Страница:
Грэди сунул фото Фрэнка Беннета в карман и сказал:
— Ну уж сюда-то он точно не заходил, черт побери!
Мужчины подняли воротники и зашагали прочь.
21 декабря 1930 г.
Через три дня после того, как два детектива из Джорджии побывали в Полустанке, расспрашивая о Фрэнке Беннете, тощий, Кертис Смут, снова приехал сюда, но на этот раз один. Зайдя в кафе, он заказал барбекю и апельсиновый сок.
Иджи принесла заказ в отдельную кабинку и сказала:
— Если учесть то, что съели Грэди и ваш напарник, вы почти все барбекю и уговорили. На троих получилось десять порций.
Он искоса глянул на нее:
— Присядьте.
Иджи поглядела в зал, убедилась, что делать пока нечего, и уселась напротив него. Он откусил сандвич и посмотрел на неё тяжелым взглядом.
— Как дела? — спросила Иджи. — Нашли того парня, которого искали?
Смут тоже поглядел в зал и перегнулся через стол. Его лицо не сулило ничего хорошего.
— Ты мне, красавица, голову-то не морочь. Я ведь знаю, кто ты есть на самом деле. И не надейся, что тебе удастся меня одурачить. Кертиса Смута на мякине не проведешь. Так-то! Я ведь как вошел сюда в первый раз, так сразу понял, что где-то тебя раньше видел, вот только вспомнить никак не мог где. Поэтому мне пришлось сделать пару телефонных звонков, и вчера ночью до меня наконец-то дошло, кто ты такая.
Он выпрямился и снова принялся за еду, не сводя с неё глаз. Иджи и бровью не повела. Она сидела и ждала, что будет дальше.
— Короче, у меня на руках заявление от того парня Джейка, который у Беннета работал. Так вот, он показал, что кое-кто, очень похожий по описанию на тебя и того здоровенного черножопого, что у тебя на заднем дворе орудует, приезжали туда с целой шоблой парней и забрали жену Беннета, а ниггер этот ещё угрожал Беннету ножом.
Он выковырял мясо из сандвича, положил на тарелку и стал пристально разглядывать его.
— Кроме того, я и ещё несколько парней были в парикмахерской в тот день, когда ты угрожала его убить. Мы сидели в задней комнате, и ты нас не видела. Но зато мы все слышали. Так вот, если уж я это помню, то будь уверена, черт подери, что остальные тоже вспомнят.
Он отпил большой глоток сока и вытер рот салфеткой.
— Вообще-то я не буду утверждать, что Фрэнк Беннет был моим лучшим другом. По его милости моя старшая дочь живет в лачуге за городом, у черта на куличках, с ребенком на руках, и я наслышан о том, что он вытворял. Могу предположить, что найдутся и другие люди, кто не проронит по нему ни слезинки, если он умер. Но сдается мне, красавица, что если это так, то тебе грозит целая куча неприятностей. Потому как тот факт, что ты ему угрожала, да еще, прошу заметить, дважды, внесен в протокол дела. И я тебе определенно скажу, что выглядит это неважнецки. Ты хоть понимаешь, крошка, о чем мы говорим? Об убийстве! О преступлении против закона! А этого никому не прощают.
Он потянулся и удовлетворенно вздохнул.
— Это, конечно, всего лишь гипотеза, но, окажись я сейчас в твоей шкуре, я бы понял, что будет просто замечательно, если бы этого тела вообще никогда не нашли. Ни тела, ни чего-нибудь из его вещей. И ещё бы я понял, что будет не слишком здорово, если кто—нибудь сможет доказать, что Фрэнк Беннет здесь появлялся. Понятно? А если бы я был совсем умный, то на твоем месте сообразил бы, как важно — просто чертовски важно — сделать так, чтобы здесь ничего не нашли.
Он посмотрел на Иджи — слушает ли она его? Иджи внимательно слушала.
— Это будет очень некстати, потому что тогда мне придется вернуться и арестовать тебя и твоего негра по подозрению в убийстве. Мне бы очень не хотелось этого делать, но придется, потому что я — представитель закона, и я поклялся блюсти его! Нельзя преступать закон. Ты понимаешь это?
— Да, сэр, — сказала Иджи.
Выполнив свой долг, Кертис Смут вытащил из кармана четвертак, бросил на стол, надел шляпу и, выходя из кафе, заметил:
— Конечно, может, Грэди и прав. Может, Фрэнк действительно на днях объявится дома. Но пока этого не случилось, я буду держать руку на пульсе.
«Мы обыскали все, — сказал сегодня утром офицер Смут репортеру. — Такое ощущение, что он просто исчез с лица земли».
19 марта 1931 г.
После службы все пошли в дом Тредгудов, и, наверно, каждый житель города счел своим долгом отдать последнюю дань уважения маме Тредгуд. Половина из нас практически выросла в их доме, с ней и папой. Мне никогда не забыть, как чудно мы проводили тогда время, как радушно они нас принимали. Что касается меня, то именно там я встретила свою вторую половину — на вечеринке в честь Дня независимости. Там мы подружились с Клео и Нинни и многие часы просиживали на этом крыльце после церкви.
Нам всем будет не хватать её. Кажется, будто что-то ушло из города вместе с ней.
Дот Уимс
11 мая 1986 г.
Эвелин Коуч открыла пластиковый пакет с морковными палочками и сельдереем, который прихватила для себя, и предложила подруге. Миссис Тредгуд отказалась, она ела апельсиновый зефир с орехами.
— Нет, спасибо, милочка, сырая пища во мне не держится. Кстати, а зачем вы это едите?
— Это один из способов похудеть. Можно есть все что угодно, если там нет жира и сахара.
— Опять хотите похудеть?
— Да, хочу попытаться. Но это очень трудно. Я ни с чего поправляюсь.
— Делайте, конечно, как хотите, но я ещё раз повторяю: по—моему, вы и так прекрасно выглядите.
— Ох, миссис Тредгуд, я вам очень благодарна за эти слова, но меня уже разнесло как не знаю кого.
— Ну, по мне, вы совсем не толстая. Вот уж кто была толстухой, так это Эсси Ру. Но у неё всегда была к этому склонность, даже в детстве. Один раз, помнится, её вес перевалил за двести фунтов.
— Правда?
— Конечно, но она никогда не позволяла себе расстраиваться по этому поводу, одевалась нарядно, а в волосы втыкала цветок. И все говорили, что Эсси Ру выглядит так, будто только что из подарочной коробки. И ещё у неё были прелестные маленькие ручки и ножки. Весь Бирмингеме заговорил об этих крошечных ножках и ручках, когда она получила там работу — её взяли играть на Могучем Вурлицере…
— На чем?
— Могучий Вурлицер — орган в кинотеатре «Алабама». Говорили, что это самый огромный орган на юге, и, сдается мне, так оно и было. Мы все садились на трамвай и отправлялись смотреть фильм. Я всегда ездила, когда играла Джинжер Роджерс. Обожаю эту актрису. Самая талантливая во всем Голливуде. Я даже не ходила на картины, в которых она не снималась. На все руки была мастерица — танцевала, пела, декламировала… Вот такие дела. Ну а в перерывах между сеансами раздавался мужской голос: «А теперь кинотеатр „Алабама“ имеет честь представить вам… — он всегда говорил: имеет честь представить — мисс Эсси Ру Лаймуэй, она сыграет на Могучем Вурлицере». Откуда-то издалека доносилась музыка, а потом внезапно, как будто из-под пола, вырастал этот огромный орган, за которым сидела Эсси Ру. Она играла «Я влюблена в человека с Луны». На неё падал свет прожекторов, и мощный звук заполнял театр, даже стропила дрожали. Эсси Ру оборачивалась, и улыбалась, и ни разу не сфальшивила, а потом начинала другую песню — «Звездный дождь над Алабамой» или «Жизнь — это просто блюдо с черешней». И её аккуратные маленькие ножки порхали над педалями как бабочки. Она носила босоножки с ремешками, которые специально заказывала в универмаге «Лавмэн».
Вот и получается, что у неё только тело было тяжелое, а сама она — нет.
У каждого человека есть недостатки, а она знала свои достоинства и гордилась ими. Вот почему мне обидно, что вы к себе так плохо относитесь. Я на днях разговаривала с миссис Отис и сказала: «У Эвелин Коуч изумительная кожа, в жизни такой не видела. Как будто вчера из пеленок».
— Ой, спасибо вам, миссис Тредгуд!
— Так ведь это правда. У вас же ни морщинки нет. А ещё я сказала миссис Отис, что, по-моему, вам надо знаете чем заниматься? Продавать косметику «Мэри Кэй». С вашими кожей и внешностью… А что, клянусь, оглянуться не успеете, как получите розовый «кадиллак». У моей соседки миссис Хартман есть племянница, так она продавала эту косметику и такую приносила прибыль компании, что ей в награду подарили розовый «кадиллак». А она и вполовину не такая красивая, как вы.
Эвелин сказала:
— Ох, миссис Тредгуд, спасибо вам, но я уже не в том возрасте, чтобы этим заниматься. Им молодые нужны.
— Эвелин Коуч, как вы смеете говорить подобные глупости! Вы ведь совсем молодая женщина. Сорок восемь — да это же детский возраст! У вас в запасе целая половина жизни. Мэри Кэй наплевать, сколько вам лет, она и сама не вчера из яйца вылупилась. Будь я в вашем возрасте, да ещё с такой кожей, я непременно попыталась бы раздобыть себе этот «кадиллак». Разумеется, мне пришлось бы получить водительские права, но попытаться я бы обязательно попыталась.
Вы только подумайте, Эвелин, чтобы дожить до моего возраста, вам понадобится ещё тридцать семь лет!
Эвелин засмеялась:
— А что испытываешь, когда тебе восемьдесят шесть, миссис Тредгуд?
— Ну, вообще-то я никакой разницы не ощущаю. Я же говорила, это сваливается на тебя как снег на голову. Вчера ты молодая, а сегодня раз — и твоя грудь и кожа обвисли, и приходится напяливать резиновый бандаж. Но ты ещё не знаешь, что ты старуха. Видно, конечно, когда в зеркало смотришь… Иногда я пугаюсь чуть не до смерти. Шея будто гофрированной бумагой обтянута, и столько морщин, что ничего нельзя поделать. Ой, у меня было какое-то средство от морщин, от «Эйвона», но оно действует не дольше часа, а потом все опять становится как прежде. Ну, я и решила: хватит, в конце концов, себя дурачить. Даже с лицом теперь ничего не делаю, только лосьона чуть-чуть и брови подвожу, чтобы понятно было, что у меня брови есть, а то они белые теперь. Да ещё эти пятна на руках из-за печени.
Она посмотрела на свои руки и засмеялась:
— И откуда только это берется? Даже фотографироваться я уже слишком стара. Фрэнсис хотел щелкнуть нас с миссис Отис, но я спряталась. Сказала, что фотоаппарат из-за меня сломается.
Эвелин спросила, не бывает ли ей здесь одиноко.
— Ну, иногда бывает. Конечно, ведь мои-то все поумирали уже… Изредка заходит кто-нибудь из церкви навестить, но это только «здравствуй и прощай». Да, так оно и бывает — здравствуй и прощай.
Иногда смотрю на фотографии Клео, Альберта и думаю, как они там… и вспоминаю свою жизнь. — Она улыбнулась Эвелин. — Этим вот и живу, милочка, — воспоминаниями о том, что когда-то было моей жизнью.
18 ноября 1940 г.
Культяшка играл в своей комнате — стрелял из пистолета резиновыми шариками по картонным дроздам. Руфь что-то писала, и тут влетает Иджи — она вернулась с очередной сумасшедшей рыбалки клуба «Маринованный огурец».
От радости Культяшка прыгнул ей на шею, едва не сбив с ног. Руфь тоже обрадовалась: она всегда беспокоилась, если Иджи уезжала на неделю или больше, особенно когда дело касалось реки и Евы Бейтс.
Культяшка побежал на кухню и тут же вернулся.
— А где же рыба?
— Понимаешь, Культяшка, — сказала Иджи, — дело было так. Рыбу мы, конечно, поймали, но она оказалась такая здоровенная, что мы не смогли вытащить её из воды. Мы её сфотографировали, и одна только фотография весила целых двадцать фунтов.
— Ой, тетя Иджи, да не поймали вы никакой рыбы!
В это время послышался голос:
— Ау-у! Это мы с Альбертом к вам в гости пришли… — И в комнате появились высокая симпатичная женщина с волосами, закрученными узлом на затылке, и умственно отсталый мальчик примерно одного с Культяшкой возраста.
Они зашли на чашечку кофе, как, впрочем, делали каждый день последние десять лет, и всегда им были рады.
— Привет, — сказала Иджи. — Как делишки?
— Прекрасно, — ответила Нинни и села. — А вы, девочки, как?
— Знаешь, Нинни, мы хотели поесть на ужин рыбки, но, видно, она решила не клевать на эту удочку. — Руфь засмеялась. — Ничего не поделаешь, придется поужинать фотографией.
Нинни огорчилась:
— Ну-у, Иджи, а я-то мечтала о жирной зубатке. Люблю хорошую рыбу. Стыдно сказать, я ведь только один раз её и пробовала.
— Нинни, — сказала Иджи, — зубатка не клюет посреди зимы.
— Нет? Надо же! А я почему-то думала, что зимой рыбы так же хотят есть, как и летом.
— Действительно, Иджи, почему они не клюют зимой? — спросила Руфь.
— Ну только не потому, что есть не хотят. Вообще-то это зависит от температуры червя. Зубатка, даже самая голодная, не станет глотать холодного червя.
Руфь посмотрела на Иджи и покачала головой, в очередной раз удивляясь её фантазии.
Но Нинни сказала:
— Логично. Я, например, сама терпеть не могу холодную еду. Но мне кажется, даже если ты подогреешь этих червяков, прежде чем на крючок насадить, они все равно остынут, пока опустятся на дно реки, правильно я говорю? Кстати, о холоде. Как зима-то разошлась! У вас тут холодина, как в подземелье.
Альберт с Культяшкой стреляли по картонным дроздам, а Нинни пила кофе. Вдруг она сказала:
— Культяшка, приходи к нам пострелять по дроздам, которые сидят у меня на телефонных проводах. Нет, я не хочу, чтобы ты их убивал, просто припугни, и все… А то они своими лапками подслушивают мои разговоры.
Руфь, обожавшая Нинни, спросила:
— Ты это всерьез, Нинни?
— А как же, милая, это ведь Клео сказал.
19 ноября 1940 г.
Супруги Робинсон передают своим друзьям, что потеряли друг к другу всякий интерес.
Артису О.Пиви, чья слава гремела по всему городу, видимо, крепко пришелся по душе «Город на ветрах»[27]. Женская часть населения наверняка будет по нему страшно скучать.
До нас дошли сведения, что мисс Хелен Рейд пришлось вызвать полицию: в её дом поздно ночью пытался проникнуть взломщик и причинить ей телесные повреждения… Прибывшая полиция обнаружила мужчину, который прятался в подвале со штуковиной, которой колют лед, и уверял, что он всего лишь разносит лед по домам.
Не тот ли это самый мистер Шепард, который в прошлом году ухаживал за мисс Рейд?
…Клуб «Эсквайр» готовится к ежегодной встрече своих членов, где они обычно отрываются по полной программе.
20 ноября 1940 г.
В Чикаго шел дождь. Артис О.Пиви бежал по улице. Увидев надпись «Дары моря. Жареная рыба за 35 центов», он юркнул под навес. Через дорогу, в «Альгамбре», шли «Удачливые воры» и «Империя гангстеров». Он и сам чувствовал себя беглецом, уехав так далеко от дома, чтобы спрятаться от некой дамочки по имени Электра Грини.
Артис стоял под навесом, курил «Честерфилд» и размышлял о суете жизни. Его мать как-то сказала, что, когда у неё дурное настроение, ей достаточно подумать о дорогом Иисусе, чтобы воспрянуть духом.
Однако не мысль об Иисусе подняла настроение Артису, а вполне земная чернокожая красотка с пухлыми губами и на высоких каблуках. У Артиса сразу воспрял не только дух, но и кое-что ещё к большому удовольствию вышеназванной. В этом и была главная проблема его жизни: слишком уж часто он влюблялся, и слишком безрассудно.
Он то и дело ввязывался в опасные игры, в результате которых на сцене появлялся муж возлюбленной, поскольку Артис ни в чем не знал границ. Любое существо женского пола, попав ему на глаза, тотчас становилось его собственностью. Он плевать хотел на чужие территориальные права, поэтому нередко ощупывал свое тело, проверяя, нет ли там ножевых ран, и не переломаны ли кости, и очень часто искомое находилось. Застукав Артиса с неподходящей женщиной и в неподходящий момент, одна бронзокожая амазонка пырнула его штопором. После этого происшествия, в результате которого у него остался шрам на, как бы это сказать, интересном месте, Артис стал более осмотрительным. Теперь он опасался морочить голову женщинам, которые превосходили его калибром. И тем не менее он оставался сердцеедом. И слишком многие искали его этим вечером. Маленький, худой и темнокожий до синевы, он стал источником множества неприятностей для представительниц противоположного пола. Одна крошка даже умудрилась выпить банку лака для пола и запить его кружкой хлоракса, пытаясь уйти из мира, в котором существовал Артис. Она выжила, проклиная ядовитую гадость, навсегда испортившую ей цвет лица, а он с тех пор боялся выходить на улицу, так как она иногда подкрадывалась сзади и что есть мочи била его по голове сумочкой, набитой камнями.
Но с Электрой Грини дела обстояли куда серьезней, это вам не сумочка с камнями. У неё был пистолет 38-го калибра, мало того, она умела с ним обращаться и, убедившись в его измене, грозила расправиться с его мужским достоинством. А изменил он ей не один раз, а восемь, если уж быть точным, с мисс Делилой Вудс, её заклятой врагиней, которая тоже поспешила убраться из города.
Артис стоял под навесом, и ему было до того тошно, что смерть казалась избавлением. Он скучал по Бирмингему и хотел только одного: вернуться.
Каждый день до того, как он в спешке покинул Бирмингем, Артис садился в свой двухцветный, голубой с белым, «шевроле» и ездил на Красную гору любоваться закатом. Оттуда он смотрел вниз, на чугунолитейные заводы, на их башнеподобные трубы, извергавшие рыжий дым, который стелился до самого Теннеси. В этот час, когда небо было окрашено красно-пурпурными отсветами заводов, когда неоновые огни, подмигивая и приплясывая, струились по центральным улицам к Слэгтауну, город казался Артису самым прекрасным местом на земле.
Бирмингем — город, который во времена Великой депрессии Рузвельт назвал «самым пострадавшим городом Соединенных Штатов», где люди доходили до последнего края нищеты: Артис знал человека, который давал стрелять в себя за деньги, и девчонку, которая три дня вымачивала ноги в рассоле с уксусом, чтобы выиграть танцевальный марафон… Этот город с самым низким доходом на душу населения прослыл самым веселым и самым зрелищным местом Юга.
Бирмингем — город с самым высоким уровнем неграмотности и венерических заболеваний, но с самым большим количеством воскресных школ среди всех городов Америки… Город, где по улицам разъезжали грузовики, развозившие белье из прачечной, с надписью на борту «Мы стираем только для белых» и где темнокожие горожане ездили в трамваях за деревянным барьером с табличкой «Для цветных» и поднимались в многоэтажных универсамах на грузовых лифтах.
Бирмингем — южная столица наемных убийц, где только в 1931-м был убит 131 человек…
Все это так, и тем не менее Артис любил свой Бирмингем истовой любовью — от южной его границы до северной. Он любил его в любое время года: промозглой дождливой зимой, когда красная глина сползает с холмов и растекается по улицам, и душным зеленым летом, когда виноградники покрывают склоны гор и обвивают деревья и телеграфные столбы, а воздух становится тяжелым и влажным от ароматов гортензий и барбекю. Он изъездил вдоль и поперек всю страну от Чикаго до Детройта и от Саванны до Чарльстона и Нью — Йорка, но каждый раз, когда он возвращался в Бирмингем, его переполняло счастье. Если и есть на свете такая штука, как абсолютное счастье, то это ощущение, что ты — в правильном месте. И когда Артис приезжал в Бирмингем, он был абсолютно счастлив.
И вот сегодня он принял решение: пора двигаться к дому. Потому что ему легче умереть, чем прожить без Бирмингема. Он скучал по этому городу так, как большинство мужчин скучают по своим женам. А именно женой и рассчитывала стать ему мисс Электра Грини — если, конечно, оставит его в живых.
Когда он проходил мимо бара «Флейта и барабан», кто-то запустил по музыкальному автомату песенку:
Церемонию венчания провел доктор Джон У.Никсон, пастор Первой конгрессиональной церкви, на органе играл мистер Льюис Джонс.
Сияющая невеста
На обворожительной невесте был ансамбль в нежно-зеленых тонах, отделанный мехом норки, и украшения из янтаря. В довершение к этому представьте коричневую фетровую шляпку, коричневые же перчатки и туфельки и приколотый к корсажу букет диких лилий.
Мисс Озорная Птичка Пиви, сестра жениха, потрясла всех платьем из шерстяного крепа цвета винограда с присборенным лифом, ожерельем из разноцветного бисера, светло-вишневыми перчатками и туфлями.
Свадебный прием
Сразу после венчания состоялся свадебный прием, который проходил в доме миссис Лулу Баттерфорк, преуспевающего косметолога, а также специалиста в парикмахерском искусстве.
Несколько известных всем бирмингемцев пили свадебный пунш, ели мороженое и пирожные и с благоговением вели подсчет бесчисленных шикарных подарков, преподнесенных молодым.
В понедельник пятого октября, в 11 вечера, свадебный прием завершился танцами, распорядительницей которых была миссис Тонсиль Робинсон.
Грандиозное событие было с блеском отпраздновано в кафе «Маленький Савой», украшенном по этому случаю с рождественской пышностью. Длинный стол ломился от яств и всевозможных напитков. Перед ужином из семи блюд (на горячее подали цыплят) гостям предложили аперитив, а в заключение — кофе и десерт.
Новобрачные будут жить в доме невесты на Фаунтейн-авеню.
19 мая 1986 г.
Прошло девять невыносимо долгих, трудных дней с тех пор, как Эвелин села на диету, но сегодня она проснулась абсолютно счастливая. Ей казалось, что она стала хозяйкой своей жизни, что она высокая, стройная, гибкая, как тростинка и движется с грацией балерины. Эти девять дней она преодолевала как гору и теперь чувствовала себя так, будто достигла вершины. Теперь она твердо знала, что отныне будет есть только свежую, здоровую пищу — она и сама сейчас чувствовала себя свежей и здоровой.
Войдя в супермаркет, она быстро проскочила мимо тортов и пирожных, мимо всех сортов белого хлеба, мимо отдела со всевозможными сластями, — здесь она обычно простаивала дольше всего, — и прямиком направилась в мясной отдел, где заказала цыплячьи грудки без кожи. Потом пошла в отдел овощей и фруктов, куда раньше заглядывала только за картошкой, и взяла свежие брокколи, а также лимоны и лаймы, чтобы выжать в минеральную воду. Потом задержалась у стойки с журналами и купила «Таун энд кантри» со статьей о Палм-Бич, после чего направилась к кассе, где с ней поздоровалась молодая кассирша:
— Здравствуйте, миссис Коуч, как поживаете?
— Прекрасно, Мозелл, а ты как?
— Хорошо. — Мозелл подсчитала сумму. — Вы нынче потрясающе выглядите, миссис Коуч.
— Спасибо. Я и чувствую себя прекрасно.
— Ну, счастливо вам.
— Спасибо. И тебе тоже.
Когда Эвелин подошла к выходу, какой-то парень в грязной футболке и джинсах, со злыми глазами и наглым ртом, протиснулся в дверь с надписью «Только для выхода» и толкнул её. Будучи в приятном расположении духа, она пробормотала себе под нос: «Настоящий джентльмен, ничего не скажешь».
— Ну уж сюда-то он точно не заходил, черт побери!
Мужчины подняли воротники и зашагали прочь.
КАФЕ «ПОЛУСТАНОК»
Полустанок, штат Алабама21 декабря 1930 г.
Через три дня после того, как два детектива из Джорджии побывали в Полустанке, расспрашивая о Фрэнке Беннете, тощий, Кертис Смут, снова приехал сюда, но на этот раз один. Зайдя в кафе, он заказал барбекю и апельсиновый сок.
Иджи принесла заказ в отдельную кабинку и сказала:
— Если учесть то, что съели Грэди и ваш напарник, вы почти все барбекю и уговорили. На троих получилось десять порций.
Он искоса глянул на нее:
— Присядьте.
Иджи поглядела в зал, убедилась, что делать пока нечего, и уселась напротив него. Он откусил сандвич и посмотрел на неё тяжелым взглядом.
— Как дела? — спросила Иджи. — Нашли того парня, которого искали?
Смут тоже поглядел в зал и перегнулся через стол. Его лицо не сулило ничего хорошего.
— Ты мне, красавица, голову-то не морочь. Я ведь знаю, кто ты есть на самом деле. И не надейся, что тебе удастся меня одурачить. Кертиса Смута на мякине не проведешь. Так-то! Я ведь как вошел сюда в первый раз, так сразу понял, что где-то тебя раньше видел, вот только вспомнить никак не мог где. Поэтому мне пришлось сделать пару телефонных звонков, и вчера ночью до меня наконец-то дошло, кто ты такая.
Он выпрямился и снова принялся за еду, не сводя с неё глаз. Иджи и бровью не повела. Она сидела и ждала, что будет дальше.
— Короче, у меня на руках заявление от того парня Джейка, который у Беннета работал. Так вот, он показал, что кое-кто, очень похожий по описанию на тебя и того здоровенного черножопого, что у тебя на заднем дворе орудует, приезжали туда с целой шоблой парней и забрали жену Беннета, а ниггер этот ещё угрожал Беннету ножом.
Он выковырял мясо из сандвича, положил на тарелку и стал пристально разглядывать его.
— Кроме того, я и ещё несколько парней были в парикмахерской в тот день, когда ты угрожала его убить. Мы сидели в задней комнате, и ты нас не видела. Но зато мы все слышали. Так вот, если уж я это помню, то будь уверена, черт подери, что остальные тоже вспомнят.
Он отпил большой глоток сока и вытер рот салфеткой.
— Вообще-то я не буду утверждать, что Фрэнк Беннет был моим лучшим другом. По его милости моя старшая дочь живет в лачуге за городом, у черта на куличках, с ребенком на руках, и я наслышан о том, что он вытворял. Могу предположить, что найдутся и другие люди, кто не проронит по нему ни слезинки, если он умер. Но сдается мне, красавица, что если это так, то тебе грозит целая куча неприятностей. Потому как тот факт, что ты ему угрожала, да еще, прошу заметить, дважды, внесен в протокол дела. И я тебе определенно скажу, что выглядит это неважнецки. Ты хоть понимаешь, крошка, о чем мы говорим? Об убийстве! О преступлении против закона! А этого никому не прощают.
Он потянулся и удовлетворенно вздохнул.
— Это, конечно, всего лишь гипотеза, но, окажись я сейчас в твоей шкуре, я бы понял, что будет просто замечательно, если бы этого тела вообще никогда не нашли. Ни тела, ни чего-нибудь из его вещей. И ещё бы я понял, что будет не слишком здорово, если кто—нибудь сможет доказать, что Фрэнк Беннет здесь появлялся. Понятно? А если бы я был совсем умный, то на твоем месте сообразил бы, как важно — просто чертовски важно — сделать так, чтобы здесь ничего не нашли.
Он посмотрел на Иджи — слушает ли она его? Иджи внимательно слушала.
— Это будет очень некстати, потому что тогда мне придется вернуться и арестовать тебя и твоего негра по подозрению в убийстве. Мне бы очень не хотелось этого делать, но придется, потому что я — представитель закона, и я поклялся блюсти его! Нельзя преступать закон. Ты понимаешь это?
— Да, сэр, — сказала Иджи.
Выполнив свой долг, Кертис Смут вытащил из кармана четвертак, бросил на стол, надел шляпу и, выходя из кафе, заметил:
— Конечно, может, Грэди и прав. Может, Фрэнк действительно на днях объявится дома. Но пока этого не случилось, я буду держать руку на пульсе.
«ВАЛДОСТА ГАЗЕТТ»
7 января 1931 г.ЕСТЬ ПОДОЗРЕНИЕ, ЧТО ПРОПАВШИЙ БЕЗ ВЕСТИ ЖИТЕЛЬ ВАЛДОСТЫ МЕРТВ
Поиски Фрэнка Беннета, 38 лет, уроженца Валдосты, объявленного пропавшим утром 13 декабря прошлого года, официально завершены. В ходе интенсивного розыска, который проводили детектив Кертис Смут и детектив Уэнделл Риггинс, были опрошены даже жители Теннеси и Алабамы. Однако ни Беннет, ни его грузовик, на котором он уехал в день исчезновения, обнаружены не были.«Мы обыскали все, — сказал сегодня утром офицер Смут репортеру. — Такое ощущение, что он просто исчез с лица земли».
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС
«Бюллетень Полустанка»19 марта 1931 г.
НОВОСТИ, ПЕЧАЛЬНЫЕ ДЛЯ ВСЕХ
После смерти отца год назад ещё одно печальное событие привело в родной дом Леону, Милдред, Пэтси Рут и Эдварда Тредгудов, которые съехались на похороны матери.После службы все пошли в дом Тредгудов, и, наверно, каждый житель города счел своим долгом отдать последнюю дань уважения маме Тредгуд. Половина из нас практически выросла в их доме, с ней и папой. Мне никогда не забыть, как чудно мы проводили тогда время, как радушно они нас принимали. Что касается меня, то именно там я встретила свою вторую половину — на вечеринке в честь Дня независимости. Там мы подружились с Клео и Нинни и многие часы просиживали на этом крыльце после церкви.
Нам всем будет не хватать её. Кажется, будто что-то ушло из города вместе с ней.
Дот Уимс
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»
Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама11 мая 1986 г.
Эвелин Коуч открыла пластиковый пакет с морковными палочками и сельдереем, который прихватила для себя, и предложила подруге. Миссис Тредгуд отказалась, она ела апельсиновый зефир с орехами.
— Нет, спасибо, милочка, сырая пища во мне не держится. Кстати, а зачем вы это едите?
— Это один из способов похудеть. Можно есть все что угодно, если там нет жира и сахара.
— Опять хотите похудеть?
— Да, хочу попытаться. Но это очень трудно. Я ни с чего поправляюсь.
— Делайте, конечно, как хотите, но я ещё раз повторяю: по—моему, вы и так прекрасно выглядите.
— Ох, миссис Тредгуд, я вам очень благодарна за эти слова, но меня уже разнесло как не знаю кого.
— Ну, по мне, вы совсем не толстая. Вот уж кто была толстухой, так это Эсси Ру. Но у неё всегда была к этому склонность, даже в детстве. Один раз, помнится, её вес перевалил за двести фунтов.
— Правда?
— Конечно, но она никогда не позволяла себе расстраиваться по этому поводу, одевалась нарядно, а в волосы втыкала цветок. И все говорили, что Эсси Ру выглядит так, будто только что из подарочной коробки. И ещё у неё были прелестные маленькие ручки и ножки. Весь Бирмингеме заговорил об этих крошечных ножках и ручках, когда она получила там работу — её взяли играть на Могучем Вурлицере…
— На чем?
— Могучий Вурлицер — орган в кинотеатре «Алабама». Говорили, что это самый огромный орган на юге, и, сдается мне, так оно и было. Мы все садились на трамвай и отправлялись смотреть фильм. Я всегда ездила, когда играла Джинжер Роджерс. Обожаю эту актрису. Самая талантливая во всем Голливуде. Я даже не ходила на картины, в которых она не снималась. На все руки была мастерица — танцевала, пела, декламировала… Вот такие дела. Ну а в перерывах между сеансами раздавался мужской голос: «А теперь кинотеатр „Алабама“ имеет честь представить вам… — он всегда говорил: имеет честь представить — мисс Эсси Ру Лаймуэй, она сыграет на Могучем Вурлицере». Откуда-то издалека доносилась музыка, а потом внезапно, как будто из-под пола, вырастал этот огромный орган, за которым сидела Эсси Ру. Она играла «Я влюблена в человека с Луны». На неё падал свет прожекторов, и мощный звук заполнял театр, даже стропила дрожали. Эсси Ру оборачивалась, и улыбалась, и ни разу не сфальшивила, а потом начинала другую песню — «Звездный дождь над Алабамой» или «Жизнь — это просто блюдо с черешней». И её аккуратные маленькие ножки порхали над педалями как бабочки. Она носила босоножки с ремешками, которые специально заказывала в универмаге «Лавмэн».
Вот и получается, что у неё только тело было тяжелое, а сама она — нет.
У каждого человека есть недостатки, а она знала свои достоинства и гордилась ими. Вот почему мне обидно, что вы к себе так плохо относитесь. Я на днях разговаривала с миссис Отис и сказала: «У Эвелин Коуч изумительная кожа, в жизни такой не видела. Как будто вчера из пеленок».
— Ой, спасибо вам, миссис Тредгуд!
— Так ведь это правда. У вас же ни морщинки нет. А ещё я сказала миссис Отис, что, по-моему, вам надо знаете чем заниматься? Продавать косметику «Мэри Кэй». С вашими кожей и внешностью… А что, клянусь, оглянуться не успеете, как получите розовый «кадиллак». У моей соседки миссис Хартман есть племянница, так она продавала эту косметику и такую приносила прибыль компании, что ей в награду подарили розовый «кадиллак». А она и вполовину не такая красивая, как вы.
Эвелин сказала:
— Ох, миссис Тредгуд, спасибо вам, но я уже не в том возрасте, чтобы этим заниматься. Им молодые нужны.
— Эвелин Коуч, как вы смеете говорить подобные глупости! Вы ведь совсем молодая женщина. Сорок восемь — да это же детский возраст! У вас в запасе целая половина жизни. Мэри Кэй наплевать, сколько вам лет, она и сама не вчера из яйца вылупилась. Будь я в вашем возрасте, да ещё с такой кожей, я непременно попыталась бы раздобыть себе этот «кадиллак». Разумеется, мне пришлось бы получить водительские права, но попытаться я бы обязательно попыталась.
Вы только подумайте, Эвелин, чтобы дожить до моего возраста, вам понадобится ещё тридцать семь лет!
Эвелин засмеялась:
— А что испытываешь, когда тебе восемьдесят шесть, миссис Тредгуд?
— Ну, вообще-то я никакой разницы не ощущаю. Я же говорила, это сваливается на тебя как снег на голову. Вчера ты молодая, а сегодня раз — и твоя грудь и кожа обвисли, и приходится напяливать резиновый бандаж. Но ты ещё не знаешь, что ты старуха. Видно, конечно, когда в зеркало смотришь… Иногда я пугаюсь чуть не до смерти. Шея будто гофрированной бумагой обтянута, и столько морщин, что ничего нельзя поделать. Ой, у меня было какое-то средство от морщин, от «Эйвона», но оно действует не дольше часа, а потом все опять становится как прежде. Ну, я и решила: хватит, в конце концов, себя дурачить. Даже с лицом теперь ничего не делаю, только лосьона чуть-чуть и брови подвожу, чтобы понятно было, что у меня брови есть, а то они белые теперь. Да ещё эти пятна на руках из-за печени.
Она посмотрела на свои руки и засмеялась:
— И откуда только это берется? Даже фотографироваться я уже слишком стара. Фрэнсис хотел щелкнуть нас с миссис Отис, но я спряталась. Сказала, что фотоаппарат из-за меня сломается.
Эвелин спросила, не бывает ли ей здесь одиноко.
— Ну, иногда бывает. Конечно, ведь мои-то все поумирали уже… Изредка заходит кто-нибудь из церкви навестить, но это только «здравствуй и прощай». Да, так оно и бывает — здравствуй и прощай.
Иногда смотрю на фотографии Клео, Альберта и думаю, как они там… и вспоминаю свою жизнь. — Она улыбнулась Эвелин. — Этим вот и живу, милочка, — воспоминаниями о том, что когда-то было моей жизнью.
КАФЕ «ПОЛУСТАНОК»
Полустанок, штат Алабама18 ноября 1940 г.
Культяшка играл в своей комнате — стрелял из пистолета резиновыми шариками по картонным дроздам. Руфь что-то писала, и тут влетает Иджи — она вернулась с очередной сумасшедшей рыбалки клуба «Маринованный огурец».
От радости Культяшка прыгнул ей на шею, едва не сбив с ног. Руфь тоже обрадовалась: она всегда беспокоилась, если Иджи уезжала на неделю или больше, особенно когда дело касалось реки и Евы Бейтс.
Культяшка побежал на кухню и тут же вернулся.
— А где же рыба?
— Понимаешь, Культяшка, — сказала Иджи, — дело было так. Рыбу мы, конечно, поймали, но она оказалась такая здоровенная, что мы не смогли вытащить её из воды. Мы её сфотографировали, и одна только фотография весила целых двадцать фунтов.
— Ой, тетя Иджи, да не поймали вы никакой рыбы!
В это время послышался голос:
— Ау-у! Это мы с Альбертом к вам в гости пришли… — И в комнате появились высокая симпатичная женщина с волосами, закрученными узлом на затылке, и умственно отсталый мальчик примерно одного с Культяшкой возраста.
Они зашли на чашечку кофе, как, впрочем, делали каждый день последние десять лет, и всегда им были рады.
— Привет, — сказала Иджи. — Как делишки?
— Прекрасно, — ответила Нинни и села. — А вы, девочки, как?
— Знаешь, Нинни, мы хотели поесть на ужин рыбки, но, видно, она решила не клевать на эту удочку. — Руфь засмеялась. — Ничего не поделаешь, придется поужинать фотографией.
Нинни огорчилась:
— Ну-у, Иджи, а я-то мечтала о жирной зубатке. Люблю хорошую рыбу. Стыдно сказать, я ведь только один раз её и пробовала.
— Нинни, — сказала Иджи, — зубатка не клюет посреди зимы.
— Нет? Надо же! А я почему-то думала, что зимой рыбы так же хотят есть, как и летом.
— Действительно, Иджи, почему они не клюют зимой? — спросила Руфь.
— Ну только не потому, что есть не хотят. Вообще-то это зависит от температуры червя. Зубатка, даже самая голодная, не станет глотать холодного червя.
Руфь посмотрела на Иджи и покачала головой, в очередной раз удивляясь её фантазии.
Но Нинни сказала:
— Логично. Я, например, сама терпеть не могу холодную еду. Но мне кажется, даже если ты подогреешь этих червяков, прежде чем на крючок насадить, они все равно остынут, пока опустятся на дно реки, правильно я говорю? Кстати, о холоде. Как зима-то разошлась! У вас тут холодина, как в подземелье.
Альберт с Культяшкой стреляли по картонным дроздам, а Нинни пила кофе. Вдруг она сказала:
— Культяшка, приходи к нам пострелять по дроздам, которые сидят у меня на телефонных проводах. Нет, я не хочу, чтобы ты их убивал, просто припугни, и все… А то они своими лапками подслушивают мои разговоры.
Руфь, обожавшая Нинни, спросила:
— Ты это всерьез, Нинни?
— А как же, милая, это ведь Клео сказал.
«СЛЭГТАУН НЬЮС»
Бирмингемская газета для цветных мистера Милтона Джеймса19 ноября 1940 г.
ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА
МОШЕННИЦА УШЛА, ПРИХВАТИВ 50 ДОЛЛАРОВ
Миссис Салли Джинкс, проживающая по адресу Хауэлл-стрит, 68 — С, вчера вечером заявила в полиции, что стала жертвой мошенничества. Миссис Джинкс сказала, что женщина, назвавшая себя сестрой Белл, пришла к ней в дом и каким-то образом убедила её завернуть пятидесятидолларовую купюру в салфетку, положить в сундук и не трогать сверток четыре часа. Когда салфетку развернули, денег не оказалось.Супруги Робинсон передают своим друзьям, что потеряли друг к другу всякий интерес.
НАШИ УЛИЦЫ ОСИРОТЕЛИ
Появилось ощущение, что Восьмой авеню чего-то недостает.Артису О.Пиви, чья слава гремела по всему городу, видимо, крепко пришелся по душе «Город на ветрах»[27]. Женская часть населения наверняка будет по нему страшно скучать.
До нас дошли сведения, что мисс Хелен Рейд пришлось вызвать полицию: в её дом поздно ночью пытался проникнуть взломщик и причинить ей телесные повреждения… Прибывшая полиция обнаружила мужчину, который прятался в подвале со штуковиной, которой колют лед, и уверял, что он всего лишь разносит лед по домам.
Не тот ли это самый мистер Шепард, который в прошлом году ухаживал за мисс Рейд?
…Клуб «Эсквайр» готовится к ежегодной встрече своих членов, где они обычно отрываются по полной программе.
МУЗЫКАЛЬНЫЕ НОВИНКИ
Гвоздь сезона, «Афро-американская фантазия» Эллингтона, привлекла всеобщее внимание. Пианист в «Креоле» сбацал буги-вуги, которые звучали несколько странно, но эффект был потрясающий.ДЕСЯТАЯ АВЕНЮ
Чикаго, штат Иллинойс20 ноября 1940 г.
В Чикаго шел дождь. Артис О.Пиви бежал по улице. Увидев надпись «Дары моря. Жареная рыба за 35 центов», он юркнул под навес. Через дорогу, в «Альгамбре», шли «Удачливые воры» и «Империя гангстеров». Он и сам чувствовал себя беглецом, уехав так далеко от дома, чтобы спрятаться от некой дамочки по имени Электра Грини.
Артис стоял под навесом, курил «Честерфилд» и размышлял о суете жизни. Его мать как-то сказала, что, когда у неё дурное настроение, ей достаточно подумать о дорогом Иисусе, чтобы воспрянуть духом.
Однако не мысль об Иисусе подняла настроение Артису, а вполне земная чернокожая красотка с пухлыми губами и на высоких каблуках. У Артиса сразу воспрял не только дух, но и кое-что ещё к большому удовольствию вышеназванной. В этом и была главная проблема его жизни: слишком уж часто он влюблялся, и слишком безрассудно.
Он то и дело ввязывался в опасные игры, в результате которых на сцене появлялся муж возлюбленной, поскольку Артис ни в чем не знал границ. Любое существо женского пола, попав ему на глаза, тотчас становилось его собственностью. Он плевать хотел на чужие территориальные права, поэтому нередко ощупывал свое тело, проверяя, нет ли там ножевых ран, и не переломаны ли кости, и очень часто искомое находилось. Застукав Артиса с неподходящей женщиной и в неподходящий момент, одна бронзокожая амазонка пырнула его штопором. После этого происшествия, в результате которого у него остался шрам на, как бы это сказать, интересном месте, Артис стал более осмотрительным. Теперь он опасался морочить голову женщинам, которые превосходили его калибром. И тем не менее он оставался сердцеедом. И слишком многие искали его этим вечером. Маленький, худой и темнокожий до синевы, он стал источником множества неприятностей для представительниц противоположного пола. Одна крошка даже умудрилась выпить банку лака для пола и запить его кружкой хлоракса, пытаясь уйти из мира, в котором существовал Артис. Она выжила, проклиная ядовитую гадость, навсегда испортившую ей цвет лица, а он с тех пор боялся выходить на улицу, так как она иногда подкрадывалась сзади и что есть мочи била его по голове сумочкой, набитой камнями.
Но с Электрой Грини дела обстояли куда серьезней, это вам не сумочка с камнями. У неё был пистолет 38-го калибра, мало того, она умела с ним обращаться и, убедившись в его измене, грозила расправиться с его мужским достоинством. А изменил он ей не один раз, а восемь, если уж быть точным, с мисс Делилой Вудс, её заклятой врагиней, которая тоже поспешила убраться из города.
Артис стоял под навесом, и ему было до того тошно, что смерть казалась избавлением. Он скучал по Бирмингему и хотел только одного: вернуться.
Каждый день до того, как он в спешке покинул Бирмингем, Артис садился в свой двухцветный, голубой с белым, «шевроле» и ездил на Красную гору любоваться закатом. Оттуда он смотрел вниз, на чугунолитейные заводы, на их башнеподобные трубы, извергавшие рыжий дым, который стелился до самого Теннеси. В этот час, когда небо было окрашено красно-пурпурными отсветами заводов, когда неоновые огни, подмигивая и приплясывая, струились по центральным улицам к Слэгтауну, город казался Артису самым прекрасным местом на земле.
Бирмингем — город, который во времена Великой депрессии Рузвельт назвал «самым пострадавшим городом Соединенных Штатов», где люди доходили до последнего края нищеты: Артис знал человека, который давал стрелять в себя за деньги, и девчонку, которая три дня вымачивала ноги в рассоле с уксусом, чтобы выиграть танцевальный марафон… Этот город с самым низким доходом на душу населения прослыл самым веселым и самым зрелищным местом Юга.
Бирмингем — город с самым высоким уровнем неграмотности и венерических заболеваний, но с самым большим количеством воскресных школ среди всех городов Америки… Город, где по улицам разъезжали грузовики, развозившие белье из прачечной, с надписью на борту «Мы стираем только для белых» и где темнокожие горожане ездили в трамваях за деревянным барьером с табличкой «Для цветных» и поднимались в многоэтажных универсамах на грузовых лифтах.
Бирмингем — южная столица наемных убийц, где только в 1931-м был убит 131 человек…
Все это так, и тем не менее Артис любил свой Бирмингем истовой любовью — от южной его границы до северной. Он любил его в любое время года: промозглой дождливой зимой, когда красная глина сползает с холмов и растекается по улицам, и душным зеленым летом, когда виноградники покрывают склоны гор и обвивают деревья и телеграфные столбы, а воздух становится тяжелым и влажным от ароматов гортензий и барбекю. Он изъездил вдоль и поперек всю страну от Чикаго до Детройта и от Саванны до Чарльстона и Нью — Йорка, но каждый раз, когда он возвращался в Бирмингем, его переполняло счастье. Если и есть на свете такая штука, как абсолютное счастье, то это ощущение, что ты — в правильном месте. И когда Артис приезжал в Бирмингем, он был абсолютно счастлив.
И вот сегодня он принял решение: пора двигаться к дому. Потому что ему легче умереть, чем прожить без Бирмингема. Он скучал по этому городу так, как большинство мужчин скучают по своим женам. А именно женой и рассчитывала стать ему мисс Электра Грини — если, конечно, оставит его в живых.
Когда он проходил мимо бара «Флейта и барабан», кто-то запустил по музыкальному автомату песенку:
Дорога на Юг ведет до Бирмингама,
А Юг, мой друг, в штате Алабама.
А в Алабаме все танцуют джаз —
Ночи напролет, и так за часом час.
И все сюда едут, все сюда идут,
Потому что джаз — он вот он, тут!
О южный, нежный джаз, он в сердце твоем,
Он в твоих глазах сияет тихим огнем.
Здесь тебя примут, ты здесь ко двору.
Приходи, парень, и слушай игру.
Давай к нам, парень! Живи без тревог…
Давай к нам, парень, не жалей ног!
Здесь танцуют ночью и днем —
В городе, в городе моем.
«СЛЭГТАУН НЬЮС»
ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА
25 ноября 1950 г.ИЗВЕСТНЫЙ БИРМИНГЕМСКИЙ ХОЛОСТЯК ЖЕНИТСЯ
Мисс Электра Грини, дочь миссис и мистера Р.С. Грини, стала очаровательной невестой мистера Артиса О.Пиви, сына миссис и мистера Джорджа Пиви из Полустанка, штат Алабама.Церемонию венчания провел доктор Джон У.Никсон, пастор Первой конгрессиональной церкви, на органе играл мистер Льюис Джонс.
Сияющая невеста
На обворожительной невесте был ансамбль в нежно-зеленых тонах, отделанный мехом норки, и украшения из янтаря. В довершение к этому представьте коричневую фетровую шляпку, коричневые же перчатки и туфельки и приколотый к корсажу букет диких лилий.
Мисс Озорная Птичка Пиви, сестра жениха, потрясла всех платьем из шерстяного крепа цвета винограда с присборенным лифом, ожерельем из разноцветного бисера, светло-вишневыми перчатками и туфлями.
Свадебный прием
Сразу после венчания состоялся свадебный прием, который проходил в доме миссис Лулу Баттерфорк, преуспевающего косметолога, а также специалиста в парикмахерском искусстве.
Несколько известных всем бирмингемцев пили свадебный пунш, ели мороженое и пирожные и с благоговением вели подсчет бесчисленных шикарных подарков, преподнесенных молодым.
В понедельник пятого октября, в 11 вечера, свадебный прием завершился танцами, распорядительницей которых была миссис Тонсиль Робинсон.
Грандиозное событие было с блеском отпраздновано в кафе «Маленький Савой», украшенном по этому случаю с рождественской пышностью. Длинный стол ломился от яств и всевозможных напитков. Перед ужином из семи блюд (на горячее подали цыплят) гостям предложили аперитив, а в заключение — кофе и десерт.
Новобрачные будут жить в доме невесты на Фаунтейн-авеню.
СУПЕРМАРКЕТ «ПИГЛИ-УИГЛИ»
Бирмингем, штат Алабама19 мая 1986 г.
Прошло девять невыносимо долгих, трудных дней с тех пор, как Эвелин села на диету, но сегодня она проснулась абсолютно счастливая. Ей казалось, что она стала хозяйкой своей жизни, что она высокая, стройная, гибкая, как тростинка и движется с грацией балерины. Эти девять дней она преодолевала как гору и теперь чувствовала себя так, будто достигла вершины. Теперь она твердо знала, что отныне будет есть только свежую, здоровую пищу — она и сама сейчас чувствовала себя свежей и здоровой.
Войдя в супермаркет, она быстро проскочила мимо тортов и пирожных, мимо всех сортов белого хлеба, мимо отдела со всевозможными сластями, — здесь она обычно простаивала дольше всего, — и прямиком направилась в мясной отдел, где заказала цыплячьи грудки без кожи. Потом пошла в отдел овощей и фруктов, куда раньше заглядывала только за картошкой, и взяла свежие брокколи, а также лимоны и лаймы, чтобы выжать в минеральную воду. Потом задержалась у стойки с журналами и купила «Таун энд кантри» со статьей о Палм-Бич, после чего направилась к кассе, где с ней поздоровалась молодая кассирша:
— Здравствуйте, миссис Коуч, как поживаете?
— Прекрасно, Мозелл, а ты как?
— Хорошо. — Мозелл подсчитала сумму. — Вы нынче потрясающе выглядите, миссис Коуч.
— Спасибо. Я и чувствую себя прекрасно.
— Ну, счастливо вам.
— Спасибо. И тебе тоже.
Когда Эвелин подошла к выходу, какой-то парень в грязной футболке и джинсах, со злыми глазами и наглым ртом, протиснулся в дверь с надписью «Только для выхода» и толкнул её. Будучи в приятном расположении духа, она пробормотала себе под нос: «Настоящий джентльмен, ничего не скажешь».