Надежда Петровна(читает). «Дано сие Павлу Сергеевичу Гулячкину в том, что он действительно проживает в Кирочном тупике, дом № 13, кв. 6, что подписью и печатью удостоверяется».
   Павел Сергеевич. Читайте, мамаша, дальше.
   Надежда Петровна. «Председатель домового комитета Павел Сергеевич Гулячкин».
   Павел Сергеевич. Копия сего послана товарищу Сталину.
 
   Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

   Комната в квартире Сметанича.

Явление первое

   Автоном Сигизмундович и его слуга Агафангел, Олимп Валерианович, его младший сын Анатолий.
   Валериан Олимпович и извозчик вносят сундук.
 
   Валериан Олимпович. Осторожнее, осторожнее. Опускайте его, опускайте. Так, благодарю вас.
 
   Извозчик уходит.
 
   Валериан Олимпович. Папа, простите меня, но я спас Рос­сию.
   Олимп Валерианович. Как – спас Россию?
   Автоном Сигизмундович. Это еще что за новости?
   Валериан Олимпович. Государственная тайна.
   Автоном Сигизмундович. Государственная? В чем же она заключается?
   Валериан Олимпович. В сундуке, дядюшка.
   Автоном Сигизмундович. В сундуке? Что же в нем такое?
   Валериан Олимпович. В этом простом сундуке помещается все, что от России в России осталось.
   Автоном Сигизмундович. Что же от нее, Валериан, оста­лось? Вчера оставались «Русские ведомости», а сегодня всего одна дырка осталась.
   Анатолий. Так и есть дырка.
   Автоном Сигизмундович. Где дырка?
   Анатолий. Я не знаю, только из него течет.
   Валериан Олимпович. Течет? И в самом деле течет.
   Автоном Сигизмундович. Ну, значит, там или животное какое-нибудь, или человек.
   Валериан Олимпович. Дядюшка, какое же это животное или человек от России остались?
   Автоном Сигизмундович. Какое животное или человек? Вот я, например…
   Валериан Олимпович. А еще?
   Автоном Сигизмундович. А еще? А вдруг там действитель­но какой-нибудь человек. Простите, вы человек?
   Настя(из сундука). Нет, я женщина.
   Все. Женщина?!
   Валериан Олимпович. Дядюшка, какая же это женщина мог­ла остаться от России?
   Все. Женщина!
   Автоном Сигизмундович. Рассказывал как-то знакомый полковник, что будто бы встретил в Крыму на пляже одну из великих княжон.
   Валериан Олимпович. Какую же, дядюшка?
   Автоном Сигизмундович. Анастасию, Валериан, Нико­лаевну. Только мне что-то не верится. Полковник от роду был близорук, однажды сам себя принял за генерала.
   Валериан Олимпович. Все-таки, дядюшка, надо узнать. По­слушайте, не сочтите меня назойливым: как вас зовут?
   Настя. Настя.
   Валериан Олимпович. Как?
   Настя. Анастасия.
   Все. Она! Она! Она!
   Автоном Сигизмундович. Боже мой, она! Господа, что же мы будем делать?
   Валериан Олимпович. Может быть, это другая. Я сейчас ей задам вопрос.
   Автоном Сигизмундович. Задам! А если это она, как же можно великой княжне задавать, этого даже по уставу не по­лагается.
   Валериан Олимпович. Я задам ей такой вопрос, как будто бы я ничего не знаю. Сударыня, совсем между прочим, как ваше отчество?
   Настя. Николаевна!
   Автоном Сигизмундович. Агафангел!
   Агафангел. Здесь, ваше превосходительство!
   Автоном Сигизмундович. Держи меня!
   Олимп Валерианович. Господа, необходимо устроить встречу.
 
   Валериан Олимпович убегает.

Явление второе

   Те же, возвращается Валериан Олимпович с французской булкой и солью.
 
   Автоном Сигизмундович. Это ты для чего?
   Валериан Олимпович. Это, дядюшка, хлеб с солью для встречи. Господа, какая минута. Подумать только, что сейчас перед нами предстанет вся наша будущность.
   Анатолий. Дядюшка, открывайте скорей, а то она вся вытечет.
   Автоном Сигизмундович. Готовы ли вы, господа?
   Все. Готовы.
   Автоном Сигизмундович. Агафангел, встань шпалерой! Смирно! (Открывает.)
   Валериан Олимпович. Дядюшка, вы знаете, что вы откры­ваете?
   Автоном Сигизмундович. Ну?
   Валериан Олимпович. Новую страницу истории.
   Все. Открываем!
   Настя(вылезает). Где же это я?
   Автоном Сигизмундович. У верноподданных слуг вашего высочества, ваше высочество.
   Настя. Вы, господа, ошибаетесь.
   Автоном Сигизмундович. Готов присягнуть, ваше вы­сочество.
   Настя. Ах, что вы!
   Олимп Валерианович. Поверьте, ваше высочество, если бы мы знали, ваше высочество, что вы находились все время в Москве…
   Настя. Ах, даже как раз напротив, я только недавно приехала.
   Олимп Валерианович. Одни, ваше высочество?
   Настя. Вы, сударь, все время изволите ошибаться.
   Олимп Валерианович. Простите, ваше высочество. С кем же?
   Настя. Вот чудак – с дядей.
   Автоном Сигизмундович. Как! Значит, великий князь Михаил Александрович тоже изволили прибыть в Москву. Ура!
   Все. Ура!!!
   Настя. Ой!
   Олимп Валерианович. Ваше высочество, что с вами?
   Настя. Мне кажется, я вся отсырела.
   Олимп Валерианович. Необходимо сейчас же ее раздеть, иначе она простудится.
   Валериан Олимпович. Папа, позвольте мне.
   Автоном Сигизмундович. Как тебе не стыдно. Валериан, говорить о таких вещах. Ты, Валериан, не маленький.
   Анатолий. В таком случае позвольте мне, дядя, я маленький.
   Автоном Сигизмундович. Анатолий, оставь свои не­приличия. Этим займусь я. Не забудьте – здесь дело идет о спасении России.
   Валериан Олимпович. Но, позвольте, Россию спасал я, от­чего же раздевать ее будут другие.
   Олимп Валерианович. Господа, отнесемте ее высочество в постель.
 
   Все, кроме Олимпа Вапериановича, поднимают Настю.
 
   Подумать только, что раньше таких людей вся Россия пере­носила, а теперь только пять человек переносят.
 
   Уносят.

Явление третье

   Автоном Сигизмундович, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович.
 
   Автоном Сигизмундович. Тсс! Ее высочество спит.
   Олимп Валерианович. Господа, пока ее высочество спит, давайте все вместе выясним, что мы намерены делать дальше.
   Валериан Олимпович. Папа, по-моему, нам нужно ходить на цыпочках.
   Олимп Валерианович. А по-моему, ты должен сегодня же жениться на Варваре Сергеевне. Теперь нам каждую минуту может понадобиться собственный коммунист.

Явление четвертое

   Иван Иванович, потом Настя.
 
   Иван Иванович. Как жаль, что я не кончил никакого универ­ситета. В разговоре с таким человеком, как Олимп Валерианович, это очень пригодилось бы. Кто-то идет.
 
   Входит Настя, закутанная в простыню.
 
   Ах, какой пейзаж!
   Настя. Куда же девалось платье?
   Иван Иванович. В одной простыне, как нимфа. Что же мне, собственно,делать?
   Настя. Ах, не смотрите!
   Иван Иванович. Сударыня, не считайте меня за нахала, что вы не одеты.
   Настя. Скажите пожалуйста, я думала, что это мужчина какой-нибудь, а это, Иван Иванович, вы?!
   Иван Иванович. Анастасия Николаевна! Как вы сюда попали?
   Настя. Между прочим, я даже не знаю, где я.
   Иван Иванович. Как же вы, Анастасия Николаевна, не знаете, где вы, когда вы здесь, как свой человек, голая ходите?
   Настя. А чем же я, Иван Иванович, виновата, когда мое платье как в воду кануло.
   Иван Иванович. Как в воду кануло?
   Настя. Вы, конечно, мне можете не поверить, но я утопленница.
   Иван Иванович. Утопленница? Где вы утонули?
   Настя. На стуле.
   Иван Иванович. Если вы меня, Анастасия Николаевна, за ду­рака считаете, то вы меня этим удивить не можете.
   Настя. Я, можно сказать, Иван Иваныч, в бедственном положении, а вы мне подобную недоверчивость выражаете.
   Иван Иванович. Простите меня, Анастасия Николаевна, но ка­ким манером вы сюда попали?
   Настя. В сундуке.
   Иван Иванович. Ничего не понимаю. Вы мне лучше, Ана­стасия Николаевна, расскажите все по порядку.
   Настя. Вот вам, Иван Иванович, по самому по порядку. Сна­чала меня нарядили в очень роскошное платье, потом меня намочили, потом посадили в сундук и притащили сюда.
   Иван Иванович. Ничего не понимаю. Ну а здесь что же с вами, скажите, сделали?
   Настя. Раздели и положили в постель.
   Иван Иванович. Теперь мне, Анастасия Николаевна, все по­нятно. Вы вступили на путь разврата.
   Настя. Ну что вы говорите!
   Иван Иванович. Ей-богу!
   Настя. Скажите какая неприятность!
   Иван Иванович. Так и знайте, Анастасия Николаевна, что ваша Надежда Петровна поставщица живого товара.
   Настя. Я этому даже никогда не поверю.
   Иван Иванович. А зачем же ей, спрашивается, целомудренных девственниц в сундуки упаковывать и к посторонним мужчи­нам переправлять?
   Настя. Что же они со мной, Иван Иванович, сделают?
   Иван Иванович. Не иначе как вас Олимп Валерианович хочет сделать своей фавориткой.
   Настя. Чем?
   Иван Иванович. Фавориткой.
   Настя. Это кто же такая будет?
   Иван Иванович. Фаворитка, Анастасия Николаевна, это кухар­ка для наслаждений.
   Настя. Мамочки мои! До какого позорного состояния хотят неза­мужнюю женщину довести! А может быть, он, Иван Иванович, как в «Кровавой королеве-страдалице».
   Иван Иванович. Что в «Кровавой королеве-страдалице»?
   Настя. Там рассказывается, как один очень интеллигентный ми­лорд похищает неизвестную барышню от низкой ступени класса и женится на ней в католической церкви по причине горячей любви.
   Иван Иванович. В коммунистическом государстве, Анастасия Николаевна, любви нету, а исключительно только одна про­блема пола. И зачем же такой человек, как Олимп Валерианович, будет на вас жениться, когда у него от денег отбою нету. И я тоже хорош, думал – Олимп Валерианович Павла Сергеевича на паразитические элементы разложит, а полу­чается так, что это одна шайка.
   Настя. Как же я теперь, Иван Иванович, буду?
   Иван Иванович. Как же вам быть, Анастасия Николаевна, вы женщина падшая.
   Настя. Иван Иваныч, вы человек образованный, пособите.
   Иван Иванович(встает на колени и целует Насте руку). Не тебе поклоняюсь, а страданию твоему. Прощайте, Анастасия Николаевна, я побежал.
   Настя. Иван Иваныч, и я с вами.
   Иван Иванович. Как же вы, Анастасия Николаевна, в этаком виде пойдете? Любой гражданин может любому милиционе­ру пожаловаться, что вы из общественной улицы какую-то семейную баню устраиваете.
   Настя. Иван Иваныч, не отвергайте мольбы. Останьтесь со мной здесь.
   Иван Иванович. Здесь? Да что вы, Анастасия Николаевна! Если Олимп Валерианович нас в подобной интимной обстановке застанет, он меня заместо подъемной машины с лестницы может спустить. (Заслышав шаги.) Засыпался. (Прячется.)

Явление пятое

   Агафангел с платьем, Олимп Валерианович, Автоном Сигизнундович, Валериан Олимпович,
   Настя и Иван Иванович.
 
   Агафангел. Платье просохло.
   Автоном Сигизмундович. Ты уверен, платье просохло?
   Агафангел. Просохло, ваше превосходительство, просохло.
   Олимп Валерианович. Просохло, Автоном, просохло.
   Настя. Не входите сюда, здесь голая барышня.
   Олимп Валерианович. Виноват. Изволили встать, ваше вы­сочество? Разрешите одеть вас, ваше высочество?
   Иван Иванович. Так и есть, фавориткой сделали.
   Настя. Сейчас начнется проблема.
   Автоном Сигизмундович. Не угодно ли вымыться, ваше высочество? Вот тазик.
   Иван Иванович. Тазик? Кончено. Начинается.
   Настя. Вы лучше убейте меня, а я на позор не пойду.
   Олимп Валерианович. Помилуйте, ваше высочество, если вам показалось, ваше высочество, то поверьте, ваше высоче­ство, что это невольно, ваше высочество.
   Настя. Вы меня на такие интонации не поймаете, я здесь все рав­но не останусь.
   Олимп Валерианович. Неужели вы сомневаетесь, ваше высочество, в пламенной привязанности и любви истинно русского человека?
   Настя. Любви? Ах, неправда.
   Олимп Валерианович. Клянусь вам, ваше высочество!
   Валериан Олимпович. Останьтесь у нас, ваше высочество.
   Настя. А вдруг кто-нибудь догадается, на каком я здесь положении, ах нет, я лучше уеду.
   Валериан Олимпович. Мы вас умоляем, ваше высочество, останьтесь у нас, перемените фамилию, и я ручаюсь вам, ваше высочество.
   Настя. Вы это трепетесь или взаправду?
   Валериан Олимпович. Клянусь вам, ваше высочество.
   Настя. Что я вам говорила, Иван Иванович, точь-в-точь как в «Кро­вавой королеве-страдалице». Милый мой, я согласна. По­звольте мне мой туалет.
   Агафангел. Пожалуйте платье, ваше высочество.
   Настя. Сейчас я буду готова. (Уходит.)

Явление шестое

   Те же и Анатолий.
 
   Анатолий. Папа, кареты подъехали.
   Олимп Валерианович. Какие кареты?
   Анатолий. В которых Валериан будет жениться на Варваре Сергеевне.
   Олимп Валерианович. Как – на Варваре Сергеевне?
   Автоном Сигизмундович. Боже мой! Они, наверное, ско­ро приедут.
   Олимп Валерианович. Как же нам быть, Валериан? А?
   Валериан Олимпович. Папочка, я не знаю, у меня кру­жится…
   Олимп Валерианович. Ты, Автоном, пожалуйста, эдак как-нибудь дипломатичнее предупреди их, что свадьбы не будет.
   Автоном Сигизмундович. Дипломатичнее? (Смеется.) По­стараюсь, Олимп, постараюсь. Но подумай, Олимп, какое не­вероятное происшествие: эта женщина в данный момент олицетворяет собой всю Россию, а он на ней женится.
   Олимп Валерианович. Да, Автоном, он, если можно так вы­разиться, стал супругом всея Руси. Какая ответственность?!
   Автоном Сигизмундович. А какое приданое? Что с тобой?
   Валериан Олимпович. Дядюшка, у меня кружится…

Явление седьмое

   Те же и Настя.
 
   Настя. Вот я, господа, и оделася и обулася.
   Олимп Валерианович. Ваше высочество, кареты уже готовы.
   Настя. Едемте, едемте.
 
   Настя, Олимп Валерианович и Валериан Олимпо­вич уходят.

Явление восьмое

   Автоном Сигизмундович, Агафангел.
 
   Автоном Сигизмундович. Уж не занялся ли ты, Агафангел, политикой?
   Агафангел. Зачем же мне, ваше превосходительство, политика, если я на всем готовом живу.
   Автоном Сигизмундович. Что это у тебя?
   Агафангел. «Всемирная иллюстрация», ваше превосходитель­ство, со снимками.
   Автоном Сигизмундович. А ну, покажи! Какая была печать! Опять же и мысли, и твердый знак. А почему? Люди были ве­ликие. Ну вот, скажем, к примеру, Сытин. Печатал газету «Рус­ское слово», и как печатал. Трехэтажный дом для газеты по­строил и во всех этажах печатал. Зато, бывало, как мимо проедешь, сейчас же подумаешь: «Вот оно – оплот Россий­ской империи, трехэтажное „Русское слово“. Его величество государь император. Смирно! Где ты его достал?
   Агафангел. В уборной, ваше превосходительство.
   Автоном Сигизмундович. А там еще никого не было?
   Агафангел. Был, ваше превосходительство.
   Автоном Сигизмундович. Кто?
   Агафангел. Бельгийский король Альберт среди своего народа, в красках, ваше превосходительство.
   Автоном Сигизмундович. Где же он?
   Агафангел. Виноват, ваше превосходительство. Недосмотрел и использовал, ваше превосходительство.
   Автоном Сигизмундович. Истинно, можно сказать, король-страдалец. (Смотрит картинки.) Верховный главнокомандующий Николай Николаевич под ураганным огнем не­приятеля пробует щи из котла простого солдата. Где теперь такие герои? Подумать только, какой пример. Каждую мину­ту мог умереть, но не дрогнул и пробовал щи под огнем не­приятеля. Что ты на это? А?
   Агафангел. Так точно, мог умереть, ваше превосходительство, потому как солдатские щи хуже всякой отравы, ваше превос­ходительство.
   Автоном Сигизмундович. Агафангел, клей!

Явление девятое

   Автоном Сигизмундович, Агафангел с клеем, Анатолий.
 
   Автоном Сигизмундович. Анатолий!
   Анатолий. Я, дядюшка.
   Автоном Сигизмундович. Сейчас мы с тобой вот эту кар­тину на толстый картон наклеим.
   Анатолий. Это, дядя, папа той женщины, которая была в сун­дуке?
   Автоном Сигизмундович. Да, Анатолий, самодержец Рос­сии.
   Анатолий. Дядюшка, я самодержца уже помазал, на что же его наклеивать?
   Автоном Сигизмундович. Агафангел! Пойди отыщи кар­тон.
 
   Агафангел уходит.

Явление десятое

   Автоном Сигизмундович и Анатолий.
 
   Анатолий. Куда же мне его положить, дядюшка?
   Автоном Сигизмундович. Пока положи на стул.
 
   Анатолий кладет портрет Николая на стул кверху клеем.

Явление одиннадцатое

   Те же, Надежда Петровна с граммофоном, Варвара Сергеевна в подвенечном платье,
   Павел Сергеевич с портфелем.
 
   Надежда Петровна. Вот мы к вам, слава богу, и переехали, Автоном Сигизмундович.
   Автоном Сигизмундович. Вот незадача. Как же мне им все­го дипломатичнее отказать.
   Надежда Петровна. Автоном Сигизмундович, вот мои дети.
   Автоном Сигизмундович. Мне вас искренно жаль, Надеж­да Петровна, я в этом, ей-богу, не виноват.
   Надежда Петровна. А где же жених, Автоном Сигизмундо­вич?
   Варвара Сергеевна. Мамаша, не говорите такие слова, мне совестно.
   Автоном Сигизмундович. Я с вами солидарен, сударыня, лучше об этом не говорить.
   Анатолий. Если вы про моего брата говорите, то он с папой по­ехал венчаться.
   Надежда Петровна. Святители! Мы здесь о всякой ерунде разговариваем, а они нас давно в церкви дожидаются. Павел! Напудри Варваре нос. Едемте, Автоном Сигизмундович, едемте.
   Автоном Сигизмундович. Видите ли, Надежда Петровна, я вам должен сказать… Как же всего дипломатичнее – сказать… свадьбы… не будет.
   Павел Сергеевич. Как – не будет?
   Автоном Сигизмундович. Совсем не будет.
   Варвара Сергеевна. Мне кажется, маменька, меня опозо­рили.
   Надежда Петровна. Как это, то есть совсем? Почему не бу­дет?
   Автоном Сигизмундович. Это я вам сказать не могу.
   Надежда Петровна. Господи, что же это такое делается. Опо­зорили нас, так и есть – опозорили. Чем же мы, господин Автоном Сигизмундович, Валериану Олимповичу не потра­фили? Кажется, дочь у меня барышня кругленькая и ничем осрамиться не может. А если ему думается, что Варюшенька носом не вышла, то она и без носа для супружеской жизни очень приятная.
   Автоном Сигизмундович. Причину нужно искать не в носу, Надежда Петровна, а гораздо глубже.
   Варвара Сергеевна. У меня, Автоном Сигизмундович, и глубже…
   Автоном Сигизмундович. Верю, верю. Но поймите, Варва­ра Сергеевна, дело совсем не в вас.
   Надежда Петровна. А в ком же, Автоном Сигизмундович, в ком? Если во мне, Автоном Сигизмундович, то я что – мать, чепуха, гадость, Автоном Сигизмундович.
   Автоном Сигизмундович. Я с вами вполне согласен, Надеж­да Петровна, но только…
   Надежда Петровна. Я бы па месте Валериана Олимповича просто бы на меня наплюнула.
   Автоном Сигизмундович. Вы совершенно правы, Надежда Петровна, но только причина совсем иная.
   Надежда Петровна. Какая же причина, Автоном Сигизмун­дович?
   Автоном Сигизмундович. Это, Надежда Петровна, тайна, и я вам ее объяснить не могу.
   Надежда Петровна. Не можете! Павлушенька, ты человек отпетый, поразговаривай с ним, пожалуйста.
   Павел Сергеевич. Это вы что же, молодой человек, все наше семейство в полном ансамбле за нос водили! Почему это свадьбы не будет?
   Автоном Сигизмундович. Вы со мной разговаривать так не смеете.
   Павел Сергеевич. Не смею? А если я с третьим интернацио­налом на «ты» разговариваю, что тогда?
   Автоном Сигизмундович. Пропал. Сейчас арестует.
   Павел Сергеевич. Да вы знаете ли, что я во время октябрь­ской революции в подполье работал, а вы говорите – не смеете.
   Автоном Сигизмундович. Кончено, расстреляет.
   Павел Сергеевич. Я, может быть, председатель… домового комитета. Вождь!
   Автоном Сигизмундович. Простите, товарищи, но я…
   Павел Сергеевич. Силянс! Я человек партийный! (От стра­ха садится на стул.)

Явление двенадцатое

   Те же, Степан Степанович и Фелицата Гордеевна с цветами.
 
   Фелицата Гордеевна. Христос воскресе, Автоном Сигизмун­дович. Не обращайте внимания на то, что я вас целую, пото­му что у меня на душе, как на Пасху.
   Степан Степанович. Простите, что я не справляюсь о вашем здоровье, но интерес отечества прежде всего.

Явление тринадцатое

   Те же и Ильинкин с женой.
 
   Ильинкин. Господа, я вас умоляю, что Михаил Александрович это не утка?
   Фелицата Гордеевна. Послушайте, как же можно так неприлично спрашивать.

Явление четырнадцатое

   Те же и Зотик Францевич Зархин, Ариадна Павлиновна Зархина, барышни Зархины – Тося и Сюся.
 
   Ариадна Павлиновна. Подумайте, какие эти большевики са­монадеянные, сейчас я с мужем иду по улице, а милицио­нер стоит на углу и делает вид, как будто бы ничего не слу­чилось.

Явление пятнадцатое

   Те же и Наркис Смарагдович Крантик.
 
   Наркис Смарагдович. Скажите, что, тринадцать на восемна­дцать будет изящно?
   Зотик Францевич. Какие тринадцать на восемнадцать?
   Наркис Смарагдович. Видите, я думал запечатлеть.
   Степан Степанович. Что запечатлеть?
   Наркис Смарагдович. Ренессанс.
   Ильинкин. Какой ренессанс?
   Наркис Смарагдович. Возрождение… нашей многострадальной родины. А так как это событие должно взволновать всю Россию, я и выбрал кабинетный размер тринадцать на восемнадцать. Узнав, что их императорское высочество на­ходится здесь…
   Павел Сергеевич. Как высочество? Как здесь?
   Наркис Смарагдович. Спокойно, снимаю.
   Автоном Сигизмундович. Держите его! Держите! Агафангел!

Явление шестнадцатое

   Те же и Агафангел.
 
   Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.
   Автоном Сигизмундович. Занимай все выходы. (Встает у двери с револьвером.)
   Голоса. Что случилось?
   – В чем дело?
   – Что такое?
   Автоном Сигизмундович. Господа, нас подслушали!
   Ариадна Павлиновна. Кто подслушал?
   Автоном Сигизмундович. Вот коммунисты.
   Все. Коммунисты?!
   Фелицата Гордеевна. Спасайся, кто может!
 
   Все устремляются к выходу.
 
   Агафангел. Стой, застрелю, всех застрелю.
   Степан Степанович. Караул! Нас окружили.
   Наркис Смарагдович. По-моему, этих коммунистов не более одного человека.
   Надежда Петровна. Господа хорошие, не губите православного человека. Автоном Сигизмундович, он только с одной стороны коммунист, а с другой с…
   Павел Сергеевич. А с другой я даже совсем ничего подобно­го. (Встает и кланяется. К заду его приклеился портрет Николая.)
   Зотик Францевич. Необходимо выяснить его настоящее лицо.
   Тося Зархина. Папочка, у него их два.
   Зотик Францевич. Как – два?
   Тося Зархина. Мне, папочка, право, очень неловко, но только у него какое-то лицо сзади.
   Все. Где?
   Тося Зархина. Вот.
   Автоном Сигизмундович. Ну-ка, нагнитесь, молодой чело­век. Боже мой! Смирно!
   Павел Сергеевич. Маменька, чье у меня лицо, мое?
   Автоном Сигизмундович. Нет, наше.
   Анатолий. Милостивые государи, они приближаются, они приближаются.
   Агафангел. Ваше превосходительство, – едут.
   Все. Приближаются, приближаются.
   – Становитесь, господа, становитесь.
   – Тише, идут.

Явление семнадцатое

   Те же, Настя, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович.
 
   Автоном Сигизмундович. Музыка, туш! Ура! Ура! Ура!
   Все. Урррра!!!
   Настя. Вот это свадьба, я понимаю.
   Все. Уррра!
 
   Когда «ура» замолкает, слышен чей-то протяжный стон.
 
   Голоса. Вы слышали?
   – Что это такое?
   – Что это такое?
   Олимп Валерианович. Господа, господа, возможно, что это ликует народ!
   Ариадна Павлиновна. Неужели народ узнал?
   Олимп Валерианович. Конечно, узнал. Зачем бы он стал кри­чать «ура»?
   Зотик Францевич. А вы уверены, что это было «ура»?
   Олимп Валерианович. Я ясно слышал.
   Степан Степанович. Значит, народ с нами. Ура!
   Все. Ура!
   Олимп Валерианович. Теперь слушайте.
   Голос Ивана Ивановича. Караул!
   Зотик Францевич. Вы слышали?
   Автоном Сигизмундович. Нет, а вы?
   Зотик Францевич. Тоже нет.
   Степан Степанович. Попробуем еще раз.
   Все. Уррра-а-а!
   Олимп Валерианович. Слушайте.