Страница:
Кот зевает во всю пасть, демонстрируя забывчивым ряды белых и острых, как ножи, клыков. Между ними выгнулся изящный красный язычок. Зевок медленно превращается в ошеломительную улыбку от уха до уха. Но её уже нет, остаётся только лёгкая усмешка среди усатых в точечку щёк.
Кошачий ус слегка подрагивает. Что ему снится? Лапа, безвольно свисавшая вниз, вытягивается по струнке и разжимается, выставляя напоказ лезвия когтей. Затем, невероятным образом вывернувшись, зверь опрокидывается на другой бок, и вам остается «лицезреть» всего лишь его спину в пятнах и полосках. Укрытый одеялом собственного хвоста кот погружается в царство Дрёмы, мир снов, сказок и легенд, куда открыт путь только ему и ребёнку.
Богиня любви и красоты, предсказательница Фрейя проснулась ранним утром от неимоверного грохота. С тех пор, как Фрейр, её брат-близнец, остался заложником в Асгарде, а она вышла замуж за Одда, никто не смел тревожить асиню так рано.
«Не иначе Тор куда-то спешит! Кто ещё может будить жителей небесного города в столь неурочный час!» — подумала она. Но желая лично убедиться в правильности предположения, Фрейя вышла на балкон. Женщинам всегда не терпится первыми узнать новости, не важно, Богиня это или простолюдинка.
Действительно, как раз в этот момент мимо её дома, окутанный облаком межзвёздной пыли, мчал Аса-Тор на знаменитой колеснице, запряжённой двумя гигантскими длинношерстными козлами. Один из них был явно не в духе, зато второй его рогатый собрат выглядел бодрым и тянул повозку изо всех сил. Из-за подобного неравенства колесница всё время сворачивала влево, и Тору приходилось то и дело выправлять положение. Вероятно, вчера за ужином сотрапезники-асы ели Скрипящего Зубами, поэтому Скрежещущий казался более мрачным — вечером была его очередь. И хотя наутро съеденного вчера козла воскрешали, нельзя сказать, что животным весь этот процесс доставлял хоть какую-нибудь радость.
Завидев прекрасную Фрейю, Громовержец остановил колесницу. Козлы резко затормозили и встали, как вкопанные. Из-под колеса взвился колдовской сверкающий асгардский песок и кометой достиг балкона, где стояла разгневанная асиня.
«Негодный! Мало того, что ты разбудил меня, так ещё чуть не испачкал!» — услышал Тор. Впрочем, сегодня он был в отличном расположении духа и решил не вступать в перепалку.
«Не сердись на нас, светлоокая, ведь известно, любой обомлеет при взгляде на тебя и забудется несбыточной мечтой!» — выпалил Тор и даже сам удивился столь несвойственному для него красноречию.
Фрейя не долго размышляла над этим весьма сомнительным лестным оправданием, поскольку сразу после слов Громовика, как бы в подтверждение им, Скрежещущий Зубами сказал: «Ммэ-э-е!»
Сменив гнев на милость, Богиня рассмеялась: «Я вовсе не сержусь! Но куда собрался Одинсон, если не секрет!». Конечно, с её стороны это был вопрос учтивости, Фрейя с первого взгляда на бога догадалась, что Тор собрался на рыбалку. По обыкновению он ловил Мидгардского змея. Один раз Ермунганд сорвался и с тех пор обходил наживку рыбака из Асгарда стороной.
«Никто, даже моя жена Сив в Бильскирнире, не должна знать, куда я направляюсь, но тебе я, пожалуй, скажу в знак наших добрых отношений. Да и что утаится от Фрейи? Сив не сравниться с тобой красотой, слезы твои — чисто золото, голос — точно серебро… Но я этого не говорил…» — вдруг зашептал Тор, отчаянно оглядываясь, — «Знаешь какой слух у Мидгардского змея? Даже отец опутывает совещания асов особой тканью заклятий, чтобы никто не услышал, о чём говорят в светлом Асгарде». «Хочешь, Аса-Тор, я предскажу, как окончится сегодня твоя тихая охота?» — сказала Фрейя, усмехнувшись, поскольку знала о глухоте любых змей. Неуклюжий Тор опасался совсем не того дракона — просто Сив не отличалась покладистостью.
«Что ты, что ты! Зачем? Ведь никакого интереса не будет!» — возразил Тор, потом гикнул на своих козлов, и колесница устремилась к жилищу Хеймдалля — стражу Радужного моста.
«Смотри! Рыбу не распугай!» — крикнула она вслед, — «Хорошего клёва!»
«Клянусь Одином, я привезу тебе подарок из Мидгарда!»— услышала она в ответ.
Некоторое время спустя, миновав Бильрест, Тор сидел на берегу острова Буян, закинув снасти в воду, и предвкушал тот миг, когда услышит долгожданный звона колокольчика. Неожиданно воздух огласился душераздирающими звуками, доносившимися из лесной чащи. Как раз в этот момент Тору показалось, что была поклёвка, но эти проклятые крики всё заглушили. Тор был взбешен и уж было приготовился метнуть в лес неудержимый Мьёлльнир, как вдруг раздражавший бога писк сменился на тихую, нежную колыбельную песню. Неизвестный исполнитель выводил её так упоенно, что у Громовика стали слипаться веки, и он клюнул носом.
В этот самый миг леска дёрнулась, и колокольчик прорезал сомкнувшуюся было над асом дремоту. Бог вскочил и кинулся к снастям, но не успел он и шага ступить, как колокольчик смолк. Ну, хоть бы шелохнулся. Тор крепко выругался и принялся вытравливать донку — ловить Мидгардского дракона в таких невыносимых условиях не представлялось возможным. К тому же наживку кто-то успел сожрать, а это, надо вам сказать, была не маленькая корова, как обычно — в этот раз ас нацепил на крючок целого быка.
Из леса снова противно и громко запищали, застонали, завыли так что у аса заложило уши. Сын Одина засучил рукава и ринулся в чащу, ломая стволы вековых деревьев на пути — он совсем забыл про Пояс Силы.
Продирался он не долго, потому что, как и в прошлый раз, писк прекратился и начавшееся за ним пение убаюкало могучего бога. Тору захотелось, как в детстве (ведь у Богов оно тоже бывает), лечь на мягкий, ароматный, сухой лесной мох, поджать коленки и положить ладошки под щечку.
Из последних сил в неравной борьбе со сном ас прочитал заклинание, которое однажды ему поведал хитрый Локи. И чудо, ноги и руки налились прежней силой. Грудь распирало от переполнявшей Тора энергии, злости и обиды. Кто посмел усыпить сына самого Одина, грозного и непоколебимого аса. Ещё несколько шагов и…
…И Тор вышел на поляну. Посередине её возвышался древний, раскидистый дуб. На самой низкой ветке дерева сидел громадный, словно барс, пушистый кот тигровой масти. У корней, свернувшись клубком, прижавшись друг к другу, посапывали два очаровательных упитанных, размером с добрую рысь, голубых котёнка. Котяра сладкозвучно мурлыкал, именно это мяуканье Тор принял за медоточивое пение. Перед ним был кот Баюн.
— Твои отпрыски? — улыбнулся Тор, гнев его улетучился моментально. Всем известно, что Громовик отходчив, однако и вспыхивает легко, как собственная молния.
Кот согласно закивал, но самозабвенного пения не прекратил. В это же время на глазах у Тора зверь стал такого же голубого цвета, как и котята, его пушистый мех начал как бы втягиваться вовнутрь, и еще через минуту Баюн превратился в гладкошерстного мурлыку.
— Ты будешь по-человечески говорить? — рявкнул Тор.
— Пеняй на себя, Перун! Тебе же хуже будет, — ответило наглое животное, и песня смолкла.
— Из-за тебя, папаша-одиночка, у меня сорвался с крючка сам Ермунганд! Из-за тебя, бард несчастный, я чуть было не заснул в лесу…
— Так ведь не заснул же? — зевнул Баюн и показал при этом пугающий оскал.
— Не хватало ещё, чтобы Одинсон поддался на уловку дикой кошки.
— Необычной кошки, прошу заметить, — продолжал кот, разглядывая свои ужасающие когти-ножи.
Тут ас благоразумно затянул Пояс Силы и сразу почувствовал себя уверенней.
— Ящер-Змий Морской, как известно, необычайно длинный, и когда голова его у берегов края Иньского, а она сейчас там, уж я то знаю, то хвост как раз в море Варяжском, значит, и клевать он не мог — снова заговорил ученый кот.
— Мне известно это и без тебя — начал Тор, но от внезапного пронзительного и раскатистого «Мяу! Мяу!» его так и передёрнуло. Котята проснулись и требовали кушать.
— Спите мои маленькие! Спите родимые! — запел, замурлыкал Баюн, — Вот ведь, угораздило! Познакомился весной с одной кошкой и нагулял ей этих сосунков. А она, стерва, мне их подкинула и удрала. Теперь маюсь… Вчера Гагана покушалась… Во, видал? — кот с мрачным видом показал Тору длинное блестящее медное перо, — Трофей!
Неожиданно кот фыркнул и выдал вопрос, который, как видно, занимал его с самого начала разговора:
— Слушай-ка, Аса-Тор, а не устроишь ли ты судьбу моих малюток?
Громовержец покосился на пищащее потомство и ответил:
— Может, и устрою.
Тор вспомнил, как рано утром гордячка Фрейя накричала на него. «Будет ей подарочек!» — злорадно ухмыльнулся он, совершенно справедливо полагая, что Богине выпадет провести не одну бессонную ночку. Видно, путешествия в компании ехидного Локи даже Тора кое-чему научили.
Уже спокойный за судьбу котят Баюн окрасил мех в иссиня чёрный цвет и моментально оброс гривой пушистых и густых волос:
— Только прошу, без глупостей. Это не уличные коты, а мои дети. И пусть ты — Сварожич, пусть ты — Одинсон, но если с ними случится нехорошее…
— Ах, мохнатый невежа! Да как ты смеешь! Даже инистые великаны дрожат при одном моем имени… — ас уже приноровился было схватить мерзавца за шкирку, да не тут-то было.
Ударился кот о землю, обернулся птицей вещей, сладкоголосой и исчез в синем небе.
Тор аж топнул с досады, но делать было нечего. Он подхватил двух ревущих котят и зашагал к берегу, где Скрипящий и Скрежещущий в нетерпении били копытами.
… Викинги почитали асиню Фрейю, Богиню любви и плодородия. Бонды молили её о дожде для полей и счастливом разрешении от бремени для жён, и до сих пор в Скандинавии выносят на вспаханные поля кувшины с молоком. Ведь согласно легенде, Фрейя летит по небу на колеснице, запряжённой двумя гигантскими кошками. Вероятно, маленькая месть Тора не состоялась.
Крестьяне верят, что если умаслить любимцев Богини, она защитит урожай от ливней и гроз.
Шлепая тапочками и скрипя половицами, Всеслав выбрался в корридор к массивной тумбе у стены с драными исписанными обоями.
— Алло! Я слушаю. Доброе утро!
— Здравствуйте! Это Всеслав?
— Да, я. А кто говорит?
— Меня на днях просил перезвонить вам Игорь, Игорь Власов.
— Да. Я слушаю! — ответил Всеслав, разматывая длинный телефонный провод из прихожей в свою комнату.
— Он отдавал Вам на хранение дискету с главами своей книги, — говорил незнакомый голос.
— Гм… Он мне столько всего давал, что всего и не упомнишь.
— Меня зовут Петр Иванович. Я представляю одно крупное российско-германское издательство. Мы хотели бы ознакомиться с книгой Игоря…
— А я-то тут при чем? Если Игорь что-то и написал, пусть сам с вами и договаривается.
— Как? Вы ничего не знаете?
— Нет. А что такое? — Всеслав удобно расположился на кровати, попутно продолжая прерванный завтрак.
— Видите ли. Игорь, к сожалению, уже ничего не сможет опубликовать сам. Он погиб. Террористы…
— Минуту… Одну минуту… — отложив трубку, Всеслав вскочил, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь укротить бурю чувств и мыслей.
В дверь позвонили. Соседка пошла было открывать, но он тут же сообразил в чем дело и крикнул хозяйке, что это к нему.
— Ну, так встречай гостей! А то у меня ребенок спит. Ишь, как трезвонят?
— Уже иду! — ответил он, замыкая изнутри дверь своей комнаты на два оборота.
Дискета Игоря, никак не помеченная, ничем не отличалась от своих близнецов-сестричек, заполнявших ящик его письменного стола, куда он ее неосторожно положил.
— Уничтожить все. Бедный Игорь! Твоя правда — Братство не любит шутить.
Хлопнуло оконное стекло и пошло паутиной трещин вокруг дырки, величиной с кулак. В комнату что-то влетело, повалил густой синеватый удушливый дым.
Подхватив стул, Всеслав выбил окно, с улицы хлынул живительный холодный воздух. Он начал судорожно ловить его ртом, как рыба, вытащенная из родной стихии. Но клубы ядовитого серого спрута уже заполонили все вокруг и сдавили человека щупальцами удушья. Закружилась голова.
— Что там у вас горит? — услышал он чей-то незнакомый голос в прихожей.
— Вот, стерва! Все-таки открыла! — подумал Всеслав, задерживая дыхание и лихорадочно ломая непрочную пластмассу гибких дисков.
— Всеслав! Откройте! Это Инегельд. Вы меня, наверное, не знаете. Игорь просил уничтожить его записи!
— Если вы из Братства, проваливайте, пока целы.
Эта фраза опять заставила его глотнуть серую отраву. Легкие моментально свело. Пальцы не слушались.
— Через минуту они будут здесь… — услышал Всеслав, оседая на пол.
Истошно вскрикнула соседка. Заплакал младенец за стеной.
Взор затуманился, но Всеслав успел ухватить кусок расплывшейся действительности. Внезапно распахнулась дверь, точно от сильного сквозняка, и дым, подхваченный сквозняком, ринулся в квартиру. В проеме показался широкоплечий высокий человек с шарфом, намотанным на лицо. Его рука сжимала увесистую прямую палку, в которой Всеслав, оставайся он в сознании, признал бы ореховый посох Игоря.
— Хватай ребенка и поднимайся наверх. Стучись в двери. И не реви, не реви! — приказал Инегельд соседке. Та послушно побежала к себе, где надрывался маленький сын.
Отставив посох, Инегельд выволок Всеслава из комнаты, но затем вновь вернулся туда, приметив рассыпанные по полу дискеты. Проведя над ними рукой, скальд безошибочно выбрал одну и засунул ее в карман плаща.
— Ах, ты! — встретил его, шатаясь, Всеслав в коридоре, понимая, однако, что он слишком наглотался этой отравы, чтобы удержать вора.
— Падай! — крикнул Инегельд, в ту же секунду выставив вперед по направлению к Всеславу раскрытую ладонь.
Вопреки ожиданиям из нее ровным счетом ничего не вылетело, ни огненного шара, ни молнии. И все-таки незримая, тайная сила отбросила возникшего на лестнице незнакомца с пистолетом назад, к стене. Он сильно ударился затылком и осел на каменный пол.
Ничего не понимая, Всеслав вдруг увидел, как посох сам собой прыгнул в руку к нечаянному спасителю. А затем дерево вспыхнуло ослепительным белым пламенем и обратилось в клинок, равного которому нет на этом Свете. Колдовская сталь грозно мерцала.
Перешагнув через обугленный труп бандита, Инегельд выглянул на лестницу.
— Спасибо! — прохрипел Всеслав.
Автоматная очередь ободрала стену и косяк, за который отпрянул скальд долей секунды раньше. Одна из пуль звякнула о меч. Тут же на лестничной площадке раздался крик и звук скатывающегося по ступеням мертвого тела.
— Не за что.
— Так, значит, про меч — это все правда? И про Аркону — тоже правда?
— Да.
— Но Игорь никогда мне такого не показывал. Я, конечно, знал, что посох не отбрасывает тени…
— Он и не мог ничего показать. Молод он еще, показывать что-то. И священное оружие не про него было здесь оставлено.
— Вы оттуда?
— Да. Мы с ним — последние. Теперь, проберитесь в комнату и позвоните в милицию. Скажите — грабители.
— Игорь мертв?
— К тому же, ваш собеседник еще на проводе и прекрасно слышит, что здесь происходит, — оборвал его Инегельд, не ответив ни «да» ни «нет».
Трубка валялась на покрывале. Всеслав осторожно поднял ее и приложил к уху. На том конце молчали, но он интуитивно ощутил в телефонной пустоте чужое дыхание.
— Слушай меня внимательно, гадина! Дискеты вам не получить. Твои люди мертвы. А с тобой мы еще встретимся!
— Буду ждать с нетерпением! До скорой встречи! — ответила трубка и запищала короткими нервными гудками. Затем и они прекратились.
— Уходим!? — спросил Всеслав, вернувшись в прихожую и поглядывая на выход.
Посреди лестницы вверх лицом лежал труп хорошо одетого мужчины. Из размозженного затылка вытекали мозги. Всеслава чуть не вывернуло, но он был готов все равно последовать за скальдом, если бы тот объяснил куда. Однако теперь Инегельд почему-то медлил.
— Не двигаться! Лицом к стене! — крикнули снизу и по ступеням загромыхали тяжелые ботинки блюстителей закона.
— Назад! Давай назад! — Инегельд втолкнул его в квартиру.
— Но это же милиция?!
— Вилами на воде писано! Какая это милиция!? Это стражи мирового порядка. Охотники за чужими идеями. Запирайся, и не высовывайся! — приказал проводник, не вызывающим возражений голосом. — Человек десять — никак не меньше. И, похоже, у нас с ними много спорных вопросов, — добавил он, оставшись в одиночестве.
Щелкнув замком, Всеслав не поверил своим глазам — в руках он сжимал Игорев посох. А Инегельд остался безоружным. Выругавшись, Всеслав попытался выйти наружу, но не тут то было. Дверь не поддавалась, словно заговоренная. Тогда он прильнул к глазку и замер в ожидании чего-то страшного.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. МСТИТЕЛЬ
Кошачий ус слегка подрагивает. Что ему снится? Лапа, безвольно свисавшая вниз, вытягивается по струнке и разжимается, выставляя напоказ лезвия когтей. Затем, невероятным образом вывернувшись, зверь опрокидывается на другой бок, и вам остается «лицезреть» всего лишь его спину в пятнах и полосках. Укрытый одеялом собственного хвоста кот погружается в царство Дрёмы, мир снов, сказок и легенд, куда открыт путь только ему и ребёнку.
Богиня любви и красоты, предсказательница Фрейя проснулась ранним утром от неимоверного грохота. С тех пор, как Фрейр, её брат-близнец, остался заложником в Асгарде, а она вышла замуж за Одда, никто не смел тревожить асиню так рано.
«Не иначе Тор куда-то спешит! Кто ещё может будить жителей небесного города в столь неурочный час!» — подумала она. Но желая лично убедиться в правильности предположения, Фрейя вышла на балкон. Женщинам всегда не терпится первыми узнать новости, не важно, Богиня это или простолюдинка.
Действительно, как раз в этот момент мимо её дома, окутанный облаком межзвёздной пыли, мчал Аса-Тор на знаменитой колеснице, запряжённой двумя гигантскими длинношерстными козлами. Один из них был явно не в духе, зато второй его рогатый собрат выглядел бодрым и тянул повозку изо всех сил. Из-за подобного неравенства колесница всё время сворачивала влево, и Тору приходилось то и дело выправлять положение. Вероятно, вчера за ужином сотрапезники-асы ели Скрипящего Зубами, поэтому Скрежещущий казался более мрачным — вечером была его очередь. И хотя наутро съеденного вчера козла воскрешали, нельзя сказать, что животным весь этот процесс доставлял хоть какую-нибудь радость.
Завидев прекрасную Фрейю, Громовержец остановил колесницу. Козлы резко затормозили и встали, как вкопанные. Из-под колеса взвился колдовской сверкающий асгардский песок и кометой достиг балкона, где стояла разгневанная асиня.
«Негодный! Мало того, что ты разбудил меня, так ещё чуть не испачкал!» — услышал Тор. Впрочем, сегодня он был в отличном расположении духа и решил не вступать в перепалку.
«Не сердись на нас, светлоокая, ведь известно, любой обомлеет при взгляде на тебя и забудется несбыточной мечтой!» — выпалил Тор и даже сам удивился столь несвойственному для него красноречию.
Фрейя не долго размышляла над этим весьма сомнительным лестным оправданием, поскольку сразу после слов Громовика, как бы в подтверждение им, Скрежещущий Зубами сказал: «Ммэ-э-е!»
Сменив гнев на милость, Богиня рассмеялась: «Я вовсе не сержусь! Но куда собрался Одинсон, если не секрет!». Конечно, с её стороны это был вопрос учтивости, Фрейя с первого взгляда на бога догадалась, что Тор собрался на рыбалку. По обыкновению он ловил Мидгардского змея. Один раз Ермунганд сорвался и с тех пор обходил наживку рыбака из Асгарда стороной.
«Никто, даже моя жена Сив в Бильскирнире, не должна знать, куда я направляюсь, но тебе я, пожалуй, скажу в знак наших добрых отношений. Да и что утаится от Фрейи? Сив не сравниться с тобой красотой, слезы твои — чисто золото, голос — точно серебро… Но я этого не говорил…» — вдруг зашептал Тор, отчаянно оглядываясь, — «Знаешь какой слух у Мидгардского змея? Даже отец опутывает совещания асов особой тканью заклятий, чтобы никто не услышал, о чём говорят в светлом Асгарде». «Хочешь, Аса-Тор, я предскажу, как окончится сегодня твоя тихая охота?» — сказала Фрейя, усмехнувшись, поскольку знала о глухоте любых змей. Неуклюжий Тор опасался совсем не того дракона — просто Сив не отличалась покладистостью.
«Что ты, что ты! Зачем? Ведь никакого интереса не будет!» — возразил Тор, потом гикнул на своих козлов, и колесница устремилась к жилищу Хеймдалля — стражу Радужного моста.
«Смотри! Рыбу не распугай!» — крикнула она вслед, — «Хорошего клёва!»
«Клянусь Одином, я привезу тебе подарок из Мидгарда!»— услышала она в ответ.
Некоторое время спустя, миновав Бильрест, Тор сидел на берегу острова Буян, закинув снасти в воду, и предвкушал тот миг, когда услышит долгожданный звона колокольчика. Неожиданно воздух огласился душераздирающими звуками, доносившимися из лесной чащи. Как раз в этот момент Тору показалось, что была поклёвка, но эти проклятые крики всё заглушили. Тор был взбешен и уж было приготовился метнуть в лес неудержимый Мьёлльнир, как вдруг раздражавший бога писк сменился на тихую, нежную колыбельную песню. Неизвестный исполнитель выводил её так упоенно, что у Громовика стали слипаться веки, и он клюнул носом.
В этот самый миг леска дёрнулась, и колокольчик прорезал сомкнувшуюся было над асом дремоту. Бог вскочил и кинулся к снастям, но не успел он и шага ступить, как колокольчик смолк. Ну, хоть бы шелохнулся. Тор крепко выругался и принялся вытравливать донку — ловить Мидгардского дракона в таких невыносимых условиях не представлялось возможным. К тому же наживку кто-то успел сожрать, а это, надо вам сказать, была не маленькая корова, как обычно — в этот раз ас нацепил на крючок целого быка.
Из леса снова противно и громко запищали, застонали, завыли так что у аса заложило уши. Сын Одина засучил рукава и ринулся в чащу, ломая стволы вековых деревьев на пути — он совсем забыл про Пояс Силы.
Продирался он не долго, потому что, как и в прошлый раз, писк прекратился и начавшееся за ним пение убаюкало могучего бога. Тору захотелось, как в детстве (ведь у Богов оно тоже бывает), лечь на мягкий, ароматный, сухой лесной мох, поджать коленки и положить ладошки под щечку.
Из последних сил в неравной борьбе со сном ас прочитал заклинание, которое однажды ему поведал хитрый Локи. И чудо, ноги и руки налились прежней силой. Грудь распирало от переполнявшей Тора энергии, злости и обиды. Кто посмел усыпить сына самого Одина, грозного и непоколебимого аса. Ещё несколько шагов и…
…И Тор вышел на поляну. Посередине её возвышался древний, раскидистый дуб. На самой низкой ветке дерева сидел громадный, словно барс, пушистый кот тигровой масти. У корней, свернувшись клубком, прижавшись друг к другу, посапывали два очаровательных упитанных, размером с добрую рысь, голубых котёнка. Котяра сладкозвучно мурлыкал, именно это мяуканье Тор принял за медоточивое пение. Перед ним был кот Баюн.
— Твои отпрыски? — улыбнулся Тор, гнев его улетучился моментально. Всем известно, что Громовик отходчив, однако и вспыхивает легко, как собственная молния.
Кот согласно закивал, но самозабвенного пения не прекратил. В это же время на глазах у Тора зверь стал такого же голубого цвета, как и котята, его пушистый мех начал как бы втягиваться вовнутрь, и еще через минуту Баюн превратился в гладкошерстного мурлыку.
— Ты будешь по-человечески говорить? — рявкнул Тор.
— Пеняй на себя, Перун! Тебе же хуже будет, — ответило наглое животное, и песня смолкла.
— Из-за тебя, папаша-одиночка, у меня сорвался с крючка сам Ермунганд! Из-за тебя, бард несчастный, я чуть было не заснул в лесу…
— Так ведь не заснул же? — зевнул Баюн и показал при этом пугающий оскал.
— Не хватало ещё, чтобы Одинсон поддался на уловку дикой кошки.
— Необычной кошки, прошу заметить, — продолжал кот, разглядывая свои ужасающие когти-ножи.
Тут ас благоразумно затянул Пояс Силы и сразу почувствовал себя уверенней.
— Ящер-Змий Морской, как известно, необычайно длинный, и когда голова его у берегов края Иньского, а она сейчас там, уж я то знаю, то хвост как раз в море Варяжском, значит, и клевать он не мог — снова заговорил ученый кот.
— Мне известно это и без тебя — начал Тор, но от внезапного пронзительного и раскатистого «Мяу! Мяу!» его так и передёрнуло. Котята проснулись и требовали кушать.
— Спите мои маленькие! Спите родимые! — запел, замурлыкал Баюн, — Вот ведь, угораздило! Познакомился весной с одной кошкой и нагулял ей этих сосунков. А она, стерва, мне их подкинула и удрала. Теперь маюсь… Вчера Гагана покушалась… Во, видал? — кот с мрачным видом показал Тору длинное блестящее медное перо, — Трофей!
Неожиданно кот фыркнул и выдал вопрос, который, как видно, занимал его с самого начала разговора:
— Слушай-ка, Аса-Тор, а не устроишь ли ты судьбу моих малюток?
Громовержец покосился на пищащее потомство и ответил:
— Может, и устрою.
Тор вспомнил, как рано утром гордячка Фрейя накричала на него. «Будет ей подарочек!» — злорадно ухмыльнулся он, совершенно справедливо полагая, что Богине выпадет провести не одну бессонную ночку. Видно, путешествия в компании ехидного Локи даже Тора кое-чему научили.
Уже спокойный за судьбу котят Баюн окрасил мех в иссиня чёрный цвет и моментально оброс гривой пушистых и густых волос:
— Только прошу, без глупостей. Это не уличные коты, а мои дети. И пусть ты — Сварожич, пусть ты — Одинсон, но если с ними случится нехорошее…
— Ах, мохнатый невежа! Да как ты смеешь! Даже инистые великаны дрожат при одном моем имени… — ас уже приноровился было схватить мерзавца за шкирку, да не тут-то было.
Ударился кот о землю, обернулся птицей вещей, сладкоголосой и исчез в синем небе.
Тор аж топнул с досады, но делать было нечего. Он подхватил двух ревущих котят и зашагал к берегу, где Скрипящий и Скрежещущий в нетерпении били копытами.
… Викинги почитали асиню Фрейю, Богиню любви и плодородия. Бонды молили её о дожде для полей и счастливом разрешении от бремени для жён, и до сих пор в Скандинавии выносят на вспаханные поля кувшины с молоком. Ведь согласно легенде, Фрейя летит по небу на колеснице, запряжённой двумя гигантскими кошками. Вероятно, маленькая месть Тора не состоялась.
Крестьяне верят, что если умаслить любимцев Богини, она защитит урожай от ливней и гроз.
* * *
Ему понравилось. Всеслав кинул дискету в ящик стола — разыгрался зверский аппетит, и мелькнула мысль подкрепиться чем-то более существенным. Но помешал телефон. Соседка кликнула постояльца: «Всеслав! Это вас!» Он нехотя покинул письменный стол, где громоздилась старенькая 486-ая, рядом с которой стояла кружка окончательно остывшего чая с бутербродом поверх нее.Шлепая тапочками и скрипя половицами, Всеслав выбрался в корридор к массивной тумбе у стены с драными исписанными обоями.
— Алло! Я слушаю. Доброе утро!
— Здравствуйте! Это Всеслав?
— Да, я. А кто говорит?
— Меня на днях просил перезвонить вам Игорь, Игорь Власов.
— Да. Я слушаю! — ответил Всеслав, разматывая длинный телефонный провод из прихожей в свою комнату.
— Он отдавал Вам на хранение дискету с главами своей книги, — говорил незнакомый голос.
— Гм… Он мне столько всего давал, что всего и не упомнишь.
— Меня зовут Петр Иванович. Я представляю одно крупное российско-германское издательство. Мы хотели бы ознакомиться с книгой Игоря…
— А я-то тут при чем? Если Игорь что-то и написал, пусть сам с вами и договаривается.
— Как? Вы ничего не знаете?
— Нет. А что такое? — Всеслав удобно расположился на кровати, попутно продолжая прерванный завтрак.
— Видите ли. Игорь, к сожалению, уже ничего не сможет опубликовать сам. Он погиб. Террористы…
— Минуту… Одну минуту… — отложив трубку, Всеслав вскочил, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь укротить бурю чувств и мыслей.
В дверь позвонили. Соседка пошла было открывать, но он тут же сообразил в чем дело и крикнул хозяйке, что это к нему.
— Ну, так встречай гостей! А то у меня ребенок спит. Ишь, как трезвонят?
— Уже иду! — ответил он, замыкая изнутри дверь своей комнаты на два оборота.
Дискета Игоря, никак не помеченная, ничем не отличалась от своих близнецов-сестричек, заполнявших ящик его письменного стола, куда он ее неосторожно положил.
— Уничтожить все. Бедный Игорь! Твоя правда — Братство не любит шутить.
Хлопнуло оконное стекло и пошло паутиной трещин вокруг дырки, величиной с кулак. В комнату что-то влетело, повалил густой синеватый удушливый дым.
Подхватив стул, Всеслав выбил окно, с улицы хлынул живительный холодный воздух. Он начал судорожно ловить его ртом, как рыба, вытащенная из родной стихии. Но клубы ядовитого серого спрута уже заполонили все вокруг и сдавили человека щупальцами удушья. Закружилась голова.
— Что там у вас горит? — услышал он чей-то незнакомый голос в прихожей.
— Вот, стерва! Все-таки открыла! — подумал Всеслав, задерживая дыхание и лихорадочно ломая непрочную пластмассу гибких дисков.
— Всеслав! Откройте! Это Инегельд. Вы меня, наверное, не знаете. Игорь просил уничтожить его записи!
— Если вы из Братства, проваливайте, пока целы.
Эта фраза опять заставила его глотнуть серую отраву. Легкие моментально свело. Пальцы не слушались.
— Через минуту они будут здесь… — услышал Всеслав, оседая на пол.
Истошно вскрикнула соседка. Заплакал младенец за стеной.
Взор затуманился, но Всеслав успел ухватить кусок расплывшейся действительности. Внезапно распахнулась дверь, точно от сильного сквозняка, и дым, подхваченный сквозняком, ринулся в квартиру. В проеме показался широкоплечий высокий человек с шарфом, намотанным на лицо. Его рука сжимала увесистую прямую палку, в которой Всеслав, оставайся он в сознании, признал бы ореховый посох Игоря.
— Хватай ребенка и поднимайся наверх. Стучись в двери. И не реви, не реви! — приказал Инегельд соседке. Та послушно побежала к себе, где надрывался маленький сын.
Отставив посох, Инегельд выволок Всеслава из комнаты, но затем вновь вернулся туда, приметив рассыпанные по полу дискеты. Проведя над ними рукой, скальд безошибочно выбрал одну и засунул ее в карман плаща.
— Ах, ты! — встретил его, шатаясь, Всеслав в коридоре, понимая, однако, что он слишком наглотался этой отравы, чтобы удержать вора.
— Падай! — крикнул Инегельд, в ту же секунду выставив вперед по направлению к Всеславу раскрытую ладонь.
Вопреки ожиданиям из нее ровным счетом ничего не вылетело, ни огненного шара, ни молнии. И все-таки незримая, тайная сила отбросила возникшего на лестнице незнакомца с пистолетом назад, к стене. Он сильно ударился затылком и осел на каменный пол.
Ничего не понимая, Всеслав вдруг увидел, как посох сам собой прыгнул в руку к нечаянному спасителю. А затем дерево вспыхнуло ослепительным белым пламенем и обратилось в клинок, равного которому нет на этом Свете. Колдовская сталь грозно мерцала.
Перешагнув через обугленный труп бандита, Инегельд выглянул на лестницу.
— Спасибо! — прохрипел Всеслав.
Автоматная очередь ободрала стену и косяк, за который отпрянул скальд долей секунды раньше. Одна из пуль звякнула о меч. Тут же на лестничной площадке раздался крик и звук скатывающегося по ступеням мертвого тела.
— Не за что.
— Так, значит, про меч — это все правда? И про Аркону — тоже правда?
— Да.
— Но Игорь никогда мне такого не показывал. Я, конечно, знал, что посох не отбрасывает тени…
— Он и не мог ничего показать. Молод он еще, показывать что-то. И священное оружие не про него было здесь оставлено.
— Вы оттуда?
— Да. Мы с ним — последние. Теперь, проберитесь в комнату и позвоните в милицию. Скажите — грабители.
— Игорь мертв?
— К тому же, ваш собеседник еще на проводе и прекрасно слышит, что здесь происходит, — оборвал его Инегельд, не ответив ни «да» ни «нет».
Трубка валялась на покрывале. Всеслав осторожно поднял ее и приложил к уху. На том конце молчали, но он интуитивно ощутил в телефонной пустоте чужое дыхание.
— Слушай меня внимательно, гадина! Дискеты вам не получить. Твои люди мертвы. А с тобой мы еще встретимся!
— Буду ждать с нетерпением! До скорой встречи! — ответила трубка и запищала короткими нервными гудками. Затем и они прекратились.
— Уходим!? — спросил Всеслав, вернувшись в прихожую и поглядывая на выход.
Посреди лестницы вверх лицом лежал труп хорошо одетого мужчины. Из размозженного затылка вытекали мозги. Всеслава чуть не вывернуло, но он был готов все равно последовать за скальдом, если бы тот объяснил куда. Однако теперь Инегельд почему-то медлил.
— Не двигаться! Лицом к стене! — крикнули снизу и по ступеням загромыхали тяжелые ботинки блюстителей закона.
— Назад! Давай назад! — Инегельд втолкнул его в квартиру.
— Но это же милиция?!
— Вилами на воде писано! Какая это милиция!? Это стражи мирового порядка. Охотники за чужими идеями. Запирайся, и не высовывайся! — приказал проводник, не вызывающим возражений голосом. — Человек десять — никак не меньше. И, похоже, у нас с ними много спорных вопросов, — добавил он, оставшись в одиночестве.
Щелкнув замком, Всеслав не поверил своим глазам — в руках он сжимал Игорев посох. А Инегельд остался безоружным. Выругавшись, Всеслав попытался выйти наружу, но не тут то было. Дверь не поддавалась, словно заговоренная. Тогда он прильнул к глазку и замер в ожидании чего-то страшного.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. МСТИТЕЛЬ
Миновав вечнозеленый бор, рыцарь и его проводник выехали к морю. Над побережьем господствовал холм с высоким каменным донжоном. Вокруг тянулась свежая деревянная стена, укрепленная угловыми башнями, перед которой был вырыт глубокий ров, наполненный водой. Эти башни также имели каменное основание с характерным талусом. Картину дополнял деревянный разборный мост, впрочем, достаточной ширины, чтобы на нем свободно разминулись две телеги. Холм плавно спускался к плещущему Холодному морю, где располагалась пристань и торжище.
— Вот он, Старград!
— Чего? — не понял Роджер
— Альденбург! Приехали! — поправился Святобор.
Стражники уж было замкнули врата, когда на мосту показался франк и его оруженосец. А кто еще в такую пору мог сопровождать рыцаря? Святобор, понятно, не стал никого разубеждать.
На третьем скакуне поперек седла лежал труп. И ругу пришлось бегло описать схватку с грабителями. Роджер между тем уплатил пошлину за обоих. Затем вызвали старшего. И франк снова раскошелился, чем подкрепил свое требование похоронить убитого на освященной земле. Несомненно, это вызвало большое уважение к странствующему рыцарю.
Роджер еще раз пригласил «свея» на службу, но тот снова вежливо отклонил просьбу. Свое недовольство франк выразил тем, что он забыл про обещаный своему спутнику ужин. Святобор же был слишком умен, чтобы лишний раз напоминать об этом.
На городской площади они расстались — рыцарь рассчитывал переночевать у святых отцов, а руг отправился к знакомому по предыдущим скитаниям еврею. Когда-то он спас от пиратов сына ростовщика, и с тех пор не раз находил ночлег у того в лавке.
— Если благородный сэр соизволит меня выслушать…
— Говори, свей.
— Не сочтите это богохульством! Ищите того Чернокнижника среди святых братьев. Сдается мне, ваш враг скрывается там, где его никто не стал бы искать, веря в непогрешимость матери-церкви. Я помню одного колдуна, который прислуживал епископу Абсалону. И если вдруг что этой ночью разузнаю — непременно сообщу вам.
— Да хранит тебя Господь! Я отдал бы половину состояния, лишь бы увидеть Жозефа Флорентийца на костре.
— Да сопутствует вам удача, сир Роже! — потрафил руг, прощаясь с рыцарем.
— У меня есть дело к твоему мужу. И если ты поторопишься его разбудить, то я в долгу не останусь.
Ривка посмотрела ему за спину, но не обнаружив там никого, нехотя пропустила гостя в дом.
Шаркающей походкой из комнат вышел хозяин лавки, а с ним Янкель, вооруженный длинным кинжалом, здоровенный детина, служивший при Назаре кем-то вроде телохранителя.
— Мир этому дому. Я смотрю, ты не рад мне, старик?
— Признаться, господин, уж и не чаял застать вас в живых. Ходили слухи, что из Арконы не спасся ни один человек. Да славится праотец Авраам! — ответил ростовщик, знаком отсылая Янкеля.
— Вранье. Как видишь, я снова здесь. Мое золото цело?
— Богу известно, как бедны дети его, но оно в полной сохраности. Я долго не имел от вас известий, правда, опыт говорит, что у золота всегда найдется хозяин. А вы, несомненно, приехали по случаю завтрашнего праздника. Я должен был догадаться.
— А в чем дело?
— Он ничего не знает. Слышишь, Ривка? Наш гость приехал в пасть ко льву, а думает, это веселая прогулка. Не мне, старому еврею, что-то советовать, но вы бы поостереглись. Завтра на центральной площади сожгут языческие идолы с самого вашего острова. Уже привезен какой-то семиглавый истукан и еще деревянный ругенский кумир с этими, ну, как их там… В руке… Играть… Потом, какая-то медь… Не согласится ли господин разделить со мной скромный ужин?
— Это было бы очень кстати. Я не ел сто лет. А нельзя ли выкупить сию медь, почтенный Назар?
— Известно, что филистимляне алчны, но они не так глупы. Мороз по коже, что может случиться, если епископ прознает…
— Любому оружейнику нужен лом, и бояться тут нечего. Я дам по пять золотых за каждую статуэтку.
— Говорят, эти изображения уже сильно испорчены пламенем и варварским письмом, — вздохнул ростовщик.
— Семь золотых.
— Да будут им надписи эти, как Валтасару огненные знаки. Штуку — за десять золотых. Я и так останусь в накладе. Подумайте сами, мне надо сторговаться со стражей, затем с тем же кузнецом, чтобы говорил всем, как переплавил варварские лики.
— Ты получишь деньги.
— Я чувствовал себя уверенней, когда бы имел задаток.
— Нет! Сначала ты выкупишь наших кумиров — потом я рассчитаюсь с тобой. Мы добрые знакомые Назар и не привыкли обманывать друг-друга…
— Ах, мне бы ваши заботы! Я был бы самым счастливым евреем на Свете.
— Но если все-таки ты вздумаешь меня надуть…!
— Хвала Авраамову богу, я еще не выжил из ума, господин. Если ваша медь продается — завтра же она будет у вас. Но ведь мой добрый господин тоже недолговечен, и лишь прародители могут знать, что случится с ним завта.
— Вот-вот. И не забудь, что я меняю медь на золото, которое столь любимо твоим племенем.
— Какой бедняк не радуется звону монет? Но вас я не предал бы и за копи царя Соломона.
Руг рассмеялся и хлопнул ростовщика по плечу, да так, что тот едва не упал.
Принесли зелень — слабое утешение для изголодавшегося мужчины, но сейчас Святобора заботило совсем другое.
— И еще одно, Назар. Я ищу одного человека. След привел меня в Старгород. Нутром чувствую — он здесь.
— Отведайте вина. Только вчера мне привезли несколько бочек из Бордо.
— Пей и ты…
Назар хотел было возразить, но потом улыбнулся и пригубил.
— Если бы господин обрисовал мне того человека?
— Он чернокнижник. Единственная в своем роде тварь — доверенное лицо некоего датского епископа — Абсалона. Я так подозреваю, что он к тому же знается с храмовниками, но имел неосторожность отравить одного из них много лет назад в Палестине.
— Может быть, господин сообщит мне имя своего врага?
— Чаще называют его Флорентийцем, но на самом деле он — Жозеф.
— Йосиф, Йосиф! Бедный Йосиф, — саркастически улыбнулся Назар.
— Ты знаешь, где его найти?
— Нет. Но наведу справки у знающих людей. Это я к тому, что если вы ведете дело, то Жозеф и в самом деле обречен.
— Эти сведения нужны мне к завтрашнему утру. Ты получишь еще сто золотых поверх обещанного, если мерзавец окажется в городе.
— Насколько он стар? — спросил ростовщик, потирая руки.
— Чтобы ответить на этот вопрос, ты должен просветить ругенского варвара о том, как вы ведете счет летам.
— Филистимляне делят жизнь на шесть разных периодов. То младенчество, ибо неразумен был человек до Великого Потопа, детство и отрочество, затем следуют юность, зрелость и старость. Ровно столько же минуло по их счету эпох — от потопа до Авраама, от Авраама до царя Давида, от Давида до вавилонского плена, от него и до рождения христианского пророка, а последнюю нынешнюю эпоху завершит конец Света. Да будет с нами милость Иеговы.
— Тогда, он стар, или на пороге старости. Флорентиец низкого роста, щуплый и чернявый.
— Этого вполне достаточно, чтобы раздобыть необходимые сведения, — ответил ростовщик и еще раз пригубил вино.
— Скажи мне, Назар. Ты — мудрый человек, ты много видел всякого лиха. Почему их псалтырь изображает милосердного Христа грозным полководцем в полном рыцарском одеянии. Почему именем этого Христа творится столько грязных и подлых дел?
— Ах, ваша милость. Мои предки уже поплатились за подобные вопросы, и мне они наказывали жить в мире и согласии с последователями любого пророка.
Святобор промолчал, но сам подумал:
«Как же! Вам дай только волю — и вы опутаете этот мир сетью своих вездесущих лавочек…»
Так подумал он, но вслух сказал лишь:
— Удивительный вы народ. Вас гонят — и вы уходите. Вас бъют — вы подставляете обе щеки. Скажи еще, Назар! Есть ли у тебя Родина?
— Руги говорят — там хорошо, где нас нет, но евреи добавляют — и что мы еще есть — тоже хорошо.
— Ну, что ж. По-своему они правы. Утро вечера мудренее. Укажи мне место, где я мог бы провести эту ночь.
— Вот он, Старград!
— Чего? — не понял Роджер
— Альденбург! Приехали! — поправился Святобор.
Стражники уж было замкнули врата, когда на мосту показался франк и его оруженосец. А кто еще в такую пору мог сопровождать рыцаря? Святобор, понятно, не стал никого разубеждать.
На третьем скакуне поперек седла лежал труп. И ругу пришлось бегло описать схватку с грабителями. Роджер между тем уплатил пошлину за обоих. Затем вызвали старшего. И франк снова раскошелился, чем подкрепил свое требование похоронить убитого на освященной земле. Несомненно, это вызвало большое уважение к странствующему рыцарю.
Роджер еще раз пригласил «свея» на службу, но тот снова вежливо отклонил просьбу. Свое недовольство франк выразил тем, что он забыл про обещаный своему спутнику ужин. Святобор же был слишком умен, чтобы лишний раз напоминать об этом.
На городской площади они расстались — рыцарь рассчитывал переночевать у святых отцов, а руг отправился к знакомому по предыдущим скитаниям еврею. Когда-то он спас от пиратов сына ростовщика, и с тех пор не раз находил ночлег у того в лавке.
— Если благородный сэр соизволит меня выслушать…
— Говори, свей.
— Не сочтите это богохульством! Ищите того Чернокнижника среди святых братьев. Сдается мне, ваш враг скрывается там, где его никто не стал бы искать, веря в непогрешимость матери-церкви. Я помню одного колдуна, который прислуживал епископу Абсалону. И если вдруг что этой ночью разузнаю — непременно сообщу вам.
— Да хранит тебя Господь! Я отдал бы половину состояния, лишь бы увидеть Жозефа Флорентийца на костре.
— Да сопутствует вам удача, сир Роже! — потрафил руг, прощаясь с рыцарем.
* * *
Святобору открыла испуганная ночным визитом полная черноволосая женщина с легким намеком на усы над пухлыми вывернутыми губами, в ней он без труда узнал жену Назара.— У меня есть дело к твоему мужу. И если ты поторопишься его разбудить, то я в долгу не останусь.
Ривка посмотрела ему за спину, но не обнаружив там никого, нехотя пропустила гостя в дом.
Шаркающей походкой из комнат вышел хозяин лавки, а с ним Янкель, вооруженный длинным кинжалом, здоровенный детина, служивший при Назаре кем-то вроде телохранителя.
— Мир этому дому. Я смотрю, ты не рад мне, старик?
— Признаться, господин, уж и не чаял застать вас в живых. Ходили слухи, что из Арконы не спасся ни один человек. Да славится праотец Авраам! — ответил ростовщик, знаком отсылая Янкеля.
— Вранье. Как видишь, я снова здесь. Мое золото цело?
— Богу известно, как бедны дети его, но оно в полной сохраности. Я долго не имел от вас известий, правда, опыт говорит, что у золота всегда найдется хозяин. А вы, несомненно, приехали по случаю завтрашнего праздника. Я должен был догадаться.
— А в чем дело?
— Он ничего не знает. Слышишь, Ривка? Наш гость приехал в пасть ко льву, а думает, это веселая прогулка. Не мне, старому еврею, что-то советовать, но вы бы поостереглись. Завтра на центральной площади сожгут языческие идолы с самого вашего острова. Уже привезен какой-то семиглавый истукан и еще деревянный ругенский кумир с этими, ну, как их там… В руке… Играть… Потом, какая-то медь… Не согласится ли господин разделить со мной скромный ужин?
— Это было бы очень кстати. Я не ел сто лет. А нельзя ли выкупить сию медь, почтенный Назар?
— Известно, что филистимляне алчны, но они не так глупы. Мороз по коже, что может случиться, если епископ прознает…
— Любому оружейнику нужен лом, и бояться тут нечего. Я дам по пять золотых за каждую статуэтку.
— Говорят, эти изображения уже сильно испорчены пламенем и варварским письмом, — вздохнул ростовщик.
— Семь золотых.
— Да будут им надписи эти, как Валтасару огненные знаки. Штуку — за десять золотых. Я и так останусь в накладе. Подумайте сами, мне надо сторговаться со стражей, затем с тем же кузнецом, чтобы говорил всем, как переплавил варварские лики.
— Ты получишь деньги.
— Я чувствовал себя уверенней, когда бы имел задаток.
— Нет! Сначала ты выкупишь наших кумиров — потом я рассчитаюсь с тобой. Мы добрые знакомые Назар и не привыкли обманывать друг-друга…
— Ах, мне бы ваши заботы! Я был бы самым счастливым евреем на Свете.
— Но если все-таки ты вздумаешь меня надуть…!
— Хвала Авраамову богу, я еще не выжил из ума, господин. Если ваша медь продается — завтра же она будет у вас. Но ведь мой добрый господин тоже недолговечен, и лишь прародители могут знать, что случится с ним завта.
— Вот-вот. И не забудь, что я меняю медь на золото, которое столь любимо твоим племенем.
— Какой бедняк не радуется звону монет? Но вас я не предал бы и за копи царя Соломона.
Руг рассмеялся и хлопнул ростовщика по плечу, да так, что тот едва не упал.
Принесли зелень — слабое утешение для изголодавшегося мужчины, но сейчас Святобора заботило совсем другое.
— И еще одно, Назар. Я ищу одного человека. След привел меня в Старгород. Нутром чувствую — он здесь.
— Отведайте вина. Только вчера мне привезли несколько бочек из Бордо.
— Пей и ты…
Назар хотел было возразить, но потом улыбнулся и пригубил.
— Если бы господин обрисовал мне того человека?
— Он чернокнижник. Единственная в своем роде тварь — доверенное лицо некоего датского епископа — Абсалона. Я так подозреваю, что он к тому же знается с храмовниками, но имел неосторожность отравить одного из них много лет назад в Палестине.
— Может быть, господин сообщит мне имя своего врага?
— Чаще называют его Флорентийцем, но на самом деле он — Жозеф.
— Йосиф, Йосиф! Бедный Йосиф, — саркастически улыбнулся Назар.
— Ты знаешь, где его найти?
— Нет. Но наведу справки у знающих людей. Это я к тому, что если вы ведете дело, то Жозеф и в самом деле обречен.
— Эти сведения нужны мне к завтрашнему утру. Ты получишь еще сто золотых поверх обещанного, если мерзавец окажется в городе.
— Насколько он стар? — спросил ростовщик, потирая руки.
— Чтобы ответить на этот вопрос, ты должен просветить ругенского варвара о том, как вы ведете счет летам.
— Филистимляне делят жизнь на шесть разных периодов. То младенчество, ибо неразумен был человек до Великого Потопа, детство и отрочество, затем следуют юность, зрелость и старость. Ровно столько же минуло по их счету эпох — от потопа до Авраама, от Авраама до царя Давида, от Давида до вавилонского плена, от него и до рождения христианского пророка, а последнюю нынешнюю эпоху завершит конец Света. Да будет с нами милость Иеговы.
— Тогда, он стар, или на пороге старости. Флорентиец низкого роста, щуплый и чернявый.
— Этого вполне достаточно, чтобы раздобыть необходимые сведения, — ответил ростовщик и еще раз пригубил вино.
— Скажи мне, Назар. Ты — мудрый человек, ты много видел всякого лиха. Почему их псалтырь изображает милосердного Христа грозным полководцем в полном рыцарском одеянии. Почему именем этого Христа творится столько грязных и подлых дел?
— Ах, ваша милость. Мои предки уже поплатились за подобные вопросы, и мне они наказывали жить в мире и согласии с последователями любого пророка.
Святобор промолчал, но сам подумал:
«Как же! Вам дай только волю — и вы опутаете этот мир сетью своих вездесущих лавочек…»
Так подумал он, но вслух сказал лишь:
— Удивительный вы народ. Вас гонят — и вы уходите. Вас бъют — вы подставляете обе щеки. Скажи еще, Назар! Есть ли у тебя Родина?
— Руги говорят — там хорошо, где нас нет, но евреи добавляют — и что мы еще есть — тоже хорошо.
— Ну, что ж. По-своему они правы. Утро вечера мудренее. Укажи мне место, где я мог бы провести эту ночь.