Голосовский Игорь Михайлович. Хочу верить…

   — У нас мало времени. Поэтому я оглашу обвинительное заключение, — деловито продолжал Игорь. — Вы обвиняетесь в том, что, изменив Родине, стали активно сотрудничать с немецко-фашистскими оккупантами, по вашим доносам были схвачены и казнены многие честные патриоты. Признаете ли вы себя виновной?
   Валентина молчала. Глаза ее остекленели.
   — Признаете ли вы себя виновной? — повторил Игорь.
   — Я не виновата, — с трудом выдавила она. — Я никого не предавала… Пощадите…
   — Вы присутствовали при допросах. Вместе с Гердом и его адъютантом Шререром вы ездили арестовывать известных вам коммунистов и комсомольцев. Вы привели гестаповцев в их квартиры. Свидетель, чью фамилию я не имею права называть, работающий в полиции, подтверждает это. Можете вы опровергнуть эти факты?
   — Меня заставили… Я испугалась. Умоляю, не убивайте меня. Я еще молодая, я хочу жить… Не убивайте!
   — Выслушайте приговор, — сказал Игорь. — Совещаясь на месте, именем Союза Советских Социалистических Республик суд приговаривает вас, гражданка Азарова, к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно! — Он вынул из кобуры «парабеллум» и щелкнул предохранителем.
   Валентина рухнула на колени.
   — Не стреляйте! Вы не можете этого сделать! Подождите… Я виновата… Но я еще молодая… Я что-то хочу сказать… Я не враг, а просто женщина… Слабая, дурная, легкомысленная… Накажите меня, только не убивайте… Я все сделаю, все, что прикажете… Герд — жестокий человек, вы ничего не знаете… Он бьет меня, я его ненавижу… Он мне доверяет. Хотите, я достану какие-нибудь документы? Я могу его убить ночью, когда он уснет… Я искуплю вину! Возьмите меня в партизанский отряд! — Она выкрикивала эти фразы, словно в бреду.
   Игорь опустил пистолет.
   — Когда к вам приходит Герд?
   — Обычно в десять часов вечера…
   — Он приезжает один?
   — Иногда его сопровождает Шререр, но он остается в машине.
   — Ставится вокруг дома охрана?
   — Конечно… Четверо автоматчиков…
   — Послушайте, Азарова, — сказал Черныш. — Вы можете сохранить свою жизнь… Вы скажете Герду, что хотите взглянуть, как в тюрьме содержатся заключенные. Кажется, он разрешил вам ездить туда. Составьте план внутренних помещений тюрьмы. Запишите фамилии надзирателей-украинцев.
   — Завтра же я буду в тюрьме! Я все сделаю, все! Клянусь вам!
   — Через пять дней встретимся здесь е это время. Каждый вечер с шести до восьми вы будете совершать прогулку по этой улице одна, без провожатых и без охраны.
   — Это опасно… Меня так ненавидят в городе… — Никто вас не тронет. Пока вы не предадите…
   Если будет установлено, что вас охраняют, или если вы не выйдете из дома в положенное время, мы приведем приговор в исполнение. От нас вы не спрячетесь… А теперь ступайте.
   Валентина нерешительно шагнула к двери.
   — Вы… вы не выстрелите в спину?
   — Мы не фашисты! — презрительно ответил Игорь.
   Хлопнула дверь. Скрипнули ступеньки крыльца.
   — Предаст! — сказала Галя.
   — Возможно, но тогда она не выйдет из дома. Она слишком труслива, чтобы подставить себя под выстрелы.
   …Прошло пять дней. Каждый вечер Валентина появлялась на улице Коцюбинского. Она медленно шла, не глядя по сторонам. Прохожие не обращали на нее внимания. Она вела себя спокойно и, видимо, не испытывала страха…
   — Одно из двух: или эта женщина обладает железными нервами, или ведет честную игру, — сказал Чернышу Мотовилов, следивший все эти дни за Валентиной. — Доверять ей нельзя, но встретиться с нею нужно. Думаю, она выполнила ваше поручение.
   …Еще засветло Игорь и Галя заняли удобную для наблюдения позицию в развалинах многоэтажного дома. На улице было все, как обычно. С наступлением темноты исчезли прохожие. Ветер раскачивал провода… В девять часов показалась Валентина. Она подошла к дому, где был райфинотдел, огляделась по сторонам и исчезла за дверью.
   Игорь и Галя не шевелились. Медленно текли минуты. Через час Валя спустилась с крыльца, и медленно пошла прочь. Возле проходного двора ее остановили Игорь и Галя.
   — Где же вы были? — сказала Азарова. — Я была в тюрьме. План, правда, я не нарисовала, пробовала, но у меня не получилось, а фамилии надзирателей запомнила. В первом секретном корпусе есть украинцы: Афанасенко, Шевкоплясов и еще один, по имени Яков Юрьевич. Все пожилые, мобилизованные… В камерах народу полно…
   — Кстати, вы сказали Герду, что у вас в эти дни были гости? — — опросил Игорь.
   — Да… Иначе я не могла, вас видел Жаринов…
   — Телохранитель?
   — Он не телохранитель, а шпион, следит за мной. До войны его судили за убийство… Боюсь его до смерти.
   — Что вы сказали Герду?
   — Приходила подруга с мужем, немецким офицером… Вот и все.
   — Он спросил имя офицера?
   — Да… Я ответила, что не помню. Он велел, когда вы придете, позвонить ему и задержать вас до его прихода… Вы не сомневайтесь, я вас не выдам… Теперь вы меня не убьете?
   — Все зависит от вас, — ответил Игорь. — Попытайтесь узнать у Герда, когда привезут в тюрьму секретаря подпольного горкома партии Прибельска Георгия Лагутенко, Выясните, в какой камере он будет находиться.
   — Я постараюсь…
   — По-прежнему каждый вечер выходите на улицу. Как только узнаете о Лагутенко, наденьте тот платок, в котором вы были в первый раз. Мы встретимся в десять часов вечера здесь, в проходном дворе… Вы поняли?
   — Да… Я сделаю… А вы… вы поможете мне?
   — Какая помощь вам нужна?
   — Ну, вы понимаете… — Валентина замялась. — Если придут наши… ведь никто не будет знать, что я помогала…
   — Об этом еще рано говорить, — сухо ответил Игорь. — Можете идти.
   Галя гневно прошептала:
   — Какая дрянь! Справку еще требует, что она подпольщица!
   — А что ты думаешь. С такой справкой после войны она потребует, чтобы ее орденом наградили! Проверка показала, что пока она не врет… Если бы Герд ее проинструктировал, то уж план тюрьмы он бы ей нарисовал… Наверно, она действительно решила, ничем особенным не рискуя, приобрести индульгенцию, отпускающую все ее грехи…
   — Похоже на то.
   Они вернулись в свой домик на Левобережной улице.
   Минула еще неделя. Двенадцатого декабря 1942 года Валентина вышла из дома в платке.
   — Через четыре дня Лагутенко привезут, — сообщила она. — Он будет находиться в тюрьме, в первом секретном корпусе.
 
   Глава восьмая
   …Четыре дня. Оставалось совсем мало времени. Неизвестно, сколько дней немцы продержат Лагутенко в тюрьме. Если затеваемый ими спектакль сорвется, они отправят его в Прибельске первых числах января… Отправят ли? А если расстреляют здесь? Это была задача со многими неизвестными. Так или иначе, убежище для секретаря горкома нужно было приготовить.
   Черныш велел Валентине как можно скорее познакомить Галю с Гердом. Азарова обещала представить подругу своему «мужу».
   Ночью Игорь принялся за работу. Он спустился в подвал и принялся копать яму в земляном полу, решив вырыть лаз из подвала на огород. Галя выносила землю в ведре и рассыпала тонким слоем под деревьями. К рассвету они до того умаялись, что не могли разогнуться.
   Днем Валентина сообщила Гале, что разговаривала с штандартенфюрером, и тот разрешил ей прийти к ним в гости.
   В тот день, когда Лагутенко должны были привезти, Галя пошла к Азаровой. Мотовилов достал для нее шелковое платье и туфли на высоких каблуках. Галя закрутила свои косы вокруг головы и стала как будто выше, строже и надменнее.
   Ей почудилось, что Жаринов, помогая ей снять пальто, зловеще ухмыльнулся, но вопреки ее ожиданию все прошло гладко.
   Штандартенфюрер Отто Герд, о котором она наслышалась разных страхов, оказался лысым маленьким человечком с тонкими кривыми ногами. У него было прыщеватое моложавое лицо порочного подростка, острый крысиный подбородок и старческие блеклые глаза.
   Пили чай втроем. Герд, моргая, разглядывал Галю. Он попросил ее в следующий раз прийти с мужем. Она ответила, что Генрих в настоящее время в командировке. Как только вернется, она непременно передаст ему любезное приглашение господина Герда муж, конечно, будет очень польщен.
   Герд простер свою любезность до того, что предложил отвезти Галю домой на собственной машине. Галя растерялась. Не могла же она показать ему домик на Левобережной улице! Проехав два квартала, она пожаловалась, что у нее от бензина разболелась голова, и предложила пройтись пешком. Штандартенфюрер согласился.
   Медленно шли по вымершим переулкам. Герд крепко держал Галю под руку, потом схватил ее в охапку и поцеловал.
   — Как не стыдно! — сказала она. — В первый же вечер… У меня очень ревнивый муж. Давайте простимся… Мы ведь встречаемся не последний раз!
   Она думала, что он ее не отпустит, но штандартенфюрер, поцеловав ей руку, сел в машину и уехал.
   В этот же вечер на лестнице, пока Герд одевался, Валентина сунула Гале записку с фамилиями и адресами надзирателей. Она достала эти адреса по приказу Игоря. Фамилию третьего надзирателя, которого звали Яков Юрьевич, так и не удалось установить, но Азарова выяснила, что он живет на Житомирской улице, недалеко от базара.
   К нему первому и решил отправиться Игорь.
   Надзиратель жил в крепком пятистенном доме. Это был рослый, представительный мужчина с черной бородкой, придававшей ему сходство с Пугачевым.
   В комнате стояло пианино. На стене висели фотокарточки, вставленные в затейливые рамки.
   Надзиратель смотрел на Игоря с преувеличенным вниманием. Чернышу показалось, что он встречался с этим человеком когда-то, давным-давно.
   — Вы ко мне? По какому делу?
   Игорь взглянул случайно на одну из фотокарточек и почувствовал толчок в сердце. Он обернулся к надзирателю и тихо сказал:
   — Ах, Яков Юрьевич, Яков Юрьевич, вот как довелось встретиться! Не узнаете?
   — Узнать мудрено, — хмуро ответил надзиратель. — Не Игорем ли тебя зовут?
   — Значит, все-таки помнишь мое имя… Что же ты, так и не женился второй раз? До сих пор хранишь материну фотокарточку?
   — Биография моя сложная и пестрая, — подумав, ответил Веледницкий. — Ах ты, черт подери, ну и оказия! Какой же ветер занес тебя ко мне? Погоди, я поллитровочку соображу, чтоб разговор пошел веселее.
   Выпили по стакану водки. Игорь давно не брал в рот спиртного и быстро опьянел. Боясь наговорить лишнего, он стал прощаться:
   — Спасибо за угощение. Завтра еще забегу, а сейчас некогда…
   — Зачем приходил-то? По делу небось?
   — Дело не спешное, подождет…
   — С кем живешь? Жена, дети есть? Холостяк? Так ты приходи ко мне. Совсем приходи, места хватит. На работу могу тебя устроить, если нуждаешься.
   — В тюрьму, что ли? Не подходит!
   — Отчего же? — тихо спросил Яков Юрьевич.
   — Оттого, что я русским людям не враг, а немцам не помощник! — Игорь не хотел заходить слишком далеко, но должен был тем не менее произвести разведку.
   — А я, значит, немецкий холуй?
   — Тебе виднее, кто ты… Об этом я не знаю…
   — То-то, что не знаешь… Видать, издалека приехал. Люди рассказали бы тебе, кто я такой…
   Спохватившись, Веледницкий умолк.
   — Ты меня не бойся, — мягко сказал Черныш. — — Если на уме у тебя зла нет, то я твой друг, запомни… До завтра.
   Игорь поспешил к Мотовилову.
   — История, — озабоченно сказал художник. — То, что он твой отец, по-моему, никакого значения не имеет. Веди себя с ним, как с чужим. Да он и есть чужой. Будь осторожен.
   Вернувшись домой, Игорь спустился в подвал и принялся за работу. Подземный ход был почти готов. К утру Игорь рассчитывал закончить его. На рассвете, усталый, выпачканный мокрой землей, он выбрался на поверхность метрах в пятнадцати от дома и, сидя на краю ямы, с облегчением вдохнул морозный воздух.
   Черныш замаскировал яму ветками и вернулся в дом.
   Гали не было. Еще днем она пошла к Валентине и до сих пор не вернулась. Обеспокоенный, Игорь отодвинул занавеску и стал вглядываться в пустынную улицу. Что с ней могло случиться? Внезапно он поймал себя на том, что к его тревоге примешивается чувство, очень похожее на ревность… Ему представилась Галя, вынужденная терпеть ухаживания Герда… Кто знает, как далеко он попытается зайти?
   Галя пришла, когда было уже светло, а возле колодца женщины гремели ведрами. Она оперлась рукой о стол и пошатнулась. От нее пахло вином.
   — Мы были в ресторане с Гердом, — сказала Галя. — Он заставлял меня пить, танцевать, пытался увезти к себе… Боже, как я измучилась! — Она закрыла лицо руками и вдруг разрыдалась так горько, что Игорь растерялся.
   — Успокойся, — сказал он, погладив ее по плечу. — — Не надо, слышишь? Не надо… Этот Герд еще расплатится за твои слезы!
   Он презирал себя за те мысли, которые недавно не давали ему покоя. Как он посмел ревновать ее? То, что досталось на его долю, — детская игра по сравнению с тем, что приходится переносить ей! Что может быть ужаснее, чем эти ухаживания матерого палача!
   Галя вытерла слезы платком и обычным тоном сказала:
   — Я видела Лагутенко.
   — Здорово! — вырвалось у Игоря.
   — Из ресторана Герд повез меня и Валентину в тюрьму… Мы зашли в камеру к Георгию Александровичу. Он очень похудел. Одни глаза… Герд и Шререр разговаривали с ним. Лагутенко узнал меня, но не подал вида…
   — Что они от него хотят?
   — Ваши сведения верны, они рассчитывают «переубедить» его, доказать, что национал-социалистская идеология более жизненна и реалистична, чем марксизм. Не знаю, всерьез они надеются его «перевоспитать» или ломают комедию, во всяком случае, сегодняшний разговор стоило бы послушать. Герд и Шререр ушли из камеры взбешенные. Дал им жизни Георгий Александрович! Положил их на обе лопатки. Он прямо назвал гитлеровские законы бредом шизофреника… Завтра в камеру явится доктор Бартш, известный фашистский «теоретик», специально приехавший из Берлина. Я намекнула Герду, что была бы не прочь присутствовать при этой исторической встрече.
   — Ложись-ка спать, — прервал Игорь ласково. — На тебе лица нет. Завтра расскажешь.
   Не успела Галя прикоснуться к подушке, как глаза ее закрылись, а дыхание стало ровным.
   Укрыв ее одеялом, Игорь отправился к Якову Юрьевичу. Пора было наметить план спасения секретаря горкома.
   — Говори о деле, — потребовал Веледницкий, как только Игорь поздоровался. — Хочу я знать, кто ты есть и с чем явился!
   — Не спеши, — ответил Черныш. — Мы друг друга не знаем и оба опасаемся, вот в чем загвоздка. Давай я тебя спрошу кое о чем, потом ты задашь пару вопросов, а тогда уж видно станет, как дальше разговаривать.
   — Согласен, — ответил отец. — Только я постарше, мне первому и спрашивать… Почему ты в пиджаке ходишь? Здоровье не позволяет гимнастерку надеть или как?
   — История обычная, попал в окружение, еле от смерти спасся… Дело не в гимнастерке, а в том, что под нею.
   — Местный ты или издалека?
   — Прибельский.
   — Ко мне специально прибыл?
   — Просто надзирателя тюремного искал.
   — Для чего?
   — Погоди… Дай сперва мне свои вопросы задать… Ты-то почему не в армии?
   — Грыжа у меня. Белобилетчик.
   — Кем работал до войны?
   — Электроосветителем в драмтеатре.
   — Эвакуироваться не захотел?
   — Домик бросить было жалко… Знаешь, что я скажу? Допрос твой — чепуха на постном масле! Что на языке; — мы слышим, а мысли наши неизвестные. Ни к чему это. Хочешь — говори, зачем пожаловал, а коли боишься — не обессудь.
   — Записку в камеру передашь? — напрямик спросил Игорь.
   — Передам, — ответил Яков Юрьевич и усмехнулся. — Долго же ты, сынок, вокруг да около юлил, прежде чем решиться. Люди-то без предисловий меня об этом просят, и я им не отказываю.
   — Случалось, значит?
   — Не только записки, но и табачок и бельишко передавал. С чужих деньгами брал или маслицем, ну, а для тебя, так и быть, бесплатно сделаю… Пиши записку.
   — Напишу в другой раз, — ответил Игорь.
   Он хотел посоветоваться с Мотовиловым. Вечером дождался Галю, вместе отправились к художнику.
   — Надо рисковать! — решительно сказал тот. — Времени мало. Долго Лагутенко здесь держать не будут.
   — Герд опять возил меня в тюрьму, на этот раз одну, — сказала Галя. — Их переводчик заболел, и Герд попросил меня переводить… При мне в камеру к Георгию Александровичу пришел доктор Бартш. Через час выскочил как ошпаренный, а потом ворвались эсэсовцы и принялись избивать Лагутенко. Еще несколько таких бесед, и он не сможет бежать. Мы даже не узнаем, в каком он состоянии. Завтра штандартенфюрер снова повезет меня туда, но это будет в последний раз. Переводчик-немец в понедельник приступит к работе.
   — Надо воспользоваться этим, — сказал Мотовилов. — Вы должны передать Лагутенко ключ к шифру. Пользуясь ключом, он сможет читать записки, которые будет получать через Веледницкого. Ключ к шифру я составлю сейчас, а записку для Веледницкого напишу ночью. Сделал бы все сразу, но ко мне должен прийти один человек… Он из Прибельска и сегодня же отправится обратно.
   — Как хорошо! — оживилась Галя. — Я должна передать товарищу Сушкову письмо… Я попрошу выполнить его одно мое поручение…
   — Можно, — ответил художник. — Вот вам бумага, карандаш, пишите.
   — У вас найдется конверт? — спросила Галя, быстро набросав несколько строк.
   — Человек, которому я отдам вашу записку, совершенно надежный.
   — Все равно… Так нужно…
   Не глядя на Игоря, Галя вложила письмо в конверт, запечатала его и встала. Художник вручил ей бумажку с шифром.
   Молча пришли домой, поужинали и улеглись спать. Игорь был обижен странным поведением Гали. Она что-то скрывала от него… А он думал, что между ними установились близкие, дружеские отношения…
 
   Глава девятая
   Веледницкий исправно передавал зашифрованные записки. Лагутенко сообщил друзьям, что очень тронут их заботой, но считает идею побега нереальной. Истязания, скудное питание, шестимесячное пребывание в тюрьме подорвали его здоровье. Он с трудом ходит по камере.
   Георгий Александрович предложил оставить мысли о побеге, не тратить на это силы и не подвергать риску людей. Он изложил некоторые свои соображения об организации подполья в Прибельске. Посоветовал применить разработанную им в тюрьме более надежную структуру организации и назвал фамилии людей, которые смогли бы составить ее костяк. Тон его писем был спокойным и деловым. Галя, читая их, плакала, а Черныш давал себе клятвы сделать все, чтобы вырвать Лагутенко из рук гестаповцев.
   Он предложил секретарю горкома несколько планов спасения, но Георгий Александрович отверг их один за другим.
   В отчаянии Игорь решил прибегнуть к помощи отца. Мотовилов был против этого, но Черныш настоял на своем:
   — B чем дело? Что мы теряем в конце концов? Через несколько дней Лагутенко увезут в Прибельск и расстреляют. Хуже для него мы все равно не сделаем.
   Он пошел к Якову Юрьевичу и сказал ему, что намерен организовать побег того заключенного, которому передавались записки.
   — Можно вообще оттуда бежать? — спросил Игорь.
   — Ты что, смеешься? — тихо спросил Веледницкий. — Как у тебя поворачивается язык про такие дела говорить? Хочешь родного отца под пулю толкнуть?
   — Подумай хорошенько, прежде чем отказаться, — посоветовал Игорь. — На двух стульях тебе все равно не усидеть. На твою сознательность я не надеюсь, всю жизнь ты одного себя любил… Но ты мужик неглупый и сам понимаешь, что на немцев надежда плохая. Они как пришли, так и уйдут, а ты из России никуда не денешься…
   — Я не отказываюсь, — хмуро ответил Яков Юрьевич. — Я все время помогаю. Но побег — вещь невозможная… Впрочем, чтоб тебе доказать, пожалуйста, я согласен. Как это сделать, не знаю, сами придумайте, а я уж вам посодействую.
   — Придумаем, — сказал Игорь. — Утром наведаюсь, тогда обо всем и договоримся.
   Однако утром Игорь нашел дом запертым. Напрасно прождал он два часа. Веледницкий не явился. А на другой день Галя сообщила, что Яков Юрьевич и в тюрьме не показывался. Немцы его ищут и подозревают, что он убит родственниками какого-нибудь заключенного…
   Черныш понял, что его родитель предпочел унести ноги, чем подвергать свою драгоценную жизнь опасности. Он одинаково боялся и русских и немцев, этот человек с солидной внешностью и мелкой душонкой… Несколько дней Игорь прожил в тревоге, боясь, что Веледницкий напоследок выдал его, но эти опасения не подтвердились.
   Когда до Нового года осталось четыре дня, Галя сказала:
   — Все! Можно считать нашу миссию провалившейся.
   — Увозят? — догадался Игорь.
   — Послезавтра утром.
   Галя не пошла к Валентине, где ее ждал штандартенфюрер.
   — Больше нам здесь делать нечего. Видеть я не могу этого Герда!
   — Что нам делать, командование решит, — вяло ответил Черныш.
   Им овладела апатия. Он лег на кровать и незаметно для себя уснул. Его разбудила Галя.
   — Проснись! Слышишь? Проснись! — тормошила она его за плечо.
   — В чем дело? — сел Игорь, тараща на нее сонные глаза.
   Галя была возбуждена. Лицо ее горело.
   — Послушай, мы можем его освободить!
   Он выслушал, что она придумала, и, ошеломленный, промолчал. Ее план показался ему совершенно диким.
   — Это невозможно.
   — Почему?
   — Во-первых, Герд может приехать не один…
   — Во-вторых, он может вообще не приехать, — нетерпеливо перебила она. — Это не возражение. Начнем с того, что он приехал один, иначе мы просто не будем осуществлять наш план.
   Игорь задумался. Галин план уже не казался ему невероятным. Неделю назад Игорь даже не стал бы обсуждать его, но сейчас не было выбора…
   Галя испытующе смотрела на него. Черныш встал и вынул из шкафа свой офицерский мундир… Через пятнадцать минут они вышли из дома.
   Жаринов помог Гале снять пальто. Вошли в гостиную. Валентина лежала на диване с книжкой. Увидев их, вскочила. Лицо ее стало испуганным и злым, но она заставила себя улыбнуться:
   — Будете ужинать?
   — Вы ждете Герда? — спросил Игорь.
   — Нет… Он был утром, ждал Галю и уехал взбешенный… Это важно?
   — Позвоните ему и скажите, что у вас обер-лейтенант Ратенау с женой. Попросите его приехать.
   — Хорошо. — Валя взяла трубку. — А… что будет потом?
   — Делайте то, что вам говорят!
   Лицо Валентины покрылось красными пятнами, заметными даже сквозь слой пудры.
   — Алло, — сказала она. — Сто сорок седьмой. Это ты, Отто? Прости, я, наверно, помешала… У нас сейчас обер-лейтенант Ратенау, ты ведь хотел с ним познакомиться… Ладно, я им передам. — Она положила трубку. — Просит подождать, он скоро будет…
   — Мы подождем, — усмехнулся Игорь. — Вы предлагали чаю? Заодно можете подать коньяк.
   Горничная накрыла на стол и ушла.
   — Что вы задумали? — спросила Азарова. Лицо ее было испуганным.
   — Лично вам ничего не грозит, — ответил Черныш. — Выпейте коньяку.
   На улице фыркнул автомобильный мотор. Распахнулась дверь, появился Герд. Он кивнул Валентине, поцеловал руку Гале и, щелкнув каблуками, повернулся к Игорю.
   — Обер-лейтенант Генрих фон Ратенау, — вежливо сказал тот. — Счастлив с вами познакомиться.
   — Я также весьма рад, — ответил штандартенфюрер.
   Валентина смотрела на них расширенными от ужаса глазами. Она могла испортить все дело, нельзя было терять ни минуты. Игорь быстро взглянул на Галю.
   — Давайте выпьем и покатаемся на машине, — весело предложила она. — Пусть Шререр пройдется домой пешком, ничего с ним не сделается.
   — Мы могли бы взять его с собой, но он сегодня не приехал, — ответил Герд. — Фрейлен предложила прекрасную идею. Как вы находите, господин обер-лейтенант?
   — Французы говорят: чего хочет женщина, того хочет бог! — улыбнулся Игорь.
   — В таком случае выпьем за здоровье прекрасных дам! — штандартенфюрер наполнил бокалы.
   Черныш снова взглянул на Галю. Она кивнула. Теперь было известно все, что им требовалось: Герд приехал один. Дом, как всегда, охраняется, но это не имело значения.
   В тот миг, когда Герд, чокнувшись с Галей, поднес рюмку к губам, Игорь вынул из кармана пистолет и сказал:
   — Сохраняйте спокойствие, не шевелитесь! Штандартенфюрер отпрянул в сторону и наткнулся на Галю, которая прицелилась в него из своего «вальтера».
   — Что это значит? — дрогнувшим голосом спросил Герд.
   — Вы понимаете, нам терять нечего! — ответил Игорь. — При малейшей попытке к сопротивлению я вас убью. Садитесь за стол. Достаньте авторучку, она торчит у вас из кармана. Пишите. Начальнику тюрьмы господину Клостерману.
   Штандартенфюрер склонился над столом.
   — Во исполнение приказа о переводе заключенного Лагутенко в Прибельск вам надлежит выдать упомянутого заключенного под расписку прибывшему за ним обер-лейтенанту фон Ратенау, который препроводит Лагутенко к месту назначения.
   Герд послушно выводил фразу за фразой.
   — Написали? — сказал Игорь. — Теперь поставьте дату. Распишитесь. Встаньте, подойдите к телефону. Сейчас вы вызовете Клостермана и повторите то, что написали. Малейшая неточность будет стоить вам жизни.
   — Я в ваших руках, — угрожающе произнес штандартенфюрер, — но имейте в виду…
   — Не разговаривать!
   Побелев от злости, Герд снял трубку и велел телефонистке соединить его с тюрьмой. .
   — Майор Клостерман? Это я. Приедет лейтенант Ратенау, он заберет Лагутенко, Да, в Прибельск… Что? Не ваше дело, майор, выполняйте!..
   Он с треском швырнул трубку на рычаг и выпрямился, скрестив на груди руки.