Фаллада Ханс. Волк среди волков

   - Стойте! - крикнул Пагель. - Я хочу знать, кто вы такой...
   Но в аппарате только жужжало, жужжало...
   - Послушайте-ка, Аманда, - "сказал Пагель, - что тут произошло.
   И он рассказал ей.
   - Ну и что же? - ответила Аманда. - Кто-то хочет насплетничать на вас барыне или просто вас разыгрывает...
   - Нет, нет, - сказал Пагель рассеянно, - мне все кажется...
   - Что вам кажется? - спросила Аманда.
   - Мне все кажется, что это как-то связано с фройляйн Виолетой.
   - С Виолетой? Как так? Зачем же он дурака валяет, если это насчет фройляйн Виолеты? Нет, давайте-ка мне две тысячи марок, бланк написали? Надо поскорее уезжать. Неохота в такую непогоду возвращаться в потемках.
   - Одну минуту, - сказал Пагель и снова сел к столу.
   Зазвонил телефон, звонок был громкий и продолжительный, скучный, точно жестяной.
   - Торговец! - сказал Пагель Аманде и снял трубку. - Управление имением Нейлоэ.
   Но вызывал Берлин...
   - Фрау фон Праквиц, - шепнул Пагель Аманде.
   Но у телефона оказался не торговец, а крупный коммерсант.
   - Это вы, молодой человек? - воскликнул знакомый хриплый голос.
   - Так точно, господин тайный советник! - крикнул Пагель, ухмыляясь и бросая на Аманду веселый взгляд. - Между прочим, моя фамилия - Пагель.
   - Ну да, ладно... У меня это совсем из головы вылетело. Невежливо, но ничего не поделаешь, ну, так слушайте-ка, молодой человек...
   - Пагель моя фамилия.
   - Ну, да уж я знаю! - с некоторой досадой воскликнул тайный советник. Я не обязан как раз у телефона затвердить это наизусть! Разговор небось стоит одну марку двадцать, и это, к сожалению, мои деньги... Ну, так слушайте хорошенько...
   - Слушаю, господин тайный советник.
   - Я приеду сегодня вечером, десятичасовым. Пошлите ко мне на вокзал Гартига с моей парой гнедых...
   "Они проданы! - хотел сказать Пагель, но подумал: - Лучше промолчим, уж он сам увидит".
   - Да попоной укройте, хорошенько укройте моих старых кляч! Гартиг ведь глуп - умишко он, должно быть, раздал своим многочисленным чадам.
   Пагель расхохотался.
   - Ну, вот видите, вы уже смеетесь, - удовлетворенно сказал тайный советник. - Надеюсь, что вы будете смеяться и завтра утром, когда я буду в Нейлоэ. Я привезу с собой одного господина, такого, знаете ли, ревизора... Это не значит, что я вам не доверяю, но раз мой зятек тайно удрал, надо устроить какую ни на есть приемку инвентаря, передачу кассы и книг. Понимаете, молодой человек!
   - Понимаю прекрасно, господин тайный советник. Пагель моя фамилия.
   - Все там у вас в порядке? - спросил тайный советник неожиданно озабоченным тоном.
   - Все в порядке, - сказал Пагель, ухмыляясь. - Сами увидите, господин тайный советник!
   Аманда чуть не прыснула. Она давно уже слушала разговор, взяв вторую трубку.
   - Ну, ну! - сказал фон Тешов. - Да, барышня, у меня хорошие вести, беру еще три минуты. Ну, а теперь поскорее, молодой человек. Велите протопить две комнаты в моей лачуге, спальню и маленькую комнату для гостей. Жена пока остается здесь. Она сначала хочет увериться, что воздух в Нейлоэ очистился. - Снова озабоченно: - Ничего больше у вас не случилось?
   - Кое-что случилось, господин тайный советник.
   - Бог ты мой, только не рассказывайте мне этого по телефону. Успею еще завтра обо всем узнать. Аманда, та, знаете, толстуха, скуластая...
   Аманда чуть не сказала: "Да".
   - Пусть будет пока вроде как одной прислугой. Да пусть протопит и мой кабинет. А столовую не нужно. Экономию надо наводить, денег становится все меньше. А вы там как хозяйничаете, скажите-ка, господин Пагель, денег немножечко в кассе найдется?
   - Мало, господин тайный советник. Точнее говоря: ничего!
   - То есть как это? Я думал, вы наскребли немножко денег для уплаты за аренду? Нельзя же так вот, просто... Ну да ладно, завтра поговорим. Да вот еще что, господин Пагель! Лесничий, старый Книбуш, все еще валяется в постели?
   - Нет, господин тайный советник! Я думал, ваша дочь написала вам? Лесничий умер, лесничий ведь...
   - Хватит! - в бешенстве крикнул тайный советник. - Хватит! А я еще прибавил лишних три минуты! Одни только дурные вести... Значит, в десять, в десять на вокзале! Всего!
   - И ни слова о внучке! - сказал Пагель Аманде, вешая трубку. - Отец, что сын. Одна порода!
   - Ну да, - сказала Аманда. - Ему что? Он рад, что снова вернется к себе в имение! Но я-то как поспею теперь на почту, а затем еще убрать комнаты в замке да протопить...
   - Дайте-ка деньги, - сказал Пагель, взял их, взглянул на Аманду и сунул в бумажник. - У меня такое предчувствие, что завтра я научусь летать и, значит, смогу лично вручить их фрау фон Праквиц. Сэкономим на пересылке.
   - Хорошо, - сказала Аманда. - Постараюсь достать в деревне двух-трех женщин. Надо же и ужин приготовить.
   - Ступайте! А я еще засяду за книги. Толку от этого мало, порядку тут не будет, но попробую хоть установить что-то вроде кассовой наличности...
   Пагель сел за стол. Разговаривая с тайным советником, он был еще весел и возбужден, но сейчас этот веселый задор потух. Стоило ему представить себе старого бородача - как он зарычит, как зальется багровой краской, как будет на него наскакивать, распространяя зловоние, и ревом отвечать на каждое возражение, когда он вспоминал, как старик разбрызгивает слюну, впадая в неистовство... Черт возьми, хорош будет завтра денек, он один остался здесь козлом отпущения за все и вся. А еще хуже то, что он уже не владеет своими нервами. Терпеть он не может терять самообладание. Потом он этого себе не простит!
   Но бежать?
   Ни за что!
   Между тем всю деревню облетела весть, что вечером возвращается старый хозяин и женщины уже убирают замок... Нашлось десятка два кумушек женского и мужского пола, у которых оказались неотложные дела в той стороне. И когда они увидели, что окна в комнате старика освещены и открыты, все радостно закивали головой. Они с восторгом думали о том, что произойдет здесь завтра утром.
   Все они забыли, как радостно встречали юного Пагеля, как любили его, называли "юнкерочком" и как счастливы были после вороватого Мейера-губана работать под началом такого порядочного человека. Все прогуливались под окном конторы, пытаясь невзначай заглянуть внутрь, а самые любопытные изобретали какой-нибудь предлог поговорить с управляющим и никогда еще так часто и так бессмысленно не мешали Пагелю, который сидел над колонками цифр, складывая миллионы, миллиарды, биллионы.
   Когда любопытные выходили из конторы, остальные спрашивали:
   - Он еще здесь?
   И если разведчики отвечали: "Сидит и пишет", - они покачивали головой и говорили:
   - Ни стыда, ни совести. Вещи-то уложил?
   - Что ему укладывать? - отвечали те. - Он, верно, давно припрятал свое барахлишко, ведь последние дни он только и делал, что ездил в город.
   И не знали они, чего им, собственно, желать: чтобы Пагель остался в имении и после ужасного скандала попал за решетку или чтобы Пагель удрал, а старик лопнул от злости. И то и другое было заманчиво!
   - Увидишь, завтра утром хватятся, а его и след простыл! - говорили одни.
   - Ну и ну! - изумлялись другие. - Вот это - ловкач, его даже старику не изловить! Самый пронырливый из всех, кого мы здесь видели.
   - Вот именно. А раз он ловкач, так завтра же утром даст тягу.
   Так и вышло.
   7. ТОЛСТЫЙ СЫЩИК ПОДАЕТ О СЕБЕ ВЕСТЬ
   В семь часов вечера Пагель с тяжелым вздохом захлопнул свои книги: никакого толку!
   Прежде чем выключить свет, он еще раз окинул взглядом контору, взглянул на несгораемую кассу с арабесками, на некрашеную деревянную полку с документами и комплектами "Областных ведомостей". Пишущая машинка прикрыта, сколько писем он написал на ней матери - для Петры.
   "Завтра я отсюда вылечу, - уныло думал Пагель. - Не очень-то веселый конец - ведь я, в общем, с любовью выполнял свою работу. Приятнее было бы, если бы завтра мне сказали: "Спасибо, господин Пагель, вы отлично справились!" Вместо этого тайный советник будет кричать, грозить полицией и судом!"
   Он выключил свет, запер дверь, сунул ключ в карман и пошел на виллу. Темно - хоть глаз выколи. Для конца ноября воздух удивительно мягкий. Безветренная, но сырая погода.
   "Раздолье для гриппа!" - подумал Пагель. Доктор рассказывал ему, что люди мрут как мухи, и молодые и старики. Сказывается долгое недоедание сначала война, потом инфляция... "Несчастные, - думал Пагель. - Будет ли лучше хоть теперь, при новых деньгах?"
   На вилле уже ждала Аманда с ужином и тысячей сплетен, которые она слышала от баб.
   - Подумайте, господин Пагель, что они наплели! Вы были заодно с Зофи, а что лесничий умер у вас, это вы подстроили, чтобы он никому ничего не сказал.
   - Ах, Аманда, - скучающим голосом сказал Пагель. - Все это так глупо и грязно. Расскажите лучше что-нибудь приятное, допустим, из времен вашей юности?
   - Что-нибудь приятное? Из времен моей юности? - повторила озадаченная Аманда и уже собиралась рассказать ему, что было с ней в юности...
   Но тут раздался звонок, и они, точно пойманные преступники, обменялись взглядом через накрытый к ужину стол.
   - Неужто тайный советник? - прошептала Аманда.
   - Глупости! - сказал Пагель. - Еще и половины восьмого нет, что-нибудь случилось на конюшне. Откройте, Аманда.
   Но он не вытерпел, отправился следом за ней и вошел в переднюю как раз тогда, когда какой-то человек оттолкнул в сторону энергично протестовавшую Аманду. Этот плотный, грубо сколоченный человек был в черном котелке, в его облике было что-то бычье, и взгляд его, холодный, ледяной, незабываемый взгляд впился в Пагеля.
   - Мне надо с вами поговорить, - сказал толстый сыщик. - Но ушлите эту женщину. Заткни-ка пасть, ты, дура!
   - Подождите в передней, Аманда, - попросил ее Пагель. - Пожалуйте. - И он пошел с сильно бьющимся сердцем в столовую впереди гостя.
   Человек бросил взгляд на стол с двумя приборами, затем перевел его на Пагеля.
   - Это ваша возлюбленная? - спросил он.
   - Нет, - сказал Пагель. - Это бывшая подруга управляющего Мейера. Но хорошая девушка.
   - Вот еще мерзавец, которого мне хотелось бы сцапать, - сказал толстяк и сел за стол. - Бросьте возиться, не ставьте другого прибора. Я голоден и должен тотчас же ехать дальше. Расскажите, что здесь произошло, почему уехала ваша барыня и почему вы живете здесь на вилле - все. Коротко, сжато, ясно.
   Толстяк ел, как должен есть такой человек: поспешно, ничего не разбирая, жадно. Пагель рассказывал, будто так и быть должно...
   - Значит, она все-таки сдрейфила, ваша барыня? Что ж, этого я и ожидал, - заметил толстяк. - Дайте мне сигарету. Вы догадались, что это я звонил вам сегодня днем?
   - Так я и думал, - сказал Пагель. - А?..
   - И вы остались здесь один расхлебывать эту кашу? Покажите-ка мне обе бумажки, которые дала вам фрау фон Праквиц.
   Пагель показал.
   Толстый сыщик прочел их.
   - В порядке, - одобрил он. - Вы только забыли обеспечить себя насчет сделок, совершенных после ее отъезда.
   - Черт! - сказал Пагель.
   - Ничего, - сказал сыщик. - Это дело поправимое.
   - Но ведь тайный советник приезжает сегодня вечером.
   - Тайного советника вы не увидите. Поедете сейчас же в Берлин. Заставьте фрау фон Праквиц еще сегодня ночью написать, что она не возражает против ваших последних сделок. Сегодня же ночью. Обещаете? Такими вещами не шутят.
   - У вас есть известие о фройляйн Виолете? - спросил Пагель.
   - Сидит внизу в машине! - сказал толстяк.
   - Что? - крикнул Пагель, весь дрожа, и вскочил с места. - Что? Я тут сижу, а она ждет?
   - Спокойно! - сказал толстяк и положил руку ему на плечо, точно взял его в железные тиски. - Спокойно, молодой человек!
   Пагель с яростью взглянул на него, пытаясь высвободиться.
   - Я сказал вам не всю правду. В машине сидит то, что осталось от вашей фройляйн Виолеты.
   Он посмотрел на Пагеля своим ледяным взглядом.
   - Уж не знаю, - мрачно продолжал сыщик, - оказал ли я матери услугу тем, что привез ей дочь. Да я и не искал ее специально. Но многое узнаешь, когда бродишь по стране, как я. Старые сослуживцы все еще считают меня своим, хотя начальство и знать меня не хочет. Случайно она оказалась на моем пути. Что мне теперь с ней делать? Отвезите ее сейчас же, в машине... Охота вам здесь дожидаться, чтобы старый хрыч на вас рычал! Прочь отсюда!
   - Да... - сказал Пагель задумчиво.
   - Возьмите с собой толстуху, которая ждет в передней. Хотя бы для того, чтобы во время поездки с вами была женщина и чтобы никто не мог еще что-нибудь наклепать на вас.
   - Хорошо, - сказал Пагель.
   - Не говорите с ней слишком ласково или слишком сурово. Только самое необходимое: "Садись сюда. - Ешь. - Ложись спать!" Она покорна, как овечка. Ни намека на волю не осталось. Говорите ей ты и не называйте Виолетой, - она пугается.
   Шепотом:
   - Он называл ее не иначе как шлюхой.
   - Перестаньте! - крикнул Пагель и тихонько спросил: - А он?..
   - Он?.. Кто? О ком вы говорите?! - крикнул толстяк и так ударил по плечу Пагеля, что тот пошатнулся. - Вот и все, - сказал он спокойнее, - и ни слова больше! Ни слова! Уложите свои пожитки, можете воспользоваться машиной, которая стоит внизу. До Франкфурта я доеду с вами. И еще вопрос, молодой человек. Деньги у вас есть?
   - Да, - сказал Пагель. В первый раз за последнее время он охотно признавался в этом.
   - Я истратил восемьдесят две марки, верните их мне. Благодарю. Я не дам вам квитанции. У меня нет больше имени, которым я мог бы подписаться. Но если фрау фон Праквиц спросит, скажите, что мне пришлось одеть ее во все новое - она была в лохмотьях. А затем - кой-какие путевые издержки. Ну, а теперь в дорогу! Укладывайтесь, и пусть толстуха пошевеливается - через полчаса я буду ждать с машиной, на дороге к лесу, метрах в ста отсюда. Надо уехать как можно незаметнее.
   - А нельзя ли мне сейчас повидаться с фройляйн Виолетой?
   - Молодой человек, - сказал толстяк. - Не торопитесь. Нерадостное это будет свидание. Вы еще успеете убедиться в этом. Марш! Даю вам тридцать минут.
   И он ушел.
   8. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОЧЕРИ
   Из тридцати минут восемь ушло на то, чтобы поставить в известность обо всем происшедшем Аманду Бакс, убедить ее, что ради фройляйн Виолеты ей надо бросить на произвол судьбы свой птичий двор, а затем заставить ее действовать. Пять минут ушло на дорогу в контору, где предстояло уложить вещи. А так как столько же времени надо было иметь в запасе на дорогу к машине, осталось двенадцать минут на сборы. Поэтому были взяты только два ручных чемодана. Один для Аманды, один для Пагеля.
   Вольфганг Пагель, явившийся в Нейлоэ с громадным сундуком-шкафом, уезжал почти ни с чем. Но об этом он не думал: он больше размышлял о том, не оставить ли тайному советнику в пояснение несколько строк. Ему было тяжело при мысли, что завтра утром все будут перемывать ему косточки, обзывая нечестным служащим и жалким трусом. Он спросил совета у Аманды.
   - Писать? - спросила Аманда. - Да что вы ему напишете? Ведь он ни одному слову не поверит, когда увидит, какое здесь столпотворение! Нет, пусть это попозже сделает барыня. Но, господин Пагель, - продолжала она, чуть не плача, - если вы думаете, что я все брошу здесь, все как есть мои чудесные вещи, да сюда еще явится какая-нибудь баба вроде Минны-монашки, и все перероет, да еще, чего доброго, напялит мое нарядное белье на свое грязное тело...
   - Ах, да не тревожьтесь вы о вещах, Аманда, - рассеянно сказал Пагель, - вещи - дело наживное...
   - Как? - с возмущением спросила Аманда. - Вы-то, пожалуй, еще наживете себе новые вещи, но не я! А ведь какая это радость, когда в шкафу отложена на особый случай пара новеньких шелковых чулок, об этом вы и вовсе понятия не имеете! Уж будьте уверены, если старый скандалист не вышлет мне сейчас же мои вещи с оплаченной пересылкой, я сама сюда приеду, и тогда я ему покажу...
   - Аманда, всего только три минуты!
   - Так, всего три минуты? И вы это говорите как ни в чем не бывало! А мое жалованье? Да, господин Пагель, обо всем вы подумали, а о том, что я тоже хотела бы получить что-нибудь за свою работу, это у вас последнее время совсем из головы вылетело. Но я не больна вашей болезнью, господин Пагель! Если вам плевать на деньги, то мне нельзя на них плевать, я требую жалованье за три месяца с распиской, все как полагается - вы это и в кассовую книгу впишите! Я хочу, чтобы все было правильно!
   - Ах, Аманда! - вздохнул Пагель, но сделал так, как она хотела.
   Затем он последний раз запер дверь конторы и бросил ключ в маленькой жестяной почтовый ящик так, что он загремел. И они поспешно зашагали, с чемоданами в руках, сквозь черную ночь. Там и здесь, почти во всех домах еще горел свет - было около девяти часов. Деревня с любопытством ждала приезда тайного советника.
   - Осторожно! - сказал Пагель и потянул Аманду в темный уголок.
   Кто-то шел по дороге через село, и они боязливо застыли в темноте, точно настоящие преступники. И только когда хлопнула дверь, они двинулись дальше.
   Вот они прошли мимо виллы, ее темный силуэт сливался с темнотой ночи. Вдали показался слабый свет машины, которая стояла у опушки леса.
   - Восемь минут опоздания! - проворчал толстяк. - Имел бы я понятие, куда деваться с ней, я бы давно укатил! Ты, девушка, садись рядом, но предупреждаю, если начнешь трещать, тебе не поздоровится. Идемте, молодой человек, нам придется сесть на откидные места.
   И он открыл дверцу машины. Наступила долгожданная минута, но ничего особенного не произошло. Что-то темное зашевелилось в глубине автомобиля. И толстяк просто сказал:
   - Не беспокойся, спи. - И темное перестало шевелиться. - Поехали! крикнул толстяк шоферу. - Сломя голову во Франкфурт. Молодой человек даст вам на чай, если будете там до одиннадцати.
   Автомобиль рванулся в темноту, мимо промелькнула вилла, проплыли огоньки деревенских домиков. Пагель пристально смотрел на контору, но в темноте ничего не мог разглядеть. А вот и замок...
   - Свет! - взволнованно воскликнула Аманда. - Минна-монашка ждет меня. Каково-то ей будет сегодня одной справляться с тайным советником...
   - Затрещала! - сказал толстяк, но тон его не был злым. - Можете спокойно курить, молодой человек. Это ей не мешает. Я тоже курю.
   Немного спустя Пагель действительно решился закурить.
   Неподалеку от уездного города с ними едва не случилось несчастье. Они чуть было не налетели на карету. А все потому, что кучер Гартиг предоставил лошадям идти как хотят, а голова его все время была повернута назад, к тайному советнику. Тот высунулся из окна, чтобы лучше слышать кучера, и, таким образом, уже по пути узнал о той сумасшедшей кутерьме, которая творилась в имении.
   - Тайный советник, - пояснил Пагель, когда яростная брань кучера и седока замолкла позади.
   - Да, да, - задумчиво сказал толстяк. - Уж сегодня ночью он поворочается в своей постели!
   За уездным городом тянулось шоссе. После громыханья и тряски на проселочных дорогах машина шла теперь почти бесшумно, все с большей скоростью. Дальше, все дальше.
   Пагель грустно думал о странных пассажирах, собравшихся в этой машине, таких разных и одиноких; его мучила мысль, что делать ночью с девушкой...
   Толстяк постучал в окно шоферу, в машине стало светлее от уличных фонарей.
   - Здесь я выйду, - сказал он. - Послушайте, шофер... Этот молодой человек заплатит за всю поездку. По восемьдесят пфеннигов за километр знаю, что это много, молодой человек, но сюда включена и обратная поездка порожняком. Счетчик показывал сорок три тысячи семьсот пятьдесят, когда мы выехали. Заметьте себе, юноша.
   - Верно, - сказал шофер. - А денег у вас хватит, господин? Набежит свыше трехсот марок!
   - Хватит, - сказал Пагель.
   - Значит, все в порядке, - отозвался шофер. - А я, по правде сказать, сомневался.
   - Покойной ночи, - сказал толстяк. И тут же повернулся, ушел...
   - Шофер, - распорядился Пагель, - остановитесь у какого-нибудь ресторанчика, когда мы будем в самом городе. Надо еще поесть.
   - Сделаем, - ответил шофер, и они опять тронулись в путь.
   В машине стало еще светлее. Ее освещали фонари, но темная фигура не шевелилась. Это была лишь темная фигура, безыменный седок, уткнувшийся лицом в угловую подушку сиденья.
   - Вот мы и остались с ней одни, - сказал подавленный Пагель. Фройляйн, фройляйн Виолета, не хотите ли закусить?
   Он забыл - нет, он не забыл, он просто не мог решиться говорить с ней как с непонятливым ребенком или неразумным животным.
   Она задрожала в своем углу, он почувствовал, он увидел это - что-то всполошило ее. Понимает она или не хочет, не может понять?..
   Дрожь усилилась, послышался жалобный звук, нечленораздельный - точно птица одиноко плачет в ночи...
   Аманда сделала движение к ней. Пагель предостерегающе положил руку на руку Аманды, он старался усвоить холодный, бесстрастный тон сыщика: "Успокойся, спи..."
   Несколько времени спустя они остановились.
   Аманда вошла в ресторан, принесла все, что нужно.
   - Теперь ешь, пей, - сказал Пагель.
   И снова двинулась вперед машина, все с большей скоростью неслась она во мраке, к Берлину. Пагель сказал:
   - Теперь усни.
   Они ехали долго, было темно, было тихо. Пагель думал о том, что и он блудный сын, возвращающийся домой! Вот и она возвращалась домой!
   Чужие, чужие - дети уже не знают родителей. Ты ли это? - спрашивает мать. Ах, жизнь, жизнь! Ничего нам не дано удержать, как бы мы ни хотели... Мы скользим, спешим, не зная покоя, вечно преображаясь. Мы говорим вчерашнему дню: "Ты ли это? Я не узнаю тебя! Остановись же! Остановись!.. Мимо!.."
   Катит и катит машина. Порою стены домов в спящих деревнях громко отражают шум мотора, затем снова не слышно ничего, кроме тихо жужжащей тишины. Пагель думал, что он будет радостно взволнован, когда вернет матери дочь. А он только утомлен и подавлен. Медленно, сонно, иногда сердито отвечает он Аманде, которая пристает с расспросами, что она будет делать в Берлине, если барыне не понадобятся ее услуги?
   - Не знаю, Аманда, - говорил измученный Пагель. - Вы правы, это было необдуманно. Не знаю...
   Но вот и эта тема иссякла. Будто ничего особенного не было в машине, не было дочери, которую сто раз считали мертвой и которая вернулась в мир живых; обычная, несколько тягостная поездка, ничего более...
   Наконец автомобиль остановился у дверей отеля. Утро, половина третьего. С трудом добился Пагель, чтобы дежурный портье соединил его с комнатой фрау фон Праквиц.
   - Да, что случилось? - спросил испуганный женский голос.
   - Говорит Пагель. Я внизу, в холле. Привез фройляйн Виолету. - И затем, забыв о решении говорить спокойно: - Ах, фрау фон Праквиц... - Он снова остановился. Он не знал, что сказать.
   Долгая, долгая тишина. Было так тихо, так тихо...
   И вот далекий, чуть слышный голос сказал:
   - Я иду.
   Ничего больше. Пагель положил трубку.
   Не прошло и нескольких минут - фрау Эва фон Праквиц спустилась по лестнице, по той самой широкой, устланной красным ковром лестнице, с которой некогда скатился администратор фон Штудман. Пагель не вспомнил об этом, и однако именно это падение да еще некоторые другие события привели его в Нейлоэ.
   Она подошла к Пагелю, бледная, очень спокойная, едва взглянула на него и только спросила:
   - Где?
   - В машине, - сказал Пагель и пошел впереди нее. Ах, он многое мог бы сказать ей, и, казалось, она многое могла бы спросить у него - но нет, ничего. Только "Где?..".
   Он открыл дверцу машины.
   Женщина отстранила его, она ничего не спросила. Она ничего не хотела знать.
   Она сказала только:
   - Идем, Виолета.
   Ах да, именно так надо было говорить с больной девушкой, с бедной, заблудшей душой. Они этого не умели, она сумела.
   Темная фигура встала, вышла из машины. На мгновение Пагель увидел профиль, увидел крепко сжатые губы, опущенные веки.
   - Идем, детка, - сказала женщина и подала ей руку.
   Они вошли в отель, они вышли из жизни Пагеля - он стоял, забытый, на улице.
   - А теперь куда, господин? - спросил шофер.
   - А? - сказал Пагель, очнувшись. - Вот что, в какую-нибудь маленькую гостиницу поблизости. Все равно.
   И тихонько прибавил, взяв руку Аманды.
   - Ну не плачь же, Аманда! Чего же ты плачешь, Аманда?
   Однако и ему казалось, что надо плакать, плакать, плакать, но почему?
   Нет, он не знал. Он не знал почему.
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. РЕНТНАЯ МАРКА СОТВОРИЛА ЧУДО
   1. ВСЕ, ВСЕ ИЗМЕНИЛОСЬ
   Мы проделали долгий путь, часто приходилось нам останавливаться теперь поспешим! Когда мы тронулись в путь, было лето, с тех пор прошел почти год. Снова распустилась зелень, все в цвету, растут новые всходы, а в городе, в комнате фрау Туман, мадам Горшок, снова висят в удушливо знойном воздухе желто-серые гардины - мы не знаем этого, но предполагаем. В деревне и в городе - все по-прежнему.
   И все изменилось. Ничего особенного не произошло: явился человек - и положил конец бессмысленным, беспутным бумажкам с астрономическими цифрами. Сначала люди с изумлением смотрели на деньги, на них стояла единица, или двойка, или десятка. Если после цифры шли два нуля, это уже была крупная сумма. Нет, до чего смешно! Ведь все привыкли считать на миллиарды и биллионы!
   Появились в обращении и монеты. Настоящие монеты. Счет велся не только на марку, но и на пфенниги - до чего смешно! Некоторые, получив жалованье, строили башенки из новых денег, играли этими деньгами. Казалось, из дикой, развращенной эпохи они снова вернулись в страну своего детства, вернулись от сложного к простому, естественному, вещи только теперь обрели свое подлинное лицо.
   И, странно, от этих скромных цифр, от монет и мелких кредиток словно исходили какие-то чары. Люди опомнились - они начали считать, и вдруг оказалось, что счет сходится! Столько-то и столько-то я зарабатываю в неделю, столько-то и столько-то могу потратить, и, представьте, сходится! Люди целые годы считали - и не могли свести концы с концами! Они считали до беспамятства, в карманах умерших с голоду находили тысячи марок, последний нищий был миллионером.