Секундой позже Макдональд услышал Джона Уайта:
«Я рад, что ты смог приехать, отец».
И более старый вариант того же голоса:
«В свое время я сказал Макдональду, что он может отправить свой ответ, но я никогда не говорил ему, что он поступил правильно. Пожалуй, я могу сказать это сейчас».
И греческий хор иных голосов:
«Вы помните, как Макдональд велел нам поставить магнитофон возле искусственной челюсти дворника, который уверял, что та по ночам принимает послания?»
«А как выдал свою секретаршу за приехавшего с визитом конгрессмена?»
«И лишился лучшей секретарши, которую когда-либо имел…»
«Или как приехал журналист, чтобы вонзить Программе нож в спину, и остался как представитель Программы по делам печати?»
«Или…» «Или…»
Потом хор стал более серьезным:
«Он заслужил похороны национального героя».
«Да, в Вашингтоне».
«Или перед штаб-квартирой Объединенных Наций».
«Но он хотел, чтобы его кремировали, так же как и жену, а потом, если это будет возможно и не очень хлопотно и дорого, чтобы их пепел рассыпали в пространстве».
«Разумеется».
И кто-то продекламировал:
«Я… я не помню вашего имени».
И старческий бас:
«Иеремия».
«Я думал, что вы…»
«Умер? Вздор. Умер Макдональд, умерли все из моего поколения, а я жив. Солитариане живут, может, в меньшем числе, но дух их остался прежним, и они увидят единственного Бога, того, который сотворил человека по своему подобию. Но я пришел не разговаривать о солитарианах, а отдать последнюю честь Макдональду, который, хоть и атеист, был человеком правого духа, человеком великой мечты и великих поступков, которого уважали даже чтущие Бога, человеком, о котором можно сказать, что он был слугой Божьим, хотя и не знал этого…»
И когда все это кончилось, Макдональд остался сидеть в комнате с компьютером, вглядываясь в пространство. Губы его шевельнулись:
— Книга памяти кончилась, Боб, — сказал Джон Уайт, после чего добавил уже помягче: — Извини. Ты плачешь?..
— Да, — сказал Макдональд. — И самое печальное, что я продолжаю оплакивать себя. — Он чувствовал, как слезы стекают по его щекам, и не мог сдержать их. — Я никогда не говорил ему, что люблю его. Он никогда не знал этого, а я понял это только сейчас.
— Он знал, — заметил Уайт.
— Не нужно утешать меня.
— Да нет же, точно говорю тебе: он знал, — сказал Уайт.
— Придет однажды день, — продолжал Макдональд, — когда я смогу оплакивать его, а не себя.
Он энергично встал. Уайт протянул ему руку.
— Спасибо тебе, что приехал. Так ты подумаешь о работе?
Макдональд пожал руку.
— Я совершенно не готов думать об этом. Пока не готов. В Нью-Йорке есть одна девушка, с которой я хочу увидеться, и еще несколько дел, с которыми нужно закончить. Возможно, потом я задумаюсь о твоем предложении.
Выходя в коридор, Макдональд повернулся на пороге и еще раз окинул взглядом компьютерный зал. На мгновение ему показалось, что в полумраке он видит в кресле чью-то фигуру, знакомую и вечно молодую, составленную из воспоминаний и замороженных звуков… Он тряхнул головой, и видение исчезло.
Снаружи день сменился ночью, и то, что выглядело потерто и банально, в лунном свете вновь стало волшебным — высоко поднятое ухо Земли, подслушивающее секреты Вселенной, металлическая чаша, отполированная и готовая ловить звездную пыль, — и Макдональд стоял неподвижно, сжимая руль своего велосипеда и снова глядя на эту сцену глазами, излеченными от взрослого астигматизма, уже уверенный, что вернется сюда. Для него ожидание кончилось, хотя для всего мира еще нет. Правда, теперь ему казалось, что мир не столько ждет, сколько подгоняет свой пульс к ритму разговора с девяностолетним циклом. «Я сам наконец отправился в путь, — подумал он, — начав жить собственной жизнью. Я вернулся домой».
— Роберт, — произнес кто-то за спиной. В освещенной двери стоял Ольсен. — Ты видел его? Видел его в кресле?
— Да, — сказал Макдональд. — Видел.
— Он будет там, пока продолжается Программа и когда придет ответ с Капеллы. Он будет всегда, доколе мы будем нуждаться в нем.
— Да, — сказал Макдональд и перекинул ногу через раму.
— Ты вернешься? — спросил Ольсен.
— Как того захочет ветер, — сказал Макдональд. — Но сначала я хочу прочесть несколько писем.
РАБОТА КОМПЬЮТЕРА
VI
Компьютер — 2118
Наблюдатели начали съезжаться в среду.
Одни были выбраны своими правительствами или полномочными комиссиями, другие — всеобщим голосованием, третьи получили личные приглашения от комитета Программы, подписанные директором.
Они съезжались со всего мира и всеми видами транспорта. Многие прибыли на парусных кораблях, начиная с пассажирских шхун с мачтами из нержавеющей стали и с роскошными каютами и кончая мелкими швертботами вообще без кают. На пироге с боковым поплавком проделали весь путь с Самоа несколько десяткой гордых полинезийцев, желавших показать, что по-прежнему чтут деяния своих предков и могут сами повторить их.
Кто-то приплыл на частной подводной лодке, несомненно, с намерением провести после окончания торжества исследования морского дна; некий мужчина просто приплыл с Сент-Томаса, а какая-то женщина приехала с Кубы на водном велосипеде с двумя понтонами.
Многие явились в субботу на борту ховерпаромов, раскидывающих свои крылья из пены, и реактивных самолетов регулярных линий, а кое-кто — на личном геликоптере или воздушном шаре.
Это были времена ярких личностей, когда и у мужчин и у женщин было и время и возможность принимать самостоятельные решения.
Суббота была Днем Ответа, праздником, которого мир ждал девяносто лет, и теперь словно пробуждался от долгого сна… Нет… не от сна, а от мечты, от какой-то чудесной, зачарованной действительности, от мыслей о роде людском, о том, каким могло бы стать человечество, будь у него чуть больше времени, чуть меньше спешки, чуть больше отдыха и чуть меньше адреналина. Начатая почти сто пятьдесят лет назад Программа, а также полученное и расшифрованное Послание с Капеллы дали Земле и ее людям девяносто лет мира и возможность открыть и пестовать иные инстинкты, кроме агрессивности. Проблемы казалось бы, практически неразрешимые сто пятьдесят и даже девяносто лет назад, решились словно сами собой, едва мир получил передышку.
И вот наступил Великий День. Люди, прибывшие на празднование, имели разный цвет кожи и различные профессии, но расы вроде бы различались меньше, чем прежде, да и профессии уже не были четко определенными, словно каждый стал немного дилетантом, выполняя свои обязанности и неся ответственность с неистощимым восторгом и энтузиазмом вечного любителя, которого работа соседа интересует не меньше, чем своя собственная.
Среди прибывших были ученые самых разных специальностей: языковеды, философы, гуманисты, политики и государственные деятели, журналисты и аналитики, композиторы, артисты, поэты, писатели и просто любопытные граждане. Для удобства многие путешествовали группами, поскольку дух национализма тоже поуменьшился за прошедшие десятилетия. Хотя, возможно, все это подходило к концу по мере приближения Ответа.
Наблюдатели высаживались, как правило, в порту Аресибо и ехали дальше через зеленые холмы северного Пуэрто-Рико на автобусах и в лимузинах, на велосипедах и пешком, а добравшись до Программы и миновав невероятный кратер, выложенный сверкающим металлом, а сразу за ним — управляемый радиотелескоп, вознесенный металлической рукой, оказывались наконец перед длинным низким зданием — средоточием Программы.
Здание из бетонных плит и монолитного бетона разрослось за те полтора столетия, что минули со времени его строительства, с каждым десятилетием выдвигаясь чуть дальше с обоих концов, а недавно к нему сзади добавили целое крыло. В нем располагалась аудитория, построенная специально для сегодняшнего торжества и спроектированная так, что пол зала спускался по склону холма, а линия крыши шла на одном уровне с первоначальной крышей, что превращало аудиторию в ножку буквы «Т». Ход в нее был по коридорам старого здания. Наблюдатели восхищались залатанными стенными панелями и многими слоями краски, которые, казалось, соединяли бетонные плиты друг с другом. Широко открытыми глазами разглядывали они зал прослушивания, и останавливались, чтобы выслушать порцию шипений и тресков, музыки небесных сфер и фонового шума Вселенной, а также обрывков радиопрограмм тридцатых годов двадцатого века, которыми капеллане так ловко привлекли внимание слушателей Программы через пятьдесят лет после начала прослушивания:
СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК музыка: та маленькая щебетунья, та с прелестным СТУКСТУКТРЕСК может, уточку СТУКТРЕСКСТУК замаскированный поборник справедливости ТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКСТУКТРЕСК они ждут друг СТУКСТУКТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК музыка: флаг Гудзона подними ТРЕСКСТУК я невежливый мальчик СТУКСТУКСТУК представляет падуб ТРЕСКТРЕСК музыка. СТУКСТУКТРЕСК Роджерс в двадцать СТУКТРЕСКСТУК музыка: кола получила двенадцать ТРЕСК…
И все удивленно качали головами: «Здесь это звучит гораздо лучше, чем записи, которые я слушал. Гораздо ближе. Гораздо правдивее. Подумать только, что испытывали те, кто девяносто лет назад впервые услышал их и понял, что звуки эти проделали весь путь до Капеллы и обратно и что они получили первое доказательство разумной жизни на других планетах».
Отсюда дорога вела посетителей через впечатляющий компьютерный зал, где они слышали, как сам компьютер шепчет, стучит и бормочет себе под нос — «Почти как живой», говорили эти люди, — и видели, как огоньки загораются и гаснут, как всевозможные сканеры и принтеры глотают информацию или выплевывают ее, и вдыхали запахи масла и озона, характерные для больших и малых электрических устройств. Некоторые из них расспрашивали персонал о пустых креслах в углах зала, другие же, лучше информированные, спрашивали, не видел ли кто из них Призрака, а работники в соответствии с тем, чего от них ожидали, либо поднимали брови и, поглядывая по сторонам, говорили: «Да, и это было страшно»; либо отвечали, посмеиваясь: «Он поднимает мне настроение каждый раз, когда мне плохо»; или честно заявляли: «Никто его не видел уже очень давно, хотя некоторые уверяют, будто видели». Что бы они ни говорили, это принималось с удовлетворением, и наблюдатели шли дальше. Поочередно осматривали они оригинал послания в рамке, висящий на стене в кабинете директора, и проводили руками по старому столу, заваленному бумагами, на которых его карандаш и ручка оставили записи, рисунки и расчеты. А то еще садились на краешек кресла с деревянными подлокотниками, вытертыми ладонями нескольких поколений директоров, сиживавших в этом кресле, чтобы подумать над загадками Вселенной и проблемами связи, а другие поглядывали на них, вдыхая запах старых книг, занимающих две стены кабинета.
«Здание — настоящая жемчужина древности, — говорили наблюдатели друг другу, — в некотором смысле конкурент египетским пирамидам или европейским замкам. Видите, — говорили они, — как бетон полов в коридорах понижается к центру, вытоптанный легионами ступней? Сколько же раз должны были меняться плитки, покрывающие эти полы? Кроме того, это памятник человеческой науке и выдержке, и все это вместе должно достигнуть своей кульминации в виде чудесного и волнующего Ответа с Капеллы, который, даже если изменит все или не изменит ничего, все равно будет чудесен, и мир останется доволен своим ожиданием».
Но теперь ожидание подходило к концу, мир начинал набирать темп, пульс его ускорялся по мере приближения момента, когда огромные радиоуши снаружи здания начнут принимать ответ, отправившийся к Земле сорок пять лет назад, переданный чужой расой, предположительно стоящей на пороге гибели от взрыва их солнц — пары красных гигантов…
«Я рад, что ты смог приехать, отец».
И более старый вариант того же голоса:
«В свое время я сказал Макдональду, что он может отправить свой ответ, но я никогда не говорил ему, что он поступил правильно. Пожалуй, я могу сказать это сейчас».
И греческий хор иных голосов:
«Вы помните, как Макдональд велел нам поставить магнитофон возле искусственной челюсти дворника, который уверял, что та по ночам принимает послания?»
«А как выдал свою секретаршу за приехавшего с визитом конгрессмена?»
«И лишился лучшей секретарши, которую когда-либо имел…»
«Или как приехал журналист, чтобы вонзить Программе нож в спину, и остался как представитель Программы по делам печати?»
«Или…» «Или…»
Потом хор стал более серьезным:
«Он заслужил похороны национального героя».
«Да, в Вашингтоне».
«Или перед штаб-квартирой Объединенных Наций».
«Но он хотел, чтобы его кремировали, так же как и жену, а потом, если это будет возможно и не очень хлопотно и дорого, чтобы их пепел рассыпали в пространстве».
«Разумеется».
И кто-то продекламировал:
Вновь голос Джона Уайта:
«… Когда же он умрет,
Изрежь его на маленькие звезды,
И все так влюбятся в ночную твердь,
Что бросят без вниманья день и солнце».[40]
«Я… я не помню вашего имени».
И старческий бас:
«Иеремия».
«Я думал, что вы…»
«Умер? Вздор. Умер Макдональд, умерли все из моего поколения, а я жив. Солитариане живут, может, в меньшем числе, но дух их остался прежним, и они увидят единственного Бога, того, который сотворил человека по своему подобию. Но я пришел не разговаривать о солитарианах, а отдать последнюю честь Макдональду, который, хоть и атеист, был человеком правого духа, человеком великой мечты и великих поступков, которого уважали даже чтущие Бога, человеком, о котором можно сказать, что он был слугой Божьим, хотя и не знал этого…»
И когда все это кончилось, Макдональд остался сидеть в комнате с компьютером, вглядываясь в пространство. Губы его шевельнулись:
Он не услышал, как дверь открылась и закрылась вновь.
«Покуда воды рек текут в моря.
Покуда тень живет в долинах гор,
А в небе светят звезды, до тех пор
Жить будут твое имя, честь и слава».[41]
— Книга памяти кончилась, Боб, — сказал Джон Уайт, после чего добавил уже помягче: — Извини. Ты плачешь?..
— Да, — сказал Макдональд. — И самое печальное, что я продолжаю оплакивать себя. — Он чувствовал, как слезы стекают по его щекам, и не мог сдержать их. — Я никогда не говорил ему, что люблю его. Он никогда не знал этого, а я понял это только сейчас.
— Он знал, — заметил Уайт.
— Не нужно утешать меня.
— Да нет же, точно говорю тебе: он знал, — сказал Уайт.
— Придет однажды день, — продолжал Макдональд, — когда я смогу оплакивать его, а не себя.
Он энергично встал. Уайт протянул ему руку.
— Спасибо тебе, что приехал. Так ты подумаешь о работе?
Макдональд пожал руку.
— Я совершенно не готов думать об этом. Пока не готов. В Нью-Йорке есть одна девушка, с которой я хочу увидеться, и еще несколько дел, с которыми нужно закончить. Возможно, потом я задумаюсь о твоем предложении.
Выходя в коридор, Макдональд повернулся на пороге и еще раз окинул взглядом компьютерный зал. На мгновение ему показалось, что в полумраке он видит в кресле чью-то фигуру, знакомую и вечно молодую, составленную из воспоминаний и замороженных звуков… Он тряхнул головой, и видение исчезло.
Снаружи день сменился ночью, и то, что выглядело потерто и банально, в лунном свете вновь стало волшебным — высоко поднятое ухо Земли, подслушивающее секреты Вселенной, металлическая чаша, отполированная и готовая ловить звездную пыль, — и Макдональд стоял неподвижно, сжимая руль своего велосипеда и снова глядя на эту сцену глазами, излеченными от взрослого астигматизма, уже уверенный, что вернется сюда. Для него ожидание кончилось, хотя для всего мира еще нет. Правда, теперь ему казалось, что мир не столько ждет, сколько подгоняет свой пульс к ритму разговора с девяностолетним циклом. «Я сам наконец отправился в путь, — подумал он, — начав жить собственной жизнью. Я вернулся домой».
— Роберт, — произнес кто-то за спиной. В освещенной двери стоял Ольсен. — Ты видел его? Видел его в кресле?
— Да, — сказал Макдональд. — Видел.
— Он будет там, пока продолжается Программа и когда придет ответ с Капеллы. Он будет всегда, доколе мы будем нуждаться в нем.
— Да, — сказал Макдональд и перекинул ногу через раму.
— Ты вернешься? — спросил Ольсен.
— Как того захочет ветер, — сказал Макдональд. — Но сначала я хочу прочесть несколько писем.
РАБОТА КОМПЬЮТЕРА
Движимый смутным предположением, я отправился в опасный путь и вот уже вижу предгорья новых земель. Те, у кого хватит смелости вести исследования дальше, ступят на них…
ИММАНУИЛ КАНТ, 1755
Наука и техника в значительной мере, если не исключительно, развились в результате борьбы за власть и стремления к легкой жизни. Обе эти силы ведут к разрушению, если их вовремя не обуздать: первая ведет ко всеобщей гибели, а вторая к биологической или умственной деградации…
СЕБАСТЬЯН ФОН ХОРНЕР, 1961
МИНИСТЕРСТВО ТРУДА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ СООБЩИЛО СЕГОДНЯ, ЧТО ПОЧТИ ПОЛОВИНА РАБОЧЕЙ СИЛЫ СТРАНЫ ТРУДИТСЯ СЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ ЧАСОВ ЕЖЕДНЕВНО ЧЕТЫРЕ РАБОЧИХ ДНЯ В НЕДЕЛЮ, ПОЛУЧАЯ ОБЫЧНЫЕ ТРИНАДЦАТЬ НЕДЕЛЬ ОТПУСКА. ОКОЛО ОДНОЙ ПЯТОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ, КАК БЫЛО СООБЩЕНО ДОПОЛНИТЕЛЬНО, РАБОТАЕТ ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ЕЖЕДНЕВНО В ТЕЧЕНИЕ ПЯТИ, ШЕСТИ И ДАЖЕ СЕМИ ДНЕЙ В НЕДЕЛЮ. В ЭТИ ДВАДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ ВХОДЯТ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ВСЯКОГО РОДА СВОБОДНЫХ ПРОФЕССИЙ — ВРАЧИ, УЧЕНЫЕ, ПИСАТЕЛИ, УЧИТЕЛЯ, МИНИСТРЫ, АДВОКАТЫ, ИЗДАТЕЛИ, ПРОМЫШЛЕННИКИ И ДИРЕКТОРА, ПСИХОЛОГИ, А ТАКЖЕ ВСЕВОЗМОЖНЫЕ БИЗНЕСМЕНЫ И МЕНЕДЖЕРЫ…
…Отец стремглав выбежал наружу. Молли стояла, вся вытянувшись в струнку, и старалась запихнуть себе в рот оба кулака разом. А у ее ног лежал на земле человек с кожей серебристо-серого цвета; рука у него была сломана, он поглядел на Джека и замяукал…[42]
ТЕОДОР СТАРДЖОН, 1946
Такое общество зажиточности, гуманизма, свободного времени и чуточку отчужденное, может быть вполне стабильным. В сущности оно может в некоторых смыслах напоминать общества Древней Греции (хотя эллинские сообщества развивались в основном не на основе зажиточности). Представим себе, что возникла ситуация, в которой, скажем, семьдесят или восемьдесят процентов человечества являются аристократией и большую часть своей энергии расходуют на совершенствование всевозможных методов развития личности, причем не обязательно в действиях, которые некоторые футуристы сочли бы важнейшими для гуманистической культуры. Нетрудно представить себе, что тон могут задавать спорт, турнирные коллективные игры (шахматы, бридж), музыка, искусство, знание языков или серьезные путешествия, а может, изучение точных наук, философии и тому подобного…
ГЕРМАН КАН и ЭНТОНИ ДЖ. ВИНЕР, 1967
Опасения, что период жизни технической земной цивилизации может быть довольно коротким, не лишены оснований. Однако по крайней мере имеется шанс, что разрешение конфликтов откроет дорогу постоянному развитию цивилизации на время, сравнимое со временем существования звезд…
ДЖ. П. Т. ПИРМАН, 1961
Следует полагать, что высокоразвитое общество будет стабильно в течение очень долгого промежутка времени, храня документы закончившихся экспедиций и терпеливо дожидаясь возвращения остальных. Согласно этому предположению, цивилизации всей Галактики неизбежно суммируют свои достижения и избегают копирования. Возможно, существует центральный банк галактической информации, что позволяет имеющим к нему доступ узнавать, где именно в Галактике должна возникнуть новая жизнь — проблема невероятно трудная для нас, поскольку все указания, которые мы имеем, это лишь собственный опыт с одной планетой…
КАРЛ САГАН, 1963
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ВСЮ МАТЕРИЮ, КОТОРАЯ СУЩЕСТВУЕТ,
СОБРАННУЮ ВМЕСТЕ
ПОСРЕДИ ВСЕЛЕННОЙ -
ВСЕ МЕТЕОРИТЫ,
КОМЕТЫ,
ЛУНЫ,
ПЛАНЕТЫ,
ЗВЕЗДЫ,
ТУМАННОСТИ,
МИРИАДЫ ГАЛАКТИК,
ВСЕ СОБРАННОЕ В ОДИН ОГРОМНЫЙ ПЕРВИЧНЫЙ АТОМ, ОДИН МОНОЛИТ НЕПОНЯТНОЙ МАССЫ, НЕВЕРОЯТНОЙ ПЛОТНОСТИ…
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ БЕЛЫЕ КАРЛИКИ, ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ
НЕЙТРОННЫЕ ЗВЕЗДЫ И УМНОЖЬ ВСЕ ЭТО НА БЕСКОНЕЧНОСТЬ…
ЦЕНТР ВСЕЛЕННОЙ? ВСЯ ВСЕЛЕННАЯ.
НИ ОДИН ЛУЧИК СВЕТА ИЛИ ЭНЕРГИИ НЕ УСКОЛЬЗНЕТ, НИ ОДИН НЕ ПРОНИКНЕТ ВНУТРЬ.
БЫТЬ МОЖЕТ, ДВЕ ВСЕЛЕННЫЕ.
ОДНА ВНУТРИ ОГРОМНОГО ЯЙЦА СО ВСЕМ СУЩИМ И ОДНА СНАРУЖИ СО ВСЕМ НИЧТО…
РАЗДЕЛЕННЫЕ, НЕСОПРИКАСАЕМЫЕ…
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ!
ПРЕДСТАВИЛ?
ВСЯ МАТЕРИЯ, СОБРАННАЯ ВОЕДИНО,
ОДНА ВСЕЛЕННАЯ, НЕВЕРОЯТНЫЙ МОНОЛИТ, В КОТОРОМ НЕПОНЯТНЫЕ СИЛЫ РАСТУТ
В ТЕЧЕНИЕ БЕСЧИСЛЕННЫХ ЭПОХ ИЛИ ВСЕГО МГНОВЕНИЕ
(КТО ИЗМЕРИТ ВРЕМЯ В ТАКОЙ ВСЕЛЕННОЙ?)
И ТОГДА…
БАМ!
ВЗРЫВ!
БОЛЕЕ ЧЕМ ВЗРЫВ!
МОНОЛИТ РАЗЛЕТАЕТСЯ, ПЕРВИЧНЫЙ АТОМ РАЗРЫВАЕТСЯ
НА КУСКИ, ИЗ ОГРОМНОГО ЯЙЦА ВЫКЛЕВЫВАЮТСЯ ПОЖАР И СКОРОСТЬ,
ВЫКЛЕВЫВАЮТСЯ
ГАЛАКТИКИ,
ТУМАННОСТИ,
СОЛНЦА,
ПЛАНЕТЫ,
ЛУНЫ,
КОМЕТЫ,
МЕТЕОРИТЫ
И РАЗЛЕТАЮТСЯ ВО ВСЕ СТОРОНЫ В ПРОСТРАНСТВЕ,
ВЫКЛЕВЫВАЕТСЯ ПРОСТРАНСТВО,
ВЫКЛЕВЫВАЕТСЯ РАСШИРЯЮЩАЯСЯ ВСЕЛЕННАЯ,
ВЫКЛЕВЫВАЕТСЯ ВСЕ…
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ!
НЕ МОЖЕШЬ?
ХОРОШО, ТОГДА ПРЕДСТАВЬ ВСЕЛЕННУЮ, ПОЛНУЮ
ЗВЕЗД И ГАЛАКТИК,
ВЕЧНО РАСШИРЯЮЩУЮСЯ ВСЕЛЕННУЮ
БЕЗ ГРАНИЦ.
РАЗБЕГАНИЕ ГАЛАКТИК ДРУГ ОТ ДРУГА,
ТАК СТРЕМИТЕЛЬНО,
ЧТО СО СКОРОСТЬЮ СВЕТА
ОНИ ИСЧЕЗАЮТ ИЗ НАШЕЙ,
А МЫ ИЗ ИХ ВСЕЛЕННОЙ…
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ МАТЕРИЮ, РОЖДАЮЩУЮСЯ НЕПРЕРЫВНО,
АТОМЫ ВОДОРОДА, ВЫРАСТАЮЩИЕ КАК ГРИБЫ ПОСЛЕ ДОЖДЯ
ТУТ И ТАМ
ТУТ
И
ТАМ
МОЖЕТ, ОДИН АТОМ ВОДОРОДА В ГОД
НА ТЕРРИТОРИИ ТАКОЙ, КАК КОСМОДРОМ В ХЬЮСТОНЕ,
И ЭТИ АТОМЫ
СОЕДИНЯЕТ ВМЕСТЕ
ВСЕОБЩАЯ СИЛА ТЯГОТЕНИЯ.
И ТАК РОЖДАЮТСЯ
НОВЫЕ СОЛНЦА,
НОВЫЕ ГАЛАКТИКИ ВМЕСТО ТЕХ, КОТОРЫЕ УБЕЖАЛИ
ЗА ПРЕДЕЛЫ НАШЕГО ВОСПРИЯТИЯ,
И ТАК ВСЕЛЕННАЯ РАСШИРЯЕТСЯ
БЕЗ КОНЦА
И БЕЗ НАЧАЛА…
НЕ МОЖЕШЬ ПРЕДСТАВИТЬ?
ХОРОШО, ТОГДА СЧИТАЙ ВСЕ ЭТО СКАЗКОЙ…
Наверняка многим не понравятся тысячелетние экспедиции, однако у нас нет права навязывать другим свои взгляды…
ФРИМЕН ДЖ. ДАЙСОН, 1964
Нации космических путешественников отправляли бы экспедиции примерно раз в год, благодаря чему примерно с той же частотой звездолеты и возвращались бы, одни с негативными сообщениями об изученных солнечных системах, другие с вестями от каких-то хорошо известных нам цивилизаций. Богатство, разнородность и великолепие этой торговли, обмен товарами и информацией, взглядами и изделиями, концепциями и аргументами должны непрерывно обострять любопытство и укреплять жизненные силы участвующих в этом наций…
КАРЛ САГАН, 1963
АГЕНТСТВО СТАТИСТИКИ И ДЕМОГРАФИИ ОРГАНИЗАЦИИ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ СООБЩИЛО СЕГОДНЯ В СВОЕМ ГОДОВОМ ОТЧЕТЕ, ЧТО НАСЕЛЕНИЕ МИРА ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД ДОСТИГЛО ПЯТИ МИЛЛИАРДОВ И С ТЕХ ПОР УМЕНЬШИЛОСЬ НА НЕСКОЛЬКО МИЛЛИОНОВ, В ОСНОВНОМ В ВЫСОКОУРБАНИЗИРОВАННЫХ СТРАНАХ.
ПОСЛЕДНИМ КРИКОМ МОДЫ В ОБЛАСТИ СРЕДСТВ ИНФОРМАЦИИ ЯВЛЯЕТСЯ НЕВЕРОЯТНО СЛОЖНОЕ СОЕДИНЕНИЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ, ЗАПАХА, МУЗЫКИ, ПРИКОСНОВЕНИЯ, ПРОЗЫ И ПОЭЗИИ В ОДИН ОБЩИЙ ПРИЕМ ИНФОРМАЦИИ О — А КАК ЖЕ ИНАЧЕ? — ПРИНИМАЕМОЙ ИНФОРМАЦИИ. БУДУЩИЙ ВИДЕО-СЛУХО-НЮХО-ОЩУЩАТЕЛЬ ПОКУПАЕТ ЧЕРНЫЙ ЯЩИЧЕК, ИМЕЮЩИЙ СЕМЬ КНОПОК НА ОДНОЙ ИЗ СТЕНОК. НАЖИМАЯ В ПРОИЗВОЛЬНОМ ПОРЯДКЕ ЭТИ СЕМЬ КНОПОК, НАШ В-С-Н-0 ПОДВЕРГАЕТСЯ АТАКЕ ЧЕГО-ТО, ЧТО ПОНАЧАЛУ КАЖЕТСЯ ПОДАВЛЯЮЩИМ РАЗНООБРАЗИЕМ ЧУВСТВЕННЫХ ОЩУЩЕНИЙ, НО ЕСЛИ ЕМУ ПОВЕЗЕТ, МОЖЕТ В КОНЦЕ КОНЦОВ ОБНАРУЖИТЬ, ЧТО ЭТО НЕЧТО БОЛЬШЕЕ, ЧЕМ ПРОСТО ОЩУЩЕНИЯ РАЗЛИЧНЫХ ОРГАНОВ ЧУВСТВ: ЭТО ПРИЕМ ИНФОРМАЦИИ О ПРИНИМАЕМОЙ ИНФОРМАЦИИ, И ЭТО РАЗНООБРАЗИЕ ИНФОРМИРУЕТ НЕ ТОЛЬКО ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ, НО И ДРУГ ДРУГА, УСИЛИВАЯ ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ К ОБЫЧНЫМ ПРОЦЕССАМ, ПРИМЕНЯЕМЫМ НАМИ ДЛЯ ИНФОРМИРОВАНИЯ О ХАРАКТЕРЕ ТОГО, ЧТО ПРОИСХОДИТ ВОКРУГ, И К УСИЛИЯМ ИНЫХ УВЕДОМИТЬ НАС О ТОМ, О ЧЕМ ОНИ ХОТЯТ — ИЛИ НЕ ХОТЯТ — НАМ СООБЩАТЬ. КАК БЫ ВАМ ЭТО ОБЪЯСНИТЬ? СЛОВА — ЭТО НЕ ЕДИНСТВЕННОЕ И, ПОЖАЛУЙ, НЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ОБЩЕНИЯ. КУПИТЕ СЕБЕ ЯЩИЧЕК И ИСПЫТАЙТЕ ВСЕ САМИ!
Коль скоро в Галактике находится приблизительно миллион планет, способных на такие достижения, взаимные посещения происходили бы примерно раз в тысячу лет, поэтому разведывательные экспедиции могли в прошлом посещать Землю — порядка десяти тысяч раз за весь период земной истории…
КАРЛ САГАН, 1963
Он оглянулся на купол — игрушечный черный бугорок вдали.
Там остались люди, которым недоступна красота Юпитера. Люди, которым кажется, «то лик планеты закрыт мятущимися тучами и хлещущим дождем. Незрячие глаза. Никудышные глаза… Глаза, не видящие красоту облаков, не видящие ничего из-за шторма. Тела, неспособные радостно трепетать от трелей звонкой музыки над клокочущим потоком…
— Не могу я возвращаться, — сказал Байбак.
— Я тоже, — отозвался Фаулер.
— Они меня снова в пса превратят.
— А меня — в человека, — сказал Фаулер.[43]
КЛИФФОРД САЙМАК, 1944
ОЧЕРЕДНОЕ ПОЯВЛЕНИЕ В НАШЕМ ОБЩЕСТВЕ ДИЛЕТАНТА, УЧЕНОГО — ДЖЕНТЛЬМЕНА ПО ПРОФЕССИИ, ЧЕЛОВЕКА, ЖИВУЩЕГО СВОЕЙ СТРАСТЬЮ К ИСКУССТВУ ИЛИ К РАБОТЕ ТОЛЬКО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ, ПОЛУЧАЕМОГО ПРИ ЭТОМ, — ЯВЛЕНИЕ, ДОСТОЙНОЕ ВСЕСТОРОННЕГО ИЗУЧЕНИЯ. ПЕРЕСТАЕТ ЛИ РАБОТА БЫТЬ РАБОТОЙ, БУДУЧИ РАЗВЛЕЧЕНИЕМ? МОЖЕТ ЛИ РАЗВЛЕЧЕНИЕ СОЗДАТЬ ЛУЧШИЕ УСЛОВИЯ В НАУКЕ И В РАБОТЕ? ИЛИ ВСЕ-ТАКИ ХУДШИЕ?
Развитые общества Галактики скорее всего контактируют между собой, что является одной из основных сфер их интересов. Они уже постигли законы эволюции звезд и другие тайны природы. Единственная оставшаяся тайна — это жизнь других. Какие у них романы? Какие истории искусства? Каковы антропологические проблемы далеких звезд? Вот материал, над которым ломают головы эти философы…
ФИЛИП МОРРИСОН, 1961
Сможем ли мы понять науку иной цивилизации?.. Наша наука сосредоточилась на задавании вопросов за счет других, однако это настолько вошло в плоть наших знаний, что, как правило, мы не отдаем себе в этом отчета. В ином мире главные вопросы могут задаваться иначе…
РОБЕРТ ОППЕНГЕЙМЕР, 1962
VI
Компьютер — 2118
И Путник почувствовал их, он понял,
Что это безмолвье — ответ…
Наблюдатели начали съезжаться в среду.
Одни были выбраны своими правительствами или полномочными комиссиями, другие — всеобщим голосованием, третьи получили личные приглашения от комитета Программы, подписанные директором.
Они съезжались со всего мира и всеми видами транспорта. Многие прибыли на парусных кораблях, начиная с пассажирских шхун с мачтами из нержавеющей стали и с роскошными каютами и кончая мелкими швертботами вообще без кают. На пироге с боковым поплавком проделали весь путь с Самоа несколько десяткой гордых полинезийцев, желавших показать, что по-прежнему чтут деяния своих предков и могут сами повторить их.
Кто-то приплыл на частной подводной лодке, несомненно, с намерением провести после окончания торжества исследования морского дна; некий мужчина просто приплыл с Сент-Томаса, а какая-то женщина приехала с Кубы на водном велосипеде с двумя понтонами.
Многие явились в субботу на борту ховерпаромов, раскидывающих свои крылья из пены, и реактивных самолетов регулярных линий, а кое-кто — на личном геликоптере или воздушном шаре.
Это были времена ярких личностей, когда и у мужчин и у женщин было и время и возможность принимать самостоятельные решения.
Суббота была Днем Ответа, праздником, которого мир ждал девяносто лет, и теперь словно пробуждался от долгого сна… Нет… не от сна, а от мечты, от какой-то чудесной, зачарованной действительности, от мыслей о роде людском, о том, каким могло бы стать человечество, будь у него чуть больше времени, чуть меньше спешки, чуть больше отдыха и чуть меньше адреналина. Начатая почти сто пятьдесят лет назад Программа, а также полученное и расшифрованное Послание с Капеллы дали Земле и ее людям девяносто лет мира и возможность открыть и пестовать иные инстинкты, кроме агрессивности. Проблемы казалось бы, практически неразрешимые сто пятьдесят и даже девяносто лет назад, решились словно сами собой, едва мир получил передышку.
И вот наступил Великий День. Люди, прибывшие на празднование, имели разный цвет кожи и различные профессии, но расы вроде бы различались меньше, чем прежде, да и профессии уже не были четко определенными, словно каждый стал немного дилетантом, выполняя свои обязанности и неся ответственность с неистощимым восторгом и энтузиазмом вечного любителя, которого работа соседа интересует не меньше, чем своя собственная.
Среди прибывших были ученые самых разных специальностей: языковеды, философы, гуманисты, политики и государственные деятели, журналисты и аналитики, композиторы, артисты, поэты, писатели и просто любопытные граждане. Для удобства многие путешествовали группами, поскольку дух национализма тоже поуменьшился за прошедшие десятилетия. Хотя, возможно, все это подходило к концу по мере приближения Ответа.
Наблюдатели высаживались, как правило, в порту Аресибо и ехали дальше через зеленые холмы северного Пуэрто-Рико на автобусах и в лимузинах, на велосипедах и пешком, а добравшись до Программы и миновав невероятный кратер, выложенный сверкающим металлом, а сразу за ним — управляемый радиотелескоп, вознесенный металлической рукой, оказывались наконец перед длинным низким зданием — средоточием Программы.
Здание из бетонных плит и монолитного бетона разрослось за те полтора столетия, что минули со времени его строительства, с каждым десятилетием выдвигаясь чуть дальше с обоих концов, а недавно к нему сзади добавили целое крыло. В нем располагалась аудитория, построенная специально для сегодняшнего торжества и спроектированная так, что пол зала спускался по склону холма, а линия крыши шла на одном уровне с первоначальной крышей, что превращало аудиторию в ножку буквы «Т». Ход в нее был по коридорам старого здания. Наблюдатели восхищались залатанными стенными панелями и многими слоями краски, которые, казалось, соединяли бетонные плиты друг с другом. Широко открытыми глазами разглядывали они зал прослушивания, и останавливались, чтобы выслушать порцию шипений и тресков, музыки небесных сфер и фонового шума Вселенной, а также обрывков радиопрограмм тридцатых годов двадцатого века, которыми капеллане так ловко привлекли внимание слушателей Программы через пятьдесят лет после начала прослушивания:
СТУКТРЕСК может поменять свою кожу, а пантера ТРЕСКСТУК музыка: та маленькая щебетунья, та с прелестным СТУКСТУКТРЕСК может, уточку СТУКТРЕСКСТУК замаскированный поборник справедливости ТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКСТУКТРЕСК они ждут друг СТУКСТУКТРЕСКСТУКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК музыка: флаг Гудзона подними ТРЕСКСТУК я невежливый мальчик СТУКСТУКСТУК представляет падуб ТРЕСКТРЕСК музыка. СТУКСТУКТРЕСК Роджерс в двадцать СТУКТРЕСКСТУК музыка: кола получила двенадцать ТРЕСК…
И все удивленно качали головами: «Здесь это звучит гораздо лучше, чем записи, которые я слушал. Гораздо ближе. Гораздо правдивее. Подумать только, что испытывали те, кто девяносто лет назад впервые услышал их и понял, что звуки эти проделали весь путь до Капеллы и обратно и что они получили первое доказательство разумной жизни на других планетах».
Отсюда дорога вела посетителей через впечатляющий компьютерный зал, где они слышали, как сам компьютер шепчет, стучит и бормочет себе под нос — «Почти как живой», говорили эти люди, — и видели, как огоньки загораются и гаснут, как всевозможные сканеры и принтеры глотают информацию или выплевывают ее, и вдыхали запахи масла и озона, характерные для больших и малых электрических устройств. Некоторые из них расспрашивали персонал о пустых креслах в углах зала, другие же, лучше информированные, спрашивали, не видел ли кто из них Призрака, а работники в соответствии с тем, чего от них ожидали, либо поднимали брови и, поглядывая по сторонам, говорили: «Да, и это было страшно»; либо отвечали, посмеиваясь: «Он поднимает мне настроение каждый раз, когда мне плохо»; или честно заявляли: «Никто его не видел уже очень давно, хотя некоторые уверяют, будто видели». Что бы они ни говорили, это принималось с удовлетворением, и наблюдатели шли дальше. Поочередно осматривали они оригинал послания в рамке, висящий на стене в кабинете директора, и проводили руками по старому столу, заваленному бумагами, на которых его карандаш и ручка оставили записи, рисунки и расчеты. А то еще садились на краешек кресла с деревянными подлокотниками, вытертыми ладонями нескольких поколений директоров, сиживавших в этом кресле, чтобы подумать над загадками Вселенной и проблемами связи, а другие поглядывали на них, вдыхая запах старых книг, занимающих две стены кабинета.
«Здание — настоящая жемчужина древности, — говорили наблюдатели друг другу, — в некотором смысле конкурент египетским пирамидам или европейским замкам. Видите, — говорили они, — как бетон полов в коридорах понижается к центру, вытоптанный легионами ступней? Сколько же раз должны были меняться плитки, покрывающие эти полы? Кроме того, это памятник человеческой науке и выдержке, и все это вместе должно достигнуть своей кульминации в виде чудесного и волнующего Ответа с Капеллы, который, даже если изменит все или не изменит ничего, все равно будет чудесен, и мир останется доволен своим ожиданием».
Но теперь ожидание подходило к концу, мир начинал набирать темп, пульс его ускорялся по мере приближения момента, когда огромные радиоуши снаружи здания начнут принимать ответ, отправившийся к Земле сорок пять лет назад, переданный чужой расой, предположительно стоящей на пороге гибели от взрыва их солнц — пары красных гигантов…
КАПЕЛЛА ПО ЛАТЫНИ ОЗНАЧАЕТ «КОЗОЧКА». НАХОДИТСЯ ОНА В СОЗВЕЗДИИ АУРИГИ, ВОЗНИЧЕГО, КОТОРЫЙ В ГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ ИЗОБРЕЛ ПОВОЗКУ. ЕГО ПЕРВУЮ ПОВОЗКУ, КАК УВЕРЯЕТ ЛЕГЕНДА, ТЯНУЛИ КОЗЫ.
В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ ВО ВРЕМЯ ВТОРОГО ИСПОЛНЕНИЯ ЭПИЧЕСКОЙ ВОСЬМИЧАСОВОЙ СИМФОНИИ «КАПЕЛЛА» МОЛОДОГО ПАКИСТАНСКОГО КОМПОЗИТОРА ПОЛОВИНА АУДИТОРИИ НАПРАВИЛАСЬ К ВЫХОДУ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ КОНЦЕРТНЫЕ ЛЕНТЫ БЫЛИ НАПОЛОВИНУ СЫГРАНЫ КОМПОЗИТОРОМ, ЛИЧНО СИДЕВШИМ У ПУЛЬТА УПРАВЛЕНИЯ. МНОГИЕ ИЗ ВЫХОДЯЩИХ ОСТАНАВЛИВАЛИСЬ У КАССЫ, ТРЕБУЯ ВОЗВРАТА ДЕНЕГ, УВЕРЯЯ, ЧТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ СЛИШКОМ ДЛИННОЕ И СКУЧНОЕ. ЭТО ШОКИРУЮЩЕ КОНТРАСТИРУЕТ С ПРОШЛЫМ ГОДОМ, КОГДА НА ПРЕМЬЕРНОМ ИСПОЛНЕНИИ ЭТОЙ СИМФОНИИ В НЬЮ-ЙОРКЕ НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК НЕ ПОКИНУЛ СВОЕГО КРЕСЛА, А В КОНЦЕ АУДИТОРИЯ ОКАЗАЛА КОМПОЗИТОРУ ВЫСШУЮ ЧЕСТЬ ДЕСЯТИМИНУТНЫМ МОЛЧАНИЕМ, ПОСЛЕ ЧЕГО МНОГИЕ СЛУШАТЕЛИ ОСТАЛИСЬ НА ДОЛГИЕ ЧАСЫ, ОБСУЖДАЯ С ДРУЗЬЯМИ СОДЕРЖАНИЕ СИМФОНИИ…
Вы слышали последнюю новость с Капеллы?
Нет, а что это за новость с Капеллы?
Капелланин снес яйцо.
… Мне хватает Земли,
Я не хочу созвездия ближе,
Я знаю,
Что им хорошо там, где они есть,
Я знаю, что их достаточно тем, кто там есть…
УОЛТ УИТМЕН, 1856
Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную наружность. Треугольный рот с отсутствующей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней челюстью, непрерывное подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, шумное дыхание в непривычной атмосфере, неповоротливость и затрудненность в движениях — результат большей силы притяжения Земли, — в особенности же огромные пристальные глаза, — все это было омерзительно до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас. Даже при первом впечатлении, при беглом взгляде я почувствовал смертельный страх и отвращение…Само торжество началось в субботу на закате солнца. Гости увидели эффектный спектакль, когда солнце, садясь за клубившиеся на западе облака, окрасило их во все оттенки золотого, оранжевого и красного, потом в темный пурпур и наконец вычернило. Верящие в предзнаменования сочли это знамением, не верящие решили, что зрелище, что о нем ни говори, было прекрасным.
Г ДЖ УЭЛЛС, 1898