Заключение.
1. Обращение к вероятностным статистическим законам не может полностью исключить возможность самозарождения жизни на Земле. В то же время они показывают, что она отнюдь не является чем-то закономерным, ибо в случае непредвиденной гибели ее возрождение оказывается, скорее всего, невозможным.
Но если жизнь оказывается случайной, эволюционное учение не вправе претендовать ни на научность, ни - тем более - на истинность. Другими словами, в той форме, в какой оно существует сегодня, эволюционное учение несостоятельно.
2. Вместе с тем обращение к законам статистики обнаруживает их неприменимость ни к объяснению механизма зарождения жизни, ни к опровержению эволюционного учения.
Любая научная проблема может быть описана только на языке понятий, очерчивающих свойственные именно ее объекту характеристики. Применение каких-то других средств для описания его сущностных свойств является серьезной методологической ошибкой. Между тем чисто вероятностными статистическими законами можно описывать лишь предельно элементарные механические процессы. Возникновение жизни на Земле не относится к этому кругу явлений, ибо представляет собой качественно более высокую ступень организации движения материи.
3. Данное обстоятельство еще раз нейтрализует запрет, налагаемый ничтожной статистической вероятностью естественного происхождения жизни, с другой - еще раз обнаруживает, что поступательное развитие природы не может быть доказано при помощи того категориального аппарата, который сегодня используется сторонниками эволюционизма (как, впрочем, и то, что оно не может быть опровергнуто с помощью законов статистики).
Объяснение всей цепи качественных преобразований, происходящих в природе, может быть достигнуто только при обращении к принципам действия каких-то более высоких начал, чем простая комбинаторика тех элементов, из которых состоит живая плоть. Другими словами, всеобщее развитие не может быть объяснено комбинациями свойств исходных строительных элементов. Объяснение перехода физических явлений в химические, химических в биологические и так далее требует привлечения каких-то иных механизмов, которые сегодня отсутствуют в логическом арсенале эволюционизма.
3. Логические основания эволюционных теорий.
Эволюционистский подход отнюдь не исключает порождение простых вещей более развитыми и организованными, но генеральная линия развития - это всегда восхождение от простого к сложному.
Совместим это с принципом причинности. Наложение условной цепи причинно-следственных связей на генеральную линию эволюционного восхождения обнаружит, что "среднестатистическое" следствие представляет собой более сложное, высоко организованное и развитое начало, чем его "среднестатистическая" причина.
Совместим это еще с одним глобальным процессом - тем, который описывается вторым началом термодинамики. Это сопоставление показывает решительную невозможность объяснения общего развития первичной материи единой последовательностью причинно-следственных взаимодействий, ибо в соответствии с фундаментальным законом термодинамики каждый последующий шаг в развитии природы не сокращает, но увеличивает суммарное количество энтропии (термин, который был введен в научный оборот в 1865 г. немецким физиком Рудольфом Клаузисом).
Правда, допустимо утверждать, что общее возрастание энтропии отнюдь не исключает возможность локального ее сокращения. Поэтому можно было бы предположить, что причинность действует в основном там, где фиксируется локальное усложнение и совершенствование организации, распад же структуры обусловливается действием каких-то иных факторов. Но мы уже могли видеть, что на самом деле все обстоит как раз наоборот: в "стратегическом" плане общее развитие природы обусловлено отнюдь не причинностью, но каким-то другим постоянно действующим фактором, который предварительно был обозначен здесь как случайность. Поэтому в лучшем случае на долю причинности можно отнести только микроэволюционные процессы, развивающиеся в рамках уже сформированных структур; в свою очередь макроэволюция, предполагающая качественное развитие последних, может быть объяснена лишь действием противостоящей ей силы15.
Однако подобная глобализация анализа оставляет возможность для самого различного истолкования природы вещей. Так, например, можно спорить (и спорят) по поводу того допустимо или нет распространять второе начало термодинамики на Вселенную в целом. Кроме того, при подобных обобщениях мы уходим с позиций, поддающихся объяснению строгими физическими законами, в область сложных философских понятий. Но как бы то ни было, в конечном счете именно философские принципы лежат как в основе эволюционизма, так и в основе креационизма. Выше уже было показано, что в действительности представления о путях естественной истории складываются не только под влиянием фактов, которые накапливаются в рамках отдельных научных дисциплин, но и под влиянием каких-то общефилософских начал. Поэтому уйти от философского анализа невозможно.
Общефилософской основой эволюционизма является закон перехода количественных изменений в качественные. Согласно распространенному истолкованию этого закона, последовательное накопление любой системой тонких количественных отличий рано или поздно разрешается скачком, который переводит ее в какое-то иное качество. Наиболее распространенным примером, призванным иллюстрировать этот закон, является смена агрегатных состояний воды под воздействием температурных изменений.
Заметим, что дарвиновская концепция эволюционного развития в точности соответствует именно такому истолкованию диалектического закона. (Мы намеренно не называем его диалектико-материалистическим, ибо он был сформулирован отнюдь не материалистами.) Правда, из этого толкования им исключается скачок, о котором говорит закон; сам Дарвин неоднократно приводит изречение древних: "Природа не делает скачков", но непрерывный поток мелких количественных изменений как причина видообразования сохраняется.
Но в самом ли деле философия "разрешает" поступательное восхождение к вершинам организации за счет простого механического накопления каких-то мелких количественных изменений?
Ни в коей мере.
Близкое к современному понимание соотношения философских категорий качества и количества было дано Гегелем в его "Науке логики".
Если перевести тяжелый язык Гегеля на более понятный, то суть его учения о качестве и количестве сведется к следующему. Качество - это первая, самая абстрактная, логическая категория, с которой начинается постижение любого объекта. Количество - это уже определенная конкретизация, уточнение, предполагающее некоторую дифференциацию качества, градацию всей суммы его проявлений. И здесь очень важно понять следующее ключевое для качественно-количественного анализа обстоятельство: любая градационная шкала, формирующаяся при дифференциации какого-то данного качества, оказывается применимой только и только для отличения именно его проявлений. Другими словами, она не действует в рамках каких-то других качеств. Так, например, мы можем градуировать "шероховатость": более шероховатое, менее шероховатое; но мы не в состоянии применить формирующуюся здесь градационную шкалу для дифференциации какого-то другого качества, скажем "совесть" или "зеленое".
Полное количество любого качества означает собой еще одну, вводимую Гегелем, логическую категорию - меры. Что такое "полное количество"? Обращаясь к приведенному примеру, мы можем интуитивно сознавать, что все степени "шероховатости" по достижении какого-то критического предела уже перестают различаться нами. То есть мы говорим: "гладкий", но подразумеваем, что абсолютно гладкого не существует и на деле это только некоторый эвфемизм (иносказание) исчезающе малой шероховатости. Вот этот предел и будет ощущаться нами как ее мера.
При этом допустимо интерпретировать меру не только как полное количество какого-то определенного качества, но и как "качественное количество". Словом, количество никогда не бывает безличным, внекачественным, применимым если и не к любому качеству вообще, то по меньшей мере к широкому спектру его разновидностей. Поэтому выход за пределы любой меры - это всегда выход не только в иное качество, но и в иное количество.
Но мы сопоставляем друг с другом не только степени проявления какого-то одного качества, но и качественно несопоставимые вещи. Как это становится возможным? Вот объяснение: для того, чтобы вещи стали количественно соизмеримыми, они предварительно должны быть приведены к одному и тому же качеству. Это пояснение гегелевского учения принадлежит К.Марксу, оно приводится уже в первой главе первого тома "Капитала"16, и по существу все дальнейшие его построения, революционизировавшие не только экономическую мысль, базируются именно на этом. Отсюда, в частности, вытекает, что если мы захотим включить в круг количественно соизмеримых вещей какие-то новые явления, нам будет необходимо отыскать новое объединяющее их основание. Другими словами, можно в одном уравнении объединить коров и лошадей, если вдруг увидеть здесь некоторую обобщающую категорию "домашнего скота", но если мы захотим к общей сумме причислить еще и стойла, то нам необходимо будет абстрагироваться от всего того, что характеризует свойства домашнего скота, и обратиться к каким-то другим - еще более общим - определениям, скажем к определениям материального "предмета". Но, разумеется, и "предметы" имеют какие-то свои количественные границы, которые не позволяют суммировать их, скажем с "идеями".
Кстати, отсутствие способности к сложным обобщениям у неразвитых племен лишает их и возможности совершать математические операции с разнородными предметами. Первобытный разум не в состоянии сложить ели и березы, ибо у него нет обобщающего понятия "дерево". Между тем, по числу различаемых им разновидностей (не только деревьев) любой дикарь может поспорить с профессиональным ботаником и зоологом17.
Сказанного вполне достаточно, для того чтобы заключить: никакое накопление количественных изменений неспособно вывести за переделы меры, то есть сформировать иное качество. Неспособно, что говорится, по определению, ибо по определению любое количественное изменение - это всегда изменение в пределах одного и того же качества.
Обращение к агрегатным состояниям воды способно подтвердить только одно полное непонимание существа этих философских категорий. Говорить о том, что последовательным нагревом мы переводим воду в новое качество, означает примерно то же, что и утверждение, согласно которому последовательное загибание пальцев (если речь идет о наших соотечественниках, или, наоборот, их разгибание, если мы говорим об иноплеменниках) на определенном этапе трансформирует коров в непарнокопытных а еще далее - и вообще в стойла. На самом деле там, где говорится о температурных накоплениях, в основании рассуждений присутствует отнюдь не вода, а некоторая обобщающая категория "аш-два-о", которая уже объединяет в себе и собственно воду, и пар, и лед, и на деле пользуемся мы вовсе не градацией воды, а градацией этого обобщающего "аш-два-о". (Точно так же, как и в предыдущем примере мы пользуемся обобщающей категорией "предмета".) Другими словами, здесь присутствует логический круг, то есть уже в предпосылки закладывается то, что требует своих доказательств. В действительности здесь мы уже с самого сначала обращаемся к количеству какого-то более высокого качества, чем качество и "воды", и "пара", и "льда", и лишь в рамках этого объединяющего количества мы оказываемся в состоянии доказать возможность чисто линейного перехода. Но введем два ограничивающих условия:
- мы еще не знаем о возможности других агрегатных состояний воды,
- в нашем распоряжении нет средств нагрева до 100 градусов, или, напротив, средств охлаждения ниже нуля, и мы тут же обнаружим два фундаментальных обстоятельства.
Первое: сама температурная шкала, которой мы пользуемся в иллюстрационных примерах, - это отнюдь не свойственное качеству "воды" или даже качеству более общего ("аш-два-о") количество, но обобщение очень широкого класса физических явлений.
Второе: на самом деле скачкообразный переход обеспечивается преобразованиями, которые происходят в совершенно иной сфере, а именно - в сфере развития материальных средств нашей познавательной и практической деятельности. Здесь же мы имеем дело отнюдь не с качественными преобразованиями, но с круговращением в рамках одних и тех же форм.
Заметим: развитие - это всегда восхождение от простого к сложному, высокоорганизованному, словом, далеко не каждое видоизменение мы обозначаем этим понятием. На языке философских категорий смена качественных состояний и развитие - это синонимы, ибо развитие всегда понималось философией именно как последовательное восхождение к каким-то качественно более высоким ступеням. Кроме того, если уж мы затронули такую вещь, как второе начало термодинамики, мы обязаны говорить и об энтропии, и об информации, и о повышении уровня организации систем18. На языке обобщающих категорий и снижение уровня энтропии, и повышение степени организации, и развитие, и смена качественных состояний - это тоже синонимы (хотя, конечно, как и подобает всяким синонимам, их значение не совпадает до конца). Следовательно, говоря о развитии или о смене качественных состояний, мы обязаны искать прирост информации, повышение уровня организации системы. Только это может рассматриваться как абсолютный критерий развития: где его нет, там может идти речь лишь о круговращении в рамках одних и тех же форм, в рамках одного и того же качества.
Но где прирост информации, где повышение упорядоченности при закипании воды? Искать их здесь, разумеется, не приходится; поэтому можно сформулировать следующее: никакие взаимообратимые процессы вообще не могут рассматриваться как аналог смены качественных состояний, как аналог развития. Между тем именно обращение к такому началу, как информация легко выводит нас на нужное. Ведь на самом деле, говоря о кипячении или замораживании воды мы предполагаем наличие некоторой развитой системы, включающей в себя, во-первых, нас самих, во-вторых - все находящиеся в нашем распоряжении средства познания, наконец, в-третьих собственно "аш-два-о". В философии все это называется "субъект-объектным" (S-O) отношением. Так вот внесение дополнительной, новой информации происходит именно в эту целостную систему, именно в это целостное (S-O) отношение; порождение качественно новых средств преобразования материальной действительности и обеспечивает ее перевод на новый - более высокий - уровень организации. Другими словами, обеспечивает ее развитие, качественный скачок. Но это внесение информации происходит лишь однажды, а дальше начинается рутинное вращение в круге уже созданных качественным прорывом количественных отличий.
Этот процесс монотонного перебора количественных отличий никогда не разрешится переходом в качественно иное состояние. Напротив - он всегда, как в железобетонную стену, упирается в некоторый неодолимый предел, и неважно, чем он представлен - бесконечно малыми, или бесконечно большими числами. Такое утверждение может показаться парадоксальным, но это именно так.
Для того, чтобы в полной мере понять это, необходимо обращаться к примерам совсем иного ряда: не к тем, где переход в иное качественное состояние уже когда-то был совершен, то есть к тем где уже когда-то произошло взрывообразное приращение качественно новой информации, но к таким, где его еще только предстоит сделать. Или, быть может, предстоит обнаружить, что никакой переход здесь вообще невозможен. Кстати сказать, это совершенно естественное для любого качества состояние: мы в сущности никогда не знаем, есть ли за его границами вообще что-нибудь, или эти границы и в самом деле образуют собой некоторые абсолютные пределы, на преодоление которых сама природа накладывает свое вето. Так, мы в принципе не знаем, есть ли что за "краем Вселенной", за пределами абсолютного нуля или "за" скоростью света.
Вот и обратимся именно к ним, ибо именно они и являются точной моделью соотношения качества и количества.
Теория относительности утверждает, что превышение скорости света невозможно, ибо приближение к ней влечет за собой экспоненциальное возрастание массы движущегося объекта, а значит, экспоненциальное возрастание энергетических затрат, связанных с его ускорением. Другими словами, сообщение скорости света любому материальному объекту, сколь бы ничтожной (но вместе с тем отличной от нуля) ни была его исходная масса, потребовало бы энергетических ресурсов всей Вселенной.
Из подобного примера наглядно видно, что никакими линейными преобразованиями (то есть никаким увеличением объема "угля", который бросается в условную "топку" космического корабля, или ускорением вращения его "педалей") вывести объект за пределы присущей ему меры (то есть скорости, условно равной 300000 км/c) невозможно. Решение этой задачи может быть достигнуто (если, разумеется, оно вообще существует) только за счет каких-то внешних механизмов, то есть за счет действия сил, регулирующих движение какой-то более широкой - пока еще неизвестной науке - действительности. Но в этой более широкой действительности будет действовать совершенно иная размерность, совершенно иное "количество". Так, фантастика, описывая путешествия в дальнем Космосе, широко использует такой прием, как выход в подпространство; но это подпространство измеряется уже совсем не километрами и не световыми годами, ибо и свету туда дорога "заказана", - там действует совершенно иное "количество".
Другим примером, иллюстрирующим закон перехода количественных изменений в качественные, могло бы служить преодоление абсолютного нуля. Ведь именно абсолютным непреодолимым пределом для любых микроэволюционных изменений предстает качественная определенность его полного количества, то есть его меры. Что же касается абсолютного температурного нуля, то вовсе не исключено, что выход в какие-то иные измерения физической реальности способен в будущем обнаружить возможность чисто линейных переходов из сферы теплового движения молекул в закритический подтемпературный диапазон.
Словом, и в этом случае решение (если, разумеется, оно вообще существует) может быть достигнуто только в сфере действия каких-то внешних механизмов, способных сообщить дополнительную информацию целостной системе: человек-средство-объект ((S-O). Но и там, в новой сфере реальности, объединяющим оба диапазона количеством будет уже не температурная, но какая-то иная шкала градации физических явлений. Сегодня же, сколько бы мы ни увеличивали мощь наших условных "холодильников", мы будем упираться именно в бесконечность: ведь те ничтожные доли градуса, которые остаются до расчетного предела, можно измерять и финансовыми средствам, которые затрачиваются нами.
Таким образом, действительно строгая формулировка закона не только не дает никакой надежды на прорыв в новое измерение объекта за счет каких бы то ни было количественных его преобразований, но и просто запрещает его.
По существу первым, кто дал точную интерпретацию гегелевского закона, был... древнегреческий философ Зенон.
О нем достоверно известно только то, что его родиной была Элея. О годах его жизни не знает никто; имеется свидетельство, что его акме (возраст расцвета мужчины, составляющий по понятиям древних примерно 40-42 года) приходится на 79 олимпиаду (то есть относится к 464-461 гг. до н.э.), но есть и другие сведения, так же не подкрепляемые какими-либо фактами. Не сохранилось многое из его трудов, но вот четыре его апории остались, да и то лишь благодаря "Физике" Аристотеля...
Именно эти знаменитые апории доказывали - и неопровержимо доказывают по сию пору - принципиальную невозможность качественного развития за счет поступательного накопления мелких количественных изменений. Вот одна из них, пожалуй, самая знаменитая, которая называется "Ахиллес". Из пункта А в пункт В выбегает черепаха. Через некоторое время вслед за ней устремляется быстроногий Ахиллес (напомним, что Ахиллес для греков был еще и символом скорости, чем-то вроде современного реактивного истребителя). Утверждается, что Ахиллес никогда не обгонит черепаху, ибо к тому времени, когда он достигнет пункта, в котором находилась черепаха в момент его старта, та успеет отбежать еще на некоторое расстояние; когда Ахиллес преодолеет и его, она сумеет уйти еще дальше... И так далее.
Уже аргументы древнегреческого мыслителя доказывали необходимость введения в монотонный процесс количественных изменений какой-то принципиально вне-количественной силы, другими словами, то, что этот процесс может быть разорван только обращением к иному кругу явлений, которым присуща какая-то своя, новая, шкала градации. Кстати, и наиболее известной в истории попыткой опровержения его построений было принципиально вне-логическое действие. Еще древние оставили связанный с этим анекдот: будучи не в состоянии возразить аргументам Зенона, его оппонент (здесь мнения так же расходятся: одни оговорят о Диогене, другие - об ученике Зенона, кинике Антисфене) просто стал молча ходить перед ним. Известные пушкинские стихи ("Движенья нет, - сказал мудрец брадатый. другой смолчал и стал пред ним ходить...") созданы именно на этот сюжет. По мнению Зенона опровержение действием на самом деле не доказывало ничего, ведь он и сам знал, что и стрела долетит к цели, и Ахиллес догонит и даже обгонит черепаху. Парадокс формулировался чисто логическими средствами, следовательно, и опровергать его нужно было только средствами логики. У нашего поэта все кончается мирно ("Но, господа, забавный случай сей другой пример на память мне приводит: ведь каждый день над нами солнце всходит, однако ж прав упрямый Галилей"), древние же составили и приложение к этому анекдоту: когда возражавший так и не смог найти никаких аргументов, кроме как встать и начать ходить, учитель просто побил его палкой.
И все же "прав упрямый Галилей" - средствами логики эта задача так и не разрешилась до сего дня.
В сущности уже зеноновские апории являлись строгой формулировкой того факта, что линейными изменениями можно объяснить только микроэволюционный процесс, в свою очередь, макроэволюционные преобразования объяснимы только действием какой-то внешней по отношению к любой развивающейся системе силы.
Математической моделью соотношения все тех же понятий количества и качества являлись и знаменитые задачи по квадратуре круга, удвоению куба и трисекции угла, которые впервые были сформулированы еще в V веке до н.э. Напомним, условия всех этих задач ограничивались следующим: решение должно быть дано на плоскости, для решения не может привлекаться ничего, кроме циркуля и линейки.
Существует даже предание, дошедшее до нас из древности. На Делосе разразилась жесткая эпидемия чумы. Жители острова обратились к оракулу, и оракул провозгласил, что если кому-нибудь удастся построить алтарь, по объему ровно вдвое больше старого, но сохраняющий строгую форму куба, то остров избавится от мора. Но при этом оракул потребовал, чтобы при проектировании алтаря, кроме циркуля и линейки, не было бы использовано никаких других инструментов. Что ж, чума во все времена воспринималась как что-то выходящее за пределы человеческого разума, а значит, и цена за избавление от нее должна быть соответствующей...
Решением этих задач занимались поколения и поколения математиков, пока, наконец, в XIX веке не была окончательно доказана их неразрешимость. Иначе говоря, не было осознано, что даже Ахиллесу никогда не догнать черепаху, если не будет совершен прорыв в какое-то новое измерение, где уже будут не властны ограничивающие условия. Впрочем, еще в 1775 году Парижская Академия наук отказалась рассматривать любые новые работы, посвященные решению этих задач.
Таким образом, привлекая на помощь более современные примеры, качество всегда можно уподобить некоторой "черной дыре", откуда никакими усилиями не может вырваться абсолютно ничто. Мы знаем, что любое тяготение может быть преодолено увеличением скорости удаления от его центра; но здесь даже свет не в состоянии вырваться наружу.
Эта абсолютная невозможность выхода за пределы черной дыры качества чисто количественными изменениями представляет собой всеобщее правило, которое может быть прослежено везде, от самых простых форм движения до наивысших.
Так, уже иерархия математических представлений, далеко не линейна: из арифметики нельзя "выйти" в алгебру, из алгебры - в дифференциальное исчисление и так далее. Любой переход возможен только в рамках обобщающих математических теорий. Но заметим: любой переход к новой математической теории всегда был связан с действием внематематического фактора. То есть с искусственным введением в сложившийся аксиоматический аппарат каких-то новых допущений19, основания которых лежат не в сфере "чистой" математики, но в сфере физической реальности.
Математика - это в сущности простейшая из форм постижения реальной действительности. Физика, химия, биология, социология - все это формы постижения несравненно более сложных природных сфер. Но вот иллюстрация, относящаяся к совершенно противоположному полюсу - к высшим (на сегодняшний день) формам движения материи, а именно - к социальным устоям бытия.
1. Обращение к вероятностным статистическим законам не может полностью исключить возможность самозарождения жизни на Земле. В то же время они показывают, что она отнюдь не является чем-то закономерным, ибо в случае непредвиденной гибели ее возрождение оказывается, скорее всего, невозможным.
Но если жизнь оказывается случайной, эволюционное учение не вправе претендовать ни на научность, ни - тем более - на истинность. Другими словами, в той форме, в какой оно существует сегодня, эволюционное учение несостоятельно.
2. Вместе с тем обращение к законам статистики обнаруживает их неприменимость ни к объяснению механизма зарождения жизни, ни к опровержению эволюционного учения.
Любая научная проблема может быть описана только на языке понятий, очерчивающих свойственные именно ее объекту характеристики. Применение каких-то других средств для описания его сущностных свойств является серьезной методологической ошибкой. Между тем чисто вероятностными статистическими законами можно описывать лишь предельно элементарные механические процессы. Возникновение жизни на Земле не относится к этому кругу явлений, ибо представляет собой качественно более высокую ступень организации движения материи.
3. Данное обстоятельство еще раз нейтрализует запрет, налагаемый ничтожной статистической вероятностью естественного происхождения жизни, с другой - еще раз обнаруживает, что поступательное развитие природы не может быть доказано при помощи того категориального аппарата, который сегодня используется сторонниками эволюционизма (как, впрочем, и то, что оно не может быть опровергнуто с помощью законов статистики).
Объяснение всей цепи качественных преобразований, происходящих в природе, может быть достигнуто только при обращении к принципам действия каких-то более высоких начал, чем простая комбинаторика тех элементов, из которых состоит живая плоть. Другими словами, всеобщее развитие не может быть объяснено комбинациями свойств исходных строительных элементов. Объяснение перехода физических явлений в химические, химических в биологические и так далее требует привлечения каких-то иных механизмов, которые сегодня отсутствуют в логическом арсенале эволюционизма.
3. Логические основания эволюционных теорий.
Эволюционистский подход отнюдь не исключает порождение простых вещей более развитыми и организованными, но генеральная линия развития - это всегда восхождение от простого к сложному.
Совместим это с принципом причинности. Наложение условной цепи причинно-следственных связей на генеральную линию эволюционного восхождения обнаружит, что "среднестатистическое" следствие представляет собой более сложное, высоко организованное и развитое начало, чем его "среднестатистическая" причина.
Совместим это еще с одним глобальным процессом - тем, который описывается вторым началом термодинамики. Это сопоставление показывает решительную невозможность объяснения общего развития первичной материи единой последовательностью причинно-следственных взаимодействий, ибо в соответствии с фундаментальным законом термодинамики каждый последующий шаг в развитии природы не сокращает, но увеличивает суммарное количество энтропии (термин, который был введен в научный оборот в 1865 г. немецким физиком Рудольфом Клаузисом).
Правда, допустимо утверждать, что общее возрастание энтропии отнюдь не исключает возможность локального ее сокращения. Поэтому можно было бы предположить, что причинность действует в основном там, где фиксируется локальное усложнение и совершенствование организации, распад же структуры обусловливается действием каких-то иных факторов. Но мы уже могли видеть, что на самом деле все обстоит как раз наоборот: в "стратегическом" плане общее развитие природы обусловлено отнюдь не причинностью, но каким-то другим постоянно действующим фактором, который предварительно был обозначен здесь как случайность. Поэтому в лучшем случае на долю причинности можно отнести только микроэволюционные процессы, развивающиеся в рамках уже сформированных структур; в свою очередь макроэволюция, предполагающая качественное развитие последних, может быть объяснена лишь действием противостоящей ей силы15.
Однако подобная глобализация анализа оставляет возможность для самого различного истолкования природы вещей. Так, например, можно спорить (и спорят) по поводу того допустимо или нет распространять второе начало термодинамики на Вселенную в целом. Кроме того, при подобных обобщениях мы уходим с позиций, поддающихся объяснению строгими физическими законами, в область сложных философских понятий. Но как бы то ни было, в конечном счете именно философские принципы лежат как в основе эволюционизма, так и в основе креационизма. Выше уже было показано, что в действительности представления о путях естественной истории складываются не только под влиянием фактов, которые накапливаются в рамках отдельных научных дисциплин, но и под влиянием каких-то общефилософских начал. Поэтому уйти от философского анализа невозможно.
Общефилософской основой эволюционизма является закон перехода количественных изменений в качественные. Согласно распространенному истолкованию этого закона, последовательное накопление любой системой тонких количественных отличий рано или поздно разрешается скачком, который переводит ее в какое-то иное качество. Наиболее распространенным примером, призванным иллюстрировать этот закон, является смена агрегатных состояний воды под воздействием температурных изменений.
Заметим, что дарвиновская концепция эволюционного развития в точности соответствует именно такому истолкованию диалектического закона. (Мы намеренно не называем его диалектико-материалистическим, ибо он был сформулирован отнюдь не материалистами.) Правда, из этого толкования им исключается скачок, о котором говорит закон; сам Дарвин неоднократно приводит изречение древних: "Природа не делает скачков", но непрерывный поток мелких количественных изменений как причина видообразования сохраняется.
Но в самом ли деле философия "разрешает" поступательное восхождение к вершинам организации за счет простого механического накопления каких-то мелких количественных изменений?
Ни в коей мере.
Близкое к современному понимание соотношения философских категорий качества и количества было дано Гегелем в его "Науке логики".
Если перевести тяжелый язык Гегеля на более понятный, то суть его учения о качестве и количестве сведется к следующему. Качество - это первая, самая абстрактная, логическая категория, с которой начинается постижение любого объекта. Количество - это уже определенная конкретизация, уточнение, предполагающее некоторую дифференциацию качества, градацию всей суммы его проявлений. И здесь очень важно понять следующее ключевое для качественно-количественного анализа обстоятельство: любая градационная шкала, формирующаяся при дифференциации какого-то данного качества, оказывается применимой только и только для отличения именно его проявлений. Другими словами, она не действует в рамках каких-то других качеств. Так, например, мы можем градуировать "шероховатость": более шероховатое, менее шероховатое; но мы не в состоянии применить формирующуюся здесь градационную шкалу для дифференциации какого-то другого качества, скажем "совесть" или "зеленое".
Полное количество любого качества означает собой еще одну, вводимую Гегелем, логическую категорию - меры. Что такое "полное количество"? Обращаясь к приведенному примеру, мы можем интуитивно сознавать, что все степени "шероховатости" по достижении какого-то критического предела уже перестают различаться нами. То есть мы говорим: "гладкий", но подразумеваем, что абсолютно гладкого не существует и на деле это только некоторый эвфемизм (иносказание) исчезающе малой шероховатости. Вот этот предел и будет ощущаться нами как ее мера.
При этом допустимо интерпретировать меру не только как полное количество какого-то определенного качества, но и как "качественное количество". Словом, количество никогда не бывает безличным, внекачественным, применимым если и не к любому качеству вообще, то по меньшей мере к широкому спектру его разновидностей. Поэтому выход за пределы любой меры - это всегда выход не только в иное качество, но и в иное количество.
Но мы сопоставляем друг с другом не только степени проявления какого-то одного качества, но и качественно несопоставимые вещи. Как это становится возможным? Вот объяснение: для того, чтобы вещи стали количественно соизмеримыми, они предварительно должны быть приведены к одному и тому же качеству. Это пояснение гегелевского учения принадлежит К.Марксу, оно приводится уже в первой главе первого тома "Капитала"16, и по существу все дальнейшие его построения, революционизировавшие не только экономическую мысль, базируются именно на этом. Отсюда, в частности, вытекает, что если мы захотим включить в круг количественно соизмеримых вещей какие-то новые явления, нам будет необходимо отыскать новое объединяющее их основание. Другими словами, можно в одном уравнении объединить коров и лошадей, если вдруг увидеть здесь некоторую обобщающую категорию "домашнего скота", но если мы захотим к общей сумме причислить еще и стойла, то нам необходимо будет абстрагироваться от всего того, что характеризует свойства домашнего скота, и обратиться к каким-то другим - еще более общим - определениям, скажем к определениям материального "предмета". Но, разумеется, и "предметы" имеют какие-то свои количественные границы, которые не позволяют суммировать их, скажем с "идеями".
Кстати, отсутствие способности к сложным обобщениям у неразвитых племен лишает их и возможности совершать математические операции с разнородными предметами. Первобытный разум не в состоянии сложить ели и березы, ибо у него нет обобщающего понятия "дерево". Между тем, по числу различаемых им разновидностей (не только деревьев) любой дикарь может поспорить с профессиональным ботаником и зоологом17.
Сказанного вполне достаточно, для того чтобы заключить: никакое накопление количественных изменений неспособно вывести за переделы меры, то есть сформировать иное качество. Неспособно, что говорится, по определению, ибо по определению любое количественное изменение - это всегда изменение в пределах одного и того же качества.
Обращение к агрегатным состояниям воды способно подтвердить только одно полное непонимание существа этих философских категорий. Говорить о том, что последовательным нагревом мы переводим воду в новое качество, означает примерно то же, что и утверждение, согласно которому последовательное загибание пальцев (если речь идет о наших соотечественниках, или, наоборот, их разгибание, если мы говорим об иноплеменниках) на определенном этапе трансформирует коров в непарнокопытных а еще далее - и вообще в стойла. На самом деле там, где говорится о температурных накоплениях, в основании рассуждений присутствует отнюдь не вода, а некоторая обобщающая категория "аш-два-о", которая уже объединяет в себе и собственно воду, и пар, и лед, и на деле пользуемся мы вовсе не градацией воды, а градацией этого обобщающего "аш-два-о". (Точно так же, как и в предыдущем примере мы пользуемся обобщающей категорией "предмета".) Другими словами, здесь присутствует логический круг, то есть уже в предпосылки закладывается то, что требует своих доказательств. В действительности здесь мы уже с самого сначала обращаемся к количеству какого-то более высокого качества, чем качество и "воды", и "пара", и "льда", и лишь в рамках этого объединяющего количества мы оказываемся в состоянии доказать возможность чисто линейного перехода. Но введем два ограничивающих условия:
- мы еще не знаем о возможности других агрегатных состояний воды,
- в нашем распоряжении нет средств нагрева до 100 градусов, или, напротив, средств охлаждения ниже нуля, и мы тут же обнаружим два фундаментальных обстоятельства.
Первое: сама температурная шкала, которой мы пользуемся в иллюстрационных примерах, - это отнюдь не свойственное качеству "воды" или даже качеству более общего ("аш-два-о") количество, но обобщение очень широкого класса физических явлений.
Второе: на самом деле скачкообразный переход обеспечивается преобразованиями, которые происходят в совершенно иной сфере, а именно - в сфере развития материальных средств нашей познавательной и практической деятельности. Здесь же мы имеем дело отнюдь не с качественными преобразованиями, но с круговращением в рамках одних и тех же форм.
Заметим: развитие - это всегда восхождение от простого к сложному, высокоорганизованному, словом, далеко не каждое видоизменение мы обозначаем этим понятием. На языке философских категорий смена качественных состояний и развитие - это синонимы, ибо развитие всегда понималось философией именно как последовательное восхождение к каким-то качественно более высоким ступеням. Кроме того, если уж мы затронули такую вещь, как второе начало термодинамики, мы обязаны говорить и об энтропии, и об информации, и о повышении уровня организации систем18. На языке обобщающих категорий и снижение уровня энтропии, и повышение степени организации, и развитие, и смена качественных состояний - это тоже синонимы (хотя, конечно, как и подобает всяким синонимам, их значение не совпадает до конца). Следовательно, говоря о развитии или о смене качественных состояний, мы обязаны искать прирост информации, повышение уровня организации системы. Только это может рассматриваться как абсолютный критерий развития: где его нет, там может идти речь лишь о круговращении в рамках одних и тех же форм, в рамках одного и того же качества.
Но где прирост информации, где повышение упорядоченности при закипании воды? Искать их здесь, разумеется, не приходится; поэтому можно сформулировать следующее: никакие взаимообратимые процессы вообще не могут рассматриваться как аналог смены качественных состояний, как аналог развития. Между тем именно обращение к такому началу, как информация легко выводит нас на нужное. Ведь на самом деле, говоря о кипячении или замораживании воды мы предполагаем наличие некоторой развитой системы, включающей в себя, во-первых, нас самих, во-вторых - все находящиеся в нашем распоряжении средства познания, наконец, в-третьих собственно "аш-два-о". В философии все это называется "субъект-объектным" (S-O) отношением. Так вот внесение дополнительной, новой информации происходит именно в эту целостную систему, именно в это целостное (S-O) отношение; порождение качественно новых средств преобразования материальной действительности и обеспечивает ее перевод на новый - более высокий - уровень организации. Другими словами, обеспечивает ее развитие, качественный скачок. Но это внесение информации происходит лишь однажды, а дальше начинается рутинное вращение в круге уже созданных качественным прорывом количественных отличий.
Этот процесс монотонного перебора количественных отличий никогда не разрешится переходом в качественно иное состояние. Напротив - он всегда, как в железобетонную стену, упирается в некоторый неодолимый предел, и неважно, чем он представлен - бесконечно малыми, или бесконечно большими числами. Такое утверждение может показаться парадоксальным, но это именно так.
Для того, чтобы в полной мере понять это, необходимо обращаться к примерам совсем иного ряда: не к тем, где переход в иное качественное состояние уже когда-то был совершен, то есть к тем где уже когда-то произошло взрывообразное приращение качественно новой информации, но к таким, где его еще только предстоит сделать. Или, быть может, предстоит обнаружить, что никакой переход здесь вообще невозможен. Кстати сказать, это совершенно естественное для любого качества состояние: мы в сущности никогда не знаем, есть ли за его границами вообще что-нибудь, или эти границы и в самом деле образуют собой некоторые абсолютные пределы, на преодоление которых сама природа накладывает свое вето. Так, мы в принципе не знаем, есть ли что за "краем Вселенной", за пределами абсолютного нуля или "за" скоростью света.
Вот и обратимся именно к ним, ибо именно они и являются точной моделью соотношения качества и количества.
Теория относительности утверждает, что превышение скорости света невозможно, ибо приближение к ней влечет за собой экспоненциальное возрастание массы движущегося объекта, а значит, экспоненциальное возрастание энергетических затрат, связанных с его ускорением. Другими словами, сообщение скорости света любому материальному объекту, сколь бы ничтожной (но вместе с тем отличной от нуля) ни была его исходная масса, потребовало бы энергетических ресурсов всей Вселенной.
Из подобного примера наглядно видно, что никакими линейными преобразованиями (то есть никаким увеличением объема "угля", который бросается в условную "топку" космического корабля, или ускорением вращения его "педалей") вывести объект за пределы присущей ему меры (то есть скорости, условно равной 300000 км/c) невозможно. Решение этой задачи может быть достигнуто (если, разумеется, оно вообще существует) только за счет каких-то внешних механизмов, то есть за счет действия сил, регулирующих движение какой-то более широкой - пока еще неизвестной науке - действительности. Но в этой более широкой действительности будет действовать совершенно иная размерность, совершенно иное "количество". Так, фантастика, описывая путешествия в дальнем Космосе, широко использует такой прием, как выход в подпространство; но это подпространство измеряется уже совсем не километрами и не световыми годами, ибо и свету туда дорога "заказана", - там действует совершенно иное "количество".
Другим примером, иллюстрирующим закон перехода количественных изменений в качественные, могло бы служить преодоление абсолютного нуля. Ведь именно абсолютным непреодолимым пределом для любых микроэволюционных изменений предстает качественная определенность его полного количества, то есть его меры. Что же касается абсолютного температурного нуля, то вовсе не исключено, что выход в какие-то иные измерения физической реальности способен в будущем обнаружить возможность чисто линейных переходов из сферы теплового движения молекул в закритический подтемпературный диапазон.
Словом, и в этом случае решение (если, разумеется, оно вообще существует) может быть достигнуто только в сфере действия каких-то внешних механизмов, способных сообщить дополнительную информацию целостной системе: человек-средство-объект ((S-O). Но и там, в новой сфере реальности, объединяющим оба диапазона количеством будет уже не температурная, но какая-то иная шкала градации физических явлений. Сегодня же, сколько бы мы ни увеличивали мощь наших условных "холодильников", мы будем упираться именно в бесконечность: ведь те ничтожные доли градуса, которые остаются до расчетного предела, можно измерять и финансовыми средствам, которые затрачиваются нами.
Таким образом, действительно строгая формулировка закона не только не дает никакой надежды на прорыв в новое измерение объекта за счет каких бы то ни было количественных его преобразований, но и просто запрещает его.
По существу первым, кто дал точную интерпретацию гегелевского закона, был... древнегреческий философ Зенон.
О нем достоверно известно только то, что его родиной была Элея. О годах его жизни не знает никто; имеется свидетельство, что его акме (возраст расцвета мужчины, составляющий по понятиям древних примерно 40-42 года) приходится на 79 олимпиаду (то есть относится к 464-461 гг. до н.э.), но есть и другие сведения, так же не подкрепляемые какими-либо фактами. Не сохранилось многое из его трудов, но вот четыре его апории остались, да и то лишь благодаря "Физике" Аристотеля...
Именно эти знаменитые апории доказывали - и неопровержимо доказывают по сию пору - принципиальную невозможность качественного развития за счет поступательного накопления мелких количественных изменений. Вот одна из них, пожалуй, самая знаменитая, которая называется "Ахиллес". Из пункта А в пункт В выбегает черепаха. Через некоторое время вслед за ней устремляется быстроногий Ахиллес (напомним, что Ахиллес для греков был еще и символом скорости, чем-то вроде современного реактивного истребителя). Утверждается, что Ахиллес никогда не обгонит черепаху, ибо к тому времени, когда он достигнет пункта, в котором находилась черепаха в момент его старта, та успеет отбежать еще на некоторое расстояние; когда Ахиллес преодолеет и его, она сумеет уйти еще дальше... И так далее.
Уже аргументы древнегреческого мыслителя доказывали необходимость введения в монотонный процесс количественных изменений какой-то принципиально вне-количественной силы, другими словами, то, что этот процесс может быть разорван только обращением к иному кругу явлений, которым присуща какая-то своя, новая, шкала градации. Кстати, и наиболее известной в истории попыткой опровержения его построений было принципиально вне-логическое действие. Еще древние оставили связанный с этим анекдот: будучи не в состоянии возразить аргументам Зенона, его оппонент (здесь мнения так же расходятся: одни оговорят о Диогене, другие - об ученике Зенона, кинике Антисфене) просто стал молча ходить перед ним. Известные пушкинские стихи ("Движенья нет, - сказал мудрец брадатый. другой смолчал и стал пред ним ходить...") созданы именно на этот сюжет. По мнению Зенона опровержение действием на самом деле не доказывало ничего, ведь он и сам знал, что и стрела долетит к цели, и Ахиллес догонит и даже обгонит черепаху. Парадокс формулировался чисто логическими средствами, следовательно, и опровергать его нужно было только средствами логики. У нашего поэта все кончается мирно ("Но, господа, забавный случай сей другой пример на память мне приводит: ведь каждый день над нами солнце всходит, однако ж прав упрямый Галилей"), древние же составили и приложение к этому анекдоту: когда возражавший так и не смог найти никаких аргументов, кроме как встать и начать ходить, учитель просто побил его палкой.
И все же "прав упрямый Галилей" - средствами логики эта задача так и не разрешилась до сего дня.
В сущности уже зеноновские апории являлись строгой формулировкой того факта, что линейными изменениями можно объяснить только микроэволюционный процесс, в свою очередь, макроэволюционные преобразования объяснимы только действием какой-то внешней по отношению к любой развивающейся системе силы.
Математической моделью соотношения все тех же понятий количества и качества являлись и знаменитые задачи по квадратуре круга, удвоению куба и трисекции угла, которые впервые были сформулированы еще в V веке до н.э. Напомним, условия всех этих задач ограничивались следующим: решение должно быть дано на плоскости, для решения не может привлекаться ничего, кроме циркуля и линейки.
Существует даже предание, дошедшее до нас из древности. На Делосе разразилась жесткая эпидемия чумы. Жители острова обратились к оракулу, и оракул провозгласил, что если кому-нибудь удастся построить алтарь, по объему ровно вдвое больше старого, но сохраняющий строгую форму куба, то остров избавится от мора. Но при этом оракул потребовал, чтобы при проектировании алтаря, кроме циркуля и линейки, не было бы использовано никаких других инструментов. Что ж, чума во все времена воспринималась как что-то выходящее за пределы человеческого разума, а значит, и цена за избавление от нее должна быть соответствующей...
Решением этих задач занимались поколения и поколения математиков, пока, наконец, в XIX веке не была окончательно доказана их неразрешимость. Иначе говоря, не было осознано, что даже Ахиллесу никогда не догнать черепаху, если не будет совершен прорыв в какое-то новое измерение, где уже будут не властны ограничивающие условия. Впрочем, еще в 1775 году Парижская Академия наук отказалась рассматривать любые новые работы, посвященные решению этих задач.
Таким образом, привлекая на помощь более современные примеры, качество всегда можно уподобить некоторой "черной дыре", откуда никакими усилиями не может вырваться абсолютно ничто. Мы знаем, что любое тяготение может быть преодолено увеличением скорости удаления от его центра; но здесь даже свет не в состоянии вырваться наружу.
Эта абсолютная невозможность выхода за пределы черной дыры качества чисто количественными изменениями представляет собой всеобщее правило, которое может быть прослежено везде, от самых простых форм движения до наивысших.
Так, уже иерархия математических представлений, далеко не линейна: из арифметики нельзя "выйти" в алгебру, из алгебры - в дифференциальное исчисление и так далее. Любой переход возможен только в рамках обобщающих математических теорий. Но заметим: любой переход к новой математической теории всегда был связан с действием внематематического фактора. То есть с искусственным введением в сложившийся аксиоматический аппарат каких-то новых допущений19, основания которых лежат не в сфере "чистой" математики, но в сфере физической реальности.
Математика - это в сущности простейшая из форм постижения реальной действительности. Физика, химия, биология, социология - все это формы постижения несравненно более сложных природных сфер. Но вот иллюстрация, относящаяся к совершенно противоположному полюсу - к высшим (на сегодняшний день) формам движения материи, а именно - к социальным устоям бытия.