в историческом прошлом.
Четверть века — это, конечно, большое время в жизни, в научном творчестве. За это время автор «Непроторённых путей» написал ряд капитальных научных трудов, был удостоен Государственной премии СССР, награждён Географическим обществом СССР золотой медалью имени Н. М. Пржевальского и Академией наук ГДР — медалью имени А. Гумбольдта, стал иностранным профессором Академии наук Монгольской Народной Республики и академиком Германской академии естественных наук «Леопольдина». Он прошёл новые тысячи и десятки тысяч километров экспедиционных путей, стал одним из виднейших советских географов и, что совсем не последнее по значимости, сохранил свою дружбу с читателем, стремление поделиться с ним экспедиционными впечатлениями, разделить радость исследований и открытий.
Э. М. Мурзаев родился в 1908 году в Симферополе. С Крымом связаны его школьные годы, первые экскурсии, пробуждение живого интереса к природе. Крым — это и степные равнины, и Яйла, и субтропический берег моря, и живописные пещеры в известняковых горах. Экскурсии школьных лет оказались важными для всей дальнейшей жизни Э. М. Мурзаева. Они способствовали становлению будущего географа-натуралиста и в немалой мере определили выбор специальности.
В 1927 году в Ленинграде на географическом факультете начинаются университетские годы будущего исследователя.
Геофаку Ленинградского университета принадлежит почётное место в истории географической науки советского времени. Вспомним здесь лишь немногие факты и имена. Ещё в 1918 году в Петрограде' был основан Географический институт — первая высшая школа советских географов (как известно, в дореволюционной России не было географических факультетов и институтов, были лишь немногие кафедры географии). Развитие высшего географического образования в советское время нераздельно связано с решением задач планомерного изучения и освоения естественных ресурсов страны, с подготовкой кадров для этих исследований. В 1925 году Географический институт в Ленинграде реорганизуется в географический факультет Ленинградского университета. Студенты этих учебных заведений — будущие исследователи Сибири и Казахстана, Средней Азии и Крайнего Севера, Русской равнины и других территорий нашей страны. В их числе и будущие маститые учёные наших дней — С, Ю. Геллер, И. П. Герасимов, С. В. Калесник, В. Н. Кунин, К. К. Марков, Э. М. Мурзаев, М. П. Петров, Г. Д. Рихтер и другие заслуженные географы.
А среди профессоров, чьи лекции слушал в университете Э. М. Мурзаев, были такие крупные учёные, как Л. С. Берг, В. Г. Богораз-Тан, А. А. Григорьев, В. П. Семёнов-Тян-Шан-ский, А, Е. Ферсман. На формирование взглядов молодого географа глубокое влияние оказал Л. С. Берг — один из основоположников современного ландшафтоведения, в ту пору профессор, впоследствии академик, многолетний президент Географического общества СССР. Этот учёный, удивлявший многогранностью своих знаний, трудов и вместе с тем очень цельный, систематичный, собранный, стал для Э. М. Мурзаева наставником, добрым другом, особенно близким ему по самому своему складу исследователя и человека.
С лекциями и трудами этнографа В. Г. Богораза-Тана был связан интерес будущего исследователя к истории культуры, к топонимике — науке о происхождении географических названий. Ещё на студенческой скамье познакомился Э. М. Мурзаев и с профессором А. А. Григорьевым, который вёл курс общего землеведения. Позднее вся научная деятельность Э. М. Мурзаева, его жизнь, труды были связаны с академическим институтом, директором которого более 20 лет был академик А. А. Григорьев — один из крупнейших географов нашей страны. Этот институт сначала именовался Геоморфологическим, затем Институтом физической географий и, наконец, Институтом географии Академии наук СССР.
Ещё в бытность студентом Э. М. Мурзаев принял участие в экспедиционных работах. Летом 1929 года экспедиция, снаряжённая Академией наук СССР, проводила исследования в Армении, преимущественно в районе массива Арагац (Алагез). Под руководством начальника геоморфологического отряда профессора Б. Л. Личкова молодой студент выполнял свои первые полевые работы: собирал образцы горных пород, измерял речные террасы, чертил профили долин. В рабочих маршрутах было пройдено по горным тропам Арагаца и Армянскому нагорью около 1000 километров. «Эти горные тропы, узкие и каменистые, я хорошо помню и сегодня, — писал впоследствии Э. М. Мурзаев, — это было начало, первая ступень трудной школы путешественника-исследователя».
После окончания университета начинается многолетний этап полевых исследований Э. М. Мурзаева в Средней Азии. В 1931 году он принимает участие в Карабогазской экспедиции Академии наук СССР. В этой экспедиции путешественник прошёл по Устюрту, южному Мангышлаку, берегам Кара-Богаз-Гола. Проводившиеся в этих местах работы были связаны с обследованием месторождений полезных ископаемых, с изучением района нового промышленного строительства на побережье громадного залива, в котором накапливалось ценное химическое сырьё мирабилит.
Вслед за первым среднеазиатским путешествием последовало второе, двухлетнее, во Внутренний Тянь-Шань, а затем ещё более длительное — в Каракумы. Об этих исследованиях и о многих примечательных эпизодах, произошедших во время путешествий, рассказано на страницах книги. Приведём здесь лишь некоторые общие сведения об экспедициях Академии наук СССР (Киргизской и Туркменской), в которых работал исследователь.
Это были большие многолетние комплексные экспедиции. Они состояли из многих отрядов, включали исследователей разных специальностей: геологов и географов, гидрологов, геоботаников, почвоведов. В 30-х годах Академия наук СССР провела ряд экспедиций такого типа, которые занимались комплексным изучением территорий отдельных союзных и автономных республик — их природы, ресурсов и возможностей их хозяйственного использования. Экспедиции выполняли задачи, насущные для науки и народнохозяйственной практики. Эта связь исследований природы и строительства новой социалистической жизни в годы первых пятилеток становилась всё более прочной. Романтикой планомерного исследования и освоения природных богатств страны пронизаны замечательные произведения К. Паустовского «Кара-Бугаз» и «Колхида», созданные в 30-е годы. Пронизаны этой романтикой и очерки о работах научных экспедиций в различных районах, написанные самими участниками работ. Вспомним очерки А. Е. Ферсмана, Д. И. Щербакова, С. В. Обручева и других советских исследователей.
Киргизская комплексная экспедиция 1932—1933 годов, в которой участвовал Э. М. Мурзаев, занималась изучением месторождений полезных ископаемых, выявлением гидроэнергетических ресурсов, обследованием пастбищ в горных районах и многими другими проблемами, важными для народного хозяйства страны. Ею было осуществлено и первоначальное общегеографическое ознакомление с неисследованными ранее районами во Внутреннем Тянь-Шане. Э. М. Мурзаев вёл в экспедиции полевые работы сначала в одном из её геохимических отрядов, а затем, в 1933 году, в Нарынском геоморфологическом отряде. Маршрутами этих отрядов была охвачена малоизученная область бассейна рек Сусамыра, Джумгола, Кёкёмерена и нижняя часть реки Нарын. В книге рассказано об этих маршрутах и о том, как в результате их было снято одно из последних «белых пятен» на карте Тянь-Шаня.
Цикл путешествий Э. М. Мурзаева, относящихся к 30-м годам, завершается исследованиями Каракумов. С изучением этой пустыни экспедиционные работы Академии наук СССР были тесно связаны ещё с середины 20-х годов, со времени замечательной поездки А. Е. Ферсмана и Д. И. Щербакова в Центральные Каракумы к Серным буграм. Эти большие учёные положили начало освоению серных месторождений пустыни и дальнейшему систематическому исследованию её комплексными экспедициями во второй половине 20-х и в 30-х годах. В экспедициях принимали участие учёные, имена которых занимают ныне видное место в истории научного познания природы самой обширной пустыни нашей страны, и в их числе Э. М. Мурзаев — участник Туркменской комплексной экспедиции 1934—1936 годов.
По количеству отрядов, длительности и обширности программы работ эта экспедиция была наиболее значительной по сравнению с другими академическими экспедициями в Туркмению. Только в первом году маршрутами её отрядов были охвачены Узбой, Сарыкамышская котловина, Заунгузье и некоторые другие районы. Э. М. Мурзаев участвовал в полевых работах экспедиции в течение двух лет. Подобно его горным маршрутам во Внутреннем Тянь-Шане каракумские маршруты носили в значительной части не только исследовательский, но и пионерный характер.
В 1934 году путешественник совершает меридиональное пересечение пустыни от Теджена до Хивы — «по древним караванным путям, воскрешая забытые тропы и откапывая заброшенные и пустые колодцы». Этот путь проделан в составе Заунгузского отряда, изучавшего наименее известную ко времени работ экспедиции часть Каракумской пустыни.
В 1935 году полевые работы в Центрально-Каракумском отряде снова связаны со снятием последних «белых пятен» с географической карты. В одном из районов исследований обнаружена у обрыва плоской возвышенности Ишеканкрен-Кыра вторая по глубине впадина на территории СССР — Ахчакая (—81 м).
В 1937 году в составе другой экспедиции — Среднеазиатской— Э. М. Мурзаев заканчивает свои каракумские полевые работы рекогносцировочным географическим обследованием малоизвестных территорий, прилегающих к верхней и средней частям Узбоя. Маршруты и здесь проходят по неизученным ранее местам.
С начала 30-х годов и вплоть до настоящего времени физическая география Средней Азии — одно из основных направлений научной деятельности Э. М. Мурзаева. В начале 50-х годов он продолжил свои среднеазиатские путешествия, побывал снова на Иссык-Куле, впервые увидел Памир, его суровую и величественную природу, совершил маршруты по Ферганской долине, был в верховьях Амударьи.
Исследователь посвятил Средней Азии многие научные труды. Среди них обобщающая работа «Средняя Азия», выдержавшая три издания (1947, 1957, 1961), а также десятки статей, главы в коллективных трудах, в том числе, например, в таких капитальных изданиях, как том «Средняя Азия. Физико-географическая характеристика» (1958) и том «Средняя Азия» в серии «Природные условия и естественные ресурсы СССР» (1968), научным редактором которых был также Э. М. Мурзаев.
Со среднеазиатским направлением работ тесно связано и другое—физическая география Центральной Азии. В 1940— 1944 годах учёный ведёт полевые исследования в Монгольской Народной Республике.
Академия наук СССР издавна имеет прочные систематические контакты с научными учреждениями братской Монголии. Участие советских учёных в исследованиях природы этой страны— одна из форм этих контактов, помогающих в творческой научной —работе монгольским друзьям. Географические исследования природы Центральной Азии продолжают на новой основе и славную традицию отечественной науки, заложенную знаменитыми русскими путешественниками в историческом прошлом.