- А иначе зачем мы приехали? - пробурчал Женя.
Борис Борисович посмотрел на Женю, потом на меня. Никаких эмоций на его лице не читалось.
- Лично я вам не верю. То есть я абсолютно не верю в успех вашего абсолютно безнадежного дела. Французы не дураки, чтобы не поднять деньги, если они валяются. Однако я высказал только свое персональное мнение. Кашу с вами заварил другой отдел. Им и расхлебывать. Мое дело - обеспечить вам прикрытие. Всегда к вашим услугам.
глава четвертая
Значит, так: Венсеннский ипподром, конечно, больше нашего, вполне ничего, но какой-то неуютный.
Мы пришли за час до первого заезда и долго бегали по этажам, разбирались в лабиринтах ипподрома. Важно было изучить заранее, где какие кассы, а их было много, и все они разные. В одних играют только экспресс или пару, в других можно ставить на лошадь, взявшую одно из первых мест или выигравшую заезд. Еще одна касса, где принимают ставки на трех первых лошадей, называется трио, но трио играется не в каждом заезде.
Купили мы пачку специальных билетов и металлические щипцы. Нам объяснили, что щипцами отмечаешь номера выбранных тобой лошадей, а потом билетики протягиваешь в кассу. Иначе ставки в паре, экспрессе и трио не принимают. Каждая ставка стоит десять франков. Таким образом, в переводе на наш привычный язык, мы имели каждый по сто рублей - сто ставок. С такой огромной суммой я на ипподроме никогда не играл.
Заездов было всего восемь. Это - по 12 ставок на заезд. Казалось, вскоре все деньги французских банков перейдут в мой карман. Да хватит ли карманов? Не послать ли Эдуарда Ивановича за мешком? Впрочем, это успеется, Эдуард Иванович - вот он, хвостом ходит за нами, почтительно посапывает - понимает: профессионалы вышли "на дело"!
С поля дул холодный ветер. Французы на трибуны почти не высовывались, стояли в залах у касс, изучали газеты. Газеты эти мы проштудировали утром. Конечно, кое-какие интересные подробности в газетах имелись, и французы дураки будут играть, следуя напечатанным прогнозам. Однако, рассудили мы, наездники тоже прочли газеты и заранее знают, на кого будет ставить публика. А если публика разбила лошадь вдрызг, стоит ли наезднику ее трогать? Ехать на фаворите за полтора франка? Короче, мы решили придерживаться нашей испытанной московской системы - играть против фаворитов! Публика верит напечатанному слову, а мы своему глазу. Мы на разминке все увидим.
Странно было лишь то, что лошади на разминку не выезжали. Проплелись несколько упряжек без номеров (кто? из какого заезда? - поди угадай!), и на дорожке медленно двигались машины, ровняя боронами гаревое покрытие.
Женя был, как всегда перед игрой, холоден и сосредоточен, но что-то таинственное мелькало, весело плясало в его глазах. Я же чувствовал радостное волнение, чуть ли не дрожь, которую с трудом сдерживал.
- Старик, - сказал я, - Хемингуэй был прав, когда назвал Париж праздником, который всегда с тобой!
- Хемингуэй имел в виду ипподром, - подмигнул мне Женя.
- Говорят, Хемингуэй тоже выигрывал на бегах, - осмелился вставить Эдуард Иванович.
Я фыркнул. Мне больше всего в этой фразе понравилось "тоже". Но Женя сурово одернул Эдуарда Ивановича:
- Сбегай лучше в кассы, посмотри, кого там бьют!
И тут Эдуард Иванович поразил нас своей информированностью.
- Мальчики, - миролюбиво ответил наш спутник, - видите вот эти циферблаты со стрелками, вон там, на другой стороне дорожки? Над каждым - номер лошади. Чем меньше цифру показывает стрелка, тем больше играют лошадь. Здесь автоматика, все продумано.
Мы быстро достали бинокль. Стрелки на третьем и восьмом циферблатах сделали почти полный круг и застыли на цифре "два". Один к десяти показывали стрелки одиннадцатого и тринадцатого номеров. Стрелки на остальных циферблатах лишь чуть-чуть сдвинулись. Сразу стало ясно, как идет игра. Разбили тройку и восьмерку (один к двум), подыгрывают одиннадцатого и тринадцатого. Остальных не трогают.
- Гады французы! - присвистнул Женя. - Облегчают себе жизнь.
Я даже несколько расстроился. Действительно, если игра как на ладони, если можно выбирать любые варианты ставок - пару, экспресс, победителя, - если ставки на темноту сразу будут замечены (стрелка покажет), то спрашивается: ну как, как люди умудряются проигрывать на Венсеннском ипподроме?! А если никто не проигрывает, то кто же выигрывает?!
Однако нас ждал удар. По темени. Наконец-то выехали участники первого заезда и... спокойненько укатили на другую сторону бегового круга. Перед трибунами никто не разминался. Засечь же резвость на таком расстоянии не представлялось никакой возможности. Мы остановили свои секундомеры. Главное наше оружие было выбито из рук. Строго говоря, как честные люди мы должны были бы немедленно покинуть ипподром и сегодня же вечером вылететь в Москву.
Но...
Можно пропустить этот заезд и приготовиться к следующему. Вдруг там кто-то сразу выделится?!.
Но.
Если ипподром прав и только эти четыре лошади имеют реальные шансы? Если специалисты-прогнозисты, которые целыми днями ошиваются у конюшен, знают точно, кто поедет? В конце концов, за что им деньги платят? Ведь не за обман почтенной публики!
Я взглянул на часы и поспешно помчался к кассам. Лишь бы успеть. До старта три минуты. Почему-то половина касс не работает. У других окошек хвосты. Я нагло ввинчиваюсь в середину очереди. Лихорадочно работаю щипцами. Связать четырех лошадей в паре - это шесть билетов, и повторить четыре раза фаворитную игру 3-8. Итого, на сто франков. Даже в случае прихода фаворитов я остаюсь в некотором выигрыше. За 3-8 заплатят хоть по тридцать франков?
Удивляюсь, как лениво и неторопливо движется очередь. Успеваю сунуть билеты в кассу перед самым звонком (и вот что любопытно: месье, перед которым я влез и который из-за меня не смог сыграть, так вот, этот месье, вместо того чтобы дать мне по шее или обматерить, - еще и извинился, когда я его нечаянно толкнул, отваливаясь от окошка!..).
Когда я появился наверху, лошади кучно проходили перед трибунами, спускаясь в тартарары, в преисподнюю Венсеннского ипподрома, на "просторы родины чудесной"... Огромное поле Венсенна! И открывается вид на дальние пригороды Парижа. А над лесом повисли два аэростата. Синий и зеленый.
Женя стоял угрюмо и недвижимо, как на Волге утес. Хотелось пощупать, не зарос ли он мохом.
- Утопился? - процедил он, не поводя глазом в мою сторону.
- Ага, а ты?
- Женя пропустил заезд! - почти торжественно объявил Эдуард Иванович.
Что тараторил диктор по радио - я не понял. К тому же я не запомнил имена лошадей, на которых поставил. Теперь заезд подымался по дорожке на другом конце ипподрома. Номера я не различал даже в бинокль. Кто-то усилил пейс и возглавил бег. Наездник в красном камзоле. А какие камзолы у моих наездников? Даже этого я не знаю. Кто-то, возглавляющий бег, первым вырулил на финишную прямую. Шел с отрывом. Его догоняли сразу пять упряжек. Кто-то, возглавляющий бег, имел номер восемь! (Наконец-то я увидел.) Рядом подтягивались третий и тринадцатый.
Ну!
По бровке выскочила какая-то серая сволочь!
Восьмой удержал первое место, тринадцатый приехал на третьем, а серая сволочь (второе место) оказалась номером 10.
В паре вывесили: 8-10.
Ста моих франков как не бывало. Сто франков! Это - два мужских свитера. Три кофточки для Райки - если их, конечно, купить в "Тати", но в Москве и они сойдут как дорогой подарок. Однажды в кафе я заплатил 25 и целый день ходил как больной. Сто франков - разом - кобылам под хвост! Опомнись! Нельзя так играть!
А как?
Если бы я поставил на восьмерку как на победителя, я бы получил 15 франков за 10. Если бы играл его в числе первых трех - 12 франков. А вот 10-й потянул на 200 франков! И в паре платят 500!! А ведь просто было угадать: вязать восьмого со всем заездом - 13 ставок, 130 франков ставишь - 500 получаешь. Разве плохо? И что же я на старости лет стал гоняться за фаворитами?
Второй заезд разыгрывался на более короткую дистанцию. Жокеи сидели в седлах. (У нас верховая езда на рысаках почти не практикуется.) Разминались поближе к трибунам. Пятый номер крутился у финишного столба. Несколько раз заезжал весьма резво. Правда, не с кем было сравнивать - остальные, приближаясь к финишному столбу, переходили на шаг. Я развернул газету. По прогнозам специалистов (мать их за ногу!), пятый номер был в шансах. Циферблаты показывали, что ипподром разбил второго и седьмого. Но и стрелка пятого прошла полкруга.
Решено. В заезде двенадцать лошадей. Связываю пять со всеми и добавляю еще два билета ко второму и седьмому. Касса меня облегчила на 150 франков.
Женя по-прежнему исполнял роль утеса из русской народной песни.
- Утопился?
- Угу. А ты?
- Пропускаю.
"На вершине его не растет ничего". Мне показалось, что Эдуард Иванович глянул на меня неодобрительно, как на потенциального расхитителя народного имущества.
И ведь угадал, почти угадал! Если бы пятый номер не запрыгал на последней прямой и не прошел финишный столб галопом...
А пришли седьмой и четырнадцатый. С седьмым я бы отыгрался, а за 5-14 получил бы маленький мильончик...
- Кто победит на парламентских выборах? - спросила кобыла Алиса у жеребца Арчибальда. - Утверждают, что у оппозиции хорошие шансы.
В сущности, Алисе было глубоко плевать на политику, однако она давно косилась на Арчибальда с приязнью, и вот судьба их свела в третьем заезде, нельзя было упустить случай завести знакомство. На конюшне поговаривали, что Арчибальд - горячий сторонник социалистов.
- Положение сложное, - покачал головой Арчибальд, - давай пробежимся до финишного столба, я тебе объясню обстановку.
Резво заехали одиннадцатый и двенадцатый. Причем Алиса (одиннадцатый номер) все время опережала двенадцатого на шею да еще весело крутила хвостиком. Я всадил на Алису 150 франков, опять же связав ее со всеми в паре плюс по дополнительному билету к фаворитам и к Арчибальду. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого номеров ипподром не трогал; стрелки на их циферблатах чуть-чуть качнулись, но весь мой прежний опыт мне подсказывал, что так просто у финишного столба не прикидываются. На ипподроме пахло завалом. Алиса должна была принести мне состояние.
- Понимаешь, - продолжал Арчибальд, - настоящие противники социалистов не голлисты, а коммунисты. Опрос общественного мнения дает социалистам преимущество, и в случае победы у них будет парламентское большинство. А если так, то коммунистам придется нюхать хвост Миттерану. Избиратель переметнется к социалистам...
- Может, усилим пейс? - робко предложила Алиса. - Плетемся последними, еще пойдут разговоры...
- Ерунда! - заржал Арчибальд. - Хозяин меня готовит к призу Бретани. Займи я сейчас платное место, пришлось бы давать двадцать пять метров форы. А поедем на приз Бретани - держись плотно за мной. Я тебя выведу в люди! Кстати, тебе нравится мой шаг?
После четвертого заезда (мои лошади притащились, естественно, во втором эшелоне) Женя отвел меня в сторону:
- Сколько продул?
- Пятьсот.
- Твою мать! Ты с ума сошел, Учитель! На сегодня для тебя игра кончена.
- Но ведь нам дали по тысяче!
- На игру - да, но не на проигрыш. Эдуард Иванович мне посоветовал остановить тебя. Он же следит за тобой и понимает, что ты горишь. Если мы продуем все деньги сразу - Борис Борисович отправит нас в Москву. Для посольских мы - дополнительная головная боль. Потеря двух тысяч в первый же день даст им повод отделаться от нас. Такая сумма на кого хочешь произведет впечатление. Если же мы сохраним хотя бы по пятьсот франков и объясним, что сегодня нам не повезло, не наш день, - у нас будет шанс прийти сюда еще раз, в следующее воскресенье. Эдуард Иванович дело говорит, он нам зла не желает.
- А ты почему не выступаешь?
- Я никого не вижу, - и помолчав, Женя с нескрываемой злостью добавил: Четырнадцать - двенадцать лошадей в заезде. На разминке ничего не показывают. Утопить тут можно миллионы.
Азарт игры меня оставлял. На смену пришел ужас от сознания проигранной суммы. В горле пересохло. Я старался не смотреть ни на дорожку, ни на табло выдачи, ни на гадов-французов, которые неторопливо, с удовольствием просаживали свою, никому не подотчетную валюту, так необходимую для страны победившего социализма.
Потом я предложил Эдуарду Ивановичу выпить пива. Мы спустились в буфет, и я заплатил, причем подчеркнув, что это из моих личных денег.
Страсти кипели вокруг нас, тысячи ног топали по лестницам и коридорам, змеились хвостами очередей у касс, взрывались густым ревом на трибунах. Мы пили пиво. И пятый заезд наблюдали в зале, по телевизору.
Эдуард Иванович уже не смотрел на меня как на классового врага. Может, ему понравилось, что я нашел в себе силы резко прекратить игру или что я расщедрился на пиво. (Разумеется, мы заказали еще по бутылке.) Он стал более откровенен и осторожно, полунамеками, обрисовал мне ту, другую картину - схему игры, которая шла вокруг нас с Женей.
Посольство было категорически против всей этой затеи. Настаивали Органы из Москвы. Однако местные, то есть посольские кагэбэшники, тоже не были в восторге. Тем более что содержало нас в Париже Посольство. Выписали нам по тысяче франков из посольских представительских сумм. Таким образом, мы были лишней статьей расхода. Деньги из Москвы для нас еще не поступали. Если мы все профукаем, Посольство умоет руки и быстренько закроет нам командировку. В наших интересах подольше держаться, то есть практически не играть на ипподроме. Чтобы не играть (то есть присутствовать, но не играть), можно найти десятки причин. Пока эти две тысячи окончательно не растаяли - нас вынуждены будут терпеть.
Какую же подлянку кинул нам интеллигентнейший Борис Борисович, выписав всю сумму сразу!
- Парни вы хорошие, - заключил Эдуард Иванович, допивая пиво. - Да и мне с вами приятно... Ведь воскресенье на ипподроме для меня засчитывается как рабочий день. Потом получу отгул. А на ипподроме мне не то что в "палатке" благодать! Дыши свежим воздухом, пей пиво, вот только из-за вас расстраиваюсь. Скажи Жене, чтоб не ставил ни сантима.
В благодушном настроении мы поднялись на трибуну. Нас встретил колючий Женин взгляд.
- Идите в кассу, занимайте очередь!
- Женя, нам лучше не играть, - забормотал я.
- Да и в кассах полно народу, - поддержал меня Эдуард Иванович.
- Идите в кассу! - рявкнул Женя, и мы, как кролики, робко подчинились.
В кассах творилась жуть. Всюду гигантские хвосты. Публики к шестому заезду расплодилось чудовищно. Оставив на месте Эдуарда Ивановича, я решил протыриться к окошку. Группа негров стояла плотной стеной и меня не пускала.
Появился Женя. Разом оценив обстановку, он попытался втиснуть меня в очередь. Мои часы показывали время начала заезда.
Негр в белой меховой шубе зарычал.
- Иди на х...! - улыбаясь, сказал ему Женя.
- Сам ты иди на х...! - на чистом русском ответил негр.
- Друг, откуда ты русский знаешь? - радостно завопил я.
- В Москве, в Лумумбе учился.
- Земляк! - взмолился я. - Пропусти! Последний шанс отыграться. Горим!..
- Ну, - сказал негр, что, видимо, означало "ладно"...
Но где Женя? Исчез.
Зазвенел звонок. Негр, бросив на меня недоумевающий взгляд, сунул свои билетики в кассу. А чем мне было играть? И главное - на кого?
- Женя сыграл? - спросил меня Эдуард Иванович, когда толпа у кассы развалилась.
- Нет, не успел.
- Это хорошо, - облегченно вздохнул он.
Мы нашли Женю на трибуне в позе утеса, правда, утес дымил сигаретой.
- Успел?
- Да, - процедил Женя. - Молись на четвертого номера.
- Сколько?
- Все. На первое место.
Острая боль просверлила мне сердце. Накрылся наш Париж!
Лошади проходили как раз под нами. Четвертый номер (наездник в коричневом камзоле) сразу возглавил бег.
Это был страшный заезд. Четвертого номера настигали, пытались даже обойти на подъеме, но он бровки не уступил. Три лошади пошли голова в голову на последней прямой. И лишь у финишного столба (показалось?!..) четвертый номер высунул нос.
Фотофиниш определил победителя - четвертого номера.
Я держался за сердце. Эдуард Иванович как открыл рот (когда услышал, что Женя поставил все), так до сих пор и не мог его закрыть.
Выплюнув огрызок сигареты, Женя вытащил из бокового кармана толстенькую пачку - сто билетов. Из кармана брюк - пятидесятифранковую бумажку.
- Есть одна касса, я ее сразу приметил, - деловито объяснил Женя, которая принимает ставки только по сто франков и только на победителя. Причем с каждой поставленной сотни тебе пять франков возвращают. То есть десять билетов стоят девяносто пять франков. Я выгадал пятьдесят франков. Учти, в этой кассе не бывает очередей.
Женя нервно улыбнулся, и я увидел, как из-под маски утеса проступает измученное человеческое лицо.
Вывесили выдачу. Четвертый номер потянул на 75 франков за билет.
На ипподроме раздался громовой щелчок - это Эдуарду Ивановичу удалось захлопнуть свою нижнюю челюсть.
* * *
В понедельник мы отчитывались перед Борисом Борисовичем.
Женя торжественно положил на стол две тысячи франков:
- Вот, вы нам давали на игру. Возвращаем. У нас осталось игровых пять с половиной тысяч.
Ожидаемого эффекта не последовало.
- Глупо, мальчики, - пожал плечами Борис Борисович. - Вы не представляете, как трудно выбивать деньги из нашей бухгалтерии. Я выписал вам сразу такую сумму, чтоб облегчить немного и себе жизнь. Ведь приходится оформлять столько бумаг! собирать столько подписей! Бухгалтерия скушает эти деньги с радостью, но в следующий раз все придется начинать с начала.
Я тоже вчера вечером уговаривал Женю не возвращать эти две тысячи. И Эдуард Иванович меня поддержал. Но Женя был непреклонен: играть так играть, надо, мол, утереть нос Борису Борисовичу.
- Следующего раза не будет! - отрезал Женя. - Мы приехали зарабатывать для государства валюту. Достаточно, что нам платят командировочные.
Я посмотрел на Эдуарда Ивановича. Эдуард Иванович, развалившись в кресле, индифферентным взглядом изучал потолок. Все-таки поразительно это самообладание посольских товарищей! Вчера вечером, после ресторана Эдуард Иванович повел нас в стриптиз, и там мы пили шампанское, мешая его, к ужасу официантов, - с виски и пивом; вчера вечером обнаженные бабы вскидывали в такт музыке загорелые ляжки и вертели голой жопой, а нас это, как говорится, не колыхало - мы были заняты своими разговорами; вчера вечером Эдуард Иванович, выжрав алкоголя больше, чем Женя (что было трудно!), клялся нам в вечной дружбе и любви до гроба - и вот сегодня у нас раскалывается голова, а Эдуард Иванович свеж, как огурчик, сидит застегнутый на все пуговицы, и мы для него чужие, как марсиане.
Между прочим, просадили мы вчера вечером с дорогим товарищем пятьсот франков! Моих игровых! Но Женя обещал, что отвалит мне две тысячи на грядущие подвиги, и это, зная его характер, было вполне благородно.
Каким-то образом Борис Борисович угадал, где я блуждаю мыслями, ибо спросил:
- Здорово вчера погудели?
- Чего гудеть? - скривился я (в висках опять застучало). - Скромненько купили бутылку водки...
-...и хвост селедки, - в тон продолжил Борис Борисович.
Я понял, что Эдуард Иванович работает на два фронта.
- Коньячку не хотите?
Коньячку мы хотели. Хозяин кабинета спрятал деньги в сейф, взамен вытащив оттуда начатую бутылку с рюмками. Коньячок пошел славно. И ангел мира спланировал с потолка.
- Одно мне не ясно, - сказал Борис Борисович. - Вы утверждаете, что на разминке они лошадей не показывают и резвые прикидки засечь невозможно. Каким же образом Женя угадал четвертого номера? Пусть герой поделится секретом.
Эту историю я еще вечером слышал три раза, но готов был слушать бесконечно.
- Я обратил внимание, что наездник в коричневом камзоле долго и терпеливо работает рыжего конягу. Четыре круга сделал шагом, потом несколько раз резво послал. Такое случайно не бывает. - Женя помолчал. - У нас в Москве это кое-что бы значило. Но трудность в том, что упряжка была без номера, и главное было определить - из какого заезда жеребец. В шестом заезде он объявился - и сразу на круг, прятаться. Я заглянул в газету - пресса его отметила. Ипподром его подыгрывает. Конечно, играть его на первое место я бы не решился, но кассу, где стоял Учитель, заняли негры, и у меня просто не оставалось выбора, как вломить все "на победителя" в единственно доступной кассе. В принципе нам повезло. Разумнее было бы играть "плясе", то есть на одно из призовых мест. Тогда верняк.
- Угу, - сказал Борис Борисович, и я почувствовал, что какую-то отметку нам опять выставили.
глава пятая
На Венсеннский ипподром мы стали ходить как на работу - во все дни, когда там бывали бега, в будни и в праздники.
Жили мы скудно. Игровые деньги были для нас священны. Мы не только из них не трогали на шмотки или еду, но еще к ним малость добавляли из наших скромных командировочных. Основной нашей задачей было как можно дольше продержаться в Париже. Игровые деньги постепенно таяли. (Чудес, как с четвертым номером, больше не выпадало.) Мы старались сокращать наши ежедневные ставки. Ни я, ни Женя ни разу не угадали в паре, но Женя иногда выигрывал на лошади, занявшей платное место.
Деньги из Москвы на большую игру все еще не поступали, и, откровенно говоря, я лично был этому рад. Для большой игры мы пока не годились.
Кое-что на ипподроме для нас прояснилось. Например, разминка перед заездом зависела не от прихоти наездников, а от дистанции. Они честно разминались там, где давали старт. На обычной дистанции - 2600 метров - старт давали за поворотом. Ни хрена не увидишь. Но вот уже забег на 2200 метров по большой дорожке был для нас почти приемлем, ибо упряжки разминались перед трибунами. Жаль, что бег на короткие дистанции разыгрывался мало. Надо было учитывать фору, которую сильные лошади давали слабым. Фора, как правило, была 25 метров. И борьбу на финише здесь вели не две-три (максимум!) лошади, как в Москве, а пять - восемь упряжек. И езда проходила жестко, сурово, подарков (как у нас) никто никому не делал. Тем не менее фавориты приходили редко. Не исключено, что наездники иногда их придерживали. Однако, когда в московском заезде бегут семь лошадей, - фавориту трудно спрятаться, наездник пускается на явный фальшпейс. Здесь же в заезде от десяти участников, примерно с равными шансами. Достаточно чуть замяться на дистанции, как "поезд ушел" и какая-нибудь кобыла получает по двести франков за первое место в тотализаторе. Получает, разумеется, не кобыла, а игрок, который на нее поставил. Наездник и хозяин кобылы получают весьма приличный выигрыш в свободно конвертируемой французской валюте. Что получает кобыла - я не знаю (может - кусок сахара, может - по шее), однако французские лошади совсем не производили впечатления дистрофиков, значит, морковки и сена им хватало. Да и резвости, несмотря на длинные дистанции, здесь были значительно выше, чем на Центральном Московском ипподроме.
...Вот такие скучные беговые подробности. Извините.
Однажды в будни приезжаем в Венсенн, хотим платить за входные билеты - не берут. Почему? - Сегодня бесплатно. - Почему? - Забастовка. - Кого? Наездников, конюхов, или лошади не хотят бегать? - Бастуют кассиры тотализатора. - Но бега-то состоятся? - Пожалуйста, проходите.
И народ идет. А нам что делать?
- Вот, Ломоносов и Холмогоров, полюбуйтесь на гримасы капитализма. В Советском Союзе такого безобразия быть не может!
Чуть что не так - Эдуард Иванович переходит с нами на официальный тон, это мы уже давно заметили. А тут есть от чего расстраиваться посольскому товарищу: раз нет бегов, не засчитают ему сегодняшний день как рабочий и придется Эдику дежурить в субботу в "палатке".
- У нас такого безобразия быть не может, - подтверждает Женя. - Тотошка мигом бы подожгла и разнесла здание ипподрома.
- Товарищи, только без политических намеков! - протестует Эдуард Иванович.
- Да ладно, Эдик, - говорю я, - проведем сегодняшний день как тренировочный. Потом, кто знает, вдруг через пару заездов откроют кассы? Администрации такие бега в убыток. Глядишь, она и уступит, примет законные требования рабочего класса. А нам лишь пару билетиков для отчета - дескать, решили воздержаться от крупных ставок.
Эдуард Иванович повеселел. Женя, правда, мрачно выразился, в том смысле, что, мол, бега без игры - это все равно как наблюдать половой акт в кино, а не трахать бабу самому.
Но какой другой выход? Не поворачивать же обратно! Тем более что погода выдалась отличная: солнце светит, тепло - лютая парижская зима...
Борис Борисович посмотрел на Женю, потом на меня. Никаких эмоций на его лице не читалось.
- Лично я вам не верю. То есть я абсолютно не верю в успех вашего абсолютно безнадежного дела. Французы не дураки, чтобы не поднять деньги, если они валяются. Однако я высказал только свое персональное мнение. Кашу с вами заварил другой отдел. Им и расхлебывать. Мое дело - обеспечить вам прикрытие. Всегда к вашим услугам.
глава четвертая
Значит, так: Венсеннский ипподром, конечно, больше нашего, вполне ничего, но какой-то неуютный.
Мы пришли за час до первого заезда и долго бегали по этажам, разбирались в лабиринтах ипподрома. Важно было изучить заранее, где какие кассы, а их было много, и все они разные. В одних играют только экспресс или пару, в других можно ставить на лошадь, взявшую одно из первых мест или выигравшую заезд. Еще одна касса, где принимают ставки на трех первых лошадей, называется трио, но трио играется не в каждом заезде.
Купили мы пачку специальных билетов и металлические щипцы. Нам объяснили, что щипцами отмечаешь номера выбранных тобой лошадей, а потом билетики протягиваешь в кассу. Иначе ставки в паре, экспрессе и трио не принимают. Каждая ставка стоит десять франков. Таким образом, в переводе на наш привычный язык, мы имели каждый по сто рублей - сто ставок. С такой огромной суммой я на ипподроме никогда не играл.
Заездов было всего восемь. Это - по 12 ставок на заезд. Казалось, вскоре все деньги французских банков перейдут в мой карман. Да хватит ли карманов? Не послать ли Эдуарда Ивановича за мешком? Впрочем, это успеется, Эдуард Иванович - вот он, хвостом ходит за нами, почтительно посапывает - понимает: профессионалы вышли "на дело"!
С поля дул холодный ветер. Французы на трибуны почти не высовывались, стояли в залах у касс, изучали газеты. Газеты эти мы проштудировали утром. Конечно, кое-какие интересные подробности в газетах имелись, и французы дураки будут играть, следуя напечатанным прогнозам. Однако, рассудили мы, наездники тоже прочли газеты и заранее знают, на кого будет ставить публика. А если публика разбила лошадь вдрызг, стоит ли наезднику ее трогать? Ехать на фаворите за полтора франка? Короче, мы решили придерживаться нашей испытанной московской системы - играть против фаворитов! Публика верит напечатанному слову, а мы своему глазу. Мы на разминке все увидим.
Странно было лишь то, что лошади на разминку не выезжали. Проплелись несколько упряжек без номеров (кто? из какого заезда? - поди угадай!), и на дорожке медленно двигались машины, ровняя боронами гаревое покрытие.
Женя был, как всегда перед игрой, холоден и сосредоточен, но что-то таинственное мелькало, весело плясало в его глазах. Я же чувствовал радостное волнение, чуть ли не дрожь, которую с трудом сдерживал.
- Старик, - сказал я, - Хемингуэй был прав, когда назвал Париж праздником, который всегда с тобой!
- Хемингуэй имел в виду ипподром, - подмигнул мне Женя.
- Говорят, Хемингуэй тоже выигрывал на бегах, - осмелился вставить Эдуард Иванович.
Я фыркнул. Мне больше всего в этой фразе понравилось "тоже". Но Женя сурово одернул Эдуарда Ивановича:
- Сбегай лучше в кассы, посмотри, кого там бьют!
И тут Эдуард Иванович поразил нас своей информированностью.
- Мальчики, - миролюбиво ответил наш спутник, - видите вот эти циферблаты со стрелками, вон там, на другой стороне дорожки? Над каждым - номер лошади. Чем меньше цифру показывает стрелка, тем больше играют лошадь. Здесь автоматика, все продумано.
Мы быстро достали бинокль. Стрелки на третьем и восьмом циферблатах сделали почти полный круг и застыли на цифре "два". Один к десяти показывали стрелки одиннадцатого и тринадцатого номеров. Стрелки на остальных циферблатах лишь чуть-чуть сдвинулись. Сразу стало ясно, как идет игра. Разбили тройку и восьмерку (один к двум), подыгрывают одиннадцатого и тринадцатого. Остальных не трогают.
- Гады французы! - присвистнул Женя. - Облегчают себе жизнь.
Я даже несколько расстроился. Действительно, если игра как на ладони, если можно выбирать любые варианты ставок - пару, экспресс, победителя, - если ставки на темноту сразу будут замечены (стрелка покажет), то спрашивается: ну как, как люди умудряются проигрывать на Венсеннском ипподроме?! А если никто не проигрывает, то кто же выигрывает?!
Однако нас ждал удар. По темени. Наконец-то выехали участники первого заезда и... спокойненько укатили на другую сторону бегового круга. Перед трибунами никто не разминался. Засечь же резвость на таком расстоянии не представлялось никакой возможности. Мы остановили свои секундомеры. Главное наше оружие было выбито из рук. Строго говоря, как честные люди мы должны были бы немедленно покинуть ипподром и сегодня же вечером вылететь в Москву.
Но...
Можно пропустить этот заезд и приготовиться к следующему. Вдруг там кто-то сразу выделится?!.
Но.
Если ипподром прав и только эти четыре лошади имеют реальные шансы? Если специалисты-прогнозисты, которые целыми днями ошиваются у конюшен, знают точно, кто поедет? В конце концов, за что им деньги платят? Ведь не за обман почтенной публики!
Я взглянул на часы и поспешно помчался к кассам. Лишь бы успеть. До старта три минуты. Почему-то половина касс не работает. У других окошек хвосты. Я нагло ввинчиваюсь в середину очереди. Лихорадочно работаю щипцами. Связать четырех лошадей в паре - это шесть билетов, и повторить четыре раза фаворитную игру 3-8. Итого, на сто франков. Даже в случае прихода фаворитов я остаюсь в некотором выигрыше. За 3-8 заплатят хоть по тридцать франков?
Удивляюсь, как лениво и неторопливо движется очередь. Успеваю сунуть билеты в кассу перед самым звонком (и вот что любопытно: месье, перед которым я влез и который из-за меня не смог сыграть, так вот, этот месье, вместо того чтобы дать мне по шее или обматерить, - еще и извинился, когда я его нечаянно толкнул, отваливаясь от окошка!..).
Когда я появился наверху, лошади кучно проходили перед трибунами, спускаясь в тартарары, в преисподнюю Венсеннского ипподрома, на "просторы родины чудесной"... Огромное поле Венсенна! И открывается вид на дальние пригороды Парижа. А над лесом повисли два аэростата. Синий и зеленый.
Женя стоял угрюмо и недвижимо, как на Волге утес. Хотелось пощупать, не зарос ли он мохом.
- Утопился? - процедил он, не поводя глазом в мою сторону.
- Ага, а ты?
- Женя пропустил заезд! - почти торжественно объявил Эдуард Иванович.
Что тараторил диктор по радио - я не понял. К тому же я не запомнил имена лошадей, на которых поставил. Теперь заезд подымался по дорожке на другом конце ипподрома. Номера я не различал даже в бинокль. Кто-то усилил пейс и возглавил бег. Наездник в красном камзоле. А какие камзолы у моих наездников? Даже этого я не знаю. Кто-то, возглавляющий бег, первым вырулил на финишную прямую. Шел с отрывом. Его догоняли сразу пять упряжек. Кто-то, возглавляющий бег, имел номер восемь! (Наконец-то я увидел.) Рядом подтягивались третий и тринадцатый.
Ну!
По бровке выскочила какая-то серая сволочь!
Восьмой удержал первое место, тринадцатый приехал на третьем, а серая сволочь (второе место) оказалась номером 10.
В паре вывесили: 8-10.
Ста моих франков как не бывало. Сто франков! Это - два мужских свитера. Три кофточки для Райки - если их, конечно, купить в "Тати", но в Москве и они сойдут как дорогой подарок. Однажды в кафе я заплатил 25 и целый день ходил как больной. Сто франков - разом - кобылам под хвост! Опомнись! Нельзя так играть!
А как?
Если бы я поставил на восьмерку как на победителя, я бы получил 15 франков за 10. Если бы играл его в числе первых трех - 12 франков. А вот 10-й потянул на 200 франков! И в паре платят 500!! А ведь просто было угадать: вязать восьмого со всем заездом - 13 ставок, 130 франков ставишь - 500 получаешь. Разве плохо? И что же я на старости лет стал гоняться за фаворитами?
Второй заезд разыгрывался на более короткую дистанцию. Жокеи сидели в седлах. (У нас верховая езда на рысаках почти не практикуется.) Разминались поближе к трибунам. Пятый номер крутился у финишного столба. Несколько раз заезжал весьма резво. Правда, не с кем было сравнивать - остальные, приближаясь к финишному столбу, переходили на шаг. Я развернул газету. По прогнозам специалистов (мать их за ногу!), пятый номер был в шансах. Циферблаты показывали, что ипподром разбил второго и седьмого. Но и стрелка пятого прошла полкруга.
Решено. В заезде двенадцать лошадей. Связываю пять со всеми и добавляю еще два билета ко второму и седьмому. Касса меня облегчила на 150 франков.
Женя по-прежнему исполнял роль утеса из русской народной песни.
- Утопился?
- Угу. А ты?
- Пропускаю.
"На вершине его не растет ничего". Мне показалось, что Эдуард Иванович глянул на меня неодобрительно, как на потенциального расхитителя народного имущества.
И ведь угадал, почти угадал! Если бы пятый номер не запрыгал на последней прямой и не прошел финишный столб галопом...
А пришли седьмой и четырнадцатый. С седьмым я бы отыгрался, а за 5-14 получил бы маленький мильончик...
- Кто победит на парламентских выборах? - спросила кобыла Алиса у жеребца Арчибальда. - Утверждают, что у оппозиции хорошие шансы.
В сущности, Алисе было глубоко плевать на политику, однако она давно косилась на Арчибальда с приязнью, и вот судьба их свела в третьем заезде, нельзя было упустить случай завести знакомство. На конюшне поговаривали, что Арчибальд - горячий сторонник социалистов.
- Положение сложное, - покачал головой Арчибальд, - давай пробежимся до финишного столба, я тебе объясню обстановку.
Резво заехали одиннадцатый и двенадцатый. Причем Алиса (одиннадцатый номер) все время опережала двенадцатого на шею да еще весело крутила хвостиком. Я всадил на Алису 150 франков, опять же связав ее со всеми в паре плюс по дополнительному билету к фаворитам и к Арчибальду. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого номеров ипподром не трогал; стрелки на их циферблатах чуть-чуть качнулись, но весь мой прежний опыт мне подсказывал, что так просто у финишного столба не прикидываются. На ипподроме пахло завалом. Алиса должна была принести мне состояние.
- Понимаешь, - продолжал Арчибальд, - настоящие противники социалистов не голлисты, а коммунисты. Опрос общественного мнения дает социалистам преимущество, и в случае победы у них будет парламентское большинство. А если так, то коммунистам придется нюхать хвост Миттерану. Избиратель переметнется к социалистам...
- Может, усилим пейс? - робко предложила Алиса. - Плетемся последними, еще пойдут разговоры...
- Ерунда! - заржал Арчибальд. - Хозяин меня готовит к призу Бретани. Займи я сейчас платное место, пришлось бы давать двадцать пять метров форы. А поедем на приз Бретани - держись плотно за мной. Я тебя выведу в люди! Кстати, тебе нравится мой шаг?
После четвертого заезда (мои лошади притащились, естественно, во втором эшелоне) Женя отвел меня в сторону:
- Сколько продул?
- Пятьсот.
- Твою мать! Ты с ума сошел, Учитель! На сегодня для тебя игра кончена.
- Но ведь нам дали по тысяче!
- На игру - да, но не на проигрыш. Эдуард Иванович мне посоветовал остановить тебя. Он же следит за тобой и понимает, что ты горишь. Если мы продуем все деньги сразу - Борис Борисович отправит нас в Москву. Для посольских мы - дополнительная головная боль. Потеря двух тысяч в первый же день даст им повод отделаться от нас. Такая сумма на кого хочешь произведет впечатление. Если же мы сохраним хотя бы по пятьсот франков и объясним, что сегодня нам не повезло, не наш день, - у нас будет шанс прийти сюда еще раз, в следующее воскресенье. Эдуард Иванович дело говорит, он нам зла не желает.
- А ты почему не выступаешь?
- Я никого не вижу, - и помолчав, Женя с нескрываемой злостью добавил: Четырнадцать - двенадцать лошадей в заезде. На разминке ничего не показывают. Утопить тут можно миллионы.
Азарт игры меня оставлял. На смену пришел ужас от сознания проигранной суммы. В горле пересохло. Я старался не смотреть ни на дорожку, ни на табло выдачи, ни на гадов-французов, которые неторопливо, с удовольствием просаживали свою, никому не подотчетную валюту, так необходимую для страны победившего социализма.
Потом я предложил Эдуарду Ивановичу выпить пива. Мы спустились в буфет, и я заплатил, причем подчеркнув, что это из моих личных денег.
Страсти кипели вокруг нас, тысячи ног топали по лестницам и коридорам, змеились хвостами очередей у касс, взрывались густым ревом на трибунах. Мы пили пиво. И пятый заезд наблюдали в зале, по телевизору.
Эдуард Иванович уже не смотрел на меня как на классового врага. Может, ему понравилось, что я нашел в себе силы резко прекратить игру или что я расщедрился на пиво. (Разумеется, мы заказали еще по бутылке.) Он стал более откровенен и осторожно, полунамеками, обрисовал мне ту, другую картину - схему игры, которая шла вокруг нас с Женей.
Посольство было категорически против всей этой затеи. Настаивали Органы из Москвы. Однако местные, то есть посольские кагэбэшники, тоже не были в восторге. Тем более что содержало нас в Париже Посольство. Выписали нам по тысяче франков из посольских представительских сумм. Таким образом, мы были лишней статьей расхода. Деньги из Москвы для нас еще не поступали. Если мы все профукаем, Посольство умоет руки и быстренько закроет нам командировку. В наших интересах подольше держаться, то есть практически не играть на ипподроме. Чтобы не играть (то есть присутствовать, но не играть), можно найти десятки причин. Пока эти две тысячи окончательно не растаяли - нас вынуждены будут терпеть.
Какую же подлянку кинул нам интеллигентнейший Борис Борисович, выписав всю сумму сразу!
- Парни вы хорошие, - заключил Эдуард Иванович, допивая пиво. - Да и мне с вами приятно... Ведь воскресенье на ипподроме для меня засчитывается как рабочий день. Потом получу отгул. А на ипподроме мне не то что в "палатке" благодать! Дыши свежим воздухом, пей пиво, вот только из-за вас расстраиваюсь. Скажи Жене, чтоб не ставил ни сантима.
В благодушном настроении мы поднялись на трибуну. Нас встретил колючий Женин взгляд.
- Идите в кассу, занимайте очередь!
- Женя, нам лучше не играть, - забормотал я.
- Да и в кассах полно народу, - поддержал меня Эдуард Иванович.
- Идите в кассу! - рявкнул Женя, и мы, как кролики, робко подчинились.
В кассах творилась жуть. Всюду гигантские хвосты. Публики к шестому заезду расплодилось чудовищно. Оставив на месте Эдуарда Ивановича, я решил протыриться к окошку. Группа негров стояла плотной стеной и меня не пускала.
Появился Женя. Разом оценив обстановку, он попытался втиснуть меня в очередь. Мои часы показывали время начала заезда.
Негр в белой меховой шубе зарычал.
- Иди на х...! - улыбаясь, сказал ему Женя.
- Сам ты иди на х...! - на чистом русском ответил негр.
- Друг, откуда ты русский знаешь? - радостно завопил я.
- В Москве, в Лумумбе учился.
- Земляк! - взмолился я. - Пропусти! Последний шанс отыграться. Горим!..
- Ну, - сказал негр, что, видимо, означало "ладно"...
Но где Женя? Исчез.
Зазвенел звонок. Негр, бросив на меня недоумевающий взгляд, сунул свои билетики в кассу. А чем мне было играть? И главное - на кого?
- Женя сыграл? - спросил меня Эдуард Иванович, когда толпа у кассы развалилась.
- Нет, не успел.
- Это хорошо, - облегченно вздохнул он.
Мы нашли Женю на трибуне в позе утеса, правда, утес дымил сигаретой.
- Успел?
- Да, - процедил Женя. - Молись на четвертого номера.
- Сколько?
- Все. На первое место.
Острая боль просверлила мне сердце. Накрылся наш Париж!
Лошади проходили как раз под нами. Четвертый номер (наездник в коричневом камзоле) сразу возглавил бег.
Это был страшный заезд. Четвертого номера настигали, пытались даже обойти на подъеме, но он бровки не уступил. Три лошади пошли голова в голову на последней прямой. И лишь у финишного столба (показалось?!..) четвертый номер высунул нос.
Фотофиниш определил победителя - четвертого номера.
Я держался за сердце. Эдуард Иванович как открыл рот (когда услышал, что Женя поставил все), так до сих пор и не мог его закрыть.
Выплюнув огрызок сигареты, Женя вытащил из бокового кармана толстенькую пачку - сто билетов. Из кармана брюк - пятидесятифранковую бумажку.
- Есть одна касса, я ее сразу приметил, - деловито объяснил Женя, которая принимает ставки только по сто франков и только на победителя. Причем с каждой поставленной сотни тебе пять франков возвращают. То есть десять билетов стоят девяносто пять франков. Я выгадал пятьдесят франков. Учти, в этой кассе не бывает очередей.
Женя нервно улыбнулся, и я увидел, как из-под маски утеса проступает измученное человеческое лицо.
Вывесили выдачу. Четвертый номер потянул на 75 франков за билет.
На ипподроме раздался громовой щелчок - это Эдуарду Ивановичу удалось захлопнуть свою нижнюю челюсть.
* * *
В понедельник мы отчитывались перед Борисом Борисовичем.
Женя торжественно положил на стол две тысячи франков:
- Вот, вы нам давали на игру. Возвращаем. У нас осталось игровых пять с половиной тысяч.
Ожидаемого эффекта не последовало.
- Глупо, мальчики, - пожал плечами Борис Борисович. - Вы не представляете, как трудно выбивать деньги из нашей бухгалтерии. Я выписал вам сразу такую сумму, чтоб облегчить немного и себе жизнь. Ведь приходится оформлять столько бумаг! собирать столько подписей! Бухгалтерия скушает эти деньги с радостью, но в следующий раз все придется начинать с начала.
Я тоже вчера вечером уговаривал Женю не возвращать эти две тысячи. И Эдуард Иванович меня поддержал. Но Женя был непреклонен: играть так играть, надо, мол, утереть нос Борису Борисовичу.
- Следующего раза не будет! - отрезал Женя. - Мы приехали зарабатывать для государства валюту. Достаточно, что нам платят командировочные.
Я посмотрел на Эдуарда Ивановича. Эдуард Иванович, развалившись в кресле, индифферентным взглядом изучал потолок. Все-таки поразительно это самообладание посольских товарищей! Вчера вечером, после ресторана Эдуард Иванович повел нас в стриптиз, и там мы пили шампанское, мешая его, к ужасу официантов, - с виски и пивом; вчера вечером обнаженные бабы вскидывали в такт музыке загорелые ляжки и вертели голой жопой, а нас это, как говорится, не колыхало - мы были заняты своими разговорами; вчера вечером Эдуард Иванович, выжрав алкоголя больше, чем Женя (что было трудно!), клялся нам в вечной дружбе и любви до гроба - и вот сегодня у нас раскалывается голова, а Эдуард Иванович свеж, как огурчик, сидит застегнутый на все пуговицы, и мы для него чужие, как марсиане.
Между прочим, просадили мы вчера вечером с дорогим товарищем пятьсот франков! Моих игровых! Но Женя обещал, что отвалит мне две тысячи на грядущие подвиги, и это, зная его характер, было вполне благородно.
Каким-то образом Борис Борисович угадал, где я блуждаю мыслями, ибо спросил:
- Здорово вчера погудели?
- Чего гудеть? - скривился я (в висках опять застучало). - Скромненько купили бутылку водки...
-...и хвост селедки, - в тон продолжил Борис Борисович.
Я понял, что Эдуард Иванович работает на два фронта.
- Коньячку не хотите?
Коньячку мы хотели. Хозяин кабинета спрятал деньги в сейф, взамен вытащив оттуда начатую бутылку с рюмками. Коньячок пошел славно. И ангел мира спланировал с потолка.
- Одно мне не ясно, - сказал Борис Борисович. - Вы утверждаете, что на разминке они лошадей не показывают и резвые прикидки засечь невозможно. Каким же образом Женя угадал четвертого номера? Пусть герой поделится секретом.
Эту историю я еще вечером слышал три раза, но готов был слушать бесконечно.
- Я обратил внимание, что наездник в коричневом камзоле долго и терпеливо работает рыжего конягу. Четыре круга сделал шагом, потом несколько раз резво послал. Такое случайно не бывает. - Женя помолчал. - У нас в Москве это кое-что бы значило. Но трудность в том, что упряжка была без номера, и главное было определить - из какого заезда жеребец. В шестом заезде он объявился - и сразу на круг, прятаться. Я заглянул в газету - пресса его отметила. Ипподром его подыгрывает. Конечно, играть его на первое место я бы не решился, но кассу, где стоял Учитель, заняли негры, и у меня просто не оставалось выбора, как вломить все "на победителя" в единственно доступной кассе. В принципе нам повезло. Разумнее было бы играть "плясе", то есть на одно из призовых мест. Тогда верняк.
- Угу, - сказал Борис Борисович, и я почувствовал, что какую-то отметку нам опять выставили.
глава пятая
На Венсеннский ипподром мы стали ходить как на работу - во все дни, когда там бывали бега, в будни и в праздники.
Жили мы скудно. Игровые деньги были для нас священны. Мы не только из них не трогали на шмотки или еду, но еще к ним малость добавляли из наших скромных командировочных. Основной нашей задачей было как можно дольше продержаться в Париже. Игровые деньги постепенно таяли. (Чудес, как с четвертым номером, больше не выпадало.) Мы старались сокращать наши ежедневные ставки. Ни я, ни Женя ни разу не угадали в паре, но Женя иногда выигрывал на лошади, занявшей платное место.
Деньги из Москвы на большую игру все еще не поступали, и, откровенно говоря, я лично был этому рад. Для большой игры мы пока не годились.
Кое-что на ипподроме для нас прояснилось. Например, разминка перед заездом зависела не от прихоти наездников, а от дистанции. Они честно разминались там, где давали старт. На обычной дистанции - 2600 метров - старт давали за поворотом. Ни хрена не увидишь. Но вот уже забег на 2200 метров по большой дорожке был для нас почти приемлем, ибо упряжки разминались перед трибунами. Жаль, что бег на короткие дистанции разыгрывался мало. Надо было учитывать фору, которую сильные лошади давали слабым. Фора, как правило, была 25 метров. И борьбу на финише здесь вели не две-три (максимум!) лошади, как в Москве, а пять - восемь упряжек. И езда проходила жестко, сурово, подарков (как у нас) никто никому не делал. Тем не менее фавориты приходили редко. Не исключено, что наездники иногда их придерживали. Однако, когда в московском заезде бегут семь лошадей, - фавориту трудно спрятаться, наездник пускается на явный фальшпейс. Здесь же в заезде от десяти участников, примерно с равными шансами. Достаточно чуть замяться на дистанции, как "поезд ушел" и какая-нибудь кобыла получает по двести франков за первое место в тотализаторе. Получает, разумеется, не кобыла, а игрок, который на нее поставил. Наездник и хозяин кобылы получают весьма приличный выигрыш в свободно конвертируемой французской валюте. Что получает кобыла - я не знаю (может - кусок сахара, может - по шее), однако французские лошади совсем не производили впечатления дистрофиков, значит, морковки и сена им хватало. Да и резвости, несмотря на длинные дистанции, здесь были значительно выше, чем на Центральном Московском ипподроме.
...Вот такие скучные беговые подробности. Извините.
Однажды в будни приезжаем в Венсенн, хотим платить за входные билеты - не берут. Почему? - Сегодня бесплатно. - Почему? - Забастовка. - Кого? Наездников, конюхов, или лошади не хотят бегать? - Бастуют кассиры тотализатора. - Но бега-то состоятся? - Пожалуйста, проходите.
И народ идет. А нам что делать?
- Вот, Ломоносов и Холмогоров, полюбуйтесь на гримасы капитализма. В Советском Союзе такого безобразия быть не может!
Чуть что не так - Эдуард Иванович переходит с нами на официальный тон, это мы уже давно заметили. А тут есть от чего расстраиваться посольскому товарищу: раз нет бегов, не засчитают ему сегодняшний день как рабочий и придется Эдику дежурить в субботу в "палатке".
- У нас такого безобразия быть не может, - подтверждает Женя. - Тотошка мигом бы подожгла и разнесла здание ипподрома.
- Товарищи, только без политических намеков! - протестует Эдуард Иванович.
- Да ладно, Эдик, - говорю я, - проведем сегодняшний день как тренировочный. Потом, кто знает, вдруг через пару заездов откроют кассы? Администрации такие бега в убыток. Глядишь, она и уступит, примет законные требования рабочего класса. А нам лишь пару билетиков для отчета - дескать, решили воздержаться от крупных ставок.
Эдуард Иванович повеселел. Женя, правда, мрачно выразился, в том смысле, что, мол, бега без игры - это все равно как наблюдать половой акт в кино, а не трахать бабу самому.
Но какой другой выход? Не поворачивать же обратно! Тем более что погода выдалась отличная: солнце светит, тепло - лютая парижская зима...