— Да, я стал участником политической борьбы, — устало признал Дункан. — Но ты наводнил прокуратуру людьми, верными тебе, а не мне. Ты гарантировал безнаказанность преступникам, похитившим документы из прокуратуры…
— Заткнись! — оборвал его Торн. — Ты спятил. Если ты будешь продолжать нести эту ахинею, то Большое жюри признает ответственным за то, что произошло, лично тебя. Ты играешь на руку оппозиции.
— Мне все равно, что произойдет, — спокойно парировал Дункан. — Я поступаю так, как велит мой долг, и пусть виновные понесут то наказание, которое они заслуживают.
Стивене, все еще с наручниками, сделал шаг вперед:
— Дайте мне этот портфель. Если он представляет такую ценность, я САМ могу о нем позаботиться.
Торн передал ему портфель. Но Дункан встал между Стивенсом и дверью.
— Мы не выйдем отсюда до тех пор, пока не будет произведена опись находящихся там предметов, — непреклонно стоял он на своем.
— Кто это сказал? — удивился Стивене. — Я.
— Подумаешь, шишка, — презрительно процедил Торн. — Ты всего лишь окружной прокурор. Ты не имеешь права проводить арест. В создавшемся положении это может делать только Стивене. Продолжайте действовать, Стивене, в том же духе, и я поддержу вас, когда это будет в моих силах.
— Прекрасно! — воскликнул Дункан с ледяной улыбкой, вынимая из кармана пачку бумаг. — Вы заслужили свою участь. На каждого из вас у меня есть соответствующее распоряжение.
— Это еще что за штучки? — поразился Торн.
— Это, — медленно проговорил Дункан, — повестки Большого жюри. Они обязывают каждого из вас предстать перед ним и предъявить ТАКИМИ, КАК ОНИ ЕСТЬ, любой и каждый документ или бумагу, имеющиеся в настоящее время в вашем распоряжении. А теперь, официально вручив вам повестки, я от имени Большого жюри забираю с собой документы, находящиеся в этом портфеле. Можете смеяться, если достанет мужества.
Глава 19
Глава 20
— Заткнись! — оборвал его Торн. — Ты спятил. Если ты будешь продолжать нести эту ахинею, то Большое жюри признает ответственным за то, что произошло, лично тебя. Ты играешь на руку оппозиции.
— Мне все равно, что произойдет, — спокойно парировал Дункан. — Я поступаю так, как велит мой долг, и пусть виновные понесут то наказание, которое они заслуживают.
Стивене, все еще с наручниками, сделал шаг вперед:
— Дайте мне этот портфель. Если он представляет такую ценность, я САМ могу о нем позаботиться.
Торн передал ему портфель. Но Дункан встал между Стивенсом и дверью.
— Мы не выйдем отсюда до тех пор, пока не будет произведена опись находящихся там предметов, — непреклонно стоял он на своем.
— Кто это сказал? — удивился Стивене. — Я.
— Подумаешь, шишка, — презрительно процедил Торн. — Ты всего лишь окружной прокурор. Ты не имеешь права проводить арест. В создавшемся положении это может делать только Стивене. Продолжайте действовать, Стивене, в том же духе, и я поддержу вас, когда это будет в моих силах.
— Прекрасно! — воскликнул Дункан с ледяной улыбкой, вынимая из кармана пачку бумаг. — Вы заслужили свою участь. На каждого из вас у меня есть соответствующее распоряжение.
— Это еще что за штучки? — поразился Торн.
— Это, — медленно проговорил Дункан, — повестки Большого жюри. Они обязывают каждого из вас предстать перед ним и предъявить ТАКИМИ, КАК ОНИ ЕСТЬ, любой и каждый документ или бумагу, имеющиеся в настоящее время в вашем распоряжении. А теперь, официально вручив вам повестки, я от имени Большого жюри забираю с собой документы, находящиеся в этом портфеле. Можете смеяться, если достанет мужества.
Глава 19
Полицейский в форме провел Сэма Морейна в кабинет, где за бюро восседал Фил Дункан.
Морейн облизнул болевшую губу и изобразил на лице вымученную улыбку.
— Думаю, ты прав, Фил. Это безумие — совать нос в криминальные дела, когда ничто тебя к этому не обязывает. Меня это привело только в тюрьму.
Дункан сделал знак сопровождавшему:
— Все в порядке. Можете идти.
Когда полицейский вышел, Дункан посмотрел на часы:
— Через десять минут, Сэм, я должен быть на заседании Большого жюри и доложить всю эту омерзительную историю. Это значит, что я навсегда расстанусь с политикой.
— Как ты решился на такой шаг? — спросил Морейн.
— Это единственно разумный шаг, который мне оставалось сделать.
— Но с политической точки зрения это невыгодный для тебя поступок, так ведь?
— Ты прав. Однако когда я приносил присягу, вступая на свой пост, то поклялся выполнять обязанности наилучшим образом в силу возможностей и умения. И сейчас я поступаю именно так.
Морейн понимающе кивнул.
— Теперь, — продолжал Дункан, — можешь ли ты мне сказать, что намерен делать?
Морейн удивленно поднял брови.
— Не увиливай, — предупредил его Дункан. — Я не собираюсь задерживать тебя надолго. Где документы?
— Разве тебе не вручили портфель?
— Когда его открыли, то обнаружили там только подборку журналов. Видно, тебе пришлось совершить набег на газетный киоск и использовать весь находившийся там запас.
— Там еще не все журналы, — поправил Морейн. — Кое-что осталось.
— Как это понимать?
— Я рассчитал, что они меня отправят в каталажку, и потому сохранил несколько штук, чтобы было что почитать.
Дункан горестно вздохнул:
— Ну хватит, Сэм. Выкладывай. Морейн отрицательно повел головой.
— Почему ты скрываешь правду?
— Я хочу, чтобы ты выложил свои карты на стол раньше, чем это сделаю я.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что не могу.
— Где Натали Раис?
— Под стражей.
— Ее вызвали в качестве свидетеля на заседание Большого жюри?
— Да.
Морейн облизал губы.
— Но был ли вызван в этом качестве еще кто-нибудь помимо тех лиц, о которых мне известно?
— Если тем самым ты хочешь осторожно выяснить насчет отца Натали Раис, — заметил Дункан, — то мы еще не обнаружили, где он скрывается, но сделаем это в ближайшее время.
— Если вы заставите его давать показания перед Большим жюри, — с расстановкой произнес Морейн, — то он будет в полном отчаянии. Элтон Раис в таком состоянии духа, что совершит какой-нибудь сумасбродный поступок, который нанесет непоправимый ущерб жизни его дочери.
— Многие судьбы сейчас под ударом, — безразличным тоном откликнулся Дункан. — Где документы, Сэм?
— Эти бумаги, если они действительно находятся у меня, являются козырем, не правда ли, Фил? Я их не отдам, пока все остальные карты не будут лежать на столе.
— Это уже сделано.
— Нет, это не так.
— Какую ты преследуешь цель?
— Я намерен договориться с тобой, Фил.
— А я ни о чем договариваться с тобой не собираюсь. Как, впрочем, и ни с кем другим. Я просто выполняю свой долг.
— Но то, о чем я хочу договориться, поможет тебе это сделать.
— В таком случае готов выслушать твое предложение.
— Ты в самом деле хочешь заполучить эти бумаги?
— Безусловно.
— Зачем?
— Затем что они позволят почистить администрацию города и округа.
— Но одновременно они испепелят твою партию.
— Это меня не интересует. Я окружной прокурор. Эти документы оздоровят тяжелую обстановку, которая сложилась в этом городе, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы они были предъявлены Большому жюри.
— Среди них есть такие, которые больно ударят по тебе, Фил.
— Ты думаешь, я не знаю об этом? Это — крах моей политической карьеры. Меня освободят от занимаемого поста, а моя репутация будет основательно подпорчена.
— И несмотря на это, ты продолжаешь настаивать?
— Совершенно верно. Я лично никаких гадостей не совершал. Самое большое, что мне могут инкриминировать, — так это подверженность влиянию со стороны бессовестных людей. Возможно, смогут также доказать, что в прокуратуре имеются случаи коррупции; что те, кому я верил, предали меня; что они за деньги обеспечивали безнаказанность для негодяев. Это мне аукнется, но помешать этому я не в силах. Если эти факты вписываются в общую картину, то будут преданы гласности наряду со всеми другими.
Морейн задумчиво покачал головой. Прокурор взглянул на часы.
— Я предлагаю тебе сделку. Фил, — решился Морейн.
— Я уже это слышал, — ответил Дункан.
— Повторяю: я иду на сделку с тобой. Я передам тебе эти документы, точнее, я скажу, где находится портфель с ними, чтобы ты имел возможность представить эти бумаги Большому жюри. Но с одним условием: ты позволишь мне задать свидетелям ряд вопросов.
— Что это значит? — удивился Дункан.
— Я имел в виду свидетелей убийств Пита Диксона и Энн Хартвелл.
— Я не могу этого сделать, Сэм. Это не предусмотрено процессуальными нормами, было бы неуместно, а также…
— Хорошо, — поскучнев, заявил Морейн. — Тогда ищи документы сам.
Дункан нервно забарабанил кончиками пальцев по столу.
— Свидетелей должен допрашивать я, — напомнил он. — Это входит в мои обязанности.
— Но разве ты не можешь разрешить мне задать несколько дополнительных вопросов?
— Да, это я МОГ БЫ сделать.
— Тогда соглашайся.
Фил Дункан встал из-за стола и начал вышагивать, размышляя, по кабинету.
Внезапно он развернулся и сказал:
— Я понимаю, Сэм: ты что-то задумал. Посвяти меня в суть твоего плана. Барни не мог убить Диксона, поскольку находился в момент его смерти вместе с нами. Ты — точно в таком же положении. Но Натали Раис вполне могла это сделать. Ее отец также может быть преступником. Барни Морден в свою очередь мог “заказать” убийство Диксона за деньги.
— А Торн?
— Торн тоже, черт бы его побрал! Я не знаю, где он был, когда произошло преступление, но, на мой взгляд, он способен на все, лишь бы помешать Большому жюри ознакомиться с этими материалами. Вспомни, что и ты под подозрением. Если ты послал Натали Раис в дом Диксона, чтобы заполучить эти документы, а она, выполняя твое поручение, застрелила Диксона, то вы оба виновны в убийстве первой степени. Ты, однако, что-то затеял. Я не знаю, что именно, но хотел бы выяснить до начала заседания.
— Ничего конкретного не могу тебе сказать, — ответил Морейн, — поскольку сам еще не представляю, что нужно сделать. Тем не менее я надеюсь, что в ходе допроса свидетелей смогу определиться. Поэтому-то я и предлагаю тебе эту сделку, Фил.
— Если ты не блефуешь в очередной раз и на самом деле располагаешь этими документами, ты окажешься в очень скверном положении, — отчеканил Дункан.
— Как так?
— Просто в силу того, что ты раскроешь, где они находятся.
— Почему?
— Потому что это вовлекает тебя в дело об убийстве Диксона. Для тебя, Сэм, обстановка складывается крайне неблагоприятно. Кто бы ни убил Диксона, он сделал это ради документов. И раз они у тебя, значит, преступление совершили Натали Раис или ее отец, а ты в этом случае выступаешь их сообщником. Согласно действующим в этом штате законам, если в твоем распоряжении находятся документы, принадлежащие Диксону, и в то же время совершено преступление с целью завладения ими, то ты столь же виновен в убийстве первой степени, как если бы сам лично произвел эти выстрелы. Именно так гласят законы этого штата. Я предупреждаю тебя, Сэм. Если все будет выглядеть так, как я описал, то я выдвину против тебя обвинение так же, как я сделал бы это против любого другого лица.
— Мне нравится, когда ты выступаешь с таких позиций, — поддержал его Морейн. — Если ты стоишь на них твердо и будешь столь же непреклонно отстаивать их и впредь, то заслужишь уважение всех членов Большого жюри.
— За меня не беспокойся, — строго глядя на Морейна, сказал Дункан. — Я говорю сейчас о тебе и о том, что произойдет в том случае, если эти документы действительно находятся у тебя.
— Я понимаю, что это значит, Фил.
— И несмотря на это, продолжаешь настаивать на своем условии?
— Продолжаю.
— Я сам себя спрашиваю, не блеф ли это?
— Это легко проверить.
— Почему ты идешь на это, Сэм?
— Причин тому множество. Частично, видимо, ради удовлетворения своей склонности поиграть в детектива. Возможно, для того, чтобы кого-то уберечь.
— Не Натали ли Раис?
— Не исключено.
Дункан резюмировал ситуацию, тщательно подбирая слова:
— Сэм, давай четко договоримся во избежание недоразумений. Я допрошу свидетелей, как обычно. Ты же хочешь задать им несколько вопросов после того, как я закончу. Правильно я тебя понял?
— Абсолютно.
— Мне придется разоблачать тебя, Сэм, — огорченно произнес прокурор. — Но я согласен.
— В таком случае пошли кого-нибудь на почту, — бесцветным голосом сказал Морейн. — Пусть он получит там письмо на имя мистера Джеймса Чарльза Фиттмора, Сити, до востребования. В конверт вложен картонный номерок камеры хранения Северного вокзала. По нему вы сможете получить этот портфель, и ты представишь документы Большому жюри.
Дункан направился к двери.
— Не говори потом, что я тебя не предупреждал, Сэм, — повторил он. — Я обвиню тебя в убийстве первой степени.
— Но ты ведь дашь мне возможность задать вопросы свидетелям?
— Я сделаю это, Сэм.
Морейн облизнул болевшую губу и изобразил на лице вымученную улыбку.
— Думаю, ты прав, Фил. Это безумие — совать нос в криминальные дела, когда ничто тебя к этому не обязывает. Меня это привело только в тюрьму.
Дункан сделал знак сопровождавшему:
— Все в порядке. Можете идти.
Когда полицейский вышел, Дункан посмотрел на часы:
— Через десять минут, Сэм, я должен быть на заседании Большого жюри и доложить всю эту омерзительную историю. Это значит, что я навсегда расстанусь с политикой.
— Как ты решился на такой шаг? — спросил Морейн.
— Это единственно разумный шаг, который мне оставалось сделать.
— Но с политической точки зрения это невыгодный для тебя поступок, так ведь?
— Ты прав. Однако когда я приносил присягу, вступая на свой пост, то поклялся выполнять обязанности наилучшим образом в силу возможностей и умения. И сейчас я поступаю именно так.
Морейн понимающе кивнул.
— Теперь, — продолжал Дункан, — можешь ли ты мне сказать, что намерен делать?
Морейн удивленно поднял брови.
— Не увиливай, — предупредил его Дункан. — Я не собираюсь задерживать тебя надолго. Где документы?
— Разве тебе не вручили портфель?
— Когда его открыли, то обнаружили там только подборку журналов. Видно, тебе пришлось совершить набег на газетный киоск и использовать весь находившийся там запас.
— Там еще не все журналы, — поправил Морейн. — Кое-что осталось.
— Как это понимать?
— Я рассчитал, что они меня отправят в каталажку, и потому сохранил несколько штук, чтобы было что почитать.
Дункан горестно вздохнул:
— Ну хватит, Сэм. Выкладывай. Морейн отрицательно повел головой.
— Почему ты скрываешь правду?
— Я хочу, чтобы ты выложил свои карты на стол раньше, чем это сделаю я.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что не могу.
— Где Натали Раис?
— Под стражей.
— Ее вызвали в качестве свидетеля на заседание Большого жюри?
— Да.
Морейн облизал губы.
— Но был ли вызван в этом качестве еще кто-нибудь помимо тех лиц, о которых мне известно?
— Если тем самым ты хочешь осторожно выяснить насчет отца Натали Раис, — заметил Дункан, — то мы еще не обнаружили, где он скрывается, но сделаем это в ближайшее время.
— Если вы заставите его давать показания перед Большим жюри, — с расстановкой произнес Морейн, — то он будет в полном отчаянии. Элтон Раис в таком состоянии духа, что совершит какой-нибудь сумасбродный поступок, который нанесет непоправимый ущерб жизни его дочери.
— Многие судьбы сейчас под ударом, — безразличным тоном откликнулся Дункан. — Где документы, Сэм?
— Эти бумаги, если они действительно находятся у меня, являются козырем, не правда ли, Фил? Я их не отдам, пока все остальные карты не будут лежать на столе.
— Это уже сделано.
— Нет, это не так.
— Какую ты преследуешь цель?
— Я намерен договориться с тобой, Фил.
— А я ни о чем договариваться с тобой не собираюсь. Как, впрочем, и ни с кем другим. Я просто выполняю свой долг.
— Но то, о чем я хочу договориться, поможет тебе это сделать.
— В таком случае готов выслушать твое предложение.
— Ты в самом деле хочешь заполучить эти бумаги?
— Безусловно.
— Зачем?
— Затем что они позволят почистить администрацию города и округа.
— Но одновременно они испепелят твою партию.
— Это меня не интересует. Я окружной прокурор. Эти документы оздоровят тяжелую обстановку, которая сложилась в этом городе, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы они были предъявлены Большому жюри.
— Среди них есть такие, которые больно ударят по тебе, Фил.
— Ты думаешь, я не знаю об этом? Это — крах моей политической карьеры. Меня освободят от занимаемого поста, а моя репутация будет основательно подпорчена.
— И несмотря на это, ты продолжаешь настаивать?
— Совершенно верно. Я лично никаких гадостей не совершал. Самое большое, что мне могут инкриминировать, — так это подверженность влиянию со стороны бессовестных людей. Возможно, смогут также доказать, что в прокуратуре имеются случаи коррупции; что те, кому я верил, предали меня; что они за деньги обеспечивали безнаказанность для негодяев. Это мне аукнется, но помешать этому я не в силах. Если эти факты вписываются в общую картину, то будут преданы гласности наряду со всеми другими.
Морейн задумчиво покачал головой. Прокурор взглянул на часы.
— Я предлагаю тебе сделку. Фил, — решился Морейн.
— Я уже это слышал, — ответил Дункан.
— Повторяю: я иду на сделку с тобой. Я передам тебе эти документы, точнее, я скажу, где находится портфель с ними, чтобы ты имел возможность представить эти бумаги Большому жюри. Но с одним условием: ты позволишь мне задать свидетелям ряд вопросов.
— Что это значит? — удивился Дункан.
— Я имел в виду свидетелей убийств Пита Диксона и Энн Хартвелл.
— Я не могу этого сделать, Сэм. Это не предусмотрено процессуальными нормами, было бы неуместно, а также…
— Хорошо, — поскучнев, заявил Морейн. — Тогда ищи документы сам.
Дункан нервно забарабанил кончиками пальцев по столу.
— Свидетелей должен допрашивать я, — напомнил он. — Это входит в мои обязанности.
— Но разве ты не можешь разрешить мне задать несколько дополнительных вопросов?
— Да, это я МОГ БЫ сделать.
— Тогда соглашайся.
Фил Дункан встал из-за стола и начал вышагивать, размышляя, по кабинету.
Внезапно он развернулся и сказал:
— Я понимаю, Сэм: ты что-то задумал. Посвяти меня в суть твоего плана. Барни не мог убить Диксона, поскольку находился в момент его смерти вместе с нами. Ты — точно в таком же положении. Но Натали Раис вполне могла это сделать. Ее отец также может быть преступником. Барни Морден в свою очередь мог “заказать” убийство Диксона за деньги.
— А Торн?
— Торн тоже, черт бы его побрал! Я не знаю, где он был, когда произошло преступление, но, на мой взгляд, он способен на все, лишь бы помешать Большому жюри ознакомиться с этими материалами. Вспомни, что и ты под подозрением. Если ты послал Натали Раис в дом Диксона, чтобы заполучить эти документы, а она, выполняя твое поручение, застрелила Диксона, то вы оба виновны в убийстве первой степени. Ты, однако, что-то затеял. Я не знаю, что именно, но хотел бы выяснить до начала заседания.
— Ничего конкретного не могу тебе сказать, — ответил Морейн, — поскольку сам еще не представляю, что нужно сделать. Тем не менее я надеюсь, что в ходе допроса свидетелей смогу определиться. Поэтому-то я и предлагаю тебе эту сделку, Фил.
— Если ты не блефуешь в очередной раз и на самом деле располагаешь этими документами, ты окажешься в очень скверном положении, — отчеканил Дункан.
— Как так?
— Просто в силу того, что ты раскроешь, где они находятся.
— Почему?
— Потому что это вовлекает тебя в дело об убийстве Диксона. Для тебя, Сэм, обстановка складывается крайне неблагоприятно. Кто бы ни убил Диксона, он сделал это ради документов. И раз они у тебя, значит, преступление совершили Натали Раис или ее отец, а ты в этом случае выступаешь их сообщником. Согласно действующим в этом штате законам, если в твоем распоряжении находятся документы, принадлежащие Диксону, и в то же время совершено преступление с целью завладения ими, то ты столь же виновен в убийстве первой степени, как если бы сам лично произвел эти выстрелы. Именно так гласят законы этого штата. Я предупреждаю тебя, Сэм. Если все будет выглядеть так, как я описал, то я выдвину против тебя обвинение так же, как я сделал бы это против любого другого лица.
— Мне нравится, когда ты выступаешь с таких позиций, — поддержал его Морейн. — Если ты стоишь на них твердо и будешь столь же непреклонно отстаивать их и впредь, то заслужишь уважение всех членов Большого жюри.
— За меня не беспокойся, — строго глядя на Морейна, сказал Дункан. — Я говорю сейчас о тебе и о том, что произойдет в том случае, если эти документы действительно находятся у тебя.
— Я понимаю, что это значит, Фил.
— И несмотря на это, продолжаешь настаивать на своем условии?
— Продолжаю.
— Я сам себя спрашиваю, не блеф ли это?
— Это легко проверить.
— Почему ты идешь на это, Сэм?
— Причин тому множество. Частично, видимо, ради удовлетворения своей склонности поиграть в детектива. Возможно, для того, чтобы кого-то уберечь.
— Не Натали ли Раис?
— Не исключено.
Дункан резюмировал ситуацию, тщательно подбирая слова:
— Сэм, давай четко договоримся во избежание недоразумений. Я допрошу свидетелей, как обычно. Ты же хочешь задать им несколько вопросов после того, как я закончу. Правильно я тебя понял?
— Абсолютно.
— Мне придется разоблачать тебя, Сэм, — огорченно произнес прокурор. — Но я согласен.
— В таком случае пошли кого-нибудь на почту, — бесцветным голосом сказал Морейн. — Пусть он получит там письмо на имя мистера Джеймса Чарльза Фиттмора, Сити, до востребования. В конверт вложен картонный номерок камеры хранения Северного вокзала. По нему вы сможете получить этот портфель, и ты представишь документы Большому жюри.
Дункан направился к двери.
— Не говори потом, что я тебя не предупреждал, Сэм, — повторил он. — Я обвиню тебя в убийстве первой степени.
— Но ты ведь дашь мне возможность задать вопросы свидетелям?
— Я сделаю это, Сэм.
Глава 20
Итон Драйвер, председатель Большого жюри, был человеком с квадратной нижней челюстью, преуспевшим в жизни благодаря упорному труду и личным качествам: порядочности и сильному характеру.
Все прекрасно знали, что Драйвер был отрицательно настроен по отношению к Филу Дункану, Карлу Торну и руководимой ими политической машине.
Сейчас он пристально разглядывал Дункана. В его проницательных глазах таилось некоторое недоверие.
— Вы подтверждаете, что представите Большому жюри беспристрастный и полный отчет о событиях, связанных с делом Диксона? — задал он вопрос.
— Именно так.
— Знаете ли вы мотив убийства Диксона? — продолжал Драйвер тоном человека, расставляющего ловушку.
— Да, — твердо ответил Дункан. — Диксона убили потому, что в его распоряжении оказались важные документы, которые он намеревался представить этому Большому жюри. Они имели большую политическую ценность и могли бы серьезно повлиять на результаты предстоящих выборов. Диксона убили, чтобы лишить его возможности выступить на сегодняшнем заседании в качестве свидетеля и представить эти бумаги.
По лицу Драйвера скользнула тень удивления:
— Господин прокурор, видимо, сейчас заявит, что он располагает этими документами и готов предъявить их Большому жюри, но что они беззубы и представляют лишь незначительный интерес, не так ли?
Дункан взглянул на председателя:
— Ваши слова наводят на мысль, что вам известно о характере документов, собранных Диксоном. Поэтому я заверяю вас, что жюри будут представлены ВСЕ документы.
— Неужели ВСЕ? — с сарказмом переспросил Драйвер.
— ВСЕ, — ответил Дункан, — включая и те, в которых содержатся упоминания, нелицеприятные для моей прокуратуры.
Драйвер как-то странно посмотрел на Дункана.
— Чего вы тем самым добиваетесь? — осведомился он.
— Обнародовать правду.
— За какую цену?
— Правда цены не имеет.
— Может быть, вы надеетесь, что Большое жюри признает вас лично невиновным в обмен на осуждение ваших сообщников…
— У меня нет сообщников.
— Тогда ваших сотрудников.
— Мои сотрудники предали меня. Я это знаю, хотя мне неизвестно, в какой мере и при каких обстоятельствах это произошло, поскольку я незнаком с содержанием самих документов. Независимо от того, какая в конечном счете выявится картина, я хочу знать правду и сделать ее публичным достоянием. Впредь мне прокурором уже не быть, но пока я продолжаю занимать этот пост, готов честно выполнять возложенные на меня обязанности.
Драйвер задумчиво провел ладонью по подбородку.
— Чтобы добыть эти документы, — невозмутимо продолжал Дункан, — мне пришлось пойти на определенные уступки. Надеюсь, что Большое жюри будет содействовать выполнению взятых мною обязательств.
На лице Драйвера отразилось облегчение.
— Ах, все же я оказался прав. Знал, что за этим кроется какой-то хитрый ход, но никак не мог догадаться какой.
— Никаких тут хитростей нет! — с достоинством опротестовал это заявление Дункан.
— Тогда что же это за уступки, о которых вы только что говорили?
— Я обещал разрешить одному из свидетелей задать несколько вопросов другим свидетелям по окончании моего допроса.
— Кому из свидетелей конкретно?
— Сэму Морейну.
— Надеюсь, он не вовлечен в это преступление? — сурово спросил Драйвер.
— Я не хочу, чтобы на этот счет оставались какие-то неясности, — ответил Дункан. — Сэм Морейн — мой давний друг, но боюсь, что улики, которые будут здесь предъявлены, приведут жюри к выводу о том, что Питера Диксона убили Сэм Морейн или же его секретарша Натали Раис, если не ее отец Элтон Дж. Раис, при участии Сэма Морейна в качестве сообщника или покрывавшего их лица. — Дункан задумался на мгновение, затем продолжал: — Я предвижу, что Морейн, человек большого ума, будет задавать вопросы свидетелям так, чтобы снять обвинения с преступника, будь то Натали Раис или же ее отец. Несмотря на это и ради того, чтобы заполучить упомянутые документы, имеющие первостепенное значение для жюри, я был вынужден пойти на уступку Сэму Морейну, который эти материалы припрятал. Советую, однако, воспринимать его действия с осторожностью.
Итон Драйвер бросил взгляд на коллег. Поскольку никто не попросил слова, он задумчиво проговорил, глядя на Дункана:
— Создалась совершенно необычная ситуация. И все же я склонен удовлетворить эту просьбу. Можете начинать допрашивать, сэр.
— Джеймс Таккер, — вызвал Дункан первого свидетеля.
Стоявший у входа служитель пропустил в зал высокого мужчину средних лет. Тот принес присягу и сел на скамью свидетелей.
— Ваше имя? — начал Дункан.
— Джеймс Таккер.
— Вы были дворецким у Питера Р. Диксона?
— Да, сэр.
— Что случилось с Питером Диксоном?
— Он мертв.
— Когда это произошло?
— В этот вторник.
— В котором часу?
— Думаю, между одиннадцатью вечера и полуночью.
— Когда был обнаружен труп?
— На следующее утро.
— Где?
— В его кабинете на втором этаже.
— Он имел обыкновение задерживаться там на длительное время?
— Да, сэр.
— Был ли в кабинете сейф?
— Был.
— Имел ли Диксон привычку держать в этом сейфе важные документы?
— Имел.
— Как выглядел кабинет, когда был обнаружен труп?
— Хозяина застрелили. При падении он разбил окно. На костюме и под телом виднелись осколки стекла. В ту ночь дул сильный ветер. Ворвавшись в помещение через разбитое окно, он разметал бумаги и погасил свечу. Сейф был раскрыт настежь.
— Почему в кабинете находилась свеча?
— Ветром повалило одно из деревьев, оно упало на электрические провода, и дом остался без света.
— В котором часу это произошло?
— В девять сорок семь.
— Откуда вам это известно?
— В доме имеется двое электрических часов, которые всегда ходят точно. Когда дом обесточило, они остановились.
— Свет погас одновременно во всем доме?
— Да, сэр.
— Что вы тогда предприняли?
— Взял в кладовке свечи и зажег несколько.
— Куда вы поставили первую из зажженных свечей? Не в кабинет ли мистера Диксона?
— Нет, сэр. Первая зажженная свеча послужила мне для того, чтобы добраться до кабинета хозяина.
— И только войдя в кабинет, вы зажгли другую свечу, которая там и осталась?
— Да, именно так.
— Вы зажигали ее с помощью спички?
— Нет, сэр. Я использовал в этих целях свечу, которую принес с собой.
— Вторую зажженную свечу вы поставили в кабинет мистера Диксона?
— Да, сэр.
— Вам известны размеры этих свечей?
— Известны, поскольку я их замерял. Получилось восемь дюймов с четвертью в высоту и пять восемьдесят в диаметре.
— Сколько времени вам понадобилось, чтобы поставить свечу в кабинет мистера Диксона, после того как погас свет?
— Чуть больше или чуть меньше двух минут. На следующий день я повторил свои действия и засек время по часам. Продвигаясь медленно, с горящей свечой в руке, я потратил двадцать семь секунд на то, чтобы дойти от кладовки до кабинета хозяина, и пятьдесят, чтобы оказаться в кладовке, считая от того места, где меня застала авария с электричеством. Остальное время ушло на то, чтобы найти и зажечь свечи.
— Эта часть показаний, — подчеркнул Дункан, — особенно важна, поскольку помогает установить точный момент совершения преступления. Как показали следственные эксперименты, проведенные с аналогичными свечами в тех же условиях, убийство должно было произойти примерно в десять часов сорок пять минут. По причинам, которые укажу позднее, я считаю, что преступление было совершено в десять сорок семь.
Дункан привлек внимание членов жюри к свече:
— Нет никаких сомнений в том, что ветер, проникший в помещение через разбитое окно, погасил свечу сразу же. Если бы она продолжала какое-то время гореть после того, как разбилось окно, — что, впрочем, вообще маловероятно по причине очень сильного ветра в ту ночь, — то она оплыла бы в большей степени со стороны, противоположной направлению ветра, отклонявшего пламя. Перед вами свеча, обнаруженная на месте преступления, и, как вы можете убедиться сами, воск распределен по ее основанию равномерно. Это доказывает, что пламя погасло сразу же после того, как разбилось окно.
Члены жюри наклонились вперед, чтобы лучше рассмотреть свечу.
Представив ее свидетелю, Дункан спросил:
— Вы поставили в кабинет своего хозяина именно эту свечу?
— Кажется, это она, сэр. По крайней мере, равноценная ей.
— Перейдем к следующему пункту, — развивал допрос Дункан. — Ждал ли мистер Диксон кого-нибудь в ту ночь?
— Да, он ждал визита.
— Откуда вам это известно?
— Вскоре после десяти вечера в доме появилась девушка. Она представилась журналисткой и попросила встречи с мистером Дунканом, чтобы взять у него интервью. Я оставил ее в вестибюле, а сам пошел узнать, захочет ли он ее принять.
— И что он ответил?
— Он отказался от интервью, но распорядился, чтобы я открыл боковую дверь, потому что он ожидал прихода другой женщины.
— Вы когда-нибудь видели раньше эту девушку, появившуюся около десяти часов и назвавшую себя журналисткой?
— Нет, никогда.
— Довелось ли вам встретиться с ней после этого?
— Да, сэр.
— Где?
— В тюрьме.
— Когда?
— Сегодня после обеда.
— И эта девушка оказалась секретаршей Сэмюэла Морейна?
— Все точно.
— И именно она пыталась поговорить с мистером Диксоном, выдавая себя за журналистку?
— Да, сэр.
— Так в котором часу она пришла в дом мистера Диксона?
— Около десяти вечера.
— Теперь уточните еще один момент, — продолжал Дункан. — Где были вы сами между десятью часами вечера и полуночью в день преступления?
— Я находился в доме.
— В каком месте? Свидетель заерзал на скамье.
— По правде говоря, мы немного гульнули.
— Кто это “мы”?
— Я, служанка, водитель и горничная.
— Где это происходило?
— На кухне.
— Где она расположена?
— В задней половине дома.
— Была ли ваша вечеринка шумной?
— Нет, сэр. Наоборот.
— В связи с чем вы на нее собрались?
— Поскольку хозяин принимал какую-то даму, то он не хотел, чтобы его беспокоили, но, с другой стороны, и он нас не тревожил. Вот мы и собрались все вместе на кухне, выпили немного хозяйского виски и тихо себе забавлялись.
— Кто-нибудь из вас слышал, как разбилось окно? — спросил прокурор.
— Нет, сэр.
— А какой-нибудь выстрел?
— Тоже нет.
— Но, даже находясь в кухне, вы должны были услышать эти звуки?
— Конечно.
— Почему вы так думаете?
— Это доказал проведенный полицейскими эксперимент. Они в этих целях сделали ряд выстрелов, и мы прекрасно расслышали их в кухне.
— Проходит ли рядом с домом мистера Диксона железная дорога?
— Да, сэр. К несчастью, после того как хозяин построил этот дом, некоторые влиятельные и враждебные ему политические силы разрешили провести эту линию…
— Комментариев не надо, — оборвал его Дункан. — Отвечайте только на поставленный вопрос: проходит ли около дома Диксона железная дорога?
— Да, сэр.
— Проследовал ли в десять часов сорок семь минут мимо дома какой-нибудь поезд?
— Было дело.
— Большой ли это создавало шум?
— Когда проходят поезда, всегда стоит грохот. Дрожит весь дом.
Дункан повернулся в сторону жюри:
— Это обстоятельство позволило установить момент совершения преступления. У меня пока больше нет необходимости допрашивать этого свидетеля. Другие показания позволяют утверждать, что Натали Раис, возможно, присутствовала при убийстве и что спустя несколько минут после этого она позвонила Сэму Морейну.
В несколько торжественной манере и сугубо официальным тоном Дункан обратился к Морейну:
— Желаете ли вы задать этому свидетелю вопросы? Морейн показал жестом, что да, и поинтересовался у дворецкого:
— Та вечеринка, о которой вы только что говорили, длилась с десяти вечера до полуночи?
— Нет, сэр. Она закончилась около одиннадцати, после чего я отправился в свою комнату.
— Захватили ли вы при этом с собой свечу?
— Нет, сэр. У меня она уже была. После того как я зажег свечу в кабинете хозяина, я отнес еще одну к себе.
— Где расположена ваша комната?
— На четвертом этаже.
— Чтобы пройти туда, нужно ли вам было проходить через кабинет, где был обнаружен труп?
— Нет, сэр.
— Сколько времени вы находились на службе у Питера Диксона?
— Примерно восемь лет.
Чем держал вас в своих руках Диксон? — внезапно спросил Морейн.
— Не понимаю вопроса.
— Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, — настаивал Морейн. — Диксон из тех людей, кто не позволит человеку занимать такую должность в течение восьми лет, не поставив его в полную зависимость от себя. Поэтому я и спрашиваю: на какой крючок вас подловил Диксон?
Таккер провел языком по высохшим губам, слегка нахмурил брови, но лицо его оставалось бесстрастным.
— И все же вопрос мне неясен.
— Еще как ясен. У вас есть судимость? Свидетель умоляюще посмотрел на окружного прокурора:
— Должен ли я отвечать на этот вопрос? Заметно заинтересовавшийся возникшей ситуацией.
Дункан утвердительно наклонил голову:
— Отвечайте.
— Да, я был осужден один раз.
— Где?
— В Калифорнии.
— За что?
— За растрату.
— Какая у вас была профессия?
— Бухгалтер.
Вы отбывали наказание в тюрьме Сан-Квентин?
— Нет, сэр, в Фолсене.
Морейн пристально смотрел на свидетеля, на лице которого проступила явная обеспокоенность. Почему вас направили именно в Фолсен?
— Не понимаю.
— Отлично понимаете. Те, кого осуждают впервые, попадают в Сан-Квентин, а рецидивисты — в Фолсен. Поэтому у вас не может быть только одна судимость. Где вы получили срок в первый раз?
Все прекрасно знали, что Драйвер был отрицательно настроен по отношению к Филу Дункану, Карлу Торну и руководимой ими политической машине.
Сейчас он пристально разглядывал Дункана. В его проницательных глазах таилось некоторое недоверие.
— Вы подтверждаете, что представите Большому жюри беспристрастный и полный отчет о событиях, связанных с делом Диксона? — задал он вопрос.
— Именно так.
— Знаете ли вы мотив убийства Диксона? — продолжал Драйвер тоном человека, расставляющего ловушку.
— Да, — твердо ответил Дункан. — Диксона убили потому, что в его распоряжении оказались важные документы, которые он намеревался представить этому Большому жюри. Они имели большую политическую ценность и могли бы серьезно повлиять на результаты предстоящих выборов. Диксона убили, чтобы лишить его возможности выступить на сегодняшнем заседании в качестве свидетеля и представить эти бумаги.
По лицу Драйвера скользнула тень удивления:
— Господин прокурор, видимо, сейчас заявит, что он располагает этими документами и готов предъявить их Большому жюри, но что они беззубы и представляют лишь незначительный интерес, не так ли?
Дункан взглянул на председателя:
— Ваши слова наводят на мысль, что вам известно о характере документов, собранных Диксоном. Поэтому я заверяю вас, что жюри будут представлены ВСЕ документы.
— Неужели ВСЕ? — с сарказмом переспросил Драйвер.
— ВСЕ, — ответил Дункан, — включая и те, в которых содержатся упоминания, нелицеприятные для моей прокуратуры.
Драйвер как-то странно посмотрел на Дункана.
— Чего вы тем самым добиваетесь? — осведомился он.
— Обнародовать правду.
— За какую цену?
— Правда цены не имеет.
— Может быть, вы надеетесь, что Большое жюри признает вас лично невиновным в обмен на осуждение ваших сообщников…
— У меня нет сообщников.
— Тогда ваших сотрудников.
— Мои сотрудники предали меня. Я это знаю, хотя мне неизвестно, в какой мере и при каких обстоятельствах это произошло, поскольку я незнаком с содержанием самих документов. Независимо от того, какая в конечном счете выявится картина, я хочу знать правду и сделать ее публичным достоянием. Впредь мне прокурором уже не быть, но пока я продолжаю занимать этот пост, готов честно выполнять возложенные на меня обязанности.
Драйвер задумчиво провел ладонью по подбородку.
— Чтобы добыть эти документы, — невозмутимо продолжал Дункан, — мне пришлось пойти на определенные уступки. Надеюсь, что Большое жюри будет содействовать выполнению взятых мною обязательств.
На лице Драйвера отразилось облегчение.
— Ах, все же я оказался прав. Знал, что за этим кроется какой-то хитрый ход, но никак не мог догадаться какой.
— Никаких тут хитростей нет! — с достоинством опротестовал это заявление Дункан.
— Тогда что же это за уступки, о которых вы только что говорили?
— Я обещал разрешить одному из свидетелей задать несколько вопросов другим свидетелям по окончании моего допроса.
— Кому из свидетелей конкретно?
— Сэму Морейну.
— Надеюсь, он не вовлечен в это преступление? — сурово спросил Драйвер.
— Я не хочу, чтобы на этот счет оставались какие-то неясности, — ответил Дункан. — Сэм Морейн — мой давний друг, но боюсь, что улики, которые будут здесь предъявлены, приведут жюри к выводу о том, что Питера Диксона убили Сэм Морейн или же его секретарша Натали Раис, если не ее отец Элтон Дж. Раис, при участии Сэма Морейна в качестве сообщника или покрывавшего их лица. — Дункан задумался на мгновение, затем продолжал: — Я предвижу, что Морейн, человек большого ума, будет задавать вопросы свидетелям так, чтобы снять обвинения с преступника, будь то Натали Раис или же ее отец. Несмотря на это и ради того, чтобы заполучить упомянутые документы, имеющие первостепенное значение для жюри, я был вынужден пойти на уступку Сэму Морейну, который эти материалы припрятал. Советую, однако, воспринимать его действия с осторожностью.
Итон Драйвер бросил взгляд на коллег. Поскольку никто не попросил слова, он задумчиво проговорил, глядя на Дункана:
— Создалась совершенно необычная ситуация. И все же я склонен удовлетворить эту просьбу. Можете начинать допрашивать, сэр.
— Джеймс Таккер, — вызвал Дункан первого свидетеля.
Стоявший у входа служитель пропустил в зал высокого мужчину средних лет. Тот принес присягу и сел на скамью свидетелей.
— Ваше имя? — начал Дункан.
— Джеймс Таккер.
— Вы были дворецким у Питера Р. Диксона?
— Да, сэр.
— Что случилось с Питером Диксоном?
— Он мертв.
— Когда это произошло?
— В этот вторник.
— В котором часу?
— Думаю, между одиннадцатью вечера и полуночью.
— Когда был обнаружен труп?
— На следующее утро.
— Где?
— В его кабинете на втором этаже.
— Он имел обыкновение задерживаться там на длительное время?
— Да, сэр.
— Был ли в кабинете сейф?
— Был.
— Имел ли Диксон привычку держать в этом сейфе важные документы?
— Имел.
— Как выглядел кабинет, когда был обнаружен труп?
— Хозяина застрелили. При падении он разбил окно. На костюме и под телом виднелись осколки стекла. В ту ночь дул сильный ветер. Ворвавшись в помещение через разбитое окно, он разметал бумаги и погасил свечу. Сейф был раскрыт настежь.
— Почему в кабинете находилась свеча?
— Ветром повалило одно из деревьев, оно упало на электрические провода, и дом остался без света.
— В котором часу это произошло?
— В девять сорок семь.
— Откуда вам это известно?
— В доме имеется двое электрических часов, которые всегда ходят точно. Когда дом обесточило, они остановились.
— Свет погас одновременно во всем доме?
— Да, сэр.
— Что вы тогда предприняли?
— Взял в кладовке свечи и зажег несколько.
— Куда вы поставили первую из зажженных свечей? Не в кабинет ли мистера Диксона?
— Нет, сэр. Первая зажженная свеча послужила мне для того, чтобы добраться до кабинета хозяина.
— И только войдя в кабинет, вы зажгли другую свечу, которая там и осталась?
— Да, именно так.
— Вы зажигали ее с помощью спички?
— Нет, сэр. Я использовал в этих целях свечу, которую принес с собой.
— Вторую зажженную свечу вы поставили в кабинет мистера Диксона?
— Да, сэр.
— Вам известны размеры этих свечей?
— Известны, поскольку я их замерял. Получилось восемь дюймов с четвертью в высоту и пять восемьдесят в диаметре.
— Сколько времени вам понадобилось, чтобы поставить свечу в кабинет мистера Диксона, после того как погас свет?
— Чуть больше или чуть меньше двух минут. На следующий день я повторил свои действия и засек время по часам. Продвигаясь медленно, с горящей свечой в руке, я потратил двадцать семь секунд на то, чтобы дойти от кладовки до кабинета хозяина, и пятьдесят, чтобы оказаться в кладовке, считая от того места, где меня застала авария с электричеством. Остальное время ушло на то, чтобы найти и зажечь свечи.
— Эта часть показаний, — подчеркнул Дункан, — особенно важна, поскольку помогает установить точный момент совершения преступления. Как показали следственные эксперименты, проведенные с аналогичными свечами в тех же условиях, убийство должно было произойти примерно в десять часов сорок пять минут. По причинам, которые укажу позднее, я считаю, что преступление было совершено в десять сорок семь.
Дункан привлек внимание членов жюри к свече:
— Нет никаких сомнений в том, что ветер, проникший в помещение через разбитое окно, погасил свечу сразу же. Если бы она продолжала какое-то время гореть после того, как разбилось окно, — что, впрочем, вообще маловероятно по причине очень сильного ветра в ту ночь, — то она оплыла бы в большей степени со стороны, противоположной направлению ветра, отклонявшего пламя. Перед вами свеча, обнаруженная на месте преступления, и, как вы можете убедиться сами, воск распределен по ее основанию равномерно. Это доказывает, что пламя погасло сразу же после того, как разбилось окно.
Члены жюри наклонились вперед, чтобы лучше рассмотреть свечу.
Представив ее свидетелю, Дункан спросил:
— Вы поставили в кабинет своего хозяина именно эту свечу?
— Кажется, это она, сэр. По крайней мере, равноценная ей.
— Перейдем к следующему пункту, — развивал допрос Дункан. — Ждал ли мистер Диксон кого-нибудь в ту ночь?
— Да, он ждал визита.
— Откуда вам это известно?
— Вскоре после десяти вечера в доме появилась девушка. Она представилась журналисткой и попросила встречи с мистером Дунканом, чтобы взять у него интервью. Я оставил ее в вестибюле, а сам пошел узнать, захочет ли он ее принять.
— И что он ответил?
— Он отказался от интервью, но распорядился, чтобы я открыл боковую дверь, потому что он ожидал прихода другой женщины.
— Вы когда-нибудь видели раньше эту девушку, появившуюся около десяти часов и назвавшую себя журналисткой?
— Нет, никогда.
— Довелось ли вам встретиться с ней после этого?
— Да, сэр.
— Где?
— В тюрьме.
— Когда?
— Сегодня после обеда.
— И эта девушка оказалась секретаршей Сэмюэла Морейна?
— Все точно.
— И именно она пыталась поговорить с мистером Диксоном, выдавая себя за журналистку?
— Да, сэр.
— Так в котором часу она пришла в дом мистера Диксона?
— Около десяти вечера.
— Теперь уточните еще один момент, — продолжал Дункан. — Где были вы сами между десятью часами вечера и полуночью в день преступления?
— Я находился в доме.
— В каком месте? Свидетель заерзал на скамье.
— По правде говоря, мы немного гульнули.
— Кто это “мы”?
— Я, служанка, водитель и горничная.
— Где это происходило?
— На кухне.
— Где она расположена?
— В задней половине дома.
— Была ли ваша вечеринка шумной?
— Нет, сэр. Наоборот.
— В связи с чем вы на нее собрались?
— Поскольку хозяин принимал какую-то даму, то он не хотел, чтобы его беспокоили, но, с другой стороны, и он нас не тревожил. Вот мы и собрались все вместе на кухне, выпили немного хозяйского виски и тихо себе забавлялись.
— Кто-нибудь из вас слышал, как разбилось окно? — спросил прокурор.
— Нет, сэр.
— А какой-нибудь выстрел?
— Тоже нет.
— Но, даже находясь в кухне, вы должны были услышать эти звуки?
— Конечно.
— Почему вы так думаете?
— Это доказал проведенный полицейскими эксперимент. Они в этих целях сделали ряд выстрелов, и мы прекрасно расслышали их в кухне.
— Проходит ли рядом с домом мистера Диксона железная дорога?
— Да, сэр. К несчастью, после того как хозяин построил этот дом, некоторые влиятельные и враждебные ему политические силы разрешили провести эту линию…
— Комментариев не надо, — оборвал его Дункан. — Отвечайте только на поставленный вопрос: проходит ли около дома Диксона железная дорога?
— Да, сэр.
— Проследовал ли в десять часов сорок семь минут мимо дома какой-нибудь поезд?
— Было дело.
— Большой ли это создавало шум?
— Когда проходят поезда, всегда стоит грохот. Дрожит весь дом.
Дункан повернулся в сторону жюри:
— Это обстоятельство позволило установить момент совершения преступления. У меня пока больше нет необходимости допрашивать этого свидетеля. Другие показания позволяют утверждать, что Натали Раис, возможно, присутствовала при убийстве и что спустя несколько минут после этого она позвонила Сэму Морейну.
В несколько торжественной манере и сугубо официальным тоном Дункан обратился к Морейну:
— Желаете ли вы задать этому свидетелю вопросы? Морейн показал жестом, что да, и поинтересовался у дворецкого:
— Та вечеринка, о которой вы только что говорили, длилась с десяти вечера до полуночи?
— Нет, сэр. Она закончилась около одиннадцати, после чего я отправился в свою комнату.
— Захватили ли вы при этом с собой свечу?
— Нет, сэр. У меня она уже была. После того как я зажег свечу в кабинете хозяина, я отнес еще одну к себе.
— Где расположена ваша комната?
— На четвертом этаже.
— Чтобы пройти туда, нужно ли вам было проходить через кабинет, где был обнаружен труп?
— Нет, сэр.
— Сколько времени вы находились на службе у Питера Диксона?
— Примерно восемь лет.
Чем держал вас в своих руках Диксон? — внезапно спросил Морейн.
— Не понимаю вопроса.
— Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, — настаивал Морейн. — Диксон из тех людей, кто не позволит человеку занимать такую должность в течение восьми лет, не поставив его в полную зависимость от себя. Поэтому я и спрашиваю: на какой крючок вас подловил Диксон?
Таккер провел языком по высохшим губам, слегка нахмурил брови, но лицо его оставалось бесстрастным.
— И все же вопрос мне неясен.
— Еще как ясен. У вас есть судимость? Свидетель умоляюще посмотрел на окружного прокурора:
— Должен ли я отвечать на этот вопрос? Заметно заинтересовавшийся возникшей ситуацией.
Дункан утвердительно наклонил голову:
— Отвечайте.
— Да, я был осужден один раз.
— Где?
— В Калифорнии.
— За что?
— За растрату.
— Какая у вас была профессия?
— Бухгалтер.
Вы отбывали наказание в тюрьме Сан-Квентин?
— Нет, сэр, в Фолсене.
Морейн пристально смотрел на свидетеля, на лице которого проступила явная обеспокоенность. Почему вас направили именно в Фолсен?
— Не понимаю.
— Отлично понимаете. Те, кого осуждают впервые, попадают в Сан-Квентин, а рецидивисты — в Фолсен. Поэтому у вас не может быть только одна судимость. Где вы получили срок в первый раз?