Геймс С. Книга царя Давида

так ловко передразнивал мой сын Селеф. Но меня это нисколько не забавляло;
наоборот, египетская изысканность речей и манер вселяла в меня тревогу.
Поэтому я сказал:
-- Смею думать, не для того господин мой дал себе труд отыскать в этом
зловонном переулке на задворках Иерусалима дом раба своего, чтобы похвалить
его за выбор женщин.
Аменхотеп достал из складок своей одежды маленький флакон.
-- Хочешь понюхать? -- предложил он. -- Получено от наилучшего
поставщика прямо из Египта, из города бога солнца Ра.
Я капнул из флакона на ладонь. В комнате сразу же повеяло лавандой и
розовым маслом. Я вспомнил о десяти казнях, которыми Господь покарал
египтян, и пожелал моему гостю хотя бы парочку из них. Он лее беззаботно
продолжал болтовню, толкуя теперь, причем весьма занимательно, об искусстве
приготовления соусов к салатам, о лодочных гонках по Нилу, о девяноста
девяти способах соития и о том, кто древнее -- Яхве или бог солнца Ра.
Неожиданно, как-то уж совсем по особенному заломив руки, Аменхотеп
спросил:
-- Почему это, Ефан, принцесса Мелхола вновь желает видеть тебя?
-- О! А она и впрямь желает?
-- Я пришел, чтобы позвать тебя.
-- Остается только гадать, -- сказал я, размышляя, на кого еще, кроме
царя Соломона, работает главный евнух. -- Впрочем, я историк. Мне гадать не
пристало, мое дело -- факты.
-- Ты пробеседовал с принцессой почти целую ночь, Ефан. Значит,
располагаешь не только догадками.
-- То была сказочная ночь, мой господин. Раз в году бывает у нас в
Израиле такая ночь, когда сам воздух пьянит, как вино. Скажем так: принцесса
грезила, а мне выпала честь услышать эти грезы.
Аменхотеп отвернулся, теперь я видел профиль египтянина: косой лоб,
острый нос.
-- Мы, Ефан, оба чужаки в этом городе. Стало быть, мы уязвимы и оба
нуждаемся в дружеской поддержке. Но ты способен любить и быть любимым,
поэтому ты уязвимее меня.
Вот она, угроза, -- Лилит.
-- Хочу пояснить мою мысль, Ефан. Говорят, будто твой Бог создал
человека по Своему образу и подобию. Однако из предусмотрительной
осторожности Он не сделал человека вполне равным Себе. Люди смертны. Но
человек хочет стать богоравным, стремится к вечной жизни, поэтому египетские
фараоны повелевали бальзамировать себя после смерти и замуровывать в
пирамидах вместе со слугами и всем необходимым для жизни. Ты же, Ефан, и
другие представители твоего ремесла, вы своим словом даруете человеку
бессмертие, даже через тысячелетия народы будут знать имена тех, о ком вы
написали. В этом ваше могущество. Поэтому люди открывают вам свои сердца.
Бот и эта старая женщина хочет напичкать тебя своими небылицами. Я же...
До конца Аменхотеп не договорил. Он поднялся и встал передо мной,
стройный, изящный, утонченный -- от макушки до подошв своих сандалий.
-- С тех пор как мне раздавили мошонку, я не верю ни в какого бога, ни
в Яхве, ни в Ра.
Сказав это, он ушел.
Царский гарем охватывал кольцами круглый зал, в центре которого
тихонько журчал фонтан. Видимо, предусматривалось возможное расширение; по
мере того как увеличивалось количество жен и наложниц Соломона, росли одно
за другим и кольца пристроек. Со временем здесь просто не хватит воздуха,
уже сейчас кисловатая смесь запаха пота и различных благовоний теснила
грудь.
Аменхотеп ушел доложить принцессе Мелхоле о моем приходе и, судя по
всему, не спешил назад. У меня возникло такое чувство, будто десятки
испытующих взглядов следят за мною сквозь резные стены. Я принялся
разглядывать цветную мозаику. В основном это были стилизованные изображения
цветов, особой чувственности не возбуждавшие. Вдруг послышались легкие шаги,
шелест тканей, и предо мною возникла дева с грудью такой же высокой, как у
Лилит, и ягодицами тугими, словно дыни из долины Изреельской. Кончиком
восхитительного язычка она облизнула алые губы, а большие глаза ее говорили
красноречивее любого платного крючкотвора, который выступает пред царем
Соломоном в Судный день; она поманила меня своим розовым пальчиком. Я
шепнул:
-- Не навлекай на себя беду, красавица. К тому же я отец семейства, да
еще книжник.
Как раз в эту минуту возвратился Аменхотеп.
-- Прочь отсюда! -- рявкнул он. Девица задрожала от испуга и исчезла
так же внезапно, как появилась.
-- Что она говорила? -- быстро спросил Аменхотеп.
-- Ничего, -- ответил я, -- только поманила своим розовым пальчиком.
Евнух облегченно вздохнул. Знаю ли я ее? Я не знал, поэтому он
объяснил:
-- Это, Ефан, самая глупая женщина в Израиле. Ее зовут Ависага. В свое
время ее выбрали, чтобы она лежала с царем Давидом и согревала его, потому
что он был уже стар и слаб. Не секрет, что от ее пыла ничего царю не
передалось, весь ее телесный жар остался при ней и жжет ее чрево. Однако
никому не позволено потушить этот огонь, ибо она возлежала с царем Давидом,
а значит, вошедший к ней заявит тем самым притязания на царство Давидово и
его престол, на котором ныне восседает Соломон. Только Ависага никак не
желает понять своего положения и обратила взоры на старшего брата Соломона
принца Адонию, у которого без того полно неприятностей. Адония соблазнился
ее прелестями и без конца шлет ей записки -- то через обувщика, то через
пирожника, то через прачку, то через золотаря, то через цирюльника, ей все
равно через кого, мне же приходится перехватывать ее послания, и она знает,
что я их перехватываю и что все это плохо кончится, однако продолжает свое
дело, ну, не глупо ли?
Никому не дано постичь женское сердце, сказал я; Аменхотеп мрачно
согласился и проводил меня в скромные покои с низенькими столиками, мягкими
коврами и подушками, после чего вновь ушел.
ВТОРАЯ БЕСЕДА С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ,
СОСТОЯВШАЯСЯ В ПОКОЯХ ЦАРСКОГО ГАРЕМА
И ЗАПИСАННАЯ ЕФАНОМ, СЫНОМ ГОШАЙИ
Вопрос: ...Это вы придумали положить в постель
деревянную статую вместо вашего мужа?
О т в е т: Да, Давид не ожидал, что мой отец, царь Са-
ул, решится действовать. Давид уповал на Господа,
который всегда покровительствовал ему, но Ионафан известил его о
намерении Авенира...
Вопрос: И что тогда?
Ответ: ...И тут воин, сразивший в уплату за меня сотни филистимлян,
совершенно растерялся. Я обняла его, словно малого ребенка, принялась
уговаривать: "Тебе надо бежать, муж мой, возлюбленный мой, ибо если не
спасешь ты души твоей в эту ночь, то завтра будешь убит".
Вопрос: Неужели сам он не сделал заранее никаких приготовлений к
бегству? О т в е т: Его мул стоял на царской конюшне, меч остался у
оружейника, дома не нашлось в дорогу даже хлеба. Царские сыщики охраняли
вход, поэтому я выпустила его через окно, а на кровать положила деревянную
статую и укрыла ее. В о п р о с: А вы не боялись, что вместо Давида убьют
вас?
Ответ: Утром, когда ищейки Авенира притащили меня к отцу, царю Саулу, я
подумала, что так оно и будет. Ионафан стоял рядом с отцом, а тот кричал:
"Зачем ты известил Давида, зачем предупредил его?" Ионафан ответил: "За что
умерщвлять его? Что он сделал?" Тогда Саул разгневался еще больше и сказал
Ионафану: "Ты сын негодный и непокорный! Разве я не знаю, что ты любишься с
сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?" Тут мой отец бросил
свое копье, но промахнулся, и Ионафан в великом гневе ушел от него. Тогда
отец обратился ко мне и спросил: "Для чего ты обманула меня и отпустила
врага моего, чтобы он убежал?" Я ответила, что Давид грозил убить меня, если
я ему не помогу. Отец вскричал: "Вот позор царю! Все вы сговорились против
меня, и никто не открыл ушам моим, что мой сын связался с изменником, и нет
среди вас ни одного, кого я пожалею". Горечь была в словах отца и мука в его
глазах. Он раскачивал головой, будто медведь, раненный стрелою в шею; его
взгляд упал на пажа, который испуганно жался к двери; отец поманил его и
спросил: "Ты чей?" Тот ответил: "Я -- Фалтий, сын Лаиша из Таллина, и раб
ваш". Фалтий косил одним глазом, зубы у него были кривые, и сам он весь
как-то кособочился. Тут мой отец сказал: "Отдаю эту женщину Мелхолу, мою
дочь, тебе в жены, чтобы она служила тебе". И Фалтий пал предо мною на
колени и целовал мои ноги. До сих пор помню прикосновение его губ, горячих и
дрожащих.
Здесь следует упомянуть некоторые не вполне ясные сведения о пророке
Самуиле, собранные мной.
Во всяком случае, известно, -- и принцесса Мелхола подтвердила это, --
что Давид, спасаясь бегством от Саула, останавливался у Самуила в Раме.
Однако никто не знает, что же именно произошло там и правда ли, будто парь
Саул тоже побывал в этом храме, где на него якобы сошел Дух Божий, отчего
"Саул снял одежды свои и пророчествовал перед Самуилом, и весь день тот и
всю ту ночь лежал на земле неодетый".
Я наведался к Садоку, надеясь, что он располагает какими-либо
документами на сей счет. Однако Садоку мой интерес показался безрассудным --
ведь мы, дескать, занимаемся историей Давида, а не Саула. Распря с Саулом --
часть истории Давида, возразил я. Саул трижды посылал своих сыщиков в Раму
схватить Давида; трижды сталкивались те на дороге с толпой юродствующих
пророков во главе с Самуилом, и каждый раз на сыщиков сходил Дух Божий,
отчего они тоже начинали юродствовать. Тогда, говорят, об этом донесли
Саулу; он сам отправился в Раму, где и на него сошел Дух Божий; отсюда
повелась поговорка: "Неулсели и Саул во пророках?"
Садок улыбнулся и сказал:
-- Ты же все знаешь и без меня, Ефан. Зачем спрашиваешь? Я ответил:
-- Надеюсь, вы не станете всерьез утверждать, что орда чумазых
юродивых, которые закатывают глаза, кривляются, пускают пену изо рта, могут
произвести на царя столь сильное впечатление. Это же сумасшествие какое-то.
-- А если царь к тому времени и впрямь начал сходить с ума? -- Садок
вновь улыбнулся. -- Разве не безумие кидать копье в собственного сына? Разве
не безумие гнать Давида, единственного, кто мог усмирить злого духа?
Мне вспомнились донесения Авенира царю Саулу. Известно ли Садоку, в
какие игры играл Давид со злым духом, угнетавшим царя? Я взглянул на Садока,
но его лицо оставалось непроницаемым.
-- Неужели такой человек, как пророк Самуил, -- продолжал я, --
влиятельный, известный священнослужитель, в прошлом высший судья Израиля и
советчик народа, способен пасть до того, чтобы связаться с кучкой одержимых?
Садок сложил на животе свои жирные руки.
-- А разве Самуил не был одержим Духом Господа, когда изрубил в куски
Агага?
Тут я понял, что в безумие и впрямь впадали оба, как Саул, так и
Самуил, и содрогнулся от мысли о том, сколь темные силы движут человеком.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВТОРОЙ БЕСЕДЫ С ПРИНЦЕССОЙ МЕЛХОЛОЙ...
Вопрос: ...Вы упомянули, моя госпожа, что вас
отдали в жены Фалтию, сыну Лаиша.
Ответ: Ах, Фалтий. Он так трогательно заботился
обо мне, купал в жару и согревал в холода, а в по-
стели ложился у моих ног. Фалтий был ужасно не-
ловок, однако помогал мне поддерживать связь
с Давидом -- ведь за мной следили, а на Фалтия ни-
кто не обращал никакого внимания.
Вопрос: Стало быть, вы что-то знали о Давиде?
Ответ: Лишь то, что он был жив и скрывался.
Вопрос: Где?
Ответ: Сначала у священников Рамы, потом у священников Номвы. Оттуда он
бежал в пустыню юж-
ной Иуды и жил в пещерах.
Вопрос: Ваш отец, преследуя Давида, посещал Раму?
Ответ: Нет.
Вопрос: Это точно?
Ответ: Рама была слишком уж связана с именем
Самуила; отец ни за что не поехал бы туда. Зато он
воспользовался своей царской властью и вызвал
к себе во дворец священников из Номвы.
Вопрос: Вы были на том суде?
Ответ: Отец судил их пред всем народом. Помню ряды священников в
льняных ефодах, впереди стоял
первосвященник Ахимелех в белых одеждах. Отец
мой, царь Саул, сказал слугам своим, окружавшим его:
"Послушайте, неужели Давид, сын Иессея, даст вам поля и виноградники и
поставит тысяченачальниками и сотниками? Неужели никто из вас не выйдет
вперед, чтобы свидетельствовать против изменника?" Вопрос: И кто-нибудь
вышел? Ответ: Да, коренастый толстяк добродушного вида, похожий на
кормилицу. Он назвался идумеянином Доиком и сказал, что видел, как Давид,
сын Иессея, приходил в Номву к Ахимелеху, сыну Ахитува. Тот, дескать,
вопросил о Давиде через оракула Господа, дал ему продовольствия и меч.
Вопрос: Больше свидетелей не было? Ответ: Отцу хватило Дойка. Саул спросил
Ахиме-леха: "Послушай, для чего вы сговорились против меня, ты и сын Иессея,
для чего ты дал ему хлебы и меч и вопросил о нем Господа? Ты хотел, чтобы
Давид восстал против меня и строил мне ковы?" Ахимелех поднял руку и
поклялся, что невиновен. Давид сказал, мол, царь поручил ему тайное дело и
такое спешное, что он не успел взять с собою ни меча, ни другого оружия. Я
подумал, продолжал Ахимелех: "Кто из рабов царя верен ему, как Давид? Он и
зять царя, и исполнитель повелений его, и почтен в доме его; поэтому я дал
Давиду все, чего он хотел. Но Бога я о нем не вопрошал, напрасно это
ставится мне в вину". Тут все священники подняли руки и поклялись, что они
невиновны, и шум их голосов разнесся до стен городских. Слава Богу, не
схвачен супруг мой Давид, подумала я, и в то же время сердце мое болело
из-за отца, царя Саула. Вопрос: Затем последовала казнь? Ответ: Отец встал,
опершись на копье, и сказал: "Ты должен умереть, Ахимелех, ты и весь дом
отца твоего". Он велел телохранителям, бывшим при нем: "Ступайте, умертвите
все священническое отродье, ибо и их рука с Давидом и они знали, что он
убежал, и не открыли мне". Но никто не хотел поднимать руки своей на
священников. Тогда отец сказал: "Чего же вы боитесь? Не святые они и нет от
них никому пользы. Они, словно черви на падали, жиреют от того, что народ
жертвует Богу". Тут поднялся ропот, все ждали, что злой дух сойдет на царя и
начнет его душить и корчить, однако отец стоял спокойно. Он подал знак
идумеянину Дойку, приказал: "Ступай ты и умертви священников!" И пошел
Доик-идумеянин, и напал на священников, и умертвил в тот день восемьдесят
пять мужей, носивших льняной ефод.
Все мои восковые дощечки были уже исписаны. В круглой комнате
сгустилась духота, но принцесса меня не отпускала. Она сидела на подушках,
выпрямив спину и положив иссохшие руки на колени; ее глаза были устремлены
куда-то вдаль.
Словно очнувшись, она вдруг спросила:
-- Каким ты представляешь себе Давида?
Странный вопрос редактору Единственно истинной и авторитетной,
исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе
и т. д. Я взглянул на резные стены, через отверстия в которых нас наверняка
подслушивал Аменхотеп.
-- Давид -- отец царя Соломона, -- ответил я.
Принцесса презрительно улыбнулась.
-- Стало быть, это царь Соломон должен решать, каким ты представишь
себе человека, который для меня дважды был супругом, для моего брата
Ионафана -- возлюбленным, а для моего отца Саула -- блудодеем?
Я опустил голову.
Мелхола же лишь махнула рукой и проговорила:
-- У него было множество лиц. Признаюсь, и впрямь нелегко разобраться,
каков он на самом деле. Мы часто говорили об этом с Ионафаном. Те дни очень
сблизили меня с братом. Обычно мы выезжали вместе из царского дворца в Гиве,
добирались до Красной скалы и всматривались в даль -- не появится ли от
Давида какого-либо знака, не закурится ли дымок в горах. Но не было нам
никакого знака, лишь стервятники кружили по небу. Ионафан рассказал мне
однажды о клятвенном союзе, который он заключил с Давидом, ибо любил его,
как собственную душу. А еще Ионафан сказал, что Давид -- избранник Божий и
что Давид обещал не отнимать милости от дома Ионафанова вовеки ради их
великой дружбы и союза. Но как же с престолом, спросила я, разве не ты
будешь царем, брат мой?
Принцесса встала, прошлась по комнате. Ее ноги в открытых сандалиях
оказались удивительно красивы.
-- Ионафан объяснил мне тогда: "Чтобы властвовать, нужно иметь пред
собою единственную цель -- власть. Никого нельзя любить владыке, кроме
самого себя. Даже Бог должен стать твоим собственным Богом, готовым освятить
Своим Именем любое твое преступление ".
Принцесса остановилась, посмотрела на меня.
-- Учти, Ефан: Ионафан понимал это, однако продолжал любить Давида. А
стервятники все кружили по небу... Вдруг один из них прянул камнем вниз. Я
спросила Ионафана: "Ты знаешь, где скрывается Давид?" Он ответил: "В
Адолламской пещере; туда пришла вся его семья, и все притесненные собрались
к нему, и все должники, и все огорченные душою; их там около четырехсот
человек". Я представила себе, как Давид, супруг мой, собирает свою шайку в
Адолламской пещере, увидела его смуглое лицо, гибкую фигуру и сказала
Ионафану: "Будь Давид хоть скотокрад, хоть разбойник с большой дороги, но я
люблю его и хочу быть с ним". Он ответил: "Потерпи, люди Авенира, царские
ищейки, следят за тобой. Они схватят тебя и убьют". И я набралась терпения;
прошла пора дождей, началась весна, бедный Фалтий, сын Лаиша, заботился обо
мне, а от Давида -- ни единого словечка через Фалтия или Ионафана. Потом
опять зарядили дожди, и тут до меня долетел слух, что Давид взял в жены
Авигею, жену некоего Навала, богатого овцевода из Моны. Помню, я рыдала,
раздирала свои одежды, а затем сидела в тоске, ничего не ела и не пила, пока
Фалтий не заставил меня выпить вина; он умастил меня маслом, ласкал меня, и
я уступила ему, оставаясь совершенно бесчувственной. Я не поднимал глаз на
принцессу. Она засмеялась, тихо-тихо, и сказала изменившимся голосом:
-- Все это было так давно. Тут вновь появился Аменхотеп, который
объявил с поклоном:
-- Ужин накрыт. Госпожу ждут.
Принцесса ушла, поступь ее была тяжеловата, но осанка оставалась
царственной -- в ее-то годы. У двери она обернулась ко мне и заговорщицки
кивнула:
-- Ты сумеешь верно представить его себе, я знаю.
Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который открывает истину
поэтам и прозорливцам чрез их сновидения, прочих же побуждает к тщательным
поискам и кропотливым исследованиям.
Для скрывающегося предводителя шайки разбойников и головорезов важно
замести следы, отнюдь не в его интересах оставлять глиняные таблички с
записью своих подвигов или перечнем добычи. Он старается избегать стычек с
блюстителями закона, так что и из этого источника сведения поневоле скудны и
малодостоверны. Кое-что можно почерпнуть из преданий или песен, сложенных во
славу лихого главаря разбойной шайки, но лучше всего отыскать живого
свидетеля тех набегов -- скажем, одного из разбойников или пострадавших.
Авигея мертва. Вопросы, которые мне хотелось бы задать именно ей,
навсегда останутся без ответа. Она умерла в Хевроне, где Давид царствовал
над Иудой; умерла, родив ему сына, названного Далуей -- бедного
дурачка с изуродованной от рождения головой. По всему, что о ней
известно, Авигея была женщиной незаурядной и имела значительное влияние на
Давида в ту пору, когда он, будучи изгоем, предводительствовал шайкой
разбойников, и потом, когда он стал царьком в Хевроне.
Об Авигее мне рассказала некая Дебора. Эта бойкая старуха содержит
постоялый двор для мастеров из Сидона и Тира, нанятых для строительства
Храма. Дебора была одной из пяти служанок, которых Авигея, став женой
Давида, взяла с собой в царский двор. Таким образом, Дебора видела и слышала
многое из того, что происходило между ее госпожой и Давидом. Кроме того,
люди Ваней привели ко мне некоего Мивсама, сына Мишмы; этот Мивсам побирался
у городских ворот. Он уверял меня, будто потерял ногу, когда скрывался в
пустыне вместе с Давидом. Он, дескать, возглавлял отряд из десятка молодцов,
которых Давид послал к Навалу, первому мужу Авигеи, чтобы предложить ему мир
и попросить подаяния от щедрот его.
Вел я беседы и с другими, нашлись кое-какие документы; благодаря всему
этому удалось камешек за камешком сложить, хоть и не полностью, мозаику
событий того времени.
Свидетельство Мадманы, сына Иерахмеила, выборного старейшины из рода
Халева:
НАВАЛ -- ЧЕЛОВЕК ИЗ НАШЕГО РОДА ЖИВЕТ В МОНЕ
НО ИМЕНИЕ ЕГО НА КАРМИЛЕ ОВЕЦ У НЕГО --ТРИ ТЫСЯЧИ КОЗ ТЫСЯЧА
А вот что рассказал мне Мивсам, сын Мишмы:
-- Чтобы Давид стал скотокрадом? Да ни Боже мой! Он ведь ушлый был.
Слушайте, ребята, говаривал он, ежели я поймаю кого из вас, кто тронет у
пастуха хоть овечий хвост, берегись. Пусть сделает со мною Бог то и то и еще
больше сделает, если я не велю выпороть того негодяя, чтоб на всю жизнь
запомнил. Ну, украдем мы овец, дальше что? Пастухи начнут от нас носы
воротить, попрячут свои стада, а не то -- соберутся вместе и зададут нам
жару. Ведь меткий пастух с пращой любого вояку за пояс заткнет. Небось, про
мою схватку с Голиафом все слыхали? Или, чего доброго, пошлют пастухи
весточку царю Саулу, тот выделит сюда от своего войска тысячу-другую, что
тогда? Нет, ребята, в пустыне эдак не проживешь. Однажды Давид говорит, мол,
явился ему во сне Господь и сказал: "За то, что ты, Давид, блюдешь закон,
который Я дал праотцам твоим, укажу Я тебе верный путь, как достичь
благополучия тебе и твоим молодцам. Дело надо делать с умом. Не забижайте
пастухов, не нападайте на них, лучше водите с ними дружбу и оберегайте от
разбойников, которые охотятся за их скотом. А когда настанет пора и пастухи
погонят стада к хозяевам на стрижку, когда начнутся праздники, и пиршества,
и веселье, ступайте туда и просите себе долю от даров Божьих за то, что
охраняли пастухов и стада их". Вот что присоветовал мне Господь, так мы и
поступим, тогда будет нам во все времена звонкая монета и всякое богатство,
мясо и сушеное зерно, вино и другое добро, и весь Израиль будет славить нас
и доброжелательствовать нам. Если же вдруг какой хозяин заупрямится -- мол,
знать вас не знаю и никого не просил защищать мое имущество, -- вы ему на
это скажите: "Ах ты, чертов сын! Пусть то и то сделает с нами Бог и еще
больше сделает, если Давид оставит в живых из твоей семьи хоть одного
мочащегося к стене..."
Мивсам, сын Мишмы, почесал зудящую культю, которая покраснела и
воспалилась; в глазах его засветился отблеск былой Давидовой славы, и он
продолжил:
-- У этого Навала были тысячи голов овец, все как на подбор жирные да
толстые, и коз тысячи голов, тоже самонаилучших; у нас аж слюнки текли,
стоило лишь подумать про то времечко, когда настанет пора стрижки. Наконец,
позвал меня Давид и сказал: "Слушай, Мивсам, парень ты неглупый, и язык у
тебя хорошо подвешен. Возьми-ка себе девятерых молодцов, здоровяков, вроде
тебя, и скачи к Навалу, передай от меня привет, мир, мол, тебе, Навал, мир
дому твоему и все такое, а потом напомни, только вежливо, что живет он в
достатке, а мы тут с седла не слазим, в пустыне обретаемся, добро его
стережем; но теперь, скажи, настал добрый день и ждет Давид
благоволения; дай, мол, другу твоему Давиду, сыну Иессееву, что найдет рука
твоя". А Навал, доложу тебе, жирен был -- дальше некуда, пузо до колен, зоб
-- мешком; разозлился он и заорал: "Кто таков этот Давид? Что еще за сын
Иессеев? Много ныне развелось рабов беглых, что прячутся от господ. Неужто я
отдам им хлебы мои, и воду мою, и мясо, приготовленные для стригалей? Неужто
отдам мои кровные деньги бродягам, про которых не знаю, кто они и откуда?" Я
подумал, что его удар хватит, до того он побагровел, а потом сделался сизым,
будто слива; но я твердо помнил наказ Давида "будь вежлив, Мивсам", потому
спокойно сказал Навалу: "Остынь, хозяин; а о сыне Иессееве ты еще услышишь,
попомнит он тебе твою щедрость..."
Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал там что-то, прикусил,
сплюнул, потом проговорил:
-- А та женщина все время прислушивалась к нашему разговору. Собой она
была пригожа и наряжена по-господски -- на пальцах кольца, на руках и ногах
браслеты. Я сразу приметил, как она на меня зыркает, так ведь я был
плечистый да стройный и в седле сидел ловко; хотел уж я назад поскакать от
Навала, но она подошла ко мне и спрашивает: "А что предводитель твой, Давид,
сын Иессеев, похож на тебя?" Я говорю: "Коли я тебе по вкусу, красавица, то
супротив Давида тебе и вовсе не устоять, ибо он стоит дюжины таких, как я ".
А ты сама кем будешь, спрашиваю. Меня зовут Авигеей, говорит, я жена Навала;
по голосу сразу слыхать, что нужен ей этот муж, как прыщ на заднице. Дух от
Господа шепнул мне, что мы с Авигеей еще увидимся, потому шибанул я своего
мула промеж ушей, и полетел он птицей. Прискакали мы на место, * которое нам
указал Давид, а он нас там уже дожидается. Передал я ему слова Навала, вот
тут-то Давид и сказал: "Опояшьтесь каждый мечом своим". И сам Давид
опоясался мечом своим и зарекся: "До рассвета утреннего из всего, что
принадлежит Навалу, не оставлю мочащегося к стене". Мне же он велел:
"Мивсам, останься с двумя сотнями при обозе, охраняйте его, потому что я
поскачу быстро, обоз за мной не поспеет". Сам он взял четыре сотни и
умчался, а что случилось потом, не знаю, только утром Давид привез много
всякого добра и вид у него был довольный, как у лягушонка, который муху
заглотал...
Среди оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала,
вещей, которые хранились на складе царского гарема, отыскалось несколько
глиняных табличек; Аменхотеп, главный царский евнух, переслал их мне со
своим рабом. На одной из табличек оказался составленный неловкой женской
рукой список. Привожу его, сохраняя все многочисленные ошибки:
ДАДЕНО ДАВИДУ, СЫНУ ИЕССЕЕВУ: ХЛЕБОВ -- 2 СОТНИ
ВИНАНАИЛУЧЕГО -- 2 МЕХА
АВЕЦ ЖАРЕНЫХ -- 5 ГАЛОВ
ЗЕРЕН СУШЕНЫХ --5 МЕР
УЗЮМУ -- 100 СВЯЗОК
СМОКВЫ -- 200 СВЯЗОК