Страница:
Даже рассматривая имперские вторжения США на чужие территории, можно заметить, что они, как правило, осуществлялись в коммерческих и торговых целях. Взять хотя бы историю с захватом Панамского канала, который был осуществлен в начале XX века под руководством президента Теодора Рузвельта. В середине девятнадцатого века, когда впервые возникла идея строительства канала, который позволил бы судам переходить из Атлантического океана в Тихий, не совершая при этом долгий путь вокруг всей Южной Америки, территория, наиболее подходящая для строительства нового морского пути, принадлежала Колумбии. Франция, которая имела успешный опыт строительства Суэцкого канала в Египте, в 1880 году первой предприняла попытку реализации этой идеи на панамской территории. Однако после девяти лет проведения работ французы были вынуждены отказаться от своих планов. Рузвельт решил идти до конца. Для экономических интересов США наличие такого морского пути было очень важно, особенно с учетом потребности зарождающихся нефтяных компаний в быстрой транспортировке нефти из Калифорнии на Восточное побережье. В этой связи решительность предполагаемых мер полностью оправдана.
Сначала Рузвельт попытался купить у колумбийского правительства необходимый для строительства канала участок земли. Но сделка сорвалась. Тогда он послал к перешейку военный корабль с десантом морских пехотинцев. Их задача состояла в том, чтобы оказать военную помощь панамским мятежникам, которые хотели избавиться от колумбийского господства над этой территорией и создать собственное независимое государство. За несколько месяцев американские и панамские бойцы вынудили Колумбию предоставить области независимость. Затем Рузвельт и новое панамское правительство быстро подписали 99-летний договор аренды, согласно которому Соединенные Штаты получили доступ к земельному участку длиной в пятьдесят и шириной в десять миль, пригодный, чтобы американские инженеры смогли начать на нем строительство канала. Это яркий пример того, каким образом американская экономическая дипломатия решала проблемы в период, предшествовавший Второй мировой войне.
После окончания войны экономические условия во всем мире изменились. Европа лежала в руинах, и Соединенные Штаты, которые к тому времени стали наиболее богатой страной мира, могли себе позволить помочь ее восстановлению, реализовав план Маршалла стоимостью 12,4 млрд долл. Послевоенные программы помощи разным странам обеспечили Соединенным Штатам дипломатическую геополитическую поддержку в новом конфликте с политическим и идеологическим противником – коммунистической империей Советского Союза. Холодная война резко изменила экономическую составляющую военных стратегий, в основном из-за того, что старые приемы перестали работать. Советский блок не нуждался в тесных торговых отношениях с Западом, если речь не шла о получении доступа к прогрессивным технологиям. Таким образом, классические экономические приемы ведения войны, такие как организация блокад и установление эмбарго, больше не приносили успеха. Вместо прямого ожесточенного вооруженного столкновения двух главных противников, боевые действия велись в рамках локальных конфликтов в таких странах, как Корея и Вьетнам.
Послевоенный период сопровождался расцветом американских корпораций, которые, продавая свою продукцию в разных странах, неофициально выступали в роли американских послов, способствуя распространению свободной рыночной экономики по всему миру. Солдатами США в холодной войне были всемирно известные бренды, такие как Coca-Cola и Disney. Кроме того, американские финансисты начали громко проповедовать идеи приращения капитала за счет инвестиций на финансовых рынках, демонстрируя миру, как с помощью Уолл-стрит можно получать доходность на вложенные денежные средства, вместо того чтобы просто хранить их или тратить. Наши крупные международные банки – Chase Manhattan и Citicorp, JP Morgan и Goldman Sachs – обеспечивали глобальную экономику ликвидностью. В совокупности все эти частные интересы способствовали преобразованию большей части планеты в пользу принятия, в той или иной форме, американского образа жизни и идеологии свободного рынка.
К тому времени, когда в 1991 году Советский Союз официально распался, Соединенные Штаты стали мировым лидером и способствовали поддержанию глобальной стабильности на новом уровне. Как объяснил в 2008 году журналист и эксперт в области внешней политики Фарид Закария в своей статье для Newsweek: «С конца 1980-х годов мир движется к крайней степени политической стабильности. С окончанием холодной войны начался период, который не сопровождался военным соперничеством между великими мировыми державами, что было практически беспрецедентным случаем в современной истории. Это означало затухание большинства вооруженных конфликтов, гражданских войн, восстаний и партизанских действий, которые усеивали пейзаж холодной войны. Даже с учетом продолжавшихся кровопролитий в таких странах, как Ирак, Афганистан и Сомали, число людей, погибающих в результате политического насилия любого рода, в течение последних трех десятилетий резко сократилось».
Между тем, Соединенные Штаты продолжали осваиваться в роли единственной экономической сверхдержавы планеты. В США находится завидное количество крупных корпораций, производящих широкий спектр продукции и предоставляющих разнообразные услуги, которые пользуются большим спросом по всему миру. Кроме того, американские компании могли с легкостью найти на внутреннем финансовом рынке деньги, необходимые для дальнейшего развития. Неудивительно, что многие развитые страны пытались повторить экономический успех США и реструктуризировать свои экономики и финансовые рынки в стиле Уолл-стрит. В частности, Япония восстала из пепла Второй мировой войны, чтобы ее экономика стала второй по величине в мире, в значительной степени за счет того, что ей удалось перенять американские стратегии. Но на этом список подражателей не заканчивается. Финансовая глобализация, получившая сильнейший толчок к развитию после падения Советского Союза, вывела мировую экономику на невиданные ранее уровни роста и процветания. Как отмечал все тот же Закария: «За последние четверть века мировая экономика удваивалась каждые 10 лет, начав с 31 трлн долл. в 1999 году и достигнув 62 трлн долл. в 2008 году. Рецессии стали менее глубокими, чем когда-либо прежде, их средняя продолжительность сократилась с двух лет до восьми месяцев. Более 400 миллионов жителей Азии смогли вырваться из тисков нищеты. В период между 2003 и 2007 гг. средний доход, приходящийся на одного жителя планеты, увеличивался максимально быстрыми темпами (3,1 процента), что стало рекордным показателем за всю человеческую историю».
Конечно, в этот период радикального экономического роста Соединенные Штаты продолжали расширять свои финансовые достижения. Вскоре доллар заменил золото в качестве наиболее надежного финансового инструмента в глазах международных инвесторов. В результате в обращении за пределами США оказалось даже большее количество долларов, чем на родине этой национальной валюты. И к началу 1990-х годов большинство развитых стран мира приняли американскую модель рынка капитала в качестве основной для своих экономических систем.
Во многих отношениях мы сейчас живем в таком глобальном, экономически свободном капиталистическом обществе, о котором всегда мечтали банкиры и финансисты. Сегодня все большее число стран позволяют своим компаниям выходить на американский финансовый рынок и создают свои собственные рынки капитала для финансирования развития своей экономики. Мировые финансовые потоки намного превосходят объемы торговли реальными товарами. В 2007 году общий объем мирового импорта и экспорта товаров составил в годовом исчислении 25 трлн долл. При этом оборот крупнейшего в мире валютного рынка составлял 3 трлн долл. в день. И эта цифра даже не включает оценку денежных потоков, проходящих через рынки инвестиционного капитала, на которых ведется торговля акциями, облигациями, паями инвестиционных и хеджевых фондов и так далее. Иными словами, созданные в американском стиле рынки капитала завоевали весь мир.
К сожалению, такое развитие событий сопровождалось уникальным набором последствий, которые никто не был не в состоянии предвидеть. Наличие сложных и тесных взаимосвязей финансовых рынков вело к тому, что одной небольшой искры, возникшей в каком-нибудь относительно далеком уголке земного шара, могло хватить для неожиданного всемирного пожара. Именно поэтому наличие доступа к большому количеству капитала стало определяющим фактором для поддержания стабильности экономики, особенно в трудные для нее времена. Чем богаче страна, тем лучше она справляется с финансовыми кризисами, количество которых, как мы видим, растет с расширением глобальной рыночной экономики. Если раньше мы в большей степени волновались по поводу состояния здоровья экономик ведущих стран, поскольку от этого зависело самочувствие финансовых рынков, то после краха, случившегося в 2007–2008 гг., нас уже больше заботит состояние финансовых рынков, нерешенные проблемы которых, как оказалось, могут нанести серьезный вред всей экономике. Мир перевернулся, правила игры поменялись навсегда. Рынки капитала вступили в свои права.
Почему XXI век начался в 1995 году
Глава 2
Сначала Рузвельт попытался купить у колумбийского правительства необходимый для строительства канала участок земли. Но сделка сорвалась. Тогда он послал к перешейку военный корабль с десантом морских пехотинцев. Их задача состояла в том, чтобы оказать военную помощь панамским мятежникам, которые хотели избавиться от колумбийского господства над этой территорией и создать собственное независимое государство. За несколько месяцев американские и панамские бойцы вынудили Колумбию предоставить области независимость. Затем Рузвельт и новое панамское правительство быстро подписали 99-летний договор аренды, согласно которому Соединенные Штаты получили доступ к земельному участку длиной в пятьдесят и шириной в десять миль, пригодный, чтобы американские инженеры смогли начать на нем строительство канала. Это яркий пример того, каким образом американская экономическая дипломатия решала проблемы в период, предшествовавший Второй мировой войне.
После окончания войны экономические условия во всем мире изменились. Европа лежала в руинах, и Соединенные Штаты, которые к тому времени стали наиболее богатой страной мира, могли себе позволить помочь ее восстановлению, реализовав план Маршалла стоимостью 12,4 млрд долл. Послевоенные программы помощи разным странам обеспечили Соединенным Штатам дипломатическую геополитическую поддержку в новом конфликте с политическим и идеологическим противником – коммунистической империей Советского Союза. Холодная война резко изменила экономическую составляющую военных стратегий, в основном из-за того, что старые приемы перестали работать. Советский блок не нуждался в тесных торговых отношениях с Западом, если речь не шла о получении доступа к прогрессивным технологиям. Таким образом, классические экономические приемы ведения войны, такие как организация блокад и установление эмбарго, больше не приносили успеха. Вместо прямого ожесточенного вооруженного столкновения двух главных противников, боевые действия велись в рамках локальных конфликтов в таких странах, как Корея и Вьетнам.
Послевоенный период сопровождался расцветом американских корпораций, которые, продавая свою продукцию в разных странах, неофициально выступали в роли американских послов, способствуя распространению свободной рыночной экономики по всему миру. Солдатами США в холодной войне были всемирно известные бренды, такие как Coca-Cola и Disney. Кроме того, американские финансисты начали громко проповедовать идеи приращения капитала за счет инвестиций на финансовых рынках, демонстрируя миру, как с помощью Уолл-стрит можно получать доходность на вложенные денежные средства, вместо того чтобы просто хранить их или тратить. Наши крупные международные банки – Chase Manhattan и Citicorp, JP Morgan и Goldman Sachs – обеспечивали глобальную экономику ликвидностью. В совокупности все эти частные интересы способствовали преобразованию большей части планеты в пользу принятия, в той или иной форме, американского образа жизни и идеологии свободного рынка.
К тому времени, когда в 1991 году Советский Союз официально распался, Соединенные Штаты стали мировым лидером и способствовали поддержанию глобальной стабильности на новом уровне. Как объяснил в 2008 году журналист и эксперт в области внешней политики Фарид Закария в своей статье для Newsweek: «С конца 1980-х годов мир движется к крайней степени политической стабильности. С окончанием холодной войны начался период, который не сопровождался военным соперничеством между великими мировыми державами, что было практически беспрецедентным случаем в современной истории. Это означало затухание большинства вооруженных конфликтов, гражданских войн, восстаний и партизанских действий, которые усеивали пейзаж холодной войны. Даже с учетом продолжавшихся кровопролитий в таких странах, как Ирак, Афганистан и Сомали, число людей, погибающих в результате политического насилия любого рода, в течение последних трех десятилетий резко сократилось».
Между тем, Соединенные Штаты продолжали осваиваться в роли единственной экономической сверхдержавы планеты. В США находится завидное количество крупных корпораций, производящих широкий спектр продукции и предоставляющих разнообразные услуги, которые пользуются большим спросом по всему миру. Кроме того, американские компании могли с легкостью найти на внутреннем финансовом рынке деньги, необходимые для дальнейшего развития. Неудивительно, что многие развитые страны пытались повторить экономический успех США и реструктуризировать свои экономики и финансовые рынки в стиле Уолл-стрит. В частности, Япония восстала из пепла Второй мировой войны, чтобы ее экономика стала второй по величине в мире, в значительной степени за счет того, что ей удалось перенять американские стратегии. Но на этом список подражателей не заканчивается. Финансовая глобализация, получившая сильнейший толчок к развитию после падения Советского Союза, вывела мировую экономику на невиданные ранее уровни роста и процветания. Как отмечал все тот же Закария: «За последние четверть века мировая экономика удваивалась каждые 10 лет, начав с 31 трлн долл. в 1999 году и достигнув 62 трлн долл. в 2008 году. Рецессии стали менее глубокими, чем когда-либо прежде, их средняя продолжительность сократилась с двух лет до восьми месяцев. Более 400 миллионов жителей Азии смогли вырваться из тисков нищеты. В период между 2003 и 2007 гг. средний доход, приходящийся на одного жителя планеты, увеличивался максимально быстрыми темпами (3,1 процента), что стало рекордным показателем за всю человеческую историю».
Конечно, в этот период радикального экономического роста Соединенные Штаты продолжали расширять свои финансовые достижения. Вскоре доллар заменил золото в качестве наиболее надежного финансового инструмента в глазах международных инвесторов. В результате в обращении за пределами США оказалось даже большее количество долларов, чем на родине этой национальной валюты. И к началу 1990-х годов большинство развитых стран мира приняли американскую модель рынка капитала в качестве основной для своих экономических систем.
Во многих отношениях мы сейчас живем в таком глобальном, экономически свободном капиталистическом обществе, о котором всегда мечтали банкиры и финансисты. Сегодня все большее число стран позволяют своим компаниям выходить на американский финансовый рынок и создают свои собственные рынки капитала для финансирования развития своей экономики. Мировые финансовые потоки намного превосходят объемы торговли реальными товарами. В 2007 году общий объем мирового импорта и экспорта товаров составил в годовом исчислении 25 трлн долл. При этом оборот крупнейшего в мире валютного рынка составлял 3 трлн долл. в день. И эта цифра даже не включает оценку денежных потоков, проходящих через рынки инвестиционного капитала, на которых ведется торговля акциями, облигациями, паями инвестиционных и хеджевых фондов и так далее. Иными словами, созданные в американском стиле рынки капитала завоевали весь мир.
К сожалению, такое развитие событий сопровождалось уникальным набором последствий, которые никто не был не в состоянии предвидеть. Наличие сложных и тесных взаимосвязей финансовых рынков вело к тому, что одной небольшой искры, возникшей в каком-нибудь относительно далеком уголке земного шара, могло хватить для неожиданного всемирного пожара. Именно поэтому наличие доступа к большому количеству капитала стало определяющим фактором для поддержания стабильности экономики, особенно в трудные для нее времена. Чем богаче страна, тем лучше она справляется с финансовыми кризисами, количество которых, как мы видим, растет с расширением глобальной рыночной экономики. Если раньше мы в большей степени волновались по поводу состояния здоровья экономик ведущих стран, поскольку от этого зависело самочувствие финансовых рынков, то после краха, случившегося в 2007–2008 гг., нас уже больше заботит состояние финансовых рынков, нерешенные проблемы которых, как оказалось, могут нанести серьезный вред всей экономике. Мир перевернулся, правила игры поменялись навсегда. Рынки капитала вступили в свои права.
Почему XXI век начался в 1995 году
Чтобы понять, как образовавшиеся в глобальной финансовой системе новые взаимосвязи способствуют быстрому распространению экономических кризисов по всей планете и каким образом наличие значительных запасов ликвидности позволяет противодействовать распространению инфекции, необходимо вернуться в 1995 год и внимательно изучить реакцию США на девальвацию мексиканского песо. Бывший министр финансов США, Роберт Рубин, призывал считать первой реальной финансовой катастрофой XXI века так называемый текиловый кризис. Свое мнение Рубин аргументировал тем, что фиаско, последовавшее за решением Мексики девальвировать песо, послужило ярким примером опасностей, связанных с произошедшей в XXI веке эволюцией глобальной финансовой системы.
В начале 1990-х годов мексиканская экономика выглядела стабильной и растущей. В государственном и частном секторе создавались новые рабочие места. Глобальные инвесторы, специализировавшиеся на развивающихся рынках, охотно направляли в эту страну свои капиталы, рассчитывая неплохо на этом заработать. И если раньше государственная казна была почти пуста, то теперь в ней имелся беспрецедентный для этой страны валютный запас. В конце 1993 года валютные резервы Мексики составляли 25 млрд долл., тогда как в 1989 году аналогичный показатель был равен лишь 6 млрд долл. С точки зрения участников мировых финансовых рынков, Мексика явно находилась на подъеме.
Но в начале 1994 года ситуация изменилась кардинально. Во-первых, в январе мексиканское правительство столкнулось с необходимостью подавления кровавого вооруженного мятежа сапатистов[3] в бедном аграрном штате Чьапас на границе с Гватемалой. Затем в марте был убит Луис Дональдо Колосио, очень популярный кандидат в президенты от правящей Революционной партии и наиболее вероятный победитель намеченных на август очередных выборов на пост главы государства. Новым кандидатом стал малоизвестный за пределами своей страны Эрнесто Зедилльо. Но на этом неприятности не закончились. В июне в Мехико был похищен пятидесятилетний мексиканский банковский магнат, миллиардер Альфредо Харп Хелу, который провел в бандитском плену более трех месяцев. За его освобождение семье пришлось заплатить 30 млн долларов. Затем в сентябре, всего через месяц после победы Зедилльо на президентских выборах, у входа в штаб-квартиру Революционной партии был расстрелян генеральный секретарь партии, бывший заместитель генерального прокурора Жозе Франциско Руиз Масье.
Естественно, что все эти печальные события дестабилизировали обстановку в стране и привели к увеличению рисков для иностранных инвестиций в мексиканскую экономику. Для страны это имело катастрофические последствия. Курс песо упал, а мексиканские процентные ставки взлетели. Для поддержки национальной валюты мексиканское правительство решило прибегнуть к использованию валютных резервов. С февраля по декабрь 1994 года валютные запасы Мексики сократились с 30 млрд долл. до менее чем 6 млрд. Кроме того, Мексика задолжала 23 млрд долл. по тесобонам, номинированным в долларах краткосрочным долговым обязательствам, которые правительство продавало, чтобы получить быстрый доступ к капиталу. К концу осени 1994 года ситуация ухудшилась настолько, что финансовые рынки делали теперь ставки на то, что экономика Мексики рухнет окончательно.
В декабре руководство страны приняло решение девальвировать песо на пятнадцать процентов, с тем, чтобы приблизить курс национальной валюты к финансовым реалиям. Стоимость песо исторически имела «гибкую привязку» к доллару США. В 1993 году обменный курс был установлен на уровне около тридцати американских центов за песо. В 1994 году Мексике пришлось потратить на поддержание этого курса около 15 млрд долл. Дальше так продолжаться не могло, и мексиканские власти пошли на снижение обменного курса до двадцати пяти центов за песо. Но это не помогло. Уже через несколько дней все финансовые поддержки были сметены, и курс песо оказался в состоянии свободного падения. Мексиканские чиновники утратили контроль над своей национальной валютой.
Не видя другого выхода, 22 декабря мексиканское правительство решило перейти к плавающему курсу песо по отношению к мировым валютам. Почти сразу же мексиканская национальная валюта значительно обесценилась, а процентные ставки взлетели до космических уровней. К концу декабря песо стоил на тридцать пять процентов меньше, чем в начале месяца, а в январе его курс упал до менее чем семнадцати центов – значение, невиданное с 1980 года. Ситуация усугублялась еще и тем, что мексиканское правительство потеряло возможность занимать деньги, даже выпуская облигации с двадцатипроцентной доходностью, поскольку кредиторы считали подобные вложения безвозвратными.
Между тем, опасения инвесторов нашли масштабное отражение далеко за пределами Мексики. Мировые рынки капитала залихорадило. Инвестиции в развивающиеся рынки, как латиноамериканских стран, Бразилии и Аргентины, так и более отдаленных и, казалось бы никак не связанных между собой государств, таких как Чешская Республика и Таиланд, прекратились за одну ночь. В прошлом возникшие в Мексике проблемы можно было бы рассматривать как локальные и отражающиеся лишь на курсе малораспространенной в мире валюты. Но теперь, когда мировые финансовые рынки стали настолько взаимосвязанными, трейдеры, работающие на валютном и долговом рынке, увидели в слабости мексиканской экономики зловещий знак грядущих неприятностей в других частях мира.
Случившийся в Мексике экономический крах поставил перед глобальными инвесторами важный вопрос о том, как это отразится на северном соседе пострадавшей страны, т. е. на Соединенных Штатах? Поскольку мировая экономика была очень сильно завязана на США, экономисты и финансовые эксперты строили ужасные предположения: смертельный вирус, возникший в результате краха песо, сможет пересечь Рио-Гранде[4] и уже оттуда распространиться по всему миру. К счастью, Роберт Рубин, вновь назначенный министр финансов США, вовремя заметил опасность и понял: единственно правильный для Америки выбор – вмешаться в ситуацию и остановить кризис песо до того, как он достигнет границы Соединенных Штатов.
Для реализации этого плана Рубину сначала пришлось убедить тогдашнего президента США Билла Клинтона в необходимости оказать Мексике весьма дорогостоящую финансовую помощь. Рубин указывал, что без внешней финансовой поддержки мексиканская экономика вскоре рухнет, и это будет иметь страшные последствия для Соединенных Штатов. Почему? Мексика была третьим по величине торговым партнером США. Это означало, что крах экономики этой страны больно ударит по американским предприятиям и приведет к сокращению сотни тысяч рабочих мест. Кроме того, разрастающийся кризис наносил вред глобальным инвестициям в развивающиеся рынки всего мира. И это притом, что примерно сорок процентов американского экспорта направлялось именно в развивающиеся страны. Поэтому мексиканские проблемы как таили в себе непосредственную угрозу для американского бизнеса, так и обещали опосредованные негативные последствия для остального мира. Согласно выводам исследования, проведенного Федеральной Резервной системой, в худшем случае экономическая катастрофа в Мексике могла привести к ежегодному снижению показателя роста валового внутреннего продукта США на целый процентный пункт.
Независимо от убедительности доводов Рубина, нельзя было обойти вниманием и огромную стоимость реализации его плана. Пакет финансовой помощи Мексике оценивался в 40 млрд долл., из которых около 20 млрд долл. должны были выделить Соединенные Штаты. Возможно, сегодня эта сумма не кажется огромной, но, для сравнения, в 1994 году США потратили на все свои глобальные разведывательные программы 28 млрд долл. Весь бюджет Департамента образования составлял тогда 29 млрд долл. И на фоне этого Клинтону говорят, что примерно такую же сумму следует направить в другую страну, обосновывая необходимость такого шага связью судьбы американской экономики со слабостью мексиканского песо. Для президента и его советников такая идея казалась безумной.
И все же Рубину удалось добиться того, чтобы Клинтон понял всю серьезность возникшей проблемы. Переступив через Конгресс, президент своей властью распорядился выделить Мексике чрезвычайную помощь в размере 20 млрд долл. в виде кредитных гарантий. Международный валютный фонд (МВФ), в свою очередь, предоставил почти 18 млрд долл., что стало рекордным по объему траншем за всю пятидесятилетнюю историю этой организации. Еще 1 млрд долл. выделила Канада. Таким почти чудесным образом удалось собрать необходимые денежные ресурсы для проведения финансовой спасательной операции. Хотя мексиканская экономика в 1995 году погрузилась в жестокую рецессию, приток капитала позволил стране уже через несколько месяцев вернуться на финансовые рынки, восстановить внутреннюю ликвидность и обуздать долговой кризис. В период с июня 1995 года по март 1996 года Мексике удалось привлечь около 8 млрд долларов от продажи своих государственных облигаций. Мексиканская экономика вновь начала расти.
Экономисты и политики извлекли из «текилового кризиса» множество полезных уроков. Для любой страны, имеющей растущую экономику и стремящейся к расширению своего геополитического влияния, в частности, для таких стран, как Китай, Россия и государства Персидского залива, вывод из случившегося был очевиден: ликвидность правит миром. Соединенные Штаты, которые на тот момент находились в более выгодной ситуации, использовали свои финансовые мускулы для того, чтобы справиться с кризисом в соседней стране в целях защиты собственных экономических интересов. Миру повезло в том, что США имели достаточное количество ликвидности и влияния в МВФ, чтобы не допустить реальной катастрофы. Таким образом, капитал, или, точнее говоря, доступ к капиталу, стал мощным оружием, пришедшим, в конечном счете, на смену военной мощи.
Безусловно, для развивающихся стран с растущей экономикой одним делом было собрать огромные объемы валютных активов, и совсем другим – успешно разместить собранный капитал на глобальных финансовых рынках. Таким образом, на заре XXI века главная задача богатых стран теневого рынка формулировалась следующим образом: собрать свои валютные резервы и инвестировать их с максимальной пользой для своего населения, а также увеличить свое влияние на правительства нуждающихся в денежных средствах западных стран. Вопрос состоял лишь в том, как добиться поставленных целей, учитывая ограниченность знаний развивающихся стран в области функционирования современных финансовых рынков. Соответственно, они нуждались в том, чтобы кто-то помог им обрести инвестиционный опыт; дать им четкие инструкции по превращению собранной ими груды денег в источник постоянной доходности на вложенный капитал. Все эти миллиарды долларов валютных запасов нуждались в грамотном управлении. Стоит ли говорить, что поиски экспертов, готовых дать новоявленным богачам уроки инвестирования, не заняли много времени.
В начале 1990-х годов мексиканская экономика выглядела стабильной и растущей. В государственном и частном секторе создавались новые рабочие места. Глобальные инвесторы, специализировавшиеся на развивающихся рынках, охотно направляли в эту страну свои капиталы, рассчитывая неплохо на этом заработать. И если раньше государственная казна была почти пуста, то теперь в ней имелся беспрецедентный для этой страны валютный запас. В конце 1993 года валютные резервы Мексики составляли 25 млрд долл., тогда как в 1989 году аналогичный показатель был равен лишь 6 млрд долл. С точки зрения участников мировых финансовых рынков, Мексика явно находилась на подъеме.
Но в начале 1994 года ситуация изменилась кардинально. Во-первых, в январе мексиканское правительство столкнулось с необходимостью подавления кровавого вооруженного мятежа сапатистов[3] в бедном аграрном штате Чьапас на границе с Гватемалой. Затем в марте был убит Луис Дональдо Колосио, очень популярный кандидат в президенты от правящей Революционной партии и наиболее вероятный победитель намеченных на август очередных выборов на пост главы государства. Новым кандидатом стал малоизвестный за пределами своей страны Эрнесто Зедилльо. Но на этом неприятности не закончились. В июне в Мехико был похищен пятидесятилетний мексиканский банковский магнат, миллиардер Альфредо Харп Хелу, который провел в бандитском плену более трех месяцев. За его освобождение семье пришлось заплатить 30 млн долларов. Затем в сентябре, всего через месяц после победы Зедилльо на президентских выборах, у входа в штаб-квартиру Революционной партии был расстрелян генеральный секретарь партии, бывший заместитель генерального прокурора Жозе Франциско Руиз Масье.
Естественно, что все эти печальные события дестабилизировали обстановку в стране и привели к увеличению рисков для иностранных инвестиций в мексиканскую экономику. Для страны это имело катастрофические последствия. Курс песо упал, а мексиканские процентные ставки взлетели. Для поддержки национальной валюты мексиканское правительство решило прибегнуть к использованию валютных резервов. С февраля по декабрь 1994 года валютные запасы Мексики сократились с 30 млрд долл. до менее чем 6 млрд. Кроме того, Мексика задолжала 23 млрд долл. по тесобонам, номинированным в долларах краткосрочным долговым обязательствам, которые правительство продавало, чтобы получить быстрый доступ к капиталу. К концу осени 1994 года ситуация ухудшилась настолько, что финансовые рынки делали теперь ставки на то, что экономика Мексики рухнет окончательно.
В декабре руководство страны приняло решение девальвировать песо на пятнадцать процентов, с тем, чтобы приблизить курс национальной валюты к финансовым реалиям. Стоимость песо исторически имела «гибкую привязку» к доллару США. В 1993 году обменный курс был установлен на уровне около тридцати американских центов за песо. В 1994 году Мексике пришлось потратить на поддержание этого курса около 15 млрд долл. Дальше так продолжаться не могло, и мексиканские власти пошли на снижение обменного курса до двадцати пяти центов за песо. Но это не помогло. Уже через несколько дней все финансовые поддержки были сметены, и курс песо оказался в состоянии свободного падения. Мексиканские чиновники утратили контроль над своей национальной валютой.
Не видя другого выхода, 22 декабря мексиканское правительство решило перейти к плавающему курсу песо по отношению к мировым валютам. Почти сразу же мексиканская национальная валюта значительно обесценилась, а процентные ставки взлетели до космических уровней. К концу декабря песо стоил на тридцать пять процентов меньше, чем в начале месяца, а в январе его курс упал до менее чем семнадцати центов – значение, невиданное с 1980 года. Ситуация усугублялась еще и тем, что мексиканское правительство потеряло возможность занимать деньги, даже выпуская облигации с двадцатипроцентной доходностью, поскольку кредиторы считали подобные вложения безвозвратными.
Между тем, опасения инвесторов нашли масштабное отражение далеко за пределами Мексики. Мировые рынки капитала залихорадило. Инвестиции в развивающиеся рынки, как латиноамериканских стран, Бразилии и Аргентины, так и более отдаленных и, казалось бы никак не связанных между собой государств, таких как Чешская Республика и Таиланд, прекратились за одну ночь. В прошлом возникшие в Мексике проблемы можно было бы рассматривать как локальные и отражающиеся лишь на курсе малораспространенной в мире валюты. Но теперь, когда мировые финансовые рынки стали настолько взаимосвязанными, трейдеры, работающие на валютном и долговом рынке, увидели в слабости мексиканской экономики зловещий знак грядущих неприятностей в других частях мира.
Случившийся в Мексике экономический крах поставил перед глобальными инвесторами важный вопрос о том, как это отразится на северном соседе пострадавшей страны, т. е. на Соединенных Штатах? Поскольку мировая экономика была очень сильно завязана на США, экономисты и финансовые эксперты строили ужасные предположения: смертельный вирус, возникший в результате краха песо, сможет пересечь Рио-Гранде[4] и уже оттуда распространиться по всему миру. К счастью, Роберт Рубин, вновь назначенный министр финансов США, вовремя заметил опасность и понял: единственно правильный для Америки выбор – вмешаться в ситуацию и остановить кризис песо до того, как он достигнет границы Соединенных Штатов.
Для реализации этого плана Рубину сначала пришлось убедить тогдашнего президента США Билла Клинтона в необходимости оказать Мексике весьма дорогостоящую финансовую помощь. Рубин указывал, что без внешней финансовой поддержки мексиканская экономика вскоре рухнет, и это будет иметь страшные последствия для Соединенных Штатов. Почему? Мексика была третьим по величине торговым партнером США. Это означало, что крах экономики этой страны больно ударит по американским предприятиям и приведет к сокращению сотни тысяч рабочих мест. Кроме того, разрастающийся кризис наносил вред глобальным инвестициям в развивающиеся рынки всего мира. И это притом, что примерно сорок процентов американского экспорта направлялось именно в развивающиеся страны. Поэтому мексиканские проблемы как таили в себе непосредственную угрозу для американского бизнеса, так и обещали опосредованные негативные последствия для остального мира. Согласно выводам исследования, проведенного Федеральной Резервной системой, в худшем случае экономическая катастрофа в Мексике могла привести к ежегодному снижению показателя роста валового внутреннего продукта США на целый процентный пункт.
Независимо от убедительности доводов Рубина, нельзя было обойти вниманием и огромную стоимость реализации его плана. Пакет финансовой помощи Мексике оценивался в 40 млрд долл., из которых около 20 млрд долл. должны были выделить Соединенные Штаты. Возможно, сегодня эта сумма не кажется огромной, но, для сравнения, в 1994 году США потратили на все свои глобальные разведывательные программы 28 млрд долл. Весь бюджет Департамента образования составлял тогда 29 млрд долл. И на фоне этого Клинтону говорят, что примерно такую же сумму следует направить в другую страну, обосновывая необходимость такого шага связью судьбы американской экономики со слабостью мексиканского песо. Для президента и его советников такая идея казалась безумной.
И все же Рубину удалось добиться того, чтобы Клинтон понял всю серьезность возникшей проблемы. Переступив через Конгресс, президент своей властью распорядился выделить Мексике чрезвычайную помощь в размере 20 млрд долл. в виде кредитных гарантий. Международный валютный фонд (МВФ), в свою очередь, предоставил почти 18 млрд долл., что стало рекордным по объему траншем за всю пятидесятилетнюю историю этой организации. Еще 1 млрд долл. выделила Канада. Таким почти чудесным образом удалось собрать необходимые денежные ресурсы для проведения финансовой спасательной операции. Хотя мексиканская экономика в 1995 году погрузилась в жестокую рецессию, приток капитала позволил стране уже через несколько месяцев вернуться на финансовые рынки, восстановить внутреннюю ликвидность и обуздать долговой кризис. В период с июня 1995 года по март 1996 года Мексике удалось привлечь около 8 млрд долларов от продажи своих государственных облигаций. Мексиканская экономика вновь начала расти.
Экономисты и политики извлекли из «текилового кризиса» множество полезных уроков. Для любой страны, имеющей растущую экономику и стремящейся к расширению своего геополитического влияния, в частности, для таких стран, как Китай, Россия и государства Персидского залива, вывод из случившегося был очевиден: ликвидность правит миром. Соединенные Штаты, которые на тот момент находились в более выгодной ситуации, использовали свои финансовые мускулы для того, чтобы справиться с кризисом в соседней стране в целях защиты собственных экономических интересов. Миру повезло в том, что США имели достаточное количество ликвидности и влияния в МВФ, чтобы не допустить реальной катастрофы. Таким образом, капитал, или, точнее говоря, доступ к капиталу, стал мощным оружием, пришедшим, в конечном счете, на смену военной мощи.
Безусловно, для развивающихся стран с растущей экономикой одним делом было собрать огромные объемы валютных активов, и совсем другим – успешно разместить собранный капитал на глобальных финансовых рынках. Таким образом, на заре XXI века главная задача богатых стран теневого рынка формулировалась следующим образом: собрать свои валютные резервы и инвестировать их с максимальной пользой для своего населения, а также увеличить свое влияние на правительства нуждающихся в денежных средствах западных стран. Вопрос состоял лишь в том, как добиться поставленных целей, учитывая ограниченность знаний развивающихся стран в области функционирования современных финансовых рынков. Соответственно, они нуждались в том, чтобы кто-то помог им обрести инвестиционный опыт; дать им четкие инструкции по превращению собранной ими груды денег в источник постоянной доходности на вложенный капитал. Все эти миллиарды долларов валютных запасов нуждались в грамотном управлении. Стоит ли говорить, что поиски экспертов, готовых дать новоявленным богачам уроки инвестирования, не заняли много времени.
Глава 2
Как потратить 4 триллиона долларов
Правительства богатых иностранных государств управляют сегодня внушительным количеством капитала, но при этом они довольно плохо знакомы с инвестированием. Многие из управляющих инвестициями правительственных чиновников отдают себе отчет, что им очень далеко до ведущих профессионалов глобальных финансовых рынков. Поэтому богатые участники теневого рынка действуют не самостоятельно, а следят за движениями «умных денег», подражая наиболее успешным стратегиям управления, и попутно набираясь необходимого опыта.
На теневом рынке «умные деньги» управляются скрытными менеджерами частных фондов прямых инвестиций и хеджевых фондов, которые считаются самыми проницательными инвесторами в мире. Большинство из этих управляющих работают в Соединенных Штатах и Великобритании. Именно они задают тон для поведения теневого рынка. Поэтому иностранные правительства занялись скупкой значительных долей собственности этих частных инвестиционных компаний. Например:
• За последние несколько лет Китай инвестировал 3 млрд долл. в Blackstone Group и почти миллиард долларов в британскую компанию частных инвестиций, Apax Partners.
• Абу-Даби разместил 1,5 млрд долл. в Carlyle Group и обеспечил себе 40-процентную долю собственности в фонде, которым управляет Apollo Management, инвестиционная компания, возглавляемая бывшим инвестиционным банкиром Drexel Burnham Lambert, Леоном Блэком.
• Сингапур инвестировал 6 млрд долл. в TPG Capital, инвестиционную компанию Fort Worth, Texas, которая ранее называлась Texas Pacific Group и управлялась легендарным инвестором Дэвидом Бондерманом.
• Кувейт инвестировал 750 млн долл. в нью-йоркскую компанию BlackRock, управляющую инвестиционными и хеджевыми фондами. Кувейт также имеет значительные доли собственности в таких ведущих инвестиционных компаниях, как Thomas H. Lee Partners, Oaktree Capital Management и Kohlberg Kravis Roberts & Co. (KKR).
Эти компании прямых инвестиций использовали деньги клиентов для реализации своих инвестиционных стратегий, которые, в упрощенном виде, заключались в поиске недооцененных компаний, оптимизации их бизнеса и дальнейшей прибыльной перепродаже. Вкладывая капитал в такие компании, иностранные правительства, в свою очередь, получали бесценную возможность воспользоваться услугами лучших на планете финансовых умов.
Кроме того, подконтрольные правительствам компании обращались к американским инвестиционным специалистам с целью создания своих собственных инвестиционных фондов. Например, суверенный инвестиционный фонд Китая совместно с Morgan Stanley сформировал фонд прямых инвестиций в размере 2,9 млрд долл., а правительство Шанхая создало совместное предприятие с Blackstone Group для создания фонда с капиталом в 732 млн долл., номинированным исключительно в юанях. Тем временем Банк развития Кореи и KKR достигли договоренности о формировании нового фонда прямых инвестиций, который, согласно информационному бюллетеню AH Assets, должен был скупать активы «нуждающихся в денежной поддержке корейских компаний».
В глобальном масштабе инвестиционные фонды сегодня имеют под своим управлением активы стоимостью примерно 2,5 трлн долл., хеджевые фонды управляют еще 1,7 трлн долл. В сумме это составляет более 4 трлн долл., что, конечно же, говорит о значительном, но все-таки не подавляющем влиянии на теневой рынок. Однако власть этих фондов существенно усиливается тем, что они оказывают прямое влияние на инвестиционные стратегии богатейших стран мира, каждая из которых распоряжается капиталом, измеряющимся в сотнях миллиардов, если не в триллионах долларов. Богатые страны пришли к пониманию, что успешно инвестировать на современных финансовых рынках такие огромные денежные объемы не так-то просто. Принятие чрезмерных рисков может привести к потере всей «заначки». Если же вкладывать капитал слишком консервативно, будут упущены хорошие возможности для получения высокой доходности, которой наслаждаются ваши конкуренты.
На теневом рынке «умные деньги» управляются скрытными менеджерами частных фондов прямых инвестиций и хеджевых фондов, которые считаются самыми проницательными инвесторами в мире. Большинство из этих управляющих работают в Соединенных Штатах и Великобритании. Именно они задают тон для поведения теневого рынка. Поэтому иностранные правительства занялись скупкой значительных долей собственности этих частных инвестиционных компаний. Например:
• За последние несколько лет Китай инвестировал 3 млрд долл. в Blackstone Group и почти миллиард долларов в британскую компанию частных инвестиций, Apax Partners.
• Абу-Даби разместил 1,5 млрд долл. в Carlyle Group и обеспечил себе 40-процентную долю собственности в фонде, которым управляет Apollo Management, инвестиционная компания, возглавляемая бывшим инвестиционным банкиром Drexel Burnham Lambert, Леоном Блэком.
• Сингапур инвестировал 6 млрд долл. в TPG Capital, инвестиционную компанию Fort Worth, Texas, которая ранее называлась Texas Pacific Group и управлялась легендарным инвестором Дэвидом Бондерманом.
• Кувейт инвестировал 750 млн долл. в нью-йоркскую компанию BlackRock, управляющую инвестиционными и хеджевыми фондами. Кувейт также имеет значительные доли собственности в таких ведущих инвестиционных компаниях, как Thomas H. Lee Partners, Oaktree Capital Management и Kohlberg Kravis Roberts & Co. (KKR).
Эти компании прямых инвестиций использовали деньги клиентов для реализации своих инвестиционных стратегий, которые, в упрощенном виде, заключались в поиске недооцененных компаний, оптимизации их бизнеса и дальнейшей прибыльной перепродаже. Вкладывая капитал в такие компании, иностранные правительства, в свою очередь, получали бесценную возможность воспользоваться услугами лучших на планете финансовых умов.
Кроме того, подконтрольные правительствам компании обращались к американским инвестиционным специалистам с целью создания своих собственных инвестиционных фондов. Например, суверенный инвестиционный фонд Китая совместно с Morgan Stanley сформировал фонд прямых инвестиций в размере 2,9 млрд долл., а правительство Шанхая создало совместное предприятие с Blackstone Group для создания фонда с капиталом в 732 млн долл., номинированным исключительно в юанях. Тем временем Банк развития Кореи и KKR достигли договоренности о формировании нового фонда прямых инвестиций, который, согласно информационному бюллетеню AH Assets, должен был скупать активы «нуждающихся в денежной поддержке корейских компаний».
В глобальном масштабе инвестиционные фонды сегодня имеют под своим управлением активы стоимостью примерно 2,5 трлн долл., хеджевые фонды управляют еще 1,7 трлн долл. В сумме это составляет более 4 трлн долл., что, конечно же, говорит о значительном, но все-таки не подавляющем влиянии на теневой рынок. Однако власть этих фондов существенно усиливается тем, что они оказывают прямое влияние на инвестиционные стратегии богатейших стран мира, каждая из которых распоряжается капиталом, измеряющимся в сотнях миллиардов, если не в триллионах долларов. Богатые страны пришли к пониманию, что успешно инвестировать на современных финансовых рынках такие огромные денежные объемы не так-то просто. Принятие чрезмерных рисков может привести к потере всей «заначки». Если же вкладывать капитал слишком консервативно, будут упущены хорошие возможности для получения высокой доходности, которой наслаждаются ваши конкуренты.