Элвис Холидей в знак согласия склонил голову.
- Что касается вашей просьбы о передаче вам всей или части нашей агентуры, оставленной на территории Советов и немецких земель, оккупированных большевиками, то, к сожалению, я не уполномочен вести переговоры на этот счет. Но заявление ваше передам по инстанции.
И Элвис снова склонил голову.
- О возможностях использования соединений "вервольф" мы поговорим с вами после обеда. А сейчас прошу пройти в столовую, где нас ждет более приятное занятие.
В начале февраля 1945 года обергруппенфюрер СС Ганс-Иоганн Бёме возвратился из Берлина мрачный и злой. Полдня устраивал разнос своим подчиненным, и во всех отделах военной контрразведки СД, гестапо и криминальной полиции шушукались по поводу причин, омрачивших чело их шефа.
Уже с аэродрома Бёме послал за Хорстом и приказал ему приехать не в управление, а в особняк обергруппенфюрера на Луизеналлее. Часовые проверили документы Хорста. Ответив на их приветствие, он прошел к дому по узкой аллее, обсаженной невысокими, сейчас заснеженными деревьями.
У входа Вильгельма Хорста встретил личный секретарь Бёме - Вальтер.
- Здравствуйте, Хорст! - сказал он, пожимая руку оберштурмбанфюрера. Шеф ждет вас двадцать минут, и вы будьте готовы...
- Я всегда готов, - перебил его Хорст, - всегда готов, милый Вальтер. Ко всему готов, и даже к разносам шефа.
Но разносов не было, хотя Бёме был мрачен, и таким его Хорст, пожалуй, еще не видел. В домашнем кабинете хозяина особняка пол устилал персидский ковер. В углах высились античные скульптуры, в проемах между шкафами и на свободной от них стене висели настоящие фламандцы и подлинный Дюрер. В эсэсовских кругах обергруппенфюрер считался снобом. Он сидел в низком кожаном кресле и лениво махнул рукой, приглашая сесть рядом вытянувшегося в дверях с выброшенной вперед рукой Хорста.
- Садитесь, Хорст, и притворите за собой дверь, - сказал Бёме. - В этих самолетах страшные сквозняки, и мне не хотелось бы иметь их у себя дома.
Вышколенный и умный, оберштурмбанфюрер отлично знал, как вести себя с начальством, даже если оно принимает дома. Он'осторожно перешел к такому же креслу, в каком сидел шеф, и присел на краешек сиденья.
Бёме усмехнулся:
- Так вам будет неудобно, Хорст, а разговор у нас долгий. Садитесь посвободнее. - Он показал на маленький низкий столик, заставленный бутылками и снедью: - Подкрепляйтесь, Хорст. К началу разговора нужно подготовить не только голову, но и желудок.
- Я готов служить вам и фюреру, экселенс! - Эту фразу Хорст произнес, слегка привстав в кресле.
- Выпейте рюмку мартеля, Хорст. Сами французы - распутное дерьмо, но коньяки у них неплохие.
- С вашего разрешения, я предпочту виски.
- О, вы, оказывается, любитель виски, Хорст...
- Что делать, экселенс, я долгое время жил в Америке, а там пьют виски как молоко, и молоко как виски.
- То, что вы работали в Штатах, хорошо. Это одно из обстоятельств, побудивших меня избрать именно вас. Что ж, пейте виски, вон та бутылка, с краю, а я позволю себе рюмку коньяку.
Хорст выжидающе смотрел на шефа.
- Дело, Хорст, весьма щекотливое и для меня лично неприятное. Я здесь родился, и каждый камень, каждое дерево дороги мне в этом городе. Я не сентиментален, Хорст, в этом вы имели возможность убедиться за время нашей совместной работы, но у нас, немцев, чувство фатерланда развито сильнее, чем у любой нации. Этим мы и сильны, Хорст. И меня, конечно, не может радовать, что этот дом, в котором мы сидим, должен взлететь на воздух и что сделать это должен я своими руками. Но такова необходимость. Вы хорошо знаете учение Фридриха Ницше, Хорст, вы не из тех кретинов, которые, будем откровенны, засоряют нашу партию. Вы помните, как он призывал сверхчеловека не останавливаться ни перед какими жертвами для достижения своей цели. И вы, Хорст, будете тем единственным человеком, который разделит со мной ответственность за избранное средство. Впрочем, - продолжал Бёме, - я ведь, как вы понимаете, тоже лишь ступенька на длинной лестнице, ведущей к небу... Но фитиль подожжете вы, Хорст.
- Фитиль?
- Вот именно, мой Хорст. Вы знаете, какая была здесь паника, когда русские едва не ворвались в город на плечах отходивших дивизий?! Немногие оказались крепкими духом. Эрих Кох со своей свитой, чиновники магистрата, обер-прокурор Жилинский бежали, как крысы с тонущего корабля...
- Жилинского мы расстреляли, - сказал Хорст.
- И правильно сделали. Жалею только о том, что фюрер не повесил, как обещал, этого кретина Коха...
- Крейслейтер Вагнер оказался настоящим наци...
- Да, именно он сейчас на высоте положения, а Эриху пришлось уйти в тень, хотя он продолжает пыжиться, этот осел. Но мы отклонились, продолжал обергруппенфюрер. - Русские у стен Кенигсберга. Он не должен достаться им во второй раз. 11 января 1758 года, день, когда русские вошли в Кенигсберг, никогда не повторится. Мы оставим большевикам пустыню и горы из их собственных трупов. Немцы будут драться до последнего, а потом взойдут на костер, в котором сгорят русские армии.
- Я начинаю понимать вас, экселенс.
- Вы могли бы сказать об этом и раньше, - проворчал Бёме. Он налил себе коньяку: - Вам, Хорст, я поручаю подготовку секретной операции под кодовым названием "Костер нибелунгов".
Март сорок пятого года был дождливым. Влажный воздух Балтики собирал тяжелые тучи над Пруссией и обрушивал на землю сильные потоки весенних дождей. Фронт превратился в топкое болото. На дне окопов и траншей чернела холодная вода...
13 марта русские солдаты поднялись в новую решительную атаку. Две недели непрерывных боев за овладение позициями Хаильсбергского укрепленного района. Наконец пал Дойч-Тирау. Еще несколько дней - и русские танки идут по улицам города Людвигсорт. Хайльсбергская группировка, состоявшая в январе из ста пятидесяти тысяч солдат и офицеров, ликвидирована.
На очереди - штурм Кенигсберга.
ПРИБЛИЖАЕТСЯ РАЗВЯЗКА
Новенький закрытый "виллис" мчался по шоссе Шталупеннен - Гумбиннен, резко тормозя и сбавляя ход перед незасыпанными еще воронками... Действующая армия прошла вперед, а вслед за нею устремился второй эшелон: запасные части, мастерские, медики и интенданты. Оттуда, где уже еле слышно громыхали орудия, встречным потоком шли транспорты раненых и колонны немецких пленных.
Подполковник Климов сидел на заднем сиденье "виллиса", время от времени наклонялся вперед и разговаривал с капитаном Петражицким... Они пробирались в Гумбиннен, где Климов намеревался организовать филиал разведывательного отделения Центра, а возможно, и перебросить туда весь. аппарат, занимающийся Восточной Пруссией. Обменявшись несколькими фразами с Петражицким, Климов с интересом осматривал окружающую местность, пытливо вглядывался в осунувшиеся лица пленных' немцев и раза два останавливал машину, чтобы поговорить с тем или другим.
Но разговоры эти были однообразными и скучными. Немцы втягивали головы в плечи, испуганно таращили глаза на русского офицера, безукоризненно говорившего на их родном языке, повторяли сакраментальное "Гитлер капут" и напоминали жалких, забитых дворняг, которые ждут, что их вот-вот снова ударят.
Встречались.по дороге и беженцы. При первых слухах о русском наступлении они бросились на запад, но Красная Армия опередила их, и теперь они возвращались в покинутые дома.
Климову не раз приходилось видеть вот такие тележки с вьюками различного барахла и маленькими детишками наверху, усталых женщин и испуганных стариков, жавшихся к обочине дороги. Он видел их на Брянщине, под Ростовом, в Моздокских степях и у Белой Церкви, он видел это, страдал и мечтал о том дне, когда другие беженцы пойдут по дорогам чужой земли.
И вот вроде бы и сбылась мечта подполковника Климова, он видит иных беженцев, но почему-то никакого удовлетворения картина эта ему не приносит. И Климов думает, что только смертью нужно карать убийцу - кровь за кровь, смерть за смерть, - но зачем же радоваться, что вон у немецкого парнишки, идущего рядом с тележкой, такие голодные глаза...
Но война еще не окончилась. Климову есть о чем думать, есть о ком заботиться. Там, где гремят пушки, работают советские разведчики, именно работают, а не воюют, хотя где-то далеко, в их личных делах, хранящихся в управлении кадров Центра, перед их фамилиями значатся воинские звания. Они не воюют, а работают... Но как бы им хотелось схватить автомат и во весь рост пойти в атаку! И они ходят в атаку, хотя каждый из них, быть может, ни разу не выстрелил из пистолета...
Два дня назад Климова вызвали к генералу Вилксу.
- Вот так, подполковник! - сказал Арвид Янович. - Второй и Третий Белорусские идут по территории, которая входит в сферу действия вашего отделения. Пора подумать о перенесении места деятельности отделения в тевтонское логово.
- У нас уже все готово, Арвид Янович.
- Добро, что заранее подготовились... Что нового от Януса?
- Янус передает сведения о вооружении и дислокации войсковых подразделений противника. Данные мы передаем вместе с дополнительными сведениями, полученными от других источников, командованию Второго и Третьего Белорусских фронтов.
- Что выяснили с Хорстом? Чем вызван его интерес к Янусу?
- Оказывается, Хорст ищет контакты с Западом и подозревает в этом же Януса. Или даже считает, что Янус - человек союзников. Янус сообщил, что завязывает с Вильгельмом Хорстом дружеские связи.
- Янус молодец, - сказал Арвид Янович. - Сейчас ему особенно трудно. Надо помочь парню. Подбросьте Хорсту через соответствующие каналы сведения, будто наш Янус может помочь ему.
- Так примерно рассуждает и Янус, - проговорил Климов. - В последних сообщениях он высказывает мысль о том, что, возможно, Вильгельм Хорст подозревает в нем американского агента. Янус предлагает начать с Хорстом игру, которую он условно назвал "Три лица Януса". Немцы считают нашего человека своим, Хорст - разведчиком союзников, а на самом деле...
- Знаете что, - сказал генерал Вилкс, - а ведь идея мне нравится. Надо сделать все через Берлин. Подготовьте от моего имени указание на этот счет в Берлин, Профессору. Старый Иоганн сделает это солидно и чисто. А через Слесаря сообщите Янусу о нашем намерении. Пусть он ведет себя с Хорстом так, будто принимает знаки внимания со стороны оберштурмбанфюрера как должное. Но без перехлеста... Если это тот Хорст, которого я знаю, то состязаться с ним Янусу будет трудненько. Вы, подполковник, распорядитесь от моего имени тщательно собрать всю информацию об этом человеке. И как можно быстрее. Я хочу знать, с кем Янус и мы имеем дело. Янус ничего не сумел узнать о Хорсте?
- Пока ничего, кроме того, что мы ему уже сообщили об имевших место попытках Хорста связаться с разведкой союзников.
- Пусть особенно и не пытается проникнуть в тайну Хорста. Может попасть в ловушку! Возможно, что Хорст уже завербован союзниками и работает на них. Дело это щекотливое. Лучше мы здесь соберем все сведения и примем соответствующие меры. Что еще нового?
- Август Гайлитис, которого мы считали потерянным, объявился через запасную явку Слесаря. Жив и здоров. Я передал Слесарю, чтобы он перепроверял обстоятельства его спасения. Сегодня должен быть ответ.
- Пусть Янус и Слесарь будут осторожнее, - продолжал генерал. - Не исключена провокация. Эта бестия Бёме умный гестаповец, всеми силами старается завоевать расположение Гиммлера. Хотя дело идет под занавес, исполнительность и педантичность присущи Бёме, как, впрочем, и каждому немцу. Как бы нам в последний момент не потерять своих людей. Что нового по "вервольфу"?
- "Вервольф" уходит в подполье, - сказал Климов. - Янус передал интересные подробности. Оказывается, идея принадлежит генералу Рейнгарду Гелену.
- Начальнику отдела ОКХ1 "Иностранные армии - Восток"? - спросил Вилкс. - Знакомая личность.
1 Верховное командование сухопутных войск вермахта.
- Он самый, Арвид Янович. Но неожиданное в том, что Гелен начал разрабатывать план немецкого подполья, учитывая опыт Армии Крановой. В частности, деятельность ее командующего генерала Бур-Комаровского, который во время Варшавского восстания попал к гитлеровцам в плен.
- Вот это поворот! - покачал головой Арвид Янович. - Действительно, неожиданный...
- В Бреславле была сосредоточена рота фронтовой разведки, которой Гелен поручил изучать опыт подпольщиков Армии Крайовой. Там же переводились планы Бур-Комаровского на немецкий язык и тут же переправлялись в отдел "Иностранные армии - Восток", Гелену. Собрав и изучив весь аковский материал, генерал Гелен представил свой план создания боевых отрядов, по шестьдесят человек в каждом. Он определил и их основные задачи: военный шпионаж в нашем тылу, подготовка мятежей против советских оккупационных властей, создание террористических групп для убийства наших офицеров из-за угла, оборудование тайных радиостанций, печатная и устная антисоветская пропаганда...
- Серьезный у нас с вами противник, этот Гелен.
- Идею у него перехватил сам Гиммлер. Два месяца он изучал доклад Гелена. Гиммлеру передал его Шелленберг. Потом рейхсфюрер внес незначительные поправки, присвоил себе авторство и громогласно объявил о создании диверсионно-террористической организации "вервольф", поручив формировать ее обергруппенфюреру СС Гансу Прютцману...
- И теперь мы ее имеем, эту организацию, в собственном тылу, проговорил генерал. - Занимайтесь ".вервольфом" и денно и нощно, Климов! Советские солдаты должны воевать, не опасаясь выстрелов в спину... А этого хитромудрого Гелена необходимо взять на особую заметку.
Материалы о "вервольфе", переданные Янусом в Центр, позволили, как говорится, на корню выдернуть ядовитую поросль диверсантов и убийц из-за угла, выращенную заботами и стараниями гестапо и СД. К сожалению, списки агентуры и тайников, полученные Центром, были далеко не полными.
Постепенно в Гумбиннен собрались почти все сотрудники отдела подполковника Климова.
Алексей Николаевич вместе с Петражицким, теперь уже майором, назначенным его заместителем, мотались по занятой частями Красной Армии территории Восточной Пруссии, помогали армейским органам контрразведки избавляться от банд "вервольфа", организовывали заброску своих людей в немецкий тыл, налаживали новые каналы связи со старыми работниками вроде Януса и Слесаря.
Однажды, когда Алексей Николаевич расположился в одном из небольших городков на южной границе Пруссии и после короткого совещания у начальника Особого отдела армии вернулся к себе, в дверь двухэтажного особняка, который он занимал вместе с охраной и адъютантом - помощником, громко постучали.
Вошел солдат в наброшенной поверх телогрейки плащ-палатке, щегольски заломленной назад шапке-ушанке. Автомат висел у него на плече стволом вниз.
- Подполковника Климова мне, - совсем не по-уставному сказал он и застыл в дверях, слегка прислонившись к косяку.
Климов уже снял гимнастерку, разулся и сидел за столом в носках и меховой безрукавке, надетой поверх нательной рубахи.
- Есть такой. В чем дело? - сказал он.
- Вас просят в "Смерш", товарищ подполковник. Срочно.
- Хорошо, - сказал Климов. - Сейчас приду.
Алексей Николаевич вышел на улицу и двинулся к площади вдоль низких решетчатых заборов, за которыми теснились фруктовые деревья.
Площадь была заполнена солдатами и военной техникой. Все это шумело, кричало, разговаривало, постепенно вливалось в одну из дорог, уходящих на север, а с другой стороны подходили новые танки, автомашины, орудия и полевые кухни.
У входа в здание, занятое контрразведчиками, стоял автоматчик и один из офицеров дивизионного "Смерша".
- Прошу вас, товарищ подполковник, - сказал офицер.
В кабинете начальника "Смерша" Климов увидел одетого в гражданское платье старика. Старик сгорбился на стуле и нервно барабанил пальцами рук, лежащих на коленях.
На звук открываемой двери он не обратил ни малейшего внимания. Только пальцы его прекратили барабанить по коленям.
- Проходите, проходите, Алексей Николаевич.
Моложавый полковник поднялся из-за стола и шагнул навстречу Климову.
- Извините, что побеспокоил. Вот задержали мои ребята этого типа. Говорят, крупный помещик, юнкер. Хотел проскочить на трех грузовиках на запад, но не успел. Батраки из его имения рассказали, что на машинах были крупные ценности, произведения искусства. Но грузовики вернулись пустыми, шоферы сбежали, а хозяин... Вот он сидит, нахохлился, словно филин. Полковник повел глазами в сторону старика: - Поговорите с ним, Алексей Николаевич. Вы-то, наверное, скорее найдете ключик к этому пруссаку.
Климов с любопытством посмотрел на старика.
- Я вас оставлю, - сказал начальник "Смерша". - Располагайтесь по-хозяйски.
Он вышел. Человек на стуле продолжал сидеть сгорбившись. Климов подтянул к себе стопку чистой бумаги, повертел в руках остро отточенный карандаш.
- Как ваше имя? - спросил он.
- Барон Карл фон Гольбах! - выпрямился старик.
-...Я никогда не делал и не желал русским ничего плохого. И всегда говорил, что -мы должны жить в мире и дружбе. Впрочем, я лишь повторяю слова великого Бисмарка... И вы, конечно, не хотите мне верить.
- Отчего же, - возразил Климов. - Хотеть и верить - разные вещи. Верить я хочу, но...
- Понимаю вас, герр офицер, и я думаю, есть способ заставить вас верить в мою лояльность. Вы, конечно, знаете о моих коллекциях редких книг и картин. Я хотел вывезти их на Запад, но стремительное наступление вашей армии опрокинуло все мои расчеты. Коллекции укрыты надежно, но я покажу вам тайник. Вы победили, и они должны принадлежать вам.
- Они должны принадлежать германскому народу, - тихо сказал Климов, когда он вновь. станет свободным.
- Я плохо разбираюсь в вашем политическом учении, герр офицер, хотя и пробовал читать Маркса. И умру я со своими убеждениями. Барону фон Гольбаху не ужиться с большевиками. Впрочем, жить мне осталось недолго. Но я всегда был против воины с Россией. Это невыгодно моей стране.
- Плохо, что не все ваши соотечественники разделяют это убеждение.
- Да... Последний вопрос. Можно? Берлин еще держится?
- Пока держится. Но, судя по нашему разговору, вы неплохой историк, барон, и, наверное, помните знаменитую фразу генерал-фельдмаршала графа Шувалова, произнесенную им после взятия Берлина во время Семилетней войны в 1760 году...
- Подождите, сейчас... "Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно".
Вошел полковник и вопросительно глянул на Климова.
- Господин барон любезно согласился передать советскому командованию на сохранность свои ценные коллекции рукописей и картин, - сказал Климов. Он хочет немного отдохнуть, а потом покажет тайник. Надо торопиться. Погода сырая, как бы чего не испортилось.
В кабинет вошел сотрудник "Смерша".
- Накормите старика, - сказал полковник. - И дайте ему поспать часа два. Потом свяжитесь с трофейщиками, пусть достают машины и ищут людей. Мы свою миссию выполнили...
Не успела закрыться дверь за бароном, как она вновь распахнулась, запыхавшийся молоденький лейтенант вытянулся в ее проеме и, запинаясь, сказал:
- Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Из его сбивчивого рассказа они поняли, что задержан какой-то подозрительный человек, требующий, чтоб допрашивал его офицер в звании не ниже полковника и обязательно в "Смерше". Одет в гражданское, документы на немецкое имя, а по-русски говорит отлично.
- Полковник, значит, ему нужен? - усмехнулся хозяин кабинета. - Стало быть, я подхожу...
В комнату ввели человека в зеленой куртке я охотничьей шапке темно-оранжевого цвета с длинным козырьком.
Он сделал два шага вперед, остановился и спокойно посмотрел вокруг.
Климов пристально глянул на вошедшего, вздрогнул и приподнялся со стула.
- Гайлитис? Август? - шепотом сказал он.
Подходя к зданию, в котором размещалась военная контрразведка, оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст одобрительно улыбнулся, вспомнив, какое прикрытие изобрели для своей тайной, так сказать, канцелярии его армейские коллеги.
В этот день ярко светило солнце, на небе не было ни одного облака, подтаивал снег в многочисленных скверах, и кое-где на асфальте появились подсохшие серые пятна. Весна, последняя военная весна пришла в Кенигсберг. И в этот солнечный день совсем не хотелось думать о войне. Война казалась такой далекой, и только черные клубы дыма, поднимавшиеся в районе Ратсхофа, напоминали о ночном налете советской авиации.
Конспиративная резиденция военной контрразведки занимала трехэтажный особняк внушительного вида. На первом этаже помещалась станция по искусственному осеменению крупного рогатого скота, о чем свидетельствовал каменный бык, стоявший у входа. И здесь на самом деле была такая станция-прикрытие. Посетители проходили мимо быка в стеклянную дверь: бауэры, пекущиеся о своих коровах, и секретные агенты, которых ждали в комнатах верхних этажей.
Снаружи никто бы не смог определить, что за невинной вывеской скрывается филиал могучего ведомства, созданного в свое время адмиралом Канарисом. Здоровяки в штатском, охранявшие проходы наверх и фильтрующие посетителей, очевидно, были предупреждены о визите оберштурмбанфгорера к их шефу. Они беспрепятственно пропустили его, и на площадке второго этажа Вильгельм Хорст попал под опеку и покровительство щеголеватого обер-лейтенанта, адъютанта оберста фон Динклера, который проводил его до кабинета начальника.
После совместной поездки за город Хорст почувствовал, как резко изменилось отношение Динклера к нему. Ранее подчеркнуто официальный и сухой, оберст вдруг проникся к оберштурмбанфюреру непонятным дружелюбием. Вот и сейчас, когда Хорст пришел к нему по его просьбе, фон Динклер встретил его радушно. Говорил он о разных пустяках, мимоходом пытаясь вызвать Вильгельма на откровенный разговор, выяснить его настроение в связи с крахом в Пруссии и крахом Германии вообще, неожиданно переводил разговор на обергруппенфюрера Бёме и наконец, показав Хорсту, что несколько колеблется, сказал:
- Сейчас мы должны быть, как никогда, едины. К сожалению, и вы знаете об этом, Хорст, между мною и вашим шефом пробежала черная кошка. Почему? Затрудняюсь ответить. Но мне хотелось бы ликвидировать эту кошку раз и навсегда. Я намерен прибегнуть к вашей помощи, ибо вы честный немец и настоящий наци.
- Что я должен сделать для этого? - спросил Хорст.
- Попробуйте устроить нашу встречу в неофициальной обстановке. Так мы лучше сможем понять друг друга. Вы понимаете, Хорст, что в первую очередь я забочусь об интересах рейха.
- Разумеется, господин оберст, я так вас и понимаю.
- Значит, можно считать, что мы договорились? - сказал фон Динклер.
- Сделаю все, что в моих силах, - ответил Вильгельм Хорст.
- Пожалуйста, курите. - Фон Динклер придвинул к Хорсту коробку сигар: - И вот еще что. Мне стало известно, что вы поддерживаете дружеские отношения с гауптманом Вернером фон Шлиденом, старшим офицером отдела вооружения и боеприпасов в штабе генерала Ляша?
- Это мой приятель, - ответил Хорст, - и хороший немец.
- Немец? - усмехнулся фон Динклер. - Так вот считайте, Хорст, что я первым вношу пай в капитал нашей дружбы. У меня есть сведения, что этот самый Шлиден вовсе не немец.
Хорст приподнялся в кресле.
- Да-да! - продолжал оберст. - Я располагаю некоторыми сведениями, что ваш гауптман Шлиден работает на Запад. И вы подумайте о том, что дружба с ним вам может повредить.
- Я уважаю коллег из абвера, бывшего абвера, - с усмешкой поправился Хорст, - но на этот раз они дали маху. Вернер - американский шпион? Работает на Интеллидженс сервис? Что за чушь! А может быть, я русский разведчик, а, господин оберст? У вас что, надежный источник?
- Не совсем, - замялся фон Динклер, - но... Ведь он учился в Штатах... И мы кое-что получили...
- Спасибо за информацию, но она лжива от начала и до конца, - сказал Хорст. - Я тоже жил в Штатах и даже в России, а вы, господин оберст, насколько мне известно, восемь лет проработали в Англии... Простите, но Вернера фон Шлидена я знаю очень хорошо. Неужели вы думаете, что наша служба хуже проверяет людей, нежели вы? Да прежде чем сесть с ним за стол в одной компании, я знал о нем всю подноготную.
- Что ж, - сказал оберст, - может быть, это и не так, но согласитесь, что предупредить вас я был обязан...
Около семи веков простоял Кенигсберг в устье реки Прегель. Шестьсот девяносто весен прошумело над кровлями его крыш. И самой безрадостной была весна тысяча девятьсот сорок пятого года.
Советские войска стояли у стен Кенигсберга. После разгрома хайльсбергской группировки противника маршал Василевский перебросил освободившиеся части и соединения, огромное количество боевой техники и артиллерии к столице Восточной Пруссии. Он выдвинул перед 3-м Белорусским фронтом основную задачу: готовиться к штурму города.
А Кенигсберг готовился к обороне. Его гарнизон превышал сто тридцать тысяч человек, не считая фольксштурмовцев и мобилизованного на оборонительные работы населения.
Столетиями укреплялась прусская твердыня. Здесь каждый дом был превращен в крепость. Многочисленные форты и доты, пятьдесят километров противотанковых рвов, четыре ряда окопов с блиндажами в три и четыре наката, окутанные спиралью Бруно. Артиллерия Кенигсберга состояла из ста двадцати четырех артиллерийских и минометных батарей, не считая тридцати пяти тяжелых минометов и сотни шестиствольных установок. Пятнадцать пушек стреляли снарядами в тысячу килограммов на сорок километров. Восемьсот шестьдесят два квартала в городе - и каждый из них связан друг с другом единой оборонительной системой.
- Что касается вашей просьбы о передаче вам всей или части нашей агентуры, оставленной на территории Советов и немецких земель, оккупированных большевиками, то, к сожалению, я не уполномочен вести переговоры на этот счет. Но заявление ваше передам по инстанции.
И Элвис снова склонил голову.
- О возможностях использования соединений "вервольф" мы поговорим с вами после обеда. А сейчас прошу пройти в столовую, где нас ждет более приятное занятие.
В начале февраля 1945 года обергруппенфюрер СС Ганс-Иоганн Бёме возвратился из Берлина мрачный и злой. Полдня устраивал разнос своим подчиненным, и во всех отделах военной контрразведки СД, гестапо и криминальной полиции шушукались по поводу причин, омрачивших чело их шефа.
Уже с аэродрома Бёме послал за Хорстом и приказал ему приехать не в управление, а в особняк обергруппенфюрера на Луизеналлее. Часовые проверили документы Хорста. Ответив на их приветствие, он прошел к дому по узкой аллее, обсаженной невысокими, сейчас заснеженными деревьями.
У входа Вильгельма Хорста встретил личный секретарь Бёме - Вальтер.
- Здравствуйте, Хорст! - сказал он, пожимая руку оберштурмбанфюрера. Шеф ждет вас двадцать минут, и вы будьте готовы...
- Я всегда готов, - перебил его Хорст, - всегда готов, милый Вальтер. Ко всему готов, и даже к разносам шефа.
Но разносов не было, хотя Бёме был мрачен, и таким его Хорст, пожалуй, еще не видел. В домашнем кабинете хозяина особняка пол устилал персидский ковер. В углах высились античные скульптуры, в проемах между шкафами и на свободной от них стене висели настоящие фламандцы и подлинный Дюрер. В эсэсовских кругах обергруппенфюрер считался снобом. Он сидел в низком кожаном кресле и лениво махнул рукой, приглашая сесть рядом вытянувшегося в дверях с выброшенной вперед рукой Хорста.
- Садитесь, Хорст, и притворите за собой дверь, - сказал Бёме. - В этих самолетах страшные сквозняки, и мне не хотелось бы иметь их у себя дома.
Вышколенный и умный, оберштурмбанфюрер отлично знал, как вести себя с начальством, даже если оно принимает дома. Он'осторожно перешел к такому же креслу, в каком сидел шеф, и присел на краешек сиденья.
Бёме усмехнулся:
- Так вам будет неудобно, Хорст, а разговор у нас долгий. Садитесь посвободнее. - Он показал на маленький низкий столик, заставленный бутылками и снедью: - Подкрепляйтесь, Хорст. К началу разговора нужно подготовить не только голову, но и желудок.
- Я готов служить вам и фюреру, экселенс! - Эту фразу Хорст произнес, слегка привстав в кресле.
- Выпейте рюмку мартеля, Хорст. Сами французы - распутное дерьмо, но коньяки у них неплохие.
- С вашего разрешения, я предпочту виски.
- О, вы, оказывается, любитель виски, Хорст...
- Что делать, экселенс, я долгое время жил в Америке, а там пьют виски как молоко, и молоко как виски.
- То, что вы работали в Штатах, хорошо. Это одно из обстоятельств, побудивших меня избрать именно вас. Что ж, пейте виски, вон та бутылка, с краю, а я позволю себе рюмку коньяку.
Хорст выжидающе смотрел на шефа.
- Дело, Хорст, весьма щекотливое и для меня лично неприятное. Я здесь родился, и каждый камень, каждое дерево дороги мне в этом городе. Я не сентиментален, Хорст, в этом вы имели возможность убедиться за время нашей совместной работы, но у нас, немцев, чувство фатерланда развито сильнее, чем у любой нации. Этим мы и сильны, Хорст. И меня, конечно, не может радовать, что этот дом, в котором мы сидим, должен взлететь на воздух и что сделать это должен я своими руками. Но такова необходимость. Вы хорошо знаете учение Фридриха Ницше, Хорст, вы не из тех кретинов, которые, будем откровенны, засоряют нашу партию. Вы помните, как он призывал сверхчеловека не останавливаться ни перед какими жертвами для достижения своей цели. И вы, Хорст, будете тем единственным человеком, который разделит со мной ответственность за избранное средство. Впрочем, - продолжал Бёме, - я ведь, как вы понимаете, тоже лишь ступенька на длинной лестнице, ведущей к небу... Но фитиль подожжете вы, Хорст.
- Фитиль?
- Вот именно, мой Хорст. Вы знаете, какая была здесь паника, когда русские едва не ворвались в город на плечах отходивших дивизий?! Немногие оказались крепкими духом. Эрих Кох со своей свитой, чиновники магистрата, обер-прокурор Жилинский бежали, как крысы с тонущего корабля...
- Жилинского мы расстреляли, - сказал Хорст.
- И правильно сделали. Жалею только о том, что фюрер не повесил, как обещал, этого кретина Коха...
- Крейслейтер Вагнер оказался настоящим наци...
- Да, именно он сейчас на высоте положения, а Эриху пришлось уйти в тень, хотя он продолжает пыжиться, этот осел. Но мы отклонились, продолжал обергруппенфюрер. - Русские у стен Кенигсберга. Он не должен достаться им во второй раз. 11 января 1758 года, день, когда русские вошли в Кенигсберг, никогда не повторится. Мы оставим большевикам пустыню и горы из их собственных трупов. Немцы будут драться до последнего, а потом взойдут на костер, в котором сгорят русские армии.
- Я начинаю понимать вас, экселенс.
- Вы могли бы сказать об этом и раньше, - проворчал Бёме. Он налил себе коньяку: - Вам, Хорст, я поручаю подготовку секретной операции под кодовым названием "Костер нибелунгов".
Март сорок пятого года был дождливым. Влажный воздух Балтики собирал тяжелые тучи над Пруссией и обрушивал на землю сильные потоки весенних дождей. Фронт превратился в топкое болото. На дне окопов и траншей чернела холодная вода...
13 марта русские солдаты поднялись в новую решительную атаку. Две недели непрерывных боев за овладение позициями Хаильсбергского укрепленного района. Наконец пал Дойч-Тирау. Еще несколько дней - и русские танки идут по улицам города Людвигсорт. Хайльсбергская группировка, состоявшая в январе из ста пятидесяти тысяч солдат и офицеров, ликвидирована.
На очереди - штурм Кенигсберга.
ПРИБЛИЖАЕТСЯ РАЗВЯЗКА
Новенький закрытый "виллис" мчался по шоссе Шталупеннен - Гумбиннен, резко тормозя и сбавляя ход перед незасыпанными еще воронками... Действующая армия прошла вперед, а вслед за нею устремился второй эшелон: запасные части, мастерские, медики и интенданты. Оттуда, где уже еле слышно громыхали орудия, встречным потоком шли транспорты раненых и колонны немецких пленных.
Подполковник Климов сидел на заднем сиденье "виллиса", время от времени наклонялся вперед и разговаривал с капитаном Петражицким... Они пробирались в Гумбиннен, где Климов намеревался организовать филиал разведывательного отделения Центра, а возможно, и перебросить туда весь. аппарат, занимающийся Восточной Пруссией. Обменявшись несколькими фразами с Петражицким, Климов с интересом осматривал окружающую местность, пытливо вглядывался в осунувшиеся лица пленных' немцев и раза два останавливал машину, чтобы поговорить с тем или другим.
Но разговоры эти были однообразными и скучными. Немцы втягивали головы в плечи, испуганно таращили глаза на русского офицера, безукоризненно говорившего на их родном языке, повторяли сакраментальное "Гитлер капут" и напоминали жалких, забитых дворняг, которые ждут, что их вот-вот снова ударят.
Встречались.по дороге и беженцы. При первых слухах о русском наступлении они бросились на запад, но Красная Армия опередила их, и теперь они возвращались в покинутые дома.
Климову не раз приходилось видеть вот такие тележки с вьюками различного барахла и маленькими детишками наверху, усталых женщин и испуганных стариков, жавшихся к обочине дороги. Он видел их на Брянщине, под Ростовом, в Моздокских степях и у Белой Церкви, он видел это, страдал и мечтал о том дне, когда другие беженцы пойдут по дорогам чужой земли.
И вот вроде бы и сбылась мечта подполковника Климова, он видит иных беженцев, но почему-то никакого удовлетворения картина эта ему не приносит. И Климов думает, что только смертью нужно карать убийцу - кровь за кровь, смерть за смерть, - но зачем же радоваться, что вон у немецкого парнишки, идущего рядом с тележкой, такие голодные глаза...
Но война еще не окончилась. Климову есть о чем думать, есть о ком заботиться. Там, где гремят пушки, работают советские разведчики, именно работают, а не воюют, хотя где-то далеко, в их личных делах, хранящихся в управлении кадров Центра, перед их фамилиями значатся воинские звания. Они не воюют, а работают... Но как бы им хотелось схватить автомат и во весь рост пойти в атаку! И они ходят в атаку, хотя каждый из них, быть может, ни разу не выстрелил из пистолета...
Два дня назад Климова вызвали к генералу Вилксу.
- Вот так, подполковник! - сказал Арвид Янович. - Второй и Третий Белорусские идут по территории, которая входит в сферу действия вашего отделения. Пора подумать о перенесении места деятельности отделения в тевтонское логово.
- У нас уже все готово, Арвид Янович.
- Добро, что заранее подготовились... Что нового от Януса?
- Янус передает сведения о вооружении и дислокации войсковых подразделений противника. Данные мы передаем вместе с дополнительными сведениями, полученными от других источников, командованию Второго и Третьего Белорусских фронтов.
- Что выяснили с Хорстом? Чем вызван его интерес к Янусу?
- Оказывается, Хорст ищет контакты с Западом и подозревает в этом же Януса. Или даже считает, что Янус - человек союзников. Янус сообщил, что завязывает с Вильгельмом Хорстом дружеские связи.
- Янус молодец, - сказал Арвид Янович. - Сейчас ему особенно трудно. Надо помочь парню. Подбросьте Хорсту через соответствующие каналы сведения, будто наш Янус может помочь ему.
- Так примерно рассуждает и Янус, - проговорил Климов. - В последних сообщениях он высказывает мысль о том, что, возможно, Вильгельм Хорст подозревает в нем американского агента. Янус предлагает начать с Хорстом игру, которую он условно назвал "Три лица Януса". Немцы считают нашего человека своим, Хорст - разведчиком союзников, а на самом деле...
- Знаете что, - сказал генерал Вилкс, - а ведь идея мне нравится. Надо сделать все через Берлин. Подготовьте от моего имени указание на этот счет в Берлин, Профессору. Старый Иоганн сделает это солидно и чисто. А через Слесаря сообщите Янусу о нашем намерении. Пусть он ведет себя с Хорстом так, будто принимает знаки внимания со стороны оберштурмбанфюрера как должное. Но без перехлеста... Если это тот Хорст, которого я знаю, то состязаться с ним Янусу будет трудненько. Вы, подполковник, распорядитесь от моего имени тщательно собрать всю информацию об этом человеке. И как можно быстрее. Я хочу знать, с кем Янус и мы имеем дело. Янус ничего не сумел узнать о Хорсте?
- Пока ничего, кроме того, что мы ему уже сообщили об имевших место попытках Хорста связаться с разведкой союзников.
- Пусть особенно и не пытается проникнуть в тайну Хорста. Может попасть в ловушку! Возможно, что Хорст уже завербован союзниками и работает на них. Дело это щекотливое. Лучше мы здесь соберем все сведения и примем соответствующие меры. Что еще нового?
- Август Гайлитис, которого мы считали потерянным, объявился через запасную явку Слесаря. Жив и здоров. Я передал Слесарю, чтобы он перепроверял обстоятельства его спасения. Сегодня должен быть ответ.
- Пусть Янус и Слесарь будут осторожнее, - продолжал генерал. - Не исключена провокация. Эта бестия Бёме умный гестаповец, всеми силами старается завоевать расположение Гиммлера. Хотя дело идет под занавес, исполнительность и педантичность присущи Бёме, как, впрочем, и каждому немцу. Как бы нам в последний момент не потерять своих людей. Что нового по "вервольфу"?
- "Вервольф" уходит в подполье, - сказал Климов. - Янус передал интересные подробности. Оказывается, идея принадлежит генералу Рейнгарду Гелену.
- Начальнику отдела ОКХ1 "Иностранные армии - Восток"? - спросил Вилкс. - Знакомая личность.
1 Верховное командование сухопутных войск вермахта.
- Он самый, Арвид Янович. Но неожиданное в том, что Гелен начал разрабатывать план немецкого подполья, учитывая опыт Армии Крановой. В частности, деятельность ее командующего генерала Бур-Комаровского, который во время Варшавского восстания попал к гитлеровцам в плен.
- Вот это поворот! - покачал головой Арвид Янович. - Действительно, неожиданный...
- В Бреславле была сосредоточена рота фронтовой разведки, которой Гелен поручил изучать опыт подпольщиков Армии Крайовой. Там же переводились планы Бур-Комаровского на немецкий язык и тут же переправлялись в отдел "Иностранные армии - Восток", Гелену. Собрав и изучив весь аковский материал, генерал Гелен представил свой план создания боевых отрядов, по шестьдесят человек в каждом. Он определил и их основные задачи: военный шпионаж в нашем тылу, подготовка мятежей против советских оккупационных властей, создание террористических групп для убийства наших офицеров из-за угла, оборудование тайных радиостанций, печатная и устная антисоветская пропаганда...
- Серьезный у нас с вами противник, этот Гелен.
- Идею у него перехватил сам Гиммлер. Два месяца он изучал доклад Гелена. Гиммлеру передал его Шелленберг. Потом рейхсфюрер внес незначительные поправки, присвоил себе авторство и громогласно объявил о создании диверсионно-террористической организации "вервольф", поручив формировать ее обергруппенфюреру СС Гансу Прютцману...
- И теперь мы ее имеем, эту организацию, в собственном тылу, проговорил генерал. - Занимайтесь ".вервольфом" и денно и нощно, Климов! Советские солдаты должны воевать, не опасаясь выстрелов в спину... А этого хитромудрого Гелена необходимо взять на особую заметку.
Материалы о "вервольфе", переданные Янусом в Центр, позволили, как говорится, на корню выдернуть ядовитую поросль диверсантов и убийц из-за угла, выращенную заботами и стараниями гестапо и СД. К сожалению, списки агентуры и тайников, полученные Центром, были далеко не полными.
Постепенно в Гумбиннен собрались почти все сотрудники отдела подполковника Климова.
Алексей Николаевич вместе с Петражицким, теперь уже майором, назначенным его заместителем, мотались по занятой частями Красной Армии территории Восточной Пруссии, помогали армейским органам контрразведки избавляться от банд "вервольфа", организовывали заброску своих людей в немецкий тыл, налаживали новые каналы связи со старыми работниками вроде Януса и Слесаря.
Однажды, когда Алексей Николаевич расположился в одном из небольших городков на южной границе Пруссии и после короткого совещания у начальника Особого отдела армии вернулся к себе, в дверь двухэтажного особняка, который он занимал вместе с охраной и адъютантом - помощником, громко постучали.
Вошел солдат в наброшенной поверх телогрейки плащ-палатке, щегольски заломленной назад шапке-ушанке. Автомат висел у него на плече стволом вниз.
- Подполковника Климова мне, - совсем не по-уставному сказал он и застыл в дверях, слегка прислонившись к косяку.
Климов уже снял гимнастерку, разулся и сидел за столом в носках и меховой безрукавке, надетой поверх нательной рубахи.
- Есть такой. В чем дело? - сказал он.
- Вас просят в "Смерш", товарищ подполковник. Срочно.
- Хорошо, - сказал Климов. - Сейчас приду.
Алексей Николаевич вышел на улицу и двинулся к площади вдоль низких решетчатых заборов, за которыми теснились фруктовые деревья.
Площадь была заполнена солдатами и военной техникой. Все это шумело, кричало, разговаривало, постепенно вливалось в одну из дорог, уходящих на север, а с другой стороны подходили новые танки, автомашины, орудия и полевые кухни.
У входа в здание, занятое контрразведчиками, стоял автоматчик и один из офицеров дивизионного "Смерша".
- Прошу вас, товарищ подполковник, - сказал офицер.
В кабинете начальника "Смерша" Климов увидел одетого в гражданское платье старика. Старик сгорбился на стуле и нервно барабанил пальцами рук, лежащих на коленях.
На звук открываемой двери он не обратил ни малейшего внимания. Только пальцы его прекратили барабанить по коленям.
- Проходите, проходите, Алексей Николаевич.
Моложавый полковник поднялся из-за стола и шагнул навстречу Климову.
- Извините, что побеспокоил. Вот задержали мои ребята этого типа. Говорят, крупный помещик, юнкер. Хотел проскочить на трех грузовиках на запад, но не успел. Батраки из его имения рассказали, что на машинах были крупные ценности, произведения искусства. Но грузовики вернулись пустыми, шоферы сбежали, а хозяин... Вот он сидит, нахохлился, словно филин. Полковник повел глазами в сторону старика: - Поговорите с ним, Алексей Николаевич. Вы-то, наверное, скорее найдете ключик к этому пруссаку.
Климов с любопытством посмотрел на старика.
- Я вас оставлю, - сказал начальник "Смерша". - Располагайтесь по-хозяйски.
Он вышел. Человек на стуле продолжал сидеть сгорбившись. Климов подтянул к себе стопку чистой бумаги, повертел в руках остро отточенный карандаш.
- Как ваше имя? - спросил он.
- Барон Карл фон Гольбах! - выпрямился старик.
-...Я никогда не делал и не желал русским ничего плохого. И всегда говорил, что -мы должны жить в мире и дружбе. Впрочем, я лишь повторяю слова великого Бисмарка... И вы, конечно, не хотите мне верить.
- Отчего же, - возразил Климов. - Хотеть и верить - разные вещи. Верить я хочу, но...
- Понимаю вас, герр офицер, и я думаю, есть способ заставить вас верить в мою лояльность. Вы, конечно, знаете о моих коллекциях редких книг и картин. Я хотел вывезти их на Запад, но стремительное наступление вашей армии опрокинуло все мои расчеты. Коллекции укрыты надежно, но я покажу вам тайник. Вы победили, и они должны принадлежать вам.
- Они должны принадлежать германскому народу, - тихо сказал Климов, когда он вновь. станет свободным.
- Я плохо разбираюсь в вашем политическом учении, герр офицер, хотя и пробовал читать Маркса. И умру я со своими убеждениями. Барону фон Гольбаху не ужиться с большевиками. Впрочем, жить мне осталось недолго. Но я всегда был против воины с Россией. Это невыгодно моей стране.
- Плохо, что не все ваши соотечественники разделяют это убеждение.
- Да... Последний вопрос. Можно? Берлин еще держится?
- Пока держится. Но, судя по нашему разговору, вы неплохой историк, барон, и, наверное, помните знаменитую фразу генерал-фельдмаршала графа Шувалова, произнесенную им после взятия Берлина во время Семилетней войны в 1760 году...
- Подождите, сейчас... "Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно".
Вошел полковник и вопросительно глянул на Климова.
- Господин барон любезно согласился передать советскому командованию на сохранность свои ценные коллекции рукописей и картин, - сказал Климов. Он хочет немного отдохнуть, а потом покажет тайник. Надо торопиться. Погода сырая, как бы чего не испортилось.
В кабинет вошел сотрудник "Смерша".
- Накормите старика, - сказал полковник. - И дайте ему поспать часа два. Потом свяжитесь с трофейщиками, пусть достают машины и ищут людей. Мы свою миссию выполнили...
Не успела закрыться дверь за бароном, как она вновь распахнулась, запыхавшийся молоденький лейтенант вытянулся в ее проеме и, запинаясь, сказал:
- Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Из его сбивчивого рассказа они поняли, что задержан какой-то подозрительный человек, требующий, чтоб допрашивал его офицер в звании не ниже полковника и обязательно в "Смерше". Одет в гражданское, документы на немецкое имя, а по-русски говорит отлично.
- Полковник, значит, ему нужен? - усмехнулся хозяин кабинета. - Стало быть, я подхожу...
В комнату ввели человека в зеленой куртке я охотничьей шапке темно-оранжевого цвета с длинным козырьком.
Он сделал два шага вперед, остановился и спокойно посмотрел вокруг.
Климов пристально глянул на вошедшего, вздрогнул и приподнялся со стула.
- Гайлитис? Август? - шепотом сказал он.
Подходя к зданию, в котором размещалась военная контрразведка, оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст одобрительно улыбнулся, вспомнив, какое прикрытие изобрели для своей тайной, так сказать, канцелярии его армейские коллеги.
В этот день ярко светило солнце, на небе не было ни одного облака, подтаивал снег в многочисленных скверах, и кое-где на асфальте появились подсохшие серые пятна. Весна, последняя военная весна пришла в Кенигсберг. И в этот солнечный день совсем не хотелось думать о войне. Война казалась такой далекой, и только черные клубы дыма, поднимавшиеся в районе Ратсхофа, напоминали о ночном налете советской авиации.
Конспиративная резиденция военной контрразведки занимала трехэтажный особняк внушительного вида. На первом этаже помещалась станция по искусственному осеменению крупного рогатого скота, о чем свидетельствовал каменный бык, стоявший у входа. И здесь на самом деле была такая станция-прикрытие. Посетители проходили мимо быка в стеклянную дверь: бауэры, пекущиеся о своих коровах, и секретные агенты, которых ждали в комнатах верхних этажей.
Снаружи никто бы не смог определить, что за невинной вывеской скрывается филиал могучего ведомства, созданного в свое время адмиралом Канарисом. Здоровяки в штатском, охранявшие проходы наверх и фильтрующие посетителей, очевидно, были предупреждены о визите оберштурмбанфгорера к их шефу. Они беспрепятственно пропустили его, и на площадке второго этажа Вильгельм Хорст попал под опеку и покровительство щеголеватого обер-лейтенанта, адъютанта оберста фон Динклера, который проводил его до кабинета начальника.
После совместной поездки за город Хорст почувствовал, как резко изменилось отношение Динклера к нему. Ранее подчеркнуто официальный и сухой, оберст вдруг проникся к оберштурмбанфюреру непонятным дружелюбием. Вот и сейчас, когда Хорст пришел к нему по его просьбе, фон Динклер встретил его радушно. Говорил он о разных пустяках, мимоходом пытаясь вызвать Вильгельма на откровенный разговор, выяснить его настроение в связи с крахом в Пруссии и крахом Германии вообще, неожиданно переводил разговор на обергруппенфюрера Бёме и наконец, показав Хорсту, что несколько колеблется, сказал:
- Сейчас мы должны быть, как никогда, едины. К сожалению, и вы знаете об этом, Хорст, между мною и вашим шефом пробежала черная кошка. Почему? Затрудняюсь ответить. Но мне хотелось бы ликвидировать эту кошку раз и навсегда. Я намерен прибегнуть к вашей помощи, ибо вы честный немец и настоящий наци.
- Что я должен сделать для этого? - спросил Хорст.
- Попробуйте устроить нашу встречу в неофициальной обстановке. Так мы лучше сможем понять друг друга. Вы понимаете, Хорст, что в первую очередь я забочусь об интересах рейха.
- Разумеется, господин оберст, я так вас и понимаю.
- Значит, можно считать, что мы договорились? - сказал фон Динклер.
- Сделаю все, что в моих силах, - ответил Вильгельм Хорст.
- Пожалуйста, курите. - Фон Динклер придвинул к Хорсту коробку сигар: - И вот еще что. Мне стало известно, что вы поддерживаете дружеские отношения с гауптманом Вернером фон Шлиденом, старшим офицером отдела вооружения и боеприпасов в штабе генерала Ляша?
- Это мой приятель, - ответил Хорст, - и хороший немец.
- Немец? - усмехнулся фон Динклер. - Так вот считайте, Хорст, что я первым вношу пай в капитал нашей дружбы. У меня есть сведения, что этот самый Шлиден вовсе не немец.
Хорст приподнялся в кресле.
- Да-да! - продолжал оберст. - Я располагаю некоторыми сведениями, что ваш гауптман Шлиден работает на Запад. И вы подумайте о том, что дружба с ним вам может повредить.
- Я уважаю коллег из абвера, бывшего абвера, - с усмешкой поправился Хорст, - но на этот раз они дали маху. Вернер - американский шпион? Работает на Интеллидженс сервис? Что за чушь! А может быть, я русский разведчик, а, господин оберст? У вас что, надежный источник?
- Не совсем, - замялся фон Динклер, - но... Ведь он учился в Штатах... И мы кое-что получили...
- Спасибо за информацию, но она лжива от начала и до конца, - сказал Хорст. - Я тоже жил в Штатах и даже в России, а вы, господин оберст, насколько мне известно, восемь лет проработали в Англии... Простите, но Вернера фон Шлидена я знаю очень хорошо. Неужели вы думаете, что наша служба хуже проверяет людей, нежели вы? Да прежде чем сесть с ним за стол в одной компании, я знал о нем всю подноготную.
- Что ж, - сказал оберст, - может быть, это и не так, но согласитесь, что предупредить вас я был обязан...
Около семи веков простоял Кенигсберг в устье реки Прегель. Шестьсот девяносто весен прошумело над кровлями его крыш. И самой безрадостной была весна тысяча девятьсот сорок пятого года.
Советские войска стояли у стен Кенигсберга. После разгрома хайльсбергской группировки противника маршал Василевский перебросил освободившиеся части и соединения, огромное количество боевой техники и артиллерии к столице Восточной Пруссии. Он выдвинул перед 3-м Белорусским фронтом основную задачу: готовиться к штурму города.
А Кенигсберг готовился к обороне. Его гарнизон превышал сто тридцать тысяч человек, не считая фольксштурмовцев и мобилизованного на оборонительные работы населения.
Столетиями укреплялась прусская твердыня. Здесь каждый дом был превращен в крепость. Многочисленные форты и доты, пятьдесят километров противотанковых рвов, четыре ряда окопов с блиндажами в три и четыре наката, окутанные спиралью Бруно. Артиллерия Кенигсберга состояла из ста двадцати четырех артиллерийских и минометных батарей, не считая тридцати пяти тяжелых минометов и сотни шестиствольных установок. Пятнадцать пушек стреляли снарядами в тысячу килограммов на сорок километров. Восемьсот шестьдесят два квартала в городе - и каждый из них связан друг с другом единой оборонительной системой.