Страница:
— Ну, как? — поинтересовался Тригубов, ожидая заслуженной похвалы.
— Отлично, — честно сказал Ефим. — Сейчас подумаем, как все это переделать.
— Опять какую-нибудь туфту погоним?
— Типа этого. Сень, Сашка должен стать выше, грубее, мужественнее. Он любит детей и не любит бандитов. А твой персонаж любит всех подряд. Как сам знаешь кто. Видишь, слоган? «Защитил свою семью, защитит и вашу!» Тригубов, сделай из него Чака Норриса!
— Да из вас с Сашкой героя второго плана не сделать!
— Ну, Семен! Ну, ты же талантливый челоовек! Я просто не знаю, кто еще смог бы это сделать, кроме тебя.
— Ты мне специально льстишь, начальник!
— Да ты что, Семен! Окстись! Но из нас двоих художественный гуру — ты. Я только продавец. Правда, я знаю, что хочет покупатель. Так что, уж тряхни талантом.
— Черт с тобой. Испорчу картинки, — пробурчал Тригубов. — На компьютере. Чтоб рук не марать.
— Договорились.
Марина Ивановна накормила шефа таблетками и чаем с бутербродами. И Береславский рванул по своим вызвоненным заранее союзникам.
Первым в списке значился Костя Долгов. Немногословный молодой человек двадцати четырех лет был полноправным хозяином шестиметровой здоровенной штуковины, именуемой полноцветным струйным плоттером.
Плоттер давал о себе знать еще на входе. Вонь на свежий нюх была просто невыносимой. Издержки производства: используемая акриловая краска позволяла наносить полноцветное «долгоиграющее» изображение прямо на баннерную ткань*, из которой и выполнялись декорированные поверхности биллбордов.
Сама машина занимала большую часть огромной светлой комнаты. Она затягивала баннер с длинного, шестиметрового рулона и с помощью системы сопел, закрепленных на ездящей вдоль рулона головке, «плевалась» на баннер красками четырех базовых цветов. Делала она это с огромной скоростью, точно перенося на полотно изображение, принесенное заказчиком в электронном виде. Костя был здесь же, как и подобает руководителю-технарю новой формации. Начинал с обслуживания компьютеров, потом «менеджерил» и, почувствовав силу, занялся собственным бизнесом.
Банк, давший ссуду, не пожалел: совсем молодой парень знал технику, а главное, умел с ее помощью оперативно делать деньги. Быстрые деньги особенно важны в производстве, напрямую связанном с электроникой. В соседней комнате стоял трехметровый принтер, недавно купленный Костей буквально за копейки.
Морально устарел! Его разрешение печати составляло 36 точек на дюйм (столько капелек каждого цвета выплевывал принтер на дюйм запечатываемой длины). Два года назад этого было вполне достаточно для огромных щитов три на шесть метров, на которых никто не разглядывает мелкие детали. Но разрешение новой машины, обошедшейся банку в полмиллиона долларов, составляло уже 300 точек на дюйм. Почти вдесятеро выше.
Такое качество было необходимо при печати панно меньших размеров или когда изображение использовалось внутри здания, например на мобильных экспозиционных системах, применяемых на выставках и на местах продаж. Их зрители могли разглядывать в упор, и здесь разница была заметна.
Впрочем, «точки на дюйм» в основном применялись для давления на карман заказчика. Часто клиенты, не обладавшие достаточной полиграфической грамотностью, но зато обладавшие избыточным апломбом и дурными деньгами, требовали только высшее разрешение. Потому-то и разорилась фирма — прежняя хозяйка «маленького» трехметровика. Костя же использовал обе машины, в зависимости от задач и материальных возможностей заказчика.
— Привет, Ефим, — сделал шаг навстречу Костя. — Как там у вас, утряслось?
— Утрясается. Тут еще одна идея созрела. Хочу тебя пригласить.
— Какая?
— Выдвинуть Сашку в выборные начальники ГУВД.
— Круто, — хмыкнул Долгов. — Достаточно безумно, чтобы вызвать интерес.
Его не удивила идея. Он быстро просчитал вероятность, счел ее отличной от нуля и собирался принять решение в зависимости от того, во что это ему встанет. В конце концов, если бы студенту Долгову сказали, что он через три года станет долларовым миллионером (когда полностью отдаст ссуду банку), он бы тоже не поверил. Жизнь научила Костю считать, а не удивляться.
— Ты знаешь, что наш пиар уже начался?
— Кто ж не знает? «Дорожный патруль», «Дежурная часть», вот тут недавно новый ведущий — не помню передача как называется, что-то про подвиги — прямо в камере с твоим «бухом» общался. В газетах читал. Вы молодцы.
Ефим удивился. Про последнюю передачу он не знал, с Леной подробно еще не разговаривал. Значит, пошла вторая, самостоятельная волна интереса к Сашке, порожденная зрительским интересом. Телевизионщики сражаются за рейтинг. Отлично.
— Социологи с нашей кафедры сделали пробный замер. О Сашке слышали уже сорок процентов москвичей.
— Не удивляюсь.
— И самое главное, что почти все, кто о нем слышал, ему симпатизируют.
— Тоже понятно. Прямо голливудский сценарий.
— Включаешься? Если победим, тебя не забудем.
— Чего ты от меня хочешь?
— Наружка. Что еще с тебя взять.
— У меня только десять мест собственных. Ты ж знаешь, я — производство.
— Сделай мне рекламные поверхности. А места я поищу сам.
— Давай считать. Сколько тебе надо?
— Двести-триста. Шесть на три.
— Пятнадцать долларов метр умножим на 300, умножим на восемнадцать метров квадратных. Получаем…
— Эй, эй, стоп! Давай посчитаем по восемь долларов метр. Самый дрянной баннер, самые дрянные краски — висеть-то им месяц! И самое низкое разрешение. Запустишь свою старую колымагу.
— Ладно. Все равно, сорок тысяч.
— Давай, думай, как еще снизить.
— Если висеть не долго, можно напечатать на бумаге, трафаретным способом. По крайней мере, большую часть. Месяц точно провисят.
— Тогда сколько?
— Тогда двадцать тысяч.
— А ты говорил, у тебя лежалый баннер есть.
— Он с полосой.
— Полоса на всех рулонах?
— Да. Там заводской брак. С правого края в полутора метрах.
— А если мы учтем это при макетировании и зальем краской?
— Тогда пятнашка.
— У меня есть десять. Твой вклад, соответственно, пять.
— Идет.
Ефим передал ему пачку стодолларовых купюр, которую прислал Ольховский. Эх, сюда бы знаменитую коробку из-под ксерокса — дело пошло бы веселее! А так — «Хейдельберг» стал слегка проданным. Если б Толстый узнал — убил бы!
Костя взял деньги, не пересчитывая.
— А вы ж на диете сидели после покупки пре-пресс*. Откуда финансирование? — спросил он.
— Пока ниоткуда. Только пиар-спонсоры. Это я «Хейдель» заложил, — кивнул на исчезнувшую в Костином кармане пачку Ефим.
— Понятно, — усмехнулся Костя. — С голой жопой в большую политику. Это — по-нашему! — Он достал из кармана пачку, отсчитал из нее 30 бумажек и вернул их Береславскому.
— В случае успеха вашего безнадежного предприятия моя доля становится выше.
— Нет вопросов.
Ефим ушел, а к Косте подошел его заместитель.
— Что, выгодная сделка?
— Не знаю, — засмеялся Костя. — Но если выгодная, то очень. В любом случае надо коллегам помогать. А за Ефимом не пропадет. Думаю, он тоже мне бы помог.
А Береславский уже мчался в Останкино. Получив пропуск, он прошел в указанную комнату. Там его встретила Сунь Ли. В жизни она оказалась еще симпатичнее, чем на экране. Обаятельная китаянка вела бешено популярную программу «То самое», где разные люди рассказывали о том, что у них получается или не получается в постели. Эта передача была просто обречена на гороподобный рейтинг, и Ефим через приятелей напросился на беседу.
— У вас все персонажи — либо герои, либо, в глазах общественного мнения, антигерои, — начал Береславский.
— Вторые чаще, — согласилась очаровательная Ли.
«Или Сунь?» — подумал Ефим, так и не разобравшийся, что — имя, а что — фамилия.
— У меня другая идея. Рассмотреть, что такое секс-символ в наши дни. Со Шварцнеггером понятно. С Сидихиным или Караченцовым — тоже. Но это — не единственный вариант. Вы же про моего друга знаете?
— Который пятерых «замочил»? — непринужденно поинтересовалась Ли.
— Точно. Он маленький, толстый и застенчивый.
— И к тому же — в тюрьме, — добавила китаянка.
— Вот именно. Передачи о маленьком, толстом и застенчивом секс-символе у вас еще не было. К тому же — из тюрьмы. Он обожает свою жену. Она его — тоже. И бандитов он поубивал — ради нее. Интересно?
— Пожалуй, — задумалась Ли.
— И он выдвинут на пост начальника ГУВД столицы.
— Кем?
— Населением, — гордо ответил Береславский. Кто скажет, что Ефим — не население, пусть первый бросит в него камень.
Сунь Ли заинтересовалась проектом. Интеллигентной девушке, коей она и являлась, такой проект был интересен гораздо более, чем бесконечные выяснения типа «Кто? Кому? Как?». Самый сложный вопрос — с начальством тюрьмы — она собиралась решить быстро.
Обнадеженный Береславский покинул телецентр и направился к своей машине. Но сигнализация с брелка не отключалась. Ефим уже заметил, что рядом с телебашней она часто отказывала.
Он выругался и полез под капот, заблокировать чертову электронику специальным ключом.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Это был Ленька Просиндеев, старый знакомый по временам работы Ефима в «молодежке». Правда, там его фамилию частенько произносили с буквой "х" в серединке.
— Хорошая у тебя тачка, — хохотнул Ленька. — Такой под капот даже как-то неприлично лазить.
— Сигнализацию ваша башня вырубает, — объяснил Береславский. — Сам как?
— Выпускающий на первом канале, — гордо объявил тот. «Растут кадры», — подумал Ефим. — А про тебя я слышал. Книжки твои читал. Чего там с твоим бухгалтером?
— Сидит пока. Я тут собрался из него народного героя сделать. Выдвинул его на обер-полицмейстера.
— Отличная мысль, — восхитился Просиндеев. — И раскрутка дармовая, и из тюрьмы в любом случае выкатится. А ты сам-то чей будешь?
— Как чей? — не понял Ефим.
— Ну, Путина, Лужкова, Чубайса? Чей ты? Может, дурашевский?
— Сам ты дурашевский, — разозлился Береславский.
Тут Просиндеев понял, что Ефим не слышал о Дурашеве. Так оно и было. Виктор Петрович Дурашев старался не светиться в телеке, а Береславский старался телек не смотреть. И не читать газеты. И не слушать радио, если оно говорило о политике.
— Ты что, и в самом деле, сам по себе? — изумился Ленька.
— Я всегда сам по себе, — отрезал Ефим. — Кстати, Лень, если тебе нужна рейтинговая «стори», то я отвалю красивых подробностей про Сашку.
— Я видел, наши конкуренты сделали с ним репортаж из тюрьмы. Пипл-метры* на повторе передачи чуть не зашкалили.
— Подумай на эту тему. Если согласитесь, у вас будет эксклюзив. Гарантирую.
— Хорошо, подумаем обязательно. Это интересно.
Они попрощались, и Ефим поехал в типографию «Беора».
Начальник типографии, спокойный и надежный Филиппыч, встретил Ефима радостно:
— Ну, что, Сашку скоро выпустят?
— От нас зависит.
— Если в самом деле так — ставь задачи.
— Ты отпечатаешь мне два миллиона А-третьих форматов в четыре краски?
— Отпечатаю. С двух сторон?
— С одной. «Четыре плюс ноль».
Они подошли к гордости «Беора», старенькому «Хейделю», которого Ефим уже заложил и собирался сегодня же эту операцию повторить.
— Давай считать. — Филиппыч поднял голову. — У нас за один прогон кладется две краски. Значит, на плакат нужно два прогона. При скорости… Тебе качество какое нужно?
— Среднее. Сашкин портрет и описание его деяний.
— Понятно. Значит, с учетом возраста, — он любовно погладил серый лоснящийся бок офсетного пресса, — будем шлепать пять тысяч краскопрогонов в час. Два миллиона на пять тысяч, получаем…
— …четыреста рабочих часов. Чуть больше месяца работы, — подвел итог Береславский. — Отменяется.
— Жаль, — огорчился Филиппыч.
— Ничего, вы тоже пригодитесь, — утешил его Ефим. — В этот месяц всем будет тошно. Я найду, где напечатать. В принципе, я уже почти договорился с Озерным.
Он поехал в офис, где Сеня Тригубов подготовил новые эскизы. Эти понравились Ефиму гораздо больше. Семен использовал фотографии из многочисленных офисных альбомов, благо, с учетом увлечения шефа, недостатка в сюжетах у него не было. Выбирать старался снятые с нижних ракурсов, и не самые послед-ние, когда Толстый все же был похудее. Кроме того, при изготовлении электронного коллажа, он увеличил Сашкины габариты по сравнению с размерами изображений жены и детей.
Композиция была несложной. На первом плане — суровый толстяк, по-видимому, только что порешивший пучок бандитов. Рядом с ним — влюбленно смотрящие на него жена и дети. И на заднем плане, фоном — многочисленное столичное население, нуждающееся в защите бесстрашного Сашки.
— Отлично, юноша! — поощрил Ефим.
Семен, бывший на три года старше Береславского, только хмыкнул.
— Работая с тобой, научишься лепить всякую гадость, — сказал он.
— Во-первых, это невежливо, — заметил Ефим. — А во-вторых, это слизнуто. У Карлсона.
— Какого? — не понял Сеня.
— Который живет на крыше.
И поехал в расположенную сразу за кольцевой автодорогой (так дешевле аренда и меньше зарплаты) новую типографию, к Геннадию Озерному.
— Здорово, Озорной!
— Озерный, — поправил Геннадий. Он не любил, когда Ефим называл его Озорным, Речным, Морским или Источниковым.
— Ладно, хвастайся своей обновкой.
Строго говоря, Геннадий здесь хозяином не был. Хозяева были где-то «за бугром». Но он с гордостью повел Ефима в машинный зал.
Да, уж! Это не беоровская типография! В первой части на специальных платформах стояли высокоскоростные фотовыводные устройства. Их задачей было, получив файл с плакатом заказчика, разложить его на четыре основных цвета и вывести, соответственно, четыре фотоформы. С безумным разрешением и, что немаловажно, с высокой повторяемостью. Формы выходили последовательно, одна за другой, и даже на восьмой фотоформе каждая точка, засвеченная лазерным лучом, отклонялась от такой же на первой форме не более чем на пять микрон!
Далее стояли копировальная рама и проявочный процессор.
Полученная ранее фотоформа накладывалась на алюминиевую пластину (будущую печатную форму) с нанесенным на ее поверхность чувствительным слоем и засвечивалась мощной ультрафиолетовой лампой. В проявочном процессоре эта пластина проявлялась и промывалась, после чего готовую печатную форму натягивали на формный цилиндр офсетной машины.
Офсетная же машина, пятикрасочная, первого формата (восемь обычных «писчих» листов сразу), шлепала за один прогон полноцветный плакат, да еще и лаком покрывала!
— Какая у нее реальная скорость? — не скрывая зависти, поинтересовался Ефим.
— Как в паспорте: 18 000 оттисков в час!
— Блестяще! — восхитился Береславский. — Значит, если на одной форме можно положить четыре формата А3, то ты напечатаешь мне два миллиона оттисков меньше чем за сутки! А если я ограничусь миллионом, то вообще полторы смены.
— Чего это я должен печатать тебе миллион?
— Я тебе печатника на неделю обещал?
Это было полной правдой. Печатник Озерного запил, а второй оказался неопытным и уже наделал браку на тысячи долларов. Огромная машина при наличии «живых» заказов простаивала, и Озерный Христом-Богом умолил Ефима и Филиппыча откомандировать к нему хотя бы на неделю их опытного Сергея. Пока не найдутся кадры.
Они всегда выручали друг друга.
— Так что, друг мой, долг платежом красен. Или ты печатаешь мне два миллиона…
— Миллион, — согласился Озерный.
— Вот и славненько. Я пришлю Филиппыча с готовыми формами.
— Ты террорист, Береславский, — на прощание обиженно заявил Озерный.
— А кому сейчас легко? — вздохнул Ефим.
Похоже, этот бесконечный день заканчивался. Но прежде чем ехать к Наталье, Ефим решил навестить Лену и Атамана. Похоже, из-за своего путешествия в Феодосию он начал сильно отставать от жизни.
По дороге с «мобильника» позвонил своему другану-банкиру. Тот был человеком чрезвычайно веселым, эпикурейского склада. Потому, видимо, и не вышел в олигархи. Но был уж, конечно, побогаче беоровцев.
Именно он ссуживал деньги на их «Хейдельберг» под вполне приличные проценты. Сейчас ссуда была практически полностью возвращена.
— Да, — послышался в трубке веселый голос.
— Вовка, мне денег надо.
— Всем денег надо, — радостно заржал Ефимов собеседник.
— Мне надо много и срочно.
— Еще один «Хейдельберг» берешь? — спросил банкир.
— Нет. Продвигаю Сашку в полицмейстеры.
— А что с ним?
— Он в тюрьме.
— Как в тюрьме? Он же тихий!
— Ты что, газет не читаешь?
— Нет, — опять засмеялся банкир. — Только эротическую литературу. И то мне ее читают чтицы. Ты же знаешь, я умею только считать.
— Короче, Вовка. У меня куча дел. Дашь мне сорок тысяч?
— Рублей?
— Баксов! Обеспечение — наш «Хейдельберг».
— Не люблю я отдавать деньги, — вздохнул банкир. — Люблю получать.
Но Ефим уже понял, что избирательный фонд его кандидата возрос на 40 тысяч долларов.
Совесть его особо не мучила. В крайнем случае, продаст «Ауди», вернет долг Ольшанскому, а банкир получит «Хейдельберг». Кроме того, если он женится на Наташке, то его собственную двухкомнатную квартиру можно загнать. В конце концов, должны же быть какие-то удовольствия от потери свободы…
Тем более что его наследников, воспитанных мамами, к сожалению, более интересуют квартиры в Хайфе и Чикаго, чем в столице его Родины.
Береславский позвонил в квартиру по домофону. Ответил Атаман.
На этот раз Ефим был так вымотан, что даже есть не стал. Лена рассказала последние новости. Атаман помалкивал.
Ефим рассказал про свои с Ивлиевым подвиги. Лена тряслась от ужаса, а Атаман слушал с большим одобрением.
Потом он сделал знак Ефиму, что хочет пообщаться наедине.
— Говори при ней, — отмахнулся Береславский. Он не был готов из-за излишней секретности покинуть удобное, продавленное Сашкиным задом, кресло.
— Я «завалил» Психа, — спокойно объявил Атаман.
Лена вздрогнула. Она уже достаточно знала своего жильца, чтобы счесть его заявление черным юмором.
— Какого психа? — не понял Береславский.
— Натурального. Три года с ним «чалился» на Урале.
— За что?
— Он хотел убить ее. — Атаман протезом показал на Лену. — Получил отвертку под ребра.
Лена вся сжалась.
— Откуда ты знаешь?
Он рассказал все подробно и отдал фотографии Лены и детей, которые вытащил из бумажника убитого. Сомнения отпали. Эти же фото Ефим видел у Кунгуренко.
— Я уже хозяину звонил, — продолжил доклад Атаман.
— Какому?
— Который его послал.
— С чего ты решил? Тебе Псих сказал?
— Нет, он его не сдал. В записной книжке нашел телефон.
— А откуда ты знаешь, что это его хозяин?
— Псих очень его не любил. На букву "Т" записал: «Труп». Разве бывает такая фамилия? И трупов с телефонами не бывает. Вот я и решил. Попал точно.
— Ладно, Атаман. Дело сделано. Но тело могут найти, будут проблемы.
— Не найдут до весны.
— Почему?
— Сейчас он уже не завоняет. Похолодало.
— А если дворник зайдет?
— Туда лет пять никто не заходил. Только вот еще что…
— Что еще? — уже со страхом спросил Ефим.
— Теперь девочка на мне.
— Какая девочка? — не понимал Береславский. С Атаманом не соскучишься!
— У Психа девочка была. В частной школе. Адрес есть. Десять лет. Он с меня клятву взял перед смертью, что я о ней позабочусь. Я клятву дал.
— И что я должен делать?
— У меня есть опасения, что на твоей службе долго не живут. Если меня убьют, ты и ты, — он ткнул пальцем настоящей руки в Лену и Ефима, — отвечаете за девчонку.
Лена широко раскрытыми глазами смотрела на Атамана. Он удивлял ее постоянно. Впрочем, удивлял — явно не то слово.
— Обещаете?
— Да, — подумав, сказал Ефим. В конце концов Наташка поможет. А потом, с какой стати Атаману умирать? После того как Береславский вернулся из Феодосии, он чувствовал себя гораздо спокойнее. И считал, что время прямых угроз должно уже закончиться.
— Да, — ответила Лена.
Атаман, явно успокоенный, прямо на глазах расслабился.
— Слушай, Атаман, — обратился к нему Ефим. — Когда я тебя нанимал, не думал, что все так получится. Если хочешь, дам тебе оплаченный отпуск на месяц. Тем более ты уже свое отработал.
— Не переживай, Ефим, — усмехнулся Атаман. — Я не устал.
— Чудны дела твои, Господи, — пробормотал Береславский, покидая квартиру Орловых.
ГЛАВА 28
— Отлично, — честно сказал Ефим. — Сейчас подумаем, как все это переделать.
— Опять какую-нибудь туфту погоним?
— Типа этого. Сень, Сашка должен стать выше, грубее, мужественнее. Он любит детей и не любит бандитов. А твой персонаж любит всех подряд. Как сам знаешь кто. Видишь, слоган? «Защитил свою семью, защитит и вашу!» Тригубов, сделай из него Чака Норриса!
— Да из вас с Сашкой героя второго плана не сделать!
— Ну, Семен! Ну, ты же талантливый челоовек! Я просто не знаю, кто еще смог бы это сделать, кроме тебя.
— Ты мне специально льстишь, начальник!
— Да ты что, Семен! Окстись! Но из нас двоих художественный гуру — ты. Я только продавец. Правда, я знаю, что хочет покупатель. Так что, уж тряхни талантом.
— Черт с тобой. Испорчу картинки, — пробурчал Тригубов. — На компьютере. Чтоб рук не марать.
— Договорились.
Марина Ивановна накормила шефа таблетками и чаем с бутербродами. И Береславский рванул по своим вызвоненным заранее союзникам.
Первым в списке значился Костя Долгов. Немногословный молодой человек двадцати четырех лет был полноправным хозяином шестиметровой здоровенной штуковины, именуемой полноцветным струйным плоттером.
Плоттер давал о себе знать еще на входе. Вонь на свежий нюх была просто невыносимой. Издержки производства: используемая акриловая краска позволяла наносить полноцветное «долгоиграющее» изображение прямо на баннерную ткань*, из которой и выполнялись декорированные поверхности биллбордов.
Сама машина занимала большую часть огромной светлой комнаты. Она затягивала баннер с длинного, шестиметрового рулона и с помощью системы сопел, закрепленных на ездящей вдоль рулона головке, «плевалась» на баннер красками четырех базовых цветов. Делала она это с огромной скоростью, точно перенося на полотно изображение, принесенное заказчиком в электронном виде. Костя был здесь же, как и подобает руководителю-технарю новой формации. Начинал с обслуживания компьютеров, потом «менеджерил» и, почувствовав силу, занялся собственным бизнесом.
Банк, давший ссуду, не пожалел: совсем молодой парень знал технику, а главное, умел с ее помощью оперативно делать деньги. Быстрые деньги особенно важны в производстве, напрямую связанном с электроникой. В соседней комнате стоял трехметровый принтер, недавно купленный Костей буквально за копейки.
Морально устарел! Его разрешение печати составляло 36 точек на дюйм (столько капелек каждого цвета выплевывал принтер на дюйм запечатываемой длины). Два года назад этого было вполне достаточно для огромных щитов три на шесть метров, на которых никто не разглядывает мелкие детали. Но разрешение новой машины, обошедшейся банку в полмиллиона долларов, составляло уже 300 точек на дюйм. Почти вдесятеро выше.
Такое качество было необходимо при печати панно меньших размеров или когда изображение использовалось внутри здания, например на мобильных экспозиционных системах, применяемых на выставках и на местах продаж. Их зрители могли разглядывать в упор, и здесь разница была заметна.
Впрочем, «точки на дюйм» в основном применялись для давления на карман заказчика. Часто клиенты, не обладавшие достаточной полиграфической грамотностью, но зато обладавшие избыточным апломбом и дурными деньгами, требовали только высшее разрешение. Потому-то и разорилась фирма — прежняя хозяйка «маленького» трехметровика. Костя же использовал обе машины, в зависимости от задач и материальных возможностей заказчика.
— Привет, Ефим, — сделал шаг навстречу Костя. — Как там у вас, утряслось?
— Утрясается. Тут еще одна идея созрела. Хочу тебя пригласить.
— Какая?
— Выдвинуть Сашку в выборные начальники ГУВД.
— Круто, — хмыкнул Долгов. — Достаточно безумно, чтобы вызвать интерес.
Его не удивила идея. Он быстро просчитал вероятность, счел ее отличной от нуля и собирался принять решение в зависимости от того, во что это ему встанет. В конце концов, если бы студенту Долгову сказали, что он через три года станет долларовым миллионером (когда полностью отдаст ссуду банку), он бы тоже не поверил. Жизнь научила Костю считать, а не удивляться.
— Ты знаешь, что наш пиар уже начался?
— Кто ж не знает? «Дорожный патруль», «Дежурная часть», вот тут недавно новый ведущий — не помню передача как называется, что-то про подвиги — прямо в камере с твоим «бухом» общался. В газетах читал. Вы молодцы.
Ефим удивился. Про последнюю передачу он не знал, с Леной подробно еще не разговаривал. Значит, пошла вторая, самостоятельная волна интереса к Сашке, порожденная зрительским интересом. Телевизионщики сражаются за рейтинг. Отлично.
— Социологи с нашей кафедры сделали пробный замер. О Сашке слышали уже сорок процентов москвичей.
— Не удивляюсь.
— И самое главное, что почти все, кто о нем слышал, ему симпатизируют.
— Тоже понятно. Прямо голливудский сценарий.
— Включаешься? Если победим, тебя не забудем.
— Чего ты от меня хочешь?
— Наружка. Что еще с тебя взять.
— У меня только десять мест собственных. Ты ж знаешь, я — производство.
— Сделай мне рекламные поверхности. А места я поищу сам.
— Давай считать. Сколько тебе надо?
— Двести-триста. Шесть на три.
— Пятнадцать долларов метр умножим на 300, умножим на восемнадцать метров квадратных. Получаем…
— Эй, эй, стоп! Давай посчитаем по восемь долларов метр. Самый дрянной баннер, самые дрянные краски — висеть-то им месяц! И самое низкое разрешение. Запустишь свою старую колымагу.
— Ладно. Все равно, сорок тысяч.
— Давай, думай, как еще снизить.
— Если висеть не долго, можно напечатать на бумаге, трафаретным способом. По крайней мере, большую часть. Месяц точно провисят.
— Тогда сколько?
— Тогда двадцать тысяч.
— А ты говорил, у тебя лежалый баннер есть.
— Он с полосой.
— Полоса на всех рулонах?
— Да. Там заводской брак. С правого края в полутора метрах.
— А если мы учтем это при макетировании и зальем краской?
— Тогда пятнашка.
— У меня есть десять. Твой вклад, соответственно, пять.
— Идет.
Ефим передал ему пачку стодолларовых купюр, которую прислал Ольховский. Эх, сюда бы знаменитую коробку из-под ксерокса — дело пошло бы веселее! А так — «Хейдельберг» стал слегка проданным. Если б Толстый узнал — убил бы!
Костя взял деньги, не пересчитывая.
— А вы ж на диете сидели после покупки пре-пресс*. Откуда финансирование? — спросил он.
— Пока ниоткуда. Только пиар-спонсоры. Это я «Хейдель» заложил, — кивнул на исчезнувшую в Костином кармане пачку Ефим.
— Понятно, — усмехнулся Костя. — С голой жопой в большую политику. Это — по-нашему! — Он достал из кармана пачку, отсчитал из нее 30 бумажек и вернул их Береславскому.
— В случае успеха вашего безнадежного предприятия моя доля становится выше.
— Нет вопросов.
Ефим ушел, а к Косте подошел его заместитель.
— Что, выгодная сделка?
— Не знаю, — засмеялся Костя. — Но если выгодная, то очень. В любом случае надо коллегам помогать. А за Ефимом не пропадет. Думаю, он тоже мне бы помог.
А Береславский уже мчался в Останкино. Получив пропуск, он прошел в указанную комнату. Там его встретила Сунь Ли. В жизни она оказалась еще симпатичнее, чем на экране. Обаятельная китаянка вела бешено популярную программу «То самое», где разные люди рассказывали о том, что у них получается или не получается в постели. Эта передача была просто обречена на гороподобный рейтинг, и Ефим через приятелей напросился на беседу.
— У вас все персонажи — либо герои, либо, в глазах общественного мнения, антигерои, — начал Береславский.
— Вторые чаще, — согласилась очаровательная Ли.
«Или Сунь?» — подумал Ефим, так и не разобравшийся, что — имя, а что — фамилия.
— У меня другая идея. Рассмотреть, что такое секс-символ в наши дни. Со Шварцнеггером понятно. С Сидихиным или Караченцовым — тоже. Но это — не единственный вариант. Вы же про моего друга знаете?
— Который пятерых «замочил»? — непринужденно поинтересовалась Ли.
— Точно. Он маленький, толстый и застенчивый.
— И к тому же — в тюрьме, — добавила китаянка.
— Вот именно. Передачи о маленьком, толстом и застенчивом секс-символе у вас еще не было. К тому же — из тюрьмы. Он обожает свою жену. Она его — тоже. И бандитов он поубивал — ради нее. Интересно?
— Пожалуй, — задумалась Ли.
— И он выдвинут на пост начальника ГУВД столицы.
— Кем?
— Населением, — гордо ответил Береславский. Кто скажет, что Ефим — не население, пусть первый бросит в него камень.
Сунь Ли заинтересовалась проектом. Интеллигентной девушке, коей она и являлась, такой проект был интересен гораздо более, чем бесконечные выяснения типа «Кто? Кому? Как?». Самый сложный вопрос — с начальством тюрьмы — она собиралась решить быстро.
Обнадеженный Береславский покинул телецентр и направился к своей машине. Но сигнализация с брелка не отключалась. Ефим уже заметил, что рядом с телебашней она часто отказывала.
Он выругался и полез под капот, заблокировать чертову электронику специальным ключом.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Это был Ленька Просиндеев, старый знакомый по временам работы Ефима в «молодежке». Правда, там его фамилию частенько произносили с буквой "х" в серединке.
— Хорошая у тебя тачка, — хохотнул Ленька. — Такой под капот даже как-то неприлично лазить.
— Сигнализацию ваша башня вырубает, — объяснил Береславский. — Сам как?
— Выпускающий на первом канале, — гордо объявил тот. «Растут кадры», — подумал Ефим. — А про тебя я слышал. Книжки твои читал. Чего там с твоим бухгалтером?
— Сидит пока. Я тут собрался из него народного героя сделать. Выдвинул его на обер-полицмейстера.
— Отличная мысль, — восхитился Просиндеев. — И раскрутка дармовая, и из тюрьмы в любом случае выкатится. А ты сам-то чей будешь?
— Как чей? — не понял Ефим.
— Ну, Путина, Лужкова, Чубайса? Чей ты? Может, дурашевский?
— Сам ты дурашевский, — разозлился Береславский.
Тут Просиндеев понял, что Ефим не слышал о Дурашеве. Так оно и было. Виктор Петрович Дурашев старался не светиться в телеке, а Береславский старался телек не смотреть. И не читать газеты. И не слушать радио, если оно говорило о политике.
— Ты что, и в самом деле, сам по себе? — изумился Ленька.
— Я всегда сам по себе, — отрезал Ефим. — Кстати, Лень, если тебе нужна рейтинговая «стори», то я отвалю красивых подробностей про Сашку.
— Я видел, наши конкуренты сделали с ним репортаж из тюрьмы. Пипл-метры* на повторе передачи чуть не зашкалили.
— Подумай на эту тему. Если согласитесь, у вас будет эксклюзив. Гарантирую.
— Хорошо, подумаем обязательно. Это интересно.
Они попрощались, и Ефим поехал в типографию «Беора».
Начальник типографии, спокойный и надежный Филиппыч, встретил Ефима радостно:
— Ну, что, Сашку скоро выпустят?
— От нас зависит.
— Если в самом деле так — ставь задачи.
— Ты отпечатаешь мне два миллиона А-третьих форматов в четыре краски?
— Отпечатаю. С двух сторон?
— С одной. «Четыре плюс ноль».
Они подошли к гордости «Беора», старенькому «Хейделю», которого Ефим уже заложил и собирался сегодня же эту операцию повторить.
— Давай считать. — Филиппыч поднял голову. — У нас за один прогон кладется две краски. Значит, на плакат нужно два прогона. При скорости… Тебе качество какое нужно?
— Среднее. Сашкин портрет и описание его деяний.
— Понятно. Значит, с учетом возраста, — он любовно погладил серый лоснящийся бок офсетного пресса, — будем шлепать пять тысяч краскопрогонов в час. Два миллиона на пять тысяч, получаем…
— …четыреста рабочих часов. Чуть больше месяца работы, — подвел итог Береславский. — Отменяется.
— Жаль, — огорчился Филиппыч.
— Ничего, вы тоже пригодитесь, — утешил его Ефим. — В этот месяц всем будет тошно. Я найду, где напечатать. В принципе, я уже почти договорился с Озерным.
Он поехал в офис, где Сеня Тригубов подготовил новые эскизы. Эти понравились Ефиму гораздо больше. Семен использовал фотографии из многочисленных офисных альбомов, благо, с учетом увлечения шефа, недостатка в сюжетах у него не было. Выбирать старался снятые с нижних ракурсов, и не самые послед-ние, когда Толстый все же был похудее. Кроме того, при изготовлении электронного коллажа, он увеличил Сашкины габариты по сравнению с размерами изображений жены и детей.
Композиция была несложной. На первом плане — суровый толстяк, по-видимому, только что порешивший пучок бандитов. Рядом с ним — влюбленно смотрящие на него жена и дети. И на заднем плане, фоном — многочисленное столичное население, нуждающееся в защите бесстрашного Сашки.
— Отлично, юноша! — поощрил Ефим.
Семен, бывший на три года старше Береславского, только хмыкнул.
— Работая с тобой, научишься лепить всякую гадость, — сказал он.
— Во-первых, это невежливо, — заметил Ефим. — А во-вторых, это слизнуто. У Карлсона.
— Какого? — не понял Сеня.
— Который живет на крыше.
И поехал в расположенную сразу за кольцевой автодорогой (так дешевле аренда и меньше зарплаты) новую типографию, к Геннадию Озерному.
— Здорово, Озорной!
— Озерный, — поправил Геннадий. Он не любил, когда Ефим называл его Озорным, Речным, Морским или Источниковым.
— Ладно, хвастайся своей обновкой.
Строго говоря, Геннадий здесь хозяином не был. Хозяева были где-то «за бугром». Но он с гордостью повел Ефима в машинный зал.
Да, уж! Это не беоровская типография! В первой части на специальных платформах стояли высокоскоростные фотовыводные устройства. Их задачей было, получив файл с плакатом заказчика, разложить его на четыре основных цвета и вывести, соответственно, четыре фотоформы. С безумным разрешением и, что немаловажно, с высокой повторяемостью. Формы выходили последовательно, одна за другой, и даже на восьмой фотоформе каждая точка, засвеченная лазерным лучом, отклонялась от такой же на первой форме не более чем на пять микрон!
Далее стояли копировальная рама и проявочный процессор.
Полученная ранее фотоформа накладывалась на алюминиевую пластину (будущую печатную форму) с нанесенным на ее поверхность чувствительным слоем и засвечивалась мощной ультрафиолетовой лампой. В проявочном процессоре эта пластина проявлялась и промывалась, после чего готовую печатную форму натягивали на формный цилиндр офсетной машины.
Офсетная же машина, пятикрасочная, первого формата (восемь обычных «писчих» листов сразу), шлепала за один прогон полноцветный плакат, да еще и лаком покрывала!
— Какая у нее реальная скорость? — не скрывая зависти, поинтересовался Ефим.
— Как в паспорте: 18 000 оттисков в час!
— Блестяще! — восхитился Береславский. — Значит, если на одной форме можно положить четыре формата А3, то ты напечатаешь мне два миллиона оттисков меньше чем за сутки! А если я ограничусь миллионом, то вообще полторы смены.
— Чего это я должен печатать тебе миллион?
— Я тебе печатника на неделю обещал?
Это было полной правдой. Печатник Озерного запил, а второй оказался неопытным и уже наделал браку на тысячи долларов. Огромная машина при наличии «живых» заказов простаивала, и Озерный Христом-Богом умолил Ефима и Филиппыча откомандировать к нему хотя бы на неделю их опытного Сергея. Пока не найдутся кадры.
Они всегда выручали друг друга.
— Так что, друг мой, долг платежом красен. Или ты печатаешь мне два миллиона…
— Миллион, — согласился Озерный.
— Вот и славненько. Я пришлю Филиппыча с готовыми формами.
— Ты террорист, Береславский, — на прощание обиженно заявил Озерный.
— А кому сейчас легко? — вздохнул Ефим.
Похоже, этот бесконечный день заканчивался. Но прежде чем ехать к Наталье, Ефим решил навестить Лену и Атамана. Похоже, из-за своего путешествия в Феодосию он начал сильно отставать от жизни.
По дороге с «мобильника» позвонил своему другану-банкиру. Тот был человеком чрезвычайно веселым, эпикурейского склада. Потому, видимо, и не вышел в олигархи. Но был уж, конечно, побогаче беоровцев.
Именно он ссуживал деньги на их «Хейдельберг» под вполне приличные проценты. Сейчас ссуда была практически полностью возвращена.
— Да, — послышался в трубке веселый голос.
— Вовка, мне денег надо.
— Всем денег надо, — радостно заржал Ефимов собеседник.
— Мне надо много и срочно.
— Еще один «Хейдельберг» берешь? — спросил банкир.
— Нет. Продвигаю Сашку в полицмейстеры.
— А что с ним?
— Он в тюрьме.
— Как в тюрьме? Он же тихий!
— Ты что, газет не читаешь?
— Нет, — опять засмеялся банкир. — Только эротическую литературу. И то мне ее читают чтицы. Ты же знаешь, я умею только считать.
— Короче, Вовка. У меня куча дел. Дашь мне сорок тысяч?
— Рублей?
— Баксов! Обеспечение — наш «Хейдельберг».
— Не люблю я отдавать деньги, — вздохнул банкир. — Люблю получать.
Но Ефим уже понял, что избирательный фонд его кандидата возрос на 40 тысяч долларов.
Совесть его особо не мучила. В крайнем случае, продаст «Ауди», вернет долг Ольшанскому, а банкир получит «Хейдельберг». Кроме того, если он женится на Наташке, то его собственную двухкомнатную квартиру можно загнать. В конце концов, должны же быть какие-то удовольствия от потери свободы…
Тем более что его наследников, воспитанных мамами, к сожалению, более интересуют квартиры в Хайфе и Чикаго, чем в столице его Родины.
Береславский позвонил в квартиру по домофону. Ответил Атаман.
На этот раз Ефим был так вымотан, что даже есть не стал. Лена рассказала последние новости. Атаман помалкивал.
Ефим рассказал про свои с Ивлиевым подвиги. Лена тряслась от ужаса, а Атаман слушал с большим одобрением.
Потом он сделал знак Ефиму, что хочет пообщаться наедине.
— Говори при ней, — отмахнулся Береславский. Он не был готов из-за излишней секретности покинуть удобное, продавленное Сашкиным задом, кресло.
— Я «завалил» Психа, — спокойно объявил Атаман.
Лена вздрогнула. Она уже достаточно знала своего жильца, чтобы счесть его заявление черным юмором.
— Какого психа? — не понял Береславский.
— Натурального. Три года с ним «чалился» на Урале.
— За что?
— Он хотел убить ее. — Атаман протезом показал на Лену. — Получил отвертку под ребра.
Лена вся сжалась.
— Откуда ты знаешь?
Он рассказал все подробно и отдал фотографии Лены и детей, которые вытащил из бумажника убитого. Сомнения отпали. Эти же фото Ефим видел у Кунгуренко.
— Я уже хозяину звонил, — продолжил доклад Атаман.
— Какому?
— Который его послал.
— С чего ты решил? Тебе Псих сказал?
— Нет, он его не сдал. В записной книжке нашел телефон.
— А откуда ты знаешь, что это его хозяин?
— Псих очень его не любил. На букву "Т" записал: «Труп». Разве бывает такая фамилия? И трупов с телефонами не бывает. Вот я и решил. Попал точно.
— Ладно, Атаман. Дело сделано. Но тело могут найти, будут проблемы.
— Не найдут до весны.
— Почему?
— Сейчас он уже не завоняет. Похолодало.
— А если дворник зайдет?
— Туда лет пять никто не заходил. Только вот еще что…
— Что еще? — уже со страхом спросил Ефим.
— Теперь девочка на мне.
— Какая девочка? — не понимал Береславский. С Атаманом не соскучишься!
— У Психа девочка была. В частной школе. Адрес есть. Десять лет. Он с меня клятву взял перед смертью, что я о ней позабочусь. Я клятву дал.
— И что я должен делать?
— У меня есть опасения, что на твоей службе долго не живут. Если меня убьют, ты и ты, — он ткнул пальцем настоящей руки в Лену и Ефима, — отвечаете за девчонку.
Лена широко раскрытыми глазами смотрела на Атамана. Он удивлял ее постоянно. Впрочем, удивлял — явно не то слово.
— Обещаете?
— Да, — подумав, сказал Ефим. В конце концов Наташка поможет. А потом, с какой стати Атаману умирать? После того как Береславский вернулся из Феодосии, он чувствовал себя гораздо спокойнее. И считал, что время прямых угроз должно уже закончиться.
— Да, — ответила Лена.
Атаман, явно успокоенный, прямо на глазах расслабился.
— Слушай, Атаман, — обратился к нему Ефим. — Когда я тебя нанимал, не думал, что все так получится. Если хочешь, дам тебе оплаченный отпуск на месяц. Тем более ты уже свое отработал.
— Не переживай, Ефим, — усмехнулся Атаман. — Я не устал.
— Чудны дела твои, Господи, — пробормотал Береславский, покидая квартиру Орловых.
ГЛАВА 28
Ивлиев смог прибыть в Москву только через сутки. Он поехал окружным путем, через Киев, дважды меняя поезда. Границу с Россией перешел вообще пешком: кто знает, где и сколько еще напихано глаз и ушей оппонентов? Недалеко от Москвы снова сошел с поезда и пересел на электричку.
Еще с Украины сделал контрольное сообщение: все в порядке, материалы у него.
Честно говоря, на его взгляд, «войнушка» была ненастоящей. У нападавших были винтовка и автоматы. При желании они все же могли завалить их обоих. Несмотря на огневое противодействие и мастерское — это старику особенно приятно отметить, сам же и учил — вождение автомобиля Ефимом.
Он, оценив обстановку, тоже стрелял не на поражение, а по пустому автомобилю. Конечно, при той скорости сближения и плотности огня, даже самый миролюбивый чудо-снайпер не мог гарантировать, что никого не зацепит. Лобовое-то им как разнесли! Но все же это была не война.
Да и слава богу. Василий Федорович не мог отделаться от мысли, что воюет против своих. Одна школа, одна биография. Чертовы политики!
Он еще раз украдкой потрогал спрятанную во внутреннем кармане куртки дискету. Как и советовал Ефим, Ивлиев дважды обернул ее фольгой от купленной в магазине и тут же съеденной шоколадки.
В приемной старику ждать не пришлось. Генерал принял его мгновенно.
— Очень рад, Василий Федорович! — Он вышел к подполковнику из-за стола с протянутой для приветствия рукой.
Ивлиев с удовольствием пожал ему руку и после приглашения уселся напротив генерала.
— Чай, кофе? — поинтересовался генерал.
— Чайку с радостью, — согласился Ивлиев, — что-то бегаю не по возрасту, устал.
— Ну, вам еще грех жаловаться на возраст, — улыбнулся собеседник.
Ивлиев достал дискету, протянул ее шефу:
— Вот здесь должно быть все.
— Отлично. — Генерал нажал кнопку и передал дискету мгновенно появившемуся офицеру из техотдела. Ивлиев с удовлетворением отметил, что в его службе, которой он отдал всю жизнь, ни дисциплина, ни стиль отношений за нелегкие годы не утеряны.
В течение пятнадцати минут он вкратце пересказал историю, приключившуюся с ним и Ефимом по дороге к разноглазому и от него.
— У них хороший ресурс. — Генерал нахмурился.
— Дико представить, что у нас внутри страны есть сильный противник.
— Ну, не такой уж он и противник, — задумчиво сказал генерал. — Цели-то у нас похожие. Методы разные. Договоримся, наверное. Вас продал Коровин, — неожиданно добавил он.
— Майор Коровин? — ужаснулся Ивлиев.
— Он, — подтвердил шеф.
— Мотивы? Купили?
— Деньги тоже сыграли роль. Но, думаю, это не главное. Он считает, что наши методы слишком мягки. Наблюдаем. Дожидаемся, пока у гада закончится депутатская неприкосновенность. А тот тем временем, имея деньги, еще куда-нибудь выберется. И так далее. А тут появилась возможность наводить порядок сразу, без каких-либо ограничений.
— Сталин так и делал, организованную преступность под корень вывел.
— Ну, не так уж и под корень. Стоило чуть отпустить вожжи, и корни оказались очень плодоносящими. А что касается мафии, в бытовом ее понимании, то действительно, ее устранили только Сталин, Гитлер да Муссолини. Последний посадил и пострелял пол-Сицилии. И сицилийской мафии не стало. На время.
— Надеюсь, мы с нашими без Сталина и Гитлера справимся? — предположил Ивлиев.
— И даже без Муссолини, — улыбнулся генерал. — Я ведь не Коровин. Хотя и мне намеки делали.
— И давно Коровин был «кротом»?
— Год примерно. Мне было удобно: он контролировался, игра шла под нашим управлением. Но вот такие «проколы», как с радиомаяком, вполне вероятны. Вас поэтому так легко нашли, хоть вы и поставили новый.
— Где Коровин сейчас?
— На новом месте работы. В своем кабинете. У нас теперь «кротов» не сажают, а пересаживают.
— А не получится, что вас просто отсюда уволят? — Пенсионер Ивлиев не боялся задавать прямые вопросы. Тем более этого генерала он помнил еще лейтенантом.
— Все может быть. Но политики приходят и уходят. А мы остаемся.
— Сталин тоже был политиком.
— Приход нового маловероятен. Вы же знаете наши возможности.
Дверь кабинета открылась. Офицер принес дискету и распечатки.
— Давайте сюда, — распорядился генерал. — И почему так долго?
— Извините, — смутился офицер. — Дискета была в шоколадных крошках. От тепла шоколад поплавился, и нам пришлось чистить поверхность диска.
Еще с Украины сделал контрольное сообщение: все в порядке, материалы у него.
Честно говоря, на его взгляд, «войнушка» была ненастоящей. У нападавших были винтовка и автоматы. При желании они все же могли завалить их обоих. Несмотря на огневое противодействие и мастерское — это старику особенно приятно отметить, сам же и учил — вождение автомобиля Ефимом.
Он, оценив обстановку, тоже стрелял не на поражение, а по пустому автомобилю. Конечно, при той скорости сближения и плотности огня, даже самый миролюбивый чудо-снайпер не мог гарантировать, что никого не зацепит. Лобовое-то им как разнесли! Но все же это была не война.
Да и слава богу. Василий Федорович не мог отделаться от мысли, что воюет против своих. Одна школа, одна биография. Чертовы политики!
Он еще раз украдкой потрогал спрятанную во внутреннем кармане куртки дискету. Как и советовал Ефим, Ивлиев дважды обернул ее фольгой от купленной в магазине и тут же съеденной шоколадки.
В приемной старику ждать не пришлось. Генерал принял его мгновенно.
— Очень рад, Василий Федорович! — Он вышел к подполковнику из-за стола с протянутой для приветствия рукой.
Ивлиев с удовольствием пожал ему руку и после приглашения уселся напротив генерала.
— Чай, кофе? — поинтересовался генерал.
— Чайку с радостью, — согласился Ивлиев, — что-то бегаю не по возрасту, устал.
— Ну, вам еще грех жаловаться на возраст, — улыбнулся собеседник.
Ивлиев достал дискету, протянул ее шефу:
— Вот здесь должно быть все.
— Отлично. — Генерал нажал кнопку и передал дискету мгновенно появившемуся офицеру из техотдела. Ивлиев с удовлетворением отметил, что в его службе, которой он отдал всю жизнь, ни дисциплина, ни стиль отношений за нелегкие годы не утеряны.
В течение пятнадцати минут он вкратце пересказал историю, приключившуюся с ним и Ефимом по дороге к разноглазому и от него.
— У них хороший ресурс. — Генерал нахмурился.
— Дико представить, что у нас внутри страны есть сильный противник.
— Ну, не такой уж он и противник, — задумчиво сказал генерал. — Цели-то у нас похожие. Методы разные. Договоримся, наверное. Вас продал Коровин, — неожиданно добавил он.
— Майор Коровин? — ужаснулся Ивлиев.
— Он, — подтвердил шеф.
— Мотивы? Купили?
— Деньги тоже сыграли роль. Но, думаю, это не главное. Он считает, что наши методы слишком мягки. Наблюдаем. Дожидаемся, пока у гада закончится депутатская неприкосновенность. А тот тем временем, имея деньги, еще куда-нибудь выберется. И так далее. А тут появилась возможность наводить порядок сразу, без каких-либо ограничений.
— Сталин так и делал, организованную преступность под корень вывел.
— Ну, не так уж и под корень. Стоило чуть отпустить вожжи, и корни оказались очень плодоносящими. А что касается мафии, в бытовом ее понимании, то действительно, ее устранили только Сталин, Гитлер да Муссолини. Последний посадил и пострелял пол-Сицилии. И сицилийской мафии не стало. На время.
— Надеюсь, мы с нашими без Сталина и Гитлера справимся? — предположил Ивлиев.
— И даже без Муссолини, — улыбнулся генерал. — Я ведь не Коровин. Хотя и мне намеки делали.
— И давно Коровин был «кротом»?
— Год примерно. Мне было удобно: он контролировался, игра шла под нашим управлением. Но вот такие «проколы», как с радиомаяком, вполне вероятны. Вас поэтому так легко нашли, хоть вы и поставили новый.
— Где Коровин сейчас?
— На новом месте работы. В своем кабинете. У нас теперь «кротов» не сажают, а пересаживают.
— А не получится, что вас просто отсюда уволят? — Пенсионер Ивлиев не боялся задавать прямые вопросы. Тем более этого генерала он помнил еще лейтенантом.
— Все может быть. Но политики приходят и уходят. А мы остаемся.
— Сталин тоже был политиком.
— Приход нового маловероятен. Вы же знаете наши возможности.
Дверь кабинета открылась. Офицер принес дискету и распечатки.
— Давайте сюда, — распорядился генерал. — И почему так долго?
— Извините, — смутился офицер. — Дискета была в шоколадных крошках. От тепла шоколад поплавился, и нам пришлось чистить поверхность диска.