Страница:
«Она путешествует без мужа оттого, что они живут врозь? И он позволяет ей делать, что ей захочется?» – Гадать о ее муже было трудно, да и какое Ральфу было дело до джентльмена, которого он никогда не видел и не увидит.
– Вы бывали уже в Лондоне? Что делает в Лондоне ваш отец? Служит ли при дворе или занят другими делами? – спросил он.
– Служит? – переспросила леди Вуд. – Нет, не служит. Он оказался в городе… У него там дела, но не торговые, нет. Просто дела. Я никогда не была в Лондоне, но мне нужно как можно скорее туда попасть. А вы… вы тоже спешите, сэр?
Она вдруг смутилась, словно он задал неуместный вопрос. Возможно, от усталости и голода? Решив, что странное смятение спутницы связано с этими бренными потребностями, он подумал и о своих. Долгая дорога давала себя знать, в животе уже ничего не осталось от жареного ягненка, съеденного вечером.
«Что она спросила? Спешу ли я? Очень спешу…» – Ральф поморщился и стиснул кулак, вспомнив, как его встретили в собственном поместье.
– Да, я спешу, леди Вуд, у меня дела в Лондоне, очень важные дела.
– Важные дела? – переспросила Мод, медленно растягивая слова. Она с трудом удерживалась в седле, на мгновения проваливаясь в зыбкую полудрему. В сизом предрассветном тумане облик ее спутника дрогнул и расплылся – или то слипались ее глаза? Мод зашатало и потянуло вниз…
– Да, но это совсем неинтересно для вас… Вы отдохнете в Кембридже, поспите, а я пошлю Бертуччо за врачом, – сказал Ральф и тотчас пожалел, что напомнил ей о раненом слуге, но он давно разучился вести изящные беседы с дамами.
– Не огорчайтесь, на все воля бо… – начал было он, но закончил ругательством, совсем неуместным рядом с божьим именем, потому что леди Вуд, вдруг покачнувшись, начала падать и оказалась бы на земле, под копытами собственной арабки, если бы Ральф не повернул рыжего и не удержал ее в седле. Он подхватил ее за талию – с засыпающей либо впадающей в беспамятство дамой было не до церемоний. Рыжий, столкнувшись с кобылой леди Вуд, издал негромкое довольное ржание.
– Леди Вуд, не стоит засыпать в седле, вы можете упасть, – проворчал Ральф.
Она что-то пробормотала и, привалившись головой к его плечу, замерла.
«Что это с ней? Лишилась чувств? Этого только не хватало!» – лихорадочно думал он, одной рукой сжимая повод фыркающего рыжего, а другой держа леди Вуд. Она вдруг вздохнула и пошевелилась, словно устраиваясь поудобней, и Ральф понял, что она просто-напросто заснула.
Он растерялся: такого с ним никогда не бывало. Девушка прижалась к нему, словно доверчивое дитя к груди отца. Ральф перехватил повод гнедой арабки и негромко свистнул, подзывая Бертуччо. Тот не заставил себя долго ждать и вскоре оказался рядом, с изумлением взирая на хозяина, исполняющего странный трюк с дамой и лошадьми.
Позади загремели колеса приближающейся повозки.
– Только попробуй что-нибудь сказать, Берт! Шкуру спущу! – шепотом рыкнул Ральф. – Леди заснула и чуть не свалилась с лошади!
Слуга, изобразив на своей подвижной физиономии смиренную мину, но не забыв многозначительно закатить глаза, подхватил повод кобылы, а Ральф, крякнув от боли – коварная спина вновь напомнила о себе, – перетащил девушку к себе на седло. Она что-то вяло пробормотала, так и не открыв глаза, повозилась и затихла у него на груди, словно на удобном ложе.
Бертуччо, выразительно хмыкнув, поехал вперед, уводя освободившуюся от всадницы кобылу, а сэр Ральф Перси тронул рыжего, охваченный букетом весьма противоречивых ощущений: от просто мужских, усугубленных долгим воздержанием, до давно, а может, и никогда не испытанных, тех, которые поэт или философ назвал бы нежностью, смущением, трепетом, но сэр Ральф, не будучи ни тем ни другим, не пытался дать им определение. Он почему-то вспомнил, как много лет назад держал на коленях свою семилетнюю жену, и она доверчиво гладила его дублет маленькими детскими пальчиками. Откуда пришло это воспоминание? Ведал ли он, что сегодняшняя ночь бросит ему женщину вот так, прямо в руки?
Леди Вуд снова пошевелилась, рыжий шел медленно, явно сердясь на двойной груз.
Глава II
Она не сразу поняла, что именно ее разбудило. Мод потерлась щекой о подушку, которая оказалась не слишком мягкой и немного колючей, да и сама она почему-то не лежала, а сидела. Она открыла глаза и увидела, что ее голова покоится на коричневом шерстяном джеркине, что сидит она боком на рыжей лошади, почти на коленях своего ночного спасителя, и он, придерживая ее за талию, что-то сердито ей говорит.
Мод смутно припомнила, как по дороге, во время их разговора, ее стало неудержимо клонить в сон. Значит, Кардоне пересадил на своего коня и вез ее спящую? Она встрепенулась и отпрянула от джеркина, на котором так уютно пристроилась.
– Мы в Кембридже? – пробормотала девушка, осматриваясь.
Они находились посреди мощеного двора. По одной его стороне стояли сараи и большая конюшня, а по двум другим возвышалось добротное двухэтажное строение с высокой черепичной крышей, сложенное из твердого, грубо тесанного камня, украшенное живописными эркерами, окнами со средниками и вывеской над крыльцом.
«Ржавая подкова», – прочитала Мод и заерзала на месте, пытаясь вывернуться из рук Кардоне и сползти на землю. «Заснула, будто маленькая девочка, на груди постороннего мужчины…»
Кардоне удержал ее, основательно встряхнув, и вернул на место – на свои колени.
– Сидите, леди Вуд, а то свалитесь спросонок, повредите себе что-нибудь, и в вашей команде не останется никого, кто бы смог свободно передвигаться, – раздраженно рыкнул он, спрыгнул на землю, снял девушку с лошади и приказал: – Займитесь своими людьми, миледи!
После чего обратился к спешившему им навстречу хозяину постоялого двора, потребовав у того комнаты и еду для леди и джентльмена.
Мод пошла к миссис Пикок и Мэри, которые к тому времени уже выбрались из повозки и во все глаза уставились на нее и Кардоне. Поприветствовав их, она заглянула в повозку.
– Мистер Ньютон жив, но по-прежнему без сознания. У него начался жар, – сообщил ей Томас.
– К нему надо привести врача, – едва успела сказать Мод, как за спиной загремел голос Кардоне, раздающего распоряжения.
И все сразу пришло в движение. Раненого вытащили из повозки и понесли в дом, прибежавший откуда-то мальчишка занялся лошадьми, а хозяйка пригласила путешественниц следовать за ней в отведенную им комнату. Но прежде Мод заглянула в каморку на первом этаже неподалеку от входа, куда положили Роджера, чтобы убедиться, что он размещен со всеми возможными удобствами.
Отдав распоряжения, проводив взглядом леди Вуд и рявкнув на Бертуччо, отпустившего язвительную реплику, Ральф зашагал по двору в сопровождении едва поспевающего за ним хозяина, который торопливо объяснял, как повезло путникам – у него чудом остались свободные места.
– Все гостиницы и трактиры в городе заняты людьми графа Суррея[25], что прибыли вчера, – рассказывал словоохотливый хозяин. – Тыщи три не меньше, у нас тоже остановились джентльмены…
– Суррей с людьми в Кембридже? – переспросил Ральф на ходу.
– Вы не знали, сэр? Они идут к его светлости герцогу Норфолку[26] разгонять мятежников на севере. Там творится ужасное: убивают комиссаров, разоряют церкви! А вожаком у них адвокат из Йорка, Аск. Говорят, в Линкольне одного ослепили, завернули в свежую коровью шкуру и отдали на растерзание псам, а другого повесили за ноги, головой прямо в костер… Что-то будет, сэр…
Хозяин замолчал, видимо, решив, что и так слишком много сказал случайному постояльцу.
Ральф, спеша от северных границ, пересек Дарем и Йоркшир за несколько дней, останавливаясь, лишь чтобы дать отдых коням да задержавшись на переправе через Хамбер. Конечно, он слышал о том, что происходит на севере, и недалеко от Донкастера чудом избежал встречи с отрядом вооруженных йоменов.
Сведения хозяина гостиницы были отчасти верны, отчасти преувеличены – обычная смесь слухов и страхов. Роберт Аск[27] собрал целую армию, ряды которой неуклонно пополнялись джентльменами, йоменами и ремесленниками, недовольными реформами короля. Бедным людям негде молиться, когда по королевскому указу разрушаются церкви и монастыри, писал Аск в своей петиции к королю. Слова послания слухами разлетелись по графствам, их передавали от одного другому: нет доверия безродным самозванцам – Томасу Кромвелю и Ричарду Ричу[28], которые нашептывают королю крамольные слова, преследуя свои цели; нет доверия новым епископам Кентербери, Рочестера, Вустера, Солсбери, что ниспровергли истинную веру, и главному виновнику – епископу Линкольна, ведь именно в Линкольншире, в городке Лаут, недалеко от которого находился Боском, поместье Бальмеров, в начале октября и начался мятеж.[29]
Люди, возмущенные предстоящей ревизией церковного имущества, захватили секретаря и помощника линкольнского епископа, сожгли расчетные книги и королевский указ и заключили под замок королевских комиссаров, угрожая разделаться с ними, а городских глав заставили принести клятву во имя Бога, Короля, народа и благосостояния Святой Церкви. Ненависть к комиссарам была настолько велика, что по стране поползли слухи о страшных расправах над ними. Восстание вспыхнуло, как сухая солома, на которую упала искра от удара кресала об огниво, отгорело, но тлеющими угольками перекинулось в Йоркшир.
Эти события не прошли мимо семейства Ральфа Перси. Его тесть, сэр Уильям Бальмер, именно в эти дни умудрился убить королевского комиссара, а жена Мод, леди Перси, покинула Линкольншир, испугавшись мятежа и последствий ареста отца. Не будь этих волнений, сэра Уильяма заключили бы под стражу в Линкольне и оставили бы там, а то и просто под домашним арестом, до выездного суда, но дело коснулось политики, и его увезли в Лондон, в Тауэр, а дочь с домочадцами укрылась в тихом месте.
«Если то место еще осталось тихим. Возможно, надо было сначала заехать в Дарем, а не мчаться в Лондон…» – думал Ральф, шагая по гостиничному двору.
О несчастье с тестем и отъезде жены Ральф узнал, когда прибыл в Боском. Мажордом[30], встретивший его, отнесся к нему с подозрением и не слишком гостеприимно, но Перси не стал задерживаться там, спеша в Лондон. Леди благополучно дождется его нежданного появления в Дареме, а он должен срочно увидеть брата и узнать о судьбе сэра Уильяма.
Если он и не питал никаких чувств к незнакомой своей жене, то ее отца помнил как человека, достойного уважения, несмотря на то, что крупно повздорил с ним, когда тринадцать лет назад отправился воевать во Францию, оставив тестю право управлять Корбриджем, а ребенка-жену расти без мужа. Они были нужны Ральфу живыми, особенно сейчас, когда он лишен своих земель. Сэр Уильям должен был знать о том, как это произошло, а леди Перси была гарантом того, что он не останется совсем безземельным.
«Что ж, сэр Ральф, ты слишком долго плавал, чтобы ожидать горячих встреч и семейных объятий. Жена тебе не жена, а братец и прежде не питал к тебе любви, а теперь легко списал в ушедшие навсегда, присвоив себе Корбридж. Заброшенный на много лет Корбридж…» – уточнил он для себя, хотя упреки в свой адрес отнюдь не уменьшали его злости в адрес старшего брата.
Горестные его мысли прервал вопрос хозяина.
– Что стряслось с вашими людьми? – осторожно поинтересовался тот, наблюдая, как его работник и Бертуччо выносят из повозки раненого.
– По вашим дорогам опасно ездить, – коротко отрезал Ральф, не собираясь вдаваться в подробности ночной схватки. – Расскажи-ка лучше, где найти хорошего врача, покажи комнаты да прикажи подать еду…
Последнее он договаривал, толкая дверь «Ржавой подковы». В гостинице в этот ранний час было тихо и сонно, но со стороны кухни раздавались звуки, свидетельствующие о том, что постояльцев не оставят голодными. Хозяин подозвал сына, мальчика лет двенадцати, и отправил его с Ральфом наверх показать комнаты.
– Не обессудьте, сэр, самые большие заняты, остались две маленькие, для леди и для вас, но вы нигде сейчас не найдете ничего лучше…
Ральф устало кивнул и отправился вслед за мальчишкой по узкой лестнице с вычурно резными перилами. Комната на самом деле оказалась крохотной, притулившейся в дальней части второго этажа, с узким окном и грубо сколоченной широкой кроватью, покрытой пестрым лоскутным одеялом. Бросив на нее дорожный мешок и плеснув на руки и лицо холодной воды из услужливо поданного мальчишкой медного кувшина, Ральф сошел вниз, предвкушая обещанную хозяином плотную трапезу и выпивку. Не успел он пройти и дюжину ступенек, как путь был перекрыт: две знакомые дамы в сопровождении хозяйки гостиницы поднимались на второй этаж. Компаньонка леди Вуд вдруг ахнула, оступилась и упала бы, если бы Ральф не подхватил ее. Дама продолжила вздохи, присоединяя к ним благодарности за его ловкость и галантность, а Перси, держа ее почти в объятиях, оценил, что она совсем недурна собой и что он, судя по ее выразительному взгляду, при желании мог рассчитывать на взаимность. Впрочем, долго оценивать даму ему не пришлось, потому что он наткнулся на сердитый взор леди Вуд, что поднималась следом. «Вот эта стоит усилий, если таковые потребуются», – подумал он, отпуская компаньонку и прижимаясь к резным перилам, чтобы пропустить дам наверх.
В ожидании еды Ральф устроился за столом в довольно просторном зале «Ржавой подковы», а вскоре к нему присоединился и Бертуччо, проклиная пасмурное небо и свою судьбу, забросившую его, рожденного на берегу лучшего из заливов, в эту мрачную страну.
– К твоим невзгодам добавлю еще одну, – сказал Ральф. – Сейчас ты отправишься за врачом туда, куда укажет тебе сей радушный хозяин.
– Мессер, вы так жесток! – возопил Бертуччо. – Надеюсь, вы не лишить мой вот тот румяный кусок цыпленка, что нести эта румяная donzella[31], которую я съесть вместе с цыпленок…
Ральф бросил на оруженосца взгляд, достаточно выразительный для того, чтобы последний замолчал, все же не преминув коротко закончить свою мысль, но уже на родном языке, впрочем, вполне понятном сэру Ральфу Перси, который провел не один год среди соотечественников Бертуччо Оливы, сына торговца шерстью из далекого Неаполя.
Хозяин содрал за еду и эль тройную цену, сославшись на нехватку продуктов в городе. Оставив Бертуччо расплачиваться и выяснять у трактирщика, где живет хороший врач, Ральф поднялся в комнату, по пути пожалев, что леди Вуд не спускается вниз по ступенькам.
Он не сразу уснул, рухнув на матрац, набитый соломой, лежал, глядя на отшлифованные временем балки потолка, думая о брате, незнакомой жене и доверчивой леди, что заснула у него на груди. Вспоминал ее губы, что были так близко, лишь наклони голову, ее порозовевшую щеку, сердитый взгляд там, на лестнице, и… прижавшуюся к нему голубоглазую компаньонку.
«Может, заняться ею, это будет проще…» – подумал он, засыпая.
– Я заснула в седле и чуть не упала с лошади.
– Уж могли бы потерпеть до гостиницы, а не напрашиваться в объятия всяким подозрительным типам! – не унималась компаньонка, которая сама всю дорогу проспала в повозке.
– Он вовсе не подозрительный! – вспыхнула девушка. – И если вы помните, мы остались живы только благодаря ему. Кстати, он любезно согласился сопроводить нас до Лондона.
– До Лондона?! – миссис Пикок всплеснула руками. – Берете в сопровождающие первых встречных, да еще иностранцев! Что это за имя такое – Кардоне? А его слуга?! Он даже английского языка толком не знает. Они оба не вызывают у меня никакого доверия! И, признаться, я не ожидала от вас, дочери сэра Уильяма, что вы настолько забудетесь, что сядете чуть не на колени к какому-то проходимцу, да еще позволите ему ехать с нами до Лондона.
Голубые глазки миссис Пикок в негодовании сощурились. Будто не она с откровенным, оценивающим интересом рассматривала Кардоне, пока тот объяснялся с хозяином постоялого двора и раздавал распоряжения слугам. И не она только что на лестнице, сделав вид, что споткнулась, упала прямо ему в объятия, с чрезмерной пылкостью благодаря за помощь. Мод было так неприятно наблюдать эту сцену, что она поспешила наверх, не оглядываясь, с ощущением, что Кардоне смотрит ей в спину.
Миссис Пикок появилась в Боскоме примерно полгода назад, вскоре после того, как скончалась леди Риттор, к которой Мод была очень привязана. Сэр Уильям посчитал, что его дочь нуждается в компаньонке, и нашел тридцатидвухлетнюю вдову, из-за беспечности покойного мужа оставшуюся без средств. На первый взгляд миссис Пикок показалась приятной, веселой и доброжелательной леди, и была принята Мод весьма дружелюбно. Увы, довольно быстро обнаружилось, что Агнесс – не слишком умная, вздорная и чрезмерно болтливая особа. У Мод набралось более пяти причин, чтобы расстаться с Пикок, и только чувство жалости к неимущей вдове являлось причиной того, что девушка до сих пор все еще терпела ее общество.
– Хватит, Агнесс! – остановила терзания компаньонки Мод. – У нас нет другого выхода, Кардоне превосходно владеет мечом и кажется человеком надежным. Думаю, под его охраной мы благополучно доедем до города. У него иностранное имя, но по всему он англичанин. И еще… – девушка чуть замялась, подбирая слова, – я… я представилась ему как леди Вуд. Имейте это в виду. Наших людей я о том также предупрежу.
Миссис Пикок хотела было что-то сказать, но промолчала, обиженно поджав губы, поскольку в этот момент в комнату вошла Мэри с большим подносом в руках и взгромоздила его на стол. На подносе стояли кувшин, полный эля, и блюдо с теплым пирогом и кусками холодного пудинга.
– Все же, миледи, не стоит ли нам здесь нанять охрану получше?
– Конечно, мы можем попробовать найти других сопровождающих, – Мод взяла кусок пирога с мясом. – Но разве они окажутся надежнее?
– А ведь я говорила, что нужно было брать больше людей, – в который раз напомнила ей компаньонка. – Но вы же меня никогда не слушаете! – раздраженно добавила она и отщипнула кусочек пудинга. – Вам вообще не следовало ехать в Лондон. И что, что вы сможете сделать, даже если мы чудом куда-то доберемся по этим ужасным дорогам, кишащим разбойниками и всяким… сбродом? Кто вас будет слушать и что-то для вас делать? Ваш родственник сам вполне способен похлопотать за сэра Уильяма…
Мод не ответила, про себя негодуя на слова Агнесс. Прежде миссис Пикок не знала, как лучше угодить сэру Уильяму, изображая из себя его самого преданного друга, но стоило произойти несчастью, как она тотчас отреклась от него. Без всякого стеснения компаньонка обсуждала вслух необходимость переезда Мод в Эйдон – замок сэра Ральфа Перси в Корбридже, куда, по ее мнению, и следовало им отправиться, прихватив с собой наиболее ценное имущество и всех слуг, не дожидаясь казни сэра Уильяма и конфискации Боскома. А в том, что это произойдет, Агнесс не сомневалась. Поездку в Лондон она считала напрасной тратой времени и денег, о чем постоянно твердила. Будто Мод могла спокойно поселиться в поместье мужа и там ждать сложа руки, как решится судьба ее отца. Ей нужно было попасть в Лондон не только для того, чтобы привезти свидетелей, но и выяснить, станет ли кузен Стрейнджвей заниматься делом отца, а также встретиться с родным братом сэра Ральфа Перси – графом Нортумберлендом. Может быть, он не откажется ей помочь, хотя, если даже герцог Норфолк, боясь королевского гнева, огласил смертный приговор собственной племяннице, кто рискнет заступиться за дальнего родственника, обвиняемого в государственной измене? В любом случае Мод была намерена бороться за освобождение отца и сделать для того все возможное.
– Ох, до чего невкусный этот пудинг! – вдруг воскликнула миссис Пикок, прервав свои сентенции. – Я слышала, что здешний пудинг ужасен на вкус, но не представляла, до какой степени!
– Невкусный пудинг, – машинально согласилась Мод. – Его неправильно приготовили. Наверное, кухарка слишком быстро перемешала тесто, не дала ему настояться.
Скоро перекусив, Мод поднялась из-за стола и осмотрела свое платье, порванное, перепачканное грязью и кровью.
– Нужно привести себя в порядок и переодеться, – сказала она. – За врачом мистер Кардоне обещал послать своего слугу. А вы пока можете поспать, – обратилась она к Агнесс. – Как только Роджеру будет оказана помощь, мы поедем дальше.
– Да, пожалуй, стоит прилечь, – компаньонка зевнула и осторожно потрогала свой лоб. – Голова болит, и я так устала от тряски в повозке, что толком не поспала. Вам зато, наверное, сладко спалось в объятиях этого мистера Кардоне, – хихикнула она, не раздеваясь, улеглась на кровать и тотчас заснула.
Прошло немало времени, пока Бертуччо с помощью пары сердобольных горожан смог взгромоздиться в седло. Призывая святого Януария на помощь себе, несчастному неудачнику, и постанывая от боли в боках, Олива вновь углубился в сплетение улиц. Из невнятного состояния неаполитанца вывело совершенно неожиданное событие, которое настолько встряхнуло его, что он сумел удивительно быстро найти дорогу к дому врача.
Так или иначе, но спустя почти три часа после того, как Бертуччо отправился с поручением, врач, хорошо известный в Кембридже удачно выполненными операциями, – хотя некоторые и болтали, что все хирурги – шарлатаны, – въехал во двор придорожной гостиницы.
Тем временем Мод, смыв с себя дорожную пыль и грязь, с помощью Мэри переоделась в чистую камизу[32], полотняный киртл[33] и платье[34] из темно-зеленой шерсти и отправилась к раненым. Поменяв им повязки, она объяснила Томасу:
– Я заварю травяной настой, который понижает жар и очищает кровь. Будете понемногу поить им мистера Ньютона, а когда появится врач, пошлете за мной кого-нибудь.
Слуга обещал все сделать, как велит хозяйка, и даже глазом не моргнул, услышав, что теперь ее зовут леди Вуд.
В гостевой комнате на большой кровати безмятежно спала Агнесс, Мэри прикорнула в уголке, на узкой лежанке. Мод села у окна, чтобы не пропустить приход врача.
Подперев рукой подбородок, она наблюдала за прохожими и думала об отце, томящемся в темнице Тауэра, о кузене Стрейнджвее, которого почти не знала и не могла заранее предугадать, как он отнесется к ее появлению в Лондоне и просьбе о помощи. О том, как встретит граф Нортумберленд жену своего младшего брата, сэра Ральфа. О путешествующем по свету муже, которому нет дела ни до нее, ни до ее отца. О том, как на лестнице Агнесс прижалась к Кардоне, и этот джентльмен, кажется, не имел ничего против. Мод пыталась понять, почему ее так задела эта сцена. Он всего лишь оказал ей любезность, пересадив на своего коня и тем дав возможность немного поспать, но отчего-то Мод никак не могла забыть объятия сильной мужской руки, его теплый, пахнущий шерстью, кожей и лошадьми джеркин, к которому она прижималась во сне. И еще хриплый голос и мрачноватый взгляд. А глаза у него зеленые, как тот мох, что бархатом покрывает мокрые валуны на берегу Бейна, неторопливо катящего свои воды по землям Боскома…
– Вы бывали уже в Лондоне? Что делает в Лондоне ваш отец? Служит ли при дворе или занят другими делами? – спросил он.
– Служит? – переспросила леди Вуд. – Нет, не служит. Он оказался в городе… У него там дела, но не торговые, нет. Просто дела. Я никогда не была в Лондоне, но мне нужно как можно скорее туда попасть. А вы… вы тоже спешите, сэр?
Она вдруг смутилась, словно он задал неуместный вопрос. Возможно, от усталости и голода? Решив, что странное смятение спутницы связано с этими бренными потребностями, он подумал и о своих. Долгая дорога давала себя знать, в животе уже ничего не осталось от жареного ягненка, съеденного вечером.
«Что она спросила? Спешу ли я? Очень спешу…» – Ральф поморщился и стиснул кулак, вспомнив, как его встретили в собственном поместье.
– Да, я спешу, леди Вуд, у меня дела в Лондоне, очень важные дела.
– Важные дела? – переспросила Мод, медленно растягивая слова. Она с трудом удерживалась в седле, на мгновения проваливаясь в зыбкую полудрему. В сизом предрассветном тумане облик ее спутника дрогнул и расплылся – или то слипались ее глаза? Мод зашатало и потянуло вниз…
– Да, но это совсем неинтересно для вас… Вы отдохнете в Кембридже, поспите, а я пошлю Бертуччо за врачом, – сказал Ральф и тотчас пожалел, что напомнил ей о раненом слуге, но он давно разучился вести изящные беседы с дамами.
– Не огорчайтесь, на все воля бо… – начал было он, но закончил ругательством, совсем неуместным рядом с божьим именем, потому что леди Вуд, вдруг покачнувшись, начала падать и оказалась бы на земле, под копытами собственной арабки, если бы Ральф не повернул рыжего и не удержал ее в седле. Он подхватил ее за талию – с засыпающей либо впадающей в беспамятство дамой было не до церемоний. Рыжий, столкнувшись с кобылой леди Вуд, издал негромкое довольное ржание.
– Леди Вуд, не стоит засыпать в седле, вы можете упасть, – проворчал Ральф.
Она что-то пробормотала и, привалившись головой к его плечу, замерла.
«Что это с ней? Лишилась чувств? Этого только не хватало!» – лихорадочно думал он, одной рукой сжимая повод фыркающего рыжего, а другой держа леди Вуд. Она вдруг вздохнула и пошевелилась, словно устраиваясь поудобней, и Ральф понял, что она просто-напросто заснула.
Он растерялся: такого с ним никогда не бывало. Девушка прижалась к нему, словно доверчивое дитя к груди отца. Ральф перехватил повод гнедой арабки и негромко свистнул, подзывая Бертуччо. Тот не заставил себя долго ждать и вскоре оказался рядом, с изумлением взирая на хозяина, исполняющего странный трюк с дамой и лошадьми.
Позади загремели колеса приближающейся повозки.
– Только попробуй что-нибудь сказать, Берт! Шкуру спущу! – шепотом рыкнул Ральф. – Леди заснула и чуть не свалилась с лошади!
Слуга, изобразив на своей подвижной физиономии смиренную мину, но не забыв многозначительно закатить глаза, подхватил повод кобылы, а Ральф, крякнув от боли – коварная спина вновь напомнила о себе, – перетащил девушку к себе на седло. Она что-то вяло пробормотала, так и не открыв глаза, повозилась и затихла у него на груди, словно на удобном ложе.
Бертуччо, выразительно хмыкнув, поехал вперед, уводя освободившуюся от всадницы кобылу, а сэр Ральф Перси тронул рыжего, охваченный букетом весьма противоречивых ощущений: от просто мужских, усугубленных долгим воздержанием, до давно, а может, и никогда не испытанных, тех, которые поэт или философ назвал бы нежностью, смущением, трепетом, но сэр Ральф, не будучи ни тем ни другим, не пытался дать им определение. Он почему-то вспомнил, как много лет назад держал на коленях свою семилетнюю жену, и она доверчиво гладила его дублет маленькими детскими пальчиками. Откуда пришло это воспоминание? Ведал ли он, что сегодняшняя ночь бросит ему женщину вот так, прямо в руки?
Леди Вуд снова пошевелилась, рыжий шел медленно, явно сердясь на двойной груз.
Глава II
Кембриджский пудинг
Все медленно перемешать и приготовить тесто, которое еще полчаса должно постоять. Затем растопить жир на сковороде, влить в нее тесто и запечь в печи.
За последствия повар ответственности не несет…
Из рецепта йоркширского пудинга
Она не сразу поняла, что именно ее разбудило. Мод потерлась щекой о подушку, которая оказалась не слишком мягкой и немного колючей, да и сама она почему-то не лежала, а сидела. Она открыла глаза и увидела, что ее голова покоится на коричневом шерстяном джеркине, что сидит она боком на рыжей лошади, почти на коленях своего ночного спасителя, и он, придерживая ее за талию, что-то сердито ей говорит.
Мод смутно припомнила, как по дороге, во время их разговора, ее стало неудержимо клонить в сон. Значит, Кардоне пересадил на своего коня и вез ее спящую? Она встрепенулась и отпрянула от джеркина, на котором так уютно пристроилась.
– Мы в Кембридже? – пробормотала девушка, осматриваясь.
Они находились посреди мощеного двора. По одной его стороне стояли сараи и большая конюшня, а по двум другим возвышалось добротное двухэтажное строение с высокой черепичной крышей, сложенное из твердого, грубо тесанного камня, украшенное живописными эркерами, окнами со средниками и вывеской над крыльцом.
«Ржавая подкова», – прочитала Мод и заерзала на месте, пытаясь вывернуться из рук Кардоне и сползти на землю. «Заснула, будто маленькая девочка, на груди постороннего мужчины…»
Кардоне удержал ее, основательно встряхнув, и вернул на место – на свои колени.
– Сидите, леди Вуд, а то свалитесь спросонок, повредите себе что-нибудь, и в вашей команде не останется никого, кто бы смог свободно передвигаться, – раздраженно рыкнул он, спрыгнул на землю, снял девушку с лошади и приказал: – Займитесь своими людьми, миледи!
После чего обратился к спешившему им навстречу хозяину постоялого двора, потребовав у того комнаты и еду для леди и джентльмена.
Мод пошла к миссис Пикок и Мэри, которые к тому времени уже выбрались из повозки и во все глаза уставились на нее и Кардоне. Поприветствовав их, она заглянула в повозку.
– Мистер Ньютон жив, но по-прежнему без сознания. У него начался жар, – сообщил ей Томас.
– К нему надо привести врача, – едва успела сказать Мод, как за спиной загремел голос Кардоне, раздающего распоряжения.
И все сразу пришло в движение. Раненого вытащили из повозки и понесли в дом, прибежавший откуда-то мальчишка занялся лошадьми, а хозяйка пригласила путешественниц следовать за ней в отведенную им комнату. Но прежде Мод заглянула в каморку на первом этаже неподалеку от входа, куда положили Роджера, чтобы убедиться, что он размещен со всеми возможными удобствами.
Отдав распоряжения, проводив взглядом леди Вуд и рявкнув на Бертуччо, отпустившего язвительную реплику, Ральф зашагал по двору в сопровождении едва поспевающего за ним хозяина, который торопливо объяснял, как повезло путникам – у него чудом остались свободные места.
– Все гостиницы и трактиры в городе заняты людьми графа Суррея[25], что прибыли вчера, – рассказывал словоохотливый хозяин. – Тыщи три не меньше, у нас тоже остановились джентльмены…
– Суррей с людьми в Кембридже? – переспросил Ральф на ходу.
– Вы не знали, сэр? Они идут к его светлости герцогу Норфолку[26] разгонять мятежников на севере. Там творится ужасное: убивают комиссаров, разоряют церкви! А вожаком у них адвокат из Йорка, Аск. Говорят, в Линкольне одного ослепили, завернули в свежую коровью шкуру и отдали на растерзание псам, а другого повесили за ноги, головой прямо в костер… Что-то будет, сэр…
Хозяин замолчал, видимо, решив, что и так слишком много сказал случайному постояльцу.
Ральф, спеша от северных границ, пересек Дарем и Йоркшир за несколько дней, останавливаясь, лишь чтобы дать отдых коням да задержавшись на переправе через Хамбер. Конечно, он слышал о том, что происходит на севере, и недалеко от Донкастера чудом избежал встречи с отрядом вооруженных йоменов.
Сведения хозяина гостиницы были отчасти верны, отчасти преувеличены – обычная смесь слухов и страхов. Роберт Аск[27] собрал целую армию, ряды которой неуклонно пополнялись джентльменами, йоменами и ремесленниками, недовольными реформами короля. Бедным людям негде молиться, когда по королевскому указу разрушаются церкви и монастыри, писал Аск в своей петиции к королю. Слова послания слухами разлетелись по графствам, их передавали от одного другому: нет доверия безродным самозванцам – Томасу Кромвелю и Ричарду Ричу[28], которые нашептывают королю крамольные слова, преследуя свои цели; нет доверия новым епископам Кентербери, Рочестера, Вустера, Солсбери, что ниспровергли истинную веру, и главному виновнику – епископу Линкольна, ведь именно в Линкольншире, в городке Лаут, недалеко от которого находился Боском, поместье Бальмеров, в начале октября и начался мятеж.[29]
Люди, возмущенные предстоящей ревизией церковного имущества, захватили секретаря и помощника линкольнского епископа, сожгли расчетные книги и королевский указ и заключили под замок королевских комиссаров, угрожая разделаться с ними, а городских глав заставили принести клятву во имя Бога, Короля, народа и благосостояния Святой Церкви. Ненависть к комиссарам была настолько велика, что по стране поползли слухи о страшных расправах над ними. Восстание вспыхнуло, как сухая солома, на которую упала искра от удара кресала об огниво, отгорело, но тлеющими угольками перекинулось в Йоркшир.
Эти события не прошли мимо семейства Ральфа Перси. Его тесть, сэр Уильям Бальмер, именно в эти дни умудрился убить королевского комиссара, а жена Мод, леди Перси, покинула Линкольншир, испугавшись мятежа и последствий ареста отца. Не будь этих волнений, сэра Уильяма заключили бы под стражу в Линкольне и оставили бы там, а то и просто под домашним арестом, до выездного суда, но дело коснулось политики, и его увезли в Лондон, в Тауэр, а дочь с домочадцами укрылась в тихом месте.
«Если то место еще осталось тихим. Возможно, надо было сначала заехать в Дарем, а не мчаться в Лондон…» – думал Ральф, шагая по гостиничному двору.
О несчастье с тестем и отъезде жены Ральф узнал, когда прибыл в Боском. Мажордом[30], встретивший его, отнесся к нему с подозрением и не слишком гостеприимно, но Перси не стал задерживаться там, спеша в Лондон. Леди благополучно дождется его нежданного появления в Дареме, а он должен срочно увидеть брата и узнать о судьбе сэра Уильяма.
Если он и не питал никаких чувств к незнакомой своей жене, то ее отца помнил как человека, достойного уважения, несмотря на то, что крупно повздорил с ним, когда тринадцать лет назад отправился воевать во Францию, оставив тестю право управлять Корбриджем, а ребенка-жену расти без мужа. Они были нужны Ральфу живыми, особенно сейчас, когда он лишен своих земель. Сэр Уильям должен был знать о том, как это произошло, а леди Перси была гарантом того, что он не останется совсем безземельным.
«Что ж, сэр Ральф, ты слишком долго плавал, чтобы ожидать горячих встреч и семейных объятий. Жена тебе не жена, а братец и прежде не питал к тебе любви, а теперь легко списал в ушедшие навсегда, присвоив себе Корбридж. Заброшенный на много лет Корбридж…» – уточнил он для себя, хотя упреки в свой адрес отнюдь не уменьшали его злости в адрес старшего брата.
Горестные его мысли прервал вопрос хозяина.
– Что стряслось с вашими людьми? – осторожно поинтересовался тот, наблюдая, как его работник и Бертуччо выносят из повозки раненого.
– По вашим дорогам опасно ездить, – коротко отрезал Ральф, не собираясь вдаваться в подробности ночной схватки. – Расскажи-ка лучше, где найти хорошего врача, покажи комнаты да прикажи подать еду…
Последнее он договаривал, толкая дверь «Ржавой подковы». В гостинице в этот ранний час было тихо и сонно, но со стороны кухни раздавались звуки, свидетельствующие о том, что постояльцев не оставят голодными. Хозяин подозвал сына, мальчика лет двенадцати, и отправил его с Ральфом наверх показать комнаты.
– Не обессудьте, сэр, самые большие заняты, остались две маленькие, для леди и для вас, но вы нигде сейчас не найдете ничего лучше…
Ральф устало кивнул и отправился вслед за мальчишкой по узкой лестнице с вычурно резными перилами. Комната на самом деле оказалась крохотной, притулившейся в дальней части второго этажа, с узким окном и грубо сколоченной широкой кроватью, покрытой пестрым лоскутным одеялом. Бросив на нее дорожный мешок и плеснув на руки и лицо холодной воды из услужливо поданного мальчишкой медного кувшина, Ральф сошел вниз, предвкушая обещанную хозяином плотную трапезу и выпивку. Не успел он пройти и дюжину ступенек, как путь был перекрыт: две знакомые дамы в сопровождении хозяйки гостиницы поднимались на второй этаж. Компаньонка леди Вуд вдруг ахнула, оступилась и упала бы, если бы Ральф не подхватил ее. Дама продолжила вздохи, присоединяя к ним благодарности за его ловкость и галантность, а Перси, держа ее почти в объятиях, оценил, что она совсем недурна собой и что он, судя по ее выразительному взгляду, при желании мог рассчитывать на взаимность. Впрочем, долго оценивать даму ему не пришлось, потому что он наткнулся на сердитый взор леди Вуд, что поднималась следом. «Вот эта стоит усилий, если таковые потребуются», – подумал он, отпуская компаньонку и прижимаясь к резным перилам, чтобы пропустить дам наверх.
В ожидании еды Ральф устроился за столом в довольно просторном зале «Ржавой подковы», а вскоре к нему присоединился и Бертуччо, проклиная пасмурное небо и свою судьбу, забросившую его, рожденного на берегу лучшего из заливов, в эту мрачную страну.
– К твоим невзгодам добавлю еще одну, – сказал Ральф. – Сейчас ты отправишься за врачом туда, куда укажет тебе сей радушный хозяин.
– Мессер, вы так жесток! – возопил Бертуччо. – Надеюсь, вы не лишить мой вот тот румяный кусок цыпленка, что нести эта румяная donzella[31], которую я съесть вместе с цыпленок…
Ральф бросил на оруженосца взгляд, достаточно выразительный для того, чтобы последний замолчал, все же не преминув коротко закончить свою мысль, но уже на родном языке, впрочем, вполне понятном сэру Ральфу Перси, который провел не один год среди соотечественников Бертуччо Оливы, сына торговца шерстью из далекого Неаполя.
Хозяин содрал за еду и эль тройную цену, сославшись на нехватку продуктов в городе. Оставив Бертуччо расплачиваться и выяснять у трактирщика, где живет хороший врач, Ральф поднялся в комнату, по пути пожалев, что леди Вуд не спускается вниз по ступенькам.
Он не сразу уснул, рухнув на матрац, набитый соломой, лежал, глядя на отшлифованные временем балки потолка, думая о брате, незнакомой жене и доверчивой леди, что заснула у него на груди. Вспоминал ее губы, что были так близко, лишь наклони голову, ее порозовевшую щеку, сердитый взгляд там, на лестнице, и… прижавшуюся к нему голубоглазую компаньонку.
«Может, заняться ею, это будет проще…» – подумал он, засыпая.
* * *
– Миледи, я не поверила своим глазам, когда увидела вас на лошади с этим… с этим бродягой! – заявила Агнесс, едва они остались одни в комнате, а Мэри была отослана за едой.– Я заснула в седле и чуть не упала с лошади.
– Уж могли бы потерпеть до гостиницы, а не напрашиваться в объятия всяким подозрительным типам! – не унималась компаньонка, которая сама всю дорогу проспала в повозке.
– Он вовсе не подозрительный! – вспыхнула девушка. – И если вы помните, мы остались живы только благодаря ему. Кстати, он любезно согласился сопроводить нас до Лондона.
– До Лондона?! – миссис Пикок всплеснула руками. – Берете в сопровождающие первых встречных, да еще иностранцев! Что это за имя такое – Кардоне? А его слуга?! Он даже английского языка толком не знает. Они оба не вызывают у меня никакого доверия! И, признаться, я не ожидала от вас, дочери сэра Уильяма, что вы настолько забудетесь, что сядете чуть не на колени к какому-то проходимцу, да еще позволите ему ехать с нами до Лондона.
Голубые глазки миссис Пикок в негодовании сощурились. Будто не она с откровенным, оценивающим интересом рассматривала Кардоне, пока тот объяснялся с хозяином постоялого двора и раздавал распоряжения слугам. И не она только что на лестнице, сделав вид, что споткнулась, упала прямо ему в объятия, с чрезмерной пылкостью благодаря за помощь. Мод было так неприятно наблюдать эту сцену, что она поспешила наверх, не оглядываясь, с ощущением, что Кардоне смотрит ей в спину.
Миссис Пикок появилась в Боскоме примерно полгода назад, вскоре после того, как скончалась леди Риттор, к которой Мод была очень привязана. Сэр Уильям посчитал, что его дочь нуждается в компаньонке, и нашел тридцатидвухлетнюю вдову, из-за беспечности покойного мужа оставшуюся без средств. На первый взгляд миссис Пикок показалась приятной, веселой и доброжелательной леди, и была принята Мод весьма дружелюбно. Увы, довольно быстро обнаружилось, что Агнесс – не слишком умная, вздорная и чрезмерно болтливая особа. У Мод набралось более пяти причин, чтобы расстаться с Пикок, и только чувство жалости к неимущей вдове являлось причиной того, что девушка до сих пор все еще терпела ее общество.
– Хватит, Агнесс! – остановила терзания компаньонки Мод. – У нас нет другого выхода, Кардоне превосходно владеет мечом и кажется человеком надежным. Думаю, под его охраной мы благополучно доедем до города. У него иностранное имя, но по всему он англичанин. И еще… – девушка чуть замялась, подбирая слова, – я… я представилась ему как леди Вуд. Имейте это в виду. Наших людей я о том также предупрежу.
Миссис Пикок хотела было что-то сказать, но промолчала, обиженно поджав губы, поскольку в этот момент в комнату вошла Мэри с большим подносом в руках и взгромоздила его на стол. На подносе стояли кувшин, полный эля, и блюдо с теплым пирогом и кусками холодного пудинга.
– Все же, миледи, не стоит ли нам здесь нанять охрану получше?
– Конечно, мы можем попробовать найти других сопровождающих, – Мод взяла кусок пирога с мясом. – Но разве они окажутся надежнее?
– А ведь я говорила, что нужно было брать больше людей, – в который раз напомнила ей компаньонка. – Но вы же меня никогда не слушаете! – раздраженно добавила она и отщипнула кусочек пудинга. – Вам вообще не следовало ехать в Лондон. И что, что вы сможете сделать, даже если мы чудом куда-то доберемся по этим ужасным дорогам, кишащим разбойниками и всяким… сбродом? Кто вас будет слушать и что-то для вас делать? Ваш родственник сам вполне способен похлопотать за сэра Уильяма…
Мод не ответила, про себя негодуя на слова Агнесс. Прежде миссис Пикок не знала, как лучше угодить сэру Уильяму, изображая из себя его самого преданного друга, но стоило произойти несчастью, как она тотчас отреклась от него. Без всякого стеснения компаньонка обсуждала вслух необходимость переезда Мод в Эйдон – замок сэра Ральфа Перси в Корбридже, куда, по ее мнению, и следовало им отправиться, прихватив с собой наиболее ценное имущество и всех слуг, не дожидаясь казни сэра Уильяма и конфискации Боскома. А в том, что это произойдет, Агнесс не сомневалась. Поездку в Лондон она считала напрасной тратой времени и денег, о чем постоянно твердила. Будто Мод могла спокойно поселиться в поместье мужа и там ждать сложа руки, как решится судьба ее отца. Ей нужно было попасть в Лондон не только для того, чтобы привезти свидетелей, но и выяснить, станет ли кузен Стрейнджвей заниматься делом отца, а также встретиться с родным братом сэра Ральфа Перси – графом Нортумберлендом. Может быть, он не откажется ей помочь, хотя, если даже герцог Норфолк, боясь королевского гнева, огласил смертный приговор собственной племяннице, кто рискнет заступиться за дальнего родственника, обвиняемого в государственной измене? В любом случае Мод была намерена бороться за освобождение отца и сделать для того все возможное.
– Ох, до чего невкусный этот пудинг! – вдруг воскликнула миссис Пикок, прервав свои сентенции. – Я слышала, что здешний пудинг ужасен на вкус, но не представляла, до какой степени!
– Невкусный пудинг, – машинально согласилась Мод. – Его неправильно приготовили. Наверное, кухарка слишком быстро перемешала тесто, не дала ему настояться.
Скоро перекусив, Мод поднялась из-за стола и осмотрела свое платье, порванное, перепачканное грязью и кровью.
– Нужно привести себя в порядок и переодеться, – сказала она. – За врачом мистер Кардоне обещал послать своего слугу. А вы пока можете поспать, – обратилась она к Агнесс. – Как только Роджеру будет оказана помощь, мы поедем дальше.
– Да, пожалуй, стоит прилечь, – компаньонка зевнула и осторожно потрогала свой лоб. – Голова болит, и я так устала от тряски в повозке, что толком не поспала. Вам зато, наверное, сладко спалось в объятиях этого мистера Кардоне, – хихикнула она, не раздеваясь, улеглась на кровать и тотчас заснула.
* * *
Бертуччо был не слишком доволен данным ему поручением найти и привести в гостиницу врача. Перебирая имена всех святых, которые могли каким-то образом иметь отношение к поискам лекаря, он выслушал объяснения хозяина гостиницы и отправился в город. То ли список оказался неполным, и отсутствующий в нем святой обиделся на невнимание ретивого неаполитанца, то ли все перечисленные обиделись на нерадивого грешника, но по пути Бертуччо ввязался в словесную перепалку с солдатами Суррея, спасался бегством, был настигнут на прибрежном овечьем выгоне и изрядно бит.Прошло немало времени, пока Бертуччо с помощью пары сердобольных горожан смог взгромоздиться в седло. Призывая святого Януария на помощь себе, несчастному неудачнику, и постанывая от боли в боках, Олива вновь углубился в сплетение улиц. Из невнятного состояния неаполитанца вывело совершенно неожиданное событие, которое настолько встряхнуло его, что он сумел удивительно быстро найти дорогу к дому врача.
Так или иначе, но спустя почти три часа после того, как Бертуччо отправился с поручением, врач, хорошо известный в Кембридже удачно выполненными операциями, – хотя некоторые и болтали, что все хирурги – шарлатаны, – въехал во двор придорожной гостиницы.
Тем временем Мод, смыв с себя дорожную пыль и грязь, с помощью Мэри переоделась в чистую камизу[32], полотняный киртл[33] и платье[34] из темно-зеленой шерсти и отправилась к раненым. Поменяв им повязки, она объяснила Томасу:
– Я заварю травяной настой, который понижает жар и очищает кровь. Будете понемногу поить им мистера Ньютона, а когда появится врач, пошлете за мной кого-нибудь.
Слуга обещал все сделать, как велит хозяйка, и даже глазом не моргнул, услышав, что теперь ее зовут леди Вуд.
В гостевой комнате на большой кровати безмятежно спала Агнесс, Мэри прикорнула в уголке, на узкой лежанке. Мод села у окна, чтобы не пропустить приход врача.
Подперев рукой подбородок, она наблюдала за прохожими и думала об отце, томящемся в темнице Тауэра, о кузене Стрейнджвее, которого почти не знала и не могла заранее предугадать, как он отнесется к ее появлению в Лондоне и просьбе о помощи. О том, как встретит граф Нортумберленд жену своего младшего брата, сэра Ральфа. О путешествующем по свету муже, которому нет дела ни до нее, ни до ее отца. О том, как на лестнице Агнесс прижалась к Кардоне, и этот джентльмен, кажется, не имел ничего против. Мод пыталась понять, почему ее так задела эта сцена. Он всего лишь оказал ей любезность, пересадив на своего коня и тем дав возможность немного поспать, но отчего-то Мод никак не могла забыть объятия сильной мужской руки, его теплый, пахнущий шерстью, кожей и лошадьми джеркин, к которому она прижималась во сне. И еще хриплый голос и мрачноватый взгляд. А глаза у него зеленые, как тот мох, что бархатом покрывает мокрые валуны на берегу Бейна, неторопливо катящего свои воды по землям Боскома…