Страница:
Конечно, изначальная идея о том, что зло возникло из непрестанного усложнения однородной материи, которая принимает форму и все более дифференцируется, по мере того как эта форма становится физически все более совершенной, – эта идея имеет эзотерический аспект, который, похоже, остался незамеченным современными пессимистами. Однако формальная сторона идей Будды стала предметом спекуляций у всех мыслящих народов древности. Даже в самой Индии первозданная мысль, лежащая в основании уже упомянутой формулы, была искажена многочисленными сектами и свелась к обрядовым, чисто догматическим ритуальным формам хатха йоги, в отличие от философской ведантической раджа йоги. Языческие и христианские экзотерические спекуляции, включая средневековый монашеский аскетизм, выжали все, что могли, из этой изначально благородной идеи, подчинив ее своим узким сектантским воззрениям. Их ложные представления о материи привели к тому, что с давних времен женщина отождествлялась со злом и материальностью (хотя римская католическая церковь и почитает Деву Марию).
Последнее применение немецкими пессимистами неправильно понятой индийской формулы весьма оригинально и, как мы увидим, довольно неожиданно. Попытка провести аналогию между в высшей степени метафизическим учением и дарвиновской теорией физической эволюции представляется довольно безнадежной задачей. Тем более что теория естественного отбора не предполагает какого-либо мыслимого уничтожения Бытия, а, напротив, говорит о непрерывном развитии жизни. Тем не менее, изобретательность немцев позволила им посредством научных парадоксов и многочисленных софизмов придать такой аналогии видимость философской истины. Сам древний индийский принцип также не избежал претензий со стороны современных пессимистов. Счастливый создатель теории о том, что зло ведет свою историю от протоплазменной амебы, размножившейся простым делением, утратив тем самым свою изначальную незапятнанную гомогенность, в своей новой книге предъявил права на архаическую арийскую формулу. Превознося ее философию и глубину древних воззрений, он заявляет, что она должна рассматриваться «как глубочайшая из истин, отнятая древними мудрецами у современной мысли»!!
Таким образом, «современная мысль» ставит глубоко религиозный пантеизм индуистской и буддистской философии рядом со случайными причудами пессимистического материалиста и даже отождествляет их. При этом не принимается в расчет глубочайшая пропасть, их разделяющая. Не имеет значения, что пантеист, не признавая в проявленном Космосе никакой реальности и рассматривая его как простую иллюзию чувств, должен и в своем собственном существовании видеть лишь клубок иллюзий. Когда же он говорит о способах избежать страданий объективной жизни, то его взгляд на эти страдания и причины, побуждающие положить конец существованию, полностью отличен от взглядов пессимиста-материалиста. Для него боль и страдания – это иллюзии, результат невежества и привязанности к этой жизни. Потому-то он и стремится к вечной неизменной жизни и абсолютному сознанию в состоянии Нирваны, тогда как европейский пессимист, принимая «зло» жизни как реальность, стремится (когда у него есть время стремиться к чему-либо, кроме вышеуказанной земной реальности) к уничтожению «существования», как он это называет. Для философа реально существует только одна жизнь – блаженство Нирваны, состояния, отличного по качеству, а не только по степени, от какого-либо другого плана сознания в проявленной Вселенной. Пессимист называет Нирвану предрассудком, считая ее просто «прекращением жизни», жизни, начинающейся и заканчивающейся для него на земле. Пантеист игнорирует в своих духовных устремлениях неделимое однородное единство, на котором сейчас делает такой капитал немецкий пессимизм. Он знает и верит только в непосредственную причину этого единства, вечную и всегда действующую, ибо Единое не сотворено, или, скорее, не эволюционирует. А посему все его усилия направлены на скорейшее возможное соединение с ним и возвращение к пред-изначальному состоянию после странствования по иллюзорной цепи воображаемых жизней с их фантасмагорией чувственного восприятия.
Такой пантеизм может расцениваться как «пессимистический» лишь теми, кто верит в личную предопределенность, теми, кто противопоставляет отрицанию реальности всего «сотворенного» – то есть обусловленного и ограниченного – свою собственную слепую и нефилософскую веру. Восточная мысль не занимается выискиванием зла в каждом фундаментальном законе и проявлении жизни и умножением числа жизненных явлений на количество бед, зачастую воображаемых. Восточный пантеизм просто подчиняется неизбежному и стремится, насколько это возможно, исключить из своей жизни как можно больше последующих «падений в перерождения», избегая создания новых кармических причин. Буддийскому философу известно, что продолжительность цепочки жизней всякого человеческого существа, пока он не достигает Нирваны «искусственным путем» (как говорится в Каббале: «Царство Божье силой берется»), аллегорически выражается 49 днями, которые Гаутама Будда провел под деревом Бодхи. А индусский мудрец знает, в свою очередь, что он сначала должен зажечь, а затем потушить 49 огней[7], прежде чем достигнет конечного освобождения. Зная это, и философ, и мудрец спокойно ожидают естественного часа освобождения, тогда как их несчастный подражатель – европейский пессимист – всегда готов как прочитать проповедь, так и совершить самоубийство. Не ведающий о бесчисленных головах гидры существования, он не способен чувствовать философское презрение к жизни так, как он чувствует его к смерти, и следовать в этом мудрому примеру своего восточного собрата.
Таким образом, философский пантеизм очень сильно отличается от современного пессимизма. Первый основывается на верном понимании таинств Бытия, последний же в действительности представляет собой лишь еще одну систему зла, добавленную нездоровой фантазией к и без того громадному количеству подлинных социальных бед. На самом деле пессимизм не является философией; это, скорее, просто систематическое злословие по поводу жизни и существования, желчные излияния желудочного больного или же неизлечимого ипохондрика. И ни одной параллели нельзя провести между этими двумя системами мысли.
Семена зла и страданий были, очевидно, первым результатом и следствием гетерогенности проявленной Вселенной. Во всяком случае, они лишь иллюзия, порожденная законом контрастов, основным законом природы. Ни добро, ни зло не существовали бы, если бы не свет, который они излучают. Существование Бытия в любой форме, от самого сотворения являющего эти контрасты, и зла, господствующего во Вселенной благодаря поклонению Эго, то есть эгоизму, глубокая восточная метафора рассматривает как искупление ошибки Природы, а человеческая душа (psyche) считается с того времени козлом отпущения и жертвой бессознательной Сверхдуши. Но такое положение породило мудрость, а не пессимизм. Невежество – только добровольное мученичество, а настоящим учителем естественного пессимизма является знание. Постепенно пессимизм сделался врожденным, превратился в передаваемый по наследству атавизм. Он неизменно присутствует в каждом из нас, сколь бы скрытым и тихим ни был его голос вначале. Даже среди первых радостей бытия, в молодости, когда мы еще полны жизненных сил, каждый из нас уже склонен в печали, после неудачи или при внезапном появлении черной тучи на горизонте обвинять в этом жизнь, воспринимать ее как тяжкую ношу и проклинать свое существование. Это показывает, что пессимизм у нас в крови, и в то же время он плод нашего невежества. По мере того как численность человечества растет, вместе с ним множатся страдания, боль и горечь, что является естественным результатом роста числа их источников. Мы живем в атмосфере уныния и разочарования, но это происходит оттого, что наши взоры неизменно опущены и прикованы к земле со всеми ее физическими и грубыми материальными проявлениями. Если бы вместо этого на протяжении своего жизненного пути человек взглянул, нет, не на небо, – это просто образное выражение, а внутрь самого себя и сосредоточил свое внимание на внутреннем человеке, тогда бы он очень скоро освободился от колец великой змеи иллюзии. Тогда его жизнь с пеленок и до самой смерти стоила бы того, чтобы прожить ее, даже в самые худшие ее периоды.
Пессимизм – это хроническое подозревание во всем скрытого зла, но он также имеет двойственную природу и может приносить разные плоды. Пессимизм – естественная черта физического человека, становящаяся для невежды сущим проклятьем. Для человека духовного это благо, ибо заставляет вернуться на верный путь и ведет к открытию другой столь же основополагающей истины: все в этом мире – лишь подготовка, ибо является преходящим. Это как щель в мрачных тюремных стенах нашей земной жизни: через нее к нам проникает лучик света из вечного жилища, освещая внутренние чувства и нашептывая узнику в его клетке о происхождении и двойственной тайне нашего существования. В то же время пессимизм – молчаливое доказательство присутствия в человеке того, о чем он знает, хотя ему никто не говорил, – что по ту сторону проклятия его земных жизней есть другая, лучшая жизнь.
Такое исключительно метафизическое объяснение проблемы зла и его происхождения не имеет ничего общего с физическими законами. Поскольку оно принадлежит всецело духовной части человека, подходить к этому по-любительски поверхностно гораздо опаснее, нежели просто игнорировать его. Ибо, так как это лежит в основании этики Гаутамы Будды, а сейчас попало в руки современных филистеров от материализма, смешение этих двух систем «пессимистической» мысли может привести лишь к ментальному самоубийству, если не к еще худшим последствиям.
Восточная мудрость учит нас, что дух должен пройти тяжелое испытание воплощения и жизни и быть крещенным материей, прежде чем обретет опыт и знания. Только после этого он принимает крещение души, или самосознания, и может вернуться к изначальному божественному состоянию, прибавив к нему опыт, венчающийся всеведением. Иными словами, он может вернуться к первичному состоянию однородности изначальной сущности, только собрав плоды Кармы. Лишь она способна создать абсолютно сознательное божество, не более чем на одну ступень отстоящее от Абсолютного Всего.
Даже согласно тексту Библии, зло должно было существовать до Адама и Евы, которые, следовательно, не повинны в первородном грехе. Ведь если бы зло и грех не существовали до них, то не могло бы существовать ни Змея-искусителя, ни Древа познания добра и зла в Эдеме. Описание этой яблони дано в стихе, где Адам и Ева вкусили от запретного плода: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они» очень много помимо того, что сами они наги. Здесь прямо показано, что чрезмерные знания о материи – уже зло.
Это так, и наш долг – изучить и опровергнуть новую пагубную теорию. До сей поры пессимизм удерживал свои позиции в области философии и метафизики, не претендуя на вторжение в сферу чисто физической науки, такой, как дарвинизм. Теория эволюции стала сегодня почти универсальной, и нет школы (кроме воскресных и миссионерских), которую бы это не коснулось, где ее не преподавали бы с большими или меньшими отступлениями от первоначальной формулировки. С другой стороны, нет учения, которым злоупотребляли бы больше и использовали в своих целях чаще, чем теория эволюции, особенно когда ее основные законы применяются для решения наиболее сложных и отвлеченных проблем многогранного человеческого бытия. Там, где «боятся ступать» психология и даже философия, материалистическая биология пускает в ход кувалду своих поверхностных аналогий и предвзятых заключений. Хуже всего то, что, провозглашая человека всего-навсего высшим животным, она отстаивает это право как неоспоримо принадлежащее к области науки об эволюции. Абсурдные парадоксы в этой сфере сейчас уже не «падают каплями», а «льются потоком». Так как «человек есть мера всех вещей», следовательно, он измеряется и анализируется в сравнении с животным. Один немецкий материалист объявляет духовное и психическое развитие законной собственностью физиологии и биологии, а тайны эмбриологии и зоологии – единственно способными решить загадки человеческого сознания и происхождения души[8]. А другой находит оправдание самоубийству на примере животных, которые, устав от жизни, морят себя голодом и умирают[9].
До сих пор у пессимизма, несмотря на изобилие и яркость его парадоксов, было слабое место, а именно – отсутствие какой бы то ни было реальной основы, на которую он мог бы опереться. Его приверженцы не имели ориентира, живой идеи, служащей им маяком и помогающей обойти отмели жизни, реальные или мнимые, так щедро созданные ими же самими – обвинениями в адрес жизни и бытия. Все, что они могли, – это полагаться на своих представителей, занимающих их время если не с пользой, то, по крайней мере, весьма оригинально: привязыванием многочисленных и разнообразных жизненных невзгод к метафизическим построениям великих немецких мыслителей, таких, как Шопенгауэр и Гартман. Они подобны малым детям, привязывающим цветные хвосты бумажным змеям, сделанным ребятами постарше, и радующимся, видя, как они поднимаются в воздух. Но сейчас их программа будет изменяться, ибо пессимисты нашли кое-что другое, более основательное и надежное, хотя и менее философское, чем метафизические змеи Шопенгауэра, чтобы прицеплять к нему хвосты своих стенаний и заупокойных песнопений. Тот день, когда они соглашались со взглядами этого философа, считавшего Универсальную Волю виновницей всего мирового зла, прошел безвозвратно. Больше они не удовлетворяются и туманным гартмановским «Бессознательным». Они прилежно искали более подходящую и не столь метафизическую почву для построения своей философии пессимизма. И вот их усилия вознаграждены – они открыли причину всеобщего страдания в фундаментальных законах физического развития. Зло будет теперь связываться не с туманным призраком, называемым «Волей», но со вполне реальным и очевидным фактом; и впредь пессимистов будут тянуть на буксире эволюционисты.
Основной довод их представителя был сформулирован в начальной фразе этой статьи. Вселенная, как и все, что в ней есть, возникла как следствие распада «Единства на Множество». Такая довольно туманная интерпретация индийской формулы, как я уже показала, по мнению пессимистов, не содержит указания на одно Единство, на абстракцию, названную в Ведах Парабрахманом. Иначе, конечно, я не употребила бы слово «распад». Оно не связано ни с Мулапракрити, или «Покрывалом» Парабрахмана, ни даже с первой проявленной изначальной материей, выделенной только путем умозаключения, как явствует из толкования доктора Майнландера. Речь идет главным образом лишь только о земной протоплазме. В данном случае абсолютно игнорируется дух божества, очевидно, вследствие необходимости представить все вышеизложенное «законной сферой владения физической науки».
Коротко говоря, заявляется, что эта освященная веками формула имеет свое основание и оправдание в той теории, что «из нескольких, возможно, даже из единственной простейшей формы природы» постепенно развились «все различные животные и растения, живущие сегодня, и все организмы, когда-либо жившие на Земле» (Дарвин). Нас уверяют, что эта научная аксиома служит подтверждением и доказательством индийского философского принципа. Что же это за аксиома? Наука утверждает, что те последовательные превращения, которые должно пройти семя – станет ли оно затем деревом, яйцом или животным, – состоят в каждом случае не в чем ином, как в трансформации структуры семени, то есть превращении гомогенной формы в гетерогенную, сложную. Это та научная истина, которая поверяет индийскую формулу формулой эволюционистов, отождествляя их, и таким образом «возвеличивает» древнюю мудрость, признавая ее достойной внимания современной материалистической мысли.
Данная философская формула, объясняет наш пессимист, не просто подтверждается особым развитием отдельных видов, но она проявляется как в общем, так и в частном. Доказательством ее истинности служит развитие и эволюция Вселенной, а также нашей планеты. Короче говоря, рождение, рост и развитие всего органического мира призваны доказать истинность древней мудрости. При переходе от всеобщего к частному обнаруживается, что органический мир подчинен тому же закону вечного и все возрастающего совершенствования, перехода от единства ко множественности как «основной формуле эволюции жизни». Даже развитие народов, социальной жизни, общественных институтов, развитие языков, искусств и наук, – все неизбежно и неотвратимо следует всеобъемлющему «закону распада единства на множество и превращения однородного в многообразное».
Но, следуя за индийской мудростью, наш автор позволяет себе некоторые преувеличения, переиначивая этот основной закон на свой лад. Он связывает его даже с историческими судьбами человечества. Он делает их средством и доказательством истинности этой индийской мысли. Он утверждает, что человечество как единое целое по мере своего эволюционного развития и деления на части, каждая из которых становится отдельной и независимой ветвью единого, уходит все дальше и дальше от изначального здорового и гармоничного единства. Возникающие при этом сложности в общественных и личных устоях и отношениях ведут к ослаблению жизненных сил, к упадку энергии чувств и к разрушению того интегрального единства, без которого невозможно существование внутренней гармонии. А отсутствие такой гармонии порождает внутренний разлад, становящийся причиной величайших душевных страданий. Зло коренится в самой природе эволюции жизни и в ее усложнении. Каждый из этих шагов вперед оказывается в то же самое время и шагом к уменьшению ее энергии и ведет к пассивной апатии. Таков неизбежный результат, говорит наш пессимист, эволюционного усложнения жизни, поскольку эволюция, или развитие, есть переход от гомогенного к гетерогенному распылению единого на множественное и т. д. Этот ужасный закон универсален, ему подчинено всякое творение, от бесконечно малого до человека, ибо это, по его словам, основной закон Природы.
Именно этот односторонний взгляд на физическую природу, которого придерживается немецкий автор, без единой мысли о ее духовном и психическом аспекте, и предопределяет неизбежную неудачу его школы. Вопрос не в том, могут или не могут вышеупомянутый закон и его роковые последствия быть применены в определенных случаях к росту и развитию животных видов и самого человека. Вопрос в том, является ли этот закон действительно всеобщим и фундаментальным, поскольку это базис и опора всей новой теории пессимистического направления. Мы хотели бы знать, объемлет ли эта основная формула эволюции весь процесс роста и развития в его целостности, а также относится ли она к области физической науки или нет. Если, как говорит Майнландер, это «не что иное как переход от гомогенного состояния к гетерогенному», тогда остается доказать, что именно данный процесс «обуславливает возникновение той сложной комбинации тканей и органов, из коих состоит совершенное животное или растение».
Как уже отмечали некоторые критики «Пессимизма и прогресса», немецкий пессимист ни на секунду не позволяет себе усомниться в этом. Его предполагаемое открытие и учение «основаны на его уверенности в том, что развитие и основной закон сложного процесса организации являются лишь одним, а именно – превращением единства во множество». Отсюда отождествление этого процесса с распадом, разложением и упадком всех сил и энергий. Майнландер был бы прав в своих аналогиях, если бы закон разделения однородного на разнородное действительно представлял собой основной закон развития жизни. Однако эта идея совершенно ошибочна, как с метафизической, так и с физической точки зрения. Эволюция идет не прямолинейно; так же как и любой другой процесс в природе, она протекает циклично. Витки циклических повторений подобны кольцам Змеи Вечности, заглатывающей свой хвост. Именно в этом индийская формула, являющаяся учением Тайной Доктрины, подтверждается естественными науками и особенно биологией.
Вот что мы читаем в «Научных письмах» анонимного русского автора и критика: «В эволюции отдельных индивидов, в развитии органического мира, всей Вселенной, как и в росте и развитии нашей планеты, – короче, всюду, где имеет место процесс прогрессирующего усложнения, мы найдем, помимо перехода от единства к множественности, от однородности к многообразию, также и обратные изменения – превращение множественности в единство, гетерогенного в гомогенное… Тщательное изучение указанного процесса прогрессирующего усложнения показало, что в нем имеет место не только разделение на части, но также и их взаимное поглощение… Когда группа клеток, сливаясь с другими, объединяется в однородное целое, образуя мышечные волокна, мышечную ткань, другие формируют костные, нервные и иные ткани. То же самое происходит и при формировании растений…»
В данном случае материальная Природа повторяет закон, действующий в развитии психическом и духовном: эти линии развития движутся вниз, чтобы затем вновь подняться и слиться в исходной точке своего движения. «Однородная образующая масса или вещество, разделенное на части, постепенно трансформируется в гетерогенную; затем, когда эти части сливаются в гармоническом единстве, начинается обратный процесс, реинволюция, и разнородные части постепенно возвращаются к своему изначальному состоянию».
Пессимизм не встречает большой поддержки и в чистом материализме, так как последний до сей поры не утратил своей явной оптимистической окраски. Его апологеты никогда не стеснялись глумиться над теологическим почитанием «славы Господа и всех его творений». Бюхнер бросает упрек пантеисту, который видит в столь «злом и нелепом» мире проявление Абсолюта. Но в общем материалисты допускают перевес добра над злом, возможно, в качестве амортизатора для любого «суеверного» стремления к поискам лучшего мира и надежды на него. Сколь бы узкой ни была их точка зрения и ограниченным – их духовный горизонт, они в целом не видят повода для разочарований из-за такого положения вещей. Пессимисты-пантеисты, однако, никогда не переставали утверждать, что разочарование в сознательном существовании – единственное закономерное следствие атеистического отрицания. Такое мнение, конечно, аксиоматично или же должно быть таковым. Если «в этой жизни существует лишь надежда», то трагедия жизни совершенно лишена каких бы то ни было оснований (причин Бытия), и увековечивать эту драму столь же глупо, сколь и бесполезно.
То обстоятельство, что сделанные пессимизмом заключения были в конце концов приняты некоторыми писателями-атеистами, является поразительной чертой нашего дня и еще одним знамением этого времени. Оно иллюстрирует тот трюизм, что пустота, образовавшаяся в результате современного научного отрицания, не может и никогда не сможет быть заполнена холодными перспективами, предлагаемыми в качестве компенсации оптимистам. Контианская теория «энтузиазма человечества» со своим уничтожением расы вследствие «медленного угасания солнечных огней» (если, конечно, они действительно угасают) в исчисленное физической наукой время является весьма слабой. Если вся боль, все существующие сейчас страдания, вся жестокая борьба за существование и сопутствующие им ужасы ни к чему не ведут, если Человек является просто чем-то мимолетным, просто игрушкой слепых сил, то зачем затягивать весь этот фарс? «Бесконечное однообразие материи, силы и закона» лишь подталкивает миллионы копошащихся человеческих существ к вечному забвению, чтобы в конечном итоге исчезнуть, не оставив следов или памяти о прошлом, когда все вернется в смутный огненный туман, из которого когда-то возникло. Земная жизнь сама по себе не является целью. Она окутана мраком и страданием. Поэтому не кажется странным, что «нигилист», чья душа слепа, предпочтет пессимизм Шопенгауэра необоснованному оптимизму Штрауса и его последователей, который, несмотря ни на что, напоминает животные восторги молодого осла перед чертополохом.
Последнее применение немецкими пессимистами неправильно понятой индийской формулы весьма оригинально и, как мы увидим, довольно неожиданно. Попытка провести аналогию между в высшей степени метафизическим учением и дарвиновской теорией физической эволюции представляется довольно безнадежной задачей. Тем более что теория естественного отбора не предполагает какого-либо мыслимого уничтожения Бытия, а, напротив, говорит о непрерывном развитии жизни. Тем не менее, изобретательность немцев позволила им посредством научных парадоксов и многочисленных софизмов придать такой аналогии видимость философской истины. Сам древний индийский принцип также не избежал претензий со стороны современных пессимистов. Счастливый создатель теории о том, что зло ведет свою историю от протоплазменной амебы, размножившейся простым делением, утратив тем самым свою изначальную незапятнанную гомогенность, в своей новой книге предъявил права на архаическую арийскую формулу. Превознося ее философию и глубину древних воззрений, он заявляет, что она должна рассматриваться «как глубочайшая из истин, отнятая древними мудрецами у современной мысли»!!
Таким образом, «современная мысль» ставит глубоко религиозный пантеизм индуистской и буддистской философии рядом со случайными причудами пессимистического материалиста и даже отождествляет их. При этом не принимается в расчет глубочайшая пропасть, их разделяющая. Не имеет значения, что пантеист, не признавая в проявленном Космосе никакой реальности и рассматривая его как простую иллюзию чувств, должен и в своем собственном существовании видеть лишь клубок иллюзий. Когда же он говорит о способах избежать страданий объективной жизни, то его взгляд на эти страдания и причины, побуждающие положить конец существованию, полностью отличен от взглядов пессимиста-материалиста. Для него боль и страдания – это иллюзии, результат невежества и привязанности к этой жизни. Потому-то он и стремится к вечной неизменной жизни и абсолютному сознанию в состоянии Нирваны, тогда как европейский пессимист, принимая «зло» жизни как реальность, стремится (когда у него есть время стремиться к чему-либо, кроме вышеуказанной земной реальности) к уничтожению «существования», как он это называет. Для философа реально существует только одна жизнь – блаженство Нирваны, состояния, отличного по качеству, а не только по степени, от какого-либо другого плана сознания в проявленной Вселенной. Пессимист называет Нирвану предрассудком, считая ее просто «прекращением жизни», жизни, начинающейся и заканчивающейся для него на земле. Пантеист игнорирует в своих духовных устремлениях неделимое однородное единство, на котором сейчас делает такой капитал немецкий пессимизм. Он знает и верит только в непосредственную причину этого единства, вечную и всегда действующую, ибо Единое не сотворено, или, скорее, не эволюционирует. А посему все его усилия направлены на скорейшее возможное соединение с ним и возвращение к пред-изначальному состоянию после странствования по иллюзорной цепи воображаемых жизней с их фантасмагорией чувственного восприятия.
Такой пантеизм может расцениваться как «пессимистический» лишь теми, кто верит в личную предопределенность, теми, кто противопоставляет отрицанию реальности всего «сотворенного» – то есть обусловленного и ограниченного – свою собственную слепую и нефилософскую веру. Восточная мысль не занимается выискиванием зла в каждом фундаментальном законе и проявлении жизни и умножением числа жизненных явлений на количество бед, зачастую воображаемых. Восточный пантеизм просто подчиняется неизбежному и стремится, насколько это возможно, исключить из своей жизни как можно больше последующих «падений в перерождения», избегая создания новых кармических причин. Буддийскому философу известно, что продолжительность цепочки жизней всякого человеческого существа, пока он не достигает Нирваны «искусственным путем» (как говорится в Каббале: «Царство Божье силой берется»), аллегорически выражается 49 днями, которые Гаутама Будда провел под деревом Бодхи. А индусский мудрец знает, в свою очередь, что он сначала должен зажечь, а затем потушить 49 огней[7], прежде чем достигнет конечного освобождения. Зная это, и философ, и мудрец спокойно ожидают естественного часа освобождения, тогда как их несчастный подражатель – европейский пессимист – всегда готов как прочитать проповедь, так и совершить самоубийство. Не ведающий о бесчисленных головах гидры существования, он не способен чувствовать философское презрение к жизни так, как он чувствует его к смерти, и следовать в этом мудрому примеру своего восточного собрата.
Таким образом, философский пантеизм очень сильно отличается от современного пессимизма. Первый основывается на верном понимании таинств Бытия, последний же в действительности представляет собой лишь еще одну систему зла, добавленную нездоровой фантазией к и без того громадному количеству подлинных социальных бед. На самом деле пессимизм не является философией; это, скорее, просто систематическое злословие по поводу жизни и существования, желчные излияния желудочного больного или же неизлечимого ипохондрика. И ни одной параллели нельзя провести между этими двумя системами мысли.
Семена зла и страданий были, очевидно, первым результатом и следствием гетерогенности проявленной Вселенной. Во всяком случае, они лишь иллюзия, порожденная законом контрастов, основным законом природы. Ни добро, ни зло не существовали бы, если бы не свет, который они излучают. Существование Бытия в любой форме, от самого сотворения являющего эти контрасты, и зла, господствующего во Вселенной благодаря поклонению Эго, то есть эгоизму, глубокая восточная метафора рассматривает как искупление ошибки Природы, а человеческая душа (psyche) считается с того времени козлом отпущения и жертвой бессознательной Сверхдуши. Но такое положение породило мудрость, а не пессимизм. Невежество – только добровольное мученичество, а настоящим учителем естественного пессимизма является знание. Постепенно пессимизм сделался врожденным, превратился в передаваемый по наследству атавизм. Он неизменно присутствует в каждом из нас, сколь бы скрытым и тихим ни был его голос вначале. Даже среди первых радостей бытия, в молодости, когда мы еще полны жизненных сил, каждый из нас уже склонен в печали, после неудачи или при внезапном появлении черной тучи на горизонте обвинять в этом жизнь, воспринимать ее как тяжкую ношу и проклинать свое существование. Это показывает, что пессимизм у нас в крови, и в то же время он плод нашего невежества. По мере того как численность человечества растет, вместе с ним множатся страдания, боль и горечь, что является естественным результатом роста числа их источников. Мы живем в атмосфере уныния и разочарования, но это происходит оттого, что наши взоры неизменно опущены и прикованы к земле со всеми ее физическими и грубыми материальными проявлениями. Если бы вместо этого на протяжении своего жизненного пути человек взглянул, нет, не на небо, – это просто образное выражение, а внутрь самого себя и сосредоточил свое внимание на внутреннем человеке, тогда бы он очень скоро освободился от колец великой змеи иллюзии. Тогда его жизнь с пеленок и до самой смерти стоила бы того, чтобы прожить ее, даже в самые худшие ее периоды.
Пессимизм – это хроническое подозревание во всем скрытого зла, но он также имеет двойственную природу и может приносить разные плоды. Пессимизм – естественная черта физического человека, становящаяся для невежды сущим проклятьем. Для человека духовного это благо, ибо заставляет вернуться на верный путь и ведет к открытию другой столь же основополагающей истины: все в этом мире – лишь подготовка, ибо является преходящим. Это как щель в мрачных тюремных стенах нашей земной жизни: через нее к нам проникает лучик света из вечного жилища, освещая внутренние чувства и нашептывая узнику в его клетке о происхождении и двойственной тайне нашего существования. В то же время пессимизм – молчаливое доказательство присутствия в человеке того, о чем он знает, хотя ему никто не говорил, – что по ту сторону проклятия его земных жизней есть другая, лучшая жизнь.
Такое исключительно метафизическое объяснение проблемы зла и его происхождения не имеет ничего общего с физическими законами. Поскольку оно принадлежит всецело духовной части человека, подходить к этому по-любительски поверхностно гораздо опаснее, нежели просто игнорировать его. Ибо, так как это лежит в основании этики Гаутамы Будды, а сейчас попало в руки современных филистеров от материализма, смешение этих двух систем «пессимистической» мысли может привести лишь к ментальному самоубийству, если не к еще худшим последствиям.
Восточная мудрость учит нас, что дух должен пройти тяжелое испытание воплощения и жизни и быть крещенным материей, прежде чем обретет опыт и знания. Только после этого он принимает крещение души, или самосознания, и может вернуться к изначальному божественному состоянию, прибавив к нему опыт, венчающийся всеведением. Иными словами, он может вернуться к первичному состоянию однородности изначальной сущности, только собрав плоды Кармы. Лишь она способна создать абсолютно сознательное божество, не более чем на одну ступень отстоящее от Абсолютного Всего.
Даже согласно тексту Библии, зло должно было существовать до Адама и Евы, которые, следовательно, не повинны в первородном грехе. Ведь если бы зло и грех не существовали до них, то не могло бы существовать ни Змея-искусителя, ни Древа познания добра и зла в Эдеме. Описание этой яблони дано в стихе, где Адам и Ева вкусили от запретного плода: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они» очень много помимо того, что сами они наги. Здесь прямо показано, что чрезмерные знания о материи – уже зло.
Это так, и наш долг – изучить и опровергнуть новую пагубную теорию. До сей поры пессимизм удерживал свои позиции в области философии и метафизики, не претендуя на вторжение в сферу чисто физической науки, такой, как дарвинизм. Теория эволюции стала сегодня почти универсальной, и нет школы (кроме воскресных и миссионерских), которую бы это не коснулось, где ее не преподавали бы с большими или меньшими отступлениями от первоначальной формулировки. С другой стороны, нет учения, которым злоупотребляли бы больше и использовали в своих целях чаще, чем теория эволюции, особенно когда ее основные законы применяются для решения наиболее сложных и отвлеченных проблем многогранного человеческого бытия. Там, где «боятся ступать» психология и даже философия, материалистическая биология пускает в ход кувалду своих поверхностных аналогий и предвзятых заключений. Хуже всего то, что, провозглашая человека всего-навсего высшим животным, она отстаивает это право как неоспоримо принадлежащее к области науки об эволюции. Абсурдные парадоксы в этой сфере сейчас уже не «падают каплями», а «льются потоком». Так как «человек есть мера всех вещей», следовательно, он измеряется и анализируется в сравнении с животным. Один немецкий материалист объявляет духовное и психическое развитие законной собственностью физиологии и биологии, а тайны эмбриологии и зоологии – единственно способными решить загадки человеческого сознания и происхождения души[8]. А другой находит оправдание самоубийству на примере животных, которые, устав от жизни, морят себя голодом и умирают[9].
До сих пор у пессимизма, несмотря на изобилие и яркость его парадоксов, было слабое место, а именно – отсутствие какой бы то ни было реальной основы, на которую он мог бы опереться. Его приверженцы не имели ориентира, живой идеи, служащей им маяком и помогающей обойти отмели жизни, реальные или мнимые, так щедро созданные ими же самими – обвинениями в адрес жизни и бытия. Все, что они могли, – это полагаться на своих представителей, занимающих их время если не с пользой, то, по крайней мере, весьма оригинально: привязыванием многочисленных и разнообразных жизненных невзгод к метафизическим построениям великих немецких мыслителей, таких, как Шопенгауэр и Гартман. Они подобны малым детям, привязывающим цветные хвосты бумажным змеям, сделанным ребятами постарше, и радующимся, видя, как они поднимаются в воздух. Но сейчас их программа будет изменяться, ибо пессимисты нашли кое-что другое, более основательное и надежное, хотя и менее философское, чем метафизические змеи Шопенгауэра, чтобы прицеплять к нему хвосты своих стенаний и заупокойных песнопений. Тот день, когда они соглашались со взглядами этого философа, считавшего Универсальную Волю виновницей всего мирового зла, прошел безвозвратно. Больше они не удовлетворяются и туманным гартмановским «Бессознательным». Они прилежно искали более подходящую и не столь метафизическую почву для построения своей философии пессимизма. И вот их усилия вознаграждены – они открыли причину всеобщего страдания в фундаментальных законах физического развития. Зло будет теперь связываться не с туманным призраком, называемым «Волей», но со вполне реальным и очевидным фактом; и впредь пессимистов будут тянуть на буксире эволюционисты.
Основной довод их представителя был сформулирован в начальной фразе этой статьи. Вселенная, как и все, что в ней есть, возникла как следствие распада «Единства на Множество». Такая довольно туманная интерпретация индийской формулы, как я уже показала, по мнению пессимистов, не содержит указания на одно Единство, на абстракцию, названную в Ведах Парабрахманом. Иначе, конечно, я не употребила бы слово «распад». Оно не связано ни с Мулапракрити, или «Покрывалом» Парабрахмана, ни даже с первой проявленной изначальной материей, выделенной только путем умозаключения, как явствует из толкования доктора Майнландера. Речь идет главным образом лишь только о земной протоплазме. В данном случае абсолютно игнорируется дух божества, очевидно, вследствие необходимости представить все вышеизложенное «законной сферой владения физической науки».
Коротко говоря, заявляется, что эта освященная веками формула имеет свое основание и оправдание в той теории, что «из нескольких, возможно, даже из единственной простейшей формы природы» постепенно развились «все различные животные и растения, живущие сегодня, и все организмы, когда-либо жившие на Земле» (Дарвин). Нас уверяют, что эта научная аксиома служит подтверждением и доказательством индийского философского принципа. Что же это за аксиома? Наука утверждает, что те последовательные превращения, которые должно пройти семя – станет ли оно затем деревом, яйцом или животным, – состоят в каждом случае не в чем ином, как в трансформации структуры семени, то есть превращении гомогенной формы в гетерогенную, сложную. Это та научная истина, которая поверяет индийскую формулу формулой эволюционистов, отождествляя их, и таким образом «возвеличивает» древнюю мудрость, признавая ее достойной внимания современной материалистической мысли.
Данная философская формула, объясняет наш пессимист, не просто подтверждается особым развитием отдельных видов, но она проявляется как в общем, так и в частном. Доказательством ее истинности служит развитие и эволюция Вселенной, а также нашей планеты. Короче говоря, рождение, рост и развитие всего органического мира призваны доказать истинность древней мудрости. При переходе от всеобщего к частному обнаруживается, что органический мир подчинен тому же закону вечного и все возрастающего совершенствования, перехода от единства ко множественности как «основной формуле эволюции жизни». Даже развитие народов, социальной жизни, общественных институтов, развитие языков, искусств и наук, – все неизбежно и неотвратимо следует всеобъемлющему «закону распада единства на множество и превращения однородного в многообразное».
Но, следуя за индийской мудростью, наш автор позволяет себе некоторые преувеличения, переиначивая этот основной закон на свой лад. Он связывает его даже с историческими судьбами человечества. Он делает их средством и доказательством истинности этой индийской мысли. Он утверждает, что человечество как единое целое по мере своего эволюционного развития и деления на части, каждая из которых становится отдельной и независимой ветвью единого, уходит все дальше и дальше от изначального здорового и гармоничного единства. Возникающие при этом сложности в общественных и личных устоях и отношениях ведут к ослаблению жизненных сил, к упадку энергии чувств и к разрушению того интегрального единства, без которого невозможно существование внутренней гармонии. А отсутствие такой гармонии порождает внутренний разлад, становящийся причиной величайших душевных страданий. Зло коренится в самой природе эволюции жизни и в ее усложнении. Каждый из этих шагов вперед оказывается в то же самое время и шагом к уменьшению ее энергии и ведет к пассивной апатии. Таков неизбежный результат, говорит наш пессимист, эволюционного усложнения жизни, поскольку эволюция, или развитие, есть переход от гомогенного к гетерогенному распылению единого на множественное и т. д. Этот ужасный закон универсален, ему подчинено всякое творение, от бесконечно малого до человека, ибо это, по его словам, основной закон Природы.
Именно этот односторонний взгляд на физическую природу, которого придерживается немецкий автор, без единой мысли о ее духовном и психическом аспекте, и предопределяет неизбежную неудачу его школы. Вопрос не в том, могут или не могут вышеупомянутый закон и его роковые последствия быть применены в определенных случаях к росту и развитию животных видов и самого человека. Вопрос в том, является ли этот закон действительно всеобщим и фундаментальным, поскольку это базис и опора всей новой теории пессимистического направления. Мы хотели бы знать, объемлет ли эта основная формула эволюции весь процесс роста и развития в его целостности, а также относится ли она к области физической науки или нет. Если, как говорит Майнландер, это «не что иное как переход от гомогенного состояния к гетерогенному», тогда остается доказать, что именно данный процесс «обуславливает возникновение той сложной комбинации тканей и органов, из коих состоит совершенное животное или растение».
Как уже отмечали некоторые критики «Пессимизма и прогресса», немецкий пессимист ни на секунду не позволяет себе усомниться в этом. Его предполагаемое открытие и учение «основаны на его уверенности в том, что развитие и основной закон сложного процесса организации являются лишь одним, а именно – превращением единства во множество». Отсюда отождествление этого процесса с распадом, разложением и упадком всех сил и энергий. Майнландер был бы прав в своих аналогиях, если бы закон разделения однородного на разнородное действительно представлял собой основной закон развития жизни. Однако эта идея совершенно ошибочна, как с метафизической, так и с физической точки зрения. Эволюция идет не прямолинейно; так же как и любой другой процесс в природе, она протекает циклично. Витки циклических повторений подобны кольцам Змеи Вечности, заглатывающей свой хвост. Именно в этом индийская формула, являющаяся учением Тайной Доктрины, подтверждается естественными науками и особенно биологией.
Вот что мы читаем в «Научных письмах» анонимного русского автора и критика: «В эволюции отдельных индивидов, в развитии органического мира, всей Вселенной, как и в росте и развитии нашей планеты, – короче, всюду, где имеет место процесс прогрессирующего усложнения, мы найдем, помимо перехода от единства к множественности, от однородности к многообразию, также и обратные изменения – превращение множественности в единство, гетерогенного в гомогенное… Тщательное изучение указанного процесса прогрессирующего усложнения показало, что в нем имеет место не только разделение на части, но также и их взаимное поглощение… Когда группа клеток, сливаясь с другими, объединяется в однородное целое, образуя мышечные волокна, мышечную ткань, другие формируют костные, нервные и иные ткани. То же самое происходит и при формировании растений…»
В данном случае материальная Природа повторяет закон, действующий в развитии психическом и духовном: эти линии развития движутся вниз, чтобы затем вновь подняться и слиться в исходной точке своего движения. «Однородная образующая масса или вещество, разделенное на части, постепенно трансформируется в гетерогенную; затем, когда эти части сливаются в гармоническом единстве, начинается обратный процесс, реинволюция, и разнородные части постепенно возвращаются к своему изначальному состоянию».
Пессимизм не встречает большой поддержки и в чистом материализме, так как последний до сей поры не утратил своей явной оптимистической окраски. Его апологеты никогда не стеснялись глумиться над теологическим почитанием «славы Господа и всех его творений». Бюхнер бросает упрек пантеисту, который видит в столь «злом и нелепом» мире проявление Абсолюта. Но в общем материалисты допускают перевес добра над злом, возможно, в качестве амортизатора для любого «суеверного» стремления к поискам лучшего мира и надежды на него. Сколь бы узкой ни была их точка зрения и ограниченным – их духовный горизонт, они в целом не видят повода для разочарований из-за такого положения вещей. Пессимисты-пантеисты, однако, никогда не переставали утверждать, что разочарование в сознательном существовании – единственное закономерное следствие атеистического отрицания. Такое мнение, конечно, аксиоматично или же должно быть таковым. Если «в этой жизни существует лишь надежда», то трагедия жизни совершенно лишена каких бы то ни было оснований (причин Бытия), и увековечивать эту драму столь же глупо, сколь и бесполезно.
То обстоятельство, что сделанные пессимизмом заключения были в конце концов приняты некоторыми писателями-атеистами, является поразительной чертой нашего дня и еще одним знамением этого времени. Оно иллюстрирует тот трюизм, что пустота, образовавшаяся в результате современного научного отрицания, не может и никогда не сможет быть заполнена холодными перспективами, предлагаемыми в качестве компенсации оптимистам. Контианская теория «энтузиазма человечества» со своим уничтожением расы вследствие «медленного угасания солнечных огней» (если, конечно, они действительно угасают) в исчисленное физической наукой время является весьма слабой. Если вся боль, все существующие сейчас страдания, вся жестокая борьба за существование и сопутствующие им ужасы ни к чему не ведут, если Человек является просто чем-то мимолетным, просто игрушкой слепых сил, то зачем затягивать весь этот фарс? «Бесконечное однообразие материи, силы и закона» лишь подталкивает миллионы копошащихся человеческих существ к вечному забвению, чтобы в конечном итоге исчезнуть, не оставив следов или памяти о прошлом, когда все вернется в смутный огненный туман, из которого когда-то возникло. Земная жизнь сама по себе не является целью. Она окутана мраком и страданием. Поэтому не кажется странным, что «нигилист», чья душа слепа, предпочтет пессимизм Шопенгауэра необоснованному оптимизму Штрауса и его последователей, который, несмотря ни на что, напоминает животные восторги молодого осла перед чертополохом.