Страница:
Озорная Птичка уже месяц как болела. Доктор Хэдли поставил диагноз: пневмония, и сказал, что если не заставить её поесть, он не берется утверждать, что девочка проживет до конца следующей недели.
Большой Джордж стоял над кроваткой дочери с нетронутой тарелкой овсянки. «Ну, пожалуйста, съешь ложечку за папу, а! Одну малюсенькую ложечку за своего папу, детка! Ну чего ты хочешь? Хочешь, папа принесет тебе сахарного котика?»
Озорная Птичка, которая в свои шесть лет весила всего тридцать фунтов, лежала безразличная ко всему на свете, с погасшими глазами и качала головой.
— Хочешь, мама сделает тебе печенье? — спрашивала её Онзелла. — Хочешь печенье с медом, деточка?
— Нет.
— Миз Иджи пришла к тебе, и миз Руфь. Смотри, какую вкуснятину принесли. Ну съешь кусочек.
Девочка отвернулась к стене, на которой висели фотографии из журналов, и что-то буркнула.
— Что, деточка? — наклонилась к ней Онзелла. — Ты говоришь, что хочешь печенье?
Озорная Птичка еле слышно сказала:
— Я хочу миз Фэнси.
Онзелла отвернулась, пряча слезы.
— Ну вот, видите, миз Руфь? Она вбила себе в голову, что хочет поехать посмотреть эту слониху, и больше ничего не желает. Говорит, что не станет кушать, пока не увидит её.
Иджи с Большим Джорджем вышли на крыльцо и сели на потрепанные зеленые раскладные стулья. Большой Джордж смотрел в сад невидящим взглядом.
— Миз Иджи, я не могу допустить, чтобы моя девочка умерла, не увидав эту слониху.
— Джордж, ты же знаешь, нельзя тебе сейчас в парк Эйвондейл. Там только на прошлой неделе ку-клукс-клан устроил очередное сборище. Они тебе башку снесут, как только ты ступишь за ворота.
Большой Джордж помолчал немного и сказал:
— Ну что ж, тогда им придется снести мою башку, потому что я лучше буду мертвый в земле лежать, лишь бы не видеть, как моя девочка мучается.
Иджи знала, что это не пустые слова. Этот огромный мужчина, который мог поднять и унести здоровенную свинью, так нежно и трогательно любил свою дочку, что, если Онзелле случалось шлепать её, не выдерживал и убегал из дому. А когда он под вечер возвращался с работы, Озорная Птичка бросалась к нему, карабкалась, словно по дереву, и обнимала за шею. Она могла обмотать его вокруг своего мизинца, словно ленту новогоднего серпантина.
В этом году он мотался на трамвае в Бирмингем только ради того, чтобы купить ей пасхальное белоснежное платье и туфельки. Утром на Пасху Онзелла заплела кучеряшки Озорной Птички в маленькие косички и повязала белые банты. Сипси, увидев девочку в этом наряде, расхохоталась и сказала, что она похожа на муху, попавшую в кувшин молока. Но Большого Джорджа совсем не беспокоило, что дочка у него черная, как полуночное небо, и что у неё курчавые волосы. Он взял её с собой в церковь и посадил на колени, будто она — принцесса Маргарет Роуз[23].
Поэтому чем хуже становилось Озорной Птичке, тем больше Иджи волновалась за Большого Джорджа: он мог Бог знает что натворить ради своей крошки.
Прошло два дня. После ливня было холодно и сыро. Культяшка возвращался из школы по рельсам, вдыхая дым сырых сосновых дров, валивший из труб ближайших домов. На нем были коричневые вельветовые брюки и видавшая виды кожаная куртка. И все же он продрог до костей.
Добравшись наконец до кафе, он уселся на кухне перед печкой. Уши, отогреваясь, горели огнем.
— Милый, ну почему ты не надел шапку? — укоряла его Руфь.
— Забыл.
— Ты же не хочешь заболеть, правда?
— Нет.
Он обрадовался, увидев Иджи. Она подошла к шкафу и, надевая пальто, спросила, не хочет ли он прокатиться с ней и Смоки до Бирмингема, им надо попасть в парк Эйвондейл. Он подскочил как ужаленный.
— Еще как хочу!
— Тогда пошли.
Руфь возмутилась:
— Минуточку! А уроки?
— Нам совсем немного задали.
— Если я тебя отпущу, ты обещаешь мне все сделать, когда вернешься?
— Да, мама.
— Иджи, вы ведь только туда и обратно?
— Конечно. Мне надо всего лишь поговорить там с одним человеком.
— Ну ладно. А шапку-то, Культяшка!
Но он уже выбегал из дверей.
— Пока, мам!
Руфь сунула его шапку Иджи.
— Постарайтесь вернуться до темноты.
— Обязательно вернемся. Не скучай.
Они сели в машину и поехали в Бирмингем. В двенадцать ночи Руфь уже места себе не находила, как вдруг раздался телефонный звонок. Руфь схватила трубку: это был Смоки. Он выпалил:
«Не волнуйтесь, мисс Руфь, с нами все в порядке», — и повесил трубку прежде, чем Руфь успела хоть слово сказать.
В пять сорок пять утра Руфь помогала Сипси готовить завтрак для первых посетителей. Онзеллы не было, она осталась дома с Озорной Птичкой, которой стало хуже. Руфь вся изнервничалась: Культяшка, Иджи и Смоки до сих пор не вернулись.
— Да приедет она, — успокаивала её Сипси. — Она же вечно так, удерет, и нету её. Она не допустит, чтобы с мальчиком что-то случилось.
Через час Грэди Килгор с друзьями, которые зашли выпить кофе, услышали звук трубы. Затем вдалеке все громче и громче затренькали рождественские колокольчики. Все бросились к окну и застыли, не веря своим глазам.
По соседству, в салоне красоты, Опал, которая только что вылила чашку зеленого шампуня на голову клиентки, выглянула в окно и завизжала, чуть не до смерти напугав бедную Бидди Луис Отис.
Мисс Фэнси, вся разряженная, в кожаных браслетах на щиколотках, со всеми своими колокольчиками, с ярко-красным плюмажем, прошествовала мимо кафе, покачивая хоботом. Она направлялась в Трутвилль.
Сипси, выйдя из кухни и увидев в окне огромное животное, мгновенно спряталась в ванной и заперла за собой дверь.
Через секунду в кафе ворвался Культяшка.
— Мам! Ма-ма-а! Выходи! — И выскочил обратно, таща за руку Руфь.
Пока мисс Фэнси шла по Трутвиллю, поднимая красную пыль, двери всех домов распахивались, а воздух наполнялся восторженными воплями ребятишек. Изумленные родители, кое-кто ещё в ночной рубашке или пижаме, а то и с бигуди в волосах, стояли в дверях, потеряв дар речи.
Дж. У. Молдуотер, хозяин мисс Фэнси, шел рядом со слонихой. Весь прошлый вечер он сражался с бутылкой виски и, судя но всему, потерпел поражение. Сейчас ему хотелось только одного: чтобы дети, которые носились вокруг него и прыгали, словно мексиканская фасоль на сковородке, вели себя чуть-чуть потише. Он повернул голову к Иджи, которая шла рядом, и спросил:
— Ну где она живет-то?
— Я покажу.
Онзелла как была, в фартуке, выбежала из дома и завопила, зовя Большого Джорджа. Он вышел с заднего двора, где колол дрова, с топором в руках и остолбенел. Потом взглянул на Иджи и сказал ласково:
— Спасибо, миз Иджи. Спасибо вам.
Положив топор, он вошел в дом и осторожно закутал девочку в лоскутное одеяло.
— Тебя там ждут. Кто-то очень долго шел пешком от самого Бирмингема, чтобы увидеть тебя, детка. — И вынес её на крыльцо.
Когда они появились на крыльце, Дж.У. Молдуотер подтолкнул тросточкой свою морщинистую подружку, и старая цирковая артистка села на задние ноги и громко затрубила, приветствуя Озорную Птичку. Глаза девочки вспыхнули и от изумления стали круглыми.
— Ой, это же миз Фэнси, пап? Это ведь сама миз Фэнси!
Руфь, взяв Онзеллу за руку, смотрела, как дрессировщик, мрачный с похмелья, подвел слониху к ступеням крыльца. Он протянул Озорной Птичке пакетик с орешками и сказал:
— Можешь покормить её, если хочешь.
Самое большое, на что отважился Билли, это высунуть нос в окошко. Остальные дети держались на почтительном расстоянии, не решаясь приблизиться к этому громадному серому животному размером с дом. Но Озорная Птичка совсем не боялась и скормила слонихе все орешки, один за другим. Она разговаривала с мисс Фэнси как с подружкой и рассказала, сколько ей лет и в каком она учится классе.
Мисс Фэнси мигала глазками и, казалось, внимательно слушала. Она по одному брала орешки из руки девочки и делала это куда осторожнее, чем элегантная дама в перчатках взяла бы с прилавка монетку в десять центов.
Минут через двадцать Озорная Птичка помахала на прощание слонихе, и Дж.У. Молдуотер отправился в бесконечно длинный обратный путь. Он дал себе клятву больше не брать в рот спиртного и никогда, никогда не садиться играть в покер с незнакомыми людьми.
Озорная Птичка вернулась в дом и съела три печенья с медом.
Спустя две недели после того, как Руфь Джемисон вернулась домой, чтобы выйти замуж, Иджи приехала в Валдосту и остановила машину на главной улице перед редакцией газеты, рядом с парикмахерской. Примерно через час она вышла из машины и отправилась в бакалейный магазин на углу, который мало чем отличался от лавки её отца, разве что был немного больше, с дощатым полом и высокими потолками.
Иджи походила по магазину, оглядела товары, стоявшие на полках. Лысый человек в белом фартуке спросил:
— Чем могу быть полезен, мисс? Вы что-нибудь хотите?
Иджи ответила, что купила бы немного подсоленных крекеров и пару ломтиков сыра, выставленного на витрине. Пока он нарезал сыр, Иджи сказала:
— А вы случайно не в курсе, Фрэнк Беннет сегодня в городе?
— Кто?
— Фрэнк Беннет.
— А-а, Фрэнк. Нет, он обычно по средам сюда приезжает, в банк, а иногда в парикмахерскую, вон ту, через дорогу. Вы хотите его повидать?
— Да нет, я его и не знаю. Просто интересно, как он выглядит.
— Кто?
— Фрэнк Беннет.
Хозяин протянул Иджи крекеры и сыр.
— Не хотите купить чего-нибудь запить крекеры?
— Да нет, пожалуй.
Он взял у неё деньги.
— Как он выглядит, говорите? Я даже не знаю, что вам сказать. Как все, наверно. Большой такой, черные волосы, голубые глаза… И ещё один глаз у него стеклянный.
— Стеклянный?
— Да, он потерял глаз во время войны. Если бы не это, наверно, был бы симпатичным малым.
— А сколько ему лет?
— Думаю, года тридцать четыре — тридцать пять, где-то так примерно. Папаша оставил ему около восьмисот акров земли неподалеку от города, так что он теперь редко тут показывается.
— А он хороший человек? В смысле, его вообще любят?
— Фрэнка-то? Наверно. А почему вы спрашиваете?
— Да так просто. Моя двоюродная сестра обручена с ним, вот я и интересуюсь.
— Значит, Руфь ваша двоюродная сестра? Вот кто человек замечательный. Вот кого все любят. Я знаю её с тех пор, когда она ещё под стол пешком ходила. Такая всегда вежливая. Она учит мою внучку в воскресной школе. Стало быть, вы к ней приехали?
Иджи сменила тему.
— Думаю, мне все-таки надо что-нибудь купить запить эти крекеры.
— Непременно. Молока, может?
— Нет, молоко я не люблю.
— Холодненького чего-нибудь?
— А клубничная газировка у вас есть?
— Конечно.
— Тогда дайте стаканчик.
Он пошел к бару и принес ей воду.
— Мы тут все радуемся, что Руфь собралась-таки за Фрэнка выйти. Им с матерью тяжело приходится после смерти отца. В прошлом году прихожане нашей церкви пытались предложить ей помощь, но она не взяла ни цента. Гордая. Но мне не хочется сплетничать о Руфи. Значит, вы остановились у них?
— Нет, я их ещё не видела.
— А вы знаете, где их дом-то? Это всего в двух кварталах отсюда, могу проводить, если пожелаете. Она в курсе, что вы должны приехать?
— Нет, не беспокойтесь. Честно говоря, мистер, было бы лучше, если бы они вообще не знали, что я тут была. Я просто мимо проезжала по делам, продаю кое-что для компании «Роузбад парфюм».
— Да ну?
— Ага. Мне ещё кой-куда надо заехать, так что я, пожалуй, пойду. Я просто хотела убедиться, что этот Фрэнк нормальный парень. Думаю, ей лучше не знать, что родственники за неё беспокоятся. Расстроится еще. Скажу её тетке с дядей, это родичи мои, что у Руфи все в порядке. Мы прямо на свадьбу приедем, а то ей может не понравиться, что мы тут ходим да выспрашиваем. В общем, поеду я, спасибо,
И странная девушка, одетая в комбинезон железнодорожного рабочего, выскочила из магазина.
Хозяин крикнул ей вслед:
— Эй! Вы же воду не допили!
Невеста — дочь миссис Элизабет Джемисон и покойного преподобного Чарльза Джемисона. Бывшая мисс Джемисон с отличием окончила школу в Валдосте и посещала Баптистскую семинарию для девушек в Огасте. Теперь она — всем известный и уважаемый работник местной церкви. Жених, мистер Фрэнк Корли Беннет, тоже закончил школу в Валдосте и отслужил четыре года в вооруженных силах, где получил ранение и был награжден медалью «Пурпурное сердце»[24].
После двухнедельного медового месяца в Таллула-фолз, штат Джорджия, молодые поедут в дом жениха, который находится в двух милях к югу от города, и миссис Беннет вернется к преподавательской деятельности в воскресной школе.
Рано утром в день свадьбы Руфи Иджи одолжила у Джулиана машину и с семи часов сидела в ней напротив баптистской церкви на другой стороне улицы. Через четыре часа она увидела, как Руфь с матерью вошли в боковую дверь церкви. В свадебном платье Руфь была просто красавица.
Чуть позже подъехал Фрэнк Беннет с братом. Иджи сидела и смотрела, как один за другим входят гости, заполняя церковь. Когда привратник в белых перчатках закрыл двери, сердце её оборвалось. А когда она услышала звуки свадебного марша, ей стало совсем плохо.
С шести утра Иджи успела прикончить бутылку дешевого ржаного виски, и, прежде чем невеста произнесла «согласна», все посетители церкви принялись гадать, кто это так настырно сигналит на улице.
Через минуту Иджи услышала, как орган снова заиграл марш, двери церкви распахнулись, и Руфь с Фрэнком, смеясь, сбежали по ступеням. Их поздравляли, кидали под ноги горсти риса. Молодые сели на заднее сиденье ожидавшей их машины и поехали.
Иджи снова просигналила. Руфь оглянулась, но так и не увидела, кто это гудит: машина уже свернула за угол.
Всю дорогу до Алабамы Иджи выворачивало наизнанку.
30 марта 1986 г .
Утром в день Пасхи Эд Коуч забрал Большую Маму из приюта, и она провела с ними весь день. Эвелин хотела пригласить и миссис Тредгуд, но Эд сказал, что это может огорчить его мать, а Господь знает, как мы этого не хотим, потому что она может отказаться ехать назад. Посему Эвелин наготовила гору вкусностей на троих, и после обеда Эд с матерью отправились в гостиную смотреть до вечера телевизор.
Эвелин хотела поехать с ними обратно в приют, чтобы повидать миссис Тредгуд, но, когда они уже стояли в дверях, ей позвонил сын, а поскольку Большая Мама была уже одета и в полной боевой готовности, Эвелин пришлось сказать, чтобы отправлялись без нее.
В результате она не видела подругу целых две недели, и, когда они наконец-то увиделись, Эвелин ждал сюрприз…
— Я ходила в наш салон красоты и сделала перед праздником прическу. Вам нравится?
Эвелин не знала, что и ответить: кто-то умудрился покрасить волосы миссис Тредгуд в ярко-розовый цвет.
— Ну, как вам сказать…
— Мне всегда хотелось хорошо выглядеть на Пасху.
Эвелин села и улыбнулась, стараясь сделать вид, что все в порядке. Подумаешь, цвет как цвет, ничего особенного.
— Миссис Тредгуд, дорогая, а кто вас красил?
Миссис Тредгуд сказала:
— Вы не поверите, но это была студентка косметического колледжа из Бирмингема. Они иногда приезжают сюда и стригут нас бесплатно, для практики. А эта была такая маленькая, худенькая и так старалась, что я не удержалась и дала ей на чай пятьдесят центов. Ну сами посудите, где тебе ещё вымоют голову, покрасят и уложат за пятьдесят центов?
Эвелин удивилась:
— Сколько же лет было этой девушке?
— Нет, это была не девушка, а вполне взрослая женщина, только маленькая очень. Ей даже пришлось подставить табуретку, чтобы она могла управиться с моими волосами. Я бы сказала, что, будь она ещё дюйма на два ниже, её вполне можно было назвать лилипуткой. Мне, конечно, это не кажется недостатком, я люблю лилипутов… Интересно, а что случилось с тем карликом, который продавал сигареты?
— Где продавал?
— По радио и по телевидению. Его всегда наряжали в костюм посыльного, и он рекламировал сигареты «Филипп Моррис». Да вы должны помнить!
— Да, что-то такое припоминаю…
— Ой, я по нему просто с ума сходила! Мне всегда хотелось, чтобы он приехал к нам в Полустанок, я бы тогда посадила его на коленки, и мы бы поиграли.
Эвелин привезла крашеные яйца, сладкую кукурузу и шоколадки и предложила миссис Тредгуд отпраздновать Пасху — раз уж они не смогли это сделать на прошлой неделе. Миссис Тредгуд согласилась: замечательно, сладкая кукуруза — её любимое блюдо, только она любит сначала откусывать белые верхушки, а остальное оставляет на потом.
— Ах, Эвелин, как жалко, что вас не было здесь на Пасху. Сестрички везде прятали яйца, и мы тоже прятали их в карманах и в комнатах. А потом приехали из Вудлона третьеклашки, такие замечательные малыши, вы бы видели! Шныряли тут как мыши, носились по лестницам вверх-вниз. Ох и повеселились они! А для здешних стариков это просто бальзам на душу, некоторые ведь просто до смерти хотят с ребятней повозиться. Все как-то приободрились. Знаете, старикам иногда нужно с детьми общаться, — понизив голос, сказала она. — Для поднятия духа. Тут есть несколько совсем древних старушенций, которые целыми днями сидят в своих инвалидных креслах, скрюченные как не знаю что. Так медсестры иногда сунут им куклу — и прямо чудо какое-то: старухи выпрямляются и качают, качают этих кукол, как заведенные. Думают, это их собственный ребеночек. И угадайте, кто ещё на Пасху сюда приезжал?
— Кто?
— Та девушка с телевидения, что про погоду рассказывает. Не помню, как её зовут, но она очень известная.
— Наверно, это интересно…
— Еще бы. Знаете что?
— Что?
— Меня прямо осенило. Ведь в Полустанок ни разу не приезжали известные люди, кроме Франклина Рузвельта и мистера Пегого, бандита, но они были в гробах, так что это не считается. Бедная Дот Уимс, вечно ей не о чем было писать.
— А кто это такой?
Миссис Тредгуд очень удивилась:
— Вы что, не слышали о Франклине Рузвельте?
— Нет, я про мистера Пегого.
— Неужели вы не знаете, кто такой мистер Пегий?
— Пегий? В каком смысле пегий — как пони, что ли?
— Сеймор Пегий! Знаменитый убийца!
— Не припомню. Это, наверно, до меня ещё было.
— Что ж, считайте, вам повезло. Думаю, он был наполовину индеец, а может, итальяшка, но кем бы он ни был, я бы не хотела встретить его в темном переулке, это как пить дать.
Миссис Тредгуд доела сладкую кукурузу и откусила голову шоколадному зайцу. Посмотрела на него:
— Простите, мистер, — потом сказала: — Знаете, Эвелин, я тут, по-моему, единственная, кто праздновал Пасху два раза. Может, это и грех, конечно, но я никому не скажу, если вы обещаете не проболтаться.
28 марта 1940 г.
Иджи возила отряд новичков-скаутов в Бирмингем, в парк Киддилэнд, а потом повела их в театр на спектакль «Я был беглым каторжником», и все остались очень довольны.
Иджи сказала, что южноамериканские охотники за черепами подарили ей настоящую голову, сухую и сморщенную, — если кому угодно полюбопытствовать, то она лежит на стойке в кафе.
У нас тут случайно никто не умеет заговаривать храп? Если найдется такой умелец, большая к нему просьба зайти ко мне домой. Моя дражайшая половина Уилбур довел меня до бешенства. Думаю, ему надо спать с собаками, ему самое место на псарне. Тем более что одна из его гончих храпит в точности как он. На днях я ему сказала, что это, должно быть, у них фамильное. Ха-ха!
Снова подскочила награда за поимку Железнодорожного Билла. Некоторые считают, что он из здешних. Но кто же скрывается под этим прозвищем? Я уже готова подозревать даже Уилбура, но он слишком ленив для того, чтобы вставать среди ночи.
Клуб любителей лосей объявил Бобби Мальчиком года. Его родителям, миссис Скроггинс и преподобному Скроггинсу, есть чем гордиться.
Дот Уимс
Р. S. Клуб «Маринованный огурец» ездил всем составом на рыбалку, и моя дражайшая половина Уилбур вернулся, как всегда, без единой рыбки, зато с волдырями от крапивы. Разумеется, он считает, что во всем виновата Иджи, мол, это она ему такое место присоветовала. Руфь сказала, что Иджи и самой не повезло.
Культяшка лежал у себя в комнате на полу в темноте и слушал радио. Он любовался кольцом, которое приобрел всего за цент: вертел рукой и смотрел, как оно мерцает жутковатым зеленым сиянием.
Мужчина говорил из репродуктора глуховатым голосом: «Продаю семена преступления… горькие плоды… преступникам — бесплатно…» Затем раздался безумный смех: «Ха-ха-ха!!!»
В этот момент вошла Иджи и щелкнула выключателем, напугав его чуть не до смерти.
— Угадай-ка новость, Культяшка! Грэди только что сказал мне строго по секрету, что утром в семь пятнадцать здесь проездом будет мистер Пегий. Его везут кремировать, а в Полустанке делают пересадку.
Культяшка так и подскочил, сердце у него гулко забилось.
— Мистер Пегий? Неужели тот самый мистер Пегий?
— Да, тот самый. Грэди сказал, он тут пробудет всего несколько минут, пока тело не перегрузят на другой поезд. Я бы сходила с тобой, но мне надо везти твою маму в Бирмингем по каким — то там церковным делам. А если хочешь на него глянуть, то Грэди сказал, что там надо быть в полседьмого, и велел никому не трепаться, не то весь город сбежится.
— Хорошо, я никому не скажу.
— И еще, Культяшка, ради всего святого, не проболтайся маме, что это я тебе рассказала.
— Ладно.
Поскольку Культяшка на день рождения получил фотоаппарат, он спросил Иджи, нельзя ли ему будет сфотографировать мистера Пегого.
— Да ты не увидишь ничего, он же в гробу! Хочешь, сфотографируй, если, конечно, разрешат. Только сначала Грэди спроси, слышишь?
— Ага.
Культяшка со всех ног бросился к Пегги, надеясь поразить её потрясающим секретом о мистере Пегом, которого удалось изловить только после долгой и кровопролитной перестрелки в какой-то лачуге на севере Алабамы, при этом были убиты трое полицейских. Его застукали с подружкой по имени Хэйзел. Этот рыжий убийца с железным сердцем собственноручно застрелил одного адвоката в графстве Болдуин. Когда его приговорили к смертной казни, по всей Алабаме на рекламных щитах засветилась бегущая строка: "МИСТЕР ПЕГИЙ ПОЛУЧИЛ БИЛЕТ НА «БОЛЬШУЮ ЖЕЛТУЮ МАМУ».
Большой Желтой Мамой прозвали огромный электрический стул в тюрьме Фолсом, на котором закончили жизнь сотни преступников. Но это был особый случай.
Когда Культяшка добрался до дома мистера Хэдли, доктор, сидя в кресле-качалке перед крыльцом, сказал, что Пегги сейчас на кухне помогает матери мыть посуду. Пришлось ему ждать на заднем дворе. Наконец Пегги вышла, и Культяшка выпалил ей новость, которая, как он и полагал, привела её в полный восторг. Затем он сказал:
— Утром я приду к этому дереву и просигналю тебе вот так… — И он три раза свистнул по-птичьи. — Как услышишь, сразу выходи, но на всякий случай будь готова часам к пяти. Я хочу попасть туда заранее, вдруг поезд придет раньше.
Когда он на следующее утро подошел к её дому, Пегги уже стояла у дерева. Это слегка огорчило его, поскольку идея с птичьим свистом пришлась ему сильно по душе. Он позаимствовал её из только что прочитанной книги «Тайна убийства говорящих воробьев». Кроме того, он всю ночь тренировался, отрабатывая птичий свист, до тех пор, пока Иджи не пригрозила ему смертной казнью, если он не прекратит сию же минуту.
Это во-первых. А во-вторых, поезд не только не пришел раньше, но и опаздывал. Они торчали на станции уже битых три часа. Культяшка успел раз сто зарядить и перезарядить свой фотоаппарат, чтобы убедиться, что он не подведет.
Еще примерно через полчаса большой черный поезд наконец подошел к перрону, злобно свистнул и остановился. Грэди с бригадой из четырех железнодорожников вышли из здания управления маневровыми работами, открыли дверь товарного вагона и спустили огромный ящик из белой сосны, который, по мнению алабамцев, как нельзя лучше подходил для перевозки мистера Пегого.
Поезд снова загудел и отъехал, оставив ящик на грузовой платформе. Железнодорожники отправились подгонять другой поезд, а Грэди остался охранять. В рубашке и штанах цвета хаки, с кожаной кобурой у бедра на широком ремне, он имел весьма внушительный вид.
Заметив Культяшку и Пегги, которые бежали к нему по платформе, он сказал: «Привет, ребятишки», — и пнул ящик.
Большой Джордж стоял над кроваткой дочери с нетронутой тарелкой овсянки. «Ну, пожалуйста, съешь ложечку за папу, а! Одну малюсенькую ложечку за своего папу, детка! Ну чего ты хочешь? Хочешь, папа принесет тебе сахарного котика?»
Озорная Птичка, которая в свои шесть лет весила всего тридцать фунтов, лежала безразличная ко всему на свете, с погасшими глазами и качала головой.
— Хочешь, мама сделает тебе печенье? — спрашивала её Онзелла. — Хочешь печенье с медом, деточка?
— Нет.
— Миз Иджи пришла к тебе, и миз Руфь. Смотри, какую вкуснятину принесли. Ну съешь кусочек.
Девочка отвернулась к стене, на которой висели фотографии из журналов, и что-то буркнула.
— Что, деточка? — наклонилась к ней Онзелла. — Ты говоришь, что хочешь печенье?
Озорная Птичка еле слышно сказала:
— Я хочу миз Фэнси.
Онзелла отвернулась, пряча слезы.
— Ну вот, видите, миз Руфь? Она вбила себе в голову, что хочет поехать посмотреть эту слониху, и больше ничего не желает. Говорит, что не станет кушать, пока не увидит её.
Иджи с Большим Джорджем вышли на крыльцо и сели на потрепанные зеленые раскладные стулья. Большой Джордж смотрел в сад невидящим взглядом.
— Миз Иджи, я не могу допустить, чтобы моя девочка умерла, не увидав эту слониху.
— Джордж, ты же знаешь, нельзя тебе сейчас в парк Эйвондейл. Там только на прошлой неделе ку-клукс-клан устроил очередное сборище. Они тебе башку снесут, как только ты ступишь за ворота.
Большой Джордж помолчал немного и сказал:
— Ну что ж, тогда им придется снести мою башку, потому что я лучше буду мертвый в земле лежать, лишь бы не видеть, как моя девочка мучается.
Иджи знала, что это не пустые слова. Этот огромный мужчина, который мог поднять и унести здоровенную свинью, так нежно и трогательно любил свою дочку, что, если Онзелле случалось шлепать её, не выдерживал и убегал из дому. А когда он под вечер возвращался с работы, Озорная Птичка бросалась к нему, карабкалась, словно по дереву, и обнимала за шею. Она могла обмотать его вокруг своего мизинца, словно ленту новогоднего серпантина.
В этом году он мотался на трамвае в Бирмингем только ради того, чтобы купить ей пасхальное белоснежное платье и туфельки. Утром на Пасху Онзелла заплела кучеряшки Озорной Птички в маленькие косички и повязала белые банты. Сипси, увидев девочку в этом наряде, расхохоталась и сказала, что она похожа на муху, попавшую в кувшин молока. Но Большого Джорджа совсем не беспокоило, что дочка у него черная, как полуночное небо, и что у неё курчавые волосы. Он взял её с собой в церковь и посадил на колени, будто она — принцесса Маргарет Роуз[23].
Поэтому чем хуже становилось Озорной Птичке, тем больше Иджи волновалась за Большого Джорджа: он мог Бог знает что натворить ради своей крошки.
Прошло два дня. После ливня было холодно и сыро. Культяшка возвращался из школы по рельсам, вдыхая дым сырых сосновых дров, валивший из труб ближайших домов. На нем были коричневые вельветовые брюки и видавшая виды кожаная куртка. И все же он продрог до костей.
Добравшись наконец до кафе, он уселся на кухне перед печкой. Уши, отогреваясь, горели огнем.
— Милый, ну почему ты не надел шапку? — укоряла его Руфь.
— Забыл.
— Ты же не хочешь заболеть, правда?
— Нет.
Он обрадовался, увидев Иджи. Она подошла к шкафу и, надевая пальто, спросила, не хочет ли он прокатиться с ней и Смоки до Бирмингема, им надо попасть в парк Эйвондейл. Он подскочил как ужаленный.
— Еще как хочу!
— Тогда пошли.
Руфь возмутилась:
— Минуточку! А уроки?
— Нам совсем немного задали.
— Если я тебя отпущу, ты обещаешь мне все сделать, когда вернешься?
— Да, мама.
— Иджи, вы ведь только туда и обратно?
— Конечно. Мне надо всего лишь поговорить там с одним человеком.
— Ну ладно. А шапку-то, Культяшка!
Но он уже выбегал из дверей.
— Пока, мам!
Руфь сунула его шапку Иджи.
— Постарайтесь вернуться до темноты.
— Обязательно вернемся. Не скучай.
Они сели в машину и поехали в Бирмингем. В двенадцать ночи Руфь уже места себе не находила, как вдруг раздался телефонный звонок. Руфь схватила трубку: это был Смоки. Он выпалил:
«Не волнуйтесь, мисс Руфь, с нами все в порядке», — и повесил трубку прежде, чем Руфь успела хоть слово сказать.
В пять сорок пять утра Руфь помогала Сипси готовить завтрак для первых посетителей. Онзеллы не было, она осталась дома с Озорной Птичкой, которой стало хуже. Руфь вся изнервничалась: Культяшка, Иджи и Смоки до сих пор не вернулись.
— Да приедет она, — успокаивала её Сипси. — Она же вечно так, удерет, и нету её. Она не допустит, чтобы с мальчиком что-то случилось.
Через час Грэди Килгор с друзьями, которые зашли выпить кофе, услышали звук трубы. Затем вдалеке все громче и громче затренькали рождественские колокольчики. Все бросились к окну и застыли, не веря своим глазам.
По соседству, в салоне красоты, Опал, которая только что вылила чашку зеленого шампуня на голову клиентки, выглянула в окно и завизжала, чуть не до смерти напугав бедную Бидди Луис Отис.
Мисс Фэнси, вся разряженная, в кожаных браслетах на щиколотках, со всеми своими колокольчиками, с ярко-красным плюмажем, прошествовала мимо кафе, покачивая хоботом. Она направлялась в Трутвилль.
Сипси, выйдя из кухни и увидев в окне огромное животное, мгновенно спряталась в ванной и заперла за собой дверь.
Через секунду в кафе ворвался Культяшка.
— Мам! Ма-ма-а! Выходи! — И выскочил обратно, таща за руку Руфь.
Пока мисс Фэнси шла по Трутвиллю, поднимая красную пыль, двери всех домов распахивались, а воздух наполнялся восторженными воплями ребятишек. Изумленные родители, кое-кто ещё в ночной рубашке или пижаме, а то и с бигуди в волосах, стояли в дверях, потеряв дар речи.
Дж. У. Молдуотер, хозяин мисс Фэнси, шел рядом со слонихой. Весь прошлый вечер он сражался с бутылкой виски и, судя но всему, потерпел поражение. Сейчас ему хотелось только одного: чтобы дети, которые носились вокруг него и прыгали, словно мексиканская фасоль на сковородке, вели себя чуть-чуть потише. Он повернул голову к Иджи, которая шла рядом, и спросил:
— Ну где она живет-то?
— Я покажу.
Онзелла как была, в фартуке, выбежала из дома и завопила, зовя Большого Джорджа. Он вышел с заднего двора, где колол дрова, с топором в руках и остолбенел. Потом взглянул на Иджи и сказал ласково:
— Спасибо, миз Иджи. Спасибо вам.
Положив топор, он вошел в дом и осторожно закутал девочку в лоскутное одеяло.
— Тебя там ждут. Кто-то очень долго шел пешком от самого Бирмингема, чтобы увидеть тебя, детка. — И вынес её на крыльцо.
Когда они появились на крыльце, Дж.У. Молдуотер подтолкнул тросточкой свою морщинистую подружку, и старая цирковая артистка села на задние ноги и громко затрубила, приветствуя Озорную Птичку. Глаза девочки вспыхнули и от изумления стали круглыми.
— Ой, это же миз Фэнси, пап? Это ведь сама миз Фэнси!
Руфь, взяв Онзеллу за руку, смотрела, как дрессировщик, мрачный с похмелья, подвел слониху к ступеням крыльца. Он протянул Озорной Птичке пакетик с орешками и сказал:
— Можешь покормить её, если хочешь.
Самое большое, на что отважился Билли, это высунуть нос в окошко. Остальные дети держались на почтительном расстоянии, не решаясь приблизиться к этому громадному серому животному размером с дом. Но Озорная Птичка совсем не боялась и скормила слонихе все орешки, один за другим. Она разговаривала с мисс Фэнси как с подружкой и рассказала, сколько ей лет и в каком она учится классе.
Мисс Фэнси мигала глазками и, казалось, внимательно слушала. Она по одному брала орешки из руки девочки и делала это куда осторожнее, чем элегантная дама в перчатках взяла бы с прилавка монетку в десять центов.
Минут через двадцать Озорная Птичка помахала на прощание слонихе, и Дж.У. Молдуотер отправился в бесконечно длинный обратный путь. Он дал себе клятву больше не брать в рот спиртного и никогда, никогда не садиться играть в покер с незнакомыми людьми.
Озорная Птичка вернулась в дом и съела три печенья с медом.
ВАЛДОСТА, ШТАТ ДЖОРДЖИЯ
15 сентября 1924 г.Спустя две недели после того, как Руфь Джемисон вернулась домой, чтобы выйти замуж, Иджи приехала в Валдосту и остановила машину на главной улице перед редакцией газеты, рядом с парикмахерской. Примерно через час она вышла из машины и отправилась в бакалейный магазин на углу, который мало чем отличался от лавки её отца, разве что был немного больше, с дощатым полом и высокими потолками.
Иджи походила по магазину, оглядела товары, стоявшие на полках. Лысый человек в белом фартуке спросил:
— Чем могу быть полезен, мисс? Вы что-нибудь хотите?
Иджи ответила, что купила бы немного подсоленных крекеров и пару ломтиков сыра, выставленного на витрине. Пока он нарезал сыр, Иджи сказала:
— А вы случайно не в курсе, Фрэнк Беннет сегодня в городе?
— Кто?
— Фрэнк Беннет.
— А-а, Фрэнк. Нет, он обычно по средам сюда приезжает, в банк, а иногда в парикмахерскую, вон ту, через дорогу. Вы хотите его повидать?
— Да нет, я его и не знаю. Просто интересно, как он выглядит.
— Кто?
— Фрэнк Беннет.
Хозяин протянул Иджи крекеры и сыр.
— Не хотите купить чего-нибудь запить крекеры?
— Да нет, пожалуй.
Он взял у неё деньги.
— Как он выглядит, говорите? Я даже не знаю, что вам сказать. Как все, наверно. Большой такой, черные волосы, голубые глаза… И ещё один глаз у него стеклянный.
— Стеклянный?
— Да, он потерял глаз во время войны. Если бы не это, наверно, был бы симпатичным малым.
— А сколько ему лет?
— Думаю, года тридцать четыре — тридцать пять, где-то так примерно. Папаша оставил ему около восьмисот акров земли неподалеку от города, так что он теперь редко тут показывается.
— А он хороший человек? В смысле, его вообще любят?
— Фрэнка-то? Наверно. А почему вы спрашиваете?
— Да так просто. Моя двоюродная сестра обручена с ним, вот я и интересуюсь.
— Значит, Руфь ваша двоюродная сестра? Вот кто человек замечательный. Вот кого все любят. Я знаю её с тех пор, когда она ещё под стол пешком ходила. Такая всегда вежливая. Она учит мою внучку в воскресной школе. Стало быть, вы к ней приехали?
Иджи сменила тему.
— Думаю, мне все-таки надо что-нибудь купить запить эти крекеры.
— Непременно. Молока, может?
— Нет, молоко я не люблю.
— Холодненького чего-нибудь?
— А клубничная газировка у вас есть?
— Конечно.
— Тогда дайте стаканчик.
Он пошел к бару и принес ей воду.
— Мы тут все радуемся, что Руфь собралась-таки за Фрэнка выйти. Им с матерью тяжело приходится после смерти отца. В прошлом году прихожане нашей церкви пытались предложить ей помощь, но она не взяла ни цента. Гордая. Но мне не хочется сплетничать о Руфи. Значит, вы остановились у них?
— Нет, я их ещё не видела.
— А вы знаете, где их дом-то? Это всего в двух кварталах отсюда, могу проводить, если пожелаете. Она в курсе, что вы должны приехать?
— Нет, не беспокойтесь. Честно говоря, мистер, было бы лучше, если бы они вообще не знали, что я тут была. Я просто мимо проезжала по делам, продаю кое-что для компании «Роузбад парфюм».
— Да ну?
— Ага. Мне ещё кой-куда надо заехать, так что я, пожалуй, пойду. Я просто хотела убедиться, что этот Фрэнк нормальный парень. Думаю, ей лучше не знать, что родственники за неё беспокоятся. Расстроится еще. Скажу её тетке с дядей, это родичи мои, что у Руфи все в порядке. Мы прямо на свадьбу приедем, а то ей может не понравиться, что мы тут ходим да выспрашиваем. В общем, поеду я, спасибо,
И странная девушка, одетая в комбинезон железнодорожного рабочего, выскочила из магазина.
Хозяин крикнул ей вслед:
— Эй! Вы же воду не допили!
«ВАЛДОСТА-КУРЬЕР»
2 ноября 1924 г.БРАКОСОЧЕТАНИЕ БЕННЕТА И ДЖЕМИСОН
В воскресенье мисс Руфь Джемисон стала женой мистера Фрэнка Корли Беннета. Обряд венчания совершил преподобный Джеймс Доддс. Невеста была в белом кружевном платье, с великолепным букетом роз. Шафером был брат жениха Джеральд Беннет.Невеста — дочь миссис Элизабет Джемисон и покойного преподобного Чарльза Джемисона. Бывшая мисс Джемисон с отличием окончила школу в Валдосте и посещала Баптистскую семинарию для девушек в Огасте. Теперь она — всем известный и уважаемый работник местной церкви. Жених, мистер Фрэнк Корли Беннет, тоже закончил школу в Валдосте и отслужил четыре года в вооруженных силах, где получил ранение и был награжден медалью «Пурпурное сердце»[24].
После двухнедельного медового месяца в Таллула-фолз, штат Джорджия, молодые поедут в дом жениха, который находится в двух милях к югу от города, и миссис Беннет вернется к преподавательской деятельности в воскресной школе.
ВАЛДОСТА, ШТАТ ДЖОРДЖИЯ
1 ноября 1924 г.Рано утром в день свадьбы Руфи Иджи одолжила у Джулиана машину и с семи часов сидела в ней напротив баптистской церкви на другой стороне улицы. Через четыре часа она увидела, как Руфь с матерью вошли в боковую дверь церкви. В свадебном платье Руфь была просто красавица.
Чуть позже подъехал Фрэнк Беннет с братом. Иджи сидела и смотрела, как один за другим входят гости, заполняя церковь. Когда привратник в белых перчатках закрыл двери, сердце её оборвалось. А когда она услышала звуки свадебного марша, ей стало совсем плохо.
С шести утра Иджи успела прикончить бутылку дешевого ржаного виски, и, прежде чем невеста произнесла «согласна», все посетители церкви принялись гадать, кто это так настырно сигналит на улице.
Через минуту Иджи услышала, как орган снова заиграл марш, двери церкви распахнулись, и Руфь с Фрэнком, смеясь, сбежали по ступеням. Их поздравляли, кидали под ноги горсти риса. Молодые сели на заднее сиденье ожидавшей их машины и поехали.
Иджи снова просигналила. Руфь оглянулась, но так и не увидела, кто это гудит: машина уже свернула за угол.
Всю дорогу до Алабамы Иджи выворачивало наизнанку.
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»
Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама30 марта 1986 г .
Утром в день Пасхи Эд Коуч забрал Большую Маму из приюта, и она провела с ними весь день. Эвелин хотела пригласить и миссис Тредгуд, но Эд сказал, что это может огорчить его мать, а Господь знает, как мы этого не хотим, потому что она может отказаться ехать назад. Посему Эвелин наготовила гору вкусностей на троих, и после обеда Эд с матерью отправились в гостиную смотреть до вечера телевизор.
Эвелин хотела поехать с ними обратно в приют, чтобы повидать миссис Тредгуд, но, когда они уже стояли в дверях, ей позвонил сын, а поскольку Большая Мама была уже одета и в полной боевой готовности, Эвелин пришлось сказать, чтобы отправлялись без нее.
В результате она не видела подругу целых две недели, и, когда они наконец-то увиделись, Эвелин ждал сюрприз…
— Я ходила в наш салон красоты и сделала перед праздником прическу. Вам нравится?
Эвелин не знала, что и ответить: кто-то умудрился покрасить волосы миссис Тредгуд в ярко-розовый цвет.
— Ну, как вам сказать…
— Мне всегда хотелось хорошо выглядеть на Пасху.
Эвелин села и улыбнулась, стараясь сделать вид, что все в порядке. Подумаешь, цвет как цвет, ничего особенного.
— Миссис Тредгуд, дорогая, а кто вас красил?
Миссис Тредгуд сказала:
— Вы не поверите, но это была студентка косметического колледжа из Бирмингема. Они иногда приезжают сюда и стригут нас бесплатно, для практики. А эта была такая маленькая, худенькая и так старалась, что я не удержалась и дала ей на чай пятьдесят центов. Ну сами посудите, где тебе ещё вымоют голову, покрасят и уложат за пятьдесят центов?
Эвелин удивилась:
— Сколько же лет было этой девушке?
— Нет, это была не девушка, а вполне взрослая женщина, только маленькая очень. Ей даже пришлось подставить табуретку, чтобы она могла управиться с моими волосами. Я бы сказала, что, будь она ещё дюйма на два ниже, её вполне можно было назвать лилипуткой. Мне, конечно, это не кажется недостатком, я люблю лилипутов… Интересно, а что случилось с тем карликом, который продавал сигареты?
— Где продавал?
— По радио и по телевидению. Его всегда наряжали в костюм посыльного, и он рекламировал сигареты «Филипп Моррис». Да вы должны помнить!
— Да, что-то такое припоминаю…
— Ой, я по нему просто с ума сходила! Мне всегда хотелось, чтобы он приехал к нам в Полустанок, я бы тогда посадила его на коленки, и мы бы поиграли.
Эвелин привезла крашеные яйца, сладкую кукурузу и шоколадки и предложила миссис Тредгуд отпраздновать Пасху — раз уж они не смогли это сделать на прошлой неделе. Миссис Тредгуд согласилась: замечательно, сладкая кукуруза — её любимое блюдо, только она любит сначала откусывать белые верхушки, а остальное оставляет на потом.
— Ах, Эвелин, как жалко, что вас не было здесь на Пасху. Сестрички везде прятали яйца, и мы тоже прятали их в карманах и в комнатах. А потом приехали из Вудлона третьеклашки, такие замечательные малыши, вы бы видели! Шныряли тут как мыши, носились по лестницам вверх-вниз. Ох и повеселились они! А для здешних стариков это просто бальзам на душу, некоторые ведь просто до смерти хотят с ребятней повозиться. Все как-то приободрились. Знаете, старикам иногда нужно с детьми общаться, — понизив голос, сказала она. — Для поднятия духа. Тут есть несколько совсем древних старушенций, которые целыми днями сидят в своих инвалидных креслах, скрюченные как не знаю что. Так медсестры иногда сунут им куклу — и прямо чудо какое-то: старухи выпрямляются и качают, качают этих кукол, как заведенные. Думают, это их собственный ребеночек. И угадайте, кто ещё на Пасху сюда приезжал?
— Кто?
— Та девушка с телевидения, что про погоду рассказывает. Не помню, как её зовут, но она очень известная.
— Наверно, это интересно…
— Еще бы. Знаете что?
— Что?
— Меня прямо осенило. Ведь в Полустанок ни разу не приезжали известные люди, кроме Франклина Рузвельта и мистера Пегого, бандита, но они были в гробах, так что это не считается. Бедная Дот Уимс, вечно ей не о чем было писать.
— А кто это такой?
Миссис Тредгуд очень удивилась:
— Вы что, не слышали о Франклине Рузвельте?
— Нет, я про мистера Пегого.
— Неужели вы не знаете, кто такой мистер Пегий?
— Пегий? В каком смысле пегий — как пони, что ли?
— Сеймор Пегий! Знаменитый убийца!
— Не припомню. Это, наверно, до меня ещё было.
— Что ж, считайте, вам повезло. Думаю, он был наполовину индеец, а может, итальяшка, но кем бы он ни был, я бы не хотела встретить его в темном переулке, это как пить дать.
Миссис Тредгуд доела сладкую кукурузу и откусила голову шоколадному зайцу. Посмотрела на него:
— Простите, мистер, — потом сказала: — Знаете, Эвелин, я тут, по-моему, единственная, кто праздновал Пасху два раза. Может, это и грех, конечно, но я никому не скажу, если вы обещаете не проболтаться.
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС
«Бюллетень Полустанка»28 марта 1940 г.
ЗНАМЕНИТЫЙ ПРЕСТУПНИК ПОСЕЩАЕТ ПОЛУСТАНОК
Мистер Пегий, знаменитый убийца, по дороге из Мобиля проезжал через Полустанок в 7.15. Поезд стоял всего десять минут, но Культяшка Тредгуд с Пегги Хэдли успели сфотографировать покойника. Когда снимок будет готов, Иджи выставит его на обозрение в кафе.Иджи возила отряд новичков-скаутов в Бирмингем, в парк Киддилэнд, а потом повела их в театр на спектакль «Я был беглым каторжником», и все остались очень довольны.
Иджи сказала, что южноамериканские охотники за черепами подарили ей настоящую голову, сухую и сморщенную, — если кому угодно полюбопытствовать, то она лежит на стойке в кафе.
У нас тут случайно никто не умеет заговаривать храп? Если найдется такой умелец, большая к нему просьба зайти ко мне домой. Моя дражайшая половина Уилбур довел меня до бешенства. Думаю, ему надо спать с собаками, ему самое место на псарне. Тем более что одна из его гончих храпит в точности как он. На днях я ему сказала, что это, должно быть, у них фамильное. Ха-ха!
Снова подскочила награда за поимку Железнодорожного Билла. Некоторые считают, что он из здешних. Но кто же скрывается под этим прозвищем? Я уже готова подозревать даже Уилбура, но он слишком ленив для того, чтобы вставать среди ночи.
Клуб любителей лосей объявил Бобби Мальчиком года. Его родителям, миссис Скроггинс и преподобному Скроггинсу, есть чем гордиться.
Дот Уимс
Р. S. Клуб «Маринованный огурец» ездил всем составом на рыбалку, и моя дражайшая половина Уилбур вернулся, как всегда, без единой рыбки, зато с волдырями от крапивы. Разумеется, он считает, что во всем виновата Иджи, мол, это она ему такое место присоветовала. Руфь сказала, что Иджи и самой не повезло.
ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА
25 марта 1940 г.Культяшка лежал у себя в комнате на полу в темноте и слушал радио. Он любовался кольцом, которое приобрел всего за цент: вертел рукой и смотрел, как оно мерцает жутковатым зеленым сиянием.
Мужчина говорил из репродуктора глуховатым голосом: «Продаю семена преступления… горькие плоды… преступникам — бесплатно…» Затем раздался безумный смех: «Ха-ха-ха!!!»
В этот момент вошла Иджи и щелкнула выключателем, напугав его чуть не до смерти.
— Угадай-ка новость, Культяшка! Грэди только что сказал мне строго по секрету, что утром в семь пятнадцать здесь проездом будет мистер Пегий. Его везут кремировать, а в Полустанке делают пересадку.
Культяшка так и подскочил, сердце у него гулко забилось.
— Мистер Пегий? Неужели тот самый мистер Пегий?
— Да, тот самый. Грэди сказал, он тут пробудет всего несколько минут, пока тело не перегрузят на другой поезд. Я бы сходила с тобой, но мне надо везти твою маму в Бирмингем по каким — то там церковным делам. А если хочешь на него глянуть, то Грэди сказал, что там надо быть в полседьмого, и велел никому не трепаться, не то весь город сбежится.
— Хорошо, я никому не скажу.
— И еще, Культяшка, ради всего святого, не проболтайся маме, что это я тебе рассказала.
— Ладно.
Поскольку Культяшка на день рождения получил фотоаппарат, он спросил Иджи, нельзя ли ему будет сфотографировать мистера Пегого.
— Да ты не увидишь ничего, он же в гробу! Хочешь, сфотографируй, если, конечно, разрешат. Только сначала Грэди спроси, слышишь?
— Ага.
Культяшка со всех ног бросился к Пегги, надеясь поразить её потрясающим секретом о мистере Пегом, которого удалось изловить только после долгой и кровопролитной перестрелки в какой-то лачуге на севере Алабамы, при этом были убиты трое полицейских. Его застукали с подружкой по имени Хэйзел. Этот рыжий убийца с железным сердцем собственноручно застрелил одного адвоката в графстве Болдуин. Когда его приговорили к смертной казни, по всей Алабаме на рекламных щитах засветилась бегущая строка: "МИСТЕР ПЕГИЙ ПОЛУЧИЛ БИЛЕТ НА «БОЛЬШУЮ ЖЕЛТУЮ МАМУ».
Большой Желтой Мамой прозвали огромный электрический стул в тюрьме Фолсом, на котором закончили жизнь сотни преступников. Но это был особый случай.
Когда Культяшка добрался до дома мистера Хэдли, доктор, сидя в кресле-качалке перед крыльцом, сказал, что Пегги сейчас на кухне помогает матери мыть посуду. Пришлось ему ждать на заднем дворе. Наконец Пегги вышла, и Культяшка выпалил ей новость, которая, как он и полагал, привела её в полный восторг. Затем он сказал:
— Утром я приду к этому дереву и просигналю тебе вот так… — И он три раза свистнул по-птичьи. — Как услышишь, сразу выходи, но на всякий случай будь готова часам к пяти. Я хочу попасть туда заранее, вдруг поезд придет раньше.
Когда он на следующее утро подошел к её дому, Пегги уже стояла у дерева. Это слегка огорчило его, поскольку идея с птичьим свистом пришлась ему сильно по душе. Он позаимствовал её из только что прочитанной книги «Тайна убийства говорящих воробьев». Кроме того, он всю ночь тренировался, отрабатывая птичий свист, до тех пор, пока Иджи не пригрозила ему смертной казнью, если он не прекратит сию же минуту.
Это во-первых. А во-вторых, поезд не только не пришел раньше, но и опаздывал. Они торчали на станции уже битых три часа. Культяшка успел раз сто зарядить и перезарядить свой фотоаппарат, чтобы убедиться, что он не подведет.
Еще примерно через полчаса большой черный поезд наконец подошел к перрону, злобно свистнул и остановился. Грэди с бригадой из четырех железнодорожников вышли из здания управления маневровыми работами, открыли дверь товарного вагона и спустили огромный ящик из белой сосны, который, по мнению алабамцев, как нельзя лучше подходил для перевозки мистера Пегого.
Поезд снова загудел и отъехал, оставив ящик на грузовой платформе. Железнодорожники отправились подгонять другой поезд, а Грэди остался охранять. В рубашке и штанах цвета хаки, с кожаной кобурой у бедра на широком ремне, он имел весьма внушительный вид.
Заметив Культяшку и Пегги, которые бежали к нему по платформе, он сказал: «Привет, ребятишки», — и пнул ящик.