Страница:
рассказывал, сидя в кантине, сколько пришлось претерпеть ему на
этой службе! Получает он, например, задание: выследить супругу
одного клиента. Прибегает такой клиент сам не свой в их контору
и дает поручение разузнать, не снюхалась ли его супруга с
другим, а если снюхалась, то с кем снюхалась, где и как
снюхалась. Или же наоборот. Этакая ревнивая баба захочет
выследить, с кем шляется ее муж, чтобы иметь основание почаще
устраивать дома скандалы. Штендлер был человек образованный,
говорил о нарушении супружеской верности в самых деликатных
выражениях и, бывало, чуть не плакал, рассказывая нам, как от
него требовали, чтобы он застиг "ее" или "его" in flagrant! /
На месте преступления (лат.)/. Другой бы, скажем, обрадовался,
если бы застал такую парочку in flagrant!, и только глаза бы
пялил, а Штендлер, по его словам, в таких случаях сам терялся.
Он всегда изысканно выражался и говорил, что смотреть на все
эти похабные гнусности у него нет больше сил. Бывало, у нас
слюнки текут, как у собаки, мимо которой пронесли вареную
ветчину, при его рассказах о позах, в каких он заставал разные
парочки. Когда нас оставляли без отпуска в казарме, он нам все
это очень тонко описывал. "В таком положении, говорит, я видел
пани такую-то с паном таким-то,-- и сообщал их адреса. И был
очень грустный при этом.-- А сколько пощечин я получил с той и
другой стороны! Но больше всего меня угнетало, что я брал
взятки. Одну взятку до самой смерти не забуду. Он голый, и она
голая. В отеле -- и не заперлись на крючок! Вот дураки! На
диване они не поместились, потому что оба были толстые.
Резвились на ковре, словно котята. А ковер такой замызганный,
пыльный, весь в окурках. Когда я вошел, оба вскочили, он встал
передо мной, руку держит фиговым листком. Она же повернулась ко
мне спиной, на коже ясно отпечатался рисунок ковра, а к хребту
прилип окурок. "Извините, говорю, пан Земек, я частный детектив
Штендлер из бюро Ходоунского, и мой служебный долг поймать вас
in flagrant!, согласно заявке вашей уважаемой супруги. Дама, с
которой вы находитесь в недозволенной связи, есть пани
Гротова". Во всю свою жизнь я не видел более спокойного
гражданина. "Разрешите,-- сказал он как ни в чем не бывало,-- я
оденусь. Во всем единственно виновата моя супруга, которая
своей необоснованной ревностью вынуждает меня вступать в
недозволенную связь и, побуждаемая необоснованным подозрением,
оскорбляет меня как супруга упреками и отвратительным
недоверием. Если, однако, не остается никакого сомнения и
позора уже не скрыть... Где мои кальсоны?" -- спросил он
спокойно. "На постели". Надевая кальсоны, он продолжал: "Если
уже позор скрыть невозможно, остается одно: развод. Но этим
пятно позора не смоешь. Вообще развод-- вещь серьезная,--
рассуждал он, одеваясь.-- Самое лучшее, если моя супруга
вооружится терпением и не даст повода для публичного скандала.
Впрочем, делайте, что хотите. Я вас оставляю здесь наедине с
этой госпожой". Пани Гротова между тем забралась в постель. Пан
Земек пожал мне руку и вышел".
Я уже не помню хорошенько, как нам дальше рассказывал пан
Штендлер, что он потом ей говорил. Только он весьма
интеллигентно беседовал с этой дамой в постели, очень культурно
рассуждал, например, что брак вовсе не установлен для того,
чтобы каждого вести прямо к счастью, и что долг каждого из
супругов побороть похоть, а также очистить и одухотворить свою
плоть. "При этом я,-- рассказывал Штендлер,-- начал
раздеваться, и, когда разделся, одурел и стал диким, словно
олень в период случки, в комнату вошел мой хороший знакомый
Штах, тоже частный детектив из конкурировавшего с нами бюро
Штерна, куда обратился пан Грот за помощью относительно своей
жены, которая якобы была с кем-то в связи. Этот Штах сказал
только: "Ага, пан. Штендлер in flagranti с пани Гротовой!
Поздравляю!"-- закрыл тихо дверь и ушел.
"Теперь уж все равно,-- сказала пани Гротова,-- нечего
спешить одеваться. Рядом со мною достаточно места".-- "У меня,
милостивая государыня, действительно речь идет о месте",--
ответил я, сам не понимая, что говорю. Помню только, я
рассуждал о том, что если между супругами идут раздоры, то от
этого страдает, между прочим, и воспитание детей".
Далее он нам рассказал, как он быстро оделся, как вовсю
удирал и как решил обо всем немедленно сообщить своему хозяину,
пану Ходоунскому. По дороге он зашел подкрепиться, а когда
пришел в контору, на нем уже был поставлен крест. Там уже успел
побывать Штах, которому его хозяин приказал нанести удар
Ходоунскому и показать ему, что представляет собою сотрудник
его частного сыскного бюро. А Ходоунский не придумал ничего
лучшего, как немедленно послать за женой пана Штендлера, чтобы
она сама с ним расправилась, как полагается расправиться с
человеком, которого посылают по служебным делам, а сотрудник
конкурирующего учреждения застает его in flagranti. "С той
самой поры,-- говорил пан Штендлер, когда об этом заходила
речь,-- моя башка стала еще больше походить на еловую шишку".
-- Так будем играть в "пять-- десять"?
Игра продолжалась.
Поезд остановился на станции Мошон. Был уже вечер,-- из
вагона никого не выпустили.
Когда поезд тронулся, в одном вагоне раздалось громкое
пение. Певец словно хотел заглушить стук колес. Какой-то солдат
с Кашперских гор, охваченный религиозным экстазом, диким ревом
воспевал тихую ночь, которая спускалась на венгерские долины:
Gute Nacht! Gute Nacht!
Allen Muden sei's gebrach..
Neigt der Tag stille zu Ende,
ruhen alle fleis'gen Hande,
Bis der Morgen ist erwacht.
Gute Nacht! Gute Nacht!
/ Спи, усни! Спи, усни!
Очи сонные сомкни.
Луч погас на небе алый,
засыпай же, люд усталый,
и до утра отдохни.
Спи, усни! Спи, усни! (нем.)/
-- Halt Maul, du Elender! / Заткнись ты, несчастный!
(нем.)/ -- прервал кто-то сентиментального певца который сразу
же умолк. Его оттащили от окна.
Но "люд усталый" не отдыхал до утра. Как во всем поезде
при свечах. так и здесь при свете маленькой керосиновой лампы,
висевшей на стенке продолжали играть в "чапари". Швейк всякий
раз, когда кто-нибудь проигрывал при раздаче козырей, возвещал,
что это самая справедливая игра. так как каждый может выменять
себе столько карт, сколько захочет.
-- Когда играешь в "прикупного",-- утверждал Швейк,--
можешь брать только туза или семерку, но потом тебе остается
только пасовать. Остальные карты брать нельзя. Если же берешь,
то на свой риск.
-- Сыграем в "здоровьице",-- предложил Ванек под общий
одобрительный гул.
-- Семерка червей! -- провозгласил Швейк, снимая карту.--
С каждого по десяти геллеров, сдается по четыре карты. Ставьте,
постараемся выиграть.
На лицах всех присутствовавших выражалось такое
довольство, точно не было никакой войны, не было поезда,
который вез солдат на передовые позиции, на кровавые битвы и
резню, а сидят они в одном из пражских кафе за игорными
столиками.
-- Когда я начал играть, не имея на руках ничего, и
переменил все четыре карты, я не думал, что получу туза,--
сказал Швейк после одной партии.-- Куда вы прете с королем? Бью
короля тузом!
В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте
короли били друг друга своими подданными.
В штабном вагоне, где разместились офицеры маршевого
батальона, с начала поездки царила странная тишина. Большинство
офицеров углубилось в чтение небольшой книжки в полотняном
переплете, озаглавленной "Die Sunden der Vater". Novelle von
Ludwig Ganghofer / "Грехи отцов" Роман Людвига Гангофера
(нем.)/. Все одновременно сосредоточенно изучали страницу сто
шестьдесят первую. Командир батальона капитан Сагнер стоял у
окна и держал в руке ту же книжку, открытую на той же сто
шестьдесят первой странице.
Он смотрел на пейзаж, открывавшийся перед ним, и размышлял
о том, как, собственно, вразумительно объяснить, что с этой
книгой надлежит делать. Все это было строго конфиденциально.
Офицеры между тем пришли к заключению, что полковник
Шредер совершенно спятил. Он уже давно был малость не в себе,
но все же трудно было ожидать, что он так сразу свихнется.
Перед отправкой поезда он приказал всем офицерам собраться на
последнее совещание, во время которого сообщил, что каждый
должен получить по экземпляру книги "Die Sunden der Vater"
Людвига Гангофера. Книги эти он приказал принести в канцелярию
батальона.
-- Господа,-- произнес он чрезвычайно таинственно,--
никогда не забывайте страницу сто шестьдесят первую!
Внимательно прочитав эту страницу, офицеры ничего не
поняли. На сто шестьдесят первой странице какая-то Марта
подошла к письменному столу, взяла оттуда какую-то роль и
громогласно высказала мысль, что публика должна сочувствовать
страданиям героя пьесы; потом на той же странице появился некий
Альберт, который без устали острил. Но так как остроты
относились к предыдущим событиям, они казались такой ерундой,
что поручик Лукаш со злости перекусил мундштук.
-- Совсем спятил старикашка,-- решили все.-- Теперь
кончено. Теперь его переведут в военное министерство.
Обдумав все как следует, капитан Сагнер отошел от окна.
Большим педагогическим талантом он не обладал, поэтому у него
много времени ушло на то, чтобы составить в голове план лекции
о значении страницы сто шестьдесят первой.
Прежде чем начать свою речь, он обратился к офицерам со
словами: "Meine Herren!" / Господа! (нем.)/ -- как это делал
дед-полковник, хотя раньше, перед отправкой, все они были для
него "Kameraden" / Товарищи (нем.) /.
-- Also, meine Herren! / Итак, господа! (нем.)/ -- И
Сагнер принялся читать лекцию о том, что вчера вечером он
получил от полковника инструкцию касательно страницы сто
шестьдесят первой в "Die Sunden der Vater" Людвига Гангофера.
-- Also, meine Herren! -- продолжал он торжественно.--
Перед нами совершенно секретная информация, касающаяся новой
системы шифровки полевых депеш.
Кадет Биглер вытащил записную книжку и карандаш и голосом,
выражавшим необычайное усердие и заинтересованность, произнес:
"Я готов, господин капитан".
Все взглянули на этого глупца, усердие которого в школе
вольноопределяющихся граничило с идиотизмом. Он добровольно
пошел на войну и при первом удобном случае, когда начальник
школы вольноопределяющихся знакомился с семейным положением
своих учеников, объявил, что его предки писались в прошлом
"Бюглер фон Лейтгольд" и что на их гербе было изображено крыло
аиста с рыбьим хвостом.
С этого времени кадета прозвали "крыло аиста с рыбьим
хвостом". Биглера сразу невзлюбили и жестоко над ним
издевались, тем более что герб совсем не соответствовал
солидной фирме его отца, торговавшего заячьими и кроличьими
шкурками. Не помогало и то, что этот романтический энтузиаст
честно и усердно стремился поглотить всю военную науку,
отличался прилежанием и знал не только то, чему его учили. Чем
дальше, тем больше он забивал себе голову изучением трудов по
военному искусству и истории войн. Он всегда заводил разговор
на эти темы, пока его не обрывали и не ставили на свое место. В
кругу офицеров он считал себя равным высшим чинам.
-- Sie, Kadett! / Вы, кадет! (нем.)/ -- сказал капитан
Сагнер.-- Покуда я не разрешу вам говорить, извольте молчать.
Вас не спрашивают. Нечего сказать, умный солдат! Я сообщаю
совершенно секретную информацию, а вы записываете в записную
книжку. В случае ее потери вас ждет военно-полевой суд!
Помимо всего прочего, у кадета Биглера была скверная
привычка оправдываться: он старался убедить каждого, что у него
только благие намерения.
-- Осмелюсь доложить, господин капитан,-- ответил он,--
даже в случае потери записной книжки никто не сможет
расшифровать, что там написано. так как я стенографирую и мои
сокращения прочесть никто не сумеет. Я пользуюсь английской
системой стенографии.
Все посмотрели на него с презрением. Капитан Сагнер махнул
рукой и .продолжал свою лекцию:
-- Я уже упоминал о новом способе шифровки полевых
донесений. Вам, вероятно, казалось непонятным, почему полковник
рекомендует читать именно сто шестьдесят первую страницу романа
Людвига Гангофера "Грехи отцов". Это, господа, ключ к новой
шифровальной системе, введенной согласно новому распоряжению
штаба армейского корпуса, к которому мы прикомандированы. Как
вам известно, имеется много способов шифровки важных сообщений
в полевых условиях. Самый новый метод, которым мы пользуемся,--
это дополнительный цифровой метод. Тем самым отпадают врученный
вам на прошлой неделе штабом полка шифр и ключ к нему.
-- Система эрцгерцога Альбрехта, заимствованная из
Гронфельда,-- восемь тысяч девятьсот двадцать два Р,--
проворчал себе под нос дотошный кадет Биглер.
-- Новая система необычайно проста,-- разносился по вагону
голос капитана.-- Я лично получил от господина полковника
второй том и ключ. Если нам, например, должны будут передать
приказ: "Auf der Kote 228 Maschinengewehrfeuer linksrichten" /
На высоте 228 направить пулеметный огонь влево (нем.)/, то мы,
господа, получим следующую депешу: Sache -- mit -- uns -- das
-- wir -- aufsehen -- in-- die-- ver-sprachen -- die -- Martha
-- dich -- das -- angstlich -- dann -- wir -- Martha -- wir --
den -- wir -- Dank -- wohl -- Regiekollegium -- Ende -- wir --
versprachen -- wir -- gebessert -- versprachen -- wirklich --
denke -- Idee -- ganz -- herrscht -- Stimme -- letzten / Вещь
-- с -- нами -- это -- мы -- посмотреть -- в -- эта -- обещали
-- эта -- Марта -- себя -- это -- боязливо -- тогда -- мы --
Марта -- мы -- этого -- мы -- благодарность -- блаженно --
коллегия -- конец -- мы -- обещали -- мы -- улучшили -- обещали
-- действительно -- думаю -- идея -- совершенно -- господствует
-- голос -- последние (нем..)/.
Это исключительно просто, без всяких излишних комбинаций.
Из штаба по телефону в батальон, из батальона по телефону в
роту. Командир, получив эту шифрованную депешу, расшифрует ее
следующим способом: берем "Die Sunden der Vater", открываем
страницу сто шестьдесят первую и начинаем искать сверху на
противоположной странице сто шестидесятой слово "Sache".
Пожалуйста, господа! В первый раз "Sache" встречается на
странице сто шестидесятой по порядку фраз пятьдесят вторым
словом, тогда на противоположной сто шестьдесят первой странице
ищем пятьдесят вторую букву сверху. Заметьте себе, что это "а".
Следующее слово в депеше -- это "mit". На странице сто
шестидесятой это -- седьмое слово, соответствующее седьмой
букве на странице сто шестьдесят первой, букве "и". Потом идет
"uns", то есть, прошу следить за мной внимательно, восемьдесят
восьмое слово, соответствующее восемьдесят восьмой букве на
противоположной, сто шестьдесят первой странице. Это буква "f".
Мы расшифровали "auf". И так продолжаем, пока не расшифруем
приказа: "На высоте двести двадцать восемь направить пулеметный
огонь влево". Очень остроумно, господа, просто, и нет никакой
возможности расшифровать без ключа сто шестьдесят первой
страницы "Die Sunden der Vater" Людвига Гангофера.
Все молча посмотрели на злосчастные страницы и задумались.
На минуту воцарилась тишина, и вдруг кадет Биглер озабоченно
вскрикнул:
-- Herr Hauptmann, ich melde gehorsam... Jesus Maria! Es
stimmt nicht / Господин капитан, осмелюсь доложить... Иисус
Мария! Не получается! (нем.)/
И действительно, все было очень загадочно. Сколько господа
офицеры ни силились, сколько ни старались, никто, кроме
капитана Сагнера, не нашел на странице сто шестидесятой
названных слов, а на противоположной, сто шестьдесят первой
странице, которой начинался ключ, соответствующих этому ключу
букв.
-- Meine Herren! -- неловко замялся капитан Сагнер,
убедившись, что кадет Биглер прав.-- В чем дело? В моем "Die
Sunden der Vattr" Гангофера все это есть, а в вашем нет?
-- С вашего разрешения, капитан,-- отозвался опять кадет
Биглер, -- позволю себе обратить ваше внимание на то, что роман
Люднига Гангофера в двух томах. Соблаговолите убедиться: на
первой странице написано "Роман в двух томах". У нас первый
том, а у вас второй.-- развил свою мысль дотошный кадет.--
Поэтому ясно как день, что наши сто шестидесятая и сто
шестьдесят первая страницы не совпадают с вашими. У нас
совершенно иной текст. Первое слово депеши у вас должно бы
получиться "auf", а у нас выходит "Heu"!
Теперь все обнаружили, что Биглер не так уж глуп.
-- Я получил второй том в штабе бригады,-- сказал капитан
Сагнер. По-видимому, произошла ошибка. Полковник заказал для
вас первый том. Очевидно,-- продолжал он таким тоном, словно
для него все было ясно и просто еще задолго до начала лекции о
чрезвычайно удобном способе шифровки,-- в штабе бригады
перепутали. В полк не сообщили, что дело касается второго тома,
и вот результат.
Кадет Биглер обвел всех торжествующим взглядом. Подпоручик
Дуб шепнул поручику Лукашу, что "крыло аиста с рыбьим хвостом"
здорово утерло нос капитану Сагнеру.
-- Странный случай, господа,-- снова начал капитан Сагнер,
желая завязать разговор и рассеять удручающее молчание.-- В
канцелярии бригады сидят ограниченные люди.
-- Позволю себе подчеркнуть,-- перебил его неутомимый
кадет Биглер, которому снова захотелось похвастаться своим
умом,-- подобные вещи секретного, строго секретного характера
не должны были идти из дивизии через канцелярию бригады. Дела
армейского корпуса, являющиеся секретными, сугубо секретными,
должны передаваться сугубо секретным циркуляром только
командирам частей, дивизий и бригады. Мне известны системы
шифров, которыми пользовались во время войн за Сардинию и
Савойю, во время англо-французской осады Севастополя, во время
боксерского восстания в Китае и во время последней
русско-японской войны. Системы эти передавались...
-- Плевать нам на это, кадет Биглер,-- с выражением
презрения и неудовольствия прервал его капитан Сагнер.--
Несомненно одно: система, о которой шла речь и которую я вам
объяснил, является не только одной из лучших, но, можно
сказать, одной из самых непостигаемых. Все отделы контрразведки
вражеских штабов теперь могут заткнуться, они скорее лопнут,
чем разгадают наш шифр. Это нечто совершенно новое. Подобных
шифров еще никогда не бывало.
Дотошный кадет Биглер многозначительно кашлянул.
-- Позволю себе обратить ваше внимание, господин
капитан,-- сказал он,-- на книгу Керикгофа о военной шифровке.
Книгу эту каждый может заказать в издательстве Военного
научного словаря. Там подробно описывается, господин капитан,
метод, который вы нам только что объяснили. Изобретателем этого
метода является полковник Кирхнер, служивший при Наполеоне
Первом в саксонских войсках. Это, господин капитан, метод
Кирхнера, метод шифровки словами. Каждое слово депеши
расшифровывается на противоположной странице ключа. Метод был
усовершенствован поручиком Флейснером в его книге "Handbuch der
militarischen Kryptographie" /"Руководство по военной
тайнописи" (нем.)/, которую каждый может купить в издательстве
Военной академии в Винер-Нейштадте. Пожалуйста, господин
капитан.
Кадет Биглер полез в чемоданчик и вынул оттуда книжку, о
которой только что говорил.
-- Пожалуйста. Извольте удостовериться. Флейснер приводит
тот же самый пример. Тот же самый пример, который мы все сейчас
слышали.
Депеша: "Auf der Kote 228 Maschinengewehrfeuer
linksrichten".
Ключ: Ludwig Ganghofer "Die Sunden der Vater", zweiter
Band..
Извольте проследить дальше. Шифр "Sache-- rnit-- uns--
das-- wir -- aufsehen -- in -- die -- versprachen -- die --
Martha". Точно, слово в слово то самое, что мы слышали минуту
назад.
Возразить было нечего. Сопливое "крыло аиста с рыбьим
хвостом" было абсолютно право. В штабе армии один из генералов
облегчил себе работу: нашел книгу Флейснера о военных шифрах, и
дело с концом.
Пока все это выяснялось, поручик Лукаш старался побороть
необъяснимое душевное волнение. Он кусал себе губы, хотел
что-то возразить и, наконец, сказал, но совсем не то, что
намеревался сказать сначала.
-- Не следует все это воспринимать трагически,-- произнес
он в каком-то странном замешательстве.-- За время нашего
пребывания в лагере у Брука-на-Лейте сменилось несколько систем
шифровки депеш. Пока мы приедем на фронт, появятся новые
системы, но думаю, что там вовсе не останется времени на
разгадывание подобной тайнописи. Прежде чем кто-нибудь из нас
успеет расшифровать нужный пример, ни батальона, ни роты, ни
бригады не будет и в помине. Практического значения это не
имеет!
Капитан Сагнер нехотя согласился.
-- Практически,-- подтвердил он,-- по крайней мере, что
касается моего опыта на сербском фронте, ни у кого не хватало
времени на расшифровку. Это не значит, конечно, что шифры не
имеют значения во время продолжительного пребывания в окопах,
когда мы там засели и ждем. Что же касается частой смены
шифров, это тоже верно. Капитан Сагнер одну за другой сдавал
свои позиции. -- Главная причина того, что теперь при передаче
приказов из штаба на позиции все меньше и меньше пользуются
шифрами, заключается в том, что наши полевые телефоны
недостаточно совершенны и неясно передают, особенно во время
артиллерийской канонады, отдельные слоги. Вы абсолютно ничего
не слышите, и это вносит еще большую путаницу.
-- Замешательство -- самое скверное, что может быть на
фронте, господа,-- пророчески изрек он и опять умолк.-- Через
минуту,-- снова заговорил капитан, глядя в окно,-- мы будем в
Рабе. Meine Herren! Солдаты получат здесь по сто пятьдесят
граммов венгерской колбасы. Устроим получасовой отдых.-- Он
посмотрел на маршрут.-- В четыре двенадцать отправление. В три
пятьдесят восемь -- все по вагонам. Выходить из вагонов по
ротам: одиннадцатая и т. д. ...Zugsweise, Direktion
Verpflegsmagazin No 6 /Походной колонной, направление-- склад
No 6 (нем.)/. Контроль при выдаче ведет кадет Биглер.
Все посмотрели на кадета Биглера, словно предупреждая:
"Придется тебе, молокосос, выдержать здоровый бой".
Но старательный кадет достал из чемоданчика лист бумаги,
линейку, разлиновал бумагу, разграфил лист по маршевым ротам и
начал спрашивать офицеров о численном составе их рот; однако ни
один из командиров не знал этого толком,-- они могли дать
требуемые цифровые данные только приблизительно, пользуясь
какими-то загадочными пометками в своих записных книжках.
Капитан Сагнер с отчаяния принялся читать злополучную
книгу "Грехи отцов". Когда поезд остановился на станции Раб, он
захлопнул ее и заметил:
-- Этот Людвиг Гангофер неплохо пишет.
Поручик Лукаш первый выпрыгнул из штабного вагона и
направился к Швейку.
Швейк и его товарищи давно уже кончили играть в карты, а
денщик поручика Лукаша Балоун почувствовал такой голод, что
начал бунтовать против военного начальства и разорялся о том,
что ему прекрасно известно, как объедаются господа офицеры.
Теперь хуже, чем при крепостном праве. В старину на военной
службе было не так. Еще в войну шестьдесят шестого года
офицеры, как рассказывал ему дедушка, живший на содержании у
своих детей, делились с солдатами и курицей, и куском хлеба.
Причитаниям Балоуна не было конца, и Швейк счел нужным
похвалить военные порядки и нынешнюю войну.
-- Уж очень молодой у тебя дедушка,-- добродушно улыбаясь,
начал он, когда приехали в Раб.-- Твой дедушка помнит только
войну шестьдесят шестого года, а вот дедушка моего знакомого
Рановского служил в Италии еще при крепостном праве. Отслужил
он там двенадцать лет и вернулся домой капралом. Работы для
него не находилось. Так вот, этого дедушку нанял его же отец.
Как-то раз поехали они на барщину корчевать пни. Один пень, как
нам рассказывал тот дедушка, работавший у своего тятеньки, был
такой здоровенный, что его не могли с места сдвинуть. Ну, дед и
говорит: "Оставим эту сволочь здесь. На кой мучиться?" А
лесник, услышав это, стал орать и замахнулся на него палкой:
"Выкорчевать пень, и все тут". Капрал и сказал-то ему
всего-навсего: "Ты молокосос, я старый отставной солдат",-- а
уже через неделю получил повестку и опять должен был явиться
для отбывания воинской повинности в Италии. Пробыл он там еще
десять лет и написал домой, что, когда вернется, трахнет
лесника по голове топором. По счастью, лесник умер раньше своей
смертью.
В этот момент в дверях вагона появился поручик Лукаш.
-- Швейк, идите-ка сюда! -- сказал он.-- Бросьте ваши
глупые разглагольствования, лучше разъясните мне кое-что.
-- Слушаюсь, иду, господин обер-лейтенант.
Поручик Лукаш увел Швейка с собой. Взгляд, которым он
наградил его, не предвещал ничего хорошего.
Дело заключалось в том, что во время позорно провалившейся
лекции капитана Сагнера поручик Лукаш, сопоставив факты, нашел
единственно возможное решение загадки. Для этого, правда, не
пришлось прибегать к особо сложным умозаключениям, так как за
день до отъезда Швейк рапортовал Лукашу: "Господин
обер-лейтенант, в батальоне лежат какие-то книжки для господ
офицеров. Я принес их из полковой канцелярии".
Когда Лукаш и Швейк перешли через второй путь и
остановились у погашенного локомотива, который уже неделю
дожидался поезда с боевыми припасами, Лукаш без обиняков
спросил:
-- Швейк, что стало с этими книжками?
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, это очень
длинная история, а вы всегда изволите сердиться, когда я
рассказываю подробно. Помните, вы разорвали официальное
отношение касательно военного займа и хотели мне дать
подзатыльник, а я на это вам рассказал, что в одной книжке было
написано, как прежде, во время войны, люди платили с окна: за
каждое окно двадцать геллеров и с гуся столько же...
-- Этак, Швейк, мы с вами никогда не кончим,-- прервал
поручик. Он заранее решил вести допрос так, чтобы этот прохвост
этой службе! Получает он, например, задание: выследить супругу
одного клиента. Прибегает такой клиент сам не свой в их контору
и дает поручение разузнать, не снюхалась ли его супруга с
другим, а если снюхалась, то с кем снюхалась, где и как
снюхалась. Или же наоборот. Этакая ревнивая баба захочет
выследить, с кем шляется ее муж, чтобы иметь основание почаще
устраивать дома скандалы. Штендлер был человек образованный,
говорил о нарушении супружеской верности в самых деликатных
выражениях и, бывало, чуть не плакал, рассказывая нам, как от
него требовали, чтобы он застиг "ее" или "его" in flagrant! /
На месте преступления (лат.)/. Другой бы, скажем, обрадовался,
если бы застал такую парочку in flagrant!, и только глаза бы
пялил, а Штендлер, по его словам, в таких случаях сам терялся.
Он всегда изысканно выражался и говорил, что смотреть на все
эти похабные гнусности у него нет больше сил. Бывало, у нас
слюнки текут, как у собаки, мимо которой пронесли вареную
ветчину, при его рассказах о позах, в каких он заставал разные
парочки. Когда нас оставляли без отпуска в казарме, он нам все
это очень тонко описывал. "В таком положении, говорит, я видел
пани такую-то с паном таким-то,-- и сообщал их адреса. И был
очень грустный при этом.-- А сколько пощечин я получил с той и
другой стороны! Но больше всего меня угнетало, что я брал
взятки. Одну взятку до самой смерти не забуду. Он голый, и она
голая. В отеле -- и не заперлись на крючок! Вот дураки! На
диване они не поместились, потому что оба были толстые.
Резвились на ковре, словно котята. А ковер такой замызганный,
пыльный, весь в окурках. Когда я вошел, оба вскочили, он встал
передо мной, руку держит фиговым листком. Она же повернулась ко
мне спиной, на коже ясно отпечатался рисунок ковра, а к хребту
прилип окурок. "Извините, говорю, пан Земек, я частный детектив
Штендлер из бюро Ходоунского, и мой служебный долг поймать вас
in flagrant!, согласно заявке вашей уважаемой супруги. Дама, с
которой вы находитесь в недозволенной связи, есть пани
Гротова". Во всю свою жизнь я не видел более спокойного
гражданина. "Разрешите,-- сказал он как ни в чем не бывало,-- я
оденусь. Во всем единственно виновата моя супруга, которая
своей необоснованной ревностью вынуждает меня вступать в
недозволенную связь и, побуждаемая необоснованным подозрением,
оскорбляет меня как супруга упреками и отвратительным
недоверием. Если, однако, не остается никакого сомнения и
позора уже не скрыть... Где мои кальсоны?" -- спросил он
спокойно. "На постели". Надевая кальсоны, он продолжал: "Если
уже позор скрыть невозможно, остается одно: развод. Но этим
пятно позора не смоешь. Вообще развод-- вещь серьезная,--
рассуждал он, одеваясь.-- Самое лучшее, если моя супруга
вооружится терпением и не даст повода для публичного скандала.
Впрочем, делайте, что хотите. Я вас оставляю здесь наедине с
этой госпожой". Пани Гротова между тем забралась в постель. Пан
Земек пожал мне руку и вышел".
Я уже не помню хорошенько, как нам дальше рассказывал пан
Штендлер, что он потом ей говорил. Только он весьма
интеллигентно беседовал с этой дамой в постели, очень культурно
рассуждал, например, что брак вовсе не установлен для того,
чтобы каждого вести прямо к счастью, и что долг каждого из
супругов побороть похоть, а также очистить и одухотворить свою
плоть. "При этом я,-- рассказывал Штендлер,-- начал
раздеваться, и, когда разделся, одурел и стал диким, словно
олень в период случки, в комнату вошел мой хороший знакомый
Штах, тоже частный детектив из конкурировавшего с нами бюро
Штерна, куда обратился пан Грот за помощью относительно своей
жены, которая якобы была с кем-то в связи. Этот Штах сказал
только: "Ага, пан. Штендлер in flagranti с пани Гротовой!
Поздравляю!"-- закрыл тихо дверь и ушел.
"Теперь уж все равно,-- сказала пани Гротова,-- нечего
спешить одеваться. Рядом со мною достаточно места".-- "У меня,
милостивая государыня, действительно речь идет о месте",--
ответил я, сам не понимая, что говорю. Помню только, я
рассуждал о том, что если между супругами идут раздоры, то от
этого страдает, между прочим, и воспитание детей".
Далее он нам рассказал, как он быстро оделся, как вовсю
удирал и как решил обо всем немедленно сообщить своему хозяину,
пану Ходоунскому. По дороге он зашел подкрепиться, а когда
пришел в контору, на нем уже был поставлен крест. Там уже успел
побывать Штах, которому его хозяин приказал нанести удар
Ходоунскому и показать ему, что представляет собою сотрудник
его частного сыскного бюро. А Ходоунский не придумал ничего
лучшего, как немедленно послать за женой пана Штендлера, чтобы
она сама с ним расправилась, как полагается расправиться с
человеком, которого посылают по служебным делам, а сотрудник
конкурирующего учреждения застает его in flagranti. "С той
самой поры,-- говорил пан Штендлер, когда об этом заходила
речь,-- моя башка стала еще больше походить на еловую шишку".
-- Так будем играть в "пять-- десять"?
Игра продолжалась.
Поезд остановился на станции Мошон. Был уже вечер,-- из
вагона никого не выпустили.
Когда поезд тронулся, в одном вагоне раздалось громкое
пение. Певец словно хотел заглушить стук колес. Какой-то солдат
с Кашперских гор, охваченный религиозным экстазом, диким ревом
воспевал тихую ночь, которая спускалась на венгерские долины:
Gute Nacht! Gute Nacht!
Allen Muden sei's gebrach..
Neigt der Tag stille zu Ende,
ruhen alle fleis'gen Hande,
Bis der Morgen ist erwacht.
Gute Nacht! Gute Nacht!
/ Спи, усни! Спи, усни!
Очи сонные сомкни.
Луч погас на небе алый,
засыпай же, люд усталый,
и до утра отдохни.
Спи, усни! Спи, усни! (нем.)/
-- Halt Maul, du Elender! / Заткнись ты, несчастный!
(нем.)/ -- прервал кто-то сентиментального певца который сразу
же умолк. Его оттащили от окна.
Но "люд усталый" не отдыхал до утра. Как во всем поезде
при свечах. так и здесь при свете маленькой керосиновой лампы,
висевшей на стенке продолжали играть в "чапари". Швейк всякий
раз, когда кто-нибудь проигрывал при раздаче козырей, возвещал,
что это самая справедливая игра. так как каждый может выменять
себе столько карт, сколько захочет.
-- Когда играешь в "прикупного",-- утверждал Швейк,--
можешь брать только туза или семерку, но потом тебе остается
только пасовать. Остальные карты брать нельзя. Если же берешь,
то на свой риск.
-- Сыграем в "здоровьице",-- предложил Ванек под общий
одобрительный гул.
-- Семерка червей! -- провозгласил Швейк, снимая карту.--
С каждого по десяти геллеров, сдается по четыре карты. Ставьте,
постараемся выиграть.
На лицах всех присутствовавших выражалось такое
довольство, точно не было никакой войны, не было поезда,
который вез солдат на передовые позиции, на кровавые битвы и
резню, а сидят они в одном из пражских кафе за игорными
столиками.
-- Когда я начал играть, не имея на руках ничего, и
переменил все четыре карты, я не думал, что получу туза,--
сказал Швейк после одной партии.-- Куда вы прете с королем? Бью
короля тузом!
В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте
короли били друг друга своими подданными.
В штабном вагоне, где разместились офицеры маршевого
батальона, с начала поездки царила странная тишина. Большинство
офицеров углубилось в чтение небольшой книжки в полотняном
переплете, озаглавленной "Die Sunden der Vater". Novelle von
Ludwig Ganghofer / "Грехи отцов" Роман Людвига Гангофера
(нем.)/. Все одновременно сосредоточенно изучали страницу сто
шестьдесят первую. Командир батальона капитан Сагнер стоял у
окна и держал в руке ту же книжку, открытую на той же сто
шестьдесят первой странице.
Он смотрел на пейзаж, открывавшийся перед ним, и размышлял
о том, как, собственно, вразумительно объяснить, что с этой
книгой надлежит делать. Все это было строго конфиденциально.
Офицеры между тем пришли к заключению, что полковник
Шредер совершенно спятил. Он уже давно был малость не в себе,
но все же трудно было ожидать, что он так сразу свихнется.
Перед отправкой поезда он приказал всем офицерам собраться на
последнее совещание, во время которого сообщил, что каждый
должен получить по экземпляру книги "Die Sunden der Vater"
Людвига Гангофера. Книги эти он приказал принести в канцелярию
батальона.
-- Господа,-- произнес он чрезвычайно таинственно,--
никогда не забывайте страницу сто шестьдесят первую!
Внимательно прочитав эту страницу, офицеры ничего не
поняли. На сто шестьдесят первой странице какая-то Марта
подошла к письменному столу, взяла оттуда какую-то роль и
громогласно высказала мысль, что публика должна сочувствовать
страданиям героя пьесы; потом на той же странице появился некий
Альберт, который без устали острил. Но так как остроты
относились к предыдущим событиям, они казались такой ерундой,
что поручик Лукаш со злости перекусил мундштук.
-- Совсем спятил старикашка,-- решили все.-- Теперь
кончено. Теперь его переведут в военное министерство.
Обдумав все как следует, капитан Сагнер отошел от окна.
Большим педагогическим талантом он не обладал, поэтому у него
много времени ушло на то, чтобы составить в голове план лекции
о значении страницы сто шестьдесят первой.
Прежде чем начать свою речь, он обратился к офицерам со
словами: "Meine Herren!" / Господа! (нем.)/ -- как это делал
дед-полковник, хотя раньше, перед отправкой, все они были для
него "Kameraden" / Товарищи (нем.) /.
-- Also, meine Herren! / Итак, господа! (нем.)/ -- И
Сагнер принялся читать лекцию о том, что вчера вечером он
получил от полковника инструкцию касательно страницы сто
шестьдесят первой в "Die Sunden der Vater" Людвига Гангофера.
-- Also, meine Herren! -- продолжал он торжественно.--
Перед нами совершенно секретная информация, касающаяся новой
системы шифровки полевых депеш.
Кадет Биглер вытащил записную книжку и карандаш и голосом,
выражавшим необычайное усердие и заинтересованность, произнес:
"Я готов, господин капитан".
Все взглянули на этого глупца, усердие которого в школе
вольноопределяющихся граничило с идиотизмом. Он добровольно
пошел на войну и при первом удобном случае, когда начальник
школы вольноопределяющихся знакомился с семейным положением
своих учеников, объявил, что его предки писались в прошлом
"Бюглер фон Лейтгольд" и что на их гербе было изображено крыло
аиста с рыбьим хвостом.
С этого времени кадета прозвали "крыло аиста с рыбьим
хвостом". Биглера сразу невзлюбили и жестоко над ним
издевались, тем более что герб совсем не соответствовал
солидной фирме его отца, торговавшего заячьими и кроличьими
шкурками. Не помогало и то, что этот романтический энтузиаст
честно и усердно стремился поглотить всю военную науку,
отличался прилежанием и знал не только то, чему его учили. Чем
дальше, тем больше он забивал себе голову изучением трудов по
военному искусству и истории войн. Он всегда заводил разговор
на эти темы, пока его не обрывали и не ставили на свое место. В
кругу офицеров он считал себя равным высшим чинам.
-- Sie, Kadett! / Вы, кадет! (нем.)/ -- сказал капитан
Сагнер.-- Покуда я не разрешу вам говорить, извольте молчать.
Вас не спрашивают. Нечего сказать, умный солдат! Я сообщаю
совершенно секретную информацию, а вы записываете в записную
книжку. В случае ее потери вас ждет военно-полевой суд!
Помимо всего прочего, у кадета Биглера была скверная
привычка оправдываться: он старался убедить каждого, что у него
только благие намерения.
-- Осмелюсь доложить, господин капитан,-- ответил он,--
даже в случае потери записной книжки никто не сможет
расшифровать, что там написано. так как я стенографирую и мои
сокращения прочесть никто не сумеет. Я пользуюсь английской
системой стенографии.
Все посмотрели на него с презрением. Капитан Сагнер махнул
рукой и .продолжал свою лекцию:
-- Я уже упоминал о новом способе шифровки полевых
донесений. Вам, вероятно, казалось непонятным, почему полковник
рекомендует читать именно сто шестьдесят первую страницу романа
Людвига Гангофера "Грехи отцов". Это, господа, ключ к новой
шифровальной системе, введенной согласно новому распоряжению
штаба армейского корпуса, к которому мы прикомандированы. Как
вам известно, имеется много способов шифровки важных сообщений
в полевых условиях. Самый новый метод, которым мы пользуемся,--
это дополнительный цифровой метод. Тем самым отпадают врученный
вам на прошлой неделе штабом полка шифр и ключ к нему.
-- Система эрцгерцога Альбрехта, заимствованная из
Гронфельда,-- восемь тысяч девятьсот двадцать два Р,--
проворчал себе под нос дотошный кадет Биглер.
-- Новая система необычайно проста,-- разносился по вагону
голос капитана.-- Я лично получил от господина полковника
второй том и ключ. Если нам, например, должны будут передать
приказ: "Auf der Kote 228 Maschinengewehrfeuer linksrichten" /
На высоте 228 направить пулеметный огонь влево (нем.)/, то мы,
господа, получим следующую депешу: Sache -- mit -- uns -- das
-- wir -- aufsehen -- in-- die-- ver-sprachen -- die -- Martha
-- dich -- das -- angstlich -- dann -- wir -- Martha -- wir --
den -- wir -- Dank -- wohl -- Regiekollegium -- Ende -- wir --
versprachen -- wir -- gebessert -- versprachen -- wirklich --
denke -- Idee -- ganz -- herrscht -- Stimme -- letzten / Вещь
-- с -- нами -- это -- мы -- посмотреть -- в -- эта -- обещали
-- эта -- Марта -- себя -- это -- боязливо -- тогда -- мы --
Марта -- мы -- этого -- мы -- благодарность -- блаженно --
коллегия -- конец -- мы -- обещали -- мы -- улучшили -- обещали
-- действительно -- думаю -- идея -- совершенно -- господствует
-- голос -- последние (нем..)/.
Это исключительно просто, без всяких излишних комбинаций.
Из штаба по телефону в батальон, из батальона по телефону в
роту. Командир, получив эту шифрованную депешу, расшифрует ее
следующим способом: берем "Die Sunden der Vater", открываем
страницу сто шестьдесят первую и начинаем искать сверху на
противоположной странице сто шестидесятой слово "Sache".
Пожалуйста, господа! В первый раз "Sache" встречается на
странице сто шестидесятой по порядку фраз пятьдесят вторым
словом, тогда на противоположной сто шестьдесят первой странице
ищем пятьдесят вторую букву сверху. Заметьте себе, что это "а".
Следующее слово в депеше -- это "mit". На странице сто
шестидесятой это -- седьмое слово, соответствующее седьмой
букве на странице сто шестьдесят первой, букве "и". Потом идет
"uns", то есть, прошу следить за мной внимательно, восемьдесят
восьмое слово, соответствующее восемьдесят восьмой букве на
противоположной, сто шестьдесят первой странице. Это буква "f".
Мы расшифровали "auf". И так продолжаем, пока не расшифруем
приказа: "На высоте двести двадцать восемь направить пулеметный
огонь влево". Очень остроумно, господа, просто, и нет никакой
возможности расшифровать без ключа сто шестьдесят первой
страницы "Die Sunden der Vater" Людвига Гангофера.
Все молча посмотрели на злосчастные страницы и задумались.
На минуту воцарилась тишина, и вдруг кадет Биглер озабоченно
вскрикнул:
-- Herr Hauptmann, ich melde gehorsam... Jesus Maria! Es
stimmt nicht / Господин капитан, осмелюсь доложить... Иисус
Мария! Не получается! (нем.)/
И действительно, все было очень загадочно. Сколько господа
офицеры ни силились, сколько ни старались, никто, кроме
капитана Сагнера, не нашел на странице сто шестидесятой
названных слов, а на противоположной, сто шестьдесят первой
странице, которой начинался ключ, соответствующих этому ключу
букв.
-- Meine Herren! -- неловко замялся капитан Сагнер,
убедившись, что кадет Биглер прав.-- В чем дело? В моем "Die
Sunden der Vattr" Гангофера все это есть, а в вашем нет?
-- С вашего разрешения, капитан,-- отозвался опять кадет
Биглер, -- позволю себе обратить ваше внимание на то, что роман
Люднига Гангофера в двух томах. Соблаговолите убедиться: на
первой странице написано "Роман в двух томах". У нас первый
том, а у вас второй.-- развил свою мысль дотошный кадет.--
Поэтому ясно как день, что наши сто шестидесятая и сто
шестьдесят первая страницы не совпадают с вашими. У нас
совершенно иной текст. Первое слово депеши у вас должно бы
получиться "auf", а у нас выходит "Heu"!
Теперь все обнаружили, что Биглер не так уж глуп.
-- Я получил второй том в штабе бригады,-- сказал капитан
Сагнер. По-видимому, произошла ошибка. Полковник заказал для
вас первый том. Очевидно,-- продолжал он таким тоном, словно
для него все было ясно и просто еще задолго до начала лекции о
чрезвычайно удобном способе шифровки,-- в штабе бригады
перепутали. В полк не сообщили, что дело касается второго тома,
и вот результат.
Кадет Биглер обвел всех торжествующим взглядом. Подпоручик
Дуб шепнул поручику Лукашу, что "крыло аиста с рыбьим хвостом"
здорово утерло нос капитану Сагнеру.
-- Странный случай, господа,-- снова начал капитан Сагнер,
желая завязать разговор и рассеять удручающее молчание.-- В
канцелярии бригады сидят ограниченные люди.
-- Позволю себе подчеркнуть,-- перебил его неутомимый
кадет Биглер, которому снова захотелось похвастаться своим
умом,-- подобные вещи секретного, строго секретного характера
не должны были идти из дивизии через канцелярию бригады. Дела
армейского корпуса, являющиеся секретными, сугубо секретными,
должны передаваться сугубо секретным циркуляром только
командирам частей, дивизий и бригады. Мне известны системы
шифров, которыми пользовались во время войн за Сардинию и
Савойю, во время англо-французской осады Севастополя, во время
боксерского восстания в Китае и во время последней
русско-японской войны. Системы эти передавались...
-- Плевать нам на это, кадет Биглер,-- с выражением
презрения и неудовольствия прервал его капитан Сагнер.--
Несомненно одно: система, о которой шла речь и которую я вам
объяснил, является не только одной из лучших, но, можно
сказать, одной из самых непостигаемых. Все отделы контрразведки
вражеских штабов теперь могут заткнуться, они скорее лопнут,
чем разгадают наш шифр. Это нечто совершенно новое. Подобных
шифров еще никогда не бывало.
Дотошный кадет Биглер многозначительно кашлянул.
-- Позволю себе обратить ваше внимание, господин
капитан,-- сказал он,-- на книгу Керикгофа о военной шифровке.
Книгу эту каждый может заказать в издательстве Военного
научного словаря. Там подробно описывается, господин капитан,
метод, который вы нам только что объяснили. Изобретателем этого
метода является полковник Кирхнер, служивший при Наполеоне
Первом в саксонских войсках. Это, господин капитан, метод
Кирхнера, метод шифровки словами. Каждое слово депеши
расшифровывается на противоположной странице ключа. Метод был
усовершенствован поручиком Флейснером в его книге "Handbuch der
militarischen Kryptographie" /"Руководство по военной
тайнописи" (нем.)/, которую каждый может купить в издательстве
Военной академии в Винер-Нейштадте. Пожалуйста, господин
капитан.
Кадет Биглер полез в чемоданчик и вынул оттуда книжку, о
которой только что говорил.
-- Пожалуйста. Извольте удостовериться. Флейснер приводит
тот же самый пример. Тот же самый пример, который мы все сейчас
слышали.
Депеша: "Auf der Kote 228 Maschinengewehrfeuer
linksrichten".
Ключ: Ludwig Ganghofer "Die Sunden der Vater", zweiter
Band..
Извольте проследить дальше. Шифр "Sache-- rnit-- uns--
das-- wir -- aufsehen -- in -- die -- versprachen -- die --
Martha". Точно, слово в слово то самое, что мы слышали минуту
назад.
Возразить было нечего. Сопливое "крыло аиста с рыбьим
хвостом" было абсолютно право. В штабе армии один из генералов
облегчил себе работу: нашел книгу Флейснера о военных шифрах, и
дело с концом.
Пока все это выяснялось, поручик Лукаш старался побороть
необъяснимое душевное волнение. Он кусал себе губы, хотел
что-то возразить и, наконец, сказал, но совсем не то, что
намеревался сказать сначала.
-- Не следует все это воспринимать трагически,-- произнес
он в каком-то странном замешательстве.-- За время нашего
пребывания в лагере у Брука-на-Лейте сменилось несколько систем
шифровки депеш. Пока мы приедем на фронт, появятся новые
системы, но думаю, что там вовсе не останется времени на
разгадывание подобной тайнописи. Прежде чем кто-нибудь из нас
успеет расшифровать нужный пример, ни батальона, ни роты, ни
бригады не будет и в помине. Практического значения это не
имеет!
Капитан Сагнер нехотя согласился.
-- Практически,-- подтвердил он,-- по крайней мере, что
касается моего опыта на сербском фронте, ни у кого не хватало
времени на расшифровку. Это не значит, конечно, что шифры не
имеют значения во время продолжительного пребывания в окопах,
когда мы там засели и ждем. Что же касается частой смены
шифров, это тоже верно. Капитан Сагнер одну за другой сдавал
свои позиции. -- Главная причина того, что теперь при передаче
приказов из штаба на позиции все меньше и меньше пользуются
шифрами, заключается в том, что наши полевые телефоны
недостаточно совершенны и неясно передают, особенно во время
артиллерийской канонады, отдельные слоги. Вы абсолютно ничего
не слышите, и это вносит еще большую путаницу.
-- Замешательство -- самое скверное, что может быть на
фронте, господа,-- пророчески изрек он и опять умолк.-- Через
минуту,-- снова заговорил капитан, глядя в окно,-- мы будем в
Рабе. Meine Herren! Солдаты получат здесь по сто пятьдесят
граммов венгерской колбасы. Устроим получасовой отдых.-- Он
посмотрел на маршрут.-- В четыре двенадцать отправление. В три
пятьдесят восемь -- все по вагонам. Выходить из вагонов по
ротам: одиннадцатая и т. д. ...Zugsweise, Direktion
Verpflegsmagazin No 6 /Походной колонной, направление-- склад
No 6 (нем.)/. Контроль при выдаче ведет кадет Биглер.
Все посмотрели на кадета Биглера, словно предупреждая:
"Придется тебе, молокосос, выдержать здоровый бой".
Но старательный кадет достал из чемоданчика лист бумаги,
линейку, разлиновал бумагу, разграфил лист по маршевым ротам и
начал спрашивать офицеров о численном составе их рот; однако ни
один из командиров не знал этого толком,-- они могли дать
требуемые цифровые данные только приблизительно, пользуясь
какими-то загадочными пометками в своих записных книжках.
Капитан Сагнер с отчаяния принялся читать злополучную
книгу "Грехи отцов". Когда поезд остановился на станции Раб, он
захлопнул ее и заметил:
-- Этот Людвиг Гангофер неплохо пишет.
Поручик Лукаш первый выпрыгнул из штабного вагона и
направился к Швейку.
Швейк и его товарищи давно уже кончили играть в карты, а
денщик поручика Лукаша Балоун почувствовал такой голод, что
начал бунтовать против военного начальства и разорялся о том,
что ему прекрасно известно, как объедаются господа офицеры.
Теперь хуже, чем при крепостном праве. В старину на военной
службе было не так. Еще в войну шестьдесят шестого года
офицеры, как рассказывал ему дедушка, живший на содержании у
своих детей, делились с солдатами и курицей, и куском хлеба.
Причитаниям Балоуна не было конца, и Швейк счел нужным
похвалить военные порядки и нынешнюю войну.
-- Уж очень молодой у тебя дедушка,-- добродушно улыбаясь,
начал он, когда приехали в Раб.-- Твой дедушка помнит только
войну шестьдесят шестого года, а вот дедушка моего знакомого
Рановского служил в Италии еще при крепостном праве. Отслужил
он там двенадцать лет и вернулся домой капралом. Работы для
него не находилось. Так вот, этого дедушку нанял его же отец.
Как-то раз поехали они на барщину корчевать пни. Один пень, как
нам рассказывал тот дедушка, работавший у своего тятеньки, был
такой здоровенный, что его не могли с места сдвинуть. Ну, дед и
говорит: "Оставим эту сволочь здесь. На кой мучиться?" А
лесник, услышав это, стал орать и замахнулся на него палкой:
"Выкорчевать пень, и все тут". Капрал и сказал-то ему
всего-навсего: "Ты молокосос, я старый отставной солдат",-- а
уже через неделю получил повестку и опять должен был явиться
для отбывания воинской повинности в Италии. Пробыл он там еще
десять лет и написал домой, что, когда вернется, трахнет
лесника по голове топором. По счастью, лесник умер раньше своей
смертью.
В этот момент в дверях вагона появился поручик Лукаш.
-- Швейк, идите-ка сюда! -- сказал он.-- Бросьте ваши
глупые разглагольствования, лучше разъясните мне кое-что.
-- Слушаюсь, иду, господин обер-лейтенант.
Поручик Лукаш увел Швейка с собой. Взгляд, которым он
наградил его, не предвещал ничего хорошего.
Дело заключалось в том, что во время позорно провалившейся
лекции капитана Сагнера поручик Лукаш, сопоставив факты, нашел
единственно возможное решение загадки. Для этого, правда, не
пришлось прибегать к особо сложным умозаключениям, так как за
день до отъезда Швейк рапортовал Лукашу: "Господин
обер-лейтенант, в батальоне лежат какие-то книжки для господ
офицеров. Я принес их из полковой канцелярии".
Когда Лукаш и Швейк перешли через второй путь и
остановились у погашенного локомотива, который уже неделю
дожидался поезда с боевыми припасами, Лукаш без обиняков
спросил:
-- Швейк, что стало с этими книжками?
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, это очень
длинная история, а вы всегда изволите сердиться, когда я
рассказываю подробно. Помните, вы разорвали официальное
отношение касательно военного займа и хотели мне дать
подзатыльник, а я на это вам рассказал, что в одной книжке было
написано, как прежде, во время войны, люди платили с окна: за
каждое окно двадцать геллеров и с гуся столько же...
-- Этак, Швейк, мы с вами никогда не кончим,-- прервал
поручик. Он заранее решил вести допрос так, чтобы этот прохвост