Страница:
– Миледи, я поеду на упряжной, – сказал Джон Потингтон, бледный, как смерть, но старательно бодрящийся.
Девушка с сомнением посмотрела на его висящую на перевязи руку, кивнула, понимая, что выбирать не из кого – Томас не мог ехать верхом. Для самой Мод в повозке уже не было места, и она направилась было к своей кобыле, как вспомнила о ларце, забытом в кустах, без которого чуть не уехала, а ведь в нем лежали почти все ее деньги и драгоценности.
После короткого переполоха, связанного с поиском ларца, он был найден и надежно упрятан в сундук. Мод накинула на себя подбитый мехом плащ, надела перчатки и с помощью Потингтона села на лошадь – смирную гнедую арабку, специально подобранную для дочери сэром Уильямом и обученную ходить под дамским седлом. Затем арендатор взобрался в седло упряжной лошади и тронул повозку с места.
«Разжились лошадьми, можно продать в Кембридже, – усмехнувшись, подумал Кардоне. – Хоть какая-то выгода со всего этого дела».
Не ко времени задумавшись о выгоде, вспомнив о Корбридже, покинутом не по своей воле Эйдоне и превратностях судьбы, Кардоне чуть не пропустил поворот, лишь каким-то чутьем сообразив, что он где-то рядом. Он развернул рыжего и махнул рукой, подавая знак, что пора сворачивать на боковую дорогу, которая светлой песчаной полосой угадывалась меж темными стволами дубов.
Монастырь Англси, вернее, то, что осталось от него после деятельности комиссаров, вооруженных королевским указом о выявлении «имеющихся грехов, порочного и мерзкого образа жизни» монастырских клириков, располагался в деревне Лод. Основали его братья-августинцы в те далекие времена, когда страной правил сын великого нормандца Вильгельма Генрих Боклерк[19], тот самый, что всю жизнь имел пристрастие к наукам, сгноил в застенках родного брата, потерял в морской пучине сына и, как и ныне правящий его тезка, остался без наследника.
Спешившись возле внушительных для столь скромной обители ворот, Кардоне стукнул тяжелым кольцом раз, другой, третий.
Леди, подъехав к воротам, взволнованно спросила:
– Что, они не откроют? Не примут нас?
– Не волнуйтесь, леди, откроют, – бросил Кардоне.
«Неужели женщинам так необходимо задавать глупые вопросы?»
Ждать пришлось довольно долго, пока не открылось небольшое окошко, в котором показалось заспанное лицо пожилого привратника.
После недолгих переговоров, они были впущены во двор, но здесь их ждало разочарование: здешние обитатели уже в полной мере испытали на себе тяжесть реформаторской деятельности короля.
– В обители осталось всего пятеро братьев да отец-настоятель, аббат Доусон – он, к несчастью, тяжело болен. – сообщил помощник настоятеля, отец Брайен, вышедший к путникам. – Мы не можем принять ваших раненых, у нас их даже негде разместить, вам лучше ехать в город… Мы здесь уже не хозяева. Многие братья покинули нас в поисках иного крова, а мы из милости доживаем последние дни. Но предать земле убитых – наш долг. Я подниму братьев…
Вскоре разбуженные монахи запрягли телегу и в сопровождении весьма недовольного своей ролью Бертуччо отправились за телами разбойников. Отец Брайан осмотрел раны Роджера, признал их серьезными и требующими помощи опытного врача.
– Далеко ли отсюда до Кембриджа? – спросила у него Мод после того, как рассказала обо всем, что случилось с ними на дороге. Предстоящий им путь в эту нескончаемую ночь пугал ее.
– Всего шесть миль, дитя мое, вы быстро туда доберетесь, ничего не страшась с таким защитником, – монах, уже наслышанный о происшедшем, посмотрел на внушительную фигуру джентльмена, сидевшего на скамье с закрытыми глазами. – Господин по виду настоящий воин, уж он-то легко справится с любыми вашими обидчиками.
«Он-то справится… если не бросит нас здесь одних», – с тревогой подумала Мод и предложила отцу Брайану взять лошадь в виде благодарности за оказанную помощь раненому и погребение убитых. Когда обрадованный щедростью леди монах ушел за лошадью, она собралась с духом и направилась к своему спасителю. Остановилась перед ним, не решаясь его тревожить. Он дремал, привалившись к стене, прядь волос упала на лоб, золотая серьга поблескивала в ухе…
– Могу ли я попросить вас, сэр? – начала Мод, дотронувшись до его рукава и отчаянно волнуясь. – Помогите нам добраться до Кембриджа!
Пока во дворе царила эта совсем не ночная суета, Кардоне устроился на каменной скамье возле ворот, чертыхаясь про себя по поводу вновь разболевшейся спины и утекающего времени. Боль не уходила, и он подумал, что неплохо было бы сейчас покурить того чудного индейского зелья, которое дарило терпкий вкус, облегчение от боли и легкое кружение в голове, но все запасы иссякли еще по пути к родным берегам. Ему вдруг невыносимо захотелось спать, но из дремоты его вывел женский голос:
– Помогите нам добраться до Кембриджа!
Мягкий и глубокий голос, грудной, словно воркование горлицы.
Он взглянул в лицо юной женщины, обращенное к нему. В смутном свете оно казалось совсем бледным, чуть голубоватым, а глаза – огромными и черными.
«Она, кажется, красива», – отметил Кардоне, поднимаясь со скамьи и морщась от вновь резанувшей боли.
– Вы либо чрезмерно отважны, либо неумеренно безрассудны, мадам! Опрометчиво пускаться в такой далекий путь и путешествовать по ночам.
Мод покорно выслушала его отповедь. Конечно, он был прав, но она не собиралась оправдываться перед ним, ссылаясь на особые обстоятельства, вынудившие отправиться в путь с таким маленьким эскортом.
Она не могла рассказать, как ее отец в честном поединке убил королевского комиссара и был за то обвинен в государственной измене, арестован и увезен в Тауэр. И что из-за поднявшихся в графстве волнений ей пришлось оставить слуг в Боскоме, чтобы было кому защитить поместье от грабежей, поэтому с собой в дорогу она смогла взять лишь несколько человек. Конечно, такого количества охраны было недостаточно, но Мод надеялась на лучшее, и за ту неделю, что они были в пути, все складывалось удачно. Она уже почти уверовала в благополучное завершение их путешествия, когда вдруг этой ночью они подверглись неожиданному нападению.
– Да, вы, конечно, правы, – сказала Мод, когда он замолчал. – Так могу ли я надеяться, что вы поможете нам? Ведь вы тоже едете в Кембридж? – спросила она, и вдруг, осененная новой идеей, предположила: – Или, может быть, вы держите путь в Лондон?
В Кембридже ей придется нанять новых людей для сопровождения, но почему бы не попросить этого джентльмена доставить их в город?[20] Может быть, посулить ему щедрое вознаграждение? Он не производил впечатления состоятельного человека, хотя лошадь под ним была добрая и стоила немало. Что, если он потратил на нее почти все деньги, что у него были? – Если вам с нами по пути… Мы едем в город, и… и вы… вы не откажетесь сопроводить нас? Я заплачу за неудобства! – с жаром добавила она и поправилась, дабы незнакомец не узнал, какие ценности она везет с собой, и тем не был введен в искушение:
– Вернее, заплатит мой родственник в Лондоне. Он богат и непременно щедро отблагодарит вас, сэр, за оказанную мне помощь.
Она говорила, чуть задыхаясь от волнения, а Кардоне застрял взглядом на ее губах, гоня наплывшие греховные мысли.
– До города?! – удивленно переспросил он и уже собирался добавить, что отправляться в дорогу до Лондона с таким сопровождением было уже не просто безрассудством, а самой настоящей глупостью, но промолчал, решив, что прежде сказал на эту тему вполне достаточно.
– Можете присоединиться ко мне, – небрежно бросил Кардоне, не дожидаясь ее ответа, – женская мольба была приятна, а леди привлекательна, несмотря, а может, и благодаря не слишком удачной встрече с нею.
«Не стоит сопротивляться обстоятельствам, которые свели в пути с молодой женщиной, – со злым удовольствием подумал он, – мало ли к чему это может привести!»
В конце концов, он уже давно не бывал в обществе дамы, равной по положению, не вел куртуазных бесед и не защищал юных дев. Видит бог, он хотел вернуться к той, что принадлежит ему по праву, но не смог. Впереди хватало забот и неизвестности, а юная леди стоит перед ним здесь и сейчас.
– Можете ехать со мной, – повторил он. – Если ваш родственник так богат, что его устроит моя цена, буду весьма польщен. Но не стоит задерживаться, если все дела сделаны. Прикажите своим людям собираться, и тронемся в путь, как только вернутся монахи.
– Благодарю вас, сэр. Можете быть уверены: ваша доброта вознаградится сполна, – ответила Мод.
У нее отлегло от сердца, когда незнакомец – пусть небрежным, даже снисходительным тоном – позволил к нему присоединиться. До Лондона. За определенную цену, сказал он. И, судя по всему, цена эта будет немалая. Что ж, с ним расплатятся щедро. Конечно, не ее кузен, Стивен Стрейнджвей, к которому она ехала. Мод сама отдаст любую сумму за спасение не только собственной жизни, но и жизни своих людей и отца, дальнейшая судьба которого во многом зависит от того, как скоро доберется до Лондона его дочь, и доберется ли вообще.
Кардоне наблюдал, как слуга молодой леди, изрядно хромая, повел гнедую арабку к хозяйке. Но едва он собрался помочь ей сесть в седло, как к ним подоспел Бертуччо, изъявляя готовность поухаживать за леди. Кардоне усмехнулся и вдруг, повинуясь собственному желанию, подошел, отстранил слуг и сам подал руку своей спутнице. Тонкая кисть, затянутая кожей перчатки, легла на его ладонь. Он с трудом удержался, чтобы не сжать ее. Девушка ухватилась за луку седла, и он подставил руку, ощутив плотное прикосновение ее ножки и упругую тяжесть тела, взметнувшегося в седло.
Странно, но его прикосновение почему-то взволновало Мод, словно через плотную кожу перчатки она ощутила жар и силу ладони, на которую опиралась. Это испугало ее и заставило опустить голову, скрывая румянец, окрасивший щеки, хотя было еще достаточно темно, чтобы можно было его разглядеть.
– В Кембридже нам нужно будет найти лекаря, чтобы тот посмотрел раненых, – сказала Мод первое, что пришло в голову, пока перекидывала ногу через переднюю луку и устраивалась в седле, расправляя юбки.
Она покосилась на своего нового провожатого. Он все еще стоял рядом.
– Боюсь, Роджер совсем плох, а мне обязательно нужно довезти его до Лондона, – начала было говорить девушка, но осеклась, быстро подобрала поводья и, тронув кобылу с места, поскакала вперед, чтобы справиться с охватившим вдруг смущением. До нее донеслись его резкие, отрывистые команды, топот копыт, суета, сопровождающая отъезд, и, наконец, скрип тяжело груженной повозки, сдвинувшейся с места.
«Пусть распоряжается – мужчины это любят», – думала она, втайне надеясь, что он догонит ее, и надежды ее оправдались. Он поехал рядом, и Мод вновь остро ощутила его присутствие.
«Я просто устала и до сих пор никак не приду в себя, – оправдывала она свою странную реакцию на этого человека. – Он спас меня, нас всех, я благодарна ему. Ничего более… Обычный мужчина и, кажется, не так уж хорош собой…»
Она краем глаза взглянула на него, чтобы удостовериться в последнем, с некоторым разочарованием в этом окончательно убедилась, хотя не могла не признать, что в грубоватых чертах его лица было что-то привлекательное.
Осмотрев невзначай вверенное ему хозяйство, Кардоне пришпорил рыжего и догнал свою подопечную, которая пустила свою арабку легким галопом и, лишь когда он поравнялся с нею, подтянула поводья, перейдя на шаг. Какое-то время он ехал рядом, молча поглядывая на девушку, та же смотрела вперед, словно не желая взглянуть на него. Подумав, что нужно прервать молчание, Кардоне сказал:
– Уже светает, до города осталось мили четыре, доедем быстро, если ничто не помешает. И что же вас заставило тронуться в такой нелегкий путь?
Она ответила не сразу, словно обдумывала ответ.
– Мне очень нужно в Лондон. Меня там ждет отец. А вы, сэр? Вы… направляетесь туда же? Я попросила вас сопровождать меня, но так и не узнала цели вашего путешествия.
Две недели назад, покинув в Дувре борт каракки[21] под названием «Пунта», Кардоне узнал подробности событий, происшедших на родине за время его странствий: король Генрих объявил себя главой Церкви, развелся с королевой Екатериной и женился на фрейлине Анне Болейн, которую уже успел казнить и тотчас же жениться на другой. За годы скитаний Кардоне сталкивался с разными людьми и разными верованиями и даже был подвергнут ритуалу посвящения в воины в индейском племени йеттов. Он был католиком по рождению и по привычке и скорее циником по судьбе, и сейчас был более озабочен собственными делами, чем последствиями реформаторской деятельности короля.
Впрочем, все это имело весьма отдаленное отношение к леди, которая ехала рядом. Там, у монастырской стены, он увидел женщину, с которой могло что-то сложиться, ненадолго – на время поездки. Он так давно не был с женщиной, а совместное путешествие – прекрасный повод для отношений. Она замужем, но это никак не помешает ему пообщаться с приятной леди, попавшей в трудную ситуацию.
– Вы едете к отцу в Лондон? И как же ваш отец позволил вам отправиться в такое путешествие… И прежде дороги не были спокойными, а ныне в Йорке мятеж. Вы знали об этом? – продолжил начатую еще в монастыре обличительную речь.
– Да, знаю, – тихо ответила она, взглянув на него. – Но вы не ответили…
– Знали и все же поехали, – снова укорил он, глядя, как она слушает его, чуть повернув голову. Внимательный взгляд ее глаз, темных в предутреннем свете, теперь манил его, словно она стала другой, не той перепуганной девушкой, казавшейся ему помехой. Он подумал о своей жене, но тут же отогнал эту мысль подальше.
– Да, я еду в Лондон, у меня дела в городе. Меня зовут Кардоне.
Кардоне?! Странное имя для англичанина. А в том, что ее спутник англичанин, сомневаться не приходилось. Он говорил без акцента и держался так свободно и уверенно, как может вести и чувствовать себя человек, находящийся на родине. Мод посмотрела на него и только открыла рот, чтобы назвать себя, как что-то остановило ее. Кто знает, как быстро распространились слухи об аресте сэра Уильяма Бальмера и как ее спутник отнесется к дочери человека, арестованного по обвинению в измене? Она носила имя мужа, но кто-то мог вспомнить о происхождении жены младшего брата графа Нортумберленда. Нет, лучше не рисковать, открываясь случайному попутчику.
– Леди Вуд[22], – склонив голову, Мод назвала первое пришедшее ей на ум имя, чему в немалой степени поспособствовал лес, который они как раз проезжали.
«Нужно предупредить моих людей, чтобы они случайно не проговорились, кто я такая на самом деле, – подумала девушка, – и не проговориться самой…»
Мод и так пришлось задумываться над каждым ответом. Ведь она не могла сказать правду о том, что подвигло ее на такое опасное путешествие, к кому она едет и зачем. Ей пришлось солгать, что ее ждет отец, хотя он не мог и предполагать о ее поездке в Лондон. Едва его увезли королевские стражники, Мод написала письмо родственнику, который жил в Лондоне и занимал придворную должность, надеясь, что он поможет спасти сэра Уильяма от несправедливого приговора. А вскоре и сама отправилась в путь, взяв деньги и все свои немалой ценности украшения, чтобы, если понадобится, подкупить судейских, заплатить любые штрафы, только бы добиться освобождения отца. О том, куда и зачем она едет, Мод не обмолвилась никому и словом. Домочадцам она сообщила, что отправляется навестить свою тетю, леди Кроун, в Дареме.
Собрав несколько письменных показаний очевидцев поединка, якобы для пересылки солиситору[23], занимающемуся делом сэра Уильяма, Мод попросила поехать с ней Роджера Ньютона, младшего сына их соседа сэра Чарльза, и арендатора Джона Потингтона – непосредственных свидетелей происшедшего. Желая избежать лишних разговоров и пересудов, они также скрыли истинную причину и цель своего отъезда. Джон объявил в деревне, что едет в Дербишир к родственникам, куда незадолго перед тем отправил погостить своих детей, а Роджер якобы собрался навестить приятеля в Хартфордшире. Остальные спутники Мод узнали о поездке в город, лишь когда, покинув земли Боскома, она приказала поворачивать на лондонскую дорогу. Это вызвало неиссякаемую бурю негодования у миссис Пикок, которая считала неимоверной глупостью ехать в такую даль и тащить с собой свидетелей. Свидетелей, которые чуть не погибли этой ночью. И если Роджер не выживет…
Сглотнув появившийся в горле комок, девушка все же удержала слезы, готовые пролиться из глаз. Не время и не место показывать свои переживания незнакомому человеку.
– Отец не знает. Мой приезд будет для него неожиданностью. Я сама… То есть я не подумала, что дороги могут быть небезопасны. – Ее слова звучали глупо, но что еще она могла сказать? – А вы, сэр, тоже путешествуете… налегке. Как бы хорошо вы ни владели мечом, вдвоем со слугой вам было бы не так просто отбиться даже от полдюжины разбойников, попадись они на вашем пути, – заметила Мод, чтобы перевести разговор со своей скромной особы.
Кардоне гулко хмыкнул в ответ на ее слова.
– Леди Вуд, во-первых, мы не стали бы дожидаться, пока на нас нападет дюжина разбойников, во-вторых, не думаю, что были бы для них бескровной и богатой добычей. В-третьих, мой слуга, Бертуччо, один стоит дюжины таких, – он небрежно мотнул головой, – что напали на вас. Не говоря уже о… – Кардоне не закончил фразу, решив, что намек очевиден и ясен, как утренний свет, что разливался над лесом.
«Хвастун», – Мод еле сдержала улыбку. Конечно, спутник ее не был трусом и умел обращаться с мечом – и она видела это собственными глазами. Но он, как многие мужчины, преувеличивал свои достоинства и возможности, особенно перед женщинами. Дамам надлежало принимать на веру все слова и восхищенными возгласами подпитывать непомерное мужское тщеславие. Напрасно Кардоне рассчитывает на подобную реакцию с ее стороны. Хотя для того, чтобы он благополучно доставил ее в Лондон, ей было совсем нетрудно выслушивать рассказы о его подвигах и подпитывать бальзамом его самолюбие. Да и слушать его было приятно – теперь, когда он не злился и не отдавал резких приказаний, голос его, низкий и хрипловатый, звучал обворожительно.
– Вы очень смелы, леди Вуд, но как ваш муж отпустил вас в такую дорогу? – продолжил Кардоне, дабы сказать ей приятное, а заодно выяснить ее положение.
Она замялась, словно этот простой вопрос смутил ее.
– Муж мой уехал… занят делами в… Девоне… А вы давно в дороге? Откуда едете?
«Муж уехал в Девон и отпустил жену в такой дальний путь? Что это за муж? – подумал он и тут же с усмешкой ответил самому себе: – Такой же, как и ты, пират и странник, давным-давно покинувший свою жену и свои земли, которых теперь лишен…»
Мысли о том, что он слишком долго странствовал и вновь, как уже не раз бывало в его жизни, расплачивается за свои или чужие грехи, не давали ему покоя не первый день. Прожив полную авантюр и опасностей жизнь, чудом добравшись живым до своего тридцатилетия, однажды, глядя на волны, покачивающие каракку, на смутные очертания острова, к которому приближалось судно, он подумал, что пора возвращаться домой. На тот остров, где родился, где тринадцать лет назад оставил семью и жену.
«Моя жена уехала в Саттон – в тихое место, подальше от смуты. Что ж, вполне разумно… Но что же влечет эту красавицу в Лондон, подальше от мужа? Неужели только приязнь к отцу? Может, желает попасть ко двору? Вуд… Кажется, никогда не был знаком с таким семейством…»
Задумавшись, Кардоне не сразу ответил на вопрос попутчицы.
– Давно ли я в дороге? Всю жизнь. Я живу в дороге, леди Вуд, но надеюсь добраться до конечной цели своего долгого путешествия. Ныне я еду от Адрианова вала[24], вы не бывали в тех местах, на севере? Хотя, конечно, Лондон, двор… Балы, вероятно, привлекательней тех диких мест.
Вопрос о муже, а затем упоминание Кардоне о своем долгом путешествии затронули очередную болезненную для Мод тему. Ее рука машинально потянулась к груди, где под платьем на тонком кожаном шнурке, увитом золотой нитью, висел изумруд – подарок ее мужа. Мужа, которого она не видела много лет и вряд ли узнает при встрече, если эта встреча когда-нибудь состоится.
Адрианов вал… На границе с Шотландией. Она бывала в тех местах ребенком, когда несколько месяцев прожила в замке мужа. Но не помнила ни этого замка, ни мужа.
Ей было всего шесть лет, когда состоялась ее помолвка с сэром Ральфом Перси, вторым сыном пятого графа Нортумберленда. Через год их обвенчали – старый граф был при смерти и торопил со свадьбой, после которой муж Мод уехал воевать, затем – путешествовать по свету, за эти годы так ни разу не посетив Англию. Изредка он подавал о себе вести сэру Уильяму и присылал подарки для подрастающей жены. Заморские безделушки, в их числе две диковинные, необычайно красивые, огромные, с восхитительными завитушками и зубчатыми краями раковины; драгоценности – горсти крупного, с розоватым отливом жемчуга, россыпь изумрудов. Среди них выделялся один камень: прозрачный темно-зеленый изумруд размером с яйцо куропатки с небольшим изъяном – крошечным желтоватым пятнышком в форме звездочки, один луч которой был вытянут чуть больше других. Мод была в восторге от подарков, но более всего ей полюбился этот изумруд, с ним она никогда не расставалась. Днем он лежал в мешочке на поясе, а ночью занимал место под подушкой, и, засыпая, она сжимала его в руке. Сэр Уильям отдал драгоценности ювелиру, из них были сделаны жемчужная нить и изумрудное ожерелье. Большой камень огранили отдельно в золотую оправу, и Мод стала носить его, не снимая. Ей представлялось, что так она становится ближе к мужу, будто прикасается к нему… Он появлялся в ее мечтах и снах – красивый, добрый, заботливый и любящий. Мод с нетерпением ожидала его приезда, но шли недели, месяцы, годы, а сэр Ральф не возвращался. Постепенно она перестала его ждать, стараясь не вспоминать о том, что у нее есть муж. Только по привычке продолжала носить изумруд…
И вот теперь ей пришлось сначала солгать об отце, а мужа и вовсе «отослать» в первое пришедшее на ум графство подальше от Лондона.
«Он тоже всю жизнь в дороге, – с горечью подумала она. – Но если у моего спутника есть хотя бы конечная цель путешествия, то сэру Ральфу Перси не нужны ни дом, ни жена, ни семья. Только вечная дорога… Интересно, у Кардоне есть жена? И ждет ли она своего мужа или, как и я, при встрече не узнает его?..»
– Лондон, несомненно, привлекательнее, особенно балы при дворе, – сказала Мод, никогда не бывавшая в Лондоне. И нынче ей будет совсем не до танцев. – Вы решили вернуться в общество, сэр? Устали от дороги? – чуть насмешливо поддела своего собеседника девушка и тихонько потрясла головой, пытаясь побороть одолевающие ее усталость и сонливость.
– Устал от дороги? – переспросил сэр Ральф Перси или мессер Кардоне, как его звали последние годы. Прозвище свое он получил, как ни странно, от собственного слуги и сотоварища по странствиям Бертуччо Оливы, который прозвал его Репейником, что на его родном языке звучало как Кардоне. – Да, вы правы, мадам, устал… Но конца пути пока не вижу, – машинально добавил он, вновь на миг погрузившись в свои думы. – Но вы устали более меня, – добавил он, взглянув на свою спутницу.
Девушка с сомнением посмотрела на его висящую на перевязи руку, кивнула, понимая, что выбирать не из кого – Томас не мог ехать верхом. Для самой Мод в повозке уже не было места, и она направилась было к своей кобыле, как вспомнила о ларце, забытом в кустах, без которого чуть не уехала, а ведь в нем лежали почти все ее деньги и драгоценности.
После короткого переполоха, связанного с поиском ларца, он был найден и надежно упрятан в сундук. Мод накинула на себя подбитый мехом плащ, надела перчатки и с помощью Потингтона села на лошадь – смирную гнедую арабку, специально подобранную для дочери сэром Уильямом и обученную ходить под дамским седлом. Затем арендатор взобрался в седло упряжной лошади и тронул повозку с места.
* * *
Кардоне ехал впереди эскорта, отправив Бертуччо замыкать его. Охрана невелика, но он уповал на то, что стрела редко попадает в одно и то же место, а сипуха, что вновь хрипло известила о своем неизменном присутствии, жаждала не крови младенцев, а всего лишь пару-тройку мышей, что попрятались по лесным норам. Кардоне бывал в этих местах очень давно. С тех пор прошло более десяти лет, но для дорог, проложенных еще римлянами, этот срок был равен мгновению. По его расчетам, поворот в сторону Лода должен быть где-то неподалеку, но память и ночь вполне могли подвести. Хоть бы луна – божий светильник – не подвела! Он оглянулся – леди ехала позади него, понурившись, словно засыпала от усталости и пережитого. Ее кобыла гнедой масти с тонкой светлой проточиной на морде, дорогая, арабских кровей, определил Кардоне, шагала, покачивая головой, словно укачивая хозяйку. Повозка, тяжело поскрипывая колесами, тянулась следом, за ней – целый табун лошадей всех мастей.«Разжились лошадьми, можно продать в Кембридже, – усмехнувшись, подумал Кардоне. – Хоть какая-то выгода со всего этого дела».
Не ко времени задумавшись о выгоде, вспомнив о Корбридже, покинутом не по своей воле Эйдоне и превратностях судьбы, Кардоне чуть не пропустил поворот, лишь каким-то чутьем сообразив, что он где-то рядом. Он развернул рыжего и махнул рукой, подавая знак, что пора сворачивать на боковую дорогу, которая светлой песчаной полосой угадывалась меж темными стволами дубов.
Монастырь Англси, вернее, то, что осталось от него после деятельности комиссаров, вооруженных королевским указом о выявлении «имеющихся грехов, порочного и мерзкого образа жизни» монастырских клириков, располагался в деревне Лод. Основали его братья-августинцы в те далекие времена, когда страной правил сын великого нормандца Вильгельма Генрих Боклерк[19], тот самый, что всю жизнь имел пристрастие к наукам, сгноил в застенках родного брата, потерял в морской пучине сына и, как и ныне правящий его тезка, остался без наследника.
Спешившись возле внушительных для столь скромной обители ворот, Кардоне стукнул тяжелым кольцом раз, другой, третий.
Леди, подъехав к воротам, взволнованно спросила:
– Что, они не откроют? Не примут нас?
– Не волнуйтесь, леди, откроют, – бросил Кардоне.
«Неужели женщинам так необходимо задавать глупые вопросы?»
Ждать пришлось довольно долго, пока не открылось небольшое окошко, в котором показалось заспанное лицо пожилого привратника.
После недолгих переговоров, они были впущены во двор, но здесь их ждало разочарование: здешние обитатели уже в полной мере испытали на себе тяжесть реформаторской деятельности короля.
– В обители осталось всего пятеро братьев да отец-настоятель, аббат Доусон – он, к несчастью, тяжело болен. – сообщил помощник настоятеля, отец Брайен, вышедший к путникам. – Мы не можем принять ваших раненых, у нас их даже негде разместить, вам лучше ехать в город… Мы здесь уже не хозяева. Многие братья покинули нас в поисках иного крова, а мы из милости доживаем последние дни. Но предать земле убитых – наш долг. Я подниму братьев…
Вскоре разбуженные монахи запрягли телегу и в сопровождении весьма недовольного своей ролью Бертуччо отправились за телами разбойников. Отец Брайан осмотрел раны Роджера, признал их серьезными и требующими помощи опытного врача.
– Далеко ли отсюда до Кембриджа? – спросила у него Мод после того, как рассказала обо всем, что случилось с ними на дороге. Предстоящий им путь в эту нескончаемую ночь пугал ее.
– Всего шесть миль, дитя мое, вы быстро туда доберетесь, ничего не страшась с таким защитником, – монах, уже наслышанный о происшедшем, посмотрел на внушительную фигуру джентльмена, сидевшего на скамье с закрытыми глазами. – Господин по виду настоящий воин, уж он-то легко справится с любыми вашими обидчиками.
«Он-то справится… если не бросит нас здесь одних», – с тревогой подумала Мод и предложила отцу Брайану взять лошадь в виде благодарности за оказанную помощь раненому и погребение убитых. Когда обрадованный щедростью леди монах ушел за лошадью, она собралась с духом и направилась к своему спасителю. Остановилась перед ним, не решаясь его тревожить. Он дремал, привалившись к стене, прядь волос упала на лоб, золотая серьга поблескивала в ухе…
– Могу ли я попросить вас, сэр? – начала Мод, дотронувшись до его рукава и отчаянно волнуясь. – Помогите нам добраться до Кембриджа!
Пока во дворе царила эта совсем не ночная суета, Кардоне устроился на каменной скамье возле ворот, чертыхаясь про себя по поводу вновь разболевшейся спины и утекающего времени. Боль не уходила, и он подумал, что неплохо было бы сейчас покурить того чудного индейского зелья, которое дарило терпкий вкус, облегчение от боли и легкое кружение в голове, но все запасы иссякли еще по пути к родным берегам. Ему вдруг невыносимо захотелось спать, но из дремоты его вывел женский голос:
– Помогите нам добраться до Кембриджа!
Мягкий и глубокий голос, грудной, словно воркование горлицы.
Он взглянул в лицо юной женщины, обращенное к нему. В смутном свете оно казалось совсем бледным, чуть голубоватым, а глаза – огромными и черными.
«Она, кажется, красива», – отметил Кардоне, поднимаясь со скамьи и морщась от вновь резанувшей боли.
– Вы либо чрезмерно отважны, либо неумеренно безрассудны, мадам! Опрометчиво пускаться в такой далекий путь и путешествовать по ночам.
Мод покорно выслушала его отповедь. Конечно, он был прав, но она не собиралась оправдываться перед ним, ссылаясь на особые обстоятельства, вынудившие отправиться в путь с таким маленьким эскортом.
Она не могла рассказать, как ее отец в честном поединке убил королевского комиссара и был за то обвинен в государственной измене, арестован и увезен в Тауэр. И что из-за поднявшихся в графстве волнений ей пришлось оставить слуг в Боскоме, чтобы было кому защитить поместье от грабежей, поэтому с собой в дорогу она смогла взять лишь несколько человек. Конечно, такого количества охраны было недостаточно, но Мод надеялась на лучшее, и за ту неделю, что они были в пути, все складывалось удачно. Она уже почти уверовала в благополучное завершение их путешествия, когда вдруг этой ночью они подверглись неожиданному нападению.
– Да, вы, конечно, правы, – сказала Мод, когда он замолчал. – Так могу ли я надеяться, что вы поможете нам? Ведь вы тоже едете в Кембридж? – спросила она, и вдруг, осененная новой идеей, предположила: – Или, может быть, вы держите путь в Лондон?
В Кембридже ей придется нанять новых людей для сопровождения, но почему бы не попросить этого джентльмена доставить их в город?[20] Может быть, посулить ему щедрое вознаграждение? Он не производил впечатления состоятельного человека, хотя лошадь под ним была добрая и стоила немало. Что, если он потратил на нее почти все деньги, что у него были? – Если вам с нами по пути… Мы едем в город, и… и вы… вы не откажетесь сопроводить нас? Я заплачу за неудобства! – с жаром добавила она и поправилась, дабы незнакомец не узнал, какие ценности она везет с собой, и тем не был введен в искушение:
– Вернее, заплатит мой родственник в Лондоне. Он богат и непременно щедро отблагодарит вас, сэр, за оказанную мне помощь.
Она говорила, чуть задыхаясь от волнения, а Кардоне застрял взглядом на ее губах, гоня наплывшие греховные мысли.
– До города?! – удивленно переспросил он и уже собирался добавить, что отправляться в дорогу до Лондона с таким сопровождением было уже не просто безрассудством, а самой настоящей глупостью, но промолчал, решив, что прежде сказал на эту тему вполне достаточно.
– Можете присоединиться ко мне, – небрежно бросил Кардоне, не дожидаясь ее ответа, – женская мольба была приятна, а леди привлекательна, несмотря, а может, и благодаря не слишком удачной встрече с нею.
«Не стоит сопротивляться обстоятельствам, которые свели в пути с молодой женщиной, – со злым удовольствием подумал он, – мало ли к чему это может привести!»
В конце концов, он уже давно не бывал в обществе дамы, равной по положению, не вел куртуазных бесед и не защищал юных дев. Видит бог, он хотел вернуться к той, что принадлежит ему по праву, но не смог. Впереди хватало забот и неизвестности, а юная леди стоит перед ним здесь и сейчас.
– Можете ехать со мной, – повторил он. – Если ваш родственник так богат, что его устроит моя цена, буду весьма польщен. Но не стоит задерживаться, если все дела сделаны. Прикажите своим людям собираться, и тронемся в путь, как только вернутся монахи.
– Благодарю вас, сэр. Можете быть уверены: ваша доброта вознаградится сполна, – ответила Мод.
У нее отлегло от сердца, когда незнакомец – пусть небрежным, даже снисходительным тоном – позволил к нему присоединиться. До Лондона. За определенную цену, сказал он. И, судя по всему, цена эта будет немалая. Что ж, с ним расплатятся щедро. Конечно, не ее кузен, Стивен Стрейнджвей, к которому она ехала. Мод сама отдаст любую сумму за спасение не только собственной жизни, но и жизни своих людей и отца, дальнейшая судьба которого во многом зависит от того, как скоро доберется до Лондона его дочь, и доберется ли вообще.
* * *
Когда вернулись монахи с телами разбойников и эскорт был готов отправиться в путь, на востоке разлился первый предутренний свет, луна таяла в меняющем оттенок небе, словно, выполнив свое ночное дело, уходила на покой.Кардоне наблюдал, как слуга молодой леди, изрядно хромая, повел гнедую арабку к хозяйке. Но едва он собрался помочь ей сесть в седло, как к ним подоспел Бертуччо, изъявляя готовность поухаживать за леди. Кардоне усмехнулся и вдруг, повинуясь собственному желанию, подошел, отстранил слуг и сам подал руку своей спутнице. Тонкая кисть, затянутая кожей перчатки, легла на его ладонь. Он с трудом удержался, чтобы не сжать ее. Девушка ухватилась за луку седла, и он подставил руку, ощутив плотное прикосновение ее ножки и упругую тяжесть тела, взметнувшегося в седло.
Странно, но его прикосновение почему-то взволновало Мод, словно через плотную кожу перчатки она ощутила жар и силу ладони, на которую опиралась. Это испугало ее и заставило опустить голову, скрывая румянец, окрасивший щеки, хотя было еще достаточно темно, чтобы можно было его разглядеть.
– В Кембридже нам нужно будет найти лекаря, чтобы тот посмотрел раненых, – сказала Мод первое, что пришло в голову, пока перекидывала ногу через переднюю луку и устраивалась в седле, расправляя юбки.
Она покосилась на своего нового провожатого. Он все еще стоял рядом.
– Боюсь, Роджер совсем плох, а мне обязательно нужно довезти его до Лондона, – начала было говорить девушка, но осеклась, быстро подобрала поводья и, тронув кобылу с места, поскакала вперед, чтобы справиться с охватившим вдруг смущением. До нее донеслись его резкие, отрывистые команды, топот копыт, суета, сопровождающая отъезд, и, наконец, скрип тяжело груженной повозки, сдвинувшейся с места.
«Пусть распоряжается – мужчины это любят», – думала она, втайне надеясь, что он догонит ее, и надежды ее оправдались. Он поехал рядом, и Мод вновь остро ощутила его присутствие.
«Я просто устала и до сих пор никак не приду в себя, – оправдывала она свою странную реакцию на этого человека. – Он спас меня, нас всех, я благодарна ему. Ничего более… Обычный мужчина и, кажется, не так уж хорош собой…»
Она краем глаза взглянула на него, чтобы удостовериться в последнем, с некоторым разочарованием в этом окончательно убедилась, хотя не могла не признать, что в грубоватых чертах его лица было что-то привлекательное.
Осмотрев невзначай вверенное ему хозяйство, Кардоне пришпорил рыжего и догнал свою подопечную, которая пустила свою арабку легким галопом и, лишь когда он поравнялся с нею, подтянула поводья, перейдя на шаг. Какое-то время он ехал рядом, молча поглядывая на девушку, та же смотрела вперед, словно не желая взглянуть на него. Подумав, что нужно прервать молчание, Кардоне сказал:
– Уже светает, до города осталось мили четыре, доедем быстро, если ничто не помешает. И что же вас заставило тронуться в такой нелегкий путь?
Она ответила не сразу, словно обдумывала ответ.
– Мне очень нужно в Лондон. Меня там ждет отец. А вы, сэр? Вы… направляетесь туда же? Я попросила вас сопровождать меня, но так и не узнала цели вашего путешествия.
Две недели назад, покинув в Дувре борт каракки[21] под названием «Пунта», Кардоне узнал подробности событий, происшедших на родине за время его странствий: король Генрих объявил себя главой Церкви, развелся с королевой Екатериной и женился на фрейлине Анне Болейн, которую уже успел казнить и тотчас же жениться на другой. За годы скитаний Кардоне сталкивался с разными людьми и разными верованиями и даже был подвергнут ритуалу посвящения в воины в индейском племени йеттов. Он был католиком по рождению и по привычке и скорее циником по судьбе, и сейчас был более озабочен собственными делами, чем последствиями реформаторской деятельности короля.
Впрочем, все это имело весьма отдаленное отношение к леди, которая ехала рядом. Там, у монастырской стены, он увидел женщину, с которой могло что-то сложиться, ненадолго – на время поездки. Он так давно не был с женщиной, а совместное путешествие – прекрасный повод для отношений. Она замужем, но это никак не помешает ему пообщаться с приятной леди, попавшей в трудную ситуацию.
– Вы едете к отцу в Лондон? И как же ваш отец позволил вам отправиться в такое путешествие… И прежде дороги не были спокойными, а ныне в Йорке мятеж. Вы знали об этом? – продолжил начатую еще в монастыре обличительную речь.
– Да, знаю, – тихо ответила она, взглянув на него. – Но вы не ответили…
– Знали и все же поехали, – снова укорил он, глядя, как она слушает его, чуть повернув голову. Внимательный взгляд ее глаз, темных в предутреннем свете, теперь манил его, словно она стала другой, не той перепуганной девушкой, казавшейся ему помехой. Он подумал о своей жене, но тут же отогнал эту мысль подальше.
– Да, я еду в Лондон, у меня дела в городе. Меня зовут Кардоне.
Кардоне?! Странное имя для англичанина. А в том, что ее спутник англичанин, сомневаться не приходилось. Он говорил без акцента и держался так свободно и уверенно, как может вести и чувствовать себя человек, находящийся на родине. Мод посмотрела на него и только открыла рот, чтобы назвать себя, как что-то остановило ее. Кто знает, как быстро распространились слухи об аресте сэра Уильяма Бальмера и как ее спутник отнесется к дочери человека, арестованного по обвинению в измене? Она носила имя мужа, но кто-то мог вспомнить о происхождении жены младшего брата графа Нортумберленда. Нет, лучше не рисковать, открываясь случайному попутчику.
– Леди Вуд[22], – склонив голову, Мод назвала первое пришедшее ей на ум имя, чему в немалой степени поспособствовал лес, который они как раз проезжали.
«Нужно предупредить моих людей, чтобы они случайно не проговорились, кто я такая на самом деле, – подумала девушка, – и не проговориться самой…»
Мод и так пришлось задумываться над каждым ответом. Ведь она не могла сказать правду о том, что подвигло ее на такое опасное путешествие, к кому она едет и зачем. Ей пришлось солгать, что ее ждет отец, хотя он не мог и предполагать о ее поездке в Лондон. Едва его увезли королевские стражники, Мод написала письмо родственнику, который жил в Лондоне и занимал придворную должность, надеясь, что он поможет спасти сэра Уильяма от несправедливого приговора. А вскоре и сама отправилась в путь, взяв деньги и все свои немалой ценности украшения, чтобы, если понадобится, подкупить судейских, заплатить любые штрафы, только бы добиться освобождения отца. О том, куда и зачем она едет, Мод не обмолвилась никому и словом. Домочадцам она сообщила, что отправляется навестить свою тетю, леди Кроун, в Дареме.
Собрав несколько письменных показаний очевидцев поединка, якобы для пересылки солиситору[23], занимающемуся делом сэра Уильяма, Мод попросила поехать с ней Роджера Ньютона, младшего сына их соседа сэра Чарльза, и арендатора Джона Потингтона – непосредственных свидетелей происшедшего. Желая избежать лишних разговоров и пересудов, они также скрыли истинную причину и цель своего отъезда. Джон объявил в деревне, что едет в Дербишир к родственникам, куда незадолго перед тем отправил погостить своих детей, а Роджер якобы собрался навестить приятеля в Хартфордшире. Остальные спутники Мод узнали о поездке в город, лишь когда, покинув земли Боскома, она приказала поворачивать на лондонскую дорогу. Это вызвало неиссякаемую бурю негодования у миссис Пикок, которая считала неимоверной глупостью ехать в такую даль и тащить с собой свидетелей. Свидетелей, которые чуть не погибли этой ночью. И если Роджер не выживет…
Сглотнув появившийся в горле комок, девушка все же удержала слезы, готовые пролиться из глаз. Не время и не место показывать свои переживания незнакомому человеку.
– Отец не знает. Мой приезд будет для него неожиданностью. Я сама… То есть я не подумала, что дороги могут быть небезопасны. – Ее слова звучали глупо, но что еще она могла сказать? – А вы, сэр, тоже путешествуете… налегке. Как бы хорошо вы ни владели мечом, вдвоем со слугой вам было бы не так просто отбиться даже от полдюжины разбойников, попадись они на вашем пути, – заметила Мод, чтобы перевести разговор со своей скромной особы.
Кардоне гулко хмыкнул в ответ на ее слова.
– Леди Вуд, во-первых, мы не стали бы дожидаться, пока на нас нападет дюжина разбойников, во-вторых, не думаю, что были бы для них бескровной и богатой добычей. В-третьих, мой слуга, Бертуччо, один стоит дюжины таких, – он небрежно мотнул головой, – что напали на вас. Не говоря уже о… – Кардоне не закончил фразу, решив, что намек очевиден и ясен, как утренний свет, что разливался над лесом.
«Хвастун», – Мод еле сдержала улыбку. Конечно, спутник ее не был трусом и умел обращаться с мечом – и она видела это собственными глазами. Но он, как многие мужчины, преувеличивал свои достоинства и возможности, особенно перед женщинами. Дамам надлежало принимать на веру все слова и восхищенными возгласами подпитывать непомерное мужское тщеславие. Напрасно Кардоне рассчитывает на подобную реакцию с ее стороны. Хотя для того, чтобы он благополучно доставил ее в Лондон, ей было совсем нетрудно выслушивать рассказы о его подвигах и подпитывать бальзамом его самолюбие. Да и слушать его было приятно – теперь, когда он не злился и не отдавал резких приказаний, голос его, низкий и хрипловатый, звучал обворожительно.
– Вы очень смелы, леди Вуд, но как ваш муж отпустил вас в такую дорогу? – продолжил Кардоне, дабы сказать ей приятное, а заодно выяснить ее положение.
Она замялась, словно этот простой вопрос смутил ее.
– Муж мой уехал… занят делами в… Девоне… А вы давно в дороге? Откуда едете?
«Муж уехал в Девон и отпустил жену в такой дальний путь? Что это за муж? – подумал он и тут же с усмешкой ответил самому себе: – Такой же, как и ты, пират и странник, давным-давно покинувший свою жену и свои земли, которых теперь лишен…»
Мысли о том, что он слишком долго странствовал и вновь, как уже не раз бывало в его жизни, расплачивается за свои или чужие грехи, не давали ему покоя не первый день. Прожив полную авантюр и опасностей жизнь, чудом добравшись живым до своего тридцатилетия, однажды, глядя на волны, покачивающие каракку, на смутные очертания острова, к которому приближалось судно, он подумал, что пора возвращаться домой. На тот остров, где родился, где тринадцать лет назад оставил семью и жену.
«Моя жена уехала в Саттон – в тихое место, подальше от смуты. Что ж, вполне разумно… Но что же влечет эту красавицу в Лондон, подальше от мужа? Неужели только приязнь к отцу? Может, желает попасть ко двору? Вуд… Кажется, никогда не был знаком с таким семейством…»
Задумавшись, Кардоне не сразу ответил на вопрос попутчицы.
– Давно ли я в дороге? Всю жизнь. Я живу в дороге, леди Вуд, но надеюсь добраться до конечной цели своего долгого путешествия. Ныне я еду от Адрианова вала[24], вы не бывали в тех местах, на севере? Хотя, конечно, Лондон, двор… Балы, вероятно, привлекательней тех диких мест.
Вопрос о муже, а затем упоминание Кардоне о своем долгом путешествии затронули очередную болезненную для Мод тему. Ее рука машинально потянулась к груди, где под платьем на тонком кожаном шнурке, увитом золотой нитью, висел изумруд – подарок ее мужа. Мужа, которого она не видела много лет и вряд ли узнает при встрече, если эта встреча когда-нибудь состоится.
Адрианов вал… На границе с Шотландией. Она бывала в тех местах ребенком, когда несколько месяцев прожила в замке мужа. Но не помнила ни этого замка, ни мужа.
Ей было всего шесть лет, когда состоялась ее помолвка с сэром Ральфом Перси, вторым сыном пятого графа Нортумберленда. Через год их обвенчали – старый граф был при смерти и торопил со свадьбой, после которой муж Мод уехал воевать, затем – путешествовать по свету, за эти годы так ни разу не посетив Англию. Изредка он подавал о себе вести сэру Уильяму и присылал подарки для подрастающей жены. Заморские безделушки, в их числе две диковинные, необычайно красивые, огромные, с восхитительными завитушками и зубчатыми краями раковины; драгоценности – горсти крупного, с розоватым отливом жемчуга, россыпь изумрудов. Среди них выделялся один камень: прозрачный темно-зеленый изумруд размером с яйцо куропатки с небольшим изъяном – крошечным желтоватым пятнышком в форме звездочки, один луч которой был вытянут чуть больше других. Мод была в восторге от подарков, но более всего ей полюбился этот изумруд, с ним она никогда не расставалась. Днем он лежал в мешочке на поясе, а ночью занимал место под подушкой, и, засыпая, она сжимала его в руке. Сэр Уильям отдал драгоценности ювелиру, из них были сделаны жемчужная нить и изумрудное ожерелье. Большой камень огранили отдельно в золотую оправу, и Мод стала носить его, не снимая. Ей представлялось, что так она становится ближе к мужу, будто прикасается к нему… Он появлялся в ее мечтах и снах – красивый, добрый, заботливый и любящий. Мод с нетерпением ожидала его приезда, но шли недели, месяцы, годы, а сэр Ральф не возвращался. Постепенно она перестала его ждать, стараясь не вспоминать о том, что у нее есть муж. Только по привычке продолжала носить изумруд…
И вот теперь ей пришлось сначала солгать об отце, а мужа и вовсе «отослать» в первое пришедшее на ум графство подальше от Лондона.
«Он тоже всю жизнь в дороге, – с горечью подумала она. – Но если у моего спутника есть хотя бы конечная цель путешествия, то сэру Ральфу Перси не нужны ни дом, ни жена, ни семья. Только вечная дорога… Интересно, у Кардоне есть жена? И ждет ли она своего мужа или, как и я, при встрече не узнает его?..»
– Лондон, несомненно, привлекательнее, особенно балы при дворе, – сказала Мод, никогда не бывавшая в Лондоне. И нынче ей будет совсем не до танцев. – Вы решили вернуться в общество, сэр? Устали от дороги? – чуть насмешливо поддела своего собеседника девушка и тихонько потрясла головой, пытаясь побороть одолевающие ее усталость и сонливость.
– Устал от дороги? – переспросил сэр Ральф Перси или мессер Кардоне, как его звали последние годы. Прозвище свое он получил, как ни странно, от собственного слуги и сотоварища по странствиям Бертуччо Оливы, который прозвал его Репейником, что на его родном языке звучало как Кардоне. – Да, вы правы, мадам, устал… Но конца пути пока не вижу, – машинально добавил он, вновь на миг погрузившись в свои думы. – Но вы устали более меня, – добавил он, взглянув на свою спутницу.