Страница:
-- Поднимайтесь сюда, - граф поманил Алексея к себе, и тот, как птица на манок, пошел к нему, забыв о хозяйке дома.
Голицына закрыла веером смеющиеся губы, наблюдая за мгновенно впавшим в оцепенение гостем. "Да, граф умеет управлять людьми. Неужели этот мальчик в ужасном мундире и есть герой новой эпохи? Что за вздор! Да возьмите любого поручика в гвардии, будет тот же результат. Хорошо еще, что он не плюется на пол и не ковыряет пальцем в носу! И охота графу возиться со сбродом?"
Алексей мало что видел и мало что понимал вокруг себя. Весь вечер был наполнен дивной чарующей музыкой. Орлов раньше и не представлял, как любит ее. Разве можно любить то, чего не знаешь? Оказывается, можно. Вся душа разворачивалась из плотного жгута и трепетала на ветру, как знамя.
Граф то играл сам, то уступал место кому-нибудь из гостей, а иногда пел итальянские арии в паре с какой-нибудь дамой. Орлов сидел в самом дальнем углу, забившись, как мышь в нору, и затравленно глядел по сторонам. Сначала ему было невыразимо стыдно своего по-настоящему нищенского облика рядом с великолепными шелковыми платьями и шитыми золотом камзолами всех этих господ. А ведь он надел лучшее.
Почувствовав состояние гостя - единственного, для кого в сущности и устраивался этот вечер - граф тихо, но внятно произнес в голове у Алексея: "Не пройдет и года, как все эти люди будут тесниться у вас в передней". Орлов вдруг представил себе толпу разряженных господ, набившуюся в прихожую их с братьями квартиры, и помимо воли рассмеялся. "Ах, простите, мадам, не наступите на самовар. Он тут уже второй год лежит, никак руки не доходят выбросить!"
"Расслабьтесь. Слушайте музыку," - строго приказал голос и Алексей, откинувшись в кресле, прикрыл глаза.
Тонкий маятник на золотой цепочке качался у него перед носом. Где он? Ах, да, в кабинете графа. Вечер давно кончился. Алексей даже не заметил, когда. Музыка продолжала звучать в ушах. Кто это играет? Сам граф? Нет, его ученица графиня Голицына. Почему он почти не помнит ее лица? Лицо женщины не важно. Женщина - лишь путь. Путь куда?
"Вам рано задавать столько вопросов," - опять голос графа свободно проникает в его сознание. "Спите, мой друг. Спите. И дайте мне слово, что отныне никогда в жизни не возьмете чужого".
-- Отныне я никогда в жизни не возьму чужого, - повторил Алексей, погружаясь в глубокий сон, во время которого кто-то мягко касался его мыслей, расплетая их, словно запутанные нитки. И сплетая в новый узор.
Дом Голицыных Алексей покинул уже утром. Слуги еще спали. Граф сам провожал гостя, осторожно держа его под руку.
-- У меня в голове немного звенит, - признался молодой человек.
-- Старайтесь держаться правой стороны дроги, - подбодрил его граф. И не отходить далеко от домов. Экипажи часть сшибают прохожих. А я надеюсь вскоре продолжить знакомство. - он снова улыбнулся хорошо знакомой Алексею всепонимающей улыбкой.
-- До свидания, care padre, -- с трудом проговорил Орлов, ощупывая губами незнакомые слова, сами собой рождавшиеся в его на удивление пустой легкой голове. - Я буду очень ждать встречи.
С этими словами он поклонился и горячо поцеловал графу руку.
-- Будьте счастливы в пути, care mio, - прозвучало у него за спиной.
Доктор Крузе сам нашел Алехана во дворце во время дежурства.
-- Друг мой, я так волновался за вас! - Доктор выглядел потрясенным и растерянным. - Мне сказали, что тело бросили в море. Я все проклял... Чертовы посвящения!
-- Я выплыл, - хохотнул Алексей. Его тронуло, что немец беспокоился, по лицу видно: не спал.
-- А ваши раны? - Пристрастно допрашивал медик. - Пожалуйте на перевязку.
Орлов поморщился. По правде говоря, раны у него уже не болели. Но Крузе настоял.
-- О чем вы, Алексис? Мне еще швы снимать. Или так с нитками на физиономии ходить и будете?
Немец загнал поручика в одну из угловых каминных комнат, заставил снять мундир и придирчиво осмотрел швы. Раны уже рубцевались. Крузе даже зацокал языком, мол на русских все заживает, как на собаках. Лицом он был доволен меньше.
-- У вас, дружок, слишком богатая мимика, - упрекнул он. - Вы не могли бы не кривляться в ближайшие несколько дней? Я ведь постарался сделать шрам как можно меньше. Незаметнее.
"Незаметнее не выйдет, - с грустью вздохнул Алексей. - Вон, как у уличного кота вся морда располосована". Почему-то именно сейчас это стало волновать его.
В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.
-- Карл Иванович, на два слова, - без обычной важности и церемоний бросил он.
Крузе встал.
-- Обождите здесь, голубчик.
Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало. Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.
Воронцов, как всегда выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.
-- Это шарлатан и заезжий обманщик! - Настаивал канцлер. - Мне плевать, какие у него рекомендательные письма и от кого. Мы встречались в доме у Голицыных и что же? Ему были сделаны самые ясные орденские знаки. А он не ответил ни на один из них! Словно и не знает внутренних жестов вольных каменщиков! Говорю вам, он шарлатан.
-- Вряд ли, - спокойно возразил Крузе. - Но скажу вам одно, Михаил Илларионович, если такой человек, как граф Салтыков... так он сейчас представляется? Так вот, если такой человек, как Сен-Жермен не желает отвечать на наши орденские знаки, не вступает с нами в контакт, значит наше дело - пропащее. Мы поставили не на ту лошадку. Признайте это, ваша Светлость.
Канцлер побелел. В шелку двери Алексею хорошо было видно, как он хватает воздух посиневшими губами.
-- А раз так, -- наконец, выдавил из себя Воронцов, -- он нам не брат и не товарищ, Пусть убирается, откуда пришел. Или ему не поздоровится. Мои лакеи уже...
-- Что ваши лакеи уже? - Алексея поразило то нескрываемое презрение, почти высокомерие, с которым скромный доктор разговаривал с первым вельможей империи. - Их, насколько я знаю, распугал проходивший мимо поручик.
-- Больше они не дадут осечки, - побагровел канцлер.
-- Люди -- не ружья, - покачал головой немец. - Михаил Илларионович, хотите добрый совет? Не становитесь у него на пути.
-- У кого? - Нервно рассмеялся канцлер. - У графа или у поручика?
-- У обоих.
Крузе встал и, не сказав больше ни слова, вернулся в каминную. Алехан едва успел отскочить от двери.
С трудом дождавшись конца дежурства, Орлов поспешил в дом художника Ротари у Аничкого моста. Именно там, в рубленном непритязательном особняке на окраине города поселился граф, отвергнув самые лестные предложения вельможных учеников с Невского и Английской набережной.
Салтыков был немного удивлен внезапным визитом, но приветливо встретил Алехана.
-- Что случилось, друг мой? Вы весь взмокли, пока бежали. Садитесь. Воды?
Алехан плюхнулся в кресло, жестом отверг стакан и, переведя дыхание, вывалил графу все, что услышал во дворце, заодно помянув и то, что нападавшие лакеи были явно воронцовские.
Граф смотрел на него прищурившись и продолжая по привычке улыбаться. Но как-то натянуто.
-- А почему же вы не говорите о главном? - Осведомился он, вертя в пальцах полупустой стакан.
Алехан поднял бровь.
-- О вашем ночном приключении в этом маленьком загородном дворце. Монбижоне, кажется?
Орлову оставалось только развести руками.
-- Да вы и сами знаете.
-- Не все, - настоял граф.
Пришлось поведать и о том, как Алехан сыграл роль трупа в диковатом, на взгляд стороннего наблюдателя, ритуале. Граф только кивал.
-- Друг мой, -- наконец, произнес он. -- Вы попали в очень неприятную историю. Думаю, этот ваш доктор Крузе далеко не так прост, как хочет казаться.
"Я тоже теперь так думаю," -- вздохнул Алексей.
-- Вы пали жертвой собственной доброты, - продолжал граф. - А между тем вам подставили. И крупно. Знаете ли вы, что теперь ваша жизнь связана через смерть с жизнью великого князя?
-- Как это? - Не понял Алехан.
-- За то, что неофит "рождается заново", братство платит тем самым трупом, роль которого вы сыграли.
-- Кому платит?
-- Не важно, - перебил ученика граф. - Важно то, что вы должны быть мертвы, а остались живы. Значит умрет он. Двоим нет места. Иначе смерть будет ходить за обоими по пятам. Думаю, этого они и добивались.
-- Кто?
-- Те, кто вас посвятил.
-- Меня?
-- Боже, святая простота! - Салтыков приоткрыл дверь и крикнул по-итальянски: -- Пьетро, кофе. Крепкого. Две чашки. - затем снова повернулся к Алексею. - Поняли, что я сказал? Как вы думаете, откуда у вас знания итальянского?
Орлов только хлопал глазами.
-- Оттуда же, что и немецкого, - вздохнул граф. - Вы уже перешагнули рубеж. Часть нитей обрублена и снова прочно привязать вас к жизни сможет только смерть царевича.
Алехан молчал. Так вот почему он так странно себя чувствует. Мысли, звуки, неожиданные знания приходят к нему ниоткуда, словно его душа вывернулась на изнанку и соприкасается со всем миром, став огромной трубой, воронкой, ловящей каждую мелочь.
Граф смотрел на молодого гвардейца с полным пониманием.
-- Что бы выжить, вам придется многому научиться, - сказал он. - Но нет худа без добра, Алексей. Если б с вами этого не случилось, вы не попали бы в поле моего зрения.
Поручик кивнул.
-- Возможно, вам покажется, что я делаю неправильный выбор, -- с усилием произнес он. - Но у меня есть основания полагать, что великий князь не тот человек, ради которого стоит жертвовать жизнью.
Салтыков рассмеялся.
-- Иного ответа и не могло быть. Ваша судьба написана у вас на лбу. И хватит об этом.
Пьетро Ротари, смуглый маленький итальянец, обожавший гостей и боготворивший графа, внес на серебряном подносе две чашки крепкого турецкого кофе.
-- Пейте, Алексей, - мягко приказа граф. - Вам в жизни придется выпить море турецких напитков и съесть уйму итальянской еды.
Салтыков выглядел по-прежнему невозмутимо. У Алехана тоже отлегло от сердца.
-- А почему эти люди хотят устранить вас? - Спросил он, отхлебывая горький бархатистый напиток, вкус которого не мог пока оценить по достоинству.
-- Потому что, дитя мое, -- чуть высокомерно заявил граф, для которого удовольствие от турецкого кофе было сравнимо лишь с удовольствием от турецкой бани, -- есть разные общества посвященных. И они, как и в мирской политике, борются за власть, влияние, право на единственную в мире истину... -- Салтыков поставил чашку на полированный край бюро. - Сейчас я покажу вам вещь, за обладание которой любой из ваших господ горе-колдунов, не задумываясь свернул бы мне шею.
Алексей поднял брови.
-- Но раз уж вы дали слово больше не покушаться на чужую собственность, -- усмехнулся граф, -- то я вам верю.
Он отворил ключом секретер, извлек оттуда черный деревянный ларчик, порылся на его дне и вытащил бархатный мешочек.
-- Смотрите, - на ладони графа сверкнул золотистыми гранями крупный бриллиант.
Орлов, как зачарованный уставился в его глубину.
-- Смотрите, смотрите, - повторил Салтыков. - Сейчас вы можете увидеть больше, чем остальные.
Алексей закрылся ладонью. Смутные образы, подаренные камнем, не были приятны. Поручик действительно увидел нечто такое из своего будущего, о чем предпочел бы не знать.
-- Что это? - С трудом выговорил Орлов. - Откуда этот камень?
-- Есть легенда, -- вздохнул граф, пряча бриллиант обратно в мешочек, -- Что, когда Сатану свергали вниз с небес, Архангел Михаил сбил с его головы ангельский венец. Тот упал и рассыпался на множество драгоценных камней. Они обладают огромной силой. Часть из них затерялась. Другие служат могуществу и власти новых хозяев. Голубой бриллиант принадлежит французской короне. Черный Кохинур вделан в британскую. Этот я привез для одной важной особы в России. Говорят, что, когда камни вновь соберутся вместе, их возложит на свою голову Царь Мира. И это будет при последних днях.
Алексей инстинктивно перекрестился.
-- Care padre, но ведь он со лба Сатаны, - прошептал юноша.
-- Но ведь это был ангельский венец, - возразил граф.
Их встречи стали частыми. Четверги у Голицыных сменялись пятницами у Чернышевых. Алексей держался скромно и старался не обращать на себя внимания, но толпа восторженных почитателей таинственного графа хорошо знала, что именно этот немногословный гвардеец остается у их обожаемого учителя после того, как все разойдутся, и именно с ним граф ведет наиболее долгие беседы.
Сам Алексей изменился до неузнаваемости, и, хотя не бросил игры, совершенно отказался от шулерских выходок. Как ни странно, фортуна благоволила ему, и хорошая карта шла в руки, так что ругани с братьями из-за проигрышей тоже не возникало.
Он перечитал все потемкинские книги, которых раньше казалось так много, а сейчас не хватало, и насел на Грица с вопросами, где тот достает еще?
Впрочем, и книги теперь Алексей чаще брал у графа. Сначала занятные рыцарские романы. Особенно его потряс один. Очень страшный. Жил рыцарь, влюбленный в даму по имени Изис. Дама скончалась, когда он был в дальнем походе. Кавалер вернулся, пошел в слезах на ее могилу. Открыл склеп, а она там лежит, как живая, только не дышит. И тут его обуяла такая страсть, что он, не постыдившись христианского закона, овладел покойной, а когда пришел в себя и ужаснулся, услышал голос: возвращайся, мол, через девять месяцев. За девять месяцев он весь измучился, ходил по святым местам, каялся ничего не помогло. Пришел снова в склеп, там покоится предмет его страсти, совсем разложившийся, а между ног у нее лежит живая человеческая голова. Эта-то голова и потребовала, чтоб рыцарь взял ее с собой. С тех пор она давала ему полезные советы, например, где зарыто золото. Наконец, надоумила создать рыцарский орден и идти воевать в Святую Землю, чтоб получить отпущение грехов. Так он и сделал. Сам погиб где-то под стенами Иерусалима, а голове потом поклонялся весь его орден и нажил великую славу.
История была хоть куда. Особенно хороша на ночь. Сам Алексей только рассказал братьям и заснул. А впечатлительный Григорий до утра зубами стучал. Напишут же!
Потом при первом посещении Потемкина стал ему жаловаться.
-- Алехан натащил в дом черт знает чего. Я после его идиотских сказочек неделю ни одну бабу не мог! Понимаешь, что это такое?
-- Для тебя - да, - скептически пожал плечами Потемкин.
-- Как подойду, все эта дурацкая покойница мерещится.
-- Какая покойница? - Гриц повертел в руках книгу. - Что это тебя, Лех, на чертовщину потянуло? Где ты это взял?
-- Мое дело, - огрызнулся Алексей. - Чем твои жития лучше? Тоже про чертей, только без святых.
-- Вот именно, - кивнул Потемкин. - Без святых.
-- Без святых, Лешка, живешь! - Подхватил Гришан. - Страху Божьего не знаешь! Вали его ребята!
И они с хохотом повалили Алехана на пол, устроив в доме невообразимую возню с опрокидыванием стульев и сдергиванием ветхих покрывал.
-- Сейчас попа позовем из Лешки чертей изгонять! - Орал Гришан. Лешка, чернокнижник!!!
Алехан тоже хохотал, брыкался и вопил, отбиваясь от наседавших. Потом сел на пол, глубоко вздохнул и заявил:
-- Шире на вещи смотреть надо. Чернокнижник! Попа! Сейчас от меня любой поп сам убежит.
Потемкин вдруг посерьезнел и тихо сказал:
-- Я тебе советовать не смею, но ты, подумай, Леш, с огнем играешь. Это ведь не сказки. На таком кону душу продуть можно.
-- Душу? - Алексей чувствовал, что начинает злиться. - А кто из вас задумывался, что она у меня есть? Или когда я в карты людей обирал, я ее не продувал? Вас это всех устраивало. Конечно, я ведь кормил целую ораву трое ртов и мой четвертый. А когда душа шевельнулась, вам видите ли не нравится!
-- Извини, -- Потемкин сидел напротив него на полу, тоже взмокший и тоже злой. - Извини, -- повторил он. --Ты прав, мы как сволочи себя вели. И не четверо ртов. Полгода мой пятым был. Но Алексей, я тебя Богом прошу, подумай, прежде чем соваться к тем, кто духов ловит и столами вертит. Я знаю, о чем говорю.
-- Откуда тебе знать! - Вспылил Алексей. - Не хочешь со мной дела иметь - убирайся. Советы тут давать еще будет!
Они разругались, но не сильно. Кто же всерьез ругается по таким пустякам?
А еще через день во время новой встречи граф попросил Адексея об одном одолжении.
-- Друг мой, скоро я уезжаю, -- сказал он, как всегда мягко. - Я, кажется, уже запустил здесь тот механизм, который рано или поздно сработает. Но осталось одно дело, которое мне необходимо сделать до отъезда. И вы могли бы мне помочь.
Алексей безмолвно склонил голову. Он не знал такой услуги, которой не согласился бы оказать этому человеку.
-- Ваш брат посещает одну весьма высокопоставленную особу, -продолжал граф. -- Мне нужна встреча с ней. Встреча тайная, наедине. Полагаю, ей она тоже нужна, хотя она об этом и не подозревает. Я вновь удивил вас?
Удивил - не то слово. Потряс. Во-первых, откуда он знает? А, во-вторых, как Алексей может это устроить?
-- А если она не согласится? - Неуверенно осведомился Орлов.
-- Попросите брата передать ей вот это, - граф достал из уже знакомой Алехану шкатулки черного дерева записку. Судя по бумаге старую. - И вот это. - к листу добавился шелковый платок с вышитым вензелем и гербом. - А когда она даст согласие, сообщите мне место и время. Повторяю, встреча должна быть с глазу на глаз.
-- Ты что, сдурел? - Григорий вытаращил на брата глаза. - В своем уме? А вдруг это ловушка?
-- Я ни о чем не прошу, - твердо повторил Алехан. - Только передай ей записку и платок. Пусть решает сама.
Григорий с сомнением пожал плечами.
-- Ладно. Бумажка и листок карман не оттянут, - буркнул он.
Каково же было его удивление, когда, увидев эти предметы, Като вдруг залилась слезами и потребовала немедленной встречи с их таинственным обладателем.
-- Что с тобой, Катя? Что это за вещи?
-- Сам взгляни, - тихо простонала великая княгиня, пододвигая их к Орлову. - Это платок моей матери. Ее выслали из Петербурга вскоре после нашего прибытия, в 1745 г. Не разрешали даже переписываться. Я ее с тех пор не видела. Она умерла два года назад в Париже. И хотя я не назвала бы наши отношения безоблачными, но она была моей матерью и по-своему берегла меня. Иначе не уехала бы так поспешно и не выполняла бы всех этих мерзких требований: не писать, не напоминать о себе, не просить денег. Ей очень нужны были деньги. Я знаю. А я никогда не могла послать. - Като вновь разрыдалась. - А это ее записка. Она отдала письмо этому человеку, зная, что он когда-нибудь передаст мне.
Григорий осторожно взял листок.
"Дорогое мое дитя, -- было написано по-немецки. -- Я знаю, что нам не суждено увидеться, и прошу у тебя прощения за все то горе, которое вольно или невольно могла причинить тебе. Я была дурной матерью, но видит Бог, искренне раскаиваюсь в этом. Прошу тебя доверять человеку, который передаст эту записку. Он стал для меня искренним другом и духовным наставником, как был когда-то, еще до моего замужества, другом твоего отца. Надеюсь, что и нашу дочь он не оставит добрым советом и помощью. Он наделен большим влиянием при всех дворах Европы и говорил мне, что тебе уготована удивительная судьба, слово в слово повторяя предсказания старого каноника в Киле, о котором я тебе рассказывала. Еще раз прости и прощай, моя милая София. 15 января 1759 года".
-- Она написала это в день смерти, - шепнула Като. - И ты еще спрашиваешь, встречусь ли я с тем, кто передал мне ее последнее благословение? Встречусь, как бы сильно не пришлось рисковать.
Орлов обнял ее за плечи.
-- Непутевая ты головушка! В тебе столько же ума, сколько и дури. Что с тобой делать?
-- Любить, - она засмеялась сквозь слезы. - Любить, пока можешь.
-- Я могу много, долго и глубоко. - Гришан сграбастал Като в объятия и посадил к себе на колени. Он слизывал соленые капельки с ее щек и тоже тихо смеялся.
Глава 12. ВЫБОР
Встреча состоялась в Ораниенбауме, куда двор прибыл 20 октября. Долгие поездки по сказочно прекрасным окрестностям позволяли совершать короткие остановки в рощицах и у прудов. Кроме придворных, в катаниях принимала участие публика, среди этого многолюдья легче было рассеять внимание соглядатаев.
Карета великой княгини задержалась у одного из тихих озер. Создавалось впечатление, что пассажиры желают посмотреть белых итальянских лебедей, которых вскоре снова спрячут в теплые вольеры.
Никто не заметил, как с каретой августейших особ поравнялся другой, менее роскошный экипаж. Пыль на кожаной обивке стен и грязные колеса свидетельствовали о долгой тряске по плохой дороге. Было ясно, что его хозяин проделал путь из самой столицы.
Двери обеих карет одновременно распахнулись, и невысокий человек средних лет легко перешагнул с одной подножки на другую.
-- Чудесный день, сударыня, -- сказал он по-французски, обращаясь к женщине в голубом прогулочном платье с кружевным омажем на шее. - Вы следите за парижской модой?
-- В Париже умерла моя мать, - строго и спокойно ответила дама, показывая, что она не расположена к обмену пустыми любезностями и сразу предпочитает перейти к делу. - Вы передали мне ее записку и платок?
Господин приятной наружности поместился напротив Като и кивнул. Он смотрел на великую княгиню без робости или подобострастия. На его губах играла мягкая улыбка. Привычная, как знак вежливости - не более.
Екатерина сразу отметила спокойную силу его глубоких темных глаз и очень твердую складку губ, которую он и не старался разгладить.
Посетитель тоже обратил внимание на удивительное сочетание ангельской нежности черт лица великой княгини со слишком уж не женским выражением, которое то и дело мелькало на нем. "Со временем, благодаря этому выражению, она станет почти дурна, -- отметил граф. - Но нельзя же посоветовать ей не думать! Бедняжка, такой высокий лоб ничем не скрыть! У матери при всей схожести лица не было ни такого лба, ни такого подбородка".
-- Я согласилась встретиться с вами, -- сказала она очень вежливо. -Но умоляю вас быть кратким. За мной следят, как вы, наверное, догадываетесь. Лишь желание исполнить волю покойной матери заставило меня так рисковать.
"О нет, дитя мое, -- подумал граф. - Вы прекрасно знаете, что именно сейчас и Ее Величество, и Его высочество заняты наблюдением за вольтижировкой конногвардейцев на лугу перед дворцом. Даже их вечные шпионы графы Чоглоковы там. Так что вам нечего бояться".
-- Нисколько не умаляя значения для вас памяти вашей матери, -заметил граф, -- все же скажу, что вы встретились со мной не только по этой причине, мадам. Иначе мое обращение осталось бы без ответа, как оставались без ответа все ее письма.
-- Так она все-таки писала? - Грустная улыбка тронула губы Екатерины.
-- Вы не знали? - Пожал плечами граф. - Но ведь догадывались.
-- Что толку в моих догадках? - Вздохнула его собеседница. - С догадками в руках не пойдешь к императрице и не потребуешь: Ваше Величество, где послания несчастной принцессы Иоганны Елизаветы?
-- А вы пошли бы? - С сомнением осведомился граф.
Екатерина покачала головой.
-- Нет, -- твердо сказала она. - И у меня есть на то свои причины. Все, что я могу сделать для нее сейчас, это принять вас. Чего вы хотите?
-- Вопрос в том, чего хотите вы, - возразил граф. - И насколько вы можете этого добиться без нашей помощи.
Недоверчивый взгляд карих глаз великой княгини уперся в его лицо, но не смог прочитать на челе графа ничего, кроме полного покоя.
-- Я ничего не хочу, - сказала Като, вновь замыкаясь в себе. - Я супруга наследника престола и у меня нет ни своих планов, ни своих целей.
Губы графа сложились в саркастическую улыбку.
-- Не знаю, за кого вы меня принимаете, -- твердо, с холодком в голосе произнесла Екатерина. -- Но вы должны понимать, что я чужая в чужой стране, у меня нет никакого веса в здешнем обществе. И не может быть никаких желаний, выходящих за рамки долга жены и матери августейшей особы.
-- Разве? - Тонкие брови графа взметнулись вверх. - А этот юный геркулес, который охраняют вашу карету, не ваш любовник? Или вы не посещаете гвардейских казарм и кабаков? О, конечно, под охраной таких же, как он геркулесов. Но вот вопрос, откуда у них деньги на вербовку сторонников?
-- Это допрос? - На лице великой княгини появилось не выражение испуга, как ожидал собеседник, а скука и усталость. -- Кто-нибудь меня видел? Кто-то что-то может доказать? Послушайте, граф, князь, барон... Как к вам стоит обращаться? Маг, факир, великий посвященный? Пожиратель огня и глотатель шпаг? - Она ерзнула и только этим выдала свое крайнее раздражение. Да, о вас говорит весь город. Да, я была на ваших вечерах. Конечно, инкогнито. Сидела за портьерой, слушала, чему вы учите доверчивых простофиль, глотала пыль и думала, когда же это кончится?
Улыбка никуда не исчезла с лица Сен-Жермена.
-- Вам удалось забить белибердой голову брату моего протеже, продолжала Екатерина. - Но не надейтесь, что удастся повторить со мной тот же фокус. Тайные братства посвященных, издалека управляющие миром! Миром управляют алчность, жажда власти и расчет. Если вы в течение ближайших пяти минут не объясните причину, по которой я должна учитывать в моем пасьянсе еще и вашу карту, я попрошу этих, как вы выразились, юных геркулесов свернуть вам шею в ближайших кустах, а тело выбросить на дорогу. Итак?
Голицына закрыла веером смеющиеся губы, наблюдая за мгновенно впавшим в оцепенение гостем. "Да, граф умеет управлять людьми. Неужели этот мальчик в ужасном мундире и есть герой новой эпохи? Что за вздор! Да возьмите любого поручика в гвардии, будет тот же результат. Хорошо еще, что он не плюется на пол и не ковыряет пальцем в носу! И охота графу возиться со сбродом?"
Алексей мало что видел и мало что понимал вокруг себя. Весь вечер был наполнен дивной чарующей музыкой. Орлов раньше и не представлял, как любит ее. Разве можно любить то, чего не знаешь? Оказывается, можно. Вся душа разворачивалась из плотного жгута и трепетала на ветру, как знамя.
Граф то играл сам, то уступал место кому-нибудь из гостей, а иногда пел итальянские арии в паре с какой-нибудь дамой. Орлов сидел в самом дальнем углу, забившись, как мышь в нору, и затравленно глядел по сторонам. Сначала ему было невыразимо стыдно своего по-настоящему нищенского облика рядом с великолепными шелковыми платьями и шитыми золотом камзолами всех этих господ. А ведь он надел лучшее.
Почувствовав состояние гостя - единственного, для кого в сущности и устраивался этот вечер - граф тихо, но внятно произнес в голове у Алексея: "Не пройдет и года, как все эти люди будут тесниться у вас в передней". Орлов вдруг представил себе толпу разряженных господ, набившуюся в прихожую их с братьями квартиры, и помимо воли рассмеялся. "Ах, простите, мадам, не наступите на самовар. Он тут уже второй год лежит, никак руки не доходят выбросить!"
"Расслабьтесь. Слушайте музыку," - строго приказал голос и Алексей, откинувшись в кресле, прикрыл глаза.
Тонкий маятник на золотой цепочке качался у него перед носом. Где он? Ах, да, в кабинете графа. Вечер давно кончился. Алексей даже не заметил, когда. Музыка продолжала звучать в ушах. Кто это играет? Сам граф? Нет, его ученица графиня Голицына. Почему он почти не помнит ее лица? Лицо женщины не важно. Женщина - лишь путь. Путь куда?
"Вам рано задавать столько вопросов," - опять голос графа свободно проникает в его сознание. "Спите, мой друг. Спите. И дайте мне слово, что отныне никогда в жизни не возьмете чужого".
-- Отныне я никогда в жизни не возьму чужого, - повторил Алексей, погружаясь в глубокий сон, во время которого кто-то мягко касался его мыслей, расплетая их, словно запутанные нитки. И сплетая в новый узор.
Дом Голицыных Алексей покинул уже утром. Слуги еще спали. Граф сам провожал гостя, осторожно держа его под руку.
-- У меня в голове немного звенит, - признался молодой человек.
-- Старайтесь держаться правой стороны дроги, - подбодрил его граф. И не отходить далеко от домов. Экипажи часть сшибают прохожих. А я надеюсь вскоре продолжить знакомство. - он снова улыбнулся хорошо знакомой Алексею всепонимающей улыбкой.
-- До свидания, care padre, -- с трудом проговорил Орлов, ощупывая губами незнакомые слова, сами собой рождавшиеся в его на удивление пустой легкой голове. - Я буду очень ждать встречи.
С этими словами он поклонился и горячо поцеловал графу руку.
-- Будьте счастливы в пути, care mio, - прозвучало у него за спиной.
Доктор Крузе сам нашел Алехана во дворце во время дежурства.
-- Друг мой, я так волновался за вас! - Доктор выглядел потрясенным и растерянным. - Мне сказали, что тело бросили в море. Я все проклял... Чертовы посвящения!
-- Я выплыл, - хохотнул Алексей. Его тронуло, что немец беспокоился, по лицу видно: не спал.
-- А ваши раны? - Пристрастно допрашивал медик. - Пожалуйте на перевязку.
Орлов поморщился. По правде говоря, раны у него уже не болели. Но Крузе настоял.
-- О чем вы, Алексис? Мне еще швы снимать. Или так с нитками на физиономии ходить и будете?
Немец загнал поручика в одну из угловых каминных комнат, заставил снять мундир и придирчиво осмотрел швы. Раны уже рубцевались. Крузе даже зацокал языком, мол на русских все заживает, как на собаках. Лицом он был доволен меньше.
-- У вас, дружок, слишком богатая мимика, - упрекнул он. - Вы не могли бы не кривляться в ближайшие несколько дней? Я ведь постарался сделать шрам как можно меньше. Незаметнее.
"Незаметнее не выйдет, - с грустью вздохнул Алексей. - Вон, как у уличного кота вся морда располосована". Почему-то именно сейчас это стало волновать его.
В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.
-- Карл Иванович, на два слова, - без обычной важности и церемоний бросил он.
Крузе встал.
-- Обождите здесь, голубчик.
Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало. Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.
Воронцов, как всегда выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.
-- Это шарлатан и заезжий обманщик! - Настаивал канцлер. - Мне плевать, какие у него рекомендательные письма и от кого. Мы встречались в доме у Голицыных и что же? Ему были сделаны самые ясные орденские знаки. А он не ответил ни на один из них! Словно и не знает внутренних жестов вольных каменщиков! Говорю вам, он шарлатан.
-- Вряд ли, - спокойно возразил Крузе. - Но скажу вам одно, Михаил Илларионович, если такой человек, как граф Салтыков... так он сейчас представляется? Так вот, если такой человек, как Сен-Жермен не желает отвечать на наши орденские знаки, не вступает с нами в контакт, значит наше дело - пропащее. Мы поставили не на ту лошадку. Признайте это, ваша Светлость.
Канцлер побелел. В шелку двери Алексею хорошо было видно, как он хватает воздух посиневшими губами.
-- А раз так, -- наконец, выдавил из себя Воронцов, -- он нам не брат и не товарищ, Пусть убирается, откуда пришел. Или ему не поздоровится. Мои лакеи уже...
-- Что ваши лакеи уже? - Алексея поразило то нескрываемое презрение, почти высокомерие, с которым скромный доктор разговаривал с первым вельможей империи. - Их, насколько я знаю, распугал проходивший мимо поручик.
-- Больше они не дадут осечки, - побагровел канцлер.
-- Люди -- не ружья, - покачал головой немец. - Михаил Илларионович, хотите добрый совет? Не становитесь у него на пути.
-- У кого? - Нервно рассмеялся канцлер. - У графа или у поручика?
-- У обоих.
Крузе встал и, не сказав больше ни слова, вернулся в каминную. Алехан едва успел отскочить от двери.
С трудом дождавшись конца дежурства, Орлов поспешил в дом художника Ротари у Аничкого моста. Именно там, в рубленном непритязательном особняке на окраине города поселился граф, отвергнув самые лестные предложения вельможных учеников с Невского и Английской набережной.
Салтыков был немного удивлен внезапным визитом, но приветливо встретил Алехана.
-- Что случилось, друг мой? Вы весь взмокли, пока бежали. Садитесь. Воды?
Алехан плюхнулся в кресло, жестом отверг стакан и, переведя дыхание, вывалил графу все, что услышал во дворце, заодно помянув и то, что нападавшие лакеи были явно воронцовские.
Граф смотрел на него прищурившись и продолжая по привычке улыбаться. Но как-то натянуто.
-- А почему же вы не говорите о главном? - Осведомился он, вертя в пальцах полупустой стакан.
Алехан поднял бровь.
-- О вашем ночном приключении в этом маленьком загородном дворце. Монбижоне, кажется?
Орлову оставалось только развести руками.
-- Да вы и сами знаете.
-- Не все, - настоял граф.
Пришлось поведать и о том, как Алехан сыграл роль трупа в диковатом, на взгляд стороннего наблюдателя, ритуале. Граф только кивал.
-- Друг мой, -- наконец, произнес он. -- Вы попали в очень неприятную историю. Думаю, этот ваш доктор Крузе далеко не так прост, как хочет казаться.
"Я тоже теперь так думаю," -- вздохнул Алексей.
-- Вы пали жертвой собственной доброты, - продолжал граф. - А между тем вам подставили. И крупно. Знаете ли вы, что теперь ваша жизнь связана через смерть с жизнью великого князя?
-- Как это? - Не понял Алехан.
-- За то, что неофит "рождается заново", братство платит тем самым трупом, роль которого вы сыграли.
-- Кому платит?
-- Не важно, - перебил ученика граф. - Важно то, что вы должны быть мертвы, а остались живы. Значит умрет он. Двоим нет места. Иначе смерть будет ходить за обоими по пятам. Думаю, этого они и добивались.
-- Кто?
-- Те, кто вас посвятил.
-- Меня?
-- Боже, святая простота! - Салтыков приоткрыл дверь и крикнул по-итальянски: -- Пьетро, кофе. Крепкого. Две чашки. - затем снова повернулся к Алексею. - Поняли, что я сказал? Как вы думаете, откуда у вас знания итальянского?
Орлов только хлопал глазами.
-- Оттуда же, что и немецкого, - вздохнул граф. - Вы уже перешагнули рубеж. Часть нитей обрублена и снова прочно привязать вас к жизни сможет только смерть царевича.
Алехан молчал. Так вот почему он так странно себя чувствует. Мысли, звуки, неожиданные знания приходят к нему ниоткуда, словно его душа вывернулась на изнанку и соприкасается со всем миром, став огромной трубой, воронкой, ловящей каждую мелочь.
Граф смотрел на молодого гвардейца с полным пониманием.
-- Что бы выжить, вам придется многому научиться, - сказал он. - Но нет худа без добра, Алексей. Если б с вами этого не случилось, вы не попали бы в поле моего зрения.
Поручик кивнул.
-- Возможно, вам покажется, что я делаю неправильный выбор, -- с усилием произнес он. - Но у меня есть основания полагать, что великий князь не тот человек, ради которого стоит жертвовать жизнью.
Салтыков рассмеялся.
-- Иного ответа и не могло быть. Ваша судьба написана у вас на лбу. И хватит об этом.
Пьетро Ротари, смуглый маленький итальянец, обожавший гостей и боготворивший графа, внес на серебряном подносе две чашки крепкого турецкого кофе.
-- Пейте, Алексей, - мягко приказа граф. - Вам в жизни придется выпить море турецких напитков и съесть уйму итальянской еды.
Салтыков выглядел по-прежнему невозмутимо. У Алехана тоже отлегло от сердца.
-- А почему эти люди хотят устранить вас? - Спросил он, отхлебывая горький бархатистый напиток, вкус которого не мог пока оценить по достоинству.
-- Потому что, дитя мое, -- чуть высокомерно заявил граф, для которого удовольствие от турецкого кофе было сравнимо лишь с удовольствием от турецкой бани, -- есть разные общества посвященных. И они, как и в мирской политике, борются за власть, влияние, право на единственную в мире истину... -- Салтыков поставил чашку на полированный край бюро. - Сейчас я покажу вам вещь, за обладание которой любой из ваших господ горе-колдунов, не задумываясь свернул бы мне шею.
Алексей поднял брови.
-- Но раз уж вы дали слово больше не покушаться на чужую собственность, -- усмехнулся граф, -- то я вам верю.
Он отворил ключом секретер, извлек оттуда черный деревянный ларчик, порылся на его дне и вытащил бархатный мешочек.
-- Смотрите, - на ладони графа сверкнул золотистыми гранями крупный бриллиант.
Орлов, как зачарованный уставился в его глубину.
-- Смотрите, смотрите, - повторил Салтыков. - Сейчас вы можете увидеть больше, чем остальные.
Алексей закрылся ладонью. Смутные образы, подаренные камнем, не были приятны. Поручик действительно увидел нечто такое из своего будущего, о чем предпочел бы не знать.
-- Что это? - С трудом выговорил Орлов. - Откуда этот камень?
-- Есть легенда, -- вздохнул граф, пряча бриллиант обратно в мешочек, -- Что, когда Сатану свергали вниз с небес, Архангел Михаил сбил с его головы ангельский венец. Тот упал и рассыпался на множество драгоценных камней. Они обладают огромной силой. Часть из них затерялась. Другие служат могуществу и власти новых хозяев. Голубой бриллиант принадлежит французской короне. Черный Кохинур вделан в британскую. Этот я привез для одной важной особы в России. Говорят, что, когда камни вновь соберутся вместе, их возложит на свою голову Царь Мира. И это будет при последних днях.
Алексей инстинктивно перекрестился.
-- Care padre, но ведь он со лба Сатаны, - прошептал юноша.
-- Но ведь это был ангельский венец, - возразил граф.
Их встречи стали частыми. Четверги у Голицыных сменялись пятницами у Чернышевых. Алексей держался скромно и старался не обращать на себя внимания, но толпа восторженных почитателей таинственного графа хорошо знала, что именно этот немногословный гвардеец остается у их обожаемого учителя после того, как все разойдутся, и именно с ним граф ведет наиболее долгие беседы.
Сам Алексей изменился до неузнаваемости, и, хотя не бросил игры, совершенно отказался от шулерских выходок. Как ни странно, фортуна благоволила ему, и хорошая карта шла в руки, так что ругани с братьями из-за проигрышей тоже не возникало.
Он перечитал все потемкинские книги, которых раньше казалось так много, а сейчас не хватало, и насел на Грица с вопросами, где тот достает еще?
Впрочем, и книги теперь Алексей чаще брал у графа. Сначала занятные рыцарские романы. Особенно его потряс один. Очень страшный. Жил рыцарь, влюбленный в даму по имени Изис. Дама скончалась, когда он был в дальнем походе. Кавалер вернулся, пошел в слезах на ее могилу. Открыл склеп, а она там лежит, как живая, только не дышит. И тут его обуяла такая страсть, что он, не постыдившись христианского закона, овладел покойной, а когда пришел в себя и ужаснулся, услышал голос: возвращайся, мол, через девять месяцев. За девять месяцев он весь измучился, ходил по святым местам, каялся ничего не помогло. Пришел снова в склеп, там покоится предмет его страсти, совсем разложившийся, а между ног у нее лежит живая человеческая голова. Эта-то голова и потребовала, чтоб рыцарь взял ее с собой. С тех пор она давала ему полезные советы, например, где зарыто золото. Наконец, надоумила создать рыцарский орден и идти воевать в Святую Землю, чтоб получить отпущение грехов. Так он и сделал. Сам погиб где-то под стенами Иерусалима, а голове потом поклонялся весь его орден и нажил великую славу.
История была хоть куда. Особенно хороша на ночь. Сам Алексей только рассказал братьям и заснул. А впечатлительный Григорий до утра зубами стучал. Напишут же!
Потом при первом посещении Потемкина стал ему жаловаться.
-- Алехан натащил в дом черт знает чего. Я после его идиотских сказочек неделю ни одну бабу не мог! Понимаешь, что это такое?
-- Для тебя - да, - скептически пожал плечами Потемкин.
-- Как подойду, все эта дурацкая покойница мерещится.
-- Какая покойница? - Гриц повертел в руках книгу. - Что это тебя, Лех, на чертовщину потянуло? Где ты это взял?
-- Мое дело, - огрызнулся Алексей. - Чем твои жития лучше? Тоже про чертей, только без святых.
-- Вот именно, - кивнул Потемкин. - Без святых.
-- Без святых, Лешка, живешь! - Подхватил Гришан. - Страху Божьего не знаешь! Вали его ребята!
И они с хохотом повалили Алехана на пол, устроив в доме невообразимую возню с опрокидыванием стульев и сдергиванием ветхих покрывал.
-- Сейчас попа позовем из Лешки чертей изгонять! - Орал Гришан. Лешка, чернокнижник!!!
Алехан тоже хохотал, брыкался и вопил, отбиваясь от наседавших. Потом сел на пол, глубоко вздохнул и заявил:
-- Шире на вещи смотреть надо. Чернокнижник! Попа! Сейчас от меня любой поп сам убежит.
Потемкин вдруг посерьезнел и тихо сказал:
-- Я тебе советовать не смею, но ты, подумай, Леш, с огнем играешь. Это ведь не сказки. На таком кону душу продуть можно.
-- Душу? - Алексей чувствовал, что начинает злиться. - А кто из вас задумывался, что она у меня есть? Или когда я в карты людей обирал, я ее не продувал? Вас это всех устраивало. Конечно, я ведь кормил целую ораву трое ртов и мой четвертый. А когда душа шевельнулась, вам видите ли не нравится!
-- Извини, -- Потемкин сидел напротив него на полу, тоже взмокший и тоже злой. - Извини, -- повторил он. --Ты прав, мы как сволочи себя вели. И не четверо ртов. Полгода мой пятым был. Но Алексей, я тебя Богом прошу, подумай, прежде чем соваться к тем, кто духов ловит и столами вертит. Я знаю, о чем говорю.
-- Откуда тебе знать! - Вспылил Алексей. - Не хочешь со мной дела иметь - убирайся. Советы тут давать еще будет!
Они разругались, но не сильно. Кто же всерьез ругается по таким пустякам?
А еще через день во время новой встречи граф попросил Адексея об одном одолжении.
-- Друг мой, скоро я уезжаю, -- сказал он, как всегда мягко. - Я, кажется, уже запустил здесь тот механизм, который рано или поздно сработает. Но осталось одно дело, которое мне необходимо сделать до отъезда. И вы могли бы мне помочь.
Алексей безмолвно склонил голову. Он не знал такой услуги, которой не согласился бы оказать этому человеку.
-- Ваш брат посещает одну весьма высокопоставленную особу, -продолжал граф. -- Мне нужна встреча с ней. Встреча тайная, наедине. Полагаю, ей она тоже нужна, хотя она об этом и не подозревает. Я вновь удивил вас?
Удивил - не то слово. Потряс. Во-первых, откуда он знает? А, во-вторых, как Алексей может это устроить?
-- А если она не согласится? - Неуверенно осведомился Орлов.
-- Попросите брата передать ей вот это, - граф достал из уже знакомой Алехану шкатулки черного дерева записку. Судя по бумаге старую. - И вот это. - к листу добавился шелковый платок с вышитым вензелем и гербом. - А когда она даст согласие, сообщите мне место и время. Повторяю, встреча должна быть с глазу на глаз.
-- Ты что, сдурел? - Григорий вытаращил на брата глаза. - В своем уме? А вдруг это ловушка?
-- Я ни о чем не прошу, - твердо повторил Алехан. - Только передай ей записку и платок. Пусть решает сама.
Григорий с сомнением пожал плечами.
-- Ладно. Бумажка и листок карман не оттянут, - буркнул он.
Каково же было его удивление, когда, увидев эти предметы, Като вдруг залилась слезами и потребовала немедленной встречи с их таинственным обладателем.
-- Что с тобой, Катя? Что это за вещи?
-- Сам взгляни, - тихо простонала великая княгиня, пододвигая их к Орлову. - Это платок моей матери. Ее выслали из Петербурга вскоре после нашего прибытия, в 1745 г. Не разрешали даже переписываться. Я ее с тех пор не видела. Она умерла два года назад в Париже. И хотя я не назвала бы наши отношения безоблачными, но она была моей матерью и по-своему берегла меня. Иначе не уехала бы так поспешно и не выполняла бы всех этих мерзких требований: не писать, не напоминать о себе, не просить денег. Ей очень нужны были деньги. Я знаю. А я никогда не могла послать. - Като вновь разрыдалась. - А это ее записка. Она отдала письмо этому человеку, зная, что он когда-нибудь передаст мне.
Григорий осторожно взял листок.
"Дорогое мое дитя, -- было написано по-немецки. -- Я знаю, что нам не суждено увидеться, и прошу у тебя прощения за все то горе, которое вольно или невольно могла причинить тебе. Я была дурной матерью, но видит Бог, искренне раскаиваюсь в этом. Прошу тебя доверять человеку, который передаст эту записку. Он стал для меня искренним другом и духовным наставником, как был когда-то, еще до моего замужества, другом твоего отца. Надеюсь, что и нашу дочь он не оставит добрым советом и помощью. Он наделен большим влиянием при всех дворах Европы и говорил мне, что тебе уготована удивительная судьба, слово в слово повторяя предсказания старого каноника в Киле, о котором я тебе рассказывала. Еще раз прости и прощай, моя милая София. 15 января 1759 года".
-- Она написала это в день смерти, - шепнула Като. - И ты еще спрашиваешь, встречусь ли я с тем, кто передал мне ее последнее благословение? Встречусь, как бы сильно не пришлось рисковать.
Орлов обнял ее за плечи.
-- Непутевая ты головушка! В тебе столько же ума, сколько и дури. Что с тобой делать?
-- Любить, - она засмеялась сквозь слезы. - Любить, пока можешь.
-- Я могу много, долго и глубоко. - Гришан сграбастал Като в объятия и посадил к себе на колени. Он слизывал соленые капельки с ее щек и тоже тихо смеялся.
Глава 12. ВЫБОР
Встреча состоялась в Ораниенбауме, куда двор прибыл 20 октября. Долгие поездки по сказочно прекрасным окрестностям позволяли совершать короткие остановки в рощицах и у прудов. Кроме придворных, в катаниях принимала участие публика, среди этого многолюдья легче было рассеять внимание соглядатаев.
Карета великой княгини задержалась у одного из тихих озер. Создавалось впечатление, что пассажиры желают посмотреть белых итальянских лебедей, которых вскоре снова спрячут в теплые вольеры.
Никто не заметил, как с каретой августейших особ поравнялся другой, менее роскошный экипаж. Пыль на кожаной обивке стен и грязные колеса свидетельствовали о долгой тряске по плохой дороге. Было ясно, что его хозяин проделал путь из самой столицы.
Двери обеих карет одновременно распахнулись, и невысокий человек средних лет легко перешагнул с одной подножки на другую.
-- Чудесный день, сударыня, -- сказал он по-французски, обращаясь к женщине в голубом прогулочном платье с кружевным омажем на шее. - Вы следите за парижской модой?
-- В Париже умерла моя мать, - строго и спокойно ответила дама, показывая, что она не расположена к обмену пустыми любезностями и сразу предпочитает перейти к делу. - Вы передали мне ее записку и платок?
Господин приятной наружности поместился напротив Като и кивнул. Он смотрел на великую княгиню без робости или подобострастия. На его губах играла мягкая улыбка. Привычная, как знак вежливости - не более.
Екатерина сразу отметила спокойную силу его глубоких темных глаз и очень твердую складку губ, которую он и не старался разгладить.
Посетитель тоже обратил внимание на удивительное сочетание ангельской нежности черт лица великой княгини со слишком уж не женским выражением, которое то и дело мелькало на нем. "Со временем, благодаря этому выражению, она станет почти дурна, -- отметил граф. - Но нельзя же посоветовать ей не думать! Бедняжка, такой высокий лоб ничем не скрыть! У матери при всей схожести лица не было ни такого лба, ни такого подбородка".
-- Я согласилась встретиться с вами, -- сказала она очень вежливо. -Но умоляю вас быть кратким. За мной следят, как вы, наверное, догадываетесь. Лишь желание исполнить волю покойной матери заставило меня так рисковать.
"О нет, дитя мое, -- подумал граф. - Вы прекрасно знаете, что именно сейчас и Ее Величество, и Его высочество заняты наблюдением за вольтижировкой конногвардейцев на лугу перед дворцом. Даже их вечные шпионы графы Чоглоковы там. Так что вам нечего бояться".
-- Нисколько не умаляя значения для вас памяти вашей матери, -заметил граф, -- все же скажу, что вы встретились со мной не только по этой причине, мадам. Иначе мое обращение осталось бы без ответа, как оставались без ответа все ее письма.
-- Так она все-таки писала? - Грустная улыбка тронула губы Екатерины.
-- Вы не знали? - Пожал плечами граф. - Но ведь догадывались.
-- Что толку в моих догадках? - Вздохнула его собеседница. - С догадками в руках не пойдешь к императрице и не потребуешь: Ваше Величество, где послания несчастной принцессы Иоганны Елизаветы?
-- А вы пошли бы? - С сомнением осведомился граф.
Екатерина покачала головой.
-- Нет, -- твердо сказала она. - И у меня есть на то свои причины. Все, что я могу сделать для нее сейчас, это принять вас. Чего вы хотите?
-- Вопрос в том, чего хотите вы, - возразил граф. - И насколько вы можете этого добиться без нашей помощи.
Недоверчивый взгляд карих глаз великой княгини уперся в его лицо, но не смог прочитать на челе графа ничего, кроме полного покоя.
-- Я ничего не хочу, - сказала Като, вновь замыкаясь в себе. - Я супруга наследника престола и у меня нет ни своих планов, ни своих целей.
Губы графа сложились в саркастическую улыбку.
-- Не знаю, за кого вы меня принимаете, -- твердо, с холодком в голосе произнесла Екатерина. -- Но вы должны понимать, что я чужая в чужой стране, у меня нет никакого веса в здешнем обществе. И не может быть никаких желаний, выходящих за рамки долга жены и матери августейшей особы.
-- Разве? - Тонкие брови графа взметнулись вверх. - А этот юный геркулес, который охраняют вашу карету, не ваш любовник? Или вы не посещаете гвардейских казарм и кабаков? О, конечно, под охраной таких же, как он геркулесов. Но вот вопрос, откуда у них деньги на вербовку сторонников?
-- Это допрос? - На лице великой княгини появилось не выражение испуга, как ожидал собеседник, а скука и усталость. -- Кто-нибудь меня видел? Кто-то что-то может доказать? Послушайте, граф, князь, барон... Как к вам стоит обращаться? Маг, факир, великий посвященный? Пожиратель огня и глотатель шпаг? - Она ерзнула и только этим выдала свое крайнее раздражение. Да, о вас говорит весь город. Да, я была на ваших вечерах. Конечно, инкогнито. Сидела за портьерой, слушала, чему вы учите доверчивых простофиль, глотала пыль и думала, когда же это кончится?
Улыбка никуда не исчезла с лица Сен-Жермена.
-- Вам удалось забить белибердой голову брату моего протеже, продолжала Екатерина. - Но не надейтесь, что удастся повторить со мной тот же фокус. Тайные братства посвященных, издалека управляющие миром! Миром управляют алчность, жажда власти и расчет. Если вы в течение ближайших пяти минут не объясните причину, по которой я должна учитывать в моем пасьянсе еще и вашу карту, я попрошу этих, как вы выразились, юных геркулесов свернуть вам шею в ближайших кустах, а тело выбросить на дорогу. Итак?