Страница:
И род наш женский дальше продолжает.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Возничий мой! Две тыщи с половиной
Лет пронеслось, и вот глаза в глаза
Ты на меня взглянул глазами сына.
Я, замерев, не знаю, что сказать.
Судьба вела нас, и судьба свершилась —
Я протянула руки и взяла
Ту книгу, где лицо твоё хранилось,
Полвека здесь она меня ждала.
Мой драйвер, мой водила непокорный
Уйдём и мы однажды в никуда.
А бронзовый весёлый локон чёрный
Переживёт день Страшного Суда.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Забытое. Баку 83
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Возвращение
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Синь сотворенья
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Начало нас теряется во мгле.
Нас тьмы и тьмы, проживших на земле.
Убийство Павла. Лекарь, что бежал, —
Начало исторических начал.
Казаки или немцы Штригеля?
Носила их кубанская земля.
Не впечатляют подвиги мужчин —
О женщинах ведет рассказ «акын».
Итак, расклад: прабабка – земский врач —
Решение кармических задач.
Филологи и бабушка, и мать,
Я – инженер, и дочь моя подстать.
Пять поколений женщин – все подряд
Образованья высшего заряд
Имели в нашем роде. Ни одной
Семьи нигде не знаю я такой.
Пра
Врач земский, клятве медиков верна,
В резне спасала всех людей она.
Лечила жен в гаремах мусульман.
Значок ЖВ храним как талисман.
Бабуней звала матушка моя —
С нее я свой рассказ и начала.
Бабушка
Директором гимназии была
Мой бауш, и эпоха с ней ушла.
Так что ж о ней? Работа, дети, мать —
Нет сил оставить, с мужем убежать.
И революция произвела раздел —
Изгнание– любимого удел.
Потом война, и больше сына нет.
А внучка ей один в окошке свет.
И «бауш»– это имя с детских лет
Я называла вместо «мама». Нет
Ни той, ни этой. Эхо– звук пустой,
И Анна, Ольга– репликой простой.
Мама
Вот мать моя. Бежала от судьбы —
Ушла в замужество, чтоб избежать беды.
А муж, что старше матери ее,
Врач, сгинул на войне, и ничего
Не стало у нее и у детей,
Помимо матери и тех людей,
Что взяли на работу. Надо жить,
Детей двоих у матери растить.
Недолгим было счастье со вторым —
Болезнь и смерть, и седина как дым.
Ушли и дети в жизнь свою. Одна
Жила, работала – пружина взведена.
И бабой звали внуки, а конец
Виднелся недалече, как венец.
Я
Меняла школы, близких, города,
Друзей, профессии, мужей, и череда
Событий переменчивых вела
Неудержимо к цели. Мне дала
Жизнь четверых, с которыми дышу
В одно дыханье. Больше не прошу.
Дочь
Жизнь началася с места и в карьер.
Семья исчезла, скрылась за барьер
Меж государствами. Решала жизнь сама:
Нашла работу, мужа, родила
И, мудрая, зажмурившись, пошла
И ношу жизни дальше понесла.
Нас тьмы и тьмы, проживших на земле.
Убийство Павла. Лекарь, что бежал, —
Начало исторических начал.
Казаки или немцы Штригеля?
Носила их кубанская земля.
Не впечатляют подвиги мужчин —
О женщинах ведет рассказ «акын».
Итак, расклад: прабабка – земский врач —
Решение кармических задач.
Филологи и бабушка, и мать,
Я – инженер, и дочь моя подстать.
Пять поколений женщин – все подряд
Образованья высшего заряд
Имели в нашем роде. Ни одной
Семьи нигде не знаю я такой.
Пра
Врач земский, клятве медиков верна,
В резне спасала всех людей она.
Лечила жен в гаремах мусульман.
Значок ЖВ храним как талисман.
Бабуней звала матушка моя —
С нее я свой рассказ и начала.
Бабушка
Директором гимназии была
Мой бауш, и эпоха с ней ушла.
Так что ж о ней? Работа, дети, мать —
Нет сил оставить, с мужем убежать.
И революция произвела раздел —
Изгнание– любимого удел.
Потом война, и больше сына нет.
А внучка ей один в окошке свет.
И «бауш»– это имя с детских лет
Я называла вместо «мама». Нет
Ни той, ни этой. Эхо– звук пустой,
И Анна, Ольга– репликой простой.
Мама
Вот мать моя. Бежала от судьбы —
Ушла в замужество, чтоб избежать беды.
А муж, что старше матери ее,
Врач, сгинул на войне, и ничего
Не стало у нее и у детей,
Помимо матери и тех людей,
Что взяли на работу. Надо жить,
Детей двоих у матери растить.
Недолгим было счастье со вторым —
Болезнь и смерть, и седина как дым.
Ушли и дети в жизнь свою. Одна
Жила, работала – пружина взведена.
И бабой звали внуки, а конец
Виднелся недалече, как венец.
Я
Меняла школы, близких, города,
Друзей, профессии, мужей, и череда
Событий переменчивых вела
Неудержимо к цели. Мне дала
Жизнь четверых, с которыми дышу
В одно дыханье. Больше не прошу.
Дочь
Жизнь началася с места и в карьер.
Семья исчезла, скрылась за барьер
Меж государствами. Решала жизнь сама:
Нашла работу, мужа, родила
И, мудрая, зажмурившись, пошла
И ношу жизни дальше понесла.
* * *
Год в Джи-Си-Си – напрасные расходы,
Попытка единения с детьми
Бесплодная. Они хотят свободы —
Освободи, семья, и отпусти.
Семья и отпускает постепенно,
Остались связи лишь – купи-подай,
Да объясни скорее же, мгновенно,
И не держи меня, и отпускай.
И не целуй меня, сурового подростка,
А дверь закрой с обратной стороны,
И что ты беспокоишься, я взрослый,
А кроссовки случайно порваны.
Попытка единения с детьми
Бесплодная. Они хотят свободы —
Освободи, семья, и отпусти.
Семья и отпускает постепенно,
Остались связи лишь – купи-подай,
Да объясни скорее же, мгновенно,
И не держи меня, и отпускай.
И не целуй меня, сурового подростка,
А дверь закрой с обратной стороны,
И что ты беспокоишься, я взрослый,
А кроссовки случайно порваны.
* * *
Может стать ли родною земля,
Если в ней не лежит прах родных,
Если здесь не родилась семья,
Если дети родились в иных,
Столь далёких отсюда краях?
Может дать она дом и приют,
Накормить посытней, обогреть.
Слышишь ли, твои предки зовут
Поскорее домой прилететь,
Отодвинув тепло и уют?
Станет мир этот домом родным,
Когда примет земля прах родной,
И привяжет навеки тот дым,
Что развеялся здесь над землёй
(25.01.01)
Если в ней не лежит прах родных,
Если здесь не родилась семья,
Если дети родились в иных,
Столь далёких отсюда краях?
Может дать она дом и приют,
Накормить посытней, обогреть.
Слышишь ли, твои предки зовут
Поскорее домой прилететь,
Отодвинув тепло и уют?
Станет мир этот домом родным,
Когда примет земля прах родной,
И привяжет навеки тот дым,
Что развеялся здесь над землёй
(25.01.01)
* * *
Я в бабушку пошла. Ее косой
Испуган был когда-то подмастерье.
Он мастера позвал. С поры далекой той
Коса сыграла роль свою в мистериях,
Которыми наполнена моя
Вся жизнь – как знак консерватизма
Из ряду вон – ведь школьные друзья
Срезали косы – принято в отчизне.
Когда ж судьба сломала жизнь мою —
Семейство раскидала на два кона,
Как в жертву я отрезала свою
И оберегом положила дома.
Поймай меня, судьба! Я уж не та,
И нет меня нигде, земля лишь носит тело.
Свершился рок – разделена душа, —
За что, не ведаю, наверное, за дело.
Испуган был когда-то подмастерье.
Он мастера позвал. С поры далекой той
Коса сыграла роль свою в мистериях,
Которыми наполнена моя
Вся жизнь – как знак консерватизма
Из ряду вон – ведь школьные друзья
Срезали косы – принято в отчизне.
Когда ж судьба сломала жизнь мою —
Семейство раскидала на два кона,
Как в жертву я отрезала свою
И оберегом положила дома.
Поймай меня, судьба! Я уж не та,
И нет меня нигде, земля лишь носит тело.
Свершился рок – разделена душа, —
За что, не ведаю, наверное, за дело.
* * *
«Вам сто, мне сто двадцать», – веселый попутчик сказал,
«Я в 71-ом закончил МИФИ и теперь выпиваю.»
А я только что посетила Рахманинский зал,
К чему мне случайная встреча, не знаю, не знаю.
Потом оказалось – ему 48 всего,
Живет у любовницы, тоже не слишком свободно.
Что ждет его дома, кто встретит у двери его?
Какая тоска… Но, наверное, Богу угодно.
«Я в 71-ом закончил МИФИ и теперь выпиваю.»
А я только что посетила Рахманинский зал,
К чему мне случайная встреча, не знаю, не знаю.
Потом оказалось – ему 48 всего,
Живет у любовницы, тоже не слишком свободно.
Что ждет его дома, кто встретит у двери его?
Какая тоска… Но, наверное, Богу угодно.
* * *
Всё возвращается на круги на своя —
С коляской я иду легко-непринуждённо,
Как двадцать лет назад, когда моя семья
Ещё не расползлась по миру протяжённо.
Измучен и изгажен лес зелёный
Встречает вновь, приветливо маня.
Смолою клейкою, как бы слезой солёной,
Он лечит раны. Лечит и меня.
Сквозь вонь и мерзость близи человечьей
Пробились травы к солнцу и весне.
И я стою, прижавшися к сосне,
Как пёс, зализывая раны и увечья.
С коляской я иду легко-непринуждённо,
Как двадцать лет назад, когда моя семья
Ещё не расползлась по миру протяжённо.
Измучен и изгажен лес зелёный
Встречает вновь, приветливо маня.
Смолою клейкою, как бы слезой солёной,
Он лечит раны. Лечит и меня.
Сквозь вонь и мерзость близи человечьей
Пробились травы к солнцу и весне.
И я стою, прижавшися к сосне,
Как пёс, зализывая раны и увечья.
* * *
Я в электричке. Веришь, отпустило?
С народом здесь сливался Пастернак.
И я, в окошко глядя, позабыла
О мелких бедах. Это счастья знак.
(Москва-Отдых Каз. ЖД)
С народом здесь сливался Пастернак.
И я, в окошко глядя, позабыла
О мелких бедах. Это счастья знак.
(Москва-Отдых Каз. ЖД)
* * *
Я не в Москве появилась на свет,
И назвать предлагали Лейлой.
Этого дома в Москве уже нет,
Где возникло «Я» под луной.
И одиннадцать лет пронеслось-проползло,
И Москва стала домом моим,
И по ней различалось добро или зло,
Въелся в сердце отечества дым.
Здесь далёко я с нею-срослася душой,
Только с мясом меня оторвёшь.
Иногда изумляюсь своею судьбой:
От тюрьмы да сумы не уйдёшь…
И назвать предлагали Лейлой.
Этого дома в Москве уже нет,
Где возникло «Я» под луной.
И одиннадцать лет пронеслось-проползло,
И Москва стала домом моим,
И по ней различалось добро или зло,
Въелся в сердце отечества дым.
Здесь далёко я с нею-срослася душой,
Только с мясом меня оторвёшь.
Иногда изумляюсь своею судьбой:
От тюрьмы да сумы не уйдёшь…
* * *
В серьгах брильянтовых и в куртке сына рваной
Брожу как тень я по аппартаментам
Пустого замка, заколдованого кем-то.
Здесь никого: ни лошади, ни тигра.
Здесь никого: ни рыбы, ни барана.
Брожу как тень я по аппартаментам
Пустого замка, заколдованого кем-то.
Здесь никого: ни лошади, ни тигра.
Здесь никого: ни рыбы, ни барана.
* * *
To Head of the Charioteer of Delphi From “Greece in Colour”, London, 1957{ Куплена на распродаже библиотеки, куда попали случайно }
Возничий мой! Две тыщи с половиной
Лет пронеслось, и вот глаза в глаза
Ты на меня взглянул глазами сына.
Я, замерев, не знаю, что сказать.
Судьба вела нас, и судьба свершилась —
Я протянула руки и взяла
Ту книгу, где лицо твоё хранилось,
Полвека здесь она меня ждала.
Мой драйвер, мой водила непокорный
Уйдём и мы однажды в никуда.
А бронзовый весёлый локон чёрный
Переживёт день Страшного Суда.
* * *
Летит Дассен, как жених Шагала:
«И если бы ты не существовала»…
Дай руку, cheri, мы с тобою вдвоём.
Дай руку, cheri, мы с тобою вдвоём,
Тихонько дотрюхаем и добредём
До самой критической точки.
До самой критической точки
Проводят нас наши сыночки.
Что там, на планете иной?
И там, на планете иной
Останься, друг милый, со мной.
(Дорога Лас Вегас-Пало Алто)
«И если бы ты не существовала»…
Дай руку, cheri, мы с тобою вдвоём.
Дай руку, cheri, мы с тобою вдвоём,
Тихонько дотрюхаем и добредём
До самой критической точки.
До самой критической точки
Проводят нас наши сыночки.
Что там, на планете иной?
И там, на планете иной
Останься, друг милый, со мной.
(Дорога Лас Вегас-Пало Алто)
* * *
На чёрных чётких черешках
Власы свисали Вероники.
Синела сень небес сквозь страх,
И дуб вздымался с ядом диким.
И Стивенскриковый спектакль
Одолевал озёрным оком.
Зане зияет зоркий зрак —
Баран-не бык, не будет богом.
Власы свисали Вероники.
Синела сень небес сквозь страх,
И дуб вздымался с ядом диким.
И Стивенскриковый спектакль
Одолевал озёрным оком.
Зане зияет зоркий зрак —
Баран-не бык, не будет богом.
* * *
По трейлу с именем Bull Run
Ползёт с Лошадкою Баран.
Он хоть и болезный,
Но весьма полезный —
То потрёт щетинку,
То почешет спинку.
(Almaden, March)
Ползёт с Лошадкою Баран.
Он хоть и болезный,
Но весьма полезный —
То потрёт щетинку,
То почешет спинку.
(Almaden, March)
* * *
Лужа всплеснулася пузырями,
След на асфальте бензиново-синь.
Сына нельзя удержать якорями
Рук материнских. Уходит один.
След на асфальте бензиново-синь.
Сына нельзя удержать якорями
Рук материнских. Уходит один.
* * *
Удушлив аромат, и буйно белопенны
Громадные кусты, растущие внизу.
Сгустились облака, и вздохом перемены
Нагнало следом тучи, несущие грозу.
Тринадцатым числом канун всегда пугает.
Ненастный день пройдёт, и вестником весны
Барашек золотой с Лошадкой загуляет,
На золотых рогах неся златые сны.
Уж четверть с небольшим от стольника пропало,
И впереди зима, хоть климат потеплел.
Но всё ж-глаза в глаза-судьба нас повязала.
И ты парадоксально-опять помолодел.
(14 Апреля)
Громадные кусты, растущие внизу.
Сгустились облака, и вздохом перемены
Нагнало следом тучи, несущие грозу.
Тринадцатым числом канун всегда пугает.
Ненастный день пройдёт, и вестником весны
Барашек золотой с Лошадкой загуляет,
На золотых рогах неся златые сны.
Уж четверть с небольшим от стольника пропало,
И впереди зима, хоть климат потеплел.
Но всё ж-глаза в глаза-судьба нас повязала.
И ты парадоксально-опять помолодел.
(14 Апреля)
* * *
На кой мне ляд тащиться на Москву?
Здесь хорошо, здесь муж и сыновья.
Но вижу я зелёную траву,
И улетает к ней мечта моя.
И как во сне, я слышу соловья,
Поющего в кустарнике весной.
И снова смысл имеет жизнь моя,
И я хочу домой, хочу домой.
Здесь хорошо. Наверно, хорошо.
Будь благодарна, да. Отдай и не греши.
Из серой тучки дождь грибной в Москве пошёл,
А как овсы-то нынче хороши.
Там пахнет русским духом. Эта вонь
Блаженна мне и вне московских стен,
Как дым отечества и грязь. И вот ладонь,
Глаза прикрыла, мокрая совсем.
Здесь хорошо, здесь муж и сыновья.
Но вижу я зелёную траву,
И улетает к ней мечта моя.
И как во сне, я слышу соловья,
Поющего в кустарнике весной.
И снова смысл имеет жизнь моя,
И я хочу домой, хочу домой.
Здесь хорошо. Наверно, хорошо.
Будь благодарна, да. Отдай и не греши.
Из серой тучки дождь грибной в Москве пошёл,
А как овсы-то нынче хороши.
Там пахнет русским духом. Эта вонь
Блаженна мне и вне московских стен,
Как дым отечества и грязь. И вот ладонь,
Глаза прикрыла, мокрая совсем.
* * *
J’ai oublie de vous dire que je suis juif
– Modigliani
Я позабыла вам сказать,
Что у меня отец еврей.
Мне не пришлось его узнать, —
Его услали в мир теней.
Я позабыла вам сказать,
Что у меня – казачка-мать,
Что дед – народа враг, а брат
Ушёл, и нет пути назад.
И всё забыв, блаженна я,
Нага пред богом и людьми.
Печать лежит на мне, гляди!
Но, духом нища, тленна я —
Я не оставлю по себе
И ни дворца, и ни словца.
Лишь ветер свищет в темноте,
Лишь песне ветра нет конца.
– Modigliani
Я позабыла вам сказать,
Что у меня отец еврей.
Мне не пришлось его узнать, —
Его услали в мир теней.
Я позабыла вам сказать,
Что у меня – казачка-мать,
Что дед – народа враг, а брат
Ушёл, и нет пути назад.
И всё забыв, блаженна я,
Нага пред богом и людьми.
Печать лежит на мне, гляди!
Но, духом нища, тленна я —
Я не оставлю по себе
И ни дворца, и ни словца.
Лишь ветер свищет в темноте,
Лишь песне ветра нет конца.
* * *
Давай с тобою выпьем мы чаёк —
Заваренный чаёк, вкуснее не бывает,
О кухне, о Москве напоминает.
А помнишь ли ту кухню, мой дружок?
Вокруг стола сидели вчетвером —
А дверь мы сняли, чтобы было посвободней —
В пятиметровой. Я задвинута столом,
Вплотную к шкафу. (Нынче стала я дородней).
Абрамовская люстра над столом
Торжественность моменту придавала,
Хотя всего лишь кашу освещала,
Да мордочки малявок перед сном.
Далёк тот день, тот вечер и та ночь.
Подумай, четверть века отмахали!
Что можем мочь, чего не можем мочь?..
Налей чайку, чтоб не было печали…
Заваренный чаёк, вкуснее не бывает,
О кухне, о Москве напоминает.
А помнишь ли ту кухню, мой дружок?
Вокруг стола сидели вчетвером —
А дверь мы сняли, чтобы было посвободней —
В пятиметровой. Я задвинута столом,
Вплотную к шкафу. (Нынче стала я дородней).
Абрамовская люстра над столом
Торжественность моменту придавала,
Хотя всего лишь кашу освещала,
Да мордочки малявок перед сном.
Далёк тот день, тот вечер и та ночь.
Подумай, четверть века отмахали!
Что можем мочь, чего не можем мочь?..
Налей чайку, чтоб не было печали…
* * *
Мне снился сон о Ладожском заводе.
Какие связи вдруг замкнулися в мозгу?
Мне мальчик рассказал когда-то об уроде,
Родившемся в предсказанном году.
В тот день нам солнце мягко спину пригревало.
На море Чёрное вечерний час сходил.
И счастье лёгким накрывало покрывалом,
И Слава в каботажку уходил…
Какие связи вдруг замкнулися в мозгу?
Мне мальчик рассказал когда-то об уроде,
Родившемся в предсказанном году.
В тот день нам солнце мягко спину пригревало.
На море Чёрное вечерний час сходил.
И счастье лёгким накрывало покрывалом,
И Слава в каботажку уходил…
Забытое. Баку 83
* * *
Ты возвращаешься к нему сквозь десятилетия
Город, в котором память твоих ног
Приводит к дому твоего детства
Сумерки которого наполнены тенями любимых
При мысли о них глаза твои становятся горячими
Город, в котором ты не спишь первую ночь
Потому что к тебе приходят стихи
Уходящие при слабом рассвете
Город, где ты можешь потрогать тела чаек
Толпящихся в воздухе у самых твоих глаз
Когда ветер наполняет тебя запахом нефти
Запах, оставшийся в закоулках твоей памяти
Город, в котором то, к чему ты принадлежишь
Напоминают лишь голубые глаза случайного прохожего.
Город, в котором память твоих ног
Приводит к дому твоего детства
Сумерки которого наполнены тенями любимых
При мысли о них глаза твои становятся горячими
Город, в котором ты не спишь первую ночь
Потому что к тебе приходят стихи
Уходящие при слабом рассвете
Город, где ты можешь потрогать тела чаек
Толпящихся в воздухе у самых твоих глаз
Когда ветер наполняет тебя запахом нефти
Запах, оставшийся в закоулках твоей памяти
Город, в котором то, к чему ты принадлежишь
Напоминают лишь голубые глаза случайного прохожего.
* * *
На третьем этаже зажегся огонек.
Темно на улице, шагов давно не слышно.
И веет мне в лицо холодный ветерок,
Гнездившийся весь день под проржавевшей крышей.
Темно на улице, шагов давно не слышно.
И веет мне в лицо холодный ветерок,
Гнездившийся весь день под проржавевшей крышей.
* * *
Случайный прохожий с голубыми глазами
В которых тает зеленый лед
Отчего стираются записи прошлого
Каприз сегодняшнего дня
Да ощущение тонкой мужской рубашки
В пальцах.
В которых тает зеленый лед
Отчего стираются записи прошлого
Каприз сегодняшнего дня
Да ощущение тонкой мужской рубашки
В пальцах.
* * *
Бессонницы ночной киномеханик
Крутит заезженную ленту моей памяти
В темноте закрытых глаз
Разворотом рукоятки проектора
Наплывает светлое пятно фотографии двух девочек
Которая валяется сегодня в куче ненужных вещей
Две женщины идут сниматься
Что их несет?
Крутит заезженную ленту моей памяти
В темноте закрытых глаз
Разворотом рукоятки проектора
Наплывает светлое пятно фотографии двух девочек
Которая валяется сегодня в куче ненужных вещей
Две женщины идут сниматься
Что их несет?
* * *
Запах нарциссов, испанского дрока,
Запах цветочного чая
Ветер над морем, раздувающий пух занавесок
Слезы прощанья.
Запах цветочного чая
Ветер над морем, раздувающий пух занавесок
Слезы прощанья.
* * *
Расчесываю волосы перед стеклом книжных полок
Гляжу на залив бледно-серый и плоский
А спорщики в мозгу не утихают.
(19.05.04)
Гляжу на залив бледно-серый и плоский
А спорщики в мозгу не утихают.
(19.05.04)
* * *
Колибри фр-р-р сказала за спиной
И унеслась драконовою мухой, —
А где-то там, на улице зимой
Другие мухи, северною скукой
Белея, мечутся с дождями пополам —
Опухшей железы предвестьем —
И добавляются пудовостью к снегам,
Покрывшим город и предместья.
Те мухи одиночеству сродни,
Когда с недвижными глазами,
Считая медленные дни,
Забылся кто-то (я?) в нирване
Холодного пустого сна
Далекого пустого детства,
Где я на дне зимы одна,
И никуда из сна не деться…
И унеслась драконовою мухой, —
А где-то там, на улице зимой
Другие мухи, северною скукой
Белея, мечутся с дождями пополам —
Опухшей железы предвестьем —
И добавляются пудовостью к снегам,
Покрывшим город и предместья.
Те мухи одиночеству сродни,
Когда с недвижными глазами,
Считая медленные дни,
Забылся кто-то (я?) в нирване
Холодного пустого сна
Далекого пустого детства,
Где я на дне зимы одна,
И никуда из сна не деться…
Возвращение
Что-то шевелится
В глубине души.
Не давай развиться —
Пеплом припуши.
Стыдно, стыдно стало
Радости такой, —
Было и пропало —
Я хочу домой.
Догори, что было,
Пламенем пали,
Сгинь же, сюр постылый,
Сальвадор Дали!
И целуй проворно —
Слез пустых не лей —
Несколько смущенных
Взрослых сыновей.
(23.08.04)
В глубине души.
Не давай развиться —
Пеплом припуши.
Стыдно, стыдно стало
Радости такой, —
Было и пропало —
Я хочу домой.
Догори, что было,
Пламенем пали,
Сгинь же, сюр постылый,
Сальвадор Дали!
И целуй проворно —
Слез пустых не лей —
Несколько смущенных
Взрослых сыновей.
(23.08.04)
* * *
Невнятность строки рукописной
И стройность печатной строки —
Сражает различье – так жизнь за кулисой
Отлична от сцены – таки.
Ручная работа заметна —
Все дышит, колышется, ждет
Прихода идеи заветной,
Явления музы в черед.
Рука не идет по линейке —
Черкает, грязнит. И скрипит
Перо по бумаге, а склейки
Означат – в поту индивид.
Узнает ли автор в готовом
В печатном наряде свой стих,
И также ль вздыхает печатное слово
В том месте, где ручка дрожит?
Да, нет, что же спорить! Уходит
В свободное плаванье стих —
Корявый убогий уродец
На ножках своих семенит.
(24.08.04)
И стройность печатной строки —
Сражает различье – так жизнь за кулисой
Отлична от сцены – таки.
Ручная работа заметна —
Все дышит, колышется, ждет
Прихода идеи заветной,
Явления музы в черед.
Рука не идет по линейке —
Черкает, грязнит. И скрипит
Перо по бумаге, а склейки
Означат – в поту индивид.
Узнает ли автор в готовом
В печатном наряде свой стих,
И также ль вздыхает печатное слово
В том месте, где ручка дрожит?
Да, нет, что же спорить! Уходит
В свободное плаванье стих —
Корявый убогий уродец
На ножках своих семенит.
(24.08.04)
* * *
И полетели дни —
За вторником среда, четверг и дале.
И листья, к осени желтея, облетали
И жарило в тени.
Сиесты дрем случайных суета
Еще сопровождала память перелета.
Но то – уж отошло, и та,
Та жизнь – за гранью, за отсчетом,
За пересмотром дней, барьером за и над
Уходит быстрыми шагами.
И не гляжу назад,
И не болею снами.
(24.08.04)
За вторником среда, четверг и дале.
И листья, к осени желтея, облетали
И жарило в тени.
Сиесты дрем случайных суета
Еще сопровождала память перелета.
Но то – уж отошло, и та,
Та жизнь – за гранью, за отсчетом,
За пересмотром дней, барьером за и над
Уходит быстрыми шагами.
И не гляжу назад,
И не болею снами.
(24.08.04)
* * *
На диване в уголке
Мы с тобой рука в руке.
Ночь плывет над нами рядом,
Ночь следит за нами взглядом —
Взглядом Аргуса следит —
Все заметит, разглядит.
Что же издали глядеть —
Можно рядом посидеть.
Сядешь близко, не молчи
Мне на ухо прошепчи,
Как за руку из ворот
Дочка внука в сад ведет.
И с того конца земли
Он мне машет издали.
(25.08.04)
Мы с тобой рука в руке.
Ночь плывет над нами рядом,
Ночь следит за нами взглядом —
Взглядом Аргуса следит —
Все заметит, разглядит.
Что же издали глядеть —
Можно рядом посидеть.
Сядешь близко, не молчи
Мне на ухо прошепчи,
Как за руку из ворот
Дочка внука в сад ведет.
И с того конца земли
Он мне машет издали.
(25.08.04)
* * *
Пекло ошпарило листья,
Жаром нещадно палит.
Нет, чтоб дождями пролиться —
Солнцем наш дворик залит.
Градус по Фаренгейту,
Или по Цельсию – смерть!
Боже мой, кануть бы в Лету,
Лучше бы и не смотреть.
Вечер, к многострадальным
Сверху стеки, охлади,
Резко континентальный
Климат, на помощь приди.
(25.08.04)
Жаром нещадно палит.
Нет, чтоб дождями пролиться —
Солнцем наш дворик залит.
Градус по Фаренгейту,
Или по Цельсию – смерть!
Боже мой, кануть бы в Лету,
Лучше бы и не смотреть.
Вечер, к многострадальным
Сверху стеки, охлади,
Резко континентальный
Климат, на помощь приди.
(25.08.04)
* * *
Какие новости! Реклама изменилась —
На ту же тему, а самоновейший клип.
И звук не выключаю,
Канал не исключаю – вот прилип!
А тут как раз Олимпиада и случилась.
Три месяца как выпали из жизни —
Чего купить, куда звонить, о чем мечтать, —
Забыто все, все надо вспоминать.
А вот и свежачок о модной клизме.
Минуточка Олимпа, три рекламы —
Приоритеты очевидны всем.
Ах, мастера культуры, с кем вы, с кем? —
Ну, тот, который платит, вот тот и самый.
(26.08.04)
На ту же тему, а самоновейший клип.
И звук не выключаю,
Канал не исключаю – вот прилип!
А тут как раз Олимпиада и случилась.
Три месяца как выпали из жизни —
Чего купить, куда звонить, о чем мечтать, —
Забыто все, все надо вспоминать.
А вот и свежачок о модной клизме.
Минуточка Олимпа, три рекламы —
Приоритеты очевидны всем.
Ах, мастера культуры, с кем вы, с кем? —
Ну, тот, который платит, вот тот и самый.
(26.08.04)
* * *
Одна и та же цель из года в год —
Выбрасывают, ощутив свободу,
Потомки хлам, хранимый предками. В черед
За ними – внуки, догоняя девку-моду.
«Мы наш, мы новый», —
Всяк на личный лад
Отстраивают жизнь свою потомки, —
А грабли те же, и колотятся подряд,
Впервые разглядев судьбы обломки.
По-философски выстроив мозги,
Признать придется истину простую —
Конечно, ветры новые задуют —
Как не задули б свеч, чтоб до – ни зги.
(30.08.04)
Выбрасывают, ощутив свободу,
Потомки хлам, хранимый предками. В черед
За ними – внуки, догоняя девку-моду.
«Мы наш, мы новый», —
Всяк на личный лад
Отстраивают жизнь свою потомки, —
А грабли те же, и колотятся подряд,
Впервые разглядев судьбы обломки.
По-философски выстроив мозги,
Признать придется истину простую —
Конечно, ветры новые задуют —
Как не задули б свеч, чтоб до – ни зги.
(30.08.04)
* * *
Стройся, мысль! Выходи брандмайором, рифмач!
Выводи на линейку порядком потертый куплет.
Начинается матч. Небывалый, неистовый матч.
Поединок, где нет виноватых и правых, да и судей здесь нет.
Виртуальны те битвы, как будто и кровь не течет.
Но сбиваются в множества, толпами рифмы идут
Зазватить безымянный, затерянный в травах редут —
Уложившися стройной строкой, в ювелирный расчет.
И клубится, клубится, клубится образов рой.
Истекая нейронами, рвется и рушится связь.
Стой, мгновенье прекрасное, фотографически стой!
Завершаю финал, не ударить бы мордою в грязь.
(31.08.04)
Выводи на линейку порядком потертый куплет.
Начинается матч. Небывалый, неистовый матч.
Поединок, где нет виноватых и правых, да и судей здесь нет.
Виртуальны те битвы, как будто и кровь не течет.
Но сбиваются в множества, толпами рифмы идут
Зазватить безымянный, затерянный в травах редут —
Уложившися стройной строкой, в ювелирный расчет.
И клубится, клубится, клубится образов рой.
Истекая нейронами, рвется и рушится связь.
Стой, мгновенье прекрасное, фотографически стой!
Завершаю финал, не ударить бы мордою в грязь.
(31.08.04)
* * *
Опять в рядах не досчитались.
Опять в самоволку наш друг
С концами ушел.
Мы остались,
Смыкая разорванный круг.
Плачьте, плачьте, плачьте на поминках —
Это мы отходим всей толпой —
Поколенье первой половинки,
Осознавшее себя во второй.
Покачаем седой головою:
До свидания, друже, прощай!
Да пойдем, оступаясь неловкой ногою,
По домам.
(02.09.04)
Опять в самоволку наш друг
С концами ушел.
Мы остались,
Смыкая разорванный круг.
Плачьте, плачьте, плачьте на поминках —
Это мы отходим всей толпой —
Поколенье первой половинки,
Осознавшее себя во второй.
Покачаем седой головою:
До свидания, друже, прощай!
Да пойдем, оступаясь неловкой ногою,
По домам.
(02.09.04)
* * *
Запомни этот день – ты счастлива была.
Таких ведь дней не так-то много в жизни.
Жара за окнами безумная плыла,
Расплавив воздух в Кремневой Долине.
Понять я не могу, не изложу
Причину необъятной эйфории,
Но факт, факт налицо. И я брожу,
И разум с чувством в странной аритмии.
Я просто говорю – запомни этот день.
Ты счастлива была на этом свете
В тот час, в тот миг, в четвертый год столетья,
И лето на конце, и под сосною тень.
(03.09.04)
Таких ведь дней не так-то много в жизни.
Жара за окнами безумная плыла,
Расплавив воздух в Кремневой Долине.
Понять я не могу, не изложу
Причину необъятной эйфории,
Но факт, факт налицо. И я брожу,
И разум с чувством в странной аритмии.
Я просто говорю – запомни этот день.
Ты счастлива была на этом свете
В тот час, в тот миг, в четвертый год столетья,
И лето на конце, и под сосною тень.
(03.09.04)
* * *
Тюлени орут, как лягушки весной.
Цикады гремят с той же страстью.
Вопили лягушки в той жизни, иной.
И вопли их значили – счастье.
О счастье неярком, о счастье земном,
И даже чуть-чуть земноводном
Ходили с детьми по-над ближним прудом
Концерт услыхать ежегодный.
Не зря перепутали их с соловьем
Глупцы Андерсеновой сказки —
Лягушка весенние песни поет,
Как птица, не зная указки.
(04.09.04)
Цикады гремят с той же страстью.
Вопили лягушки в той жизни, иной.
И вопли их значили – счастье.
О счастье неярком, о счастье земном,
И даже чуть-чуть земноводном
Ходили с детьми по-над ближним прудом
Концерт услыхать ежегодный.
Не зря перепутали их с соловьем
Глупцы Андерсеновой сказки —
Лягушка весенние песни поет,
Как птица, не зная указки.
(04.09.04)
* * *
Нырни, как в океан, в поток сознанья мой,
Читатель неизвестный, благосклонно.
Не зная дат, не ведая сезонов,
Иди за мной.
(05.09.04)
Читатель неизвестный, благосклонно.
Не зная дат, не ведая сезонов,
Иди за мной.
(05.09.04)
* * *
Над каждой елкой – по звезде,
А ковш поставили на гору,
Заполнив звездами по горло,
И – вверх ногами – по воде.
Шипит тихонько в фонаре
Газ, истекая понемногу.
Я встану рано на заре
И выйду сразу на дорогу.
Она идет там, где вчера
Медведицы встречались ночью.
И виделось тогда воочью,
Что Кент бродил здесь до утра.
(11.09.04)
А ковш поставили на гору,
Заполнив звездами по горло,
И – вверх ногами – по воде.
Шипит тихонько в фонаре
Газ, истекая понемногу.
Я встану рано на заре
И выйду сразу на дорогу.
Она идет там, где вчера
Медведицы встречались ночью.
И виделось тогда воочью,
Что Кент бродил здесь до утра.
(11.09.04)
* * *
По Шасте шастаю, шныряю,
На озере средь гор сную,
И в воду камешки швыряю,
Чтоб взбаламутить Сискию.
На пол-минуты трюк удался,
Но вновь озерной гладью полн —
То в озере он отражался,
Невозмутимый небосклон.
(11.09.04)
На озере средь гор сную,
И в воду камешки швыряю,
Чтоб взбаламутить Сискию.
На пол-минуты трюк удался,
Но вновь озерной гладью полн —
То в озере он отражался,
Невозмутимый небосклон.
(11.09.04)
* * *
До полночи чуть-чуть.
Небесный ковш еще не донесла рука владыки
До плоскости горы. И Млечный путь,
Коль не заполнил ковш, сливает молоко
в небесные арыки.
А ковш скользит к плите,
Покойно свой наклон с вращением Земли меняет.
И в тишине ночной лишь птицы крик пугает
Внезапностью своей в бездонной темноте.
(11.09.04)
Небесный ковш еще не донесла рука владыки
До плоскости горы. И Млечный путь,
Коль не заполнил ковш, сливает молоко
в небесные арыки.
А ковш скользит к плите,
Покойно свой наклон с вращением Земли меняет.
И в тишине ночной лишь птицы крик пугает
Внезапностью своей в бездонной темноте.
(11.09.04)
* * *
Крик птицы ночной, посланницы мира ночного,
Тревожит печальной мелодией – нотой минора, мой слух.
Последний луч солнца уж много часов как потух.
И только кричит электричка, зовя хоть кого-то живого.
И ночь абсолютна. Ночной тишиною объят
Недвижимый лес, и все в том лесу неподвижно.
И озеро глохнет и спит. И звезды в том озере спят,
И путники стали, застыв, дыханием ночь не колыша.
(12.09.04)
Тревожит печальной мелодией – нотой минора, мой слух.
Последний луч солнца уж много часов как потух.
И только кричит электричка, зовя хоть кого-то живого.
И ночь абсолютна. Ночной тишиною объят
Недвижимый лес, и все в том лесу неподвижно.
И озеро глохнет и спит. И звезды в том озере спят,
И путники стали, застыв, дыханием ночь не колыша.
(12.09.04)
* * *
Небесной Ниагары водопад
Космических лучей к Земле стремится, —
В потоке выброса распространится
Бильоном миллирад.
Небесных зебр заоблачных толпа
Несется, вспугнутая тигром.
Лишь полосы сияют нимбом
Чеширского кота.
Все исчезает с ним. Бездонный небосвод
Прозрачен вновь до умопомраченья.
И ожидаю лишь звезды веленья
По расписанию давленья и погод.
(20.09.04)
Космических лучей к Земле стремится, —
В потоке выброса распространится
Бильоном миллирад.
Небесных зебр заоблачных толпа
Несется, вспугнутая тигром.
Лишь полосы сияют нимбом
Чеширского кота.
Все исчезает с ним. Бездонный небосвод
Прозрачен вновь до умопомраченья.
И ожидаю лишь звезды веленья
По расписанию давленья и погод.
(20.09.04)
* * *
Огромный черный шмель сел на цветок,
И ветка опустилась под тяжестью такой.
А давеча колибри свой медок —
Нектар пыталась взять, но шанс, увы, пустой, —
Ее сезон прошел. А шмель себе гудит,
В полете тон меняя.
И я легко, согревшись, засыпаю,
И лишь струя фонтанная бурлит.
(22.09.04)
И ветка опустилась под тяжестью такой.
А давеча колибри свой медок —
Нектар пыталась взять, но шанс, увы, пустой, —
Ее сезон прошел. А шмель себе гудит,
В полете тон меняя.
И я легко, согревшись, засыпаю,
И лишь струя фонтанная бурлит.
(22.09.04)
* * *
Я хочу, чтоб ко мне приходили олени
И стояли, прося еды.
Я хочу в траву упасть на колени,
В зарослях лебеды.
Я хочу скользить в теплых водах озерных,
Едва рукой шевеля.
Я хочу найти средь лугов просторных
Листики щавеля.
Я не спать хочу, а видеть воочью
Светлой звезды луч.
Пусть ведет меня днем и ночью,
Пробиваясь сквозь вату туч.
(22.09.04)
И стояли, прося еды.
Я хочу в траву упасть на колени,
В зарослях лебеды.
Я хочу скользить в теплых водах озерных,
Едва рукой шевеля.
Я хочу найти средь лугов просторных
Листики щавеля.
Я не спать хочу, а видеть воочью
Светлой звезды луч.
Пусть ведет меня днем и ночью,
Пробиваясь сквозь вату туч.
(22.09.04)
* * *
Мне зренье странное дано,
Как пьяному сильно на взводе, —
Не дуло – восьми лепестковый цветок
Увижу, не сущий в природе.
И месяц, что бродит в ночи,
Усиленный прихотью глаза,
Умножен, и в небе торчит,
Как восемь таких же, без buzz’a!
Летящий впотьмах самолет —
Зеркальный шар на дискотеке,
Мерцает свет, несясь вперед,
И опускаю Вием веки.
А звезд – семь-восемь на одну —
Ах, в небесах столпотворенье!
Вот – дал Господь такое зренье —
Наградой, казнью – не пойму.
(23.09.04)
Как пьяному сильно на взводе, —
Не дуло – восьми лепестковый цветок
Увижу, не сущий в природе.
И месяц, что бродит в ночи,
Усиленный прихотью глаза,
Умножен, и в небе торчит,
Как восемь таких же, без buzz’a!
Летящий впотьмах самолет —
Зеркальный шар на дискотеке,
Мерцает свет, несясь вперед,
И опускаю Вием веки.
А звезд – семь-восемь на одну —
Ах, в небесах столпотворенье!
Вот – дал Господь такое зренье —
Наградой, казнью – не пойму.
(23.09.04)
Синь сотворенья
* * *
Smile! Улыбнись. Сложи лицо в улыбку
И сядь за стол.
Возьми перо. Без права на ошибку
Учти гугол.
Введи поправки средних и дисперсий
И прочих дельт,
И взвесь возможность добрых версий
И эвольвент.
(24.09.04)
И сядь за стол.
Возьми перо. Без права на ошибку
Учти гугол.
Введи поправки средних и дисперсий
И прочих дельт,
И взвесь возможность добрых версий
И эвольвент.
(24.09.04)
* * *
Черная Маруся,
Черный воронок.
Выходили, труся,
На ночной звонок.
Выключены фары,
Выключен мотор.
Заскользили кары
Вниз под косогор.
Из-за занавесок,
Не включая свет,
Смотрит недовесок —
Слабый человек.
– Пронеси их мимо,
Господи, спаси,
Не отдай на мыло,
Мимо пронеси!
Шины на дороге
Очертили след.
На твоем пороге
Зажигают свет?
Тридцать минет, сорок
Или шестьдесят, —
Затаились в норах,
Из-за штор глядят,
Как по косогору,
Не включая свет,
Едут вниз моторы
В бесконечность лет.
(25.09.04)
Черный воронок.
Выходили, труся,
На ночной звонок.
Выключены фары,
Выключен мотор.
Заскользили кары
Вниз под косогор.
Из-за занавесок,
Не включая свет,
Смотрит недовесок —
Слабый человек.
– Пронеси их мимо,
Господи, спаси,
Не отдай на мыло,
Мимо пронеси!
Шины на дороге
Очертили след.
На твоем пороге
Зажигают свет?
Тридцать минет, сорок
Или шестьдесят, —
Затаились в норах,
Из-за штор глядят,
Как по косогору,
Не включая свет,
Едут вниз моторы
В бесконечность лет.
(25.09.04)
* * *
Семь лет минутой пронеслись.
И дети взрослые, я – та же.
А правду зеркало расскажет,
Случайно взглядом задержись.
Не зря я не люблю зеркал, —
Сначала комплексы причиной,
Потом – морщина за морщиной,
За ними – черепа оскал.
Смеясь, подмигивает смерть —
Красоткой хочешь в ад слететь?
(27.09.04)
И дети взрослые, я – та же.
А правду зеркало расскажет,
Случайно взглядом задержись.
Не зря я не люблю зеркал, —
Сначала комплексы причиной,
Потом – морщина за морщиной,
За ними – черепа оскал.
Смеясь, подмигивает смерть —
Красоткой хочешь в ад слететь?
(27.09.04)
* * *
До цели пол-шага. И сразу – в кусты.
Безжизненно руки повисли плетями.
Вперед! Цель близка! Что скукожилась ты?
Боишься провала, победы, тюрьмы?
А, может, обвита страшилок сетями?
Распутайся, взвесь. Может, цель и не в том,
Не страх/неуверенность, может быть, держат.
Инстинкту послушны, сомненья корежат
И шепчут тихонько: Давай, отойдем.
Давай, отойдем. Медных труб испытанье
Пройти не сумеет слабеющий дух.
Пока поэтический дар не потух,
Спеши описать своих дней проживанье.
Спеши записать, если в силах писать,
Как солнце светило, как дождь поливает,
Как бедное сердце негромко страдает.
И богово – Богу успеешь отдать.
(29.09.04)
Безжизненно руки повисли плетями.
Вперед! Цель близка! Что скукожилась ты?
Боишься провала, победы, тюрьмы?
А, может, обвита страшилок сетями?
Распутайся, взвесь. Может, цель и не в том,
Не страх/неуверенность, может быть, держат.
Инстинкту послушны, сомненья корежат
И шепчут тихонько: Давай, отойдем.
Давай, отойдем. Медных труб испытанье
Пройти не сумеет слабеющий дух.
Пока поэтический дар не потух,
Спеши описать своих дней проживанье.
Спеши записать, если в силах писать,
Как солнце светило, как дождь поливает,
Как бедное сердце негромко страдает.
И богово – Богу успеешь отдать.
(29.09.04)
* * *
Золотая шуба,
Истинный мутон,
Весила, голуба,
Более двух тонн.
Тоненькая шея
Из воротника.
Дальняя аллея, —
Шорох ветерка.
Женская недоля —
Длинные власы —
Придавило волю
Тяжестью косы.
Сбрось же тяжесть шубы,
Срежь свою косу, —
Любо иль нелюбо —
За море несу.
Там свои заботы,
Там своя печаль.
Шубе нет работы,
Истинный мутон,
Весила, голуба,
Более двух тонн.
Тоненькая шея
Из воротника.
Дальняя аллея, —
Шорох ветерка.
Женская недоля —
Длинные власы —
Придавило волю
Тяжестью косы.
Сбрось же тяжесть шубы,
Срежь свою косу, —
Любо иль нелюбо —
За море несу.
Там свои заботы,
Там своя печаль.
Шубе нет работы,