Еловенко Вадим. Власть. Пастухи на костылях

   - А что тебя тогда этитак прижали? - спросил Сергей, указывая жестом на лоб и выбритый затылок друга.
   - А… - неопределенно протянул он. - Глупая история. Давно заключил договор на представительство с очень интересной конторкой. Только потом узнал, что они лишь дочка одного из крупнейших медицинских концернов Америки. А у нас тут в Москве есть забавный институт. Занимаются они, как я называю это "минимализмом".
   - В смысле?
   - Они разрабатывают нанотехнологические устройства. Из последних их разработок робот для шунтирования сосудов. Еще только испытания проходит, но америкосы, потребовали от меня купить этот проект. Заключить кабальный инвесторский контракт, и я это сделал. Все разработки в этой области уйдут за кордон. Нет, не смотри на меня так. В нашей стране так защищается патентное право что, наверное, лучше бы его безрукий Интерпол защищал. Так что разработанные у нас технологии, у нас и останутся, а что американцы на них все права будут иметь, так это до первого рыка нашего правительства. Так что я тут выступил в очень неприятном свете. Вроде выполнил все требования америкосов, но в тоже время все разработки перекидывал другому нашему отечественному коллективу в Новосибирске.
   - Я тебя правильно понял что, заработав на американцах, ты захотел и в России что-то заработать? - вскинув брови, спросил Сергей.
   Глупо улыбнувшись, Виктор ответил:
   - Это же бизнес. Американцы бы получили что хотели. А наши бы в Новосибе на базе этого робота, создали бы агрегат для чистки сосудов, как это и намечалось. И тоже бы его патентнули. А на патентованной базе они бы смогли бы создать тот же робот для шунтирования. Вот и вся схема. И хрен бы кто что оспорил. Понимаешь?
   - И что пошло не так? - Улыбаясь, спросил Сергей, - Американцы разгадали твою аферу и послали гангстеров?
   - Круче. Купить и мою контору и новосибирскую захотели кто-то из наших. Я отказался. Да, я просто отказался. Как можно продавать то, чему еще цены не знаешь!? Ты знаешь цену чистым сосудам? А цену вовремя зашунтированных? Это чья-то спасенная жизнь. Это чей-то не хирургически удаленный тромб. Понимаешь? Это миллионы… нет вру. Я так прикидывал, даже если делить рынок с америкосами это все равно миллиарды.
   - И вместо баснословного богатства ты получил пулю в башку? - Уже открыто улыбаясь, спросил Сергей.
   - Ага. - Покивал товарищ. - Но еще ничего не закончилось. Не в плане, что меня не достреляли, а в плане, что наши проходят патентование уже. Уже меняют базу микроробота под шунт. Американцы немного отстают, придавая значение роботу как косметологическому прибору призванному бороться с тем же тромбоцитом. Вот когда две структуры на мировом рынке предложат одинаковые услуги… вот тогда и правда будет весело.
   - Чем же? - удивился Сергей.
   - А им придется друг с другом договариваться и делить рынок. И сообща бороться с конкурентами. Теми же израильскими и европейскими клиниками. - Виктор улыбался так открыто, что даже Сергей заразился этой улыбкой.
   - А если они душить друг друга начнут? - с сомнением спросил Сергей.
   Покачав головой, Сергей усмехнулся и сказал:
   - Знаешь, в чем принципиальное различие между внутренним рынком и рынком макроэкономическим?
   - И в чем? - Спросил пьяный Сергей.
   - Если на внутреннем рынке еще кое-как действуют законы конкуренции, когда снижение цены увеличивает спрос именно твоего товара, то на макроэкономическом плане действует другой принцип.
   - Какой?
   Помощник хитро улыбнулся и сказал:
   - Зачем продавать дешево, когда можно УСПЕШНО продавать дорого? Запомни его. Россия этот принцип относительно газа и нефти уже хорошо поняла и освоила.
   И Сергей его запомнил. На всю оставшуюся жизнь.

6.

   Проснувшись утром в совершенном одиночестве, Владимир привычно уже провел рукой по отросшему "ежику" на голове и спрятал за пояс "глок", который и не думал сдавать общим порядком. Как Виктор считал свой охотничий карабин не подлежащим сдаче, так и Владимир прятавший "ствол" под подушкой на ночь считал этот "ненашенский" пистолет своим "табельным" оружием.
   На столе стояла недопитая накануне водка и, не медля Владимир, плеснул себе в "одноразовый" пластиковый стаканчик. Залпом выпил, скривился и, когда проморгался, заметил на столе записку, начертанную карандашом. Сергей сообщал, что они уехали за машиной Виктора и скоро будут.
   Вещи у Владимира были уже собраны, да и не много этих вещей было. Половину спортивной сумки занимали так сказать "сувениры". Несколько гранат, масса россыпью патронов для "глока", отобранный у пленного снайпера оптический прицел и другая мелочь, что удобно уместилась меж одеждой и нижним бельем.
   Подойдя к окну и посмотрев на дежуривший на выезде со двора школы БТР МВД Владимир помолился что бы в голову молодых милиционеров не пришла "гениальная" мысль досмотреть его. Хотя, как видел Владимир, эти ребята больше гуляя и распивая втихаря водку, без присутствия больших начальников к бывшим боевикам вообще старались не подходить. Кто знает этих повернутых на голову. Шанс увести "добро" был достаточно велик и Владимир не стал выгружать и избавляться от него.
   Огибая БТР во двор вкатила машина Сергея с дикими намалеванными красными крестами на дверцах и незнакомый японский внедорожник. Увидев, что из него выходит Виктор, Владимир в душе позавидовал этому когда-то очень успешному коммерсанту. Странно, но в отличие от других успешных людей он не вызывал в "патриоте" отрицательных эмоций. И суть тут была даже не в боевом товариществе, а в чем-то ином. Этот тихий работяга, раскопавший аферы мэра, казался Владимиру доступным, понятным и, наверное, равным. Он не был похож на тех снобов, что запирались по своим частным клубам, а таких как Владимир называли откровенными люмпенами или того хуже просто быдлом. Не казался Виктор таким уродом. Он был, конечно, сам себе на уме, но Владимиру это даже нравилось в товарище. Такие коммерсанты, которые могут на равных говорить с обычным народом, которые понимают важность исторических моментов, которые готовы браться за неблагодарную и муторную работу, были в понимании "патриота" нужны и стране и грядущей революции.
   А в том, что революция все-таки грянет, Владимир уже точно не сомневался. Удачная репетиция. Великолепно показанная слабость правительства пошедшего на переговоры вместо подавления мятежей. И главное никуда не исчезнувшие "хозяева жизни". И Богуславский и Сергей были правы говоря, что их на время поставили на место. Но Владимир-то знал, что пройдет несколько лет и, когда все забудется, они снова зарвутся и дадут повод для восстания. Но уже не несколько городов восстанет. Поднимется вся страна. И чтобы она поднялась Владимиру и другим, с кем он последние дни говорил, придется много работать.
   Незаметно, вокруг Владимира из самых молодых сложивших оружие боевиков собралась команда единомышленников. Все они мечтали о другом государстве, где действительно не будет "хозяев", что сели на шею народа и свесили ноги посмеиваясь. Где будет равенство, если уж не братство. Где закон перестанет плевать в лицо людям, оправдывая или давая условный срок миллионерам, в прошлом убийцам, и сажать от трех до пяти за телефон, выхваченный на улице. Все должны быть равны. Это сложно, но это можно сделать. Можно на колени поставить ментов и заставить их служить народу, а не обирать своих же на дорогах и в вытрезвителях. Можно! НУЖНО!
   Владимир, глядя на молоденьких милиционеров в тени бронированной машину сидевших на корточках, думал, что именно с еще не развращенной молодежью он сможет что-то изменить в стране. Он сможет заставить чиновников уважать людей и служить им. Он сможет. Ведь если не он, то кто? И как жить, если этого не делать? Если не стремится что-то изменить? Покорится воле тех, кто, смеясь, обирает народ? Склонится перед ублюдком с полосатой палкой на трассе и требующим деньги просто за то он вот такой "классный" и такая отличная форма на нем? Стать послушным и ходить на демонстрации по приказу свыше? Бездумно жить в надежде, что за тебя подумают дяденьки в больших кабинетах? Терпеть, что чужаки заполонили страну и ее гражданину приходится вести унизительное существование человеком второго сорта? Смотреть в наглые насмешливые лица кавказцев, что, походя, скупают чиновников и заводят СВОИ порядки в провинциальных городках? Смириться и жить в стране, где за деньги все продается и все покупается?
   Владимир, когда в помещение вошли его товарищи, еще рассуждал о том, как же надо сломать сознание людей, чтобы они отказались платить взятки на дорогах, и не жалели времени и сил доказывая, что они правы пусть даже в нашем "справедливом" суде. Как надо поднять собственный народ, чтобы он перестал терпеть унижения и проснулся от своего вечного рабства. От своего поклонения власти. Что бы опомнились и вспомнили что они ХОЗЯЕВА ЗЕМЛИ РУССКОЙ, а не те которых им на шею посадили. Не приезжие трясущие мошной, не гастарбайтеры нищие заполонившие кажется все уголки страны и из-за которых нанимать своих граждан стало просто не выгодно. В голове молодого человека вихрем носились образы, как бы ОН САМ решал бы эти вопросы. Ничего удивительно, что он даже не заметил, как вошли его товарищи.
   Видя лицо задумчивого товарища, Виктор сказал:
   - Ну что? Надо, наверное, прощаться. Вы-то сейчас уедите, а я еще задержусь. Мне в Москву пока нельзя.
   Владимир неожиданно для всех, словно проснувшись, заявил:
   - Я тоже остаюсь. Серега извини. Езжай один. У меня тут товарищи остаются. Хочу еще немного с ними побыть. Черт знает, когда увидимся и увидимся ли с ними вообще. Да и поговорить нам есть о чем.
   Сергей скривил усмешку и спросил, забирая свою сумку с вещами:
   - Все-таки не угомонился? Не навоевался? Хочется о революциях помечтать?
   - При чем тут "мечтать"? - Раздраженно спросил Владимир. По его мнению мечтателем был как раз сам Сергей.
   Сергей веско сказал:
   - Потому что этой стране революции не нужны. И она не поднимется свергать правителей. У нее уже отличный опыт в данном вопросе. Или ты собираешься большевиков переплюнуть? Так они смогли придти к власти только из-за войны. У нас, слава богу, войны пока не намечается.
   Не желая тратить время на очередные ненужные споры, в которых они и так столько времени убили Владимир сказал:
   - Оставь мне свой телефон. Когда мне нужен будет исторический экскурс, я буду тебе названивать.
   С усмешкой Сергей продиктовал номер и попросил:
   - Только ночью не звони. Я ненавижу, когда меня ночью долбят.
   Виктор тоже записал номер, на случай, если в Питер подастся.
   Странное это было расставание. Они расходились, обменявшись телефонами, словно покидали некий пионерский лагерь после окончания смены. Кто-то уезжал, кто-то оставался на вторую смену. И даже взятые номера никому не внушали уверенности, что они снова встретятся или хотя бы позвонят друг другу. Они не стали за эти недели преданными друзьями. Они так и остались друг для друга лишь соратниками, товарищами, с которыми вместе прошли небольшую, но дорогу настоящей войны.
   Они никогда больше не смогут, так же относится к жизни, как относились до мятежа. Они и к людям больше не смогут относиться по-старому. Человеческая жизнь снова показала свою мизерную стоимость. И кто-то из них так и сохранит мнение о ней как о безделице, а кто-то станет жестко защищать эту жизнь, понимая, что нет ничего более хрупкого в мире. Они не смогут забыть крики раненных и вид убитых. И помня это, захотят ли они снова встретиться? А тем более друг другу названивать вспоминать кошмар и безумие короткой гражданской войны?
   Владимир сомневался в этих двоих. Это были не те люди, которые окунулись бы в революцию и стали бы ее новыми двигателями. Они не были похожи на него. Они хотели побыстрее все забыть и рассчитывали на милость государства. Но Владимир ничего не хотел забывать. Наоборот, он грел в себе память о том моменте, когда в упор расстрелял молодого лейтенанта, ведущего в атаку свой взвод в одном из зданий у "стекляшки". Он тогда доказал себе что способен за себя, за свои идеи, за свое Дело, идти до конца и не оборачиваться. Когда Владимир убивал позже, он стал это делать со странным азартом. Нет, он не считал себя чокнутым. Перейдя порог, за которым уже ничего не сдерживает человека от убийства другого человека, он словно обрел некую мистическую власть. Власть над жизнями других. И убийство для него стало актом Высшего суда, а он стал правомочным представителем этого "Трибунала". С автоматом ли в руках, с пистолетом, он был не просто бойцом, он, убивая, словно карал саму Систему, которая ему противостояла. Владимир и сам понимал, что он не такой как Илья или Виктор, которым тоже пришлось пострелять, но которые на всю жизнь сохранили в себе веру в то, что защищали себя. Они начали защищая других, но им просто пришлось постоять и за себя.
   И расставаясь с уезжающим Сергеем, Владимир жалел только об одном, что и этот не встанет с ним потом под знамена революции. Так трудно было находить соратников. Невозможно трудно находить революционеров в одурманенном деньгами обществе.

7.

   - Привет, Штейн. Извини, что так поздно звоню. - Голос звонившего старик узнал сразу, не смотря на то, что не слышал того уже давненько.
   - Привет, привет… Чего звонишь? - Старик с откровенным пренебрежением относился к звонившему, хотя тот не раз и не два доказывал, что так к нему относится не стоит.
   - Фидан там как? Помогает тебе?
   - Ага. Вчера второй том закончили. Он хочет в отпуск.
   - Не до отпусков сейчас. - Отозвался голос на том конце провода.
   - А чего так? - Старик откровенно насмехался над звонившим. - Неужто перепугался?
   Через некоторое время молчания, звонивший сказал:
   - Штейн, только честно… что происходит и что будет?
   Старик сел в кресло и посмотрел на странные таблицы перед собой. Он их уже выучил давно, но, глядя на них, он радовался чему-то своему, только ему понятному.
   - А ты уверен, что ты тот, кто достоин Правды? Она же тебя всегда пугала? Ты же других как стращал, что есть вещи, людям знать не положенные?
   - Прекрати язвить, старик. Я не много прошу. Не забывай что ты на мои деньги… Неважно…
   То, что звонивший не стал продолжать о деньгах, это было правильным. Старик даже повеселел, как быстро звонивший опомнился. Есть вещи, которые за деньги не купить. Есть люди, которые за деньги не продаются. Есть ИСТИНА, которая за деньги не раскрывается.
   - Ты мне скажешь правду?
   Старик подумал и сказал:
   - Фидан не спит. Он пусть с тобой и общается, а я не хочу с тобой говорить.
   Старик передал телефон подошедшему мужчине и тот сказал небрежно в трубку:
   - Привет, Алекс.
   - Что ты мне скажешь, друг? - спросил звонивший.
   Мужчина, посмотрел на сидящего, улыбающегося старика, и сказал невесело в трубку:
   - Готовьтесь к худшему, у вас есть максимум год… Раньше начнете раньше в покое будете.
   - Все так серьезно?
   - Да. - Кивнул мужчина. - Штейн ржет откровенно, что, мол, мы доигрались, но думаю что все еще серьезнее.
   - Спасибо тебе, Фидан. Старику привет передай. Не хочу с ним прощаться.
   - Хорошо, Саша. - Сказал, кладя трубку, мужчина и обратился к старику: - Ну, чего вы помириться не можете. Что он тебе сделал плохого?
   - А ты забыл уже? - Спросил Штейн, тяжело поднимаясь.
   - Личное - личным, работа - работой… - буркнул мужчина.- Сам же меня учил, когда я устал и от тебя сбежать хотел.
   Старик подошел к столу своего помощника и спросил:
   - Ты еще хочешь уйти? Выключи, кстати, свет. Слепит.
   Мужчина, выключив свет в большой комнате и посмотрев равнодушно в панорамное окно, за которым рассыпались привычные холодные звезды, сказал:
   - Не знаю. Я уже так свыкся… Да и что я буду делать в стране, в которой я ничего не понимаю.
   - Они никто в ней ничего не понимают. Все во вранье запутались. - Старчески раздраженно сказал Штейн. - А кто понимал, скоро перестанет.
   Мужчина подошел к окну, за которым в лунном и звездном свете невероятно развернулась великолепнейшая горная панорама. Четко очерченные тени недалеких скал напоминали ему лунные пейзажи, показанные недавно стариком.
   - Интересно, а комета будет? - Задал странный вопрос Фидан.
   - Будет конечно. Как же без нее? - Усмехнулся старик. - Ни разу без нее не обходилось.
   Мужчина, не оборачиваясь, спросил у старика:
   - И что им всем делать?
   Старик поднялся и в темноте, пройдя к своему столу, сказал:
   - Молиться. Молиться и приветствовать своего нового Пастуха. И надеяться, что он не перережет все стадо. Или что его опять остановят… Я надеюсь, не доживу до его расцвета…
   - И люди допустят это? - отчаянно спросил Фидан.
   - Они всегда его допускают. - Пожал плечами старик. - А потом героически пытаются его уничтожить. Люди, никогда не учатся. Давно бы мог понять.
   - Не любишь ты, Штейн, людей… - с усмешкой сказал мужчина.
   - Они меня тоже. Они меня жидом называют. - Кряхтя "жид" опустился в свое кресло и сказал: - Да и не за что любить всех людей… Это же стадо. Оно подчиняется стадным рефлексам. Любить надо кого-то конкретного. Вот я тебя люблю. Знаю, что ты меня любишь. Хотя, наверное, и ненавидишь…
   - Не все же стадо… - раздраженный откровениями старика сказал Фидан.
   - Не все. - Странно легко согласился Штейн. - Те, кому повезло взглянуть на стадо со стороны, обычно становились погонщиками и мясниками. Это же законы жизни. Не прикидывайся романтическим юнцом, Фидан.
   Воцарившееся молчание в комнате слишком затянулось, и Фидан нисколько не удивился, услышав сиплое посапывание старика в кресле. Старик стал совсем плох за последние недели. В том, что Штейн, не шутит, говоря, что надеется не дожить до прихода Мясника, мужчина не сомневался. Старику очень не хотелось попасть под "раздачу" на старости лет. Он хотел умереть в еще спокойной и вроде внешне благополучной стране. Он любил эту страну. Она его нет, но он искренне любил ее. Не для себя же старик работал все эти годы, десятилетия. Без любви такие подвиги не совершаются.
   Фидан и так много потративший времени на стариковские бумаги вдруг отчетливо подумал, что все ведь действительно уже было и не раз. Так чего пугаться? Какой смысл пугаться за страну, если гарантированно она уцелеет. Смысл пугаться за Мир, если вместо массы мясников в него придет один? А люди… Ну, да… люди… Как-нибудь уцелеют. Может крепче станут. А может случиться невероятное и они чему-то научатся? Мало вероятно, но все-таки! Может хоть в этот раз?
   Скоро все решится…

Часть вторая.

Глава первая.

1.

   В рабочем зале Лаборатории звучала еле слышная классическая музыка и резкие удары мелом о доску.
   Штейн, уверенными движениями, поглядывая на тетрадь в своей руке, выписывал длинные формулы пока что, обходясь без заполнения переменных цифрами или данными. Он писал до тех пор, пока вся доска не оказалась заполненной этими мало кому понятными формулами и знаками. Когда он уперся в края доски в самом низу, словно боясь упустить мысль, старик продолжил писать, загибая и загибая формулу наверх. Только когда он уже залез на предыдущие свои записи, то с удрученным вздохом остановился и сказал:
   - Фидан, продиктуй мне, пожалуйста, на чем я тут остановился. А я туда переберусь.
   Мужчина сидевший за длинным столом перед экраном монитора без промедления поднялся и подошел к доске. Штейн зачем-то отдал ему мел, а сам, вытирая руки о влажную тряпку, перешел к доске на противоположной стене. Светлая из специального пластика панель не позволяла писать на ней мелом и, взяв в плохо оттертые руки большой черный маркер, Штейн попросил:
   - Диктуй, дорогой.
   Фидан присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть неразборчивый подчерк своего старшего товарища и стал диктовать. Он читал и читал, пока его внимание не привлекла странная деталь уравнения:
   - Штейн, почему тут у тебя три четверти круга? Почему не два пи. Не ошибка разве?
   Не отвлекаясь от написания, Штейн ответил:
   - Нет, дорогой, все правильно. До полного цикла еще дожить надо. А мне надо знать кто и где он сейчас. Я думаю, он еще молод. Думаю, что он только через двадцать - двадцать пять лет получит все, что ему намечено. И мне нужно знать сейчас, где он и что с ним.
   Фидан покачав головой, продолжил зачитывать, с трудом разбираясь в подчерке Штейна. Закончив, он вернулся за компьютер, на экране которого "японскими свечами" был обозначен какой-то график. А старик, уже не отвлекаясь, продолжил расписывать только ему ведомые формулы, то упрощая их, то снова усложняя, заменяя участки выражения разложениями из тетради. Он снова обратился к озадаченному графиком мужчине только когда исписал половину доски. Отойдя на шаг, и словно художник осматривая записи, он попросил:
   - Фидан, итоговую по мятежу принеси из моей комнаты. На столе синяя тетрадь.
   Привыкнув помогать старику, мужчина безропотно поднялся и ушел из большого зала. Вскоре он вернулся, неся в руках толстую похожую на гроссбух синюю тетрадь и передал ее Штейну. Но не вернулся за компьютер к порученному ему стариком заданию, а остался стоять за спиной Штейна и рассматривать доску. Пока Штейн листал тетрадь, забавно слюнявя палец, Фидан, все больше и больше сомневаясь, считывал надписи.
   - Штейн, нижняя группа тупиковая. Там стремление к бесконечности выходит.
   Отвлекаясь, Штейн, прищурившись посмотрел на доску и сказал:
   - Да. Но это не тупик, это новая граница тренда. Восхождение к бесконечности. Но я сейчас всю группу распишу, и тогда уже будем смотреть. Пока судить рано.
   Фидан вернулся за компьютер и, запустив еще несколько приложений, стал копировать данные с графика в окна новых программ и по окончании задал обработку. Компьютер сурово затарахтел своими обращениями к "жесткому диску" и, не ожидая быстрого результата, Фидан включил электрический чайник стоящий там же на столе. Когда вода закипела, мужчина налил себе кофе, а старику чай, даже не спрашивая, того будет он или нет. Вскрыл новую плитку шоколада и, разломив ее пополам, стал поедать свою половинку, запивая ее кофе. Старика он не отвлекал. Закончит формулу сам подойдет и возьмет налитый чай.
   Но старик и не думал отвлекаться или заканчивать. Исписав доску, он, взяв мел, перебрался на темный паркетный пол. Фидан этому порыву старика нисколько не удивился. Когда заполнены все четыре доски, а ничего еще не переписано или хотя бы сфотографировано выбора не оставалось. Да и не впервой старик завершал свою писанину на полу.
   Компьютер характерно стал работать тише и Фидан, отставив кружку в сторону, посмотрел на экран. Там его ожидало изображение пространственной фигуры выведенной множеством пересекающихся линий.
   Крякнув от недовольства, Фидан негромко, словно боясь отвлечь старика, сказал:
   - Не, это не шар.
   Прекрасно расслышав Фидана, Штейн сказал уверенно:
   - Проверяй данные. Проверяй остальное. Если не сфера значит ошибка.
   Фидан и сам знал, что в итоге должна была получиться сфера. Только сферой можно было проверить результат. Любой прогноз так проверялся. От сферы прошлого до сферы будущего. И там и там должна быть событийная "сфера". Но он уже с самого утра не мог добиться корректного "отзыва".
   Поглядев ненавидящим взглядом на монитор, Фидан вдруг успокоился, словно досчитав в уме до десяти и "закрыл", не сохранив результативную фигуру. Терпеливо вернулся к графику из "свечей" и, проверяя по тетради перед ним, каждую цифру из полутысячи отображенных на экране, лишь внимательней вслушался в играющего Вагнера.
   - Ну, как под Вагнера работать можно? - спросил он не выдержав, но, не отвлекаясь от своего дела.
   - А мне помогает. - Отозвался с пола старик. Чувствуя, что его помощник, потративший целое утро на второстепенную задачу уже на пределе, Штейн сказал смилостивившись: - Фидан, остановись. Завтра я сам проверю цифры. Мы могли ошибиться в переменной по вмешательству. Данные у нас только те, что нам соизволили предоставить. Я проверю их отдельно распишу, вычленю и тогда снова будем строить сферу. А пока посмотри, что у меня получилось.
   Штейн поднялся и приглашающим жестом позвал Фидана к себе. Мужчина, осторожно переступая через записи, прошел к старику, замершему над вполне красивым итоговым уравнением. Разобрав, что к чему Фидан только головой покачал:
   - Надо вводить данные переменных. Проще уже не сделать. Или ты собрался группу переменных вычислить?
   - Зачем мне группа? - насмешливо спросил старик. - Мне нужен только один из них. Садись за компьютер я продиктую. Посмотрим, что за плоскость здесь получается.
   Фидан так же осторожно перебрался по исписанному паркету обратно на свое место и довольно быстро ввел продиктованную стариком формулу. Подставив данные и задав обработку, он напомнил старику:
   - Я тебе чай налил.
   Поблагодарив, старик не жалея формул прошелся к столу и, оглядывая свои записи вокруг, взял чашку в руки и сделал осторожный глоток уже совсем остывшего чая. Он удовлетворенно оглядел все записи и даже те, что сделал на полу, и когда Фидан сообщил ему результат, только согласно покивал.
   - Ошибка. Штейн, ты ошибся.
   - Нет. - Уверенно сказал старик. - Я не ошибся. Просто, Фидан, деление на ноль неопределенно. И программа встала в тупик. Тенденция у группы переменных… Надо выяснить кто именно у них при действии друг на друга такой неопределенный и стремящийся к точке. И мы найдем нашего красавца…