Страница:
Высоко над ней по склону неуклюже шагал ледяной великан. Двенадцати футов ростом, с гривой косматых волос и бородой, покрытой голубоватыми кристалликами льда, он был одет в странный наряд их белого меха. В руке он нес длинное ледяное копье, а глаза поблескивали холодным голубоватым огнем. С каждым его шагом по склону с ужасающей скоростью сбегала снежная волна. Он потряс копьем и заревел на нее, и живот Изабо сжала цепкая ледяная рука страха. Она понеслась по склону, больше не описывая дуг и не раскачиваясь, а просто скользя вниз по центру склона. Он поскакал за ней, с каждым шагом набирая скорость, а перед ним с оглушительным рокотом, столь же грозным, как и его хриплый рык, сметая все на своем пути, мчалась белая масса снега.
Послышался громкий свист. Изабо инстинктивно пригнулась. Ледяное копье пролетело всего в нескольких дюймах от нее, вонзившись в склон перед ее ногами и заставив сорваться еще одну снежную глыбу. Изабо свернула, чувствуя, как болезненно бухает ее сердце. Пригнувшись, она понеслась по склону так быстро, как только могла, подпрыгивая на выступах скал. Потом отважилась оглянуться назад. Лавина неслась за ней по пятам, уже заслонив все небо.
Буба взмыла вверх, отчаянно крича. Взлетай-ух, звала сова. Взлетай-ух ввысь-ух.
Внезапно мир отступил. Рокот лавины стал оглушающим, окружив ее со всех сторон. Над головой у нее бешено вращались звезды. Хотя уже наступили сумерки, Изабо видела все ясно, как днем. Снежная масса с ревом неслась по склону, накрывая крошечные, как спички, деревья, и погасив черный блеск реки. Мимо нее пронесло ледяного великана. Изабо видела, как его искаженное лицо исчезло под бушующим белым потоком далеко-далеко под ней. Мир опрокинулся, пламенеющую кромку черных гор опоясали стремительно мчащиеся звезды. Ветер омывал ее, точно поток холодного огня. Все было тихо. Она была властительницей ночи, ее крылья подчиняли ветер ее воле, звездная река текла мимо нее. Она увидела Бубу, парящую перед ней, и та начала спускаться в густые заросли деревьев, темным пятном маячившие внизу. Они опустились на ветку передохнуть.
Я знала-ух, что ты-ух Сова-ух, — самодовольно сказала Буба.
Когти Изабо инстинктивно вцепились в кору, а крылья затрепетали. Нет, пронеслось в ее мозгу. Она со страхом уставилась на Бубу, и круглое око совы показалось ей огромным, как солнце. Та негромко ухнула и переступила с лапы на лапу. Изабо безумно оглянулась вокруг. Ветка, на которой они сидели, была исполинской, точно вековой дуб. Дерево казалось башней. Она слышала каждый вздох и шепоток ветра в сосновых иглах так отчетливо, как будто он был мелодией оркестра. Она зарылась головой в собственные перья, страшно перепуганная.
Почему ты-ух боишься-ух? — спросила Буба. Мы вместе-ух летали в лунной-ух прохладе, парили-падали вместе-ух, как полагается совам-ух.
Но я же на самом деле не сова, трясущимся мысленным голосом ответила Изабо. Я-ух не знаю-ух, как мне-ух превратиться обратно-ух в человека.
А зачем-ух тебе? — удивилась Буба.
Я же не сова, я девушка-уууух, расплакалась Изабо. Если бы у нее были человеческие глаза, из них хлынули бы слезы, но в облике совы она лишь скорбно ухнула.
Теперь сова-ух.
Изабо испуганно разжала и сжала когти. Буба придвинулась поближе, потершись своей пушистой головой о ее голову. Давай парить-падать в лунной прохладе-ух, сказала сова, сорвавшись с ветки в темноту.
Через миг Изабо взмахнула крыльями и захлопала ими. Она боялась взлетать. Земля была так далеко внизу. Это было все равно что прыгать с Башни Двух Лун. Она тревожно ухнула, и Буба вынырнула из темноты, белая и безмолвная, точно снежинка. Она приземлилась рядом с Изабо и вдруг без предупреждения столкнула ее с веки. Изабо вскрикнула и взмахнула крыльями, без усилий паря в темноте. Темное кружево ветвей понеслось к ней, и она снова вскрикнула и инстинктивно свернула в сторону, едва разминувшись со стволом дерева. Она втянула голову и захлопала крыльями, и ее тело послушно взмыло вверх. Ее захлестнула эйфория. Она летела! Изабо принялась экспериментировать, расправляя сначала одно крыло, потом другое, хлопая ими, держа их неподвижно. То падая к земле, то снова взмывая вверх, она летела по ночному лесу, а Буба бесшумно парила рядом с ней.
Наконец они вылетели на опушку, с которой открывался вид через реку на склоны горы. Перед ними был Череп Мира. Вся эйфория Изабо внезапно испарилась. Ее путь подошел к концу, а она была заперта в теле совы. Как она теперь завершит свой поиск и вернется к прайду?
Я должна-ух вспомнить, как-ух я превратилась в сову-ух, сказала она Бубе. Если я один раз смогла измениться, то точно могу-ух сделать это еще раз.
Карликовая сова ответила ей взглядом немигающих глаз. Изабо ответила ей таким же взглядом. Она страшно устала, и ей очень хотелось потереть глаза и зевнуть. Думать было трудно — казалось, что вся голова у нее набита перьями.
Для сна-ух есть день, а лунная прохлада-ух для того, чтобы парить-падать, сказала Буба. Будешь спать-ух, когда придет солнце.
Очень сонная, сказала Изабо. Она едва могла расправить крылья и подумала, что если бы попыталась взлететь, то камнем рухнула бы на землю.
Давай, сказала Буба. Заползай в дупло и спи-ух. Сова найдет тебе еду-ух.
Изабо послушалась. В стволе дерева было уютное маленькое дупло, выстланное опилками и сосновыми иглами. Она сложила крылья и закрыла глаза, и сон обрушился на нее, точно гигантская кувалда.
Когда она проснулась, Буба спала рядом, спрятав голову под взъерошенное крыло, а перед ней лежала кучка полуобглоданных мотыльков и кузнечиков. Когда-то это зрелище не вызвало бы у Изабо ничего, кроме отвращения. Сейчас же она почувствовала, что в ней проснулся дикий аппетит, и жадно склевала всех насекомых до последнего. Насытившись, она высунула голову из дупла. День был в самом разгаре, и солнце ослепило ей глаза. Она забилась обратно в дупло, спрятав ушастую голову под крыло. В тот миг, когда она уже было совсем уснула, она невольно икнула и выплюнула непереваренный панцирь и крылышко. Почувствовав себя намного лучше, она снова провалилась в сон.
Когда она проснулась во второй раз, была уже ночь. Ее снова терзал голод, поэтому она безропотно отправилась вместе с Бубой на охоту. Они летели через лес, на лету хватая мотыльков и светлячков, отыскивая под корой личинок и раскрывая их коконы острыми загнутыми клювами. На этот раз Изабо уже довольно ловко управлялась со своими крыльями, хотя, конечно, ей еще далеко было до легкого и бесшумного полета Бубы.
Насытившись, совы полетели через лес, просто ради удовольствия полета. Они пролетели вдоль излучины реки и поднялись на высокий утес, где два водопада образовывали из воды фантастическую завесу, причудливую, точно тончайшее кружево. Когда Изабо взмыла к темному небу, где-то на задворках ее разума забрезжила мысль. Она увидела, как водопады низвергаются по обеим сторонам огромной зияющей пещеры и сказала про себя: Слезы Богов.
Развернувшись, она спикировала вниз вслед за падающей водой, пока не очутилась у темного входа в пещеру. Темнота не была преградой для ее острых совиных глаз. Огромный выступ скалы над зияющей пещерой и два водопада, низвергающиеся из расселин по обеим ее сторонам делали скалу похожей на искаженное горем лицо. Вход в пещеру напоминал растянутый в скорбном вопле рот. К ней вернулась память, а вместе с ней и что-то похожее на ужас. Уста Мира!
Изабо полетела обратно в свое убежище в роще, чувствуя, как в голове у нее перемешиваются совиные и человеческие мысли. Она заползла в дупло, хотя на этот раз не заснула, а просто съежилась там, тревожно крутя головой из стороны в сторону. Буба заползла внутрь и устроилась рядышком с ней, утешая ее.
Мне нужно-ух превратиться обратно, мне нужно-ух превратиться обратно, лихорадочно думала Изабо. Как-ух? Как-ух?
Буба насмешливо ухнула. Что толку ух-ухать? Просто сделай-ух это , сказала она. Только не здесь-ух. Слишком-ух огромная для этого дупла-ух.
Изабо слегка успокоилась. Верно-ух.
Уже почти рассвело, и Буба была совсем сонной. Днем поспим-ух, а во время лунной прохлады ты-ух превратишься обратно, ух-ух?
Ух-ух , согласилась Изабо, выплюнув жесткое крылышко и устраиваясь спать.
В пахнущей хвоей тьме Изабо прижималась к земле, вжав голову в крылья и изо всех сил сосредоточившись. Буба сидела на ветке у нее над головой, время от времени крутя головой в разные стороны и оглядывая лес немигающими глазами.
Изабо не имела ни малейшего понятия, как ей удалось превратиться в сову. Еще секунду назад она неслась по горному склону, спасаясь от несущегося за ней по пятам снежного океана, а в следующую секунду уже парила в небесах крошечной белой совой. Это не было сознательным решением, выражением ее воли, как это обычно бывало с колдовством. Все, что она чувствовала, это необходимость спастись, взлететь в небо, как Буба.
Обычно ведьмы не умели оборачиваться. Это была магия из сказок и мифов, нечто из ряда вон выходящее. Это не имело ничего общего с вызыванием огня, который всегда трепетал между небом и землей. Не походило это и на вызывание ветра, который так или иначе постоянно дул над миром. Отличалось это и от сверхъестественной связи Мегэн с животными, корни которой крылись в том, что она любила и понимала их, и от способности Ишбель летать, происходившей от преображения естественных сил вселенной, которые заставляли камень падать на землю, а звезды кружить по своим путям в небе.
И все же Изабо видела, как головастики отращивали ноги и легкие и превращались в лягушек. Она видела, как гусеницы ткали для себя шелковистые коконы, из которых освобождались после зимнего сна уже превращенными в бабочек. Природа была полна превращений.
А в Эйлианане обитало немало волшебных существ, умеющих превращаться из одной формы в другую. Изабо не раз видела, как ее подруга Лиланте превращалась в дерево, и ее плоть совершенно непостижимым образом становилась листьями, корой и цветами. Она видела, как Майя Колдунья принимала свой морской вид, сияющий серебристой чешуей и с огромным хвостом, точно у рыбы. Она даже видела, как ее отца превратили обратно в человека после того, как он семнадцать лет был заперт в теле коня. Размышляя о всех этих метаморфозах, Изабо вспомнила, что ей сказала Буба. Просто сделай-ух это.
Она так и поступила. Она вообразила себя женщиной, в своем собственном хорошо знакомом и уютном виде, и сосредоточила всю свою волю и желание на том, чтобы вновь оказаться такой. И внезапно она была уже не маленькой белой совой, а высокой светлокожей женщиной, обнаженной и съежившейся, дрожа, под деревом.
Стоял лютый мороз. Изабо обхватила себя руками. Ее собственное дыхание морозным облаком висело у нее пред лицом. Над лесом проплывали две луны, одна красная, точно кровь, другая призрачно-голубая. Небо было чернильно-синим, расшитым узором звезд и планет, холодно поблескивающим белым, зеленым, аметистовым, розовым светом.
Ветер обжег ее, точно удар хлыстом. Она не имела ни малейшего понятия, что случилось с ее одеждой и припасами. Вне всякого сомнения, они были погребены под толщей снега, упав на землю, когда она взмыла в небо. Ее охватило отчаяние. Несмотря на ясное небо, без еды и одежды ей грозила неминуемая гибель. Она могла бы набрать хвороста и разжечь костер, но даже так согреться будет очень нелегко. Ее ноги, стоявшие на снегу, уже начали неметь. После лишь секундного колебания Изабо снова вернулась в тело совы.
Буба радостно ухнула.
Слишком-ух холодно-ух, ухнула ей в ответ Изабо, блаженно взъерошив все перья. Теперь она видела разницу между зрением человека и зрением совы. Луны висели на небе, огромные и рябые, но серые. Все было серым, даже тьма. Зато она четко различала степени тьмы, видя очертания веток и травы даже в самой непроницаемой тени. Ее слух тоже стал более острым, а способность определять источник звука невероятно обострилась. Поскольку она стала намного меньше, деревья возвышались над ней, точно башни. Она взмахнула крыльями и взлетела на ветку, где сидела Буба, слегка пританцовывая от возбуждения.
Они вместе вылетели из леса к реке, с рыданием и всхлипами бегущей по камням и странно мерцающей в лунном свете. За ней виднелась уродливая куча снега, принесенного лавиной, и из снежно-каменной мешанины там и сям торчали могучие корни и ветви. Острые глаза Изабо оглядели склон, и она заметила какой-то металлический блеск. Они немедленно слетели вниз, и Изабо снова приняла свой обычный вид. Она принялась отчаянно разрывать снег и нашла кожаный ремень с металлической пряжкой. Она вытащила его из снега и с облегчением обнаружила, что большая часть ее снаряжения до сих пор надежно прикреплена к ремню. Пропала палица, а кинжал треснул, но топор и шпага уцелели.
Изабо принялась тыкать в снег длинной шпагой, не обращая внимания на дрожь, сотрясавшую ее обнаженное тело. Шпага во что-то воткнулась, и Изабо с быстро заколотившимся сердцем принялась раскапывать снег. Она с огромной радостью вытащила из сугроба свои салазки и встала на них на колени, хотя дерево было почти таким же холодным, как и снег. Но несмотря на все отчаянные поиски, свою одежду и сумку она так и не смогла найти, поэтому снова уселась на корточки, клацая зубами. Она так продрогла, что еле могла двигаться, но ей не хотелось превращаться обратно в сову, поскольку так она не могла ни нести свое снаряжение и салазки, ни рыться в снегу.
Вдруг в голову ей пришла неожиданная мысль. Изабо закрыла глаза, сжала руки и сосредоточилась. Она почувствовала, как все ее тело меняется, а по ее жилам, точно терновое вино, разливается сила. Она открыла глаза и с ухмылкой увидела свои косматые белые лапы. Она осторожно выпустила и втянула острые когти, помахала хвостом с черной кисточкой и повернулась на месте. Ей потребовалось несколько минут, чтобы освоиться, но как только Изабо привыкла к своему новому облику, она вытянула все свое огромное сильное тело и понеслась по снегу, опьяненная собственной скоростью и грацией. Сова летела перед ней, горестно ухая, а далеко наверху снопом серебристого огня вспыхнула и погасла звезда, описав дугу по ночному небу.
Изабо могла бы бежать и прыгать так всю ночь, чувствуя, как каждый мускул и каждая связка в ее теле работают в совершенном ритме, а вся кровь поет от сознания собственного великолепия. Она вывалялась в снегу, снова вылизала свою шкуру и исследовала внезапно обострившееся обоняние.
Так ей удалось найти свою шубу, совершенно неожиданно, поскольку она просто шла по еле уловимому восхитительному запаху женщины и ульца. При помощи массивных лап и острых зубов Изабо вытащила шубу из-под покрывавшей ее огромной толщи снега и разыскала разорванные клочья, некогда бывшие ее рубахой. В ней зашевелились какие-то смутные воспоминания, и ей удалось сосредоточиться на том, что она здесь делает, на этом снежном поле под морозным небом. После этого она с огромной решимостью принялась за поиски и обнаружила свои кожаные штаны вместе с мокрыми насквозь чулками. Потом отыскала один башмак.
Она радостно запрыгала вокруг, разыскивая второй, но его нигде не было. В конце концов она бросила это занятие, сев и принявшись вылизывать лапы, понимая, как смешно выглядели ее прыжки, точно она была новорожденным котенком. Приведя себя в порядок и вновь обретя достоинство, она поднялась и зашагала обратно к тому месту, где на салазках сидела маленькая сова, бесстрастно наблюдая за ней. Изабо пришло в голову, что птица может оказаться лакомым кусочком, поскольку в желудке у нее было совершенно пусто. Круглые золотые глаза со страхом уставились на нее, и Изабо ухмыльнулась. Белая птица мгновенно расправила крылья и взвилась в небо, сердито заухав. Изабо сказала себе, что нет ничего хуже, чем давиться перьями, и пошла на в высшей степени восхитительный запах мертвечины.
Она обнаружила его источник, заваленный снегом, и жадно раскопала его. Хотя мясо замерзло, она все же чувствовала еле уловимый медленного гниения и вскоре откопала его, принявшись рвать его зубами. Он был огромным, нездорового голубоватого цвета, покрытый густыми щетинистыми волосами и жесткий, точно дерево. Даже приложив всю силу челюстей и шеи, Изабо не могла вытащить его из-под снега. Она уселась, рыча, и захлестала хвостом по бокам. Огромные пальцы торчали к звездному небу. Каким-то самым дальним уголком разума она поняла, что это рука великана. Ее раздирали противоречивые эмоции, голод и отвращение. Она принялась вылизывать усы, стараясь успокоиться.
Где-то сверху ухнула сова, и Изабо навострила уши. Она увидела, как маленькая белая сова спикировала вниз и уселась на массивных мертвых пальцах. Круглые глаза встретились с прищуренными.
Луна-ух уходит, ухнула сова довольно холодно. Скоро-ух спать-ух?
Изабо была озадачена. Где-то посреди гордости, голода и пренебрежения пробился крошечный росток воспоминания. От запаха разлагающегося ледяного великана на нее накатила внезапная тошнота. Ее вырвало, и она обнаружила, что стоит на четвереньках, а на лицо ей свисают рыжие волосы. Ее еще раз вывернуло в снег. В желудке у нее было настолько пусто, что одна лишь желчь жгла ей горло и покрывала язык омерзительной пленкой. Она очистила рот пригоршней снега и мутными глазами огляделась вокруг. Наткнувшись взглядом на руку мертвого великана, Изабо поспешно бросилась прочь, и при воспоминании о том, как она рвала его руку зубами, ее желудок снова взбунтовался. Она подобрала свою шубу и закуталась в нее, несмотря на то, что она была сырой и тяжелой. Потом натянула штаны, поморщившись от неприятного ощущения мокрой кожи. Застегнув на талии пояс, она натянула один башмак, а мокрые чулки затолкала в карман. Потом она поплелась по склону к реке, таща за собой салазки.
Летать-ух? — позвала ее Буба.
Изабо покачала головой.
— Думаю, мне лучше еще немного побыть девушкой, — хмуро ответила она на своем языке.
Почему-ух? — ухнула сова.
— Просто думаю, — отозвалась Изабо и побрела дальше, ощущая, как ощущение холода в босой ноге перерастает в опасное онемение. Она добралась до каменистого берега реки и опустила ступню в ее неестественное тепло. Жизнь хлынула в ногу вместе с приступом боли, снова превратившись в обжигающий холод, как только она вытащила ее. Изабо аккуратно вытерла ее о шубу, стараясь не тереть слишком сильно, пока всю ступню не закололо от возвратившейся крови.
Изабо устало оглянулась по сторонам. Усталость пригибала ее к земле, тяжелая, точно гора. Ей нужно было отыскать кров, огонь и еду, и быстро. Небо уже начинало светлеть, а ночь была долгой и тяжелой. Она не поняла очень многого из того, что произошло, но знала, что пока не поспит и не поест, не сможет разгадать эту тайну.
На прибрежных камнях лежало огромное сухое дерево, смытое весенним паводком. Изабо собрала всю свою волю и подожгла его. У нее почти не осталось сил, и пламя быстро угасло, но этого хватило, чтобы ствол начал тлеть с одного конца. Изабо не смогла больше вызвать огонь, но махала и дула на него до тех пор, пока не полетели крошечные искры. В конце концов ей удалось разжечь небольшой костер, и Изабо съежилась перед ним, согревая свое замерзшее тело. Потом она провалилась в полудрему, закутавшись в свою влажную шубу.
Через некоторое время она проснулась, дрожа от холода. Солнце уже взошло, но его скудный свет почти не давал тепла. Она оцепенело оглянулась вокруг и мгновенно застыла.
Всего в нескольких футах от нее стоял мальчик-Хан'кобан, опираясь на посох. У него еще только начали пробиваться рога, но его лицо было строгим и суровым, как у взрослого воина, а длинная грива волос — столь же белой и косматой. Его посох украшали серые кисти и перья, а под шубой Изабо разглядела шерстяную фуфайку, расшитую стилизованными фигурами бегущих волков того же цвета.
Медленно поднявшись, Изабо осторожно и смиренно сделала жест приветствия. Он не ответил, подозрительно оглядев ее с ног до головы. Изабо понимала, что представляет собой очень странное зрелище, одетая лишь в мохнатую шубу, штаны и один башмак, с всклокоченными рыжими волосами, в которых запутались листья. Ее босая нога посинела и пошла белыми пятнами, свидетельствовавшими о том, что обморожение глубоко вонзило свои грозные зубы в ее плоть. Кожа у нее на руках побелела и выглядела безжизненной, ногти были синими, точно река. Она не чувствовала ни ушей, ни носа, ни большей части лица. Изабо понимала, что ей нужна помощь, и как можно быстрее.
Но с Хан'кобанами требовалось терпение. Она повторила приветствие, сказав почтительно:
— Приветствую тебя, дитя Серых Волков. Я вижу, что ты, как и я, находишься в поиске имени. Надеюсь, что твой путь, в отличие от моего, не омрачили ни ледяные великаны, ни лавины.
Лицо мальчика слегка смягчилось. Он сделал приветственный жест, спросив:
— Но как ты можешь быть одной из Детей Белых Богов? Твои волосы…
— Ты задаешь мне вопрос. Готов ли ты предложить мне свою историю в ответ? — отозвалась Изабо.
Последовала короткая борьба между любопытством и естественной нелюбовью Хан'кобанов рассказывать о себе, потом мальчик кивнул.
— Я задаю тебе вопрос, — сказал он нехотя. — Ответишь ли ты на него полно и правдиво?
— Я отвечу на него полно и правдиво, — ответила Изабо, принимая позу сказителя. Она еще раз рассказала ему историю своего появления на свет, постаравшись объяснить, что она не собирается претендовать на место Зажигающей Пламя. Хотя территория Прайда Серого Волка находилась далеко от земель Огненного Дракона, мальчик знал о Зажигающей Пламя все и выслушал историю Изабо с таким интересом, какой только правила вежливости позволяли ему выказать.
Она закончила нападением ледяного великана, вопреки своему обещанию рассказать всю правду не став объяснять, как ей удалось спастись от лавины, сказав себе, что он не спрашивал ее об этом.
Когда она закончила, он поколебался, потом сказал хрипло:
— Какой вопрос ты хочешь задать мне?
— Я охотно отказалась бы от вопроса в обмен на какую-нибудь еду и одежду, — отозвалась Изабо, тщетно пытаясь унять дрожь.
Он почти улыбнулся и подошел к ней, прислонив украшенный серыми кисточками посох к скале и развязывая свою сумку.
Он дал ей лепешку и сушеных фруктов, потом бросил на снег связку убитых кроликов, которую нес на плече. Изабо развернулась так, чтобы не смотреть на трупики бедных зверюшек, хотя с жадностью набросилась на хлеб и фрукты. Потом он снова зажег ее костер от угля, который нес на поясе и принялся варить кашу из трав и зерна и поджарил одного кролика, насадив его на сделанный из прутика вертел. Изабо удивилась, откуда у него столько припасов, потом вспомнила, что его Прайд владел самой близкой к Черепу Мира территорией. Ему не нужно было далеко идти. Почему-то это показалось ей несправедливым.
Дожидаясь, пока каша сварится, Изабо развесила шубу сушиться, а сама голышом побежала по камням, чтобы окунуться в теплую реку. Из своего целительского прошлого она знала, что единственный способ вылечить обморожение — это как можно скорее восстановить кровообращение в пораженной области. Как ни странно, вода в окаймленной снежными сугробами реке была горячей и могла обогреть ее скорее, чем что-либо еще в этой горной глуши.
Изабо осторожно выбрала место для входа, поскольку река была быстрой и полноводной, а камни острыми. Она отыскала местечко, где вода была чуть спокойней, и блажено опустилась в воду. На лице у нее выступил пот, а вода была почти нестерпимо горячей. Она откинула голову, и ее волосы поплыли по воде, точно красные водоросли, а онемевшие мочки ушей оказались полностью погруженными. Она лежала в воде, постоянно двигая руками и ногами, чтобы восстановить подвижность суставов и не дать воде отнести себя далеко от берега. Глядя в голубое небо, она чувствовала, как в ее отмороженных членах пульсирует боль, и радовалась. Потеряв два пальца в пыточных камерах Лиги по Борьбе с Колдовством, она совершенно не хотела остаться еще без каких-нибудь.
Она перекатилась и лежала, погрузив лицо в воду, сколько могла выдержать, потом тихонько поплыла, чувствуя себя много лучше, чем уже долгие месяцы. Рогатый мальчик смотрел на нее, грызя кроличью ножку, изо всех сил стараясь не позволить страху и изумлению отразиться у него на лице. Хан'кобаны никогда не плавали, вспомнила Изабо. Она должна была показаться ему очень странной, раз не выказывала никакого страха перед водой и плавала проворнее любой выдры.
Наконец Изабо подплыла к берегу и выбралась из воды, с трудом преодолев стремительное течение. Морозный воздух в тот же миг обжег ее, но она побежала по камням к костру, стряхнув воду и насухо вытершись запасной рубахой своего маленького товарища. Ее шуба уже просохла и согрелась, и она блаженно закуталась в нее, потом натянула свои шерстяные чулки и штаны, севшие после сушки на огне. Там, где кожа была отморожена, ее руки и ноги пошли пузырями, и она аккуратно забинтовала их обрывками рубахи.
Потом она обмотала ступни влажной рубахой, поскольку ничего другого у нее просто не было. Рогатый мальчик покачал головой и осторожно размотал рубаху, закутав ее ноги в свою мохнатую шубу. Она удивленно взглянула на него, и он сказал:
Послышался громкий свист. Изабо инстинктивно пригнулась. Ледяное копье пролетело всего в нескольких дюймах от нее, вонзившись в склон перед ее ногами и заставив сорваться еще одну снежную глыбу. Изабо свернула, чувствуя, как болезненно бухает ее сердце. Пригнувшись, она понеслась по склону так быстро, как только могла, подпрыгивая на выступах скал. Потом отважилась оглянуться назад. Лавина неслась за ней по пятам, уже заслонив все небо.
Буба взмыла вверх, отчаянно крича. Взлетай-ух, звала сова. Взлетай-ух ввысь-ух.
Внезапно мир отступил. Рокот лавины стал оглушающим, окружив ее со всех сторон. Над головой у нее бешено вращались звезды. Хотя уже наступили сумерки, Изабо видела все ясно, как днем. Снежная масса с ревом неслась по склону, накрывая крошечные, как спички, деревья, и погасив черный блеск реки. Мимо нее пронесло ледяного великана. Изабо видела, как его искаженное лицо исчезло под бушующим белым потоком далеко-далеко под ней. Мир опрокинулся, пламенеющую кромку черных гор опоясали стремительно мчащиеся звезды. Ветер омывал ее, точно поток холодного огня. Все было тихо. Она была властительницей ночи, ее крылья подчиняли ветер ее воле, звездная река текла мимо нее. Она увидела Бубу, парящую перед ней, и та начала спускаться в густые заросли деревьев, темным пятном маячившие внизу. Они опустились на ветку передохнуть.
Я знала-ух, что ты-ух Сова-ух, — самодовольно сказала Буба.
Когти Изабо инстинктивно вцепились в кору, а крылья затрепетали. Нет, пронеслось в ее мозгу. Она со страхом уставилась на Бубу, и круглое око совы показалось ей огромным, как солнце. Та негромко ухнула и переступила с лапы на лапу. Изабо безумно оглянулась вокруг. Ветка, на которой они сидели, была исполинской, точно вековой дуб. Дерево казалось башней. Она слышала каждый вздох и шепоток ветра в сосновых иглах так отчетливо, как будто он был мелодией оркестра. Она зарылась головой в собственные перья, страшно перепуганная.
Почему ты-ух боишься-ух? — спросила Буба. Мы вместе-ух летали в лунной-ух прохладе, парили-падали вместе-ух, как полагается совам-ух.
Но я же на самом деле не сова, трясущимся мысленным голосом ответила Изабо. Я-ух не знаю-ух, как мне-ух превратиться обратно-ух в человека.
А зачем-ух тебе? — удивилась Буба.
Я же не сова, я девушка-уууух, расплакалась Изабо. Если бы у нее были человеческие глаза, из них хлынули бы слезы, но в облике совы она лишь скорбно ухнула.
Теперь сова-ух.
Изабо испуганно разжала и сжала когти. Буба придвинулась поближе, потершись своей пушистой головой о ее голову. Давай парить-падать в лунной прохладе-ух, сказала сова, сорвавшись с ветки в темноту.
Через миг Изабо взмахнула крыльями и захлопала ими. Она боялась взлетать. Земля была так далеко внизу. Это было все равно что прыгать с Башни Двух Лун. Она тревожно ухнула, и Буба вынырнула из темноты, белая и безмолвная, точно снежинка. Она приземлилась рядом с Изабо и вдруг без предупреждения столкнула ее с веки. Изабо вскрикнула и взмахнула крыльями, без усилий паря в темноте. Темное кружево ветвей понеслось к ней, и она снова вскрикнула и инстинктивно свернула в сторону, едва разминувшись со стволом дерева. Она втянула голову и захлопала крыльями, и ее тело послушно взмыло вверх. Ее захлестнула эйфория. Она летела! Изабо принялась экспериментировать, расправляя сначала одно крыло, потом другое, хлопая ими, держа их неподвижно. То падая к земле, то снова взмывая вверх, она летела по ночному лесу, а Буба бесшумно парила рядом с ней.
Наконец они вылетели на опушку, с которой открывался вид через реку на склоны горы. Перед ними был Череп Мира. Вся эйфория Изабо внезапно испарилась. Ее путь подошел к концу, а она была заперта в теле совы. Как она теперь завершит свой поиск и вернется к прайду?
Я должна-ух вспомнить, как-ух я превратилась в сову-ух, сказала она Бубе. Если я один раз смогла измениться, то точно могу-ух сделать это еще раз.
Карликовая сова ответила ей взглядом немигающих глаз. Изабо ответила ей таким же взглядом. Она страшно устала, и ей очень хотелось потереть глаза и зевнуть. Думать было трудно — казалось, что вся голова у нее набита перьями.
Для сна-ух есть день, а лунная прохлада-ух для того, чтобы парить-падать, сказала Буба. Будешь спать-ух, когда придет солнце.
Очень сонная, сказала Изабо. Она едва могла расправить крылья и подумала, что если бы попыталась взлететь, то камнем рухнула бы на землю.
Давай, сказала Буба. Заползай в дупло и спи-ух. Сова найдет тебе еду-ух.
Изабо послушалась. В стволе дерева было уютное маленькое дупло, выстланное опилками и сосновыми иглами. Она сложила крылья и закрыла глаза, и сон обрушился на нее, точно гигантская кувалда.
Когда она проснулась, Буба спала рядом, спрятав голову под взъерошенное крыло, а перед ней лежала кучка полуобглоданных мотыльков и кузнечиков. Когда-то это зрелище не вызвало бы у Изабо ничего, кроме отвращения. Сейчас же она почувствовала, что в ней проснулся дикий аппетит, и жадно склевала всех насекомых до последнего. Насытившись, она высунула голову из дупла. День был в самом разгаре, и солнце ослепило ей глаза. Она забилась обратно в дупло, спрятав ушастую голову под крыло. В тот миг, когда она уже было совсем уснула, она невольно икнула и выплюнула непереваренный панцирь и крылышко. Почувствовав себя намного лучше, она снова провалилась в сон.
Когда она проснулась во второй раз, была уже ночь. Ее снова терзал голод, поэтому она безропотно отправилась вместе с Бубой на охоту. Они летели через лес, на лету хватая мотыльков и светлячков, отыскивая под корой личинок и раскрывая их коконы острыми загнутыми клювами. На этот раз Изабо уже довольно ловко управлялась со своими крыльями, хотя, конечно, ей еще далеко было до легкого и бесшумного полета Бубы.
Насытившись, совы полетели через лес, просто ради удовольствия полета. Они пролетели вдоль излучины реки и поднялись на высокий утес, где два водопада образовывали из воды фантастическую завесу, причудливую, точно тончайшее кружево. Когда Изабо взмыла к темному небу, где-то на задворках ее разума забрезжила мысль. Она увидела, как водопады низвергаются по обеим сторонам огромной зияющей пещеры и сказала про себя: Слезы Богов.
Развернувшись, она спикировала вниз вслед за падающей водой, пока не очутилась у темного входа в пещеру. Темнота не была преградой для ее острых совиных глаз. Огромный выступ скалы над зияющей пещерой и два водопада, низвергающиеся из расселин по обеим ее сторонам делали скалу похожей на искаженное горем лицо. Вход в пещеру напоминал растянутый в скорбном вопле рот. К ней вернулась память, а вместе с ней и что-то похожее на ужас. Уста Мира!
Изабо полетела обратно в свое убежище в роще, чувствуя, как в голове у нее перемешиваются совиные и человеческие мысли. Она заползла в дупло, хотя на этот раз не заснула, а просто съежилась там, тревожно крутя головой из стороны в сторону. Буба заползла внутрь и устроилась рядышком с ней, утешая ее.
Мне нужно-ух превратиться обратно, мне нужно-ух превратиться обратно, лихорадочно думала Изабо. Как-ух? Как-ух?
Буба насмешливо ухнула. Что толку ух-ухать? Просто сделай-ух это , сказала она. Только не здесь-ух. Слишком-ух огромная для этого дупла-ух.
Изабо слегка успокоилась. Верно-ух.
Уже почти рассвело, и Буба была совсем сонной. Днем поспим-ух, а во время лунной прохлады ты-ух превратишься обратно, ух-ух?
Ух-ух , согласилась Изабо, выплюнув жесткое крылышко и устраиваясь спать.
В пахнущей хвоей тьме Изабо прижималась к земле, вжав голову в крылья и изо всех сил сосредоточившись. Буба сидела на ветке у нее над головой, время от времени крутя головой в разные стороны и оглядывая лес немигающими глазами.
Изабо не имела ни малейшего понятия, как ей удалось превратиться в сову. Еще секунду назад она неслась по горному склону, спасаясь от несущегося за ней по пятам снежного океана, а в следующую секунду уже парила в небесах крошечной белой совой. Это не было сознательным решением, выражением ее воли, как это обычно бывало с колдовством. Все, что она чувствовала, это необходимость спастись, взлететь в небо, как Буба.
Обычно ведьмы не умели оборачиваться. Это была магия из сказок и мифов, нечто из ряда вон выходящее. Это не имело ничего общего с вызыванием огня, который всегда трепетал между небом и землей. Не походило это и на вызывание ветра, который так или иначе постоянно дул над миром. Отличалось это и от сверхъестественной связи Мегэн с животными, корни которой крылись в том, что она любила и понимала их, и от способности Ишбель летать, происходившей от преображения естественных сил вселенной, которые заставляли камень падать на землю, а звезды кружить по своим путям в небе.
И все же Изабо видела, как головастики отращивали ноги и легкие и превращались в лягушек. Она видела, как гусеницы ткали для себя шелковистые коконы, из которых освобождались после зимнего сна уже превращенными в бабочек. Природа была полна превращений.
А в Эйлианане обитало немало волшебных существ, умеющих превращаться из одной формы в другую. Изабо не раз видела, как ее подруга Лиланте превращалась в дерево, и ее плоть совершенно непостижимым образом становилась листьями, корой и цветами. Она видела, как Майя Колдунья принимала свой морской вид, сияющий серебристой чешуей и с огромным хвостом, точно у рыбы. Она даже видела, как ее отца превратили обратно в человека после того, как он семнадцать лет был заперт в теле коня. Размышляя о всех этих метаморфозах, Изабо вспомнила, что ей сказала Буба. Просто сделай-ух это.
Она так и поступила. Она вообразила себя женщиной, в своем собственном хорошо знакомом и уютном виде, и сосредоточила всю свою волю и желание на том, чтобы вновь оказаться такой. И внезапно она была уже не маленькой белой совой, а высокой светлокожей женщиной, обнаженной и съежившейся, дрожа, под деревом.
Стоял лютый мороз. Изабо обхватила себя руками. Ее собственное дыхание морозным облаком висело у нее пред лицом. Над лесом проплывали две луны, одна красная, точно кровь, другая призрачно-голубая. Небо было чернильно-синим, расшитым узором звезд и планет, холодно поблескивающим белым, зеленым, аметистовым, розовым светом.
Ветер обжег ее, точно удар хлыстом. Она не имела ни малейшего понятия, что случилось с ее одеждой и припасами. Вне всякого сомнения, они были погребены под толщей снега, упав на землю, когда она взмыла в небо. Ее охватило отчаяние. Несмотря на ясное небо, без еды и одежды ей грозила неминуемая гибель. Она могла бы набрать хвороста и разжечь костер, но даже так согреться будет очень нелегко. Ее ноги, стоявшие на снегу, уже начали неметь. После лишь секундного колебания Изабо снова вернулась в тело совы.
Буба радостно ухнула.
Слишком-ух холодно-ух, ухнула ей в ответ Изабо, блаженно взъерошив все перья. Теперь она видела разницу между зрением человека и зрением совы. Луны висели на небе, огромные и рябые, но серые. Все было серым, даже тьма. Зато она четко различала степени тьмы, видя очертания веток и травы даже в самой непроницаемой тени. Ее слух тоже стал более острым, а способность определять источник звука невероятно обострилась. Поскольку она стала намного меньше, деревья возвышались над ней, точно башни. Она взмахнула крыльями и взлетела на ветку, где сидела Буба, слегка пританцовывая от возбуждения.
Они вместе вылетели из леса к реке, с рыданием и всхлипами бегущей по камням и странно мерцающей в лунном свете. За ней виднелась уродливая куча снега, принесенного лавиной, и из снежно-каменной мешанины там и сям торчали могучие корни и ветви. Острые глаза Изабо оглядели склон, и она заметила какой-то металлический блеск. Они немедленно слетели вниз, и Изабо снова приняла свой обычный вид. Она принялась отчаянно разрывать снег и нашла кожаный ремень с металлической пряжкой. Она вытащила его из снега и с облегчением обнаружила, что большая часть ее снаряжения до сих пор надежно прикреплена к ремню. Пропала палица, а кинжал треснул, но топор и шпага уцелели.
Изабо принялась тыкать в снег длинной шпагой, не обращая внимания на дрожь, сотрясавшую ее обнаженное тело. Шпага во что-то воткнулась, и Изабо с быстро заколотившимся сердцем принялась раскапывать снег. Она с огромной радостью вытащила из сугроба свои салазки и встала на них на колени, хотя дерево было почти таким же холодным, как и снег. Но несмотря на все отчаянные поиски, свою одежду и сумку она так и не смогла найти, поэтому снова уселась на корточки, клацая зубами. Она так продрогла, что еле могла двигаться, но ей не хотелось превращаться обратно в сову, поскольку так она не могла ни нести свое снаряжение и салазки, ни рыться в снегу.
Вдруг в голову ей пришла неожиданная мысль. Изабо закрыла глаза, сжала руки и сосредоточилась. Она почувствовала, как все ее тело меняется, а по ее жилам, точно терновое вино, разливается сила. Она открыла глаза и с ухмылкой увидела свои косматые белые лапы. Она осторожно выпустила и втянула острые когти, помахала хвостом с черной кисточкой и повернулась на месте. Ей потребовалось несколько минут, чтобы освоиться, но как только Изабо привыкла к своему новому облику, она вытянула все свое огромное сильное тело и понеслась по снегу, опьяненная собственной скоростью и грацией. Сова летела перед ней, горестно ухая, а далеко наверху снопом серебристого огня вспыхнула и погасла звезда, описав дугу по ночному небу.
Изабо могла бы бежать и прыгать так всю ночь, чувствуя, как каждый мускул и каждая связка в ее теле работают в совершенном ритме, а вся кровь поет от сознания собственного великолепия. Она вывалялась в снегу, снова вылизала свою шкуру и исследовала внезапно обострившееся обоняние.
Так ей удалось найти свою шубу, совершенно неожиданно, поскольку она просто шла по еле уловимому восхитительному запаху женщины и ульца. При помощи массивных лап и острых зубов Изабо вытащила шубу из-под покрывавшей ее огромной толщи снега и разыскала разорванные клочья, некогда бывшие ее рубахой. В ней зашевелились какие-то смутные воспоминания, и ей удалось сосредоточиться на том, что она здесь делает, на этом снежном поле под морозным небом. После этого она с огромной решимостью принялась за поиски и обнаружила свои кожаные штаны вместе с мокрыми насквозь чулками. Потом отыскала один башмак.
Она радостно запрыгала вокруг, разыскивая второй, но его нигде не было. В конце концов она бросила это занятие, сев и принявшись вылизывать лапы, понимая, как смешно выглядели ее прыжки, точно она была новорожденным котенком. Приведя себя в порядок и вновь обретя достоинство, она поднялась и зашагала обратно к тому месту, где на салазках сидела маленькая сова, бесстрастно наблюдая за ней. Изабо пришло в голову, что птица может оказаться лакомым кусочком, поскольку в желудке у нее было совершенно пусто. Круглые золотые глаза со страхом уставились на нее, и Изабо ухмыльнулась. Белая птица мгновенно расправила крылья и взвилась в небо, сердито заухав. Изабо сказала себе, что нет ничего хуже, чем давиться перьями, и пошла на в высшей степени восхитительный запах мертвечины.
Она обнаружила его источник, заваленный снегом, и жадно раскопала его. Хотя мясо замерзло, она все же чувствовала еле уловимый медленного гниения и вскоре откопала его, принявшись рвать его зубами. Он был огромным, нездорового голубоватого цвета, покрытый густыми щетинистыми волосами и жесткий, точно дерево. Даже приложив всю силу челюстей и шеи, Изабо не могла вытащить его из-под снега. Она уселась, рыча, и захлестала хвостом по бокам. Огромные пальцы торчали к звездному небу. Каким-то самым дальним уголком разума она поняла, что это рука великана. Ее раздирали противоречивые эмоции, голод и отвращение. Она принялась вылизывать усы, стараясь успокоиться.
Где-то сверху ухнула сова, и Изабо навострила уши. Она увидела, как маленькая белая сова спикировала вниз и уселась на массивных мертвых пальцах. Круглые глаза встретились с прищуренными.
Луна-ух уходит, ухнула сова довольно холодно. Скоро-ух спать-ух?
Изабо была озадачена. Где-то посреди гордости, голода и пренебрежения пробился крошечный росток воспоминания. От запаха разлагающегося ледяного великана на нее накатила внезапная тошнота. Ее вырвало, и она обнаружила, что стоит на четвереньках, а на лицо ей свисают рыжие волосы. Ее еще раз вывернуло в снег. В желудке у нее было настолько пусто, что одна лишь желчь жгла ей горло и покрывала язык омерзительной пленкой. Она очистила рот пригоршней снега и мутными глазами огляделась вокруг. Наткнувшись взглядом на руку мертвого великана, Изабо поспешно бросилась прочь, и при воспоминании о том, как она рвала его руку зубами, ее желудок снова взбунтовался. Она подобрала свою шубу и закуталась в нее, несмотря на то, что она была сырой и тяжелой. Потом натянула штаны, поморщившись от неприятного ощущения мокрой кожи. Застегнув на талии пояс, она натянула один башмак, а мокрые чулки затолкала в карман. Потом она поплелась по склону к реке, таща за собой салазки.
Летать-ух? — позвала ее Буба.
Изабо покачала головой.
— Думаю, мне лучше еще немного побыть девушкой, — хмуро ответила она на своем языке.
Почему-ух? — ухнула сова.
— Просто думаю, — отозвалась Изабо и побрела дальше, ощущая, как ощущение холода в босой ноге перерастает в опасное онемение. Она добралась до каменистого берега реки и опустила ступню в ее неестественное тепло. Жизнь хлынула в ногу вместе с приступом боли, снова превратившись в обжигающий холод, как только она вытащила ее. Изабо аккуратно вытерла ее о шубу, стараясь не тереть слишком сильно, пока всю ступню не закололо от возвратившейся крови.
Изабо устало оглянулась по сторонам. Усталость пригибала ее к земле, тяжелая, точно гора. Ей нужно было отыскать кров, огонь и еду, и быстро. Небо уже начинало светлеть, а ночь была долгой и тяжелой. Она не поняла очень многого из того, что произошло, но знала, что пока не поспит и не поест, не сможет разгадать эту тайну.
На прибрежных камнях лежало огромное сухое дерево, смытое весенним паводком. Изабо собрала всю свою волю и подожгла его. У нее почти не осталось сил, и пламя быстро угасло, но этого хватило, чтобы ствол начал тлеть с одного конца. Изабо не смогла больше вызвать огонь, но махала и дула на него до тех пор, пока не полетели крошечные искры. В конце концов ей удалось разжечь небольшой костер, и Изабо съежилась перед ним, согревая свое замерзшее тело. Потом она провалилась в полудрему, закутавшись в свою влажную шубу.
Через некоторое время она проснулась, дрожа от холода. Солнце уже взошло, но его скудный свет почти не давал тепла. Она оцепенело оглянулась вокруг и мгновенно застыла.
Всего в нескольких футах от нее стоял мальчик-Хан'кобан, опираясь на посох. У него еще только начали пробиваться рога, но его лицо было строгим и суровым, как у взрослого воина, а длинная грива волос — столь же белой и косматой. Его посох украшали серые кисти и перья, а под шубой Изабо разглядела шерстяную фуфайку, расшитую стилизованными фигурами бегущих волков того же цвета.
Медленно поднявшись, Изабо осторожно и смиренно сделала жест приветствия. Он не ответил, подозрительно оглядев ее с ног до головы. Изабо понимала, что представляет собой очень странное зрелище, одетая лишь в мохнатую шубу, штаны и один башмак, с всклокоченными рыжими волосами, в которых запутались листья. Ее босая нога посинела и пошла белыми пятнами, свидетельствовавшими о том, что обморожение глубоко вонзило свои грозные зубы в ее плоть. Кожа у нее на руках побелела и выглядела безжизненной, ногти были синими, точно река. Она не чувствовала ни ушей, ни носа, ни большей части лица. Изабо понимала, что ей нужна помощь, и как можно быстрее.
Но с Хан'кобанами требовалось терпение. Она повторила приветствие, сказав почтительно:
— Приветствую тебя, дитя Серых Волков. Я вижу, что ты, как и я, находишься в поиске имени. Надеюсь, что твой путь, в отличие от моего, не омрачили ни ледяные великаны, ни лавины.
Лицо мальчика слегка смягчилось. Он сделал приветственный жест, спросив:
— Но как ты можешь быть одной из Детей Белых Богов? Твои волосы…
— Ты задаешь мне вопрос. Готов ли ты предложить мне свою историю в ответ? — отозвалась Изабо.
Последовала короткая борьба между любопытством и естественной нелюбовью Хан'кобанов рассказывать о себе, потом мальчик кивнул.
— Я задаю тебе вопрос, — сказал он нехотя. — Ответишь ли ты на него полно и правдиво?
— Я отвечу на него полно и правдиво, — ответила Изабо, принимая позу сказителя. Она еще раз рассказала ему историю своего появления на свет, постаравшись объяснить, что она не собирается претендовать на место Зажигающей Пламя. Хотя территория Прайда Серого Волка находилась далеко от земель Огненного Дракона, мальчик знал о Зажигающей Пламя все и выслушал историю Изабо с таким интересом, какой только правила вежливости позволяли ему выказать.
Она закончила нападением ледяного великана, вопреки своему обещанию рассказать всю правду не став объяснять, как ей удалось спастись от лавины, сказав себе, что он не спрашивал ее об этом.
Когда она закончила, он поколебался, потом сказал хрипло:
— Какой вопрос ты хочешь задать мне?
— Я охотно отказалась бы от вопроса в обмен на какую-нибудь еду и одежду, — отозвалась Изабо, тщетно пытаясь унять дрожь.
Он почти улыбнулся и подошел к ней, прислонив украшенный серыми кисточками посох к скале и развязывая свою сумку.
Он дал ей лепешку и сушеных фруктов, потом бросил на снег связку убитых кроликов, которую нес на плече. Изабо развернулась так, чтобы не смотреть на трупики бедных зверюшек, хотя с жадностью набросилась на хлеб и фрукты. Потом он снова зажег ее костер от угля, который нес на поясе и принялся варить кашу из трав и зерна и поджарил одного кролика, насадив его на сделанный из прутика вертел. Изабо удивилась, откуда у него столько припасов, потом вспомнила, что его Прайд владел самой близкой к Черепу Мира территорией. Ему не нужно было далеко идти. Почему-то это показалось ей несправедливым.
Дожидаясь, пока каша сварится, Изабо развесила шубу сушиться, а сама голышом побежала по камням, чтобы окунуться в теплую реку. Из своего целительского прошлого она знала, что единственный способ вылечить обморожение — это как можно скорее восстановить кровообращение в пораженной области. Как ни странно, вода в окаймленной снежными сугробами реке была горячей и могла обогреть ее скорее, чем что-либо еще в этой горной глуши.
Изабо осторожно выбрала место для входа, поскольку река была быстрой и полноводной, а камни острыми. Она отыскала местечко, где вода была чуть спокойней, и блажено опустилась в воду. На лице у нее выступил пот, а вода была почти нестерпимо горячей. Она откинула голову, и ее волосы поплыли по воде, точно красные водоросли, а онемевшие мочки ушей оказались полностью погруженными. Она лежала в воде, постоянно двигая руками и ногами, чтобы восстановить подвижность суставов и не дать воде отнести себя далеко от берега. Глядя в голубое небо, она чувствовала, как в ее отмороженных членах пульсирует боль, и радовалась. Потеряв два пальца в пыточных камерах Лиги по Борьбе с Колдовством, она совершенно не хотела остаться еще без каких-нибудь.
Она перекатилась и лежала, погрузив лицо в воду, сколько могла выдержать, потом тихонько поплыла, чувствуя себя много лучше, чем уже долгие месяцы. Рогатый мальчик смотрел на нее, грызя кроличью ножку, изо всех сил стараясь не позволить страху и изумлению отразиться у него на лице. Хан'кобаны никогда не плавали, вспомнила Изабо. Она должна была показаться ему очень странной, раз не выказывала никакого страха перед водой и плавала проворнее любой выдры.
Наконец Изабо подплыла к берегу и выбралась из воды, с трудом преодолев стремительное течение. Морозный воздух в тот же миг обжег ее, но она побежала по камням к костру, стряхнув воду и насухо вытершись запасной рубахой своего маленького товарища. Ее шуба уже просохла и согрелась, и она блаженно закуталась в нее, потом натянула свои шерстяные чулки и штаны, севшие после сушки на огне. Там, где кожа была отморожена, ее руки и ноги пошли пузырями, и она аккуратно забинтовала их обрывками рубахи.
Потом она обмотала ступни влажной рубахой, поскольку ничего другого у нее просто не было. Рогатый мальчик покачал головой и осторожно размотал рубаху, закутав ее ноги в свою мохнатую шубу. Она удивленно взглянула на него, и он сказал: