Журналисты не комплектуют команд – избавь нас бог от вмешательств в это сугубо профессиональное тренерское дело, где теория и методика, данные врачебных наблюдений, разумные доводы таинственно уживаются с интуицией, с безотчетным ощущением, что поступать надо только так и не иначе!.. И все же как приятно следить на поле за личностями, преображающими тяжкую футбольную маяту в исполненное артистизма представление! Пройдет время, мы можем запамятовать, как играли их клубы, но не забудем Федотова, Боброва, Нетто, Воронина, Месхи, Стрельцова, Метревели, Блохина… Вот и Лобановский с Базилевичем тоже были наделены своеобразием, а места им не нашлось. Скорее всего, сильное киевское «Динамо» 1967 года останется в памяти как нечто цельное, неразделимое, как ансамбль без солистов. Как это все совместить и примирить? Никто не знает: одна из вечных, «проклятых» проблем.
Как бы то ни было, за киевскими динамовцами в те годы следили с интересом. Хуже всего, когда все команды на одно лицо. Тогда умами завладевает турнирная таблица, документ хоть и неизбежный, но условный, как футбол по телевидению. Матчи нескончаемы, вдохнуть же душу в футбольную жизнь способны превращения самой игры, а не биржевые подсчеты подъема и падения акций разных команд. Во всяком случае, так для журналистов.
Как же будут выглядеть динамовцы, оставшись лицом к лицу с лучшим клубом Европы? Чем больше я вглядывался в локальные эпизоды, в единоборства, тем прозрачнее становился замысел матча, заключавшийся в том, что динамовцы соглашались принимать на себя неминуемое, неотвратимое давление шотландцев, чтобы его погасить, перемолоть и тут же отвечать выпадами, к которым были готовы и стремились всей душой. Чем призрачнее выглядел территориальный перевес шотландцев, чем туже на грубом сыромятном ремне затягивался узелок драмы, тем спокойнее становилось на душе. Никаких сомнений, что «Селтик» в тот вечер получил противника равного по классу, по запасу сил, по характеру, что коса нашла на камень.
Я сидел на трибуне, испытывая удовольствие от сознания, что наш лучший клуб не менее грамотен, не хуже подготовлен, не менее уверен в себе и смел, чем хранитель Кубка европейских чемпионов, получивший признание и благодаря своим победам и благодаря игре, согласной с требованиями последней моды.
Матч дал ничью – 1:1 и вывел динамовцев в следующий круг. Толпы, возвращавшиеся со стадиона, устроили на Крещатике карнавал. Пели, пританцовывали, что-то скандировали. Хоть Киев не Мехико и не Рио-де-Жанейро, вспышка восторга выглядела натурально. Славный выдался вечер, я не пожалел, что сошел с поезда…
Наши клубы с непростительным опозданием включились в розыгрыши в двенадцатые – Кубка чемпионов и Кубка УЕФА и в шестой – Кубка кубков и до сих пор за это расплачиваются, не сумев уловить своеобразия их стратегии и психологии. Матч киевского «Динамо» с «Сел-тиком» дал понять, что побеждать можно. Поражения в этих турнирах, как правило, обнаруживали даже не точное соотношение сил, а то, что наши клубы хорошенько не знают, как себя вести. Как же все-таки? Как с «Септиком»! Всякий раз так – изо всех сил, без самообольщений, сцепив зубы, на самолюбии… Таковы условия этих турниров, где каждый клуб – из избранного круга, имеет заслуги и звания и знает себе цену.
Мы постоянно твердим: «опыт», «опыт», настаиваем на его полезности и необходимости. А что он такое, если опустить на зеленый газон это понятие? Никто не жалуется на малый опыт команд, регулярно участвующих во всесоюзном чемпионате; считается, что все они опытны. И верно, они в любой момент готовы без всяких разведок играть друг с другом, и нам нипочем не угадать, кто кого одолеет. Но вот одесский «Черноморец» летит в Рим, ереванский «Арарат» – в Лондон, донецкий «Шахтер» – в Турин, все они там проигрывают. Причем мало кто удивлен, и тут же звучит версия – «не хватило опыта». И она – не для отвода глаз, так оно и есть на самом деле.
Весной 1975 года киевское «Динамо» выиграло Кубок кубков. Финальный матч с венгерским «Ференцварошем» был у динамовцев 35-м за время их участия в континентальных турнирах, а тот, закончившийся полной победой, розыгрыш Кубка кубков – шестой их попыткой. Попросту говоря, международный опыт команды сводится к тому, чтобы среди всех команд, какие есть на белом свете, чувствовать себя так же непринужденно, как в чемпионате своей страны.
Сравнительно не так уж давно киевское «Динамо» воспринимали у нас как команду приятную, покладистую, играющую как бы в свое удовольствие и равнодушную к призам и медалям. Сейчас даже трудно поверить, что так могло быть. Потом она вдруг окрепла, дерзнула и отобрала в 1961 году золотые медали у беспечно благоденствовавшего великолепного «Торпедо». Не все сразу поняли, что это означает. А четыре года спустя киевское «Динамо» обернулось отрядом, закованным в броню, с опущенным забралом, не ведающим ни страха, ни сомнений. Динамовцы оттеснили всех тех, кто некогда не принимал их всерьез, и заняли все ключевые позиции. И к ним уже навсегда пришел опыт побед на стадионах страны.
Так же последовательно пробовали они в эти годы свои силы и в играх с зарубежными клубами. Но с переменным успехом. Многие недоумевали: как же так, дома непобедимы, а тут чуть противник познаменитее – «Гурник», «Фиорентина», «Реал-Мадрид», «Штутгарт» – и пиши пропало! А потом своим чередом явился и международный опыт.
В команде, издавна носящей одно и то же название, одетой в одной и той же расцветки футболки и трусы, люди меняются, в каждом сезоне кто-то приходит, кто-то уходит. Но сильная, классная команда тем и отличается от посредственной, что она не проходной двор, она не на сквозняке, в ней незримо остаются и живут все ее прошлые победы, ее задевают за живое былые поражения, оставшиеся без реванша, ей снятся призы, до которых она когда-то, пусть 20 лет назад, не дотянулась. У нее свой устав, свои представления о долге: для кого-то серебряные медали – триумф, а для нее они – грусть и печаль, ей о других местах, кроме первых, и думать тошно. И от игроков уходящих все это передается вновь пришедшим, благо одним махом весь состав в командах не принято обновлять.
Среди тех динамовцев, кто добыл Кубок кубков в мае 1975 года, не оказалось уже ни одного игравшего в октябре 1967 года в Киеве с «Селтиком» (правда, в команде в то время находились Мунтян и Рудаков). Однако понять и верно оценить окончательную победу, когда дело было доведено до конца, нельзя, не вспомнив матча, сыгранного за семь с половиной лет до этого, в котором, пусть вспышкой, мелькнули тот футбол и та борьба, которые только и ведут по столбовой призовой дороге.
9. СССР – Венгрия (сборные). 11 мая 1968 г
10. «Динамо» (Киев) – «Спартак» (Москва]. 30 сентября 1969 г
Как бы то ни было, за киевскими динамовцами в те годы следили с интересом. Хуже всего, когда все команды на одно лицо. Тогда умами завладевает турнирная таблица, документ хоть и неизбежный, но условный, как футбол по телевидению. Матчи нескончаемы, вдохнуть же душу в футбольную жизнь способны превращения самой игры, а не биржевые подсчеты подъема и падения акций разных команд. Во всяком случае, так для журналистов.
Как же будут выглядеть динамовцы, оставшись лицом к лицу с лучшим клубом Европы? Чем больше я вглядывался в локальные эпизоды, в единоборства, тем прозрачнее становился замысел матча, заключавшийся в том, что динамовцы соглашались принимать на себя неминуемое, неотвратимое давление шотландцев, чтобы его погасить, перемолоть и тут же отвечать выпадами, к которым были готовы и стремились всей душой. Чем призрачнее выглядел территориальный перевес шотландцев, чем туже на грубом сыромятном ремне затягивался узелок драмы, тем спокойнее становилось на душе. Никаких сомнений, что «Селтик» в тот вечер получил противника равного по классу, по запасу сил, по характеру, что коса нашла на камень.
Я сидел на трибуне, испытывая удовольствие от сознания, что наш лучший клуб не менее грамотен, не хуже подготовлен, не менее уверен в себе и смел, чем хранитель Кубка европейских чемпионов, получивший признание и благодаря своим победам и благодаря игре, согласной с требованиями последней моды.
Матч дал ничью – 1:1 и вывел динамовцев в следующий круг. Толпы, возвращавшиеся со стадиона, устроили на Крещатике карнавал. Пели, пританцовывали, что-то скандировали. Хоть Киев не Мехико и не Рио-де-Жанейро, вспышка восторга выглядела натурально. Славный выдался вечер, я не пожалел, что сошел с поезда…
Наши клубы с непростительным опозданием включились в розыгрыши в двенадцатые – Кубка чемпионов и Кубка УЕФА и в шестой – Кубка кубков и до сих пор за это расплачиваются, не сумев уловить своеобразия их стратегии и психологии. Матч киевского «Динамо» с «Сел-тиком» дал понять, что побеждать можно. Поражения в этих турнирах, как правило, обнаруживали даже не точное соотношение сил, а то, что наши клубы хорошенько не знают, как себя вести. Как же все-таки? Как с «Септиком»! Всякий раз так – изо всех сил, без самообольщений, сцепив зубы, на самолюбии… Таковы условия этих турниров, где каждый клуб – из избранного круга, имеет заслуги и звания и знает себе цену.
Мы постоянно твердим: «опыт», «опыт», настаиваем на его полезности и необходимости. А что он такое, если опустить на зеленый газон это понятие? Никто не жалуется на малый опыт команд, регулярно участвующих во всесоюзном чемпионате; считается, что все они опытны. И верно, они в любой момент готовы без всяких разведок играть друг с другом, и нам нипочем не угадать, кто кого одолеет. Но вот одесский «Черноморец» летит в Рим, ереванский «Арарат» – в Лондон, донецкий «Шахтер» – в Турин, все они там проигрывают. Причем мало кто удивлен, и тут же звучит версия – «не хватило опыта». И она – не для отвода глаз, так оно и есть на самом деле.
Весной 1975 года киевское «Динамо» выиграло Кубок кубков. Финальный матч с венгерским «Ференцварошем» был у динамовцев 35-м за время их участия в континентальных турнирах, а тот, закончившийся полной победой, розыгрыш Кубка кубков – шестой их попыткой. Попросту говоря, международный опыт команды сводится к тому, чтобы среди всех команд, какие есть на белом свете, чувствовать себя так же непринужденно, как в чемпионате своей страны.
Сравнительно не так уж давно киевское «Динамо» воспринимали у нас как команду приятную, покладистую, играющую как бы в свое удовольствие и равнодушную к призам и медалям. Сейчас даже трудно поверить, что так могло быть. Потом она вдруг окрепла, дерзнула и отобрала в 1961 году золотые медали у беспечно благоденствовавшего великолепного «Торпедо». Не все сразу поняли, что это означает. А четыре года спустя киевское «Динамо» обернулось отрядом, закованным в броню, с опущенным забралом, не ведающим ни страха, ни сомнений. Динамовцы оттеснили всех тех, кто некогда не принимал их всерьез, и заняли все ключевые позиции. И к ним уже навсегда пришел опыт побед на стадионах страны.
Так же последовательно пробовали они в эти годы свои силы и в играх с зарубежными клубами. Но с переменным успехом. Многие недоумевали: как же так, дома непобедимы, а тут чуть противник познаменитее – «Гурник», «Фиорентина», «Реал-Мадрид», «Штутгарт» – и пиши пропало! А потом своим чередом явился и международный опыт.
В команде, издавна носящей одно и то же название, одетой в одной и той же расцветки футболки и трусы, люди меняются, в каждом сезоне кто-то приходит, кто-то уходит. Но сильная, классная команда тем и отличается от посредственной, что она не проходной двор, она не на сквозняке, в ней незримо остаются и живут все ее прошлые победы, ее задевают за живое былые поражения, оставшиеся без реванша, ей снятся призы, до которых она когда-то, пусть 20 лет назад, не дотянулась. У нее свой устав, свои представления о долге: для кого-то серебряные медали – триумф, а для нее они – грусть и печаль, ей о других местах, кроме первых, и думать тошно. И от игроков уходящих все это передается вновь пришедшим, благо одним махом весь состав в командах не принято обновлять.
Среди тех динамовцев, кто добыл Кубок кубков в мае 1975 года, не оказалось уже ни одного игравшего в октябре 1967 года в Киеве с «Селтиком» (правда, в команде в то время находились Мунтян и Рудаков). Однако понять и верно оценить окончательную победу, когда дело было доведено до конца, нельзя, не вспомнив матча, сыгранного за семь с половиной лет до этого, в котором, пусть вспышкой, мелькнули тот футбол и та борьба, которые только и ведут по столбовой призовой дороге.
9. СССР – Венгрия (сборные). 11 мая 1968 г
Еще до того, как состоялась жеребьевка четвертьфиналов чемпионата Европы, я был командирован в Венгрию и накануне отъезда повстречал Михаила Иосифовича Якушина, в то время старшего тренера нашей сборной.
– В Венгрию едете? Интересно… Чует мое сердце, что нам придется играть с венграми…
Предчувствие оказалось вещим. Тренеры вообще часто угадывают. Вполне возможно, что за долгие годы своей практики они проникают в тайны футбольной «теории вероятности», потому что больше, чем кто-либо, размышляют о таких вещах. Футбол, сам игра, приучает и их-«иг-рать» в отгадку.
Мне осталось неизвестно, как относился к этому варианту Якушин. Но потом, когда жеребьевка состоялась, я подумал, что его предчувствие вряд ли было арифметическим, скорее всего, венгерская команда мерещилась ему неспроста…
Первый матч в Будапеште наши проиграли 0:2. Венгры высокого мнения о своем футболе. И не без основания: их футбол аристократичен, голубой крови. Венгерская сборная бивала и англичан, и бразильцев, и немцев, да и вообще ей никто не страшен. Никто, кроме нашей сборной. А нашей она проигрывала чаще, чем любой другой. Венгерские футболисты и тренеры не скрывают, что эта серия поражений для них – наваждение, странность, причуда. Мне легко было представить, как упоительно прозвучала для венгров победа на «Непштадионе». Тут не просто два гола и два очка. Тут удовлетворенное самолюбие, избавление от навязчивой идеи о непреодолимости барьера. А для наших, наоборот, поражение должно было выглядеть обидным и несуразным в силу устойчивого представления о том, что с венграми играть не так уж трудно.
И вот неделю спустя в Лужниках при переполненных трибунах второй, ответный, матч.
На табло, как всегда, исходные нули. Никто им не верит, у всех в душе горит 0:2. Известно, что нашим для выхода в следующую стадию необходимо выиграть 3:0. Хоть и не раз побеждали наши венгров, но такого счета не бывало. А тут он заказан, как единственный выход, как спасение.
Перед началом по чаше Лужников то вальсировала умиротворяющая легкая музыка, то струился бархатный, вкрадчивый баритон диктора. Нет, в тот теплый вечер нас ничем нельзя было развлечь. Совпасть с настроением могла бы разве что сухая барабанная дробь, та, что раздается в цирке перед исполнением «смертельного» номера. 3:0! Как поверить в такой счет в матче с командой мирового класса?!
Хотя в ложе прессы со всех сторон раздавались безрадостные предсказания и ты кивал головой, соглашаясь, как подсказывал разум, все-таки где-то глубоко в душе теплился уголек надежды. Этот уголек тайный, он даже как бы не твой, он существует сам по себе, и если ничему не суждено будет сбыться, ты посмеешься над ним, растопчешь его сухой подошвой рассудочных аргументов. Но зато, если вдруг заповедная, робкая, немыслимая надежда восторжествует, ты выкатываешь этот уголек из темного угла на свет божий, начинаешь его раздувать, гордиться им, хвастаться и находишь сколько угодно неотразимых доводов себе в поддержку! Так уж водится, что в дни матчей чрезвычайного значения мы чуточку лукавим…
Правда, в одно соображение верилось. Венгры не созданы для сбережения счета, для глухой защиты. Они не итальянцы. Их футбол замешан на дрожжах атаки, в нее они свято верят, ею живут. Как-то они себя поведут, когда так заманчиво, вытерпев, отмучившись полтора часа, сохранить уже существующие 2:0?..
А нашим надо эти же самые полтора часа провести каким-то особым образом. Им задавать тон. Они это не могут не понимать. Сумеют ли?
Выход четырех форвардов (Численно, Банишевский, Бышовец, Еврюжихин) само собой подразумевался. Но это мало что значило. Чертежу ведь надобно ожить, прийти в движение, взять скорость, выразить настроение…
И матч рванулся… Ну так как? Да, все верно: темп и теми, жадный и неотступный. Упавший мигом вскакивает, при ауте на беговую дорожку – бегом, штрафные и угловые разыгрываются моментально, защитник не тянет, не раздумывает и стремглав с мячом кидается вперед. У такой игры свои издержки: неточности в передачах, срезки, неосторожные толчки. Но верность взятому темпу, готовность каждого футболиста к непрерывному движению с лихвой их перекрывают, вынуждают и соперников больше, чем им свойственно, ошибаться. Те хотели бы угомонить, успокоить игру, им ни к чему эта гонка, но они поневоле в нее втянуты и нервничают, чувствуя, что играют не по-своему, не как было задумано, что приходится приспосабливаться, а это уступка, и играет другой, а ты только поспеваешь за ним…
В середине тайма счет открыт. Банишевский, уйдя вправо от вратаря с мячом, сильно прострелил вдоль пустых ворот, и защитник Шоймоши, желая отбить мяч в сторону от бегущих ему в затылок наших игроков, неловким движением срезает его в сетку ворот. Гол, забитый своим, как раз и выразил неловкость, испытываемую венграми от нежелательного для них темпа, от неослабевающей гонки, в которую им пришлось включиться. 1:0. По законам больших матчей, где и одного гола бывает достаточно, ведущие в счете получают право несколько притормозить, чтобы соперника, жаждущего отыграться, выманить на себя, заставить его раскрыться и затем проводить хладнокровные, хорошо нацеленные контратаки против ослабленной защиты. Но у этой встречи были особые условия. Гол ничего не изменил, наши по-прежнему проигрывали и по-прежнему гнали и гнали мяч к чужим воротам.
Я давно замечал, что команда, непрерывно штурмующая, приостанавливается где-то около 15-й минуты второго тайма. Это что-то вроде критической точки. Если к ней команда придет ни с чем, то она, изверившись в себе, может в оставшиеся полчаса легко проиграть. Такая минута близилась, и казалось, еще немного, и все страшное для венгров останется позади.
На 14-й минуте второго тайма штрафной удар с 25 метров. Хурцилава замечает не защищенную «стенкой» полоску в правой стороне ворот и метко бьет. 2:0! Это был удивительно вовремя забитый гол. Гол, вернувший нашей сборной веру, что все идет как надо, гол, вызвавший приток скрытых сил.
Еще четверть часа спустя забит третий гол. Он был проведен согласно упомянутому мною закону больших матчей. Счет стал ничейным. Венгры, утратив преимущество, попытались переломить ход игры, «раскрылись», и тут контратака из двух сабельных выпадов: Еврюжихин слева дал длинный пас по диагонали на бегущего справа Бышовца, а тот нанес удар в дальний нижний угол ворот. 3:0. Точнее, 3:2.
Матч этот – приметное событие в биографии нашей сборной. Его трудно, да и бесполезно подвергать анализу с тактической точки зрения. (Кстати, такого рода анализ стал чрезмерно модным из-за своей шашечной наглядности. Однако в нем есть смысл лишь в том случае, если помнить, что в футболе «шашки»-люди.) Формально команда была составлена странно: пять игроков, которых мы привыкли видеть защитниками – Афонин, Шестернев, Хурцилава, Аничкин, Капличный, один полузащитник – Воронин и четыре форварда. Эта якушинская расстановка дальнейшего распространения не получила.
Суть матча была в воодушевлении, с которым провела его наша сборная. Воодушевление в футболе обязано получать зримое выражение в действиях на поле, оно вовсе не в правильных речах на собрании перед матчем. В этом матче оно выразилось в высочайшем темпе, который команда держала, пока не добилась того, чего хотела. Это был тот самый темп, которым наша сборная подавляла соперников в пору своего появления на международной арене, темп, создавший ей высокую репутацию, заставивший всех без исключения признать ее трудным, уважаемым противником, темп, позволивший ей одержать немало полновесных побед. Темп – как выражение жажды игры и готовности к борьбе, темп – как утверждение собственного «я», собственного характера, стремления, чтобы противник плясал под твою дудку, был вынужден подчиниться.
Прошло несколько лет. За это время наша сборная немало играла, приняла участие и в мексиканском чемпионате мира и в чемпионатах Европы. Совсем уж зря она не проигрывала, оставалась по-прежнему для всех серьезным противником, с ней так же считались. Но уже в силу других причин.
Наша сборная стала славиться вратарями, изумляющими публику, железными людьми в обороне, тем, что забить ей гол неимоверно трудно, тем, что, наконец, ни один игрок команды противника не мог рассчитывать на свободное маневрирование, он обязательно был стеснен, ограничен, постоянно встречал кого-то на своем пути. Другими словами, как это ни грустно, наша сборная превратилась в команду, умеющую ограничивать инициативу противника, стреноживать его. Сама же она атаковала при случае, обычно реже и меньше, чем противостоящая сторона.
Эти медленно накапливающиеся изменения с драматической резкостью, как в фокусе, обозначились в 1970 году в печально памятном матче на «Ацтека» с уругвайцами. Если прежде наши всегда непринужденно одолевали уругвайцев за счет темпа и уверенности в себе, то в тот раз они необъяснимо их страшились, точно таких же медленных, тягучих, грубоватых и опасливых, как и раньше. Это был один из самых непонятных матчей пашей сборной, который мне приходилось наблюдать. Помню, тогда со стадиона я уехал в последнем полупустом автобусе, хотя надо было бы торопиться к сеансу телетайпа. Картина матча не оставляла вопросов, ее не искажал даже просмотр судьи перед тем, как в ворота нашей сборной был забит единственный мяч на 112-й минуте. Одолевали раздумья не об этом матче, а о нашей сборной, делающейся непохожей на себя. Когда, в силу каких причин, на какой развилке она сошла с гладкого, быстрого шоссе и, сбавив скорость, затряслась на опасных, скользких выбоинах глинистого проселка?
Прошло еще несколько не слишком впечатляющих сезонов. 30 октября 1974 года, после того, как в Дублине наша сборная ужасно проиграла (0:3) более чем скромной команде Ирландии, а «Франс-Футбол» в своей ежегодной классификации отвел ей 24-е место, у многих появилось ощущение тупика, непоправимости происшедшего.
Управление футбола собрало наших именитых тренеров, и повестка дня этого едва ли не панихидного совещания выглядела так: «Есть ли выход?». Обсуждалось предложение: сборная в обычном нашем понимании упраздняется и все полномочия передаются киевскому «Динамо» во главе с его тренерами. Я был на том совещании, и мне запомнилось, как с Арбатской площади доносился обычный бодрый городской шум, а у нас, в полутемной комнате, все замерло в оцепенении.
Потом, как водится, разговорились, заявили о себе и противники этого предложения. Их главному доводу нельзя было отказать в логичности: в Дублине играли лучшие киевские игроки – Блохин, Колотов, Онищенко, Веремеев, Матвиенко, да и компания у них была неплохая – Ловчев, Ольшанский, Капличный, Федотов, Никулин, Пильгуй… Но логика эта, конечно, формальная, игра, как известно, фамилиями не гарантируется. Говорили долго, за окном – темень. Другое предложение так и не родилось, и за его отсутствием, само собой, восторжествовало первое и единственное. Пожимали плечами, покачивали седыми головами, сомневались, а ничего придумать не могли. Молодые тренеры киевского «Динамо» выглядели тогда ну прямо как Минин и Пожарский… Только спасут ли?
Спасли. На будущий год сборная, которую в полном составе представляло киевское «Динамо» (в некоторых матчах участвовали Ловчев, Звягинцев, Прохоров, Сахаров), мало того, что, исправив проигрыш Ирландии, победила в отборочном турнире чемпионата Европы, еще и блеснула игрой высокого класса.
Но минул еще год, 1976-й, и доподлинно выяснилось, что вручать судьбу сборной страны одному клубу, пусть он и на голову выше остальных, затея рискованная и ненадежная. Киевское «Динамо» после сезона, прожитого на подъеме, в следующем впало в апатию, изведало внутренние потрясения и раздоры, и сборная, естественно, повторила все его злоключения. А преимущество сборной как раз и состоит в том, что она при искусном управлении, при широком выборе игроков способна стоять вне колебаний конъюнктуры, которые то и дело, едва ли не регулярно, тревожат клубные команды. И в 1977 году сборная у нас вернулась в свое обычное состояние, став снова командой всех клубов.
Негоже было бы, однако, отнестись к тому сезону сборной как к временной, ловко посаженной заплате. Киевские динамовцы не просто воскресили и восстановили боевой облик нашей сборной, они пошли дальше – модернизировали ее игру, придали ей оттенок бодрости, свежести, новизны. Трибуны наши вздохнули с облегчением. После нескольких лет недоумения и растерянности в сборную вновь поверили, она стала радовать.
Поэтому мне и нетрудно и приятно перекинуть мостик от матча СССР – Венгрия, сыгранного в 1968 году, к сезону 1975 года.
– В Венгрию едете? Интересно… Чует мое сердце, что нам придется играть с венграми…
Предчувствие оказалось вещим. Тренеры вообще часто угадывают. Вполне возможно, что за долгие годы своей практики они проникают в тайны футбольной «теории вероятности», потому что больше, чем кто-либо, размышляют о таких вещах. Футбол, сам игра, приучает и их-«иг-рать» в отгадку.
Мне осталось неизвестно, как относился к этому варианту Якушин. Но потом, когда жеребьевка состоялась, я подумал, что его предчувствие вряд ли было арифметическим, скорее всего, венгерская команда мерещилась ему неспроста…
Первый матч в Будапеште наши проиграли 0:2. Венгры высокого мнения о своем футболе. И не без основания: их футбол аристократичен, голубой крови. Венгерская сборная бивала и англичан, и бразильцев, и немцев, да и вообще ей никто не страшен. Никто, кроме нашей сборной. А нашей она проигрывала чаще, чем любой другой. Венгерские футболисты и тренеры не скрывают, что эта серия поражений для них – наваждение, странность, причуда. Мне легко было представить, как упоительно прозвучала для венгров победа на «Непштадионе». Тут не просто два гола и два очка. Тут удовлетворенное самолюбие, избавление от навязчивой идеи о непреодолимости барьера. А для наших, наоборот, поражение должно было выглядеть обидным и несуразным в силу устойчивого представления о том, что с венграми играть не так уж трудно.
И вот неделю спустя в Лужниках при переполненных трибунах второй, ответный, матч.
На табло, как всегда, исходные нули. Никто им не верит, у всех в душе горит 0:2. Известно, что нашим для выхода в следующую стадию необходимо выиграть 3:0. Хоть и не раз побеждали наши венгров, но такого счета не бывало. А тут он заказан, как единственный выход, как спасение.
Перед началом по чаше Лужников то вальсировала умиротворяющая легкая музыка, то струился бархатный, вкрадчивый баритон диктора. Нет, в тот теплый вечер нас ничем нельзя было развлечь. Совпасть с настроением могла бы разве что сухая барабанная дробь, та, что раздается в цирке перед исполнением «смертельного» номера. 3:0! Как поверить в такой счет в матче с командой мирового класса?!
Хотя в ложе прессы со всех сторон раздавались безрадостные предсказания и ты кивал головой, соглашаясь, как подсказывал разум, все-таки где-то глубоко в душе теплился уголек надежды. Этот уголек тайный, он даже как бы не твой, он существует сам по себе, и если ничему не суждено будет сбыться, ты посмеешься над ним, растопчешь его сухой подошвой рассудочных аргументов. Но зато, если вдруг заповедная, робкая, немыслимая надежда восторжествует, ты выкатываешь этот уголек из темного угла на свет божий, начинаешь его раздувать, гордиться им, хвастаться и находишь сколько угодно неотразимых доводов себе в поддержку! Так уж водится, что в дни матчей чрезвычайного значения мы чуточку лукавим…
Правда, в одно соображение верилось. Венгры не созданы для сбережения счета, для глухой защиты. Они не итальянцы. Их футбол замешан на дрожжах атаки, в нее они свято верят, ею живут. Как-то они себя поведут, когда так заманчиво, вытерпев, отмучившись полтора часа, сохранить уже существующие 2:0?..
А нашим надо эти же самые полтора часа провести каким-то особым образом. Им задавать тон. Они это не могут не понимать. Сумеют ли?
Выход четырех форвардов (Численно, Банишевский, Бышовец, Еврюжихин) само собой подразумевался. Но это мало что значило. Чертежу ведь надобно ожить, прийти в движение, взять скорость, выразить настроение…
И матч рванулся… Ну так как? Да, все верно: темп и теми, жадный и неотступный. Упавший мигом вскакивает, при ауте на беговую дорожку – бегом, штрафные и угловые разыгрываются моментально, защитник не тянет, не раздумывает и стремглав с мячом кидается вперед. У такой игры свои издержки: неточности в передачах, срезки, неосторожные толчки. Но верность взятому темпу, готовность каждого футболиста к непрерывному движению с лихвой их перекрывают, вынуждают и соперников больше, чем им свойственно, ошибаться. Те хотели бы угомонить, успокоить игру, им ни к чему эта гонка, но они поневоле в нее втянуты и нервничают, чувствуя, что играют не по-своему, не как было задумано, что приходится приспосабливаться, а это уступка, и играет другой, а ты только поспеваешь за ним…
В середине тайма счет открыт. Банишевский, уйдя вправо от вратаря с мячом, сильно прострелил вдоль пустых ворот, и защитник Шоймоши, желая отбить мяч в сторону от бегущих ему в затылок наших игроков, неловким движением срезает его в сетку ворот. Гол, забитый своим, как раз и выразил неловкость, испытываемую венграми от нежелательного для них темпа, от неослабевающей гонки, в которую им пришлось включиться. 1:0. По законам больших матчей, где и одного гола бывает достаточно, ведущие в счете получают право несколько притормозить, чтобы соперника, жаждущего отыграться, выманить на себя, заставить его раскрыться и затем проводить хладнокровные, хорошо нацеленные контратаки против ослабленной защиты. Но у этой встречи были особые условия. Гол ничего не изменил, наши по-прежнему проигрывали и по-прежнему гнали и гнали мяч к чужим воротам.
Я давно замечал, что команда, непрерывно штурмующая, приостанавливается где-то около 15-й минуты второго тайма. Это что-то вроде критической точки. Если к ней команда придет ни с чем, то она, изверившись в себе, может в оставшиеся полчаса легко проиграть. Такая минута близилась, и казалось, еще немного, и все страшное для венгров останется позади.
На 14-й минуте второго тайма штрафной удар с 25 метров. Хурцилава замечает не защищенную «стенкой» полоску в правой стороне ворот и метко бьет. 2:0! Это был удивительно вовремя забитый гол. Гол, вернувший нашей сборной веру, что все идет как надо, гол, вызвавший приток скрытых сил.
Еще четверть часа спустя забит третий гол. Он был проведен согласно упомянутому мною закону больших матчей. Счет стал ничейным. Венгры, утратив преимущество, попытались переломить ход игры, «раскрылись», и тут контратака из двух сабельных выпадов: Еврюжихин слева дал длинный пас по диагонали на бегущего справа Бышовца, а тот нанес удар в дальний нижний угол ворот. 3:0. Точнее, 3:2.
Матч этот – приметное событие в биографии нашей сборной. Его трудно, да и бесполезно подвергать анализу с тактической точки зрения. (Кстати, такого рода анализ стал чрезмерно модным из-за своей шашечной наглядности. Однако в нем есть смысл лишь в том случае, если помнить, что в футболе «шашки»-люди.) Формально команда была составлена странно: пять игроков, которых мы привыкли видеть защитниками – Афонин, Шестернев, Хурцилава, Аничкин, Капличный, один полузащитник – Воронин и четыре форварда. Эта якушинская расстановка дальнейшего распространения не получила.
Суть матча была в воодушевлении, с которым провела его наша сборная. Воодушевление в футболе обязано получать зримое выражение в действиях на поле, оно вовсе не в правильных речах на собрании перед матчем. В этом матче оно выразилось в высочайшем темпе, который команда держала, пока не добилась того, чего хотела. Это был тот самый темп, которым наша сборная подавляла соперников в пору своего появления на международной арене, темп, создавший ей высокую репутацию, заставивший всех без исключения признать ее трудным, уважаемым противником, темп, позволивший ей одержать немало полновесных побед. Темп – как выражение жажды игры и готовности к борьбе, темп – как утверждение собственного «я», собственного характера, стремления, чтобы противник плясал под твою дудку, был вынужден подчиниться.
Прошло несколько лет. За это время наша сборная немало играла, приняла участие и в мексиканском чемпионате мира и в чемпионатах Европы. Совсем уж зря она не проигрывала, оставалась по-прежнему для всех серьезным противником, с ней так же считались. Но уже в силу других причин.
Наша сборная стала славиться вратарями, изумляющими публику, железными людьми в обороне, тем, что забить ей гол неимоверно трудно, тем, что, наконец, ни один игрок команды противника не мог рассчитывать на свободное маневрирование, он обязательно был стеснен, ограничен, постоянно встречал кого-то на своем пути. Другими словами, как это ни грустно, наша сборная превратилась в команду, умеющую ограничивать инициативу противника, стреноживать его. Сама же она атаковала при случае, обычно реже и меньше, чем противостоящая сторона.
Эти медленно накапливающиеся изменения с драматической резкостью, как в фокусе, обозначились в 1970 году в печально памятном матче на «Ацтека» с уругвайцами. Если прежде наши всегда непринужденно одолевали уругвайцев за счет темпа и уверенности в себе, то в тот раз они необъяснимо их страшились, точно таких же медленных, тягучих, грубоватых и опасливых, как и раньше. Это был один из самых непонятных матчей пашей сборной, который мне приходилось наблюдать. Помню, тогда со стадиона я уехал в последнем полупустом автобусе, хотя надо было бы торопиться к сеансу телетайпа. Картина матча не оставляла вопросов, ее не искажал даже просмотр судьи перед тем, как в ворота нашей сборной был забит единственный мяч на 112-й минуте. Одолевали раздумья не об этом матче, а о нашей сборной, делающейся непохожей на себя. Когда, в силу каких причин, на какой развилке она сошла с гладкого, быстрого шоссе и, сбавив скорость, затряслась на опасных, скользких выбоинах глинистого проселка?
Прошло еще несколько не слишком впечатляющих сезонов. 30 октября 1974 года, после того, как в Дублине наша сборная ужасно проиграла (0:3) более чем скромной команде Ирландии, а «Франс-Футбол» в своей ежегодной классификации отвел ей 24-е место, у многих появилось ощущение тупика, непоправимости происшедшего.
Управление футбола собрало наших именитых тренеров, и повестка дня этого едва ли не панихидного совещания выглядела так: «Есть ли выход?». Обсуждалось предложение: сборная в обычном нашем понимании упраздняется и все полномочия передаются киевскому «Динамо» во главе с его тренерами. Я был на том совещании, и мне запомнилось, как с Арбатской площади доносился обычный бодрый городской шум, а у нас, в полутемной комнате, все замерло в оцепенении.
Потом, как водится, разговорились, заявили о себе и противники этого предложения. Их главному доводу нельзя было отказать в логичности: в Дублине играли лучшие киевские игроки – Блохин, Колотов, Онищенко, Веремеев, Матвиенко, да и компания у них была неплохая – Ловчев, Ольшанский, Капличный, Федотов, Никулин, Пильгуй… Но логика эта, конечно, формальная, игра, как известно, фамилиями не гарантируется. Говорили долго, за окном – темень. Другое предложение так и не родилось, и за его отсутствием, само собой, восторжествовало первое и единственное. Пожимали плечами, покачивали седыми головами, сомневались, а ничего придумать не могли. Молодые тренеры киевского «Динамо» выглядели тогда ну прямо как Минин и Пожарский… Только спасут ли?
Спасли. На будущий год сборная, которую в полном составе представляло киевское «Динамо» (в некоторых матчах участвовали Ловчев, Звягинцев, Прохоров, Сахаров), мало того, что, исправив проигрыш Ирландии, победила в отборочном турнире чемпионата Европы, еще и блеснула игрой высокого класса.
Но минул еще год, 1976-й, и доподлинно выяснилось, что вручать судьбу сборной страны одному клубу, пусть он и на голову выше остальных, затея рискованная и ненадежная. Киевское «Динамо» после сезона, прожитого на подъеме, в следующем впало в апатию, изведало внутренние потрясения и раздоры, и сборная, естественно, повторила все его злоключения. А преимущество сборной как раз и состоит в том, что она при искусном управлении, при широком выборе игроков способна стоять вне колебаний конъюнктуры, которые то и дело, едва ли не регулярно, тревожат клубные команды. И в 1977 году сборная у нас вернулась в свое обычное состояние, став снова командой всех клубов.
Негоже было бы, однако, отнестись к тому сезону сборной как к временной, ловко посаженной заплате. Киевские динамовцы не просто воскресили и восстановили боевой облик нашей сборной, они пошли дальше – модернизировали ее игру, придали ей оттенок бодрости, свежести, новизны. Трибуны наши вздохнули с облегчением. После нескольких лет недоумения и растерянности в сборную вновь поверили, она стала радовать.
Поэтому мне и нетрудно и приятно перекинуть мостик от матча СССР – Венгрия, сыгранного в 1968 году, к сезону 1975 года.
10. «Динамо» (Киев) – «Спартак» (Москва]. 30 сентября 1969 г
В Киев я приехал в день матча, утром, и первыми, кого встретил возле гостиницы «Москва», были Хусаинов и Кавазашвили. Они возвращались с Крещатика, и у каждого в руке было по круглой картонке с тортом «Киевский» (обязательная покупка приезжего человека).
– Гуляете? – Признаться, меня удивило несоответствие их прогулочного облика тому, что им предстояло вечером.
– Гуляем, – кивнул Хусаинов.-Нам что? Прошлогоднее «серебро» в кармане, пусть динамовцы свое «золото» охраняют…
Судя по обкатанности, звонкости фразы, тезис этот спартаковцами был хорошенько «проработан».
– Конечно. Нам что! – подтвердил Кавазашвили.
Журналисту в такой день невредно навестить оба лагеря, иной раз это потом помогает понять матч. Мне тогда это не удалось.
Николай Петрович Старостин, к которому я постучался, заговорил о книге, которую писал, да так увлекся, что я не сумел найти удобной паузы, чтобы перевести разговор на предстоящий матч.
Динамовцы, как мне сообщили, сидели взаперти на своей загородной базе, и звонить туда было бесполезно: там отключили телефон.
Одни взаперти, в суровом уединении, другие гуляют по Крещатику. Одни три года подряд чемпионы и так с этим свыклись, что им уступить невыносимо, другие не видят в матче для себя большого риска.
Такая экспозиция напрашивалась сама собой. Так ли это на самом деле? Рассудить мог лишь матч. Слишком часто игра сдувает, как карточные домики, любые предположения – сентиментальные, романтические, трагедийные.
Погода выдалась – хуже не придумаешь! Промозглый ветер, а в разгар игры над стадионом пронеслась, как в насмешку, снежная пурга, вместо твердой почвы бросившая под ноги футболистов скользкую наледь. Правда, все это я «оценил» уже дома, когда слег с простудой, а во время матча ничем нас не проймешь, нам все нипочем…
В том сезоне «Спартак», нашедший одиннадцать человек постоянного состава, играл легко, дружно, приняв удобный для игроков комбинационный стиль ведения атаки. У киевлян, хоть и не растерявших ни упрямства, ни последовательности, ни самолюбия, намечался «кризис жанра», их манера ведения игры была известна наперед: мускульное и скоростное давление, навесы на ворота, слежка за ошибками противника, искусные удары мимо «стенок» со штрафных. В те дни это была приостановившаяся в развитии команда, тогда как «Спартак» смаковал сделанные им открытия.
Вот и сошлись эти разные – как по настроению, так и по игре – стороны. Практически они были равны, победить могла любая. Но в тот момент «Спартак» все же был более прав перед футболом. Кого же изберет судьба?
Полтайма равных и нервных. Динамовцы насуплены, на скулах желваки. Спартаковцы держатся свободнее.
И вот гол. Из тех, что врезаются в память. Люди, отдающие предпочтение прошлому, считают, что и голы раньше были красивее, вспоминают о них с придыханием. Будто бы? Как-то раз сидели мы компанией в гостиничном номере в Севилье, и Николай Озеров, обратившись к Валентину Александровичу Николаеву, промолвил:
– А помните, как вы забили в финале Кубка «Спартаку» в сорок восьмом?
– В падении, головой? – уточнил Николаев. – Помню. Это тогда выглядело редкостью, а сейчас так часто забивают…
Признаться, ответ удивил и обманул ожидания: тот гол Николаева хранился в памяти, как в музейной витрине. Но сказано было честно.
Гол Осянина имеет право считаться искуснейшим, редкостным по исполнению, и те мальчики, которые его видели, наверное, припомнят его много лет спустя, на зависть своим сыновьям. Впрочем, с ним может случиться то же, что с голом Николаева, – точно так же станут забивать многие форварды…
Осянин получил мяч метрах в тридцати пяти от ворот «Динамо». На него кинулся Сабо… Финт вправо и уход влево, Сабо не успел сменить направление движения. На бегу встречает Мунтян. Мимо него мяч проброшен носком (это называется – на противоходе). Ложный замах для удара. Круликовский отвечает подкатом, но мяч чуточку отведен в сторону. Соснихин уже не успевает включиться в борьбу, он, скорее всего, не сомневался, что подкат Круликовскому удастся. Теперь впереди один Рудаков. Он выходит навстречу, и в тот самый момент (опять на противоходе), когда вратарь неустойчив, мяч «щечкой» отправлен в дальний нижний угол…
Обмануть четверых за считанные секунды – одно это обычно вызывает одобрение трибун. А тут еще и мяч в воротах!
Видно было, как трудно свыкаются со счетом 0:1 динамовцы, непривычны они к таким поворотам, да еще на своем поле. Но справились, пришли в себя, даже прибавили движения, еще более осерчали. Сильна трехгодичная чемпионская выучка, крут чемпионский нрав!
И вот он, миг надежды! Штрафной против ворот «Спартака» с 20 метров. Серебряников устанавливает, оглаживает мяч. В том году он немало забил голов резаным ударом в углы ворот. Стадион замер, ждет, потирает руки…
– Гуляете? – Признаться, меня удивило несоответствие их прогулочного облика тому, что им предстояло вечером.
– Гуляем, – кивнул Хусаинов.-Нам что? Прошлогоднее «серебро» в кармане, пусть динамовцы свое «золото» охраняют…
Судя по обкатанности, звонкости фразы, тезис этот спартаковцами был хорошенько «проработан».
– Конечно. Нам что! – подтвердил Кавазашвили.
Журналисту в такой день невредно навестить оба лагеря, иной раз это потом помогает понять матч. Мне тогда это не удалось.
Николай Петрович Старостин, к которому я постучался, заговорил о книге, которую писал, да так увлекся, что я не сумел найти удобной паузы, чтобы перевести разговор на предстоящий матч.
Динамовцы, как мне сообщили, сидели взаперти на своей загородной базе, и звонить туда было бесполезно: там отключили телефон.
Одни взаперти, в суровом уединении, другие гуляют по Крещатику. Одни три года подряд чемпионы и так с этим свыклись, что им уступить невыносимо, другие не видят в матче для себя большого риска.
Такая экспозиция напрашивалась сама собой. Так ли это на самом деле? Рассудить мог лишь матч. Слишком часто игра сдувает, как карточные домики, любые предположения – сентиментальные, романтические, трагедийные.
Погода выдалась – хуже не придумаешь! Промозглый ветер, а в разгар игры над стадионом пронеслась, как в насмешку, снежная пурга, вместо твердой почвы бросившая под ноги футболистов скользкую наледь. Правда, все это я «оценил» уже дома, когда слег с простудой, а во время матча ничем нас не проймешь, нам все нипочем…
В том сезоне «Спартак», нашедший одиннадцать человек постоянного состава, играл легко, дружно, приняв удобный для игроков комбинационный стиль ведения атаки. У киевлян, хоть и не растерявших ни упрямства, ни последовательности, ни самолюбия, намечался «кризис жанра», их манера ведения игры была известна наперед: мускульное и скоростное давление, навесы на ворота, слежка за ошибками противника, искусные удары мимо «стенок» со штрафных. В те дни это была приостановившаяся в развитии команда, тогда как «Спартак» смаковал сделанные им открытия.
Вот и сошлись эти разные – как по настроению, так и по игре – стороны. Практически они были равны, победить могла любая. Но в тот момент «Спартак» все же был более прав перед футболом. Кого же изберет судьба?
Полтайма равных и нервных. Динамовцы насуплены, на скулах желваки. Спартаковцы держатся свободнее.
И вот гол. Из тех, что врезаются в память. Люди, отдающие предпочтение прошлому, считают, что и голы раньше были красивее, вспоминают о них с придыханием. Будто бы? Как-то раз сидели мы компанией в гостиничном номере в Севилье, и Николай Озеров, обратившись к Валентину Александровичу Николаеву, промолвил:
– А помните, как вы забили в финале Кубка «Спартаку» в сорок восьмом?
– В падении, головой? – уточнил Николаев. – Помню. Это тогда выглядело редкостью, а сейчас так часто забивают…
Признаться, ответ удивил и обманул ожидания: тот гол Николаева хранился в памяти, как в музейной витрине. Но сказано было честно.
Гол Осянина имеет право считаться искуснейшим, редкостным по исполнению, и те мальчики, которые его видели, наверное, припомнят его много лет спустя, на зависть своим сыновьям. Впрочем, с ним может случиться то же, что с голом Николаева, – точно так же станут забивать многие форварды…
Осянин получил мяч метрах в тридцати пяти от ворот «Динамо». На него кинулся Сабо… Финт вправо и уход влево, Сабо не успел сменить направление движения. На бегу встречает Мунтян. Мимо него мяч проброшен носком (это называется – на противоходе). Ложный замах для удара. Круликовский отвечает подкатом, но мяч чуточку отведен в сторону. Соснихин уже не успевает включиться в борьбу, он, скорее всего, не сомневался, что подкат Круликовскому удастся. Теперь впереди один Рудаков. Он выходит навстречу, и в тот самый момент (опять на противоходе), когда вратарь неустойчив, мяч «щечкой» отправлен в дальний нижний угол…
Обмануть четверых за считанные секунды – одно это обычно вызывает одобрение трибун. А тут еще и мяч в воротах!
Видно было, как трудно свыкаются со счетом 0:1 динамовцы, непривычны они к таким поворотам, да еще на своем поле. Но справились, пришли в себя, даже прибавили движения, еще более осерчали. Сильна трехгодичная чемпионская выучка, крут чемпионский нрав!
И вот он, миг надежды! Штрафной против ворот «Спартака» с 20 метров. Серебряников устанавливает, оглаживает мяч. В том году он немало забил голов резаным ударом в углы ворот. Стадион замер, ждет, потирает руки…