Тот факт, что реализовавшийся в действительности путь восхождения первичной материи именно к тем формам, которые существуют вокруг нас сегодня (да и к которым, впрочем, принадлежим мы сами), не может быть единственным, по существу ничего не объясняет. Он только подчеркивает принципиальную невозможность объяснения сложных процессов формообразования с помощью одной голой статистики. Поэтому объективная возможность многовариантного развития природы вещей хоть и увеличивает вероятность глубоких качественных преобразований во всех без исключения сферах движения, нисколько не помогает такому развитию. Так в живописи, в поэзии одно и то же чувство можно выразить совершенно разными образами, различными словами, при этом общее количество вариантов, наверное, вообще не поддается расчету, но это вовсе не означает, что настоящим художником или поэтом легко может стать каждый из нас.
Таким образом, все то, о чем говорилось выше, складывается в довольно противоречивую, никак не связывающуюся воедино картину. Налицо явный парадокс, существо которого заключается в следующем: для того, чтобы вещи могли подняться на какой-то более высокий уровень своей организации и сложности, необходимо вмешательство еще более сложного и высокоорганизованного начала. Иначе говоря, для того, чтобы вообще могли возникнуть какие-то более совершенные формы, необходимо существование еще более развитых и совершенных сущностей. Словом, налицо тот порочный логический круг, присутствие которого в любых теоретических построениях всегда рассматривалось как явный признак их несостоятельности.
Тот же самый парадокс, который со всей очевидностью встает здесь, можно сформулировать и другими словами: причинно-следственное взаимодействие не может быть односторонним. Иначе говоря, в истории нашего мира не только причина определяет характер следствия, но и следствие как-то по-своему формирует и корректирует свою причину. Другими словами, причина и следствие взаимодействуют друг с другом по принципу, родственному обратной связи.
Принцип обратной связи лежит в основе работы любого автоматического устройства, начиная от самого простого, кончая самым сложным. Так, в любом бытовом холодильнике термостат, регулирующий постоянство температуры в холодильной камере, работает в строгом согласии именно с ним. Вкратце его можно свести к следующему. Есть некоторый "вход", куда поступает электрический ток; где-то рядом со "входом" расположено регулирующее устройство, в простейшем случае - выключатель, управляющий его подачей. Есть "выход" температура холодильной камеры. Эта температура может быть измерена простой металлической пластиной, закрепленной с обеих концов. При повышении температуры пластина увеличивается в размерах, но вследствие того, что ее концы закреплены, она может только изгибаться. В этом случае ее "горб" вступает в контакт с тем концом электрический цепи, который на "входе" включает подачу тока. При снижении температуры пластина сокращается и, следовательно, выпрямляется; в этом случае замыкается другой контакт, в результате чего подача тока на "входе" прекращается.
Словом, существо дела заключается в постоянном сравнении "выходного" параметра с некоторым заранее заданным эталоном и, зависимости от результата сравнения, во включении или выключении тех или иных механизмов, корректирующих состояние "входа". Отнюдь не исключено, что нечто подобное может лежать и в основе причинно-следственного взаимодействия.
Мы видели, что чем дальше в будущее по цепи следствий, тем слабее действие любой данной причины и тем сильнее действие случайности (все это может быть выражено даже несложной математической зависимостью). Но если то, что было обозначено случайностью, и в самом деле проявляет себя как обратное действие следствия на свою причину, то отсюда прямо вытекает, что чем дальше мы уходим от некоторой (любой) данной причины, тем жестче оказывается обратная ее зависимость от всей суммы своих собственных следствий. Поэтому, если довести это положение до его естественного логического предела, то обнаружится, что именно конечное следствие всецело определяет собой свою первопричину.
Все это выглядит совершенно неправдоподобным для того, чтобы служить предметом даже предварительного анализа. Здравый смысл просто вопиет против этого. Впрочем, от здравого смысла еще можно было бы и отмахнуться, в конце концов многие порождаемые теоретической мыслью вещи противоречат ему.
Так, например, до самого начала двадцатого века никому и в голову не могла прийти мысль о возможности деформации пространства, о замедлении времени, словом, обо всех тех чудесах, которые порождались необходимостью хоть как-то объяснить отрицательный результат знаменитых опытов А.А.Майкельсона (впервые проведенных им в 1881 г. и впоследствии в 1887 г. совместно с Морли по измерению скорости света34, за что в 1907 году ему была присуждена Нобелевская премия по физике). Объясняющая гипотеза была выдвинута ирландским физиком Д.Ф.Фицжеральдом, ее суть сводилась к тому, что движущийся объект сжимается в направлении своего движения. Впоследствии Х.А.Лоренц, известный голландский физик независимо от него выдвинул предположение о том, что при высокой скорости движения через эфир сокращаются не только линейные размеры объекта (в направлении движения), но также происходит увеличение сопротивления ускорению (что равносильно увеличению его массы) и к замедлению его "внутреннего" времени. Лоренцем были предложены математические формулы, описывающие эти эффекты, которые впоследствии получили название релятивистских.
Математический аппарат именно этих преобразований, которые в честь обоих ученых получили обозначение преобразований Лоренца-Фицжеральда, в неизменном виде вошел в частную теорию относительности Эйнштейна и составил самую ее сердцевину. Здесь единицы длины (l), времени (t) и массы (m) перестают быть тем, чем они были в рамках классической физики. Все эти начала оказываются самым тесным образом связанными со скоростью движения измеряемых объектов относительно измерителя (v) и изменяются в строгом соответствии с ее изменениями. Так,
l = l0 ( (1 - (2),
t = t0 / ( (1 - (2),
m = m0 /( (1 - (2),
где l, t, m означают собой соответствующие параметры измеряемого объекта, "(2" в подкоренном выражении - квадрат отношения скорости собственного движения объекта к скорости света (v/c).
Здравый смысл должен был отступать, пространство и время переставали быть тем, чем они были для него на протяжение всей истории человеческой мысли...
Основы учения о пространстве были заложены еще Евклидом, но собственно определения долгое время не было, была только совокупность аксиом, осмысление которых и порождало интуитивное представление о нем. Строгое формальное определение времени и пространству дал только Ньютон. Знаменитое его сочинение "Математические начала натуральной философии"35 вышло в 1687 году (второе издание - в 1703). Во вступительной части этой книги Ньютон анализирует основные понятия механики и среди них - пространство и время. Раздел "Определения" заканчивается "Поучением", где и даются их определения. Вот как они звучат:
Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно и иначе называется длительностью. Абсолютное пространство по самой своей сущности безотносительно к чему бы то ни было внешнему и остается всегда одинаковым и неподвижным.
Словом, по Ньютону пространство и время - это особые начала, которые существуют совершенно независимо как от вещества Вселенной, так и друг от друга. Пространство само по себе, т.е. абсолютное пространство, есть пустое "вместилище тел", совершенно неподвижное, непрерывное, однородное (то есть одинаковое во всех своих точках) и изотропное (другими словами, одинаковое по всем направлениям), проницаемое (не воздействующее на материю и не подвергающееся ее воздействиям) и бесконечное. Оно обладает тремя измерениями. От абсолютного пространства Ньютон отличал относительное, которое сводится к протяженности и взаиморасположению материальных тел. При этом абсолютное пространство вследствие полной неразличимости своих частей непознаваемо человеком, предметом же науки может быть только относительное.
Абсолютное время в концепции Ньютона есть ни от чего не зависящая чистая длительность, равномерно текущая от прошлого к будущему. Оно является таким же пустым, как и пространство "вместилищем событий", которые могут его заполнять (но, кстати, могут и не заполнять). Ход событий нисколько не влияет на течение времени; оно универсально, одномерно, непрерывно, бесконечно и однородно. Как и абсолютное пространство, абсолютное время непознаваемо и неизмеримо; измерению - с помощью равномерно текущих событий (часов) - поддается только относительное время.
Правда, уже во времена Ньютона высказывались и другие воззрения на этот предмет. Так, например, Лейбниц - не только выдающийся математик, но и крупнейший философ - категорически отрицал всякую возможность самостоятельного существования пространства и времени наряду с материей и независимо от нее, то есть как простого вместилища всех материальных тел и физических событий. Это отрицание проистекало из органического неприятия им общей ньютоновской картины мира как простой совокупности независимых материальных частиц, связанных между собой только случайными механическими столкновениями и какими-то мистическими силами дальнодействия (тяготением). Такой взгляд на вещи, по мнению Лейбница, не позволяет объяснить ни целостность всех вещей (каждая их которых отнюдь не сводится к простой сумме движений составляющих ее атомов), ни согласованность их совместного движения; наконец, он просто противоречит некоторой высшей гармонии мира. Но классическая механика того времени все же предпочитала смотреть на весь мир именно как на совокупность взаимодействующих по строгим законам механики объектов. Кстати, рудимент именно таких представлений лежит в основании гипотезы о том, что возникновение жизни можно объяснить действием вероятностных статистических законов, о чем уже говорилось выше. Впрочем, и их критика ничем не лучше, ибо исключает подобное самозарождение отнюдь не потому, что абсолютно несостоятельна та картина мира, в котором они только и могут действовать, но исключительно из-за ничтожной вероятности позитивного результата.
Только через столетие эти определения подвергнутся ревизии.
В 1781 году выходит составившая целую эпоху в развитии всей европейской культуры, "Критика чистого разума". В ней Иммануил Кант ставит вопрос: как возможна чистая математика? И отвечает36 на него тем, что в ее основе лежат какие-то жесткие схемы, в соответствии с которыми только и может функционировать наше сознание. Именно ими и являются врожденные представления о пространстве и времени. Любые восприятия действительности могут соответствовать только им; самый процесс восприятия в этом смысле может быть уподоблен литейному производству, в котором их поток отливается в заранее заданные формы и застывает в них. Они осознаются нами в виде таких истин, как известные положения о том, что "прямая - кратчайшее расстояние между двумя точками", что "через три точки, не лежащие на одной прямой, можно провести плоскость и притом только одну" и так далее. Поэтому геометрия представляет собой лишь изучение тех логических следствий, к которым они обязывают нас. Отсюда строгая математическая гармония и порядок, царствующие в природе, отнюдь не свойственны ей самой, но в действительности проецируются на внешний мир нашим собственным разумом.
Таким образом, пространство и время понимаются Кантом не как объективные, то есть существующие вне и независимо от сознания, начала нашего мира, но как достояние собственного разума человека, как чистая субъективность.
Уже в этом выводе содержится революционный взрывной потенциал: ведь если так, то реконструкцией основ нашего собственного сознания можно переделывать весь мир. В потаенных глубинах нашего духа может таиться иная мерность пространства, иная метрика времени, и все это в виде новых законов бытия может быть провозглашено нашим разумом всему Космосу. Правда, самим Кантом законы евклидовой геометрии еще осознаются как единственно возможная форма познания. Но уже в 1786 году будет опубликована написанная еще до "Критики чистого разума" работа Ламберта, где будет доказано, что замена пятого постулата Евклида другим дает возможность построить совершенно иную и вместе с тем логически непротиворечивую геометрию. А еще через очень короткое время сам Гаусс, некоронованный король математиков, убедится не только в ее абсолютной непротиворечивости, но и в применимости к физическому миру. Правда, опасаясь, по его собственным словам, "криков беотийцев"37, так и не осмелится вынести все это на обсуждение своих коллег.
Словом, оказывалось, что и пространство и время отнюдь не безотносительны к чему бы то ни было. Если, согласно воззрениям Ньютона, никакое изменение характера течения физических событий не могло затронуть эти фундаментальные начала мира, то в физике Эйнштейна все стало совсем другим: пространство обретало способность сжиматься в точку и искривляться, время - растягиваться до бесконечности. (Мы уже приводили стишок, составленный про Ньютона; по этому поводу к нему было придумано и продолжение: "Но Сатана недолго ждал реванша пришел Эйнштейн и стало все как раньше".)
Но сопоставим это с той самой сингулярностью, которая полагает начало всему нашему миру. Можно ли здесь говорить о привычных пространственных или временных соотношениях? Ни в коем случае, ибо сингулярность - это такая точка, где кривизна пространства-времени становится бесконечной и сами понятия пространства и времени теряют всякий смысл38. Между тем любая физическая теория формулируется только для пространственно-временного континуума, так что в этих точках все они без исключения перестают быть справедливыми. А значит, перестают быть справедливыми и привычные нашему сознанию отношения причины и следствия, прошлого и будущего.
Большой взрыв полагает начало не только нашему миру, но и пространству и времени. Взрывается не только сконцентрированное в точку "первовещество" Вселенной, но и все - концентрируемое ею же - пространство и время. Мысль о том, что точка сингулярности может пониматься как точка пространства, лишено всякого смысла, ибо оно предполагает существование пространства как некоторой более высокой реальности, чем сама Вселенная. Увязывание большого взрыва с каким-то моментом времени предполагает существование последнего до появления самого наблюдаемого нами мира. Однако наши представления не могут простираться за гипотетические пределы физического мира как целого, поэтому если что-то и существует там, за ними, мы все равно никогда об этом не узнаем. Поэтому абсолютно недопустимо видеть в сингулярности нулевой момент времени, от которого и начинается отсчет всем физическим событиям, или пространственную точку, дающую начало системе координат.
Словом, с изменением представлений об истории нашего мира должно было радикально меняться и привычное соотношение между ним самим, пространством и временем. Если до рубежа ХХ века, то есть до становления теории относительности пространство и время традиционно понимались как своеобразное "вместилище" всех физических событий39, иными словами, всей нашей Вселенной, то теперь "вместилищем" пространства и времени становилась именно она сама. Подчеркнем это обстоятельство: не пространство и время вмещают в себя все вещество и всю историю Вселенной, но наоборот - сама Вселенная вмещает в себя без исключения все пространство и без исключения все время. Но если в точку сжимается Вселенная, в ту же точку сжимается и пространство и время.
Вернее сказать, эта точка и предстает всем пространством и всем временем; другими словами, концентратом всей структуры пространства и всей структуры времени. Поэтому сама точка обязана быть весьма сложным образованием.
С пространством сравнительно легко, гораздо интересней обстоит дело со временем. Ведь если наша Вселенная вмещает в себя без какого бы то ни было изъятия все физическое время, то это означает, что на уровне всей Вселенной прошлое, настоящее и будущее существуют как абсолютно равноправные вещи. Иначе говоря, не как противопоставляемые друг другу сущности, но как нечто рядоположенное. Возникает сильный соблазн сказать, что они существуют одновременно, но, по-видимому, это неправильно, поскольку для одновременности уже необходимо какое-то предварительное представление о времени. А впрочем, здесь, на этом предельно общем уровне теряет смысл и какое бы то ни было логическое предшествование или следование явлений друг другу, поэтому, если не гнаться за точностью формальных определений, наверное, можно сказать и так. Во всяком случае смысл состоит в том, что на уровне Вселенной настоящее, прошлое и будущее сосуществуют, а значит, и абсолютно на равных взаимодействуют между собой.
Но если так, то способность следствия влиять на свою причину уже не может быть абсурдом, она принимает характер фундаментальной физической реальности, лежащей в самой глубинной основе материального бытия.
Таким образом, представление о большом взрыве смыкало эволюционное учение с креационистским мировоззрением не только в сакраментальной точке начала мира.
Впрочем, в основе представлений, допускавших далеко не однозначное взаимодействие причины и следствия, лежала не только эволюция физических теорий. К уже упоминавшемуся здесь Фоме Аквинскому восходит мысль о том, что Бог существует вне физического времени. Предположить обратное, значит, предположить существование времени до Него, другими словами, предположить, что время - больше Его. Но это абсурдное предположение; в действительности Бог больше времени, ибо именно Он и создает его вместе со всем материальным миром ("И был вечер, и было утро: день один"). Следовательно, для Него не может существовать решительно никаких ограничений ни в каких временных отношениях; Он - причина всему, то есть не только началу мира, но и каждому следующему периоду его существования. А это значит, что вовсе не настоящее самого физического мира порождает собой определенность последующих его состояний, но полная сумма всех состояний определяет характеристики каждого данного из них. Ведь этой полной суммой состояний является не что иное, как тайный замысел нашего Творца. Привычные временные отношения могут существовать только для любой ограниченной части этого порождаемого Им материального мира, на Него же не могут быть распространены никакие ограничения.
Правда, средневековая мысль, даже допуская тварную природу физического времени, решительно исключала возможность нарушения его законов кем бы то ни было; нарушить чередование времен не мог даже Создатель этого мира, поэтому Аквинатом исключается возможность изменения прошлого даже Богом. Но такой взгляд на мир нисколько не избавляет нас от противоречий. Напротив, только порождает их.
Сотворение Им времени нельзя понимать как порождение какой-то искусственной "вставки" в тот специфический континуум, где протекает Его бытие до создания мира и где оно будет неограниченно продолжаться после (возможной) кончины нашей Вселенной. Физическое время вовсе не инкрустируется в него как нечто инородное - оно представляет собой только одно из собственных измерений, только одну из координат этого многомерного континуума, - какую-то специфическую проекцию вечного и вместе с тем завершенного в каждый момент Его нематериального бытия на плоскость порождаемой Им вещественности. Так тень может быть брошена на стену, но только в том случае, если появляется сама стена. Поэтому и после порождения времени Его бытие не замыкается в нем. Ограничить всю полноту и многомерность Его бытия всего лишь одним вектором временного потока, значит, уподобить Его нам, иначе говоря, низвести его до уровня одного из Его творений. Так плесень, проступающая на стене (предположим, что она может мыслить), ничего не знает о существовании трехмерного мира; все мировое пространство для нее сводится только к одной плоскости. События большого трехмерного мира проявляются для нее только в игре теней на плоскости стены, и судить о них она может только по их чередованию. Но согласимся же: анализ этих чередований может дать довольно точное отражение физического перемещения каких-то находящихся вне стены материальных объектов, включая и самого человека, но не в состоянии породить решительно никакого представления о подлинном содержании его жизни. И уж тем более не в состоянии отразить духовную сторону человеческого бытия.
Точно так же растворить бытие Бога в порожденном Им времени, означает свести всю его многомерность к какому-то аналогу простого механического перемещения, влекущего за собой перераспределение условных теней на доступной нашему обозрению плоскости материального.
Сотворив время, Он продолжает жить вне его, поэтому для Него нет тех отношений прошлого и будущего, которые существуют для нас; тем более для Него не существует никакого запрета на вмешательство в прошлое. Правда, в тварном мире - брошенной на стену вещественности тени Его Замысла - возникают какие-то свои связи событий, но и эти связи, как обнаруживается, вовсе не столь уж прямолинейны.
Бог - это не только первопричина всего сущего но и его конечная цель, поэтому предоставление Им свободы, а значит, и возможности саморазвития - это в конечном счете возможность восхождения всего сущего к какой-то поставленной Им цели. Другими словами, регулятивным началом решительно всех изменений тварной действительности выступает именно она. Но эта конечная цель в сознании смертного неверующего в Бога человека всегда предстает в образе каких-то конечных объективных следствий. Впрочем, и верующему не дано постичь замысел Творца, поэтому и для него она трансформируется в те же конечные следствия. Но как бы то ни было, именно конечные следствия олицетворяют цель нашего Создателя, а значит, именно следствия оказываются тем самым началом, которые постоянно, на протяжение всей истории мира, направляют и регулируют действие физических причин.
Словом, для Бога не существует никакого запрета на вмешательство в уже истекшее прошлое того мира, который создается по Его Слову.
Так обстоит дело в там, где реализуется какой-то замысел Творца.
Но и в исповедующей материализм картине мира, после обнаружения начала самого времени (не начала его отсчета!), соотношение между причиной и следствием теряло свою одномерность и представало в сущности точно таким же. Причинно-следственная связь становилась именно взаимодействием, в котором каждое начало может по-своему воздействовать на противостоящую ему стихию. Истекшее прошлое физической реальности полностью утрачивало абсолютную монополию на любое формотворчество; любое данное состояние Вселенной точно так же оказывалось производным от всей суммы ее прошлых и предстоящих состояний, как и в концепции Божественного творения мира. Разница оказывалась только в одном - в том, что эта полная сумма здесь существовала как бы сама по себе, а не концентрировалась в замысле Создателя. Иными словами, вся разница сводилась лишь к словам, то есть лишь к тому, каким условным понятием обозначить концентрат того высшего единства, которое на деле связует собой все состояния нашего мира.
На языке науки причинная обусловленность называется детерминацией. Но если, кроме предопределения следствия какой-то конкретной причиной, существует возможность корреляции самой причины вытекающим из нее следствием, то имеет смысл различить прямую и обратную детерминацию. К прямой можно будет отнести привычное отношение причины и следствия, к обратной - обусловленность причины следствием.
Нельзя сказать, что возможность такой обратной детерминации и в самом деле категорически исключалась даже убежденными материалистами.
Существует мнение (правда, оно не единственное) что даже взаимное притяжение двух тел не могло бы иметь места в том случае, если бы вокруг них вдруг исчезло все остальное и они оказались бы одни во всей Вселенной. Иными словами, закон тяготения обусловлен не природой самих этих тел, но полной структурой всей материи. Утверждают, что любой химический процесс, протекающий в какой-то пробирке, повел бы себя самым непредсказуемым образом (если бы вообще что-нибудь стало изменяться в ней) в случае, если бы за ее стеклом также исчезло все окружающее. Подобным образом можно продвигаться и дальше по лестнице восхождения к самым сложным формам движения.
Но здесь необходимо пояснить. Правильно говорить не о Вселенной, но о материи, ибо это далеко не одно и то же. Правда, зачастую это понятие используется и для обозначения вещества Вселенной, но все же нужно отличать строгую философскую категорию от простого литературного оборота. Философское понятие материи появилось задолго до возникновения представлений о большом взрыве и рождении Вселенной. Это понятие обозначает собой нечто существенно большее, чем та Вселенная, о которой сегодня говорят астрофизики и космологи. Эта Вселенная представляет собой лишь наблюдаемую часть некоторого целого, но в конечном счете все законы ее функционирования определяются именно целым. При этом, в отличие от наблюдаемой нами Вселенной, материя не развивается: она вечна в (физическом) времени и в каждый данный (его) момент представлена всеми формами своего движения. Впрочем, наверное, правильней было бы сказать, что если она и развивается, то вовсе не в привычном для нас смысле восхождения к каким-то новым уровням своей организации и уж тем более не во времени, а в каком-то ином, более сложном континууме. Вот только в каком - вопрос, который сегодня не имеет ответа.
Таким образом, все то, о чем говорилось выше, складывается в довольно противоречивую, никак не связывающуюся воедино картину. Налицо явный парадокс, существо которого заключается в следующем: для того, чтобы вещи могли подняться на какой-то более высокий уровень своей организации и сложности, необходимо вмешательство еще более сложного и высокоорганизованного начала. Иначе говоря, для того, чтобы вообще могли возникнуть какие-то более совершенные формы, необходимо существование еще более развитых и совершенных сущностей. Словом, налицо тот порочный логический круг, присутствие которого в любых теоретических построениях всегда рассматривалось как явный признак их несостоятельности.
Тот же самый парадокс, который со всей очевидностью встает здесь, можно сформулировать и другими словами: причинно-следственное взаимодействие не может быть односторонним. Иначе говоря, в истории нашего мира не только причина определяет характер следствия, но и следствие как-то по-своему формирует и корректирует свою причину. Другими словами, причина и следствие взаимодействуют друг с другом по принципу, родственному обратной связи.
Принцип обратной связи лежит в основе работы любого автоматического устройства, начиная от самого простого, кончая самым сложным. Так, в любом бытовом холодильнике термостат, регулирующий постоянство температуры в холодильной камере, работает в строгом согласии именно с ним. Вкратце его можно свести к следующему. Есть некоторый "вход", куда поступает электрический ток; где-то рядом со "входом" расположено регулирующее устройство, в простейшем случае - выключатель, управляющий его подачей. Есть "выход" температура холодильной камеры. Эта температура может быть измерена простой металлической пластиной, закрепленной с обеих концов. При повышении температуры пластина увеличивается в размерах, но вследствие того, что ее концы закреплены, она может только изгибаться. В этом случае ее "горб" вступает в контакт с тем концом электрический цепи, который на "входе" включает подачу тока. При снижении температуры пластина сокращается и, следовательно, выпрямляется; в этом случае замыкается другой контакт, в результате чего подача тока на "входе" прекращается.
Словом, существо дела заключается в постоянном сравнении "выходного" параметра с некоторым заранее заданным эталоном и, зависимости от результата сравнения, во включении или выключении тех или иных механизмов, корректирующих состояние "входа". Отнюдь не исключено, что нечто подобное может лежать и в основе причинно-следственного взаимодействия.
Мы видели, что чем дальше в будущее по цепи следствий, тем слабее действие любой данной причины и тем сильнее действие случайности (все это может быть выражено даже несложной математической зависимостью). Но если то, что было обозначено случайностью, и в самом деле проявляет себя как обратное действие следствия на свою причину, то отсюда прямо вытекает, что чем дальше мы уходим от некоторой (любой) данной причины, тем жестче оказывается обратная ее зависимость от всей суммы своих собственных следствий. Поэтому, если довести это положение до его естественного логического предела, то обнаружится, что именно конечное следствие всецело определяет собой свою первопричину.
Все это выглядит совершенно неправдоподобным для того, чтобы служить предметом даже предварительного анализа. Здравый смысл просто вопиет против этого. Впрочем, от здравого смысла еще можно было бы и отмахнуться, в конце концов многие порождаемые теоретической мыслью вещи противоречат ему.
Так, например, до самого начала двадцатого века никому и в голову не могла прийти мысль о возможности деформации пространства, о замедлении времени, словом, обо всех тех чудесах, которые порождались необходимостью хоть как-то объяснить отрицательный результат знаменитых опытов А.А.Майкельсона (впервые проведенных им в 1881 г. и впоследствии в 1887 г. совместно с Морли по измерению скорости света34, за что в 1907 году ему была присуждена Нобелевская премия по физике). Объясняющая гипотеза была выдвинута ирландским физиком Д.Ф.Фицжеральдом, ее суть сводилась к тому, что движущийся объект сжимается в направлении своего движения. Впоследствии Х.А.Лоренц, известный голландский физик независимо от него выдвинул предположение о том, что при высокой скорости движения через эфир сокращаются не только линейные размеры объекта (в направлении движения), но также происходит увеличение сопротивления ускорению (что равносильно увеличению его массы) и к замедлению его "внутреннего" времени. Лоренцем были предложены математические формулы, описывающие эти эффекты, которые впоследствии получили название релятивистских.
Математический аппарат именно этих преобразований, которые в честь обоих ученых получили обозначение преобразований Лоренца-Фицжеральда, в неизменном виде вошел в частную теорию относительности Эйнштейна и составил самую ее сердцевину. Здесь единицы длины (l), времени (t) и массы (m) перестают быть тем, чем они были в рамках классической физики. Все эти начала оказываются самым тесным образом связанными со скоростью движения измеряемых объектов относительно измерителя (v) и изменяются в строгом соответствии с ее изменениями. Так,
l = l0 ( (1 - (2),
t = t0 / ( (1 - (2),
m = m0 /( (1 - (2),
где l, t, m означают собой соответствующие параметры измеряемого объекта, "(2" в подкоренном выражении - квадрат отношения скорости собственного движения объекта к скорости света (v/c).
Здравый смысл должен был отступать, пространство и время переставали быть тем, чем они были для него на протяжение всей истории человеческой мысли...
Основы учения о пространстве были заложены еще Евклидом, но собственно определения долгое время не было, была только совокупность аксиом, осмысление которых и порождало интуитивное представление о нем. Строгое формальное определение времени и пространству дал только Ньютон. Знаменитое его сочинение "Математические начала натуральной философии"35 вышло в 1687 году (второе издание - в 1703). Во вступительной части этой книги Ньютон анализирует основные понятия механики и среди них - пространство и время. Раздел "Определения" заканчивается "Поучением", где и даются их определения. Вот как они звучат:
Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно и иначе называется длительностью. Абсолютное пространство по самой своей сущности безотносительно к чему бы то ни было внешнему и остается всегда одинаковым и неподвижным.
Словом, по Ньютону пространство и время - это особые начала, которые существуют совершенно независимо как от вещества Вселенной, так и друг от друга. Пространство само по себе, т.е. абсолютное пространство, есть пустое "вместилище тел", совершенно неподвижное, непрерывное, однородное (то есть одинаковое во всех своих точках) и изотропное (другими словами, одинаковое по всем направлениям), проницаемое (не воздействующее на материю и не подвергающееся ее воздействиям) и бесконечное. Оно обладает тремя измерениями. От абсолютного пространства Ньютон отличал относительное, которое сводится к протяженности и взаиморасположению материальных тел. При этом абсолютное пространство вследствие полной неразличимости своих частей непознаваемо человеком, предметом же науки может быть только относительное.
Абсолютное время в концепции Ньютона есть ни от чего не зависящая чистая длительность, равномерно текущая от прошлого к будущему. Оно является таким же пустым, как и пространство "вместилищем событий", которые могут его заполнять (но, кстати, могут и не заполнять). Ход событий нисколько не влияет на течение времени; оно универсально, одномерно, непрерывно, бесконечно и однородно. Как и абсолютное пространство, абсолютное время непознаваемо и неизмеримо; измерению - с помощью равномерно текущих событий (часов) - поддается только относительное время.
Правда, уже во времена Ньютона высказывались и другие воззрения на этот предмет. Так, например, Лейбниц - не только выдающийся математик, но и крупнейший философ - категорически отрицал всякую возможность самостоятельного существования пространства и времени наряду с материей и независимо от нее, то есть как простого вместилища всех материальных тел и физических событий. Это отрицание проистекало из органического неприятия им общей ньютоновской картины мира как простой совокупности независимых материальных частиц, связанных между собой только случайными механическими столкновениями и какими-то мистическими силами дальнодействия (тяготением). Такой взгляд на вещи, по мнению Лейбница, не позволяет объяснить ни целостность всех вещей (каждая их которых отнюдь не сводится к простой сумме движений составляющих ее атомов), ни согласованность их совместного движения; наконец, он просто противоречит некоторой высшей гармонии мира. Но классическая механика того времени все же предпочитала смотреть на весь мир именно как на совокупность взаимодействующих по строгим законам механики объектов. Кстати, рудимент именно таких представлений лежит в основании гипотезы о том, что возникновение жизни можно объяснить действием вероятностных статистических законов, о чем уже говорилось выше. Впрочем, и их критика ничем не лучше, ибо исключает подобное самозарождение отнюдь не потому, что абсолютно несостоятельна та картина мира, в котором они только и могут действовать, но исключительно из-за ничтожной вероятности позитивного результата.
Только через столетие эти определения подвергнутся ревизии.
В 1781 году выходит составившая целую эпоху в развитии всей европейской культуры, "Критика чистого разума". В ней Иммануил Кант ставит вопрос: как возможна чистая математика? И отвечает36 на него тем, что в ее основе лежат какие-то жесткие схемы, в соответствии с которыми только и может функционировать наше сознание. Именно ими и являются врожденные представления о пространстве и времени. Любые восприятия действительности могут соответствовать только им; самый процесс восприятия в этом смысле может быть уподоблен литейному производству, в котором их поток отливается в заранее заданные формы и застывает в них. Они осознаются нами в виде таких истин, как известные положения о том, что "прямая - кратчайшее расстояние между двумя точками", что "через три точки, не лежащие на одной прямой, можно провести плоскость и притом только одну" и так далее. Поэтому геометрия представляет собой лишь изучение тех логических следствий, к которым они обязывают нас. Отсюда строгая математическая гармония и порядок, царствующие в природе, отнюдь не свойственны ей самой, но в действительности проецируются на внешний мир нашим собственным разумом.
Таким образом, пространство и время понимаются Кантом не как объективные, то есть существующие вне и независимо от сознания, начала нашего мира, но как достояние собственного разума человека, как чистая субъективность.
Уже в этом выводе содержится революционный взрывной потенциал: ведь если так, то реконструкцией основ нашего собственного сознания можно переделывать весь мир. В потаенных глубинах нашего духа может таиться иная мерность пространства, иная метрика времени, и все это в виде новых законов бытия может быть провозглашено нашим разумом всему Космосу. Правда, самим Кантом законы евклидовой геометрии еще осознаются как единственно возможная форма познания. Но уже в 1786 году будет опубликована написанная еще до "Критики чистого разума" работа Ламберта, где будет доказано, что замена пятого постулата Евклида другим дает возможность построить совершенно иную и вместе с тем логически непротиворечивую геометрию. А еще через очень короткое время сам Гаусс, некоронованный король математиков, убедится не только в ее абсолютной непротиворечивости, но и в применимости к физическому миру. Правда, опасаясь, по его собственным словам, "криков беотийцев"37, так и не осмелится вынести все это на обсуждение своих коллег.
Словом, оказывалось, что и пространство и время отнюдь не безотносительны к чему бы то ни было. Если, согласно воззрениям Ньютона, никакое изменение характера течения физических событий не могло затронуть эти фундаментальные начала мира, то в физике Эйнштейна все стало совсем другим: пространство обретало способность сжиматься в точку и искривляться, время - растягиваться до бесконечности. (Мы уже приводили стишок, составленный про Ньютона; по этому поводу к нему было придумано и продолжение: "Но Сатана недолго ждал реванша пришел Эйнштейн и стало все как раньше".)
Но сопоставим это с той самой сингулярностью, которая полагает начало всему нашему миру. Можно ли здесь говорить о привычных пространственных или временных соотношениях? Ни в коем случае, ибо сингулярность - это такая точка, где кривизна пространства-времени становится бесконечной и сами понятия пространства и времени теряют всякий смысл38. Между тем любая физическая теория формулируется только для пространственно-временного континуума, так что в этих точках все они без исключения перестают быть справедливыми. А значит, перестают быть справедливыми и привычные нашему сознанию отношения причины и следствия, прошлого и будущего.
Большой взрыв полагает начало не только нашему миру, но и пространству и времени. Взрывается не только сконцентрированное в точку "первовещество" Вселенной, но и все - концентрируемое ею же - пространство и время. Мысль о том, что точка сингулярности может пониматься как точка пространства, лишено всякого смысла, ибо оно предполагает существование пространства как некоторой более высокой реальности, чем сама Вселенная. Увязывание большого взрыва с каким-то моментом времени предполагает существование последнего до появления самого наблюдаемого нами мира. Однако наши представления не могут простираться за гипотетические пределы физического мира как целого, поэтому если что-то и существует там, за ними, мы все равно никогда об этом не узнаем. Поэтому абсолютно недопустимо видеть в сингулярности нулевой момент времени, от которого и начинается отсчет всем физическим событиям, или пространственную точку, дающую начало системе координат.
Словом, с изменением представлений об истории нашего мира должно было радикально меняться и привычное соотношение между ним самим, пространством и временем. Если до рубежа ХХ века, то есть до становления теории относительности пространство и время традиционно понимались как своеобразное "вместилище" всех физических событий39, иными словами, всей нашей Вселенной, то теперь "вместилищем" пространства и времени становилась именно она сама. Подчеркнем это обстоятельство: не пространство и время вмещают в себя все вещество и всю историю Вселенной, но наоборот - сама Вселенная вмещает в себя без исключения все пространство и без исключения все время. Но если в точку сжимается Вселенная, в ту же точку сжимается и пространство и время.
Вернее сказать, эта точка и предстает всем пространством и всем временем; другими словами, концентратом всей структуры пространства и всей структуры времени. Поэтому сама точка обязана быть весьма сложным образованием.
С пространством сравнительно легко, гораздо интересней обстоит дело со временем. Ведь если наша Вселенная вмещает в себя без какого бы то ни было изъятия все физическое время, то это означает, что на уровне всей Вселенной прошлое, настоящее и будущее существуют как абсолютно равноправные вещи. Иначе говоря, не как противопоставляемые друг другу сущности, но как нечто рядоположенное. Возникает сильный соблазн сказать, что они существуют одновременно, но, по-видимому, это неправильно, поскольку для одновременности уже необходимо какое-то предварительное представление о времени. А впрочем, здесь, на этом предельно общем уровне теряет смысл и какое бы то ни было логическое предшествование или следование явлений друг другу, поэтому, если не гнаться за точностью формальных определений, наверное, можно сказать и так. Во всяком случае смысл состоит в том, что на уровне Вселенной настоящее, прошлое и будущее сосуществуют, а значит, и абсолютно на равных взаимодействуют между собой.
Но если так, то способность следствия влиять на свою причину уже не может быть абсурдом, она принимает характер фундаментальной физической реальности, лежащей в самой глубинной основе материального бытия.
Таким образом, представление о большом взрыве смыкало эволюционное учение с креационистским мировоззрением не только в сакраментальной точке начала мира.
Впрочем, в основе представлений, допускавших далеко не однозначное взаимодействие причины и следствия, лежала не только эволюция физических теорий. К уже упоминавшемуся здесь Фоме Аквинскому восходит мысль о том, что Бог существует вне физического времени. Предположить обратное, значит, предположить существование времени до Него, другими словами, предположить, что время - больше Его. Но это абсурдное предположение; в действительности Бог больше времени, ибо именно Он и создает его вместе со всем материальным миром ("И был вечер, и было утро: день один"). Следовательно, для Него не может существовать решительно никаких ограничений ни в каких временных отношениях; Он - причина всему, то есть не только началу мира, но и каждому следующему периоду его существования. А это значит, что вовсе не настоящее самого физического мира порождает собой определенность последующих его состояний, но полная сумма всех состояний определяет характеристики каждого данного из них. Ведь этой полной суммой состояний является не что иное, как тайный замысел нашего Творца. Привычные временные отношения могут существовать только для любой ограниченной части этого порождаемого Им материального мира, на Него же не могут быть распространены никакие ограничения.
Правда, средневековая мысль, даже допуская тварную природу физического времени, решительно исключала возможность нарушения его законов кем бы то ни было; нарушить чередование времен не мог даже Создатель этого мира, поэтому Аквинатом исключается возможность изменения прошлого даже Богом. Но такой взгляд на мир нисколько не избавляет нас от противоречий. Напротив, только порождает их.
Сотворение Им времени нельзя понимать как порождение какой-то искусственной "вставки" в тот специфический континуум, где протекает Его бытие до создания мира и где оно будет неограниченно продолжаться после (возможной) кончины нашей Вселенной. Физическое время вовсе не инкрустируется в него как нечто инородное - оно представляет собой только одно из собственных измерений, только одну из координат этого многомерного континуума, - какую-то специфическую проекцию вечного и вместе с тем завершенного в каждый момент Его нематериального бытия на плоскость порождаемой Им вещественности. Так тень может быть брошена на стену, но только в том случае, если появляется сама стена. Поэтому и после порождения времени Его бытие не замыкается в нем. Ограничить всю полноту и многомерность Его бытия всего лишь одним вектором временного потока, значит, уподобить Его нам, иначе говоря, низвести его до уровня одного из Его творений. Так плесень, проступающая на стене (предположим, что она может мыслить), ничего не знает о существовании трехмерного мира; все мировое пространство для нее сводится только к одной плоскости. События большого трехмерного мира проявляются для нее только в игре теней на плоскости стены, и судить о них она может только по их чередованию. Но согласимся же: анализ этих чередований может дать довольно точное отражение физического перемещения каких-то находящихся вне стены материальных объектов, включая и самого человека, но не в состоянии породить решительно никакого представления о подлинном содержании его жизни. И уж тем более не в состоянии отразить духовную сторону человеческого бытия.
Точно так же растворить бытие Бога в порожденном Им времени, означает свести всю его многомерность к какому-то аналогу простого механического перемещения, влекущего за собой перераспределение условных теней на доступной нашему обозрению плоскости материального.
Сотворив время, Он продолжает жить вне его, поэтому для Него нет тех отношений прошлого и будущего, которые существуют для нас; тем более для Него не существует никакого запрета на вмешательство в прошлое. Правда, в тварном мире - брошенной на стену вещественности тени Его Замысла - возникают какие-то свои связи событий, но и эти связи, как обнаруживается, вовсе не столь уж прямолинейны.
Бог - это не только первопричина всего сущего но и его конечная цель, поэтому предоставление Им свободы, а значит, и возможности саморазвития - это в конечном счете возможность восхождения всего сущего к какой-то поставленной Им цели. Другими словами, регулятивным началом решительно всех изменений тварной действительности выступает именно она. Но эта конечная цель в сознании смертного неверующего в Бога человека всегда предстает в образе каких-то конечных объективных следствий. Впрочем, и верующему не дано постичь замысел Творца, поэтому и для него она трансформируется в те же конечные следствия. Но как бы то ни было, именно конечные следствия олицетворяют цель нашего Создателя, а значит, именно следствия оказываются тем самым началом, которые постоянно, на протяжение всей истории мира, направляют и регулируют действие физических причин.
Словом, для Бога не существует никакого запрета на вмешательство в уже истекшее прошлое того мира, который создается по Его Слову.
Так обстоит дело в там, где реализуется какой-то замысел Творца.
Но и в исповедующей материализм картине мира, после обнаружения начала самого времени (не начала его отсчета!), соотношение между причиной и следствием теряло свою одномерность и представало в сущности точно таким же. Причинно-следственная связь становилась именно взаимодействием, в котором каждое начало может по-своему воздействовать на противостоящую ему стихию. Истекшее прошлое физической реальности полностью утрачивало абсолютную монополию на любое формотворчество; любое данное состояние Вселенной точно так же оказывалось производным от всей суммы ее прошлых и предстоящих состояний, как и в концепции Божественного творения мира. Разница оказывалась только в одном - в том, что эта полная сумма здесь существовала как бы сама по себе, а не концентрировалась в замысле Создателя. Иными словами, вся разница сводилась лишь к словам, то есть лишь к тому, каким условным понятием обозначить концентрат того высшего единства, которое на деле связует собой все состояния нашего мира.
На языке науки причинная обусловленность называется детерминацией. Но если, кроме предопределения следствия какой-то конкретной причиной, существует возможность корреляции самой причины вытекающим из нее следствием, то имеет смысл различить прямую и обратную детерминацию. К прямой можно будет отнести привычное отношение причины и следствия, к обратной - обусловленность причины следствием.
Нельзя сказать, что возможность такой обратной детерминации и в самом деле категорически исключалась даже убежденными материалистами.
Существует мнение (правда, оно не единственное) что даже взаимное притяжение двух тел не могло бы иметь места в том случае, если бы вокруг них вдруг исчезло все остальное и они оказались бы одни во всей Вселенной. Иными словами, закон тяготения обусловлен не природой самих этих тел, но полной структурой всей материи. Утверждают, что любой химический процесс, протекающий в какой-то пробирке, повел бы себя самым непредсказуемым образом (если бы вообще что-нибудь стало изменяться в ней) в случае, если бы за ее стеклом также исчезло все окружающее. Подобным образом можно продвигаться и дальше по лестнице восхождения к самым сложным формам движения.
Но здесь необходимо пояснить. Правильно говорить не о Вселенной, но о материи, ибо это далеко не одно и то же. Правда, зачастую это понятие используется и для обозначения вещества Вселенной, но все же нужно отличать строгую философскую категорию от простого литературного оборота. Философское понятие материи появилось задолго до возникновения представлений о большом взрыве и рождении Вселенной. Это понятие обозначает собой нечто существенно большее, чем та Вселенная, о которой сегодня говорят астрофизики и космологи. Эта Вселенная представляет собой лишь наблюдаемую часть некоторого целого, но в конечном счете все законы ее функционирования определяются именно целым. При этом, в отличие от наблюдаемой нами Вселенной, материя не развивается: она вечна в (физическом) времени и в каждый данный (его) момент представлена всеми формами своего движения. Впрочем, наверное, правильней было бы сказать, что если она и развивается, то вовсе не в привычном для нас смысле восхождения к каким-то новым уровням своей организации и уж тем более не во времени, а в каком-то ином, более сложном континууме. Вот только в каком - вопрос, который сегодня не имеет ответа.