Страница:
Миновав несколько ступеней, я помедлил, бросил прощальный взгляд на маячивший в проеме силуэт Пуки и двинулся дальше. Лестница изогнулась, дупло пропало из виду, и нас – меня и мое тело – окружила тьма.
Глава 12
Глава 12
Гневливые гномы
Без Пука я чувствовал себя наполовину раздетым, что вдвойне неприятно, когда находишься в чужом теле. Но временная разлука была единственным разумным выходом для нас обоих, оставаясь наверху, Пука мог оберегать дупло от мелких хищников, а в случае появления чудовища ничто не помешало бы ему убежать. Я, спрятавшись в подземелье, мог отдохнуть, а мое тело – привести себя в порядок в относительной безопасности. Конечно, едой внизу скорее всего не разживешься, но сейчас это не главное. Подкрепиться можно будет и поутру. Но куда ведет этот ход? – гадал я, медленно спуская свое тело по лестнице. Судя по отсутствию паутины в углах, им пользовались, но кто и зачем – об этом я не имел ни малейшего представления. Впрочем, и не стремился выяснить. Мне только и хотелось, что найти удобное местечко, где можно спокойно провести ночь.
И такие места были – в проход, на лестницу, открывались вырубленные в плотном грунте ниши. Некоторые из них были достаточно просторны, чтобы я мог поместиться там вместе со своим все еще бесчувственным телом. Приглядев одно из таких помещений, я поволок тело туда. Ох и паршивая же работенка таскать варварские туши/ Врагу не пожелаешь!
Неожиданно я ощутил постороннее присутствие. В тоннеле было темно, свет из дупла почти не пробивался вниз, но там впереди, появился желтоватый огонек. Кто-то приближался. Конечно, следовало поскорее спрятаться в нишу, но я не мог бросить свое тело и был слишком слаб, чтобы быстро затащить его в укрытие. Я все еще пыхтел и потел, когда свет фонаря упал на мое лицо.
– Так-так, – послышался хриплый, сердитый голос. – И кого же это мы нашли?
По голосу я понял, что попал в обиталище гномов, и это меня отнюдь не обрадовало. Живущие под землей гномы славятся как умелые рудокопы – они без устали роют длиннющие тоннели, добывая драгоценные металлы и камня. Любовь к драгоценностям сделала этот народ скупым и подозрительным – гномы терпеть не могут, когда в их шахты заглядывают чужаки. Незваных гостей они зачастую просто съедают, а с молодыми красивыми женщинами... тоже обходятся неучтиво. Конечно, гномы не столь злобны и дики, как гоблины, ибо они восприняли некоторые элементы цивилизации, тем не менее разумный человек предпочел бы держаться от них подальше. Правда, некоторые считают их безобидным маленьким народцем вроде эльфов, но это ошибочная точка зрения, и те, кому приходилось иметь дело с гномами, отнюдь ее не разделяют.
– Моя... мой друг и я... мой спутник ранен и нуждается в убежище, – запричитал я, надеясь разжалобить гнома.
Надежда моя оказалась тщетной.
– Ага, чужаки! – гневно воскликнул гном. Я приметил, что в руке он сжимал кирку. Этот инструмент, легко прорубавший ходы р твердом базальте, мог при случае легко превратиться в опасное оружие. – Сейчас вы испытаете на себе силу гнева гнома Гнуси из племени гневливых гномов! – С этими словами он замахнулся своей смертоносной киркой.
Будь я в своем теле да с мечом в руках, мне не стоило бы большего труда успокоить этого негостеприимного грубияна. Гном едва достигал трети моего нормального роста, да и кирка при всех ее достоинствах слабовата против варварского меча. Но в теле Панихиды, без оружия я был совершенно беспомощен. Как и в случае с грифоницей, оставалось полагаться только на хитрость.
– Почтенный гном, достойный сэр! – воскликнул я. – Нет никакой нужды убивать нас, да еще столь поспешно. Мы можем принести пользу вашему славному племени. Мы... – я уже совсем было впал в отчаяние, ибо решительно не знал, какой толк от нас подземным рудокопам, но неожиданно для себя, по какому-то наитии закончил:
– Мы умеем петь.
– Знаю я ваши человеческие песни, – угрюмо пробурчал Гнуси. – Хиханьки да хаханьки, бодрость да веселье! Нашему народу такая музыка не нужна. – Он с суровым видом поправил высокий темный колпак.
– Нет-нет! – протестующе вскричал я. – Мои песни не такие! Это грустные песни, такие печальные, что печальнее и не бывает! Ты только послушай, достойный гном.
Мелодичным нежным голосом Панихиды я затянул ту же песню без слов, с помощью которой мне удалось усыпить бдительность черного меча. Послушав меня некоторое время, Гнуси сдвинул на лоб колпак, почесал затылок и, недовольно кривясь, буркнул:
– Ну что ж, это, пожалуй, сойдет. Следуй за мной.
Он повернулся и принялся спускаться по лестнице.
Я вновь ухватился за свое тело.
– Это еще что такое? – возмутился гном. – Брось сейчас же. Потом мы разделаем эту тушу, заложим в котел и сварим суп.
– Не надо! – испуганно вскричал я. – Она... он тоже умеет петь. Мы поем дуэтом. Вместе гораздо лучше!
Очень хотелось верить, что это окажется правдой. Варвары не особо музыкальны, и звуки, способные вырваться из моего горла, едва ли могли усладить чей-то слух. Однако теперь в моем теле пребывала Панихида, а уж она-то петь мастерица. Возможно, ее умение скомпенсирует нехватку природных данных.
Гном пожал плечами:
– Если соврал, ты об этом пожалеешь.
Он снова зашагал вниз, а я, надрываясь из последних сил, потащил за ним свое тело. К счастью, его не пришлось волочь слишком далеко, – миновав десяток-другой ступеней, мы оказались напротив вырубленной в стене камеры с выходившим на поверхность вентиляционным отверстием. Вход перекрывала решетчатая деревянная дверь. Когда я затащил туда свою ношу, гном задвинул решетку и запер дверь на замок.
– Нам нужны еда и питье! – крикнул я. – Иначе голос пропадет.
– Всему свое время, – ворчливо отозвался Гнуси и удалился.
– Ну что ж, рассудил я, положение не из лучших, но могло быть и хуже. Во всяком случае я жив, и мое тело со мной.
Внимательно присмотревшись к нему, я не мог не подивиться тому, как быстро шло исцеление. Что ни говори, а талант у меня полезный.
Правда, и талант Панихиды кое на что годился. Скажем, я мог превратиться в змею, поползти сквозь решетку – и поминай, как звали... Так-то оно так, но не бросать же собственное тело на съедение гномам.
Я пристроился рядом с ним и уснул.
К утру исцеление основательно продвинулось, и хотя до полного восстановления сил было еще очень и очень далеко, я приметил, что ноги мои наконец раскаменели. Вот и хорошо – если мне суждено когда-либо вернуться в свое тело, пусть это будет нормальное человеческое тело. Плоть и кровь, а не камень.
Однако сейчас в этом теле должно было пробудиться сознание Панихиды, и следовало быстро и внятно объяснить ей, что с нами произошло. Объяснить прежде, чем заявятся гномы.
– Лежи спокойно, – промурлыкал я, почти касаясь губами собственного уха. Оно показалось мне довольно грязным, – видимо, та грязь, что набилась в голову, теперь выходила через уши. – Мы обменялись сознаниями.
Мои глаза недоверчиво расширились. Моя рука потянулась к моему лицу. Рот мой открылся.
– Не кричи, – предостерегающе шепнул я, – мы в беде. Необходимо соблюдать осторожность.
Соображала Панихида быстро. Кричать она не стала, но справиться с изумлением было не так-то просто.
– Рук... – недоумевающе прошептала она. – Неужели это моя рука? Такая большая и волосатая...
– Теперь твоя. Но к сожалению, это еще не все...
Торопливым шепотом я рассказал ей обо всем, что случилось с того момента, как черное заклятие Яна сделало свое черное дело.
– Уж не знаю, что из этого выйдет, но тебе придется петь, используя мой голос, – заключил я.
Панихида была умна и практична. Произошедшее с нами нравилось ей ничуть не больше, чем мне, – пожалуй, ей было даже трудно приспособиться к мужскому телу, чем мне к женскому, – но она понимала, что прежде всего нам надо спастись, и ради этого готова была действовать так, как требуют обстоятельства. В конце концов, мне еще повезло, что мое сознание оказалось в человеческом теле. Ян наверняка рассчитывал, что я переселюсь в какое-нибудь животное, а то и растение и уж точно не намеревался внедрять мое сознание в тело женщины, на которой хотел жениться. Во всяком случае, намеревался. Возможно, его устроила бы и ее смерть, тогда моя миссия осталась бы невыполненной. Став победителем в состязании, Ян нашел бы способ закрепить за собой трон. Но сейчас нам обоим – и мне, и Панихиде – было не до Яна. Обстоятельства связали нас крепче, чем можно было себе представить, и чтобы выпутаться, нам приходилось действовать сообща.
– Ничего хорошего я от этих гномов не жду, – сказала Панихида. – Знаю я, каков их нрав и обычай. При свете дня они и носу на поверхность не кажут и выходят на охоту лишь по ночам. Кажется, у них есть какие-то чары, отгоняющие хищников, а может, зверей отпугивает свет факелов. Но поскольку днем гномы не охотятся и существа, ведущие дневной образ жизни, попадают в их котлы крайне редко, именно их они считают самой ценной добычей. А мы, люди, дневные существа. На их взгляд мы... особенно ты, – уточнила Панихида, глядя на свое тело, едва прикрытое изодранным коричневым платьем, – выглядим весьма аппетитно. Теперь я желаю, что не дала тебе сорвать новые штаны. Слушай, а если это мое... твое тело съедят, оно сможет потом восстановиться?
– Не уверен, – угрюмо отозвался я. – Ежели б его, скажем, проглотил дракон, – другое дело. Но после того, как им полакомится целая орава гномов, различные его части будут распределены по разным желудкам. Боюсь, дело безнадежное, разве что кости мои окажутся сваленными в одну кучу, – кажется, корень моего таланта именно в костях. Но если и кости будут разбросаны, мне не воскреснуть. Я ведь не червяк – того порежь на кусочки, и из каждого вырастет новый.
– Так я и думала. Выходит, коли меня съедят гномы, даже в твоем теле, мне все равно больше не жить. А тебе и подавно – мое тело исцеляться не думает. Значит, надо сделать все возможное для того, чтобы нас не съели.
Я не мог с ней не согласиться.
– А есть ли у нас надежда сбежать? – продолжала расспрашивать Панихида. – Насколько я понимаю, твое тело гораздо сильнее моего, но сейчас я чувствую себя очень слабой.
– Это пройдет.
Она улыбнулась – грубоватой мужской улыбкой.
– Мое тело было обезглавлено и расчленено, – пояснил я. – Исцеление было нелегким, а чем труднее исцеление, тем больше времени требуется для восстановления сил. Главное тут отдых и много еды. Если нас не будут морить голодом, то через пару дней мое тело станет таким же сильным, как прежде.
– Но что толку от силы, коли у нас, нет ни инструмента, чтобы сломать решетку, ни оружия, чтобы отбиться от преследователей, – заметила она. – Скорее уж нам поможет мой талант. Мое тело может легко исчезнуть отсюда. Но...
– То-то и оно, – встрял я. – Никому из нас не хочется провести остаток жизни в чужом теле. Обменное заклятие Яна могло бы вернуть нам обоим подлинный облик, но, чтобы это случилось, мы должны сохранить в целости оба тела. Мы нужны друг другу.
Панихида поморщилась, но кивнула, признавая мою правоту:
– Да, до поры до времени нам придется держаться вместе и действовать заодно. Вопрос в том, как действовать? Тебе, надо полагать, виднее Ты ведь варвар, привычный к опасностям.
По правде сказать, дело обстояло не совсем так. Большая часть моей жизни прошла в родной деревне, а какие опасности могут подстрекать мальчугана в родительском доме? Именно потому, что такая жизнь казалось мне пресной, я и отправился на поиски приключений. В детстве я разок утонул, сломал себе шею, свалившись с дерева, и случайно угодил под взгляд приблудного василиска, но какой мальчишка не набивал шишек? Сидеть взаперти, ожидая, когда из тебя сварят похлебку, – совсем другое дело.
– Ну, – предположил я, – можно превратиться в какого-нибудь зверя с острыми клыками и когтями. Я разорву тебя на мелкие части, вытолкаю их за решетку и сложу вместе, чтобы они срослись.
Панихиду эта идея не восхитила.
– Боюсь, тут возникнут некоторые затруднения. Это ведь, наверное, больно, когда рвут на части. Даже если ты меня оглушишь, представляешь, сколько прольется крови? Но главное, сколько на это уйдет времени? Пока ты превращаешься да разрываешь меня, сюда могут заявиться гномы. А хоть и не заявятся, – тебе ведь придется выносить меня наверх по частям и оставлять их там без пригляду. Кто поручится, что, пока ты ходишь за следующим куском, какой-нибудь хищник не слопает то, что уже вынесено на поверхность? И даже если не слопает, скоро ли срастется разорванное в клочья тело?
Насколько я понимаю, чем чаще исцеляешься, тем медленнее происходит исцеление. Твое тело долго не могло справиться с окаменением, да и до сих пор не совсем справилось. Я и сейчас чувствую камушек на большом пальце левой ноги. Мне только и оставалось, что развести маленькими, нежными ручками:
– С тобой не поспоришь, ты все рассудила верно. Это не сработает. Но что же нам делать?
– Пожалуй, именно то, о чем ты говорил с самого начала. Будем петь, чтобы нас не сожрали, а там посмотрим.
– Но я никогда не был силен в пении. Сможешь ли ты хорошо петь моим голосом?
– Голос голосом, не гармония порой творит чудеса, – сказала она. – Надо попробовать. Давай попрактикуемся.
– А вдруг гномы услышат?
– Ну и что? Они ведь хотят, чтобы мы пели, разве не так? Не знаю, зачем это им понадобилось, но раз так, постараемся им угодить.
Мы принялись петь. Голос Панихиды был очень хорош. Звучал он дивно, хотя я, как и в прошлый раз, напевал «ля-ля-ля», поскольку не знал ни од' ной песни. Панихида, напротив, знала толк в пении, и, хотя мой грубый и хриплый голос оставлял желать лучшего, она задавала ритм и тон. Я стал подражать ей, и дело, кажется, пошло на лад.
– Тебе надо выучить песню, – сказала она, – а я буду сопровождать твое пение басовым аккомпанементом. Тут весь секрет в гармонии контрапункта: когда два голоса дополняют друг друга, они звучат лучше, чем по отдельности. А сейчас постарайся запомнить мелодию, словами займемся потом.
Панихида затянула песню, заставив меня подпевать. Что ни говори, а искусство – великая сила. Я и представить себе не мог, что мой грубый голос способен выводить такие рулады. Подражая ей, я подхватил мотив более высоким и нежным голосом Панихиды, и вскоре нам удалось добиться вполне сносного звучания. Песня, которую мы разучивали, была столь же красива, сколь и печальна, – казалось, она вобрала в себя всю горечь человеческого бытия. Такая мелодия была бы уместна на похоронах близкого друга.
С лестницы донесся топот, и мы умолкли. Возле решетки появился Гнуси в сопровождении нескольких других гномов.
– Слышал, Гниди? – проворчал он. – А ты мне не верил. Я ведь говорил тебе, что они умеют петь.
– Говорил, – кивнул Гниди. – И впрямь умеют. Вопрос в том, будут ли их слушать коровяки.
– Почему бы не попробовать? Ты как думаешь, Гнонсенс?
– Эти проклятые коровяки совершенно не дают нам работать, так что попробовать в любом случае стоит. Попытка не пытка. А если толку от этого не будет, мы всегда успеем отправить эту парочку в котел.
При слове «котел» глаза Гниди вспыхнули, и он уставился на меня:
– Лакомый кусочек, а? Ты только посмотри, какое бедрышко! Чур, мое!
– Как бы не так! – возразил Гнуси, в то время как я поспешно одернул задравшийся и обнаживший бедро подол. – Я их нашел, мне и выбирать первый кусок.
– Не стоит ссориться, – вмешался Гнонсенс. – Надо только откормить их как следует, тогда сочного мясца хватит на всех.
С этими словами гномы удалились, а мы с Панихидой продолжили репетицию. Признаюсь, осознание того, что в случае неудачи мы немедленно отправимся в котел, изрядно добавило нам усердия. Получалось неплохо – я выводил мелодию нежным, печальным голосом, Панихида вторила мне глубоким и низким. Кажется, у нас действительно получился дуэт.
С лестницы вновь донеслись шаги. Мы приумолкли и вскоре увидели группу гномид. Должен сказать, что, как и у большинства других человекоподобных существ, женщины у гномов куда привлекательнее мужчин. Правда, внешняя привлекательность женского тела сочетается с его почти полной неприспособленностью к преодолению трудностей. Взять хотя бы женские ножки. Трудно представить себе что-либо более очаровательное. Ими можно любоваться, но для того, чтобы быстро бегать или карабкаться по скалам, они совершенно не пригодны. Скорее всего в этом коренится некий глубокий смысл. Наверное, необходим определенный баланс между красотой и целесообразностью. Впрочем, утверждать не берусь – какими быть людям, и мужчинам, и женщинам, установил не я. Но гномиды, в отличие от своих угрюмых мужей, выглядели премилыми малютками.
Они принесли большой горшок с мутной водой и связку вареных кореньев. Непроваренные грубые, волокнистые коренья были ужасны на вкус, но мы с Панихидой так проголодались, что умяли их мигом, и не подумав привередничать. В любом случае они представляли собой материал, пригодный для восстановления моего тела. Подкрепившись, мы решили отдохнуть.
– Чем больше спишь, тем быстрее восстанавливаются силы, – пояснил я.
– Но тебе не мешало бы попрактиковаться в изменении формы, – заметила Панихида. – Разумеется, так, чтобы гномы ничего не прознали. Это умение может нам пригодиться.
– Знаю, ведь именно благодаря твоему таланту мне удалось засадить черный меч в камень. Тогда я просто захотел стать бесплотным, и в конце концов это случилось.
– Да, тут главное захотеть. И чем сильнее сосредоточиваешься на желании, тем быстрее идет превращение. Правда, скорее чем за час все равно не управиться. А насчет меча ты здорово придумал. Я смотрю, не так-то ты прост.
– Коли припечет, поневоле сообразишь, что к чему, – пробормотал я, польщенный и смущенный похвалой. Щеки мои зарделись.
– Сложность заключается в том, – продолжала она, – что можно осуществить только один вид превращения зараз, и пока его не закончишь, не перейти к следующему. Нельзя, например, изменить наполовину размер, а потом, тоже наполовину, плотность. Все приходится доводить до конца, а это требует немалого решения. Именно поэтому я ни разу не попыталась сбежать от тебя днем. В процессе превращения я... мое тело становится весьма уязвимым.
– Кое-что мне понятно, – промолвил я, – в определенном смысле наши таланты схожи. Для правильного исцеления моему телу тоже нужен покои. Но вот что меня интересует – откуда твое тело знает, где следует остановиться? Я хочу сказать... Ну, например, можешь ты начать уменьшаться до эльфийского размера, а потом остановиться на размере гнома, словно это именно то, что тебе и требовалось?
Мое в общем-то привлекательное, хотя и грубоватое мужское лицо удивленно вытянулось.
– Я никогда об этом не задумывалась! – воскликнула Панихида. – Прежде всего я всегда представляла себе то, во что я хочу превратиться, например, мышь. Потом уменьшалась до мышиного размера и становилась такой плотной, что едва не проваливалась сквозь землю. Далее приходилось разуплотняться, чтобы вернуть себе нормальную плотность. В результате я становилась чем-то вроде бесенка – облик и плотность человеческие, а размер мышиный. Ну и наконец я изменяла форму и окончательно превращалась в мышь. Поступать иначе мне никогда не приходило в голову, но теперь я думаю, что это возможно.
– Так же, как оказалось возможным приспособить мою глотку для пения, – согласился я. – Объясни поподробнее насчет сверхплотности и всего такого... Боюсь, я не совсем понял.
– При изменении размера тела его масса остается прежней, – терпеливо пояснила Панихида. – Если я уменьшу массу, не изменяя размера, то стану похожа на призрака, но, когда соответственно изменю и размер, восстановится нормальная плотность. Уразумел?
– Более-менее? – ответил я, полагая, что тут есть над чем поразмыслить. – Спасибо. А сейчас тебе не мешало бы поспать.
Панихида охотно согласилась, и вскоре мое тело улеглось в углу, закрыло глаза, а спустя несколько мгновений оглушительно захрапело. Чем несколько удивило меня. Я догадывался, что имею обыкновение храпеть по ночам, но никогда не думал, что делаю это так громко и прямо-таки неприлично. Правда, дома, в Крайней Топи, родные уверяли, будто я не даю им спать по ночам своим храпом, но мне всегда казалось, что они шутят.
Сам я спать не хотел. Хотя телу Панихиды и пришлось попотеть, оно не было разрублено на куски и не нуждалось в отдыхе в такой степени, как мое. А поскольку меня интересовали пределы его возможностей, я решил проделать несколько опытов с превращением. Поначалу я малость разуплотнился и, убедившись, что это получается у меня без труда, вернулся в нормальное состояние. Изменять форму было страшновато – вдруг нежданно-негаданно нагрянут гномы. Этак они сразу заметят неладное. Пожалуй, лучше изменить размер. Поначалу я хотел подрасти, но потом решил сделаться пониже – в случае чего это не так бросалось бы в глаза. Кроме того, я намеревался проверить, смогу ли я прервать процесс уменьшения, когда сочту нужным. Мне следовало освоиться в теле Панихиды и научиться как следует управляться с ее талантом. От этого, возможно, зависели наши жизни.
Я уменьшался около четверти часа, после чего сравнил свой рост со сделанной на стене меткой и выяснил, что теперь он составляет примерно три четверти первоначального. Значит, за час я мог уменьшиться до... Хм, интересно, до чего?
До нулевого размера? До микроскопического? Мне случалось слышать о микроскопах, волшебных инструментах, позволяющих видеть такие маленькие предметы, что их не различает даже самый зоркий глаз. Вот было бы забавно появиться под микроскопом и показать нос волшебнику, который в него глазеет. То-то бы он удивился! Правда, столь мелкое существо запросто может слопать любая мошка, а в этом мало забавного.
Став ниже ростом, я почувствовал себя неуютно – дыхание участилось, слово мне не хватало воздуха. Впрочем, так оно и было. Масса моя осталась прежней, а легкие стали меньше, поэтому нагрузка на них возросла. Хотелось бы знать, как Панихида ухитрялась уменьшаться до размеров мыши не задохнувшись. Надо думать, она сначала разуплотнялась, иначе бы у нее ничего не вышло. Кроме того, труднее стало удерживать равновесие: во-первых, я был слишком тяжел для такого роста, а во-вторых, находясь непривычно близко к земле, не имел достаточного времени на корректировку движений. Только сейчас я понял, что размер и форма живого существа, как правило, взаимосвязаны. Существу величиной с мышь, даже будь у него нормальная плотность, трудно балансировать на двух ногах. Правда, у бесенят это получается, но исключительно за счет магии. Будучи величиной с мышь, лучше всего иметь и мышиное обличье. Вот ведь, оказывается, какое сложное дело изменять облик. Недаром Панихида прибегала к этому лишь в случае крайней необходимости.
Я решил малость разуплотниться, чтобы перестать наконец пыхтеть. Кажется, мне уже удалось выяснить все, что требовалось. Ясно, что крайности опасны – ежели я стану слишком бесплотным, ветер сможет разорвать меня в клочья, а коли чересчур уплотнюсь, неровен час, провалюсь под землю.
Но тут я вспомнил, что собирался выяснить, можно ли прервать один вид превращения, не доведя его до конца, и заняться другим. Панихида сомневалась в такой возможности, но ведь и я не верил, что смогу петь. Вот сейчас и проведу проверочку – кончу уменьшаться и начну разуплотняться.
Я полностью сосредоточился на диффузии, и минут через пятнадцать дышать стало гораздо легче. Ну и дела! Панихида уверяла, что на изменение размера и восстановление нормальной плотности требуется два часа, а я проделал все это всего за полчаса! Что бы еще проверить?
Интересно, может ли тело измениться не полностью, а только частично? Панихида считала это невозможным, но ведь она наверняка никогда не пробовала.
Я сосредоточился на левой руке, воображая ее клешней, вроде как у краба. Об остальном теле я старался забыть, словно его и не было. Только клешня, левая клешня.
Сработало! Всего через несколько минут моя рука стала большой зеленой клешней. Я опробовал ее на своей коже, но без впечатляющего результата. По форме клешня была как настоящая, однако по силе оставалась все той же слабой женской ручкой. Оказывается, превратить свое тело в естественное оружие не так-то просто. Хотя и возможно, если есть время.
Но все-таки я совершил открытие. Панихида просто не знала на что в действительности способно ее тело. Полный цикл превращений занимал три часа, но частичные превращения можно было осуществлять гораздо быстрее. Не задумываясь о возможностях своего таланта, она тем самым сужала эти возможности.
Однако сейчас стоило подумать о том, как вернуться в нормальное состояние, пока не явились гномы. Я попробовал объединить два процесса – подрасти и убрать клешню одновременно, но ничего не вышло. Следовало делать или то, или другое. Ладно, коли так, сначала клешня, потом размер.
Никаких затруднений не возникло. Я малость видоизменил клешню и, когда она еще не успела окончательно превратиться в руку, переключился на размер, затем занялся плотностью и восстановил утраченную массу, а под конец снова вернулся к руке. Все виды превращений приходилось осуществлять по отдельности, но ничего не мешало мне в любой момент прервать любое из них и перейти к другому. Талант Панихиды заиграл новыми гранями, о которых она и не подозревала.
И такие места были – в проход, на лестницу, открывались вырубленные в плотном грунте ниши. Некоторые из них были достаточно просторны, чтобы я мог поместиться там вместе со своим все еще бесчувственным телом. Приглядев одно из таких помещений, я поволок тело туда. Ох и паршивая же работенка таскать варварские туши/ Врагу не пожелаешь!
Неожиданно я ощутил постороннее присутствие. В тоннеле было темно, свет из дупла почти не пробивался вниз, но там впереди, появился желтоватый огонек. Кто-то приближался. Конечно, следовало поскорее спрятаться в нишу, но я не мог бросить свое тело и был слишком слаб, чтобы быстро затащить его в укрытие. Я все еще пыхтел и потел, когда свет фонаря упал на мое лицо.
– Так-так, – послышался хриплый, сердитый голос. – И кого же это мы нашли?
По голосу я понял, что попал в обиталище гномов, и это меня отнюдь не обрадовало. Живущие под землей гномы славятся как умелые рудокопы – они без устали роют длиннющие тоннели, добывая драгоценные металлы и камня. Любовь к драгоценностям сделала этот народ скупым и подозрительным – гномы терпеть не могут, когда в их шахты заглядывают чужаки. Незваных гостей они зачастую просто съедают, а с молодыми красивыми женщинами... тоже обходятся неучтиво. Конечно, гномы не столь злобны и дики, как гоблины, ибо они восприняли некоторые элементы цивилизации, тем не менее разумный человек предпочел бы держаться от них подальше. Правда, некоторые считают их безобидным маленьким народцем вроде эльфов, но это ошибочная точка зрения, и те, кому приходилось иметь дело с гномами, отнюдь ее не разделяют.
– Моя... мой друг и я... мой спутник ранен и нуждается в убежище, – запричитал я, надеясь разжалобить гнома.
Надежда моя оказалась тщетной.
– Ага, чужаки! – гневно воскликнул гном. Я приметил, что в руке он сжимал кирку. Этот инструмент, легко прорубавший ходы р твердом базальте, мог при случае легко превратиться в опасное оружие. – Сейчас вы испытаете на себе силу гнева гнома Гнуси из племени гневливых гномов! – С этими словами он замахнулся своей смертоносной киркой.
Будь я в своем теле да с мечом в руках, мне не стоило бы большего труда успокоить этого негостеприимного грубияна. Гном едва достигал трети моего нормального роста, да и кирка при всех ее достоинствах слабовата против варварского меча. Но в теле Панихиды, без оружия я был совершенно беспомощен. Как и в случае с грифоницей, оставалось полагаться только на хитрость.
– Почтенный гном, достойный сэр! – воскликнул я. – Нет никакой нужды убивать нас, да еще столь поспешно. Мы можем принести пользу вашему славному племени. Мы... – я уже совсем было впал в отчаяние, ибо решительно не знал, какой толк от нас подземным рудокопам, но неожиданно для себя, по какому-то наитии закончил:
– Мы умеем петь.
– Знаю я ваши человеческие песни, – угрюмо пробурчал Гнуси. – Хиханьки да хаханьки, бодрость да веселье! Нашему народу такая музыка не нужна. – Он с суровым видом поправил высокий темный колпак.
– Нет-нет! – протестующе вскричал я. – Мои песни не такие! Это грустные песни, такие печальные, что печальнее и не бывает! Ты только послушай, достойный гном.
Мелодичным нежным голосом Панихиды я затянул ту же песню без слов, с помощью которой мне удалось усыпить бдительность черного меча. Послушав меня некоторое время, Гнуси сдвинул на лоб колпак, почесал затылок и, недовольно кривясь, буркнул:
– Ну что ж, это, пожалуй, сойдет. Следуй за мной.
Он повернулся и принялся спускаться по лестнице.
Я вновь ухватился за свое тело.
– Это еще что такое? – возмутился гном. – Брось сейчас же. Потом мы разделаем эту тушу, заложим в котел и сварим суп.
– Не надо! – испуганно вскричал я. – Она... он тоже умеет петь. Мы поем дуэтом. Вместе гораздо лучше!
Очень хотелось верить, что это окажется правдой. Варвары не особо музыкальны, и звуки, способные вырваться из моего горла, едва ли могли усладить чей-то слух. Однако теперь в моем теле пребывала Панихида, а уж она-то петь мастерица. Возможно, ее умение скомпенсирует нехватку природных данных.
Гном пожал плечами:
– Если соврал, ты об этом пожалеешь.
Он снова зашагал вниз, а я, надрываясь из последних сил, потащил за ним свое тело. К счастью, его не пришлось волочь слишком далеко, – миновав десяток-другой ступеней, мы оказались напротив вырубленной в стене камеры с выходившим на поверхность вентиляционным отверстием. Вход перекрывала решетчатая деревянная дверь. Когда я затащил туда свою ношу, гном задвинул решетку и запер дверь на замок.
– Нам нужны еда и питье! – крикнул я. – Иначе голос пропадет.
– Всему свое время, – ворчливо отозвался Гнуси и удалился.
– Ну что ж, рассудил я, положение не из лучших, но могло быть и хуже. Во всяком случае я жив, и мое тело со мной.
Внимательно присмотревшись к нему, я не мог не подивиться тому, как быстро шло исцеление. Что ни говори, а талант у меня полезный.
Правда, и талант Панихиды кое на что годился. Скажем, я мог превратиться в змею, поползти сквозь решетку – и поминай, как звали... Так-то оно так, но не бросать же собственное тело на съедение гномам.
Я пристроился рядом с ним и уснул.
К утру исцеление основательно продвинулось, и хотя до полного восстановления сил было еще очень и очень далеко, я приметил, что ноги мои наконец раскаменели. Вот и хорошо – если мне суждено когда-либо вернуться в свое тело, пусть это будет нормальное человеческое тело. Плоть и кровь, а не камень.
Однако сейчас в этом теле должно было пробудиться сознание Панихиды, и следовало быстро и внятно объяснить ей, что с нами произошло. Объяснить прежде, чем заявятся гномы.
– Лежи спокойно, – промурлыкал я, почти касаясь губами собственного уха. Оно показалось мне довольно грязным, – видимо, та грязь, что набилась в голову, теперь выходила через уши. – Мы обменялись сознаниями.
Мои глаза недоверчиво расширились. Моя рука потянулась к моему лицу. Рот мой открылся.
– Не кричи, – предостерегающе шепнул я, – мы в беде. Необходимо соблюдать осторожность.
Соображала Панихида быстро. Кричать она не стала, но справиться с изумлением было не так-то просто.
– Рук... – недоумевающе прошептала она. – Неужели это моя рука? Такая большая и волосатая...
– Теперь твоя. Но к сожалению, это еще не все...
Торопливым шепотом я рассказал ей обо всем, что случилось с того момента, как черное заклятие Яна сделало свое черное дело.
– Уж не знаю, что из этого выйдет, но тебе придется петь, используя мой голос, – заключил я.
Панихида была умна и практична. Произошедшее с нами нравилось ей ничуть не больше, чем мне, – пожалуй, ей было даже трудно приспособиться к мужскому телу, чем мне к женскому, – но она понимала, что прежде всего нам надо спастись, и ради этого готова была действовать так, как требуют обстоятельства. В конце концов, мне еще повезло, что мое сознание оказалось в человеческом теле. Ян наверняка рассчитывал, что я переселюсь в какое-нибудь животное, а то и растение и уж точно не намеревался внедрять мое сознание в тело женщины, на которой хотел жениться. Во всяком случае, намеревался. Возможно, его устроила бы и ее смерть, тогда моя миссия осталась бы невыполненной. Став победителем в состязании, Ян нашел бы способ закрепить за собой трон. Но сейчас нам обоим – и мне, и Панихиде – было не до Яна. Обстоятельства связали нас крепче, чем можно было себе представить, и чтобы выпутаться, нам приходилось действовать сообща.
– Ничего хорошего я от этих гномов не жду, – сказала Панихида. – Знаю я, каков их нрав и обычай. При свете дня они и носу на поверхность не кажут и выходят на охоту лишь по ночам. Кажется, у них есть какие-то чары, отгоняющие хищников, а может, зверей отпугивает свет факелов. Но поскольку днем гномы не охотятся и существа, ведущие дневной образ жизни, попадают в их котлы крайне редко, именно их они считают самой ценной добычей. А мы, люди, дневные существа. На их взгляд мы... особенно ты, – уточнила Панихида, глядя на свое тело, едва прикрытое изодранным коричневым платьем, – выглядим весьма аппетитно. Теперь я желаю, что не дала тебе сорвать новые штаны. Слушай, а если это мое... твое тело съедят, оно сможет потом восстановиться?
– Не уверен, – угрюмо отозвался я. – Ежели б его, скажем, проглотил дракон, – другое дело. Но после того, как им полакомится целая орава гномов, различные его части будут распределены по разным желудкам. Боюсь, дело безнадежное, разве что кости мои окажутся сваленными в одну кучу, – кажется, корень моего таланта именно в костях. Но если и кости будут разбросаны, мне не воскреснуть. Я ведь не червяк – того порежь на кусочки, и из каждого вырастет новый.
– Так я и думала. Выходит, коли меня съедят гномы, даже в твоем теле, мне все равно больше не жить. А тебе и подавно – мое тело исцеляться не думает. Значит, надо сделать все возможное для того, чтобы нас не съели.
Я не мог с ней не согласиться.
– А есть ли у нас надежда сбежать? – продолжала расспрашивать Панихида. – Насколько я понимаю, твое тело гораздо сильнее моего, но сейчас я чувствую себя очень слабой.
– Это пройдет.
Она улыбнулась – грубоватой мужской улыбкой.
– Мое тело было обезглавлено и расчленено, – пояснил я. – Исцеление было нелегким, а чем труднее исцеление, тем больше времени требуется для восстановления сил. Главное тут отдых и много еды. Если нас не будут морить голодом, то через пару дней мое тело станет таким же сильным, как прежде.
– Но что толку от силы, коли у нас, нет ни инструмента, чтобы сломать решетку, ни оружия, чтобы отбиться от преследователей, – заметила она. – Скорее уж нам поможет мой талант. Мое тело может легко исчезнуть отсюда. Но...
– То-то и оно, – встрял я. – Никому из нас не хочется провести остаток жизни в чужом теле. Обменное заклятие Яна могло бы вернуть нам обоим подлинный облик, но, чтобы это случилось, мы должны сохранить в целости оба тела. Мы нужны друг другу.
Панихида поморщилась, но кивнула, признавая мою правоту:
– Да, до поры до времени нам придется держаться вместе и действовать заодно. Вопрос в том, как действовать? Тебе, надо полагать, виднее Ты ведь варвар, привычный к опасностям.
По правде сказать, дело обстояло не совсем так. Большая часть моей жизни прошла в родной деревне, а какие опасности могут подстрекать мальчугана в родительском доме? Именно потому, что такая жизнь казалось мне пресной, я и отправился на поиски приключений. В детстве я разок утонул, сломал себе шею, свалившись с дерева, и случайно угодил под взгляд приблудного василиска, но какой мальчишка не набивал шишек? Сидеть взаперти, ожидая, когда из тебя сварят похлебку, – совсем другое дело.
– Ну, – предположил я, – можно превратиться в какого-нибудь зверя с острыми клыками и когтями. Я разорву тебя на мелкие части, вытолкаю их за решетку и сложу вместе, чтобы они срослись.
Панихиду эта идея не восхитила.
– Боюсь, тут возникнут некоторые затруднения. Это ведь, наверное, больно, когда рвут на части. Даже если ты меня оглушишь, представляешь, сколько прольется крови? Но главное, сколько на это уйдет времени? Пока ты превращаешься да разрываешь меня, сюда могут заявиться гномы. А хоть и не заявятся, – тебе ведь придется выносить меня наверх по частям и оставлять их там без пригляду. Кто поручится, что, пока ты ходишь за следующим куском, какой-нибудь хищник не слопает то, что уже вынесено на поверхность? И даже если не слопает, скоро ли срастется разорванное в клочья тело?
Насколько я понимаю, чем чаще исцеляешься, тем медленнее происходит исцеление. Твое тело долго не могло справиться с окаменением, да и до сих пор не совсем справилось. Я и сейчас чувствую камушек на большом пальце левой ноги. Мне только и оставалось, что развести маленькими, нежными ручками:
– С тобой не поспоришь, ты все рассудила верно. Это не сработает. Но что же нам делать?
– Пожалуй, именно то, о чем ты говорил с самого начала. Будем петь, чтобы нас не сожрали, а там посмотрим.
– Но я никогда не был силен в пении. Сможешь ли ты хорошо петь моим голосом?
– Голос голосом, не гармония порой творит чудеса, – сказала она. – Надо попробовать. Давай попрактикуемся.
– А вдруг гномы услышат?
– Ну и что? Они ведь хотят, чтобы мы пели, разве не так? Не знаю, зачем это им понадобилось, но раз так, постараемся им угодить.
Мы принялись петь. Голос Панихиды был очень хорош. Звучал он дивно, хотя я, как и в прошлый раз, напевал «ля-ля-ля», поскольку не знал ни од' ной песни. Панихида, напротив, знала толк в пении, и, хотя мой грубый и хриплый голос оставлял желать лучшего, она задавала ритм и тон. Я стал подражать ей, и дело, кажется, пошло на лад.
– Тебе надо выучить песню, – сказала она, – а я буду сопровождать твое пение басовым аккомпанементом. Тут весь секрет в гармонии контрапункта: когда два голоса дополняют друг друга, они звучат лучше, чем по отдельности. А сейчас постарайся запомнить мелодию, словами займемся потом.
Панихида затянула песню, заставив меня подпевать. Что ни говори, а искусство – великая сила. Я и представить себе не мог, что мой грубый голос способен выводить такие рулады. Подражая ей, я подхватил мотив более высоким и нежным голосом Панихиды, и вскоре нам удалось добиться вполне сносного звучания. Песня, которую мы разучивали, была столь же красива, сколь и печальна, – казалось, она вобрала в себя всю горечь человеческого бытия. Такая мелодия была бы уместна на похоронах близкого друга.
С лестницы донесся топот, и мы умолкли. Возле решетки появился Гнуси в сопровождении нескольких других гномов.
– Слышал, Гниди? – проворчал он. – А ты мне не верил. Я ведь говорил тебе, что они умеют петь.
– Говорил, – кивнул Гниди. – И впрямь умеют. Вопрос в том, будут ли их слушать коровяки.
– Почему бы не попробовать? Ты как думаешь, Гнонсенс?
– Эти проклятые коровяки совершенно не дают нам работать, так что попробовать в любом случае стоит. Попытка не пытка. А если толку от этого не будет, мы всегда успеем отправить эту парочку в котел.
При слове «котел» глаза Гниди вспыхнули, и он уставился на меня:
– Лакомый кусочек, а? Ты только посмотри, какое бедрышко! Чур, мое!
– Как бы не так! – возразил Гнуси, в то время как я поспешно одернул задравшийся и обнаживший бедро подол. – Я их нашел, мне и выбирать первый кусок.
– Не стоит ссориться, – вмешался Гнонсенс. – Надо только откормить их как следует, тогда сочного мясца хватит на всех.
С этими словами гномы удалились, а мы с Панихидой продолжили репетицию. Признаюсь, осознание того, что в случае неудачи мы немедленно отправимся в котел, изрядно добавило нам усердия. Получалось неплохо – я выводил мелодию нежным, печальным голосом, Панихида вторила мне глубоким и низким. Кажется, у нас действительно получился дуэт.
С лестницы вновь донеслись шаги. Мы приумолкли и вскоре увидели группу гномид. Должен сказать, что, как и у большинства других человекоподобных существ, женщины у гномов куда привлекательнее мужчин. Правда, внешняя привлекательность женского тела сочетается с его почти полной неприспособленностью к преодолению трудностей. Взять хотя бы женские ножки. Трудно представить себе что-либо более очаровательное. Ими можно любоваться, но для того, чтобы быстро бегать или карабкаться по скалам, они совершенно не пригодны. Скорее всего в этом коренится некий глубокий смысл. Наверное, необходим определенный баланс между красотой и целесообразностью. Впрочем, утверждать не берусь – какими быть людям, и мужчинам, и женщинам, установил не я. Но гномиды, в отличие от своих угрюмых мужей, выглядели премилыми малютками.
Они принесли большой горшок с мутной водой и связку вареных кореньев. Непроваренные грубые, волокнистые коренья были ужасны на вкус, но мы с Панихидой так проголодались, что умяли их мигом, и не подумав привередничать. В любом случае они представляли собой материал, пригодный для восстановления моего тела. Подкрепившись, мы решили отдохнуть.
– Чем больше спишь, тем быстрее восстанавливаются силы, – пояснил я.
– Но тебе не мешало бы попрактиковаться в изменении формы, – заметила Панихида. – Разумеется, так, чтобы гномы ничего не прознали. Это умение может нам пригодиться.
– Знаю, ведь именно благодаря твоему таланту мне удалось засадить черный меч в камень. Тогда я просто захотел стать бесплотным, и в конце концов это случилось.
– Да, тут главное захотеть. И чем сильнее сосредоточиваешься на желании, тем быстрее идет превращение. Правда, скорее чем за час все равно не управиться. А насчет меча ты здорово придумал. Я смотрю, не так-то ты прост.
– Коли припечет, поневоле сообразишь, что к чему, – пробормотал я, польщенный и смущенный похвалой. Щеки мои зарделись.
– Сложность заключается в том, – продолжала она, – что можно осуществить только один вид превращения зараз, и пока его не закончишь, не перейти к следующему. Нельзя, например, изменить наполовину размер, а потом, тоже наполовину, плотность. Все приходится доводить до конца, а это требует немалого решения. Именно поэтому я ни разу не попыталась сбежать от тебя днем. В процессе превращения я... мое тело становится весьма уязвимым.
– Кое-что мне понятно, – промолвил я, – в определенном смысле наши таланты схожи. Для правильного исцеления моему телу тоже нужен покои. Но вот что меня интересует – откуда твое тело знает, где следует остановиться? Я хочу сказать... Ну, например, можешь ты начать уменьшаться до эльфийского размера, а потом остановиться на размере гнома, словно это именно то, что тебе и требовалось?
Мое в общем-то привлекательное, хотя и грубоватое мужское лицо удивленно вытянулось.
– Я никогда об этом не задумывалась! – воскликнула Панихида. – Прежде всего я всегда представляла себе то, во что я хочу превратиться, например, мышь. Потом уменьшалась до мышиного размера и становилась такой плотной, что едва не проваливалась сквозь землю. Далее приходилось разуплотняться, чтобы вернуть себе нормальную плотность. В результате я становилась чем-то вроде бесенка – облик и плотность человеческие, а размер мышиный. Ну и наконец я изменяла форму и окончательно превращалась в мышь. Поступать иначе мне никогда не приходило в голову, но теперь я думаю, что это возможно.
– Так же, как оказалось возможным приспособить мою глотку для пения, – согласился я. – Объясни поподробнее насчет сверхплотности и всего такого... Боюсь, я не совсем понял.
– При изменении размера тела его масса остается прежней, – терпеливо пояснила Панихида. – Если я уменьшу массу, не изменяя размера, то стану похожа на призрака, но, когда соответственно изменю и размер, восстановится нормальная плотность. Уразумел?
– Более-менее? – ответил я, полагая, что тут есть над чем поразмыслить. – Спасибо. А сейчас тебе не мешало бы поспать.
Панихида охотно согласилась, и вскоре мое тело улеглось в углу, закрыло глаза, а спустя несколько мгновений оглушительно захрапело. Чем несколько удивило меня. Я догадывался, что имею обыкновение храпеть по ночам, но никогда не думал, что делаю это так громко и прямо-таки неприлично. Правда, дома, в Крайней Топи, родные уверяли, будто я не даю им спать по ночам своим храпом, но мне всегда казалось, что они шутят.
Сам я спать не хотел. Хотя телу Панихиды и пришлось попотеть, оно не было разрублено на куски и не нуждалось в отдыхе в такой степени, как мое. А поскольку меня интересовали пределы его возможностей, я решил проделать несколько опытов с превращением. Поначалу я малость разуплотнился и, убедившись, что это получается у меня без труда, вернулся в нормальное состояние. Изменять форму было страшновато – вдруг нежданно-негаданно нагрянут гномы. Этак они сразу заметят неладное. Пожалуй, лучше изменить размер. Поначалу я хотел подрасти, но потом решил сделаться пониже – в случае чего это не так бросалось бы в глаза. Кроме того, я намеревался проверить, смогу ли я прервать процесс уменьшения, когда сочту нужным. Мне следовало освоиться в теле Панихиды и научиться как следует управляться с ее талантом. От этого, возможно, зависели наши жизни.
Я уменьшался около четверти часа, после чего сравнил свой рост со сделанной на стене меткой и выяснил, что теперь он составляет примерно три четверти первоначального. Значит, за час я мог уменьшиться до... Хм, интересно, до чего?
До нулевого размера? До микроскопического? Мне случалось слышать о микроскопах, волшебных инструментах, позволяющих видеть такие маленькие предметы, что их не различает даже самый зоркий глаз. Вот было бы забавно появиться под микроскопом и показать нос волшебнику, который в него глазеет. То-то бы он удивился! Правда, столь мелкое существо запросто может слопать любая мошка, а в этом мало забавного.
Став ниже ростом, я почувствовал себя неуютно – дыхание участилось, слово мне не хватало воздуха. Впрочем, так оно и было. Масса моя осталась прежней, а легкие стали меньше, поэтому нагрузка на них возросла. Хотелось бы знать, как Панихида ухитрялась уменьшаться до размеров мыши не задохнувшись. Надо думать, она сначала разуплотнялась, иначе бы у нее ничего не вышло. Кроме того, труднее стало удерживать равновесие: во-первых, я был слишком тяжел для такого роста, а во-вторых, находясь непривычно близко к земле, не имел достаточного времени на корректировку движений. Только сейчас я понял, что размер и форма живого существа, как правило, взаимосвязаны. Существу величиной с мышь, даже будь у него нормальная плотность, трудно балансировать на двух ногах. Правда, у бесенят это получается, но исключительно за счет магии. Будучи величиной с мышь, лучше всего иметь и мышиное обличье. Вот ведь, оказывается, какое сложное дело изменять облик. Недаром Панихида прибегала к этому лишь в случае крайней необходимости.
Я решил малость разуплотниться, чтобы перестать наконец пыхтеть. Кажется, мне уже удалось выяснить все, что требовалось. Ясно, что крайности опасны – ежели я стану слишком бесплотным, ветер сможет разорвать меня в клочья, а коли чересчур уплотнюсь, неровен час, провалюсь под землю.
Но тут я вспомнил, что собирался выяснить, можно ли прервать один вид превращения, не доведя его до конца, и заняться другим. Панихида сомневалась в такой возможности, но ведь и я не верил, что смогу петь. Вот сейчас и проведу проверочку – кончу уменьшаться и начну разуплотняться.
Я полностью сосредоточился на диффузии, и минут через пятнадцать дышать стало гораздо легче. Ну и дела! Панихида уверяла, что на изменение размера и восстановление нормальной плотности требуется два часа, а я проделал все это всего за полчаса! Что бы еще проверить?
Интересно, может ли тело измениться не полностью, а только частично? Панихида считала это невозможным, но ведь она наверняка никогда не пробовала.
Я сосредоточился на левой руке, воображая ее клешней, вроде как у краба. Об остальном теле я старался забыть, словно его и не было. Только клешня, левая клешня.
Сработало! Всего через несколько минут моя рука стала большой зеленой клешней. Я опробовал ее на своей коже, но без впечатляющего результата. По форме клешня была как настоящая, однако по силе оставалась все той же слабой женской ручкой. Оказывается, превратить свое тело в естественное оружие не так-то просто. Хотя и возможно, если есть время.
Но все-таки я совершил открытие. Панихида просто не знала на что в действительности способно ее тело. Полный цикл превращений занимал три часа, но частичные превращения можно было осуществлять гораздо быстрее. Не задумываясь о возможностях своего таланта, она тем самым сужала эти возможности.
Однако сейчас стоило подумать о том, как вернуться в нормальное состояние, пока не явились гномы. Я попробовал объединить два процесса – подрасти и убрать клешню одновременно, но ничего не вышло. Следовало делать или то, или другое. Ладно, коли так, сначала клешня, потом размер.
Никаких затруднений не возникло. Я малость видоизменил клешню и, когда она еще не успела окончательно превратиться в руку, переключился на размер, затем занялся плотностью и восстановил утраченную массу, а под конец снова вернулся к руке. Все виды превращений приходилось осуществлять по отдельности, но ничего не мешало мне в любой момент прервать любое из них и перейти к другому. Талант Панихиды заиграл новыми гранями, о которых она и не подозревала.