Фостер Алан Дин. По Мыслящим Королевствам (Странствия законоучителя - 2)

   Их слова были бескомпромиссны, но Эхомба все еще надеялся избежать столкновения. Поэтому он снова попробовал отвлечь внимание монахов от драчливого северянина:
   - А откуда вы узнали, как мы мыслим? Кто-то ведь должен был вам об этом рассказать, иначе вы не послали бы своих служителей в ту таверну.
   - Твоему другу все уже известно. - Монах в центре слегка откинулся на стуле и неодобрительно улыбнулся. - Нам рассказала птичка.
   Обернувшись к двери, он дважды щелкнул пальцами. Симна напружинился, ожидая появления вооруженных служителей. Однако вошел юный прислужник в белом балахоне. На его одежде были вышиты всего два золотых символа. Он нес проволочную клетку с двумя золотистыми попугаями, которые наперебой щебетали и чирикали. Эхомба вспомнил, что видел похожих попугаев среди стаек певчих птиц при входе в Тетсприах. Их также было множество под крышей таверны и стрехами домов и среди каменных скульптур, украшавших это здание.
   Самые заурядные пичуги, может, с более ярким оперением, чем у других птиц. Ни больше ни меньше.
   Поставив клетку на стол, прислужник почтительно поклонился своим начальникам и, пятясь назад, вышел тем же путем, что и явился. Когда он проходил в дверь, Эхомба заметил, что по крайней мере часть вооруженных служителей осталась ждать в прихожей рядом с комнатой. Видно, уверенность монахов, хоть и впечатляющая, полной все-таки не была.
   Средний монах нежно положил ладонь на верх клетки.
   - Это спрайзианские попугайчики. Они очень хорошие подражатели. Большинство попугаев и других птиц родственных с ними семейств способны, слыша человеческую речь, повторять ее. А эти попугайчики могут то же самое проделывать в отношении мыслей.
   - Так вот, значит, как вы шпионите за своими людьми! - Симна сжал губы. - Мы видели этих проклятых маленьких засранцев повсюду. Разве можно сохранить мысли при себе, если такая птичка сидит на каждом подоконнике, на каждой ветке, на заборе у каждого дома, впитывая, словно губка, о. чем и как люди думают? А вы, конечно же, натренировали их, как голубей, чтобы, набравшись чужих мыслей, они возвращались сюда, где вы выдаиваете из них личную жизнь других.
   - Ты выражаешься так, будто это насильственное вмешательство, недовольно проговорила женщина. - Никому не наносится вреда, никто не обращает на попугайчиков внимания, а мир и процветание господствуют во всей стране. - Сунув руку в карман мантии, она что-то оттуда достала и просунула между прутьями клетки. Жизнерадостная пернатая парочка мгновенно слетела с жердочки и начала с жадностью клевать предложенное лакомство. - Кроме того, это красивые и игривые птахи.
   - Не заметил, чтобы кто-нибудь с ними играл, - отозвался Симна. - К тому же я нутром чую, что их не очень-то охотно держат в домах.
   - Не стоит осуждать птиц, - укорил Эхомба друга. - Они не виноваты в том, что их так используют. Сомневаюсь, что они вообще понимают, во что их втянули. - Пастух смотрел, как попугайчики острыми клювами разгрызают и выплевывают шелуху крохотных семян. - Как нам объяснили книжники, они лишь подражают. Слушают и повторяют, но не понимают.
   - Лучших шпионов и не найти, - нахмурился Симна. Он был в полной ярости от этого вторжения в самые сокровенные тайники его души, но из уважения к другу не вытащил меча из ножен.
   - Значит, из того, что вам стало известно от каких-то птиц, вы решили, что наш образ мыслей плох и вы имеете право его изменить. Даже если нас вполне устраивает, как мы думаем. - Пастух посмотрел в глаза по очереди всем книжникам.
   - Вы будете благодарить нас, когда все закончится. - Женщина снова просияла. - Ты, - объявила она, обращаясь к тихо закипающему Симне, станешь гораздо более приятным и менее воинственным человеком, и у тебя появится склонность к глубоким раздумьям.
   - Клянусь Гузпулом, не стоит на это рассчитывать. - Пальцы северянина вцепились в рукоять меча.
   - А ты, - продолжала она, слегка повернув голову в сторону Эхомбы, станешь учителем, который посвятит свою жизнь распространению правильного образа мыслей среди нецивилизованных народов.
   - Похоже, замечательная профессия, - ответил Эхомба. - К сожалению, одна у меня уже есть. Необходимо пасти скот, да и выполнять разную работу на ферме. У меня нет времени для проповедничества. Вам придется поискать кого-нибудь другого.
   - Ты первый человек из вашего народа, посетивший Тетсприах. - Монах, сидевший на другом конце стола, говорил очень убедительно. - Поэтому ты должен стать тем, кто понесет наше учение в свою землю. Это великая честь.
   - Да, - подтвердил книжник в середине. - К тому же у тебя нет выбора. Не трать время и силы на препирательства, поскольку решение уже принято за тебя. - Он ободряюще улыбнулся. - Такова работа книжников - делать за других правильный выбор. Мы предотвращаем множество неприятностей.
   - Зачем же вы причиняете их мне? - Симна ибн Синд уже достаточно всего наслушался. Чтобы Эхомба не попытался остановить его, северянин дерзко шагнул вперед и обнажил клинок. Уловив его мысли, попугайчики перестали есть и забились в дальний угол клетки. Они сидели, прижавшись друг к другу, и их блестящие перышки слегка вздрагивали от того, что птички были вынуждены слушать и впитывать весь поток несдерживаемой агрессии из ума северянина.
   От выходки Симны у книжников с лиц все-таки сошли их, казалось, неувядающие улыбки. Однако никто не вскочил со стула и не попробовал убежать. Никто даже не издал предупреждающего крика, вызывая служителей, стоявших за дверью.
   Вместо этого монах, располагавшийся в центре, проворно нагнулся под стол и извлек оттуда престранного вида приспособление. Оно было размером с человеческую руку, имело рукоять и длинный трубчатый корпус, рифленый на конце и расширявшийся, как цветок. Один палец монах держал на маленьком металлическом крючке, укрепленном на нижней части аппарата. К верхней же его части была приделана маленькая бутылочка или флакон. Она была изготовлена из матового материала, и Эхомба не смог рассмотреть, что содержится внутри.
   Прижав деревянную рукоять к плечу, книжник направил похожий на цветок конец устройства прямо на Симну. Держа обнаженный клинок острием вниз, северянин прищурился, заглядывая прямо в ствол хитроумной штуковины. Не представляя себе механизма ее действия, он не знал, как избежать опасности, о которой, похоже, предупреждала поза противника.
   - Симна, - предостерегающе сказал пастух своему товарищу, - довольно! Стой где стоишь!
   Монах на другом конце стола угрюмо проговорил:
   - Не имеет значения. Нападай или отступай, конец будет один. - Улыбка вернулась на его лицо, правда, уже не столь лучезарная. - И ты подходишь для этого лучше всего.
   - Лучше для чего? - Симна с яростью взглянул на монаха, явно сбитый с толку непоколебимым хладнокровием троицы, сидящей за столом. - Лучше всего я подхожу для этого!
   Подняв сверкающий клинок над головой, он сделал еще один шаг вперед. Эхомба выкрикнул предупреждение, а Алита припал к полу, мгновенно подобравшись.
   Монах, нацеливший устройство, без колебаний нажал на крючок и выстрелил.
   XI
   Кот угрожающе зарычал, Эхомба инстинктивно отпрянул назад. Что же касается Симны, то он быстро наклонился, однако затем снова выпрямился. С виду он остался совершенно невредим.
   Облако порошка, вырвавшееся из ствола замысловатого устройства, поначалу было розовым с малиновым оттенком. Оно на кратчайший миг окутало северянина и потом растворилось в воздухе комнаты. Симна чихнул раз, другой... и громко рассмеялся.
   - Неплохой запах. Тонкий, не слишком сильный. Напомнил мне о некоей девушке, с которой я прекрасно провел время в одном городке на западной оконечности Абрангианских степей.
   - Прекрасно. - Монах опустил аппарат, но не отложил его в сторону. Рад, что это навеяло на тебя приятные воспоминания.
   - Чрезвычайно приятные. - Симна по-волчьи ухмыльнулся книжнику. Приятнее, чем вы можете себе вообразить.
   - Охотно верю. Ты, очевидно, человек бурных страстей. Что до меня - и я не стыжусь в том признаться, - то мои потребности куда скромнее. В этом отношении я тебе завидую, хотя должен сказать, что моя зависть не может трактоваться как восхищение. - Он указал на занесенное оружие северянина. Двое его коллег внимательно за всем наблюдали. - А позволь осведомиться, что ты собирался делать с этим внушительного вида куском стали?
   Симна взглянул на меч в своей руке:
   - С этим? Ну, я собирался... собирался... - Северянин тупо взирал на оружие, словно когда-то знал его назначение, да вдруг позабыл, подобно человеку, который обнаружил в старом шкафу давно затерявшийся предмет одежды и не в состоянии вспомнить, как его носят. Он медленно опустил клинок. Убирая меч в ножны, Симна снова взглянул на троицу инквизиторов и проговорил: - Вот! По-моему, вот что я собирался с ним сделать. - Выражение его лица было точно таким, как у некоторых скульптур, украшавших фасад здания - мечтательное, но не бессмысленное. - Надеюсь, мы не причиняем таким добрым людям, как вы, никаких хлопот?
   - Отнюдь, - заверила женщина, - ровным счетом никаких хлопот. Приятно видеть, как правильно ты мыслишь. Стало лучше, не правда ли?
   -- Безусловно...
   Однако в то время, как Симна говорил, его губы, казалось, боролись с нижней частью лица. Мелкие вены бились на лбу и шее, а на лице выступил пот, хотя в затененном помещении было довольно прохладно. Все в его лице и позе указывало на то, что человек пытается превозмочь себя - и не может. Правая рука сильно затряслась, когда Симна попробовал взяться за рукоять теперь уже убранного в ножны меча. Пальцы судорожно тянулись к оружию и промахивались, тянулись и промахивались, словно их хозяин страдал каким-то недугом.
   Удручающе выглядела и попытка Симны приблизиться к столу. Одна его нога работала достаточно хорошо, зато другая двигаться явно не желала, будто прибитая к полу железными гвоздями. Ухмылка, застывшая на лице северянина, указывала на внутренний - как душевный, так и физический конфликт.
   - Лучше, - кратко закончил монах в центре стола, поднимая свое устройство и направляя его в сторону Эхомбы. - Как может подтвердить твой друг, это ничуть не больно. Всего несколько еженедельных процедур, и твое мышление будет в полном порядке.
   - Именно, - согласился мужчина слева от него. - И тогда ты сможешь свободно выбирать, возвращаться ли тебе на родину, остаться ли здесь, в прекрасном Тетсприахе, или же продолжить свое путешествие. Что бы ты ни решил, решение примет современный, правильно мыслящий человек, не обремененный раздражающим эмоциональным и интеллектуальным багажом, который так уродует большую часть человечества.
   - Мне нравится мой интеллектуальный багаж, - отозвался Эхомба. - Это то, что делает меня индивидом.
   - Как, к несчастью, и присущая человеку тяга к убийствам и дракам. Женщина одарила Эхомбу ангельской улыбкой. - Однако они не способствуют совершенствованию личности.
   Эхомба попытался отклониться, но увернуться от облачка было гораздо труднее, чем от брошенного копья. Когда бледная пыль окутала его, он задержал дыхание, однако понял, что порошок не обязательно вдыхать, чтобы подвергнуться его воздействию. Тонкий аромат являлся всего лишь дополнительным свойством вещества, а отнюдь не показателем его эффективности. Порошок проникал через глаза, губы, кожу рук, щиколоток, шеи и добирался до самого мозга костей.
   Хотя Эхомба твердо стоял на ногах, он ощутил, что его мозг начал зыбиться и куда-то поплыл. Перед ним, похожее на подушку, возникло розоватое облако, маня к себе нежными щупальцами и заслоняя троих книжников. Пастух понимал, что они продолжают внимательно наблюдать за ним. Если только он позволит себе расслабиться и отдаться в объятия тумана, огромное множество внутренних мучений и сомнений, преследовавших его на протяжении всей жизни, исчезнут, рассосавшись столь же безболезненно и быстро, как уксус залечивает укус скорпиона.
   Эхомба стал сопротивляться. Он вызвал в памяти ярчайшие образы Мираньи и детей, подробные до мельчайшей детали. Он вспомнил время, когда рыбачил в ручье, который в деревне использовался как источник пресной воды, и наступил на колючего моллюска. Воспоминание о той боли ослабило действие назойливой пыли, но лишь на краткий миг. Он припомнил особенности споров, что вел со старейшинами деревни, и собственные ссоры с женой, и день, когда они отмечали восьмидесятилетие его матери и пошел проливной дождь. Он восстановил в памяти день за днем все свое путешествие до прихода сюда, каждую мелочь, каждое ощущение...
   Он сделал все, что только мог придумать, дабы сохранить собственные мысли - даже если они были "неправильными".
   - Сопротивляется. - Сквозь дымку и дурман, которые возили захлестнуть его, Эхомба расслышал голос женщины.
   Он по-прежнему звучал уверенно, но не так уверенно, как раньше.
   - Его каналы мышления глубже и лучше защищены, нежели у его спутника. - Это был голос монаха, сидевшего на дальнем конце стола. - Дайте ему еще одну порцию.
   - Так скоро? - проговорил старший монах.
   - Мы не можем потерять его из-за нерешительности. - Тон второго мужчины был добрым, но твердым. - Ничего, не повредит. В худшем случае это будет стоить ему нескольких старых воспоминаний. Не очень большая цена за то, чтобы всю оставшуюся жизнь мыслить правильно.
   Оцепенев в тумане правильного мышления, Эхомба разобрал, что они ему готовят, и пришел в ужас. Каких воспоминаний он может лишиться, если подвергнется повторному воздействию исправительного порошка? Забудет любимые сказки, которые ему рассказывал дядя Уланха? Или как купался с друзьями в чистом пруду у подножия маленького водопада в холмах позади деревни?
   Или его потери окажутся более свежими? Количество скота, принадлежавшего ему в общественном стаде? Умение лечить рану на ноге, накладывать шину на сломанную кость? Чудесные философские беседы, которые они вели с Гомо, старым вождем обезьяньего племени?
   А что, если он позабудет собственное имя? Или кто он такой? Или кем он был?
   Позади Эхомбы Алита наконец очнулся от своей дремоты. Пастух слышал, как большой кот зарычал, однако мягко и неуверенно. Видя, что его друзья стоят перед тремя невооруженными людьми за столом несвязанные и не подвергаются какому-либо иному принуждению, кот даже не был уверен, что с ними что-то неладно. Когда же он поймет, насколько все не так хорошо, как кажется, помогать будет поздно. А шквал мыслеисправляющего порошка из большеротого аппарата может и вовсе лишить его кошачьи мозги способности разумно мыслить.
   Эхомба обязан противостоять воздействию - ради своих друзей и ради самого себя. Он знал, как бороться с враждебной тьмой, но розовый порошок со сладким запахом оказался куда коварнее. Он нес не смерть или увечья, а лишь иной образ мыслей. Однако пастух знал, что-то, как человек думает, определяет, кем и чем он является. Стоит это изменить - и навсегда изменится личность, стоящая за мыслями.
   Пастух отчаянно старался сохранить стойкие, неизменные образы перед своим мысленным взором. Легкий, сладковатый, назойливый аромат порошка заполнил его ноздри, легкие, всю его сущность.
   - Нет! - вскричал он про себя. - Я Этиоль Эхомба. и я думаю так, а не этак. Оставьте мой разум в покое и отпустите меня и моих друзей!
   - Определенно необходима вторая доза. - На лице женщины отражались убежденность и сострадание. - Встань на путь правильного мышления, путешественник! Расслабься, не противься. Клянусь, это сделает тебя более счастливым и добрым человеком.
   - Может, более добрым и счастливым. - Эхомбе казалось, что его голос звучит издалека. - Но я уже не буду тем же человеком.
   Старший монах с сожалением вздохнул:
   - Не хочется мне это делать. Терпеть не могу, когда кто-то лишается воспоминаний, пусть даже самых незначительных.
   - Во имя его собственного блага, - заметил книжник слева. - И блага всего общества.
   - Знаю. - Быстро осмотрев маленький флакон, прикрепленный к устройству, монах поднял металлическую трубу и во второй раз нацелил ее на Эхомбу.
   Пастуха охватил ужас. Розовая дымка больше не застилала его мысли, но и не отступала. Она висела перед ним, словно береговой туман, ожидающий, когда корабль будет брошен вперед течением, чтобы его поглотить, дабы свести индивидуальный образ мыслей Эхомбы к духовному эквиваленту нулевой видимости. Воздействие порошка, усиленное вторым залпом из длинноствольного приспособления, вне всяких сомнений, окажется непреодолимым.
   Эхомба думал изо всех сил. Он сосредоточился на том, чтобы вызвать на передний план мышления наиболее убедительные образы, те, в которых он был бесспорно и окончательно убежден. Он представил себе Миранью и деревню. Он припомнил суровые, но красивые места, где родился, охотничьи и пастушьи тропы, пересекавшие холмы и лощины. Он всматривался в лица друзей и родственников.
   Тщательно прицелившись, благонамеренный монах выпалил из порошкострела. Парализующая мысль розовая мгла рванулась в направлении пастуха. Когда она окружила его, он понял, что останется таким же, но будет другим. Похожим внешне, но изменившимся внутренне. Этиоль предельно сосредоточился на боли своего собственного рождения, на ударе молнии, убившей друга детства, на том, как он всю ночь спорил с другими мужчинами и женщинами деревни, что делать с мимохожим охотником, который, злоупотребив гостеприимством наумкибов, напал на юную девушку. Все это были сильные мысли, сформулированные в соответствии с его собственным, уникальным способом мыслить.
   Из жерла устройства розоватая дымка надвигалась, будто при замедленном движении, как кровавая пена.
   Эхомба подумал о море.
   Позади него заскулил Алита. В другое время пастух, возможно, и обратил бы внимание на этот необычный звук. Ему приходилось слышать, как большой кот и ворчал, и рычал, и храпел, и даже мурлыкал во сне, но Эхомба никогда не слышал, чтобы он скулил. Пастух не обратил бы внимания, даже если бы Алита затянул традиционную деревенскую песню - настолько сильно он старался сосредоточиться на собственном образе мыслей. А если бы он поглядел, что заставило кота скулить, это удивило бы его даже больше, нежели чрезвычайно необычный способ кошачьего самовыражения.
   Алита взвыл, потому что его лапы вдруг очутились по колено в воде. В холодной темной воде, которая сильно пахла водорослями и солью. Стоявший рядом Симна ибн Синд заморгал и нахмурился, поскольку что-то было не так, а что именно - он не мог понять.
   Трое книжников за столом, разинув рты, в изумлении смотрели на воду, образовавшуюся вокруг их ног. Казалось, она поднимается из самого пола, просачиваясь наверх сквозь щели между каменными плитами.
   Не замечая того, что происходит вокруг, Эхомба непрерывно вызывал в памяти наиболее старые, самые отчетливые эпизоды из богатого запаса своих воспоминаний, те, которые он мог воспроизвести с наименьшими усилиями. Он думал о вкусе моря, когда глоток воды случайно прорывался сквозь губы во время плавания, о прохладном, бодрящем ощущении самой жидкости на голой коже, о ее пряной солености, которая щекотала нёбо, и внезапном ожоге, если она попадала в нос. Он помнил, что далекие плоские горизонты моря являли собой единственный реальный край света. Он возрождал в уме внешний вид тварей, что, извиваясь, плавали в его глубинах, видел перед собой скромное величие скелетов крупных и мелких существ - море каждое утро выбрасывало их на берег, и те лежали, словно товары старого мудрого купца, аккуратно разложенные для обозрения и на пробу.
   А по мере того как Эхомба вспоминал и думал, море продолжало заполнять комнату допросов, и уровень воды поднимался со сверхъестественной, немыслимой быстротой. Она покрыла его колени и дошла до бедер. Вскочив со стульев, три пораженных книжника пятились назад и пытались добраться до двери. Повсюду вокруг Эхомбы на воду осела розовая пыль - и исчезала, растворялась в темно-зеленой глуби, как молотые чайные листья в кипящем котелке.
   Монахи закричали. Дверь отворилась; за ней барахтались двое вооруженных служителей, стоя по пояс в воде. Потоп, начавшийся ни с того ни с сего, повсюду в доме был таким же мощным, как и в комнате, не суля книжникам ни безопасности, ни суши.
   Рядом с Эхомбой Симна ибн Синд, полустоя-полуплавая, сильно затряс головой, заморгал и будто бы впервые увидел, что все кругом залито водой. С трудом передвигаясь в воде, теперь уже доходившей ему до груди, он схватил пастуха за руку и дернул:
   - Этиоль! Эй, братец, теперь уже можешь закрыть кран! Наши заботливые наставники смылись. - Северянин окинул нервным взглядом прибывающую воду. Лучше бы и нам поскорее убраться отсюда, пока случай подходящий.
   Эхомба, казалось, не слышал друга.
   Вполголоса ругаясь, Симна подтащил к себе потерявшего ориентацию Алиту. Посредством множества торопливых подталкиваний ни на что не реагирующего пастуха наконец удалось положить ничком на широкую спину кота. Пристроив таким манером своего долговязого спутника, они полувброд-полувплавь покинули комнату.
   Выбравшись по коридору в центральный внутренний зал здания, путешественники обнаружили там полнейший хаос. Обезумевшие монахи неистово пытались поддерживать бесценные тома и свитки над поднимающейся водой, которая резво подбиралась ко второму этажу. Пенящиеся волны бились о перила, а совершенно очумевшая рыба выпрыгивала из воды и плашмя шлепалась обратно.
   - Главный вход! - крикнул Симна, которого с головой накрывали поднявшиеся волны и барашки. - Плыви к главному входу!
   Монахи и служки беспомощно плескались в воде. В задней части зала над теперь уже затонувшим камином зарождался миниатюрный шквал. Симна поглядел в воду под собой, и ему показалось, будто он увидел, как что-то глянцевое и мускулистое промелькнуло под его телом. Сзади и несколько в стороне, вертясь в воде, служитель, уже без оружия и доспехов, вдруг вскинул обе руки вверх. Пронзительно завопив, он скрылся под волной, затянутый вниз чем-то таким, что не должно было привольно плавать среди обители правильного мышления.
   Не отставая от северянина, мощно рассекал испещренные солью буруны черный кот. Повернувшись на спину и по-прежнему выгребая к главной двери, которая уже почти полностью погрузилась под воду, Симна прокричал своему размякшему другу:
   - Довольно, братец! Ты своего добился, что бы это ни было. Выключай воду!
   Сквозь черную гриву до него донеслись слова. Это определенно был голос Эхомбы, только приглушенный.
   - Не могу... должен думать только... о море. Продолжать думать... здраво. Продолжать думать... по-своему.
   - Нет! Хватит! - Северянин выплюнул изо рта соленую воду. На вкус она была в точности как морская, вплоть до крохотных песчинок, которые обжигали язык. - Ты достаточно сделал!
   Вокруг них обитатели здания орали и вопили, дрыгали ногами и молотили руками, пытаясь удержать головы над водой. Не все оказались хорошими пловцами. В этот миг зал, да и весь дом были заняты не правильным мышлением или же неправильным мышлением, а лишь мыслями о том, как выжить.
   - Ох! Ради Гелуджана... - Симна понял, что ударился головой о тяжелую деревянную двойную дверь главного входа.
   Лишь маленькая ее часть оставалась над поднимающимися водами. О том, чтобы ее открыть, преодолевая чудовищное давление воды, нечего было и думать. К тому же железные ручки теперь находились намного футов ниже его быстро работающих ног.
   Что-то сдавило плечо северянина, и он сам взвизгнул, поворачиваясь, чтобы дать отпор. А когда увидел, что это всего лишь Эхомба, вышедший из оцепенения, то не знал, кричать ли ему от облегчения, или посильнее ударить друга в лицо. Во всяком случае, неспокойные воды, в которых они плавали, не дали бы ему возможности как следует примериться.
   - Ну и что теперь делать, скромный пастух? Ты можешь сделать так, чтобы вода исчезла?
   - Вряд ли, - ответил Эхомба голосом, который был разве что чуть громче, чем его обычные монотонные речи. - Потому что понятия не имею, как заставил ее здесь появиться. Можно поискать окно на втором этаже, но тогда мы выльемся прямо на улицу внизу, и падение может оказаться опасным. - Он посмотрел на свои ноги под водой. - Насколько ты способен задержать дыхание?
   - Задержать?.. - Симна обдумал вопрос и то, что за ним крылось. - Ты думаешь нырнуть на дно и выплыть через одно из окон первого этажа?
   Пастух потряс головой. Фехтовальщик подумал, что для человека, большую часть жизни имевшего дело с сухопутными животными, Эхомба слишком непринужденно чувствует себя в воде.
   - Нет. Мы можем вовремя его не найти или сами можем оказаться зажатыми среди тяжелой мебели, либо в боковых коридорах внизу. Нам нужно выбраться через передний вход. - Он указал на верхнюю часть главной двери.
   - Сколько мозгов ты оставил в той маленькой комнатке, братец? Или ты в уме повредился от поганого розового порошка?
   Эхомба не ответил, а вместо этого повернулся в воде к методично перебирающему лапами коту.
   - Ты сумеешь это сделать?
   Алита немного подумал и кивнул. Его огромная черная грива казалась водорослями, приклеенными к голове и шее, и тем не менее кот ухитрялся выглядеть лишь слегка менее царственно, чем обычно, хотя и промок насквозь. Не говоря ни слова, Алита нырнул, взмахнув толстой кисточкой на конце хвоста, похожей на повернутую в обратную сторону стрелу. За ним, выгнув спину и гарпуном вонзившись в воду, последовал Эхомба, словно уходящий ко дну дельфин. Пробормотав последнее ругательство, Симна ибн Синд зажал нос и начал куда менее изящное и искусное погружение.