Страница:
Несмотря ни на что, Ефим закончил военную кафедру и получил звание лейтенанта войск химзащиты. С тех пор его рука к оружию не прикасалась.
В общем, военное дело было не по нему. Он очень сомневался в своей способности выстрелить в человека. А если в этом нет уверенности, то зачем же изучать материальную часть? Ведь стреляет не оружие, а его хозяин.
Но сейчас случай был иной. Ефим вдруг ощутил себя ополченцем. Брат его покойного деда тоже впервые взял в руки винтовку в его возрасте. Может, даже постарше. Он был ученым-математиком с близорукостью минус восемь диоптрий. И призыву не подлежал. В Красную Армию его, можно сказать, призвал Гитлер, подошедший осенью сорок первого к Москве на расстояние винтовочного выстрела.
Двоюродного деда убили в первом же бою. И вовсе не из-за плохих навыков в стрельбе. Стрелять ополченцам его батальона было просто не из чего: винтовок не дали. Дедова брата, как и всех его безоружных соседей, передавили немецкие танки, сделав из белой поляны красную.
Береславский помнил эту семейную историю и собирался с полной ответственностью подойти к своей войне, раз уж в нее пришлось влезать.
— Не дергай крючок, — сначала мягко советовал наставник. — Когда ты двигаешь ствол на миллиметр, пуля улетает прямо в небо. Слышал когда-нибудь про подобие треугольников?
Ефим честно старался фиксировать руку и нежно нажимать на спуск. Ни черта не получалось.
— Может, пистолет плохо пристрелян? — предположил Береславский.
Роман выхватил оружие и в течение пары секунд сдвоенными выстрелами-"флэшами" расстрелял всю обойму. Пули буквально вырвали из мишени середину. Ефим сник.
— Послушай, — мягко сказал Роман. — Ты просто боишься выстрела. Попробуй еще.
Ефим попробовал. С тем же результатом.
И… получил затрещину!!! Уже лет двадцать Береславский не сталкивался с подобным!
— Какого хрена я время теряю? — орал потерявший остатки терпения Серебров. — Ты будешь меня слушать или нет? Рекламист хренов!
Ефим смирился. Если Роман не поможет, никто не поможет. А выходить как двоюродный дед, безоружным против танков, Береславский не собирался.
— Извини, — утихомирился наконец Роман. — Это я по привычке. Ты боишься выстрела, вот так и получается. Ствол прыгает.
— Что же делать?
Роман задумался. Даже посидел немного. Наконец принял решение.
— Ты сейчас прицелься. Зафиксируй руку. Потом закрой глаза…
— Что?
— Что слышал. Закрой глаза и плавно нажми на спуск. С закрытыми глазами.
Ефим повиновался. Самое странное — дело пошло. «Макар» перестал прыгать в руке, а пули ложились довольно кучно, правда, внизу поясной мишени.
— Так ты ему яйца отстрелишь, не более того, — сказал Роман. Хорошо, хоть не дрался. Ефим внес коррективы, и следующая серия легла очень пристойно.
Когда рука Береславского уже не могла держать пистолет, они пошли пообедать. Потом оформили документы на стрельбу и снова вернулись в тир.
На прощание Роман показал, как стрелять «флэшами».
— Это позволяет стрелять, не выцеливая, — объяснил он. — Ты видишь, как летят пули, и корректируешь огонь. Получается, как в автомате, хотя пистолет не автоматический.
К концу дня правая рука Ефима была как чужая.
Потом они шли по осенней, засаженной старыми деревьями улице, к машине. Роман читал ему свои последние стихи. Как всегда, мрачноватые и, как всегда, явно некоммерческие.
Одно из них называлось «Ночь на Кипре», где он недавно побывал по турпутевке, и было «про любовь». Читал Роман без изысков и завываний, но, прямо скажем, печально:
— А ты здорово нажрался на Кипре? — уточнил Ефим.
— При чем тут я? — возмутился Роман. — Это лирический герой.
— А я думал, бузука — спиртной напиток.
— Темный ты, — сказал Серебров, но не смог отказать себе в удовольствии испытать на слушателе свое второе, недавно созданное произведение.
Второе стихотворение было тоже про любовь.
Давай, бери меня скорей!
Своими голыми руками.
Своими нежными глазами.
Клыками добрыми согрей!
На теплом горле их сомкни.
Почувствуй нервное биенье.
И разожми. Или сожми.
Прервав полет моих видений,
Моей фантазии полет.
… А что придушишь невзначай —
Так это был не твой расчет.
И будет не твоя печаль…
— Ну, как? — спросил Роман.
— Ничего, — сказал Ефим. — Но как-то нетипично для подполковника-спецназовца.
— При чем здесь подполковник? — обиделся Роман. — Мы о литературе говорим.
— Нормальные стихи, — одобрил наконец Береславский. — Хотя мои лучше.
— Сволочь ты, — улыбнулся Серебров. — Жалко, ты мне это в тире не сказал. Когда в моей руке был «Макаров».
— Что ж я, совсем ненормальный? Слушай, у меня к тебе еще одно дело.
— Какое?
— Давай отъедем пару километров.
Роман удивился, но послушно сел в «Ауди». Когда выехали за пределы поселка, Ефим притормозил и достал из бардачка пистолет.
— Научи, как с ним обращаться.
— Вот почему ты приехал. — Серебров сразу посерьезнел. — Ты уверен, что тебе это надо?
— Меня пытаются убить. Не знаю, кто. Не знаю, за что.
— Я могу чем-то помочь?
— Пока нет, Ром. Я действительно не знаю.
— А откуда оружие?
— Утром из него в меня стреляли.
— Как же ты отбился?
— Он был на мотоцикле. Споткнулся об «лежачего полицейского». Слушай, Роман, если не хочешь связываться, я не обижусь.
Роман вздохнул.
— Думаю, ты неправильно делаешь.
— Ром, решение принято. Или помогай, или не мешай. Не обижайся.
— Это «Глок-17».
— Мне ни о чем не говорит.
— Австрийская «пушка». Говорят, киллеры любят. Видишь, пластик? Очень легкий пистолет. Семнадцать мощных патронов. Плюс один в патронни-ке. Очень удобная рукоятка. Она же — предохранитель.
— Как это?
— Смотри. — Серебров привел оружие в боевое положение. — Если ты как следует обхватил рукоятку и притопил эти «кнопки», то «ствол» готов к стрельбе. Случайный выстрел невозможен. Три предохранителя.
— Давай еще раз.
Роман терпеливо показывал Ефиму, как заря-жать и разряжать оружие. В обойме они насчитали 12 патронов. Значит, пять гнезд было пустых. (Про запасную обойму Береславский говорить не стал.)
Серебров заставил Ефима повторить основные операции. Наконец тот запомнил.
Береславский довез друга до дома. Роман медленно выгрузился из салона.
— Зря ты это, Ефим, — сказал он. — Может, передумаешь? Ты же знаешь мои связи.
— Я не знаю, на кого жаловаться, Ром. Узнаю — скажу. И спасибо тебе.
— Не за что. — Роман повернулся и побрел к подъезду. У него даже спина была огорченной.
А Ефим развернул свой «лайнер» и отправился в Москву. Он был уверен, что бояться осталось недолго. Очень скоро все должно проясниться…
ГЛАВА 23
В общем, военное дело было не по нему. Он очень сомневался в своей способности выстрелить в человека. А если в этом нет уверенности, то зачем же изучать материальную часть? Ведь стреляет не оружие, а его хозяин.
Но сейчас случай был иной. Ефим вдруг ощутил себя ополченцем. Брат его покойного деда тоже впервые взял в руки винтовку в его возрасте. Может, даже постарше. Он был ученым-математиком с близорукостью минус восемь диоптрий. И призыву не подлежал. В Красную Армию его, можно сказать, призвал Гитлер, подошедший осенью сорок первого к Москве на расстояние винтовочного выстрела.
Двоюродного деда убили в первом же бою. И вовсе не из-за плохих навыков в стрельбе. Стрелять ополченцам его батальона было просто не из чего: винтовок не дали. Дедова брата, как и всех его безоружных соседей, передавили немецкие танки, сделав из белой поляны красную.
Береславский помнил эту семейную историю и собирался с полной ответственностью подойти к своей войне, раз уж в нее пришлось влезать.
— Не дергай крючок, — сначала мягко советовал наставник. — Когда ты двигаешь ствол на миллиметр, пуля улетает прямо в небо. Слышал когда-нибудь про подобие треугольников?
Ефим честно старался фиксировать руку и нежно нажимать на спуск. Ни черта не получалось.
— Может, пистолет плохо пристрелян? — предположил Береславский.
Роман выхватил оружие и в течение пары секунд сдвоенными выстрелами-"флэшами" расстрелял всю обойму. Пули буквально вырвали из мишени середину. Ефим сник.
— Послушай, — мягко сказал Роман. — Ты просто боишься выстрела. Попробуй еще.
Ефим попробовал. С тем же результатом.
И… получил затрещину!!! Уже лет двадцать Береславский не сталкивался с подобным!
— Какого хрена я время теряю? — орал потерявший остатки терпения Серебров. — Ты будешь меня слушать или нет? Рекламист хренов!
Ефим смирился. Если Роман не поможет, никто не поможет. А выходить как двоюродный дед, безоружным против танков, Береславский не собирался.
— Извини, — утихомирился наконец Роман. — Это я по привычке. Ты боишься выстрела, вот так и получается. Ствол прыгает.
— Что же делать?
Роман задумался. Даже посидел немного. Наконец принял решение.
— Ты сейчас прицелься. Зафиксируй руку. Потом закрой глаза…
— Что?
— Что слышал. Закрой глаза и плавно нажми на спуск. С закрытыми глазами.
Ефим повиновался. Самое странное — дело пошло. «Макар» перестал прыгать в руке, а пули ложились довольно кучно, правда, внизу поясной мишени.
— Так ты ему яйца отстрелишь, не более того, — сказал Роман. Хорошо, хоть не дрался. Ефим внес коррективы, и следующая серия легла очень пристойно.
Когда рука Береславского уже не могла держать пистолет, они пошли пообедать. Потом оформили документы на стрельбу и снова вернулись в тир.
На прощание Роман показал, как стрелять «флэшами».
— Это позволяет стрелять, не выцеливая, — объяснил он. — Ты видишь, как летят пули, и корректируешь огонь. Получается, как в автомате, хотя пистолет не автоматический.
К концу дня правая рука Ефима была как чужая.
Потом они шли по осенней, засаженной старыми деревьями улице, к машине. Роман читал ему свои последние стихи. Как всегда, мрачноватые и, как всегда, явно некоммерческие.
Одно из них называлось «Ночь на Кипре», где он недавно побывал по турпутевке, и было «про любовь». Читал Роман без изысков и завываний, но, прямо скажем, печально:
Ночь темна на Кипре.
Я сижу в таверне.
Полбутылки выпил.
Значит, курс взят верный.
Ночь темна на Кипре.
Полбутылки — мало.
У стола бузука
Грустно заиграла.
Музыкант с бузукой
Жизнь прожил отвесно.
Тот, кто так играет,
Пропадает честно.
Да и я, похоже,
Тоже пропадаю.
Коль с самою жизнью
В такт не попадаю.
Мне уже за сорок.
Ей еще за двадцать.
Как бы так напиться,
Чтобы не проспаться?
— А ты здорово нажрался на Кипре? — уточнил Ефим.
— При чем тут я? — возмутился Роман. — Это лирический герой.
— А я думал, бузука — спиртной напиток.
— Темный ты, — сказал Серебров, но не смог отказать себе в удовольствии испытать на слушателе свое второе, недавно созданное произведение.
Второе стихотворение было тоже про любовь.
Давай, бери меня скорей!
Своими голыми руками.
Своими нежными глазами.
Клыками добрыми согрей!
На теплом горле их сомкни.
Почувствуй нервное биенье.
И разожми. Или сожми.
Прервав полет моих видений,
Моей фантазии полет.
… А что придушишь невзначай —
Так это был не твой расчет.
И будет не твоя печаль…
— Ну, как? — спросил Роман.
— Ничего, — сказал Ефим. — Но как-то нетипично для подполковника-спецназовца.
— При чем здесь подполковник? — обиделся Роман. — Мы о литературе говорим.
— Нормальные стихи, — одобрил наконец Береславский. — Хотя мои лучше.
— Сволочь ты, — улыбнулся Серебров. — Жалко, ты мне это в тире не сказал. Когда в моей руке был «Макаров».
— Что ж я, совсем ненормальный? Слушай, у меня к тебе еще одно дело.
— Какое?
— Давай отъедем пару километров.
Роман удивился, но послушно сел в «Ауди». Когда выехали за пределы поселка, Ефим притормозил и достал из бардачка пистолет.
— Научи, как с ним обращаться.
— Вот почему ты приехал. — Серебров сразу посерьезнел. — Ты уверен, что тебе это надо?
— Меня пытаются убить. Не знаю, кто. Не знаю, за что.
— Я могу чем-то помочь?
— Пока нет, Ром. Я действительно не знаю.
— А откуда оружие?
— Утром из него в меня стреляли.
— Как же ты отбился?
— Он был на мотоцикле. Споткнулся об «лежачего полицейского». Слушай, Роман, если не хочешь связываться, я не обижусь.
Роман вздохнул.
— Думаю, ты неправильно делаешь.
— Ром, решение принято. Или помогай, или не мешай. Не обижайся.
— Это «Глок-17».
— Мне ни о чем не говорит.
— Австрийская «пушка». Говорят, киллеры любят. Видишь, пластик? Очень легкий пистолет. Семнадцать мощных патронов. Плюс один в патронни-ке. Очень удобная рукоятка. Она же — предохранитель.
— Как это?
— Смотри. — Серебров привел оружие в боевое положение. — Если ты как следует обхватил рукоятку и притопил эти «кнопки», то «ствол» готов к стрельбе. Случайный выстрел невозможен. Три предохранителя.
— Давай еще раз.
Роман терпеливо показывал Ефиму, как заря-жать и разряжать оружие. В обойме они насчитали 12 патронов. Значит, пять гнезд было пустых. (Про запасную обойму Береславский говорить не стал.)
Серебров заставил Ефима повторить основные операции. Наконец тот запомнил.
Береславский довез друга до дома. Роман медленно выгрузился из салона.
— Зря ты это, Ефим, — сказал он. — Может, передумаешь? Ты же знаешь мои связи.
— Я не знаю, на кого жаловаться, Ром. Узнаю — скажу. И спасибо тебе.
— Не за что. — Роман повернулся и побрел к подъезду. У него даже спина была огорченной.
А Ефим развернул свой «лайнер» и отправился в Москву. Он был уверен, что бояться осталось недолго. Очень скоро все должно проясниться…
ГЛАВА 23
Лена готовила незамысловатый ужин. Начищенная картошка уже была на плите, отбитое мясо жарилось.
Настроение было никакое.
Ефим не звонил, от мужа вестей не было. С детьми тоже не поговоришь: Береславский категорически запретил любую связь с ними. Да еще дурацкий запрет на работу.
Пожалуй, тут он переборщил. Если за жизнь детей он, в отсутствие Сашки, еще может отвечать, то ее жизнь находится только в ее ведении. Завтра же пойдет на прием. Больные, наверное, заждались. При тех заболеваниях, которыми они страдают, тяжело менять докторов, особенно тех, которым доверяют.
Лена приняла решение и даже повеселела. Надоело безвольно плыть по течению.
Мясо наконец дожарилось. По кухне плыл приятный, вызывающий аппетит, аромат. Можно звать Этого.
Лену передернуло. Сегодня утром она случайно заглянула в приоткрытую дверь ванной. Уродства не шокировали ее: врач все-таки. Шокировало само присутствие в квартире совершенно чужого полуголого мужчины. Особенно когда ее Сашка — в тюрьме.
Ефим, понятно, знает, что делает. Но всегда ли он прав?
Первую ночь, смешно сказать, Лена спала с ножом под подушкой. Сейчас немного привыкла, но все равно было не по себе. Одно слово — чужой в доме.
— Владимир Федорович, идите есть!
Атаман не заставил себя ждать и приковылял из детской, где пока разместился. Он чувствовал отношение Лены, но его это особо не трогало. Опыт последних его двух десятков лет сильно поумерил способность переживать по таким житейским мелочам.
Дело свое он исполнял исправно: каждый час, выходя на улицу покурить, внимательно оглядывал окрестности. Да и между выходами посматривал в окно, стараясь, чтобы его не было видно с улицы. Ефим обещал ему зарплату, и он может быть уверен, что заплатит не зря.
Атаман только улыбнулся, когда увидел, как эта курица потащила нож в спальню. Если бы Атаман решил ее придушить или трахнуть, ей не помог бы никакой нож. Невзирая на то, что у нее на две конечности больше.
Сегодня он уже удивил хозяйку, когда отремонтировал давно провисшие мебельные петли. Лена по его просьбе принесла Сашкин инструмент и с удивлением смотрела, как ловко инвалид одной рукой орудовал отверткой, пассатижами, молотком.
Она предложила помочь: подать, подержать. Он помощь принял, но чувствовалось, что справился бы и без нее. Это невольно вызывало уважение. Даже у Лены, настроенной к Атаману не лучшим образом.
Когда она убирала инструмент, в ящике не хватало длинной узкой отвертки. Лена пропажу просто не заметила. Зато Атаман четко знал, что делает. В первый же день утащил с кухни небольшой острый нож с деревянной ручкой. Но выходить с ним на улицу в свои разведывательные рейды все же опасался. При его биографии обнаружение ножа в кармане, даже обычного хозяйственного, могло привести к самым неприятным последствиям. Другое дело — отвертка. Он же мастеровой человек.
Атаман с помощью ножниц, нитки и иголки соорудил на дне своего брючного кармана нечто вроде петли для пуговицы: обшитую со всех сторон, чтобы не расползалось, дырочку. Вот в эту дырочку, как в ножны, отвертка и заходила. При ходьбе она касалась ноги и неприятно ее холодила, но на такие мелочи Атаман вообще не реагировал. Теперь он выходил на улицу почти вооруженный.
Они сели за стол, ужинать. Трапеза проходила в тягостном молчании. Вдруг затренькал звонок домофона. Инвалид опять прискакал к кнопке первым.
— Кто? — спросил он в мембрану.
— Свои. Открывай. — Они узнали голос Ефима.
Береславский вошел, большой и громоздкий. Лена крепко обняла его, довольно чувствительно наткнувшись грудью на какую-то железяку.
— Ты что с собой носишь? — спросила она.
— Чтобы девушки не приставали, — хохотнул Ефим.
Он был явно в хорошем настроении. Даже не заметил, как съел сначала свою порцию, потом добавку, потом отбивную, предназначавшуюся Лене. Впрочем, ее это не смутило. Глупо ожидать вежливости от хулигана, доброты от фининспектора и деликатности от Береславского.
С сожалением убедившись, что мясо кончилось, Ефим решил перейти к деловой части визита.
Просителей и посетителей он принимал в кухне, после того как Лена убрала со стола и вымыла посуду.
Первым на прием записался Атаман.
Он в деталях рассказал о задержании подозрительного типа около их дома. Потом — о своей повседневной охранной деятельности.
— Только она меня сильно боится, — ухмыльнулся он. — Ножик под подушкой держит.
— Правильно делает, — серьезно ответил Ефим. — Я бы на ее месте тоже боялся. Кстати, того, кто ее изнасиловал, пристрелила Лена, а не Сашка.
— Серьезно? — аж присвистнул Атаман. Жалеть изнасилованных он пока не научился. А вот уважать отомстивших — умел.
— Серьезнее не бывает. Прямо в лоб.
Ефим ничем не рисковал, выдавая Атаману эту тайну. Дальше него она не уйдет. Зачем сказал? А черт его знает. Дрессировщик, работая с тигром, тоже время от времени щелкает бичом. Даже если собственноручно выкармливал его молочком из бутылочки.
А такие люди, как Атаман, будут пострашнее тигра.
— Как здоровье-то твое? — поинтересовался Береславский.
— Тьфу-тьфу, вроде ничего. В «зоне» лихорадило три месяца. А сейчас — порядок.
— Ну и классно. — Ефим полез в карман и достал деньги. — Здесь эквивалент двухсот долларов. Твой аванс за работу.
Атаман с недоверием смотрел на увесистую пачку пятидесятирублевок.
— Это мне?
— А ты еще кого-нибудь здесь видишь?
Атаман покрутил головой, что очень рассмешило Ефима.
— Ты чего, ни разу в жизни зарплаты не получал?
Атаман всерьез задумался.
— Нет. На руки — ни разу. В «зоне» перечисляли на книжку и на «ларек».
— А на воле ты сам себе платил, — уже не улыбаясь, подытожил Береславский. — Ладно, продолжай свою вахту. За Ленку отвечаешь.
— Не маленький, — буркнул явно довольный Атаман и поковылял в свою комнату.
Лена пришла на кухню, собираясь высказать Ефиму все.
— Я не хочу больше сидеть дома.
— Лен, ты будешь сидеть дома столько, сколько я решу.
— А я что, уже не человек?
— Человек. Но я за тебя отвечаю, и ты будешь делать то, что я говорю.
— И не подумаю! — распалилась Лена. — У меня больные ждут! Мне главный врач по три раза на дню названивает! Тоже мне, диктатор нашелся! — Она подошла к стоящему Ефиму буквально вплотную, размахивая руками. Щеки пошли пунцовыми пятнами, глаза горели. Она была очень привлекательна в своем гневе.
Береславский обнял ее двумя руками и поцеловал в губы. Лена задохнулась от возмущения, но вместо того чтобы отшатнуться или дать по шее, вдруг прижалась к нему и ответила тем же. Минуту они не могли оторваться друг от друга.
И как тогда, в палатке, первым очнулся Ефим. Совесть чувствительно царапнула душу. Как всегда, чуть позже, чем нужно. Но, слава богу, чуть раньше, чем могло бы быть.
Ленка, резко отшатнувшись, стояла рядом, и теперь ее щеки горели от стыда.
— Что ж я делаю! Сашка в тюрьме, — чуть не плача, сказала она.
— Ты ни при чем, — своеобразно утешил Ефим. — Просто мне трудно отказать.
— Дать бы тебе по морде! — разозлилась Ленка.
— Ну, давай… — безропотно подставил лысеющую голову Береславский.
— Какой же ты все-таки гадский! — уже спокойно сказала она.
— Потому что пристал или потому что одумался? — рассмеялся он.
— Вообще гадский! — Она обняла Ефима, однако теперь он уже не осмелился бы на неправильные действия: точно даст в ухо.
— Но ведь со мной не скучно? — спросил Ефим.
— Не скучно, — честно ответила Лена. И ушла успокоиться окончательно в другую комнату.
Потом Береславский собрал обоих.
— Боюсь, я вас огорчу, но охота на нас не прекратилась.
— Почему ты так решил? — спросила Лена. Она уже справилась со своими эмоциями и была, как всегда, спокойна.
— Около твоего дома поймали киллера.
— Откуда ты знаешь, что он шел к нам? — Она удобно устроилась в кресле и закурила. Сладковатый дым распространился по комнате. Раньше Ефим этого за ней не замечал.
— Ты куришь?
— Не самый жуткий грех, — усмехнулась она. — Так почему ты уверен, что он шел к нам?
Береславский достал из кармана портрет Беланова.
— Вот его начальник. Он отдал приказ убить тебя и детей.
— Где он сейчас? — проняло наконец Лену.
— Надеюсь, что в аду, — Ефим уже побеседовал с Кунгуренко, и тот рассказал о предполагаемом ранении бандита, скорее всего тяжелом. — Но гарантий нет. Так что глядите в оба.
Атаман молча взял портрет, внимательно изучил его. Меж губ легла жесткая складка. Недооценивать этого инвалида могли только те, кто совсем не разбирается в людях. Ефим еще раз поблагодарил судьбу за случайную встречу со своим бывшим воспитанником.
— А сегодня утром пытались убить меня. Вот из этой штуки. — Он эффектно вытащил из-под свитера «Глок».
Ленкины глаза расширились от испуга. Атаман восторженно смотрел то на оружие, то на Береславского. Впервые в жизни он почувствовал себя не просто в своей стихии, а именно на своем месте. Такое ощущение Владимир Федорович пережил только однажды, и оно тоже было связано с Ефимом. Когда он, имея полную возможность сбежать, уложил бандита, ранившего вожатого. А потом спасал Ефиму жизнь, не жалея ног и легких.
— И… как тебе удалось его отнять? — спросила Лена.
— Прежний хозяин скончался, — скромно ответил Береславский. — А перед смертью завещал его мне. — Ему было чертовски приятно похвастаться и перед бывшим воспитанником, и перед женщиной своей крутостью. Он пока не знал, что расколотая голова киллера, вместе с другими, тоже очень неприятными образами, еще долго будет врываться в его сновидения и лишать так необходимого в обычной человеческой жизни душевного покоя…
Зато Атаман был в восторге. Он, с разрешения Ефима, повертел пистолет в руке и с большим сожалением вернул его обратно.
— Что же нам делать? — Новости здорово подкосили Лену.
— Тебе лично — сидеть дома и не высовываться. Владимиру Федоровичу — все время быть на стреме. А мне… — Береславский задумался. — Вот что, Ленка. Постарайся вспомнить про вашего соседа все-все-все. Мельчайшие детали, подробности. Что сказал, где работает, как зовут жену, откуда она родом. Говори все подряд.
— Меня уже спрашивали. Из «уголовки». Я действительно почти ничего не знаю.
— Лен, может, от этого наша жизнь зависит. Куда они уехали?
— Откуда же я знаю! Может, они уже в Америке!
— У них есть дача, другая квартира? Может, взрослые дети?
— Ефим, я честно не знаю. Они весной только въехали.
— Давай вспоминать вместе. У них машина есть?
— Да. Джип. Небольшой.
— Марка?
— Я в них не разбираюсь. Не «Нива».
— Они уехали на машине?
— Нет. Он здесь стоял, пока его милиция не отбуксировала.
— Он хранился в «ракушке»?
— У них не было «ракушки». Они появились, когда все места уже были заняты.
— Вы хоть как-то с ними общались?
— Да. Они заходили к нам раза три.
— По поводу?
— Первый раз — залили нам потолок, когда устанавливали «джакузи» и повредили водопровод. Правда, сразу отдали деньги на ремонт. Не торговались. Второй раз зашла его супруга, тоже Лена. У них кончилась соль.
— А первый раз хозяин заходил?
— Я не помню, как его звать. У него глаза разного цвета, кстати.
— Как это?
— Я не помню даже какого, но разные. Один светлый, другой — темный.
— Вот про что Ивлиев говорил… — сообразил Ефим. — Два веселых гуся.
— Что?
— Песня такая. Про гусей. Один серый, другой белый.
— Да! У них, наверное, дача была!
— С чего ты решила?
— Ты сказал про гусей. Я вспомнила.
— Ассоциативные связи, — щегольнул Ефим. — Вот что могут замечательные отечественные психологи.
— Подожди ты. — Лена и в самом деле загорелась. — Она зашла в третий раз за атласом автомобильных дорог СССР.
— Почему СССР? Сашка ж каждый год атласы России новые скупает.
— Им нужна была Украина. Домик у моря.
— Может, снимали, а не купили?
— Может, и снимали. Это в начале лета было.
— Атлас вернули?
— Да.
— Где он? — Береславский аж дрожал от нетерпения и азарта.
— В машине.
— Где машина? Живее, Ленка! А то ты, как горячий финский парень!
— В нашей «ракушке». Правда, там искать сложно: она вся забита вагонкой. Мы собирались на дачу отвезти перед самым…
— Отлично, Лен! Пошли за атласом. — Ефим взял пистолет в руку и приготовил его к стрельбе. Он не сомневался в отсутствии киллеров за дверью, — иначе бы не пошел, — но перед красивой женщиной со «стволом» — это было романтично.
Через десять минут они изучали потрепанные страницы старого дорожного атласа.
По первому заходу не нашли ничего. С особым тщанием прошлись по второму разу, по третьему. Опять пусто. Этого и следовало ожидать. Береславский со злостью швырнул атлас на диван. Тоже мне, Шерлок Холмс доморощенный.
Он включил телевизор, послушать новости, а атлас принялся разглядывать Атаман.
Ящик вещал на полную мощность. В Чечне наши шли вперед, и было похоже, что на этот раз солдат обратно не повернут. Во внутренней политике все, как всегда. Один олигарх льет помои на другого, а второй в ответ поливает дерьмом первого. Потом все вместе дружно ругали московского мэра. «Восемь чемоданов компромата», обозначившие в свое время конец первого посткоммунистического этапа, казались мелкой дитячьей шалостью.
На закуску в который уже раз показали отрывок из порнофильма про генерального прокурора. Атаман даже отвлекся от привлекшего его внимание атласа. Ему очень нравился позор ментов и прокуроров.
Береславский переключил на московский канал. Здесь было все то же самое. Только ругаемые на первом канале тут ругали своих обвинителей. Примерно теми же словами.
Скучно. Ефим вздохнул, собираясь заткнуть глотку сразу всем профессионалам контрпропаганды, как вдруг объявили, что вместо снятого начальника столичного ГУВД через месяц появится новый. Но не назначенный, а выбранный населением мегаполиса. Прямым тайным голосованием. Так сказано в последнем указе президента.
Береславский замер. Его опять посетила гениальная идея.
— Мы выдвинем Сашку в полицмейстеры! — чуть не заорал он.
— Ты что, спятил? — участливо поинтересовалась Лена.
— Мы выдвинем его в полицмейстеры, — уже спокойнее повторил Ефим.
— Он же в тюрьме!
— Ну и что? Он не осужден. Только суд признает человека виновным или невиновным. Зато он отстоял свой дом и детей от бандитов.
«И жену почти отстоял…» — с горечью подумала Лена. Воспоминание о пережитом страхе и унижении затуманило глаза. Но Ефим не замечал подобных душевных нюансов. Он весь был охвачен новой идеей.
— У него даже юридическое образование есть, у дурака! — вспомнил Береславский. Здесь он был непоследовательным. Ему казалось, что Толстый зря теряет время, пять лет мучаясь на вечернем отделении юридического. Что он не раз в свойственной ему невежливой форме другу и сообщал. Но коли понадобилось, значит, не такой уж и дурак!
— Ты думаешь, его выберут? — пыталась остудить энтузиаста Лена.
— Думаю, нет, — честно признался Ефим. — Но, представляешь, какую волну можно поднять? Да еще за государственные деньги! Какой присяжный после этого его осудит! Я Сашку так разрисую, что он иконой при жизни станет!
«Мне бы живого мужа в дом. Обошлась бы и без иконы», — с тоской подумала Лена. А Ефима она теперь ближе, чем на метр, к себе не подпустит. Но идея Береславского начинала нравиться и ей.
Пойманный по сотовому телефону Климашин сначала был ошарашен предложением, однако подумав, сказал, что это свежо и он поддерживает.
Окрыленный Береславский даже попросил бумагу и ручку, чтобы набросать план дальнейших действий.
И в этот момент Атаман спокойно произнес:
— Я знаю, куда уехал этот мужик.
— Какой мужик? — поначалу не понял Ефим.
— Который атлас брал.
Ефим сразу подскочил к Атаману:
— Ну и куда?
— В Феодосию.
— С чего ты взял?
— Смотри. Сначала он отметил дорогу на Тулу. Видишь?
— Нет, — честно признался Береславский.
— Посмотри сбоку!
Теперь и Ефим увидел. И подошедшая к ним Лена. Действительно, если смотреть на лист атласа не прямо, а в косом освещении, то была видна стрелка, промятая в бумаге карандашом. Грифель потом, видимо, был стерт резинкой, а продавленная линия осталась. Заостренные стрелки на ней явно указывали направление движения.
— Теперь смотри эту страницу. И следующую тоже.
Такие же вытертые ластиком стрелки вели к Курску, далее к Белгороду, Харькову, Днепропетровску, Запорожью, Джанкою — короче, по маршруту, известному каждому, кто на своем автомобиле совершал путешествие от Москвы до Черного моря.
— Ну, ты глазастый, Атаман! — восхитился Ефим. Атаман довольно улыбался, купаясь в лучах внезапно обрушившейся славы.
Последняя стертая стрелка на карте обрывалась левее Феодосии, у самого моря.
Тех краев Береславский не знал, хотя совсем недавно лично проделал за рулем путь от столицы до Севастополя.
Год назад
Все получилось случайно. Стояла летняя душная пятница. Солнце отчаянно жарило через стеклянное окно-стену. В кабинете Береславского недавно установили кондиционер, но и он не справлялся с жарой.
— Чертов Толстый! — в сердцах выругался Ефим. Бухгалтер-соучредитель был в своем репертуаре и выбрал из всей гаммы самый малохольный аппарат. Правда, надо отметить, что себе он вообще отказал в этом удовольствии, ограничившись в 50 раз более дешевым вентилятором на здоровенной «ноге».
— Хочу искупаться, — сказал Ефим вошедшей в кабинет Марине Ивановне. Той тоже было жарко, но она никогда не давала волю эмоциям.
— Сходи в бассейн.
Настроение было никакое.
Ефим не звонил, от мужа вестей не было. С детьми тоже не поговоришь: Береславский категорически запретил любую связь с ними. Да еще дурацкий запрет на работу.
Пожалуй, тут он переборщил. Если за жизнь детей он, в отсутствие Сашки, еще может отвечать, то ее жизнь находится только в ее ведении. Завтра же пойдет на прием. Больные, наверное, заждались. При тех заболеваниях, которыми они страдают, тяжело менять докторов, особенно тех, которым доверяют.
Лена приняла решение и даже повеселела. Надоело безвольно плыть по течению.
Мясо наконец дожарилось. По кухне плыл приятный, вызывающий аппетит, аромат. Можно звать Этого.
Лену передернуло. Сегодня утром она случайно заглянула в приоткрытую дверь ванной. Уродства не шокировали ее: врач все-таки. Шокировало само присутствие в квартире совершенно чужого полуголого мужчины. Особенно когда ее Сашка — в тюрьме.
Ефим, понятно, знает, что делает. Но всегда ли он прав?
Первую ночь, смешно сказать, Лена спала с ножом под подушкой. Сейчас немного привыкла, но все равно было не по себе. Одно слово — чужой в доме.
— Владимир Федорович, идите есть!
Атаман не заставил себя ждать и приковылял из детской, где пока разместился. Он чувствовал отношение Лены, но его это особо не трогало. Опыт последних его двух десятков лет сильно поумерил способность переживать по таким житейским мелочам.
Дело свое он исполнял исправно: каждый час, выходя на улицу покурить, внимательно оглядывал окрестности. Да и между выходами посматривал в окно, стараясь, чтобы его не было видно с улицы. Ефим обещал ему зарплату, и он может быть уверен, что заплатит не зря.
Атаман только улыбнулся, когда увидел, как эта курица потащила нож в спальню. Если бы Атаман решил ее придушить или трахнуть, ей не помог бы никакой нож. Невзирая на то, что у нее на две конечности больше.
Сегодня он уже удивил хозяйку, когда отремонтировал давно провисшие мебельные петли. Лена по его просьбе принесла Сашкин инструмент и с удивлением смотрела, как ловко инвалид одной рукой орудовал отверткой, пассатижами, молотком.
Она предложила помочь: подать, подержать. Он помощь принял, но чувствовалось, что справился бы и без нее. Это невольно вызывало уважение. Даже у Лены, настроенной к Атаману не лучшим образом.
Когда она убирала инструмент, в ящике не хватало длинной узкой отвертки. Лена пропажу просто не заметила. Зато Атаман четко знал, что делает. В первый же день утащил с кухни небольшой острый нож с деревянной ручкой. Но выходить с ним на улицу в свои разведывательные рейды все же опасался. При его биографии обнаружение ножа в кармане, даже обычного хозяйственного, могло привести к самым неприятным последствиям. Другое дело — отвертка. Он же мастеровой человек.
Атаман с помощью ножниц, нитки и иголки соорудил на дне своего брючного кармана нечто вроде петли для пуговицы: обшитую со всех сторон, чтобы не расползалось, дырочку. Вот в эту дырочку, как в ножны, отвертка и заходила. При ходьбе она касалась ноги и неприятно ее холодила, но на такие мелочи Атаман вообще не реагировал. Теперь он выходил на улицу почти вооруженный.
Они сели за стол, ужинать. Трапеза проходила в тягостном молчании. Вдруг затренькал звонок домофона. Инвалид опять прискакал к кнопке первым.
— Кто? — спросил он в мембрану.
— Свои. Открывай. — Они узнали голос Ефима.
Береславский вошел, большой и громоздкий. Лена крепко обняла его, довольно чувствительно наткнувшись грудью на какую-то железяку.
— Ты что с собой носишь? — спросила она.
— Чтобы девушки не приставали, — хохотнул Ефим.
Он был явно в хорошем настроении. Даже не заметил, как съел сначала свою порцию, потом добавку, потом отбивную, предназначавшуюся Лене. Впрочем, ее это не смутило. Глупо ожидать вежливости от хулигана, доброты от фининспектора и деликатности от Береславского.
С сожалением убедившись, что мясо кончилось, Ефим решил перейти к деловой части визита.
Просителей и посетителей он принимал в кухне, после того как Лена убрала со стола и вымыла посуду.
Первым на прием записался Атаман.
Он в деталях рассказал о задержании подозрительного типа около их дома. Потом — о своей повседневной охранной деятельности.
— Только она меня сильно боится, — ухмыльнулся он. — Ножик под подушкой держит.
— Правильно делает, — серьезно ответил Ефим. — Я бы на ее месте тоже боялся. Кстати, того, кто ее изнасиловал, пристрелила Лена, а не Сашка.
— Серьезно? — аж присвистнул Атаман. Жалеть изнасилованных он пока не научился. А вот уважать отомстивших — умел.
— Серьезнее не бывает. Прямо в лоб.
Ефим ничем не рисковал, выдавая Атаману эту тайну. Дальше него она не уйдет. Зачем сказал? А черт его знает. Дрессировщик, работая с тигром, тоже время от времени щелкает бичом. Даже если собственноручно выкармливал его молочком из бутылочки.
А такие люди, как Атаман, будут пострашнее тигра.
— Как здоровье-то твое? — поинтересовался Береславский.
— Тьфу-тьфу, вроде ничего. В «зоне» лихорадило три месяца. А сейчас — порядок.
— Ну и классно. — Ефим полез в карман и достал деньги. — Здесь эквивалент двухсот долларов. Твой аванс за работу.
Атаман с недоверием смотрел на увесистую пачку пятидесятирублевок.
— Это мне?
— А ты еще кого-нибудь здесь видишь?
Атаман покрутил головой, что очень рассмешило Ефима.
— Ты чего, ни разу в жизни зарплаты не получал?
Атаман всерьез задумался.
— Нет. На руки — ни разу. В «зоне» перечисляли на книжку и на «ларек».
— А на воле ты сам себе платил, — уже не улыбаясь, подытожил Береславский. — Ладно, продолжай свою вахту. За Ленку отвечаешь.
— Не маленький, — буркнул явно довольный Атаман и поковылял в свою комнату.
Лена пришла на кухню, собираясь высказать Ефиму все.
— Я не хочу больше сидеть дома.
— Лен, ты будешь сидеть дома столько, сколько я решу.
— А я что, уже не человек?
— Человек. Но я за тебя отвечаю, и ты будешь делать то, что я говорю.
— И не подумаю! — распалилась Лена. — У меня больные ждут! Мне главный врач по три раза на дню названивает! Тоже мне, диктатор нашелся! — Она подошла к стоящему Ефиму буквально вплотную, размахивая руками. Щеки пошли пунцовыми пятнами, глаза горели. Она была очень привлекательна в своем гневе.
Береславский обнял ее двумя руками и поцеловал в губы. Лена задохнулась от возмущения, но вместо того чтобы отшатнуться или дать по шее, вдруг прижалась к нему и ответила тем же. Минуту они не могли оторваться друг от друга.
И как тогда, в палатке, первым очнулся Ефим. Совесть чувствительно царапнула душу. Как всегда, чуть позже, чем нужно. Но, слава богу, чуть раньше, чем могло бы быть.
Ленка, резко отшатнувшись, стояла рядом, и теперь ее щеки горели от стыда.
— Что ж я делаю! Сашка в тюрьме, — чуть не плача, сказала она.
— Ты ни при чем, — своеобразно утешил Ефим. — Просто мне трудно отказать.
— Дать бы тебе по морде! — разозлилась Ленка.
— Ну, давай… — безропотно подставил лысеющую голову Береславский.
— Какой же ты все-таки гадский! — уже спокойно сказала она.
— Потому что пристал или потому что одумался? — рассмеялся он.
— Вообще гадский! — Она обняла Ефима, однако теперь он уже не осмелился бы на неправильные действия: точно даст в ухо.
— Но ведь со мной не скучно? — спросил Ефим.
— Не скучно, — честно ответила Лена. И ушла успокоиться окончательно в другую комнату.
Потом Береславский собрал обоих.
— Боюсь, я вас огорчу, но охота на нас не прекратилась.
— Почему ты так решил? — спросила Лена. Она уже справилась со своими эмоциями и была, как всегда, спокойна.
— Около твоего дома поймали киллера.
— Откуда ты знаешь, что он шел к нам? — Она удобно устроилась в кресле и закурила. Сладковатый дым распространился по комнате. Раньше Ефим этого за ней не замечал.
— Ты куришь?
— Не самый жуткий грех, — усмехнулась она. — Так почему ты уверен, что он шел к нам?
Береславский достал из кармана портрет Беланова.
— Вот его начальник. Он отдал приказ убить тебя и детей.
— Где он сейчас? — проняло наконец Лену.
— Надеюсь, что в аду, — Ефим уже побеседовал с Кунгуренко, и тот рассказал о предполагаемом ранении бандита, скорее всего тяжелом. — Но гарантий нет. Так что глядите в оба.
Атаман молча взял портрет, внимательно изучил его. Меж губ легла жесткая складка. Недооценивать этого инвалида могли только те, кто совсем не разбирается в людях. Ефим еще раз поблагодарил судьбу за случайную встречу со своим бывшим воспитанником.
— А сегодня утром пытались убить меня. Вот из этой штуки. — Он эффектно вытащил из-под свитера «Глок».
Ленкины глаза расширились от испуга. Атаман восторженно смотрел то на оружие, то на Береславского. Впервые в жизни он почувствовал себя не просто в своей стихии, а именно на своем месте. Такое ощущение Владимир Федорович пережил только однажды, и оно тоже было связано с Ефимом. Когда он, имея полную возможность сбежать, уложил бандита, ранившего вожатого. А потом спасал Ефиму жизнь, не жалея ног и легких.
— И… как тебе удалось его отнять? — спросила Лена.
— Прежний хозяин скончался, — скромно ответил Береславский. — А перед смертью завещал его мне. — Ему было чертовски приятно похвастаться и перед бывшим воспитанником, и перед женщиной своей крутостью. Он пока не знал, что расколотая голова киллера, вместе с другими, тоже очень неприятными образами, еще долго будет врываться в его сновидения и лишать так необходимого в обычной человеческой жизни душевного покоя…
Зато Атаман был в восторге. Он, с разрешения Ефима, повертел пистолет в руке и с большим сожалением вернул его обратно.
— Что же нам делать? — Новости здорово подкосили Лену.
— Тебе лично — сидеть дома и не высовываться. Владимиру Федоровичу — все время быть на стреме. А мне… — Береславский задумался. — Вот что, Ленка. Постарайся вспомнить про вашего соседа все-все-все. Мельчайшие детали, подробности. Что сказал, где работает, как зовут жену, откуда она родом. Говори все подряд.
— Меня уже спрашивали. Из «уголовки». Я действительно почти ничего не знаю.
— Лен, может, от этого наша жизнь зависит. Куда они уехали?
— Откуда же я знаю! Может, они уже в Америке!
— У них есть дача, другая квартира? Может, взрослые дети?
— Ефим, я честно не знаю. Они весной только въехали.
— Давай вспоминать вместе. У них машина есть?
— Да. Джип. Небольшой.
— Марка?
— Я в них не разбираюсь. Не «Нива».
— Они уехали на машине?
— Нет. Он здесь стоял, пока его милиция не отбуксировала.
— Он хранился в «ракушке»?
— У них не было «ракушки». Они появились, когда все места уже были заняты.
— Вы хоть как-то с ними общались?
— Да. Они заходили к нам раза три.
— По поводу?
— Первый раз — залили нам потолок, когда устанавливали «джакузи» и повредили водопровод. Правда, сразу отдали деньги на ремонт. Не торговались. Второй раз зашла его супруга, тоже Лена. У них кончилась соль.
— А первый раз хозяин заходил?
— Я не помню, как его звать. У него глаза разного цвета, кстати.
— Как это?
— Я не помню даже какого, но разные. Один светлый, другой — темный.
— Вот про что Ивлиев говорил… — сообразил Ефим. — Два веселых гуся.
— Что?
— Песня такая. Про гусей. Один серый, другой белый.
— Да! У них, наверное, дача была!
— С чего ты решила?
— Ты сказал про гусей. Я вспомнила.
— Ассоциативные связи, — щегольнул Ефим. — Вот что могут замечательные отечественные психологи.
— Подожди ты. — Лена и в самом деле загорелась. — Она зашла в третий раз за атласом автомобильных дорог СССР.
— Почему СССР? Сашка ж каждый год атласы России новые скупает.
— Им нужна была Украина. Домик у моря.
— Может, снимали, а не купили?
— Может, и снимали. Это в начале лета было.
— Атлас вернули?
— Да.
— Где он? — Береславский аж дрожал от нетерпения и азарта.
— В машине.
— Где машина? Живее, Ленка! А то ты, как горячий финский парень!
— В нашей «ракушке». Правда, там искать сложно: она вся забита вагонкой. Мы собирались на дачу отвезти перед самым…
— Отлично, Лен! Пошли за атласом. — Ефим взял пистолет в руку и приготовил его к стрельбе. Он не сомневался в отсутствии киллеров за дверью, — иначе бы не пошел, — но перед красивой женщиной со «стволом» — это было романтично.
Через десять минут они изучали потрепанные страницы старого дорожного атласа.
По первому заходу не нашли ничего. С особым тщанием прошлись по второму разу, по третьему. Опять пусто. Этого и следовало ожидать. Береславский со злостью швырнул атлас на диван. Тоже мне, Шерлок Холмс доморощенный.
Он включил телевизор, послушать новости, а атлас принялся разглядывать Атаман.
Ящик вещал на полную мощность. В Чечне наши шли вперед, и было похоже, что на этот раз солдат обратно не повернут. Во внутренней политике все, как всегда. Один олигарх льет помои на другого, а второй в ответ поливает дерьмом первого. Потом все вместе дружно ругали московского мэра. «Восемь чемоданов компромата», обозначившие в свое время конец первого посткоммунистического этапа, казались мелкой дитячьей шалостью.
На закуску в который уже раз показали отрывок из порнофильма про генерального прокурора. Атаман даже отвлекся от привлекшего его внимание атласа. Ему очень нравился позор ментов и прокуроров.
Береславский переключил на московский канал. Здесь было все то же самое. Только ругаемые на первом канале тут ругали своих обвинителей. Примерно теми же словами.
Скучно. Ефим вздохнул, собираясь заткнуть глотку сразу всем профессионалам контрпропаганды, как вдруг объявили, что вместо снятого начальника столичного ГУВД через месяц появится новый. Но не назначенный, а выбранный населением мегаполиса. Прямым тайным голосованием. Так сказано в последнем указе президента.
Береславский замер. Его опять посетила гениальная идея.
— Мы выдвинем Сашку в полицмейстеры! — чуть не заорал он.
— Ты что, спятил? — участливо поинтересовалась Лена.
— Мы выдвинем его в полицмейстеры, — уже спокойнее повторил Ефим.
— Он же в тюрьме!
— Ну и что? Он не осужден. Только суд признает человека виновным или невиновным. Зато он отстоял свой дом и детей от бандитов.
«И жену почти отстоял…» — с горечью подумала Лена. Воспоминание о пережитом страхе и унижении затуманило глаза. Но Ефим не замечал подобных душевных нюансов. Он весь был охвачен новой идеей.
— У него даже юридическое образование есть, у дурака! — вспомнил Береславский. Здесь он был непоследовательным. Ему казалось, что Толстый зря теряет время, пять лет мучаясь на вечернем отделении юридического. Что он не раз в свойственной ему невежливой форме другу и сообщал. Но коли понадобилось, значит, не такой уж и дурак!
— Ты думаешь, его выберут? — пыталась остудить энтузиаста Лена.
— Думаю, нет, — честно признался Ефим. — Но, представляешь, какую волну можно поднять? Да еще за государственные деньги! Какой присяжный после этого его осудит! Я Сашку так разрисую, что он иконой при жизни станет!
«Мне бы живого мужа в дом. Обошлась бы и без иконы», — с тоской подумала Лена. А Ефима она теперь ближе, чем на метр, к себе не подпустит. Но идея Береславского начинала нравиться и ей.
Пойманный по сотовому телефону Климашин сначала был ошарашен предложением, однако подумав, сказал, что это свежо и он поддерживает.
Окрыленный Береславский даже попросил бумагу и ручку, чтобы набросать план дальнейших действий.
И в этот момент Атаман спокойно произнес:
— Я знаю, куда уехал этот мужик.
— Какой мужик? — поначалу не понял Ефим.
— Который атлас брал.
Ефим сразу подскочил к Атаману:
— Ну и куда?
— В Феодосию.
— С чего ты взял?
— Смотри. Сначала он отметил дорогу на Тулу. Видишь?
— Нет, — честно признался Береславский.
— Посмотри сбоку!
Теперь и Ефим увидел. И подошедшая к ним Лена. Действительно, если смотреть на лист атласа не прямо, а в косом освещении, то была видна стрелка, промятая в бумаге карандашом. Грифель потом, видимо, был стерт резинкой, а продавленная линия осталась. Заостренные стрелки на ней явно указывали направление движения.
— Теперь смотри эту страницу. И следующую тоже.
Такие же вытертые ластиком стрелки вели к Курску, далее к Белгороду, Харькову, Днепропетровску, Запорожью, Джанкою — короче, по маршруту, известному каждому, кто на своем автомобиле совершал путешествие от Москвы до Черного моря.
— Ну, ты глазастый, Атаман! — восхитился Ефим. Атаман довольно улыбался, купаясь в лучах внезапно обрушившейся славы.
Последняя стертая стрелка на карте обрывалась левее Феодосии, у самого моря.
Тех краев Береславский не знал, хотя совсем недавно лично проделал за рулем путь от столицы до Севастополя.
Год назад
Все получилось случайно. Стояла летняя душная пятница. Солнце отчаянно жарило через стеклянное окно-стену. В кабинете Береславского недавно установили кондиционер, но и он не справлялся с жарой.
— Чертов Толстый! — в сердцах выругался Ефим. Бухгалтер-соучредитель был в своем репертуаре и выбрал из всей гаммы самый малохольный аппарат. Правда, надо отметить, что себе он вообще отказал в этом удовольствии, ограничившись в 50 раз более дешевым вентилятором на здоровенной «ноге».
— Хочу искупаться, — сказал Ефим вошедшей в кабинет Марине Ивановне. Той тоже было жарко, но она никогда не давала волю эмоциям.
— Сходи в бассейн.