Страница:
Бен с трепетом наблюдал, как его темнокожие братья обратили свой взор на темное небо… Из-за горизонта вставало огромное, белое, холодное солнце.
— Это наш корабль, имя ему Луна, отныне это ваше ночное солнце, берегите его, берегите свою планету, берегите их, теперь они одно неразделимое целое.
Гигантская волна ударилась в горы, но, не дойдя до вершин, с грохотом и шипением стала сползать вниз, тучи развеялись, и звездное небо открылось взору, но, кроме звезд, в небе сияла Луна — виновница бед и подарок пришельцев.
А вода делала свое дело, взрезая горы, сметая лес с их отрогов. Горы стали голые, беззащитные, и лишь вершины сохранили изуродованные деревья. Гон поднимал лежащих без сознания людей. Вождь и красивая женщина помогали ему. Гон наклонялся над распростертыми телами, и они один за другим вставали, испуганно оглядываясь вокруг. Казалось, он вдыхал в них дух жизни, обладая чудодейственными чарами.
— Ты бог, Гон, ты навсегда останешься в нашей памяти, если даже уйдешь от нас. Ты не умрешь? Сколько ты можешь жить? — спросил вождь.
— Мы живем, сколько хватит сил и желания, пока не устанем и нам самим не захочется уйти из жизни, — ответил Гон, — Я увижу твоих потомков. И буду качать твоих далеких внуков, — сказал он женщине, укутанной в плащ.
Она доверчиво прижалась к исполину.
«Как хорошо, что Гон спас их, как хорошо, что спасли скот, зверей, лес, травы. Ведь теперь надо начинать все сначала. Можно быть спокойным, ведь с ними Гон и его друзья», — решил Бен.
И словно в подтверждение этих мыслей, в сознании Бена возникла другая картина. Преобразились люди, они стали стройнее, на них красивые одежды, женщины богато усыпаны украшениями. Пасется скот, быки тянут плуг, люди сеют. Стоят хижины, над ними дымок, лошади запряжены в нехитрые повозки. Веселая детвора бегает в только им понятном хороводе. Улыбки, счастливые лица. А вот группа женщин, стройные, чернокожие, гибкие, как пантеры. Одна, украсив свое тело узором белых точек, несет в руке лилии, ее голову украшает традиционная негритянская прическа, в руках у другой, с бритой головой, небольшое легкое копье. А вот черная женщина с прической, напоминающей стрижку египетских жриц, она несет лук и стрелы. В середине группы возвышается еще одна женщина, в одной руке у нее лотос, в другой лук и стрелы. Лук большой, как у мужчин, одежды ее не похожи на одежды других, прическа тоже.
«Какая-то она необычная, стройная, рослая, выше всех, в ней что-то не негритянское… — думал Бен. — Да она же белая… и черты лица ее совсем иные… это же жена Гона, Хара, это ее лицо, это она. Но где-то еще я видел это, как будто кинолента перед глазами, я видел это, видел… и это лицо, и эту сцену… Да, да, точно, видел в горах, в пещере Маше, в Южной Африке. Вот, стало быть, что высек на скале древний художник. Наверное, они шли упражняться в стрельбе из лука и метании копья. Мужчины уходят на охоту, а женщины не хотят быть беззащитными. Или Хара их учила быть наравне с мужчинами? А цветы зачем? Совсем забыл, ведь это же женщины, видно, уже тогда они не обходились без цветов. Женщины нашего времени много впитали от своих предков.
А это что? Неужели они научились строить города? Кругом каменные кружева, колонны, законченные архитектурные ансамбли, площади, дома, ажурные стены, фрески… Действительно, настоящий диковинный город. Необычный город. Да это же Тассили! — догадался Бен. — Это же скальный город — гордость Африки. Его никто не строил, его построила природа, вымыв реками, дождями, ручьями в песчаном плато. В нем жили наши предки, получив от природы жилье и крышу. Может, и потоп, вызванный кораблем пришельцев, приложил здесь свою творческую силу архитектора? А сколько там чудесных рисунков на скалах и песчанике, да разве только в Тассили оставили нам свое творчество древние художники? Гон их научил, что ли?»
Древняя Тассили, прошел долгожданный дождь. Молодой вождь зовет на охоту. После дождя в водоемах много воды, туда на водопой придут звери, охота будет легкой, надо только уметь терпеливо ждать. Собираются добровольцы. Их немного: вождь и два воина. Ведь теперь у чернокожих свой скот, и охота стала уделом сильных и смелых воинов…
Бредут по глинистому склону три воина, за спиной луки и стрелы, в руках длинные копья. Вождь, шедший позади, остановился и стал внимательно разглядывать что-то под ногами. Это следы другого воина, явственно проступившие на мокрой и скользкой глине. Вождь взял глину в руки и стал мять ее, бесформенный комок стал податлив, мягок. Вождь сжал сильный кулак, глина живыми змейками брызнула сквозь пальцы. Вождь засмеялся, игра ему понравилась. Огромный кулак еще и еще сжимал глину. Вот вождь разжал кулак и осмотрел кусок глины, лежащий на широкой ладони, на нем отпечатались его пальцы, трещины на коже. Но, видно, интерес вождя к глине пропал, и он дал знак двигаться дальше. Молчаливые воины шли впереди вождя, заслоняя его от неожиданного нападения с гребня откоса. Шедший правее воин поскользнулся и покатился по крутому склону. За ним тянулся причудливый след, борозды змеями извивались все ниже и ниже. Вождь смотрел вслед скользящему воину и улыбался его неловкости, а потом стал копьем водить по мокрой глине, стараясь повторить орнамент линий, оставленных на склоне падающим воином: черта, еще черта, кружок; точки, змейки переплелись в единый грубый чертеж… Поджидая спешащего снизу воина, вождь опять мял глину и лепил из нее шары, нанизывал их на стрелу, стал лепить еще что-то, показывая своему товарищу. И здесь… оглушительный рык раздался сверху, и лев взметнулся стремительной рыжей тенью. Вождь отбросил стрелу и схватил копье. Уперев его в глину и прижав ступней, он выставил острие навстречу летящему зверю. Глина подвела льва, он не допрыгнул до чернокожего человека и тяжело плюхнулся в метре от вождя; скользя и упираясь лапами, пытаясь затормозить свое падение, он все же налетел на копье. Это спасло жизнь вождя. Копье пронзило грудь льва и сломалось, а вождь отлетел от разъяренного хищника. Стрела проткнула бок льва — это метко стрельнул воин. Лев попытался взобраться по глинистому склону и покинуть поле боя. Еще одна стрела впилась ему в лапу. Лев яростно прыгнул и исчез. Вождь собрал воинов и сказал:
— Льва надо убить, он ранен и безумен, он может прийти к нашим хижинам и убить беззащитных женщин и детей. В погоню!
«Не так уж они беззащитны», — констатировал Бен, вспомнив женщин с луками и стрелами.
Кончился дождь. Сияло жаркое африканское солнце. Воины возвращались, шкура и голова льва были с ними. Вождь теперь шел впереди и пел победную песню.
Знакомый отрог. Сверху орнаменты падения, борозды недавнего сражения со львом, следы от рук и ног были еще причудливее. Все трое смотрели на эти следы и заливались громким смехом, вспоминая прошедшие события, кто куда падал, кто как карабкался.
— Твои следы похожи на следы кабана, — говорит воин. — А ты полз на четвереньках, как малое дитя, волоча тяжелый зад.
— А вон следы от льва, когда он упал на бок, смотри, как хорошо видны на глине его грива и передняя лапа. Жаль, что он не весь упал, а то бы был целый лев из глины, — поддержал воина вождь.
На глаза ему попалась отброшенная стрела с комками глины, нанизанными на нее.
— Смотри, Ассон, глина засохла на солнце и стала как камень, ей можно воевать, можно сразить небольшого зверя или птицу. Вот как кинуть его сильнее и дальше?
— Вождь, смотри, эти ссохшиеся комки глины похожи на носорога, только нет ног. Надо будет прилепить ему ноги, и будет глиняный носорог. Вдохнуть бы в него жизнь, и он побежит. Дети будут играть в зверей.
— Вдохнуть жизнь могут духи или боги, — ответил вождь, — об этом надо спросить жреца Коло-Коло. Он рассказывал, что боги, давным-давно приходившие к нам с неба, вдохнули жизнь в наши тела на горе жизни, там, где сейчас каменный город.
Воины пришли в селение и стали с жаром рассказывать о своем геройстве. Жена вождя недоверчиво улыбалась, вождь сердился и стал бранить жену. Слушатели разделились, одни верили охотникам, другие поддерживали скептицизм жены вождя. Голова и шкура их не убеждали. Тогда вождь приказал принести воды и разлить ее по глинистому участку. Воины, сопровождавшие вождя, поняли его замысел и размесили глину ногами, выровняв копьем. Вождь, высунув от напряжения язык, стрелой стал рисовать: черта — склон горы, кружок и палочки — вождь, его руки, ноги, голова; еще черта — копье, вот другие охотники… лев, стрела в его боку и лапе, копье, пронзившее льва. Все с любопытством смотрели на творения вождя. Угловатые фигурки воспроизвели картину сражения… Солнце на глазах иссушило глину, придав картине твердость, нерушимость и убедительность. Сомнений не осталось: так было, лев был побежден героями-охотниками.
Податливый песчаник оказался лучшим материалом для художеств вождя. В тени песчаного города, в его прохладе проводил он долгие часы, вырубая на стенах картины охоты, стада быков и коров, слонов, жирафов, людей.
Лучшим его достижением была картина, на которой были изображены три изящные женщины, ведущие тихую беседу. В ней было столько изящества, пластичности, красоты и грации, что даже Гон восхитился ею.
Гон появлялся все реже, но уже не в роли бога, а в роли просветителя, несущего знания. Тем не менее его появление было для чернокожих настоящим праздником. Охотники надевали одежды, похожие на одежды Гона, копировали его движения, состязались. Гон тоже выходил на охоту, взявшись за лук и стрелы. Много дней трудился вождь над картиной охоты. На первом плане Гон, в своих странных одеждах, с луком и стрелами, вокруг охотники. Гон учил чернокожих плавить руду, обрабатывать металл.
Все реже приходил Гон, вожди искали власти, вражда охватывала племена. Отступала зелень джунглей, наступала пустыня, уходили звери, жить становилось труднее. Жажда захватничества овладела вождями. Пришла война и в эти края.
Сражение с врагом… Искалеченные тела, пробитые копьями и стрелами, пронзенные мечами, изуродованные тяжелыми дубинками. Племя проиграло бой и было обречено на гибель. Раненый вождь, скрываясь в лабиринтах песчаного города, совершил последний подвиг — изобразил на песчанике битву и себя, раненого, приползшего к жене с луком и последней стрелой, предназначенной для нее, чтобы не досталась врагу. Она мужественно приняла смерть, протягивая к вождю руки, она любила его своей первобытной любовью, верила, что он скоро к ней придет там, в другой жизни, в бесконечность которой они поверили от Гона. Пустыня довершила разрушения, стерев с лица земли усилия людей. Лишь город природы да живопись на скалах могут рассказать историю племени.
«Так вот как ты погибла, Тассили, вот твоя история, жаль, что ты погибла, Тассили, безжалостны пески Сахары, но Африка жила и живет, много памятников мудрости и детства древних на тебе, моя Африка», — размышлял Бен.
Проплывали картины строительства королевского дворца Бенина. Из раскаленных тиглей темнокожих умельцев выходили золотые носороги, птицы, змеи, украшения, бронзовые отливки королей и королев, богов, изваяния Гона и его друзей. Опять завоеватели, разрушения, поверженные колоссы. Особенно впечатляли картины обучения искусству рубить камни, высекать из них дома и храмы. Церкви Лалибелы, упрятанные в толще огромной горы от глаз врагов, поражали гигантскими усилиями, потраченными на восхваление богов. И здесь войны, пожары. Конные тучи защитников ислама и разбитые лица «не тех» богов.
Египет, огромные пирамиды, строившиеся одна за другой. Гон сумел заложить астрономические знания в геометрию пирамид, зашифровав в них размеры Солнечной системы.
Важные фараоны сменялись один за другим. Жрецы, накопив знания и скрывая их от народа, все больше верили в свое божественное происхождение и силу среди огромных пирамид.
В храме Амона стоит живая статуя — Гон. Старый жрец беседует с ним, устало прищурив глаза, величие и самонадеянность на его морщинистом лице. Глаза, как глаза птицы, прикрыты пергаментными веками. Жрец не говорил, а вещал, упиваясь своим красноречием.
— Жрец, почему ты пытаешься спрятать наши учения от людей, почему знания, которые мы вам дали, выдаешь за свою мудрость, почему свое бессилие и невежество ты прячешь за вымышленными богами? Мы не приняли роль богов, зачем же ты укрепляешь в людях веру в то, чего нет? Не для этого мы ушли от вас! — обратился к жрецу Гон.
— Мы уже достаточно умны, чтобы идти своим путем, наши знания обширны, мы много знаем. Мы научились хранить в глиняных сосудах энергию света и тепла, передавая ее по медным проводам. Зачем всем много знать, пусть знания будут уделом нас, избранных, мы будем указывать толпе, куда идти и что делать. Пахарь не может знать лучшей дороги, чем путь за волами и плугом, воин не может знать, как лучше жить и какая дорога нужнее, медленно произнес жрец.
— Дорога для кого, жрец?
— Для нас и нашего народа.
— Ты лжешь, жрец. Знания ваши пока что как знания наших детей, ты преувеличил их глубину, ты заблудился, жрец. Много беды принесут наши знания, мы ошиблись, рано вверив их таким, как ты. Мы решили уйти от вас. В Америке индейские вожди и жрецы дошли в своем невежестве до человеческих жертвоприношений несуществующим богам. В Африке то же. В Азии полчища всадников истребляют людей и их труд, бросают стариков, женщин и детей с высоких башен. Многие забыли наши учения, знания, данные вам. Государства инков пришли в упадок, их истребили закованные в железо жестокие люди, неосторожные индусы разрушили взрывом город, пытаясь проникнуть в запретное ядро, дающее энергию, упрямые вавилонцы пытались построить башню, чтобы добраться до нас, невежды разрушили Пальмиру, прекрасные творения совместных трудов разрушаются и сжигаются. Лишь Атлантида шла по пути всеобщего знания и всеобщей радости, но ее постигла катастрофа.
Мы больше не будем учить вас, знания наши мы спрячем в горах Тибета, но вы не дойдете до них, не войдете в наши дома и библиотеки, вы их не сможете даже увидеть. Запомни слово Шамбала и не пытайся понять его — это суть наших знаний. Мы будем здесь, среди вас и рядом с вашей планетой. Опомнитесь, вернитесь к разуму созидания, утратьте жажду вражды и разрушений, жажду власти и угнетения. Жрец, люди поймут, что вы их обманули. Придет новое учение, и вас забудут. Люди не могут жить в тупой вере во всесильных богов. Выбор должны сделать вы сами, люди, носящие разум».
Все исчезло из сознания Бена, он открыл глаза и, словно сбрасывая тяжесть прошлого, обвел глазами проплывающую под ним Африку.
— Вот это сон, — пробормотал Бен и почувствовал на себе внимательный взгляд.
Бен вздрогнул, поднял глаза и встретил взгляд глубоких, черных глаз Гона.
— Харри… ты Гон, ты бог и наш учитель, ты жив… — бессвязно вскрикнул он, пытаясь встать перед ним на колени.
— Нет, Бен, я не бог, а твой друг.
Под кораблем проплыла Африка, безбрежный океан лежал внизу, а бесконечный космос звал еще дальше и дальше…
ЗООПАРК
ГОЛОСОК
— Это наш корабль, имя ему Луна, отныне это ваше ночное солнце, берегите его, берегите свою планету, берегите их, теперь они одно неразделимое целое.
Гигантская волна ударилась в горы, но, не дойдя до вершин, с грохотом и шипением стала сползать вниз, тучи развеялись, и звездное небо открылось взору, но, кроме звезд, в небе сияла Луна — виновница бед и подарок пришельцев.
А вода делала свое дело, взрезая горы, сметая лес с их отрогов. Горы стали голые, беззащитные, и лишь вершины сохранили изуродованные деревья. Гон поднимал лежащих без сознания людей. Вождь и красивая женщина помогали ему. Гон наклонялся над распростертыми телами, и они один за другим вставали, испуганно оглядываясь вокруг. Казалось, он вдыхал в них дух жизни, обладая чудодейственными чарами.
— Ты бог, Гон, ты навсегда останешься в нашей памяти, если даже уйдешь от нас. Ты не умрешь? Сколько ты можешь жить? — спросил вождь.
— Мы живем, сколько хватит сил и желания, пока не устанем и нам самим не захочется уйти из жизни, — ответил Гон, — Я увижу твоих потомков. И буду качать твоих далеких внуков, — сказал он женщине, укутанной в плащ.
Она доверчиво прижалась к исполину.
«Как хорошо, что Гон спас их, как хорошо, что спасли скот, зверей, лес, травы. Ведь теперь надо начинать все сначала. Можно быть спокойным, ведь с ними Гон и его друзья», — решил Бен.
И словно в подтверждение этих мыслей, в сознании Бена возникла другая картина. Преобразились люди, они стали стройнее, на них красивые одежды, женщины богато усыпаны украшениями. Пасется скот, быки тянут плуг, люди сеют. Стоят хижины, над ними дымок, лошади запряжены в нехитрые повозки. Веселая детвора бегает в только им понятном хороводе. Улыбки, счастливые лица. А вот группа женщин, стройные, чернокожие, гибкие, как пантеры. Одна, украсив свое тело узором белых точек, несет в руке лилии, ее голову украшает традиционная негритянская прическа, в руках у другой, с бритой головой, небольшое легкое копье. А вот черная женщина с прической, напоминающей стрижку египетских жриц, она несет лук и стрелы. В середине группы возвышается еще одна женщина, в одной руке у нее лотос, в другой лук и стрелы. Лук большой, как у мужчин, одежды ее не похожи на одежды других, прическа тоже.
«Какая-то она необычная, стройная, рослая, выше всех, в ней что-то не негритянское… — думал Бен. — Да она же белая… и черты лица ее совсем иные… это же жена Гона, Хара, это ее лицо, это она. Но где-то еще я видел это, как будто кинолента перед глазами, я видел это, видел… и это лицо, и эту сцену… Да, да, точно, видел в горах, в пещере Маше, в Южной Африке. Вот, стало быть, что высек на скале древний художник. Наверное, они шли упражняться в стрельбе из лука и метании копья. Мужчины уходят на охоту, а женщины не хотят быть беззащитными. Или Хара их учила быть наравне с мужчинами? А цветы зачем? Совсем забыл, ведь это же женщины, видно, уже тогда они не обходились без цветов. Женщины нашего времени много впитали от своих предков.
А это что? Неужели они научились строить города? Кругом каменные кружева, колонны, законченные архитектурные ансамбли, площади, дома, ажурные стены, фрески… Действительно, настоящий диковинный город. Необычный город. Да это же Тассили! — догадался Бен. — Это же скальный город — гордость Африки. Его никто не строил, его построила природа, вымыв реками, дождями, ручьями в песчаном плато. В нем жили наши предки, получив от природы жилье и крышу. Может, и потоп, вызванный кораблем пришельцев, приложил здесь свою творческую силу архитектора? А сколько там чудесных рисунков на скалах и песчанике, да разве только в Тассили оставили нам свое творчество древние художники? Гон их научил, что ли?»
Древняя Тассили, прошел долгожданный дождь. Молодой вождь зовет на охоту. После дождя в водоемах много воды, туда на водопой придут звери, охота будет легкой, надо только уметь терпеливо ждать. Собираются добровольцы. Их немного: вождь и два воина. Ведь теперь у чернокожих свой скот, и охота стала уделом сильных и смелых воинов…
Бредут по глинистому склону три воина, за спиной луки и стрелы, в руках длинные копья. Вождь, шедший позади, остановился и стал внимательно разглядывать что-то под ногами. Это следы другого воина, явственно проступившие на мокрой и скользкой глине. Вождь взял глину в руки и стал мять ее, бесформенный комок стал податлив, мягок. Вождь сжал сильный кулак, глина живыми змейками брызнула сквозь пальцы. Вождь засмеялся, игра ему понравилась. Огромный кулак еще и еще сжимал глину. Вот вождь разжал кулак и осмотрел кусок глины, лежащий на широкой ладони, на нем отпечатались его пальцы, трещины на коже. Но, видно, интерес вождя к глине пропал, и он дал знак двигаться дальше. Молчаливые воины шли впереди вождя, заслоняя его от неожиданного нападения с гребня откоса. Шедший правее воин поскользнулся и покатился по крутому склону. За ним тянулся причудливый след, борозды змеями извивались все ниже и ниже. Вождь смотрел вслед скользящему воину и улыбался его неловкости, а потом стал копьем водить по мокрой глине, стараясь повторить орнамент линий, оставленных на склоне падающим воином: черта, еще черта, кружок; точки, змейки переплелись в единый грубый чертеж… Поджидая спешащего снизу воина, вождь опять мял глину и лепил из нее шары, нанизывал их на стрелу, стал лепить еще что-то, показывая своему товарищу. И здесь… оглушительный рык раздался сверху, и лев взметнулся стремительной рыжей тенью. Вождь отбросил стрелу и схватил копье. Уперев его в глину и прижав ступней, он выставил острие навстречу летящему зверю. Глина подвела льва, он не допрыгнул до чернокожего человека и тяжело плюхнулся в метре от вождя; скользя и упираясь лапами, пытаясь затормозить свое падение, он все же налетел на копье. Это спасло жизнь вождя. Копье пронзило грудь льва и сломалось, а вождь отлетел от разъяренного хищника. Стрела проткнула бок льва — это метко стрельнул воин. Лев попытался взобраться по глинистому склону и покинуть поле боя. Еще одна стрела впилась ему в лапу. Лев яростно прыгнул и исчез. Вождь собрал воинов и сказал:
— Льва надо убить, он ранен и безумен, он может прийти к нашим хижинам и убить беззащитных женщин и детей. В погоню!
«Не так уж они беззащитны», — констатировал Бен, вспомнив женщин с луками и стрелами.
Кончился дождь. Сияло жаркое африканское солнце. Воины возвращались, шкура и голова льва были с ними. Вождь теперь шел впереди и пел победную песню.
Знакомый отрог. Сверху орнаменты падения, борозды недавнего сражения со львом, следы от рук и ног были еще причудливее. Все трое смотрели на эти следы и заливались громким смехом, вспоминая прошедшие события, кто куда падал, кто как карабкался.
— Твои следы похожи на следы кабана, — говорит воин. — А ты полз на четвереньках, как малое дитя, волоча тяжелый зад.
— А вон следы от льва, когда он упал на бок, смотри, как хорошо видны на глине его грива и передняя лапа. Жаль, что он не весь упал, а то бы был целый лев из глины, — поддержал воина вождь.
На глаза ему попалась отброшенная стрела с комками глины, нанизанными на нее.
— Смотри, Ассон, глина засохла на солнце и стала как камень, ей можно воевать, можно сразить небольшого зверя или птицу. Вот как кинуть его сильнее и дальше?
— Вождь, смотри, эти ссохшиеся комки глины похожи на носорога, только нет ног. Надо будет прилепить ему ноги, и будет глиняный носорог. Вдохнуть бы в него жизнь, и он побежит. Дети будут играть в зверей.
— Вдохнуть жизнь могут духи или боги, — ответил вождь, — об этом надо спросить жреца Коло-Коло. Он рассказывал, что боги, давным-давно приходившие к нам с неба, вдохнули жизнь в наши тела на горе жизни, там, где сейчас каменный город.
Воины пришли в селение и стали с жаром рассказывать о своем геройстве. Жена вождя недоверчиво улыбалась, вождь сердился и стал бранить жену. Слушатели разделились, одни верили охотникам, другие поддерживали скептицизм жены вождя. Голова и шкура их не убеждали. Тогда вождь приказал принести воды и разлить ее по глинистому участку. Воины, сопровождавшие вождя, поняли его замысел и размесили глину ногами, выровняв копьем. Вождь, высунув от напряжения язык, стрелой стал рисовать: черта — склон горы, кружок и палочки — вождь, его руки, ноги, голова; еще черта — копье, вот другие охотники… лев, стрела в его боку и лапе, копье, пронзившее льва. Все с любопытством смотрели на творения вождя. Угловатые фигурки воспроизвели картину сражения… Солнце на глазах иссушило глину, придав картине твердость, нерушимость и убедительность. Сомнений не осталось: так было, лев был побежден героями-охотниками.
Податливый песчаник оказался лучшим материалом для художеств вождя. В тени песчаного города, в его прохладе проводил он долгие часы, вырубая на стенах картины охоты, стада быков и коров, слонов, жирафов, людей.
Лучшим его достижением была картина, на которой были изображены три изящные женщины, ведущие тихую беседу. В ней было столько изящества, пластичности, красоты и грации, что даже Гон восхитился ею.
Гон появлялся все реже, но уже не в роли бога, а в роли просветителя, несущего знания. Тем не менее его появление было для чернокожих настоящим праздником. Охотники надевали одежды, похожие на одежды Гона, копировали его движения, состязались. Гон тоже выходил на охоту, взявшись за лук и стрелы. Много дней трудился вождь над картиной охоты. На первом плане Гон, в своих странных одеждах, с луком и стрелами, вокруг охотники. Гон учил чернокожих плавить руду, обрабатывать металл.
Все реже приходил Гон, вожди искали власти, вражда охватывала племена. Отступала зелень джунглей, наступала пустыня, уходили звери, жить становилось труднее. Жажда захватничества овладела вождями. Пришла война и в эти края.
Сражение с врагом… Искалеченные тела, пробитые копьями и стрелами, пронзенные мечами, изуродованные тяжелыми дубинками. Племя проиграло бой и было обречено на гибель. Раненый вождь, скрываясь в лабиринтах песчаного города, совершил последний подвиг — изобразил на песчанике битву и себя, раненого, приползшего к жене с луком и последней стрелой, предназначенной для нее, чтобы не досталась врагу. Она мужественно приняла смерть, протягивая к вождю руки, она любила его своей первобытной любовью, верила, что он скоро к ней придет там, в другой жизни, в бесконечность которой они поверили от Гона. Пустыня довершила разрушения, стерев с лица земли усилия людей. Лишь город природы да живопись на скалах могут рассказать историю племени.
«Так вот как ты погибла, Тассили, вот твоя история, жаль, что ты погибла, Тассили, безжалостны пески Сахары, но Африка жила и живет, много памятников мудрости и детства древних на тебе, моя Африка», — размышлял Бен.
Проплывали картины строительства королевского дворца Бенина. Из раскаленных тиглей темнокожих умельцев выходили золотые носороги, птицы, змеи, украшения, бронзовые отливки королей и королев, богов, изваяния Гона и его друзей. Опять завоеватели, разрушения, поверженные колоссы. Особенно впечатляли картины обучения искусству рубить камни, высекать из них дома и храмы. Церкви Лалибелы, упрятанные в толще огромной горы от глаз врагов, поражали гигантскими усилиями, потраченными на восхваление богов. И здесь войны, пожары. Конные тучи защитников ислама и разбитые лица «не тех» богов.
Египет, огромные пирамиды, строившиеся одна за другой. Гон сумел заложить астрономические знания в геометрию пирамид, зашифровав в них размеры Солнечной системы.
Важные фараоны сменялись один за другим. Жрецы, накопив знания и скрывая их от народа, все больше верили в свое божественное происхождение и силу среди огромных пирамид.
В храме Амона стоит живая статуя — Гон. Старый жрец беседует с ним, устало прищурив глаза, величие и самонадеянность на его морщинистом лице. Глаза, как глаза птицы, прикрыты пергаментными веками. Жрец не говорил, а вещал, упиваясь своим красноречием.
— Жрец, почему ты пытаешься спрятать наши учения от людей, почему знания, которые мы вам дали, выдаешь за свою мудрость, почему свое бессилие и невежество ты прячешь за вымышленными богами? Мы не приняли роль богов, зачем же ты укрепляешь в людях веру в то, чего нет? Не для этого мы ушли от вас! — обратился к жрецу Гон.
— Мы уже достаточно умны, чтобы идти своим путем, наши знания обширны, мы много знаем. Мы научились хранить в глиняных сосудах энергию света и тепла, передавая ее по медным проводам. Зачем всем много знать, пусть знания будут уделом нас, избранных, мы будем указывать толпе, куда идти и что делать. Пахарь не может знать лучшей дороги, чем путь за волами и плугом, воин не может знать, как лучше жить и какая дорога нужнее, медленно произнес жрец.
— Дорога для кого, жрец?
— Для нас и нашего народа.
— Ты лжешь, жрец. Знания ваши пока что как знания наших детей, ты преувеличил их глубину, ты заблудился, жрец. Много беды принесут наши знания, мы ошиблись, рано вверив их таким, как ты. Мы решили уйти от вас. В Америке индейские вожди и жрецы дошли в своем невежестве до человеческих жертвоприношений несуществующим богам. В Африке то же. В Азии полчища всадников истребляют людей и их труд, бросают стариков, женщин и детей с высоких башен. Многие забыли наши учения, знания, данные вам. Государства инков пришли в упадок, их истребили закованные в железо жестокие люди, неосторожные индусы разрушили взрывом город, пытаясь проникнуть в запретное ядро, дающее энергию, упрямые вавилонцы пытались построить башню, чтобы добраться до нас, невежды разрушили Пальмиру, прекрасные творения совместных трудов разрушаются и сжигаются. Лишь Атлантида шла по пути всеобщего знания и всеобщей радости, но ее постигла катастрофа.
Мы больше не будем учить вас, знания наши мы спрячем в горах Тибета, но вы не дойдете до них, не войдете в наши дома и библиотеки, вы их не сможете даже увидеть. Запомни слово Шамбала и не пытайся понять его — это суть наших знаний. Мы будем здесь, среди вас и рядом с вашей планетой. Опомнитесь, вернитесь к разуму созидания, утратьте жажду вражды и разрушений, жажду власти и угнетения. Жрец, люди поймут, что вы их обманули. Придет новое учение, и вас забудут. Люди не могут жить в тупой вере во всесильных богов. Выбор должны сделать вы сами, люди, носящие разум».
Все исчезло из сознания Бена, он открыл глаза и, словно сбрасывая тяжесть прошлого, обвел глазами проплывающую под ним Африку.
— Вот это сон, — пробормотал Бен и почувствовал на себе внимательный взгляд.
Бен вздрогнул, поднял глаза и встретил взгляд глубоких, черных глаз Гона.
— Харри… ты Гон, ты бог и наш учитель, ты жив… — бессвязно вскрикнул он, пытаясь встать перед ним на колени.
— Нет, Бен, я не бог, а твой друг.
Под кораблем проплыла Африка, безбрежный океан лежал внизу, а бесконечный космос звал еще дальше и дальше…
ЗООПАРК
Идея оказалась потрясающей. Правительство было в восторге. От восхищения члены кабинета даже забыли наградить докладчика аплодисментами, не говоря уже об орденах и медалях. Впрочем, если поразмыслить, что и сделал потом Президент, то награждать-то было не за что — он сам о чем-то подобном думал. Да потом это решение очевидное, если заглянуть в историю. Десятки тысячелетий, а может быть, и миллионы лет назад вход в пещеру сторожил косматый получеловек с дубиной в мощной лапе. В дальнейшем свою долину стерегли люди в шкурах с копьями в руках, потом границы своего государства охраняли дозорные на конях со щитами, пиками, мечами и саблями, а уж потом появились винтовки, пулеметы, пушки, корабли, самолеты.
Сначала разделили сушу и в вечной ссоре за нее принялись делить казавшийся тогда еще необозримый, беспредельный океан. С водой покончили и принялись за океан воздушный. Его тоже разделили, прикрывшись друг от друга радарами и оружием, стоящим на земле и летающим в воздухе. Но космос пока оставался общим, а это Президента никак не устраивало. Как же так: он Президент самой разбогатевшей страны, призванной, по его мнению, самим богом распоряжаться всем миром, вынужден мириться с тем, что чужие спутники и космические корабли свободно летали в заоблачных высях. В этом убеждении Президента рьяно поддерживали «медные каски». Так зачастую называли военных в его стране.
Все чаще и чаще обращался Президент в своих мыслях к космосу: надо такое придумать, чтобы самим стать неуязвимыми, а иметь возможность угрожать всем.
Однажды Президент был приглашен на испытания нового оружия. Он видел, как мощный синий луч ударял в какой-то прозрачный многоугольник и, расщепляясь, впивался и в небо, и в океан, и в сушу. Земля плавилась и пузырилась жирным бульоном, лес горел, облака в небе мгновенно исчезали, роняя вниз скудные капли, закипавшие еще в воздухе. Пахло озоном и еще чем-то. Все были в восторге.
— Вот так одним лучом можно уничтожить не одну, а сразу много целей и в воздухе, и на земле, и на воде, — заключил доклад об испытаниях представитель «медных касок».
Президент слушал доклад, а сам внимательно глядел на прозрачный многоугольник, расщепивший всепожирающий луч и даже не изменивший при этом своего цвета.
«Вот бы создать из этих смертоносных лучей над всем моим государством что-то вроде щита-колпака и спрятаться под него. Захотел — открыл щель и нанес кому надо сокрушительный удар, и снова под колпак», — мечтал Президент.
Испытания закончились. Довольные члены кабинета оживленно загалдели. А Президент, завороженный увиденной картиной, все думал и думал…
Через три недели ему представили доклад. Президент удивился: как будто кто-то прочитал его мысли. Докладчик — высокий стройный генерал излагал новую оборонную идею…
— Лучи, как одеяло, закроют страну, спутники с лазерами и ракетами будут висеть над нами, перекрывая, к нам все пути: из космоса, с воздуха, с моря и суши. Они будут сторожить нас, как цепная собака сторожит двор своего хозяина. Они будут видеть, слышать, чувствовать, следить, решать, защищать и нападать. Если что почудится — и с борта спутников посыплются ракеты и лучи-убийцы, уничтожая все вокруг. Нам нечего будет бояться ответного удара — наш щит надежен и прочен, — закончил генерал свой доклад.
Президент был в восторге. Шли годы… Сказано — сделано. Страна надрывалась, космический колпак стоил дорого. Страна словно исчезла с лица планеты. Корабли с бананами и апельсинами не заходили в их воды и порты, самолеты не залетали в их воздушное пространство и не садились на их аэродромах, космические корабли облетали стороной «их космос».
Шло время, менялась жизнь на планете, лишь безумные упрямцы продолжали свое дело, все глубже пряча свою страну под лучами.
Планета вступила в общее содружество, радуясь и развиваясь. Космические корабли сновали туда-сюда, унося любопытных и ищущих знания в разные уголки Вселенной. Планета, в свою очередь, стала достопримечательностью в Галактике. Поток туристов-инопланетян не затихал. Еще бы — только здесь можно было увидеть уголок настоящей первобытной природы и пещерного ума. «Зоопарк», — так смущенно шутили жители планеты, говоря о стране под колпаком.
Сначала разделили сушу и в вечной ссоре за нее принялись делить казавшийся тогда еще необозримый, беспредельный океан. С водой покончили и принялись за океан воздушный. Его тоже разделили, прикрывшись друг от друга радарами и оружием, стоящим на земле и летающим в воздухе. Но космос пока оставался общим, а это Президента никак не устраивало. Как же так: он Президент самой разбогатевшей страны, призванной, по его мнению, самим богом распоряжаться всем миром, вынужден мириться с тем, что чужие спутники и космические корабли свободно летали в заоблачных высях. В этом убеждении Президента рьяно поддерживали «медные каски». Так зачастую называли военных в его стране.
Все чаще и чаще обращался Президент в своих мыслях к космосу: надо такое придумать, чтобы самим стать неуязвимыми, а иметь возможность угрожать всем.
Однажды Президент был приглашен на испытания нового оружия. Он видел, как мощный синий луч ударял в какой-то прозрачный многоугольник и, расщепляясь, впивался и в небо, и в океан, и в сушу. Земля плавилась и пузырилась жирным бульоном, лес горел, облака в небе мгновенно исчезали, роняя вниз скудные капли, закипавшие еще в воздухе. Пахло озоном и еще чем-то. Все были в восторге.
— Вот так одним лучом можно уничтожить не одну, а сразу много целей и в воздухе, и на земле, и на воде, — заключил доклад об испытаниях представитель «медных касок».
Президент слушал доклад, а сам внимательно глядел на прозрачный многоугольник, расщепивший всепожирающий луч и даже не изменивший при этом своего цвета.
«Вот бы создать из этих смертоносных лучей над всем моим государством что-то вроде щита-колпака и спрятаться под него. Захотел — открыл щель и нанес кому надо сокрушительный удар, и снова под колпак», — мечтал Президент.
Испытания закончились. Довольные члены кабинета оживленно загалдели. А Президент, завороженный увиденной картиной, все думал и думал…
Через три недели ему представили доклад. Президент удивился: как будто кто-то прочитал его мысли. Докладчик — высокий стройный генерал излагал новую оборонную идею…
— Лучи, как одеяло, закроют страну, спутники с лазерами и ракетами будут висеть над нами, перекрывая, к нам все пути: из космоса, с воздуха, с моря и суши. Они будут сторожить нас, как цепная собака сторожит двор своего хозяина. Они будут видеть, слышать, чувствовать, следить, решать, защищать и нападать. Если что почудится — и с борта спутников посыплются ракеты и лучи-убийцы, уничтожая все вокруг. Нам нечего будет бояться ответного удара — наш щит надежен и прочен, — закончил генерал свой доклад.
Президент был в восторге. Шли годы… Сказано — сделано. Страна надрывалась, космический колпак стоил дорого. Страна словно исчезла с лица планеты. Корабли с бананами и апельсинами не заходили в их воды и порты, самолеты не залетали в их воздушное пространство и не садились на их аэродромах, космические корабли облетали стороной «их космос».
Шло время, менялась жизнь на планете, лишь безумные упрямцы продолжали свое дело, все глубже пряча свою страну под лучами.
Планета вступила в общее содружество, радуясь и развиваясь. Космические корабли сновали туда-сюда, унося любопытных и ищущих знания в разные уголки Вселенной. Планета, в свою очередь, стала достопримечательностью в Галактике. Поток туристов-инопланетян не затихал. Еще бы — только здесь можно было увидеть уголок настоящей первобытной природы и пещерного ума. «Зоопарк», — так смущенно шутили жители планеты, говоря о стране под колпаком.
ГОЛОСОК
…Корабль пронизывал пространство, и впереди лежало черное, бесконечное безмолвие. Немигающие звезды застыли в глубинах космоса.
На борту корабля находились три представителя военного департамента и ученый.
Ученому принадлежал ящик с трубками, приборами, питательными растворами и прочей требухой, как пренебрежительно называли содержимое блестящего контейнера хозяева корабля — военные.
У военных были свои заботы — под прицелами города, базы, аэродромы, ракеты, целые страны и континенты… Блестящий контейнер просто вызывал у них недоумение своей бесполезностью в том большом деле, для которого были нужны они — повелители оружия.
«Навязал нам сенатор этого ученого, — мысленно рассуждал командир Петерсон, уставясь в потолок. — Теперь при нем то не сделай, то спрячь, это не включи! Не корабль, а летающая богадельня, созрело у него там, видите ли, что-то…»
— Эй, доктор! — громко и неожиданно произнес Петерсон. — Как себя чувствуете? Как невесомость?
— Благодарю вас, полковник, — откликнулся доктор Старкер. — У меня все вроде бы нормально, я вот о нем думаю… — Он тронул блестящий контейнер.
— О нем?! — Командир рассмеялся. — А что о нем думать?!
— Не могу понять, как он перенес стартовые перегрузки и встретил невесомость, — серьезно ответил доктор. — Это, понимаете ли, очень для него важно…
— Док, вы говорите как о живом человеке! А ведь это просто железная банка с лампочками! — хохотнул пилот Гавр, сидевший поблизости с закрытыми глазами и, казалось, спавший.
Командир Петерсон кивнул и, взглянув на пилота, подмигнул ему. Доктор смущенно поерзал.
— Пилот Гавр, вы совершенно справедливо это заметили, — вежливо ответил доктор. — Но, простите, очевидно, вы не совсем понимаете значение моего эксперимента, как, впрочем, и я не осведомлен о вашей, наверное, очень важной миссии в космосе. — Он говорил так, будто прислушивался к музыке Баха, звучавшей где-то за обшивками корабля; лицо его стало задумчивым и сосредоточенным. — То, что находится в этой «железной банке», как вы изволили выразиться, действительно еще не живой организм, а лишь клетки, способные его создать. Они созрели для своих функций позавчера, и хранить их больше было нельзя, поэтому меня так срочно включили в вашу команду. Но я не буду мешать вам, я все сделаю сам. Мне предстоит создать здесь, в космосе, в невесомости, живой мозг, иначе на Земле из-за гравитации ничего не получится, там не добьешься равномерности раствора… И… и я очень волнуюсь, сэр… простите…
Гавру стало скучно. Ему всегда становилось скучно, когда он не понимал собеседника или даже отдельных слов из его речи. Пилот шумно вздохнул и уже лениво обронил:
— Кому все это нужно, док?.. Ведь люди и так родились в космосе: жизнь «варится» в его глубинах, там и разум рождается… Хотя… — Он потянулся, хрустнув суставами, продолжил: — Хотя я лично не против еще одного члена экипажа. Надеюсь, он будет отличным помощником…
— Вы сошли с ума, Гавр! — встрепенулся Петерсон. — Лишний член экипажа! У меня и скафандра на него нет, не говоря уже о питании…
— Что вы, что вы, полковник, — торопливо заговорил доктор, — это же не будет член экипажа в полном смысле слова, это будет лишь мозг, а его мы подключим к датчикам вашего корабля, он будет видеть и слышать благодаря радарам, антеннам, приемникам вашего лайнера, полковник. У него не будет рук и ног, ему не надо скафандра, он не будет бегать, вернее, летать по вашему кораблю и мешать вам…
— А-а… — серьезно произнес Петерсон. — Все-таки паек, док, только на нас, людей, а на него… — Он замялся, не зная, как сказать. — На вашего… беби стартовая команда не рассчитывала.
Тут скучающий Гавр оживился снова:
— А почему он, а не она, сэр? Может, это будет нечто с бабской логикой, а нам тут… ну, в общем… мы же мужчины! — Он хохотнул и толкнул доктора в плечо. Старкер вздрогнул от неожиданности и улыбнулся одними губами.
— Мозговая деятельность — сложный процесс, — произнес он извиняющимся тоном, — это и химия, и физика, и электричество, и биополе… У него будет своя память и свое биополе, причем очень мощное, способное впитать знания тысячелетий в считанные секунды. Электрическая составляющая поля будет преобразована через ваш компьютер на динамики корабля — мы сможем услышать его голос…
— Ладно, — прервал доктора Петерсон, взглянув на приборы. Уговорили. Вас, док, мы даже назначаем отцом родным или матерью — кем хотите. А сейчас все за дела, у нас их много…
Петерсон встал первым.
Работали молча. Каждый делал свое дело. Время от времени Гавр покачивал головой и, перехватив взгляд коллег, тыкал пальцем в сторону Старкера, делая дурацкое и снисходительное лицо. Старкер ничего не замечал — он был всецело занят своим ящиком, кутая его в тепловые кожухи.
Рабочий день закончился. Люди забрались в спальные мешки и там привычно устроились. Из мешков торчали лишь головы. На лысой голове Петерсона, похожей на регбийный мяч, играли причудливыми зигзагами блики светильника. Светлые усы Гордона делали черный мешок с торчащей из него головой похожим на висящего в воздухе кота с поджатыми лапами и свернутым хвостом. Ну а раскачивающаяся в невесомости коса Гавра, выходца из индейцев, походила на змею, исполняющую магический танец.
В корабле наступила тишина.
Только Старкер возился со своим ящиком. Он сливал растворы, что-то подогревал, переставлял ящик с места на место, присоединял к нему пучки кабелей, которые связывали прибор с компьютером, системой электроснабжения, приборами корабля, его телескопами, пультами, локаторами, антеннами…
Наконец Старкер неуклюже забрался в мешок и заснул.
На борту корабля находились три представителя военного департамента и ученый.
Ученому принадлежал ящик с трубками, приборами, питательными растворами и прочей требухой, как пренебрежительно называли содержимое блестящего контейнера хозяева корабля — военные.
У военных были свои заботы — под прицелами города, базы, аэродромы, ракеты, целые страны и континенты… Блестящий контейнер просто вызывал у них недоумение своей бесполезностью в том большом деле, для которого были нужны они — повелители оружия.
«Навязал нам сенатор этого ученого, — мысленно рассуждал командир Петерсон, уставясь в потолок. — Теперь при нем то не сделай, то спрячь, это не включи! Не корабль, а летающая богадельня, созрело у него там, видите ли, что-то…»
— Эй, доктор! — громко и неожиданно произнес Петерсон. — Как себя чувствуете? Как невесомость?
— Благодарю вас, полковник, — откликнулся доктор Старкер. — У меня все вроде бы нормально, я вот о нем думаю… — Он тронул блестящий контейнер.
— О нем?! — Командир рассмеялся. — А что о нем думать?!
— Не могу понять, как он перенес стартовые перегрузки и встретил невесомость, — серьезно ответил доктор. — Это, понимаете ли, очень для него важно…
— Док, вы говорите как о живом человеке! А ведь это просто железная банка с лампочками! — хохотнул пилот Гавр, сидевший поблизости с закрытыми глазами и, казалось, спавший.
Командир Петерсон кивнул и, взглянув на пилота, подмигнул ему. Доктор смущенно поерзал.
— Пилот Гавр, вы совершенно справедливо это заметили, — вежливо ответил доктор. — Но, простите, очевидно, вы не совсем понимаете значение моего эксперимента, как, впрочем, и я не осведомлен о вашей, наверное, очень важной миссии в космосе. — Он говорил так, будто прислушивался к музыке Баха, звучавшей где-то за обшивками корабля; лицо его стало задумчивым и сосредоточенным. — То, что находится в этой «железной банке», как вы изволили выразиться, действительно еще не живой организм, а лишь клетки, способные его создать. Они созрели для своих функций позавчера, и хранить их больше было нельзя, поэтому меня так срочно включили в вашу команду. Но я не буду мешать вам, я все сделаю сам. Мне предстоит создать здесь, в космосе, в невесомости, живой мозг, иначе на Земле из-за гравитации ничего не получится, там не добьешься равномерности раствора… И… и я очень волнуюсь, сэр… простите…
Гавру стало скучно. Ему всегда становилось скучно, когда он не понимал собеседника или даже отдельных слов из его речи. Пилот шумно вздохнул и уже лениво обронил:
— Кому все это нужно, док?.. Ведь люди и так родились в космосе: жизнь «варится» в его глубинах, там и разум рождается… Хотя… — Он потянулся, хрустнув суставами, продолжил: — Хотя я лично не против еще одного члена экипажа. Надеюсь, он будет отличным помощником…
— Вы сошли с ума, Гавр! — встрепенулся Петерсон. — Лишний член экипажа! У меня и скафандра на него нет, не говоря уже о питании…
— Что вы, что вы, полковник, — торопливо заговорил доктор, — это же не будет член экипажа в полном смысле слова, это будет лишь мозг, а его мы подключим к датчикам вашего корабля, он будет видеть и слышать благодаря радарам, антеннам, приемникам вашего лайнера, полковник. У него не будет рук и ног, ему не надо скафандра, он не будет бегать, вернее, летать по вашему кораблю и мешать вам…
— А-а… — серьезно произнес Петерсон. — Все-таки паек, док, только на нас, людей, а на него… — Он замялся, не зная, как сказать. — На вашего… беби стартовая команда не рассчитывала.
Тут скучающий Гавр оживился снова:
— А почему он, а не она, сэр? Может, это будет нечто с бабской логикой, а нам тут… ну, в общем… мы же мужчины! — Он хохотнул и толкнул доктора в плечо. Старкер вздрогнул от неожиданности и улыбнулся одними губами.
— Мозговая деятельность — сложный процесс, — произнес он извиняющимся тоном, — это и химия, и физика, и электричество, и биополе… У него будет своя память и свое биополе, причем очень мощное, способное впитать знания тысячелетий в считанные секунды. Электрическая составляющая поля будет преобразована через ваш компьютер на динамики корабля — мы сможем услышать его голос…
— Ладно, — прервал доктора Петерсон, взглянув на приборы. Уговорили. Вас, док, мы даже назначаем отцом родным или матерью — кем хотите. А сейчас все за дела, у нас их много…
Петерсон встал первым.
Работали молча. Каждый делал свое дело. Время от времени Гавр покачивал головой и, перехватив взгляд коллег, тыкал пальцем в сторону Старкера, делая дурацкое и снисходительное лицо. Старкер ничего не замечал — он был всецело занят своим ящиком, кутая его в тепловые кожухи.
Рабочий день закончился. Люди забрались в спальные мешки и там привычно устроились. Из мешков торчали лишь головы. На лысой голове Петерсона, похожей на регбийный мяч, играли причудливыми зигзагами блики светильника. Светлые усы Гордона делали черный мешок с торчащей из него головой похожим на висящего в воздухе кота с поджатыми лапами и свернутым хвостом. Ну а раскачивающаяся в невесомости коса Гавра, выходца из индейцев, походила на змею, исполняющую магический танец.
В корабле наступила тишина.
Только Старкер возился со своим ящиком. Он сливал растворы, что-то подогревал, переставлял ящик с места на место, присоединял к нему пучки кабелей, которые связывали прибор с компьютером, системой электроснабжения, приборами корабля, его телескопами, пультами, локаторами, антеннами…
Наконец Старкер неуклюже забрался в мешок и заснул.