Страница:
гарнизоны. Понадобится по крайней мере один пехотный полк, подкрепленный
кавалерией, чтобы принудить их платить дань; но содержание гарнизона
обойдется в не меньшую сумму, а обложение данью повлечет за собой снижение
таможенных пошлин, к тому же не надо забывать о военной угрозе, неразрывной
с политикой насильственного захвата".
Предварительная оценка Страбона: "по крайней мере один пехотный полк"
-- была слишком скромной. "По крайней мере четыре полка" было бы куда ближе
к истине. Август никогда не поднимал вопрос о том, что катувеллавны
перестали платить дань, нарушив тем клятву в верности, и не выражал протеста
против порабощения Цимбелином триновантов. Этот Цимбелин был внуком
Кассивеллавна и правил на острове сорок лет; последние годы его жизни --
по-видимому, такова судьба всех престарелых правителей -- были омрачены
семейными неурядицами. Его старший сын попытался захватить власть и был
изгнан из королевства; он спасся бегством во Францию, где явился к Калигуле
и попросил помочь ему завладеть Британией, обещая, если Калигула посадит его
на отцовский престол, признать главенство Рима. Калигула тут же отправил в
сенат депешу, сообщая о капитуляции острова, а затем маршем двинулся впереди
огромной армии в Булонь, словно намеревался немедленно начать вторжение на
остров. Однако человек он был слабонервный и побоялся утонуть в проливе, где
бывает большое волнение, или быть убитым в бою, или взятым в плен и
сожженным в плетеной корзине в качестве жертвы местным богам; поэтому
Калигула объявил, что, раз Британия сдалась Риму в лице королевского сына,
поход туда теряет смысл. Вместо этого он предпринял атаку на Нептуна,
приказав войскам пускать в воду стрелы, метать дротики и бросать камни -- я
вам уже все это описывал,-- а потом собирать морские раковины в качестве
добычи. Королевского сына он привел в Рим в цепях и, отпраздновав тройную
победу -- над Нептуном, Германией и Британией, умертвил его в наказание за
неуплату дани, за трусливое нападение его отца на триновантов и за помощь,
посланную некоторыми британскими племенами августодунским мятежникам на
восьмой год правления Тиберия.
Цимбелин умер в тот же год и месяц, что Калигула, и на острове сразу
началась гражданская война. Королем был провозглашен старший сын из
оставшихся в живых, по имени Берик, но это был человек, которого не уважали
ни его соплеменники, ни союзники. Уже через год два его младших брата
Каратак и Тогодумн восстали против него, и он был вынужден спастись бегством
на другую сторону пролива. Он явился ко мне в Рим и попросил о помощи на тех
же условиях, на каких его старший брат просил некогда помощи Калигулы. Я
ничего ему не пообещал, но разрешил жить в Риме с семьей и несколькими
знатными людьми его племени, которые прибыли вместе с ним.
Купцы рассказали Тогодумну, правившему теперь страной вместе с
Каратаком, что я -- не воин, а трусливый старый дурень, который пописывает
книги. Он прислал мне наглое письмо, где требовал немедленной выдачи Берика
и других беглецов, а также возвращения священных регалий: тринадцати
магических предметов -- корона, чаша, меч и так далее,-- которые Берик
прихватил с собой в Рим. Если бы Тогодумн написал в вежливом тоне, я бы тоже
ответил ему вежливо и, во всяком случае, вернул бы ему регалии, без которых,
как оказалось, невозможно по всем правилам короновать катувеллавнского
короля. Теперь же я коротко ответил ему, что не привык, чтобы ко мне
обращались так неуважительно, и поэтому не считаю себя обязанным оказывать
ему какие-либо услуги. Он ответил, еще более нагло, что это ложь: еще совсем
недавно все, в том числе мои собственные родные, обращались со мной без
малейшего уважения, и, поскольку я отказался выполнить его требования, он
оставит в залог все римские торговые суда, стоящие в его портах, и не
отпустит, пока не получит от меня регалии. Что мне оставалось? Только начать
войну. Прояви я нерешительность, французы потеряли бы ко мне всякое
уважение. Я пришел к такому выводу вовсе не из-за насмешек Ирода -- то, что
это совпало с его письмом, явилось чистой случайностью.
У меня были и другие причины начать войну. Одна заключалась в том, что
наступило время, которое предвидел Август. Я был готов дать право римского
гражданства многим наиболее цивилизованным французским союзникам, но в
Северной Франции существовала сила, препятствовавшая развитию цивилизации, а
именно, культ друидов -- магическое верование, которое, несмотря на все наши
попытки противодействовать ему, не угасало благодаря школам друидов в
Британии, откуда Оно перешло на материк. Для молодых французов было так же
естественно поехать в Британию изучать магию, как для молодых испанцев -- в
Рим изучать право, или для молодых римлян -- в Афины изучать философию, или
для молодых греков -- в Александрию изучать хирургию. Друидизм плохо
сочетается с римской или греческой верой, так как допускает человеческие
жертвоприношения и колдовство, и сами друиды, хотя и не воины, а
священнослужители, всегда разжигали против нас бунт. Другим основанием для
войны было то, что золотой век Цимбелина окончился. Я узнал, что Тогодумн и
Каратак собираются начать войну со своими северо-восточными соседями,
иконами, и с двумя подчиненными им племенами на юге, и, если я не вмешаюсь,
нашей регулярной торговле с Британией, во всяком случае временно, придет
конец. А теперь, к тому же, я мог рассчитывать на помощь икенов и других
племен -- было жаль упускать такой удобный случай.
Имеет смысл обрисовать здесь основные черты друидизма, культа, где,
по-видимому, слились воедино верования кельтов и аборигенов Британии. Я не
могу гарантировать вам достоверность всех деталей, так как сведения
противоречивы. Магические заклинания друидов не дозволено хранить в
письменном виде, а тем, кто откроют чужакам даже наименее важные тайные
обряды, грозит ужасная судьба. Мой отчет основан на свидетельствах известных
вероотступников, но в их число не входят жрецы. Ни одного посвященного в сан
друида еще не удалось убедить, даже под пыткой, раскрыть их таинства. Слово
"друид" означает "дубовик", так как дуб -- их священное дерево. Их священный
год начинается, когда на дубе появляются почки, и кончается, когда с него
опадает листва. У них есть бог по имени Танар, а дуб -- его символ. Именно
Танар вспышкой молнии порождает омелу на дубовых ветвях, а омела --
первейшее средство против всех болезней и колдовства. Есть у них и бог
солнца по имени Мабон или Маконус, чьим символом является белый бык. Затем
Луг, бог знахарства, поэзии и всех искусств, чей символ -- змея. Однако все
они -- одно лицо, бог жизни и смерти, которому поклоняются в его разных
ипостасях, как Озирису в Египте. Как Озириса каждый год топит бог вод, так и
это триединое божество каждый год погибает от руки бога тьмы и воды, его
дяди Нодона, и возвращается к жизни своей сестрой Сулис, богиней исцеления,
которая соответствует Изиде. Нодон овеществляется в виде огромной волны, в
двенадцать футов высотой, которая через определенные промежутки времени
поднимается в устье Северна, главной из западных рек, затопляя посевы и
разрушая жилища на протяжении тридцати миль в глубь страны. Друидизм
исповедуется не по племенам -- военным формированиям под командованием знати
и королей,-- а тринадцатью тайными сообществами, названными по имени
различных священных животных, в каждое из которых входят члены всех племен,
поскольку то, в каком из сообществ ты окажешься, зависит от месяца, в каком
ты родился,-- у них тринадцать месяцев в году. Там есть Бобры, Мыши, Волки,
Кролики, Дикие Коты, Совы и тому подобное; в каждом из них -- свои
заклинания и обряды, а во главе -- свой друид. Все это возглавляется
верховным друидом. Друиды не участвуют в битвах, и члены одного сообщества,
оказавшиеся во время междуплеменной битвы на противоположных сторонах,
должны, во исполнение данной ими клятвы, спешить на помощь друг другу.
Таинства их культа связаны с верой в бессмертие человеческой души, в
поддержку которой приводится множество аналогий с природными явлениями. Одна
из них -- ежедневная смерть и ежедневное рождение солнца, другая --
ежегодная смерть и ежегодное рождение листьев дуба; еще одно -- ежегодная
жатва колосьев и ежегодное прорастание семян. Они говорят, что, когда
человек умирает, он уходит на запад, подобно солнцу, чтобы жить на священных
островах Атлантического океана, пока для него не наступит время вновь
родиться. По всей Британии стоят их алтари, которые называются дольмены; это
плоский камень, положенный на два или более камней, поставленных стоймя. Их
используют при обрядах посвящения в сообщество. Обряд этот -- и смерть, и
возрождение одновременно. Кандидат в сообщество ложится на каменную плиту и
жрец инсценирует человеческое жертвоприношение: при помощи магии он якобы
отрубает лежащему голову и показывает ее, окровавленную, толпе. Затем голову
приставляют к туловищу и мнимый труп помещают под дольмен, словно в могилу,
сунув между губ ветку омелы; после долгих молитв и заклинаний из-под
дольмена выходит новый человек, точно младенец из чрева матери, и получает
от названных родителей наставление, как ему теперь надо жить. Кроме
дольменов, есть еще вертикальные камни, алтари фаллического культа,--
кельтский Озирис похож на египетского и в этом отношении.
Ранг члена тайного сообщества определяется числом жертвоприношений,
сделанных их богам, стоящим на поперечине его родового дольмена, числом
врагов, убитых им в бою, и числом почестей, завоеванных в ежегодных
культовых играх, где он выступает поочередно как возничий, фокусник, борец,
поэт или арфист. Признаком ранга являются маски и головные уборы, которые
носят во время церемоний, и синие узоры, нанесенные краской из вайды
(болотное растение), которые покрывают их с головы до пят. Ряды
друидов-жрецов пополняются за счет молодых людей, достигших высокого ранга в
своих сообществах, которым был дан знак благоволения их богов. Но сперва
требуется отдать двадцать лет упорной учебе в специальной школе, и отнюдь не
каждый кандидат в друиды может с успехом подняться на обязательную тридцать
вторую ступень. Первые двенадцать лет уходят на поочередное посвящение во
все остальные двенадцать тайных сообществ, на зазубривание наизусть
колоссальных мифологических саг и на изучение права, музыки и астрономии.
Следующие три года посвящаются изучению медицины и последние три -- изучению
магии и предзнаменований. Искус, которому подвергают кандидатов на должность
друида, исключительно труден. Например, вот как проходит поэтическое
состязание: кандидат должен пролежать нагишом целую ночь в похожем на гроб
ящике, наполненном ледяной водой -- только ноздри могут выступать наружу,--
с тяжелыми камнями на груди, и сочинить довольно длинную поэму, используя
самый сложный из всех стихотворных размеров, на тему, которую ему дают,
когда кладут в ящик. Когда на следующее утро он вылезает оттуда, ему
полагается пропеть эту поэму на музыку, которую он тут же должен сочинить,
аккомпанируя себе на арфе. Другое испытание заключается в том, что, стоя
перед собранием всех друидов, он должен отвечать на их загадки, задаваемые в
стихотворной форме, причем отвечать тоже загадками и тоже в стихах. Загадки
эти все относятся к каким-нибудь малоизвестным событиям в какой-нибудь
священной поэме, с которой кандидат, как предполагается, знаком. Кроме
этого, он должен уметь нагонять при помощи магии туманы и ветры и вызывать и
изгонять духов, и вообще колдовать.
Я вам сейчас расскажу о собственном моем знакомстве с магией друидов.
Однажды я попросил одного друида показать мне свое искусство. Он велел
принести три сухие горошины и положил их рядком на моей протянутой к нему
ладони. Он сказал:
-- Ты можешь, не двигая рукой, сдуть среднюю горошину и не сдвинуть с
места других?
Я попробовал, и, естественно, у меня ничего не вышло: от моего дыхания
с ладони слетели все три. Друид поднял их и положил рядком на свою ладонь.
Затем, придавив наружные горошины указательным пальцем и мизинцем той же
руки, с легкостью сдул среднюю. Я рассердился за то, что меня одурачили.
-- Так каждый может,-- сказал я.-- При чем тут магия?
Он снова протянул мне горошины.
-- Попробуй,-- сказал он.
Я попытался сделать то же, что он, но, к своей досаде, обнаружил, что
мне не только не хватает дыхания, чтобы сдуть горошину -- казалось, легкие
мои внезапно сжались,-- но я даже не могу разжать скрюченные пальцы. Их
свело судорогой, и ногти, касавшиеся ладони, постепенно все глубже вонзались
в тело, так что мне стоило большого труда не закричать. По лицу у меня
катился пот.
Он спросил:
-- Ну что, легко это сделать?
Я горестно ответил:
-- Только не в присутствии друида.
Он дотронулся до моего запястья, и судорога отпустила меня.
Предпоследнее испытание друида таково: он должен провести самую длинную
ночь года, сидя на качающемся камне под названием "гибельное сидение",
который балансирует на краю глубокой пропасти где-то в горах в западной
части острова. Всю ночь напролет ему являются злые духи, говорят с ним и
стараются, чтобы он потерял равновесие. Он должен, не отвечая им ни единым
словом, молиться и петь гимны во славу богов. Если он благополучно выдержит
этот искус, ему дозволяется подвергнуться последней проверке: выпить чашу с
ядом, после чего он впадает в смертный транс, посещает остров мертвых и
приносит оттуда такие доказательства своего визита, которые убеждают
друидов-экзаменаторов, что бог Жизни в Смерти зачислил его в свои служители.
Сами друиды-жрецы бывают трех рангов. Те, кто прошел все испытания,
истинные друиды, затем барды, выдержавшие поэтические состязания, но не
удовлетворившие требования экзаменаторов в таких предметах, как умение
пророчествовать, медицина и магия, и, наконец, те, кто удовлетворил
требованиям в вышеназванных дисциплинах, но еще не получил степень барда --
они известны как оваты, или слушатели. Нужно быть на редкость бесстрашным
человеком, чтобы отважиться на последние испытания, после которых, как мне
сказали, из пяти кандидатов в живых остаются два, поэтому большинство
соискателей удовлетворяются степенью барда или овата.
Друиды являются законодателями и судьями, а также блюстителями чистоты
культа как в общественной, так и в частной сфере; самое большое наказание, к
которому они могут присудить, это лишить человека права участвовать в
священных церемониях, и поскольку такое отлучение равносильно приговору к
вечному небытию -- так как лишь участвуя в этих церемониях, люди могут
надеяться на возрождение после смерти,-- друиды всесильны и только глупец
осмелится встать им поперек дороги. Каждые пять лет они проводят большую
духовную чистку -- как наш пятилетний ценз -- и во искупление всеобщей вины
приносят человеческие жертвы -- сжигают их в больших корзинах, сплетенных по
форме тела. Жертвы избираются из числа преступников: бандитов, тех, кто
выдал какие-либо культовые тайны или виновен в подобных преступлениях, и
тех, кого друиды обвиняют в незаконных занятиях магией для своих личных
целей, что привело к гибели урожая или поветрию. В то время друиды также
объявляли вне закона всякого, кто принимал римскую веру или соединялся через
брак с семьей, которая так сделала. На это, я думаю, они имели право, но
сжигать людей живьем! Это уж слишком! Их надо было проучить.
В Британии есть два особенно священных места: одно из них -- остров
Англси у западного побережья, где среди дубовых рощ находится зимняя
резиденция друидов и где горит неугасимым огнем священный костер из дубовых
бревен. Этот костер был зажжен молнией в незапамятные времена, огонь из него
передается во все уголки острова для сожжения трупов, чтобы обеспечить их
будущее воплощение. Второе -- огромный каменный храм в центре Британии,
состоящий из гигантских монолитных алтарей-дольменов, расположенных
концентрическими кольцами. Он посвящен богу Жизни и Смерти и, начиная с
весеннего равноденствия -- их новый год -- и до летнего солнцестояния, там
ежегодно проводятся религиозные празднества. Выбирают рыжеволосого юношу --
олицетворение бога на этот год,-- и облачают его в изумительно красивые
одежды. Пока идут празднества, он может делать все, что ему вздумается.
Каждый к его услугам, и если ему понравится драгоценный камень или оружие,
их владелец почитает это за честь и с радостью их отдает. Все самые
прекрасные девушки -- его подруги, а состязающиеся атлеты и музыканты лезут
вон из кожи, чтобы завоевать его одобрение. Однако, незадолго до летнего
солнцестояния, он идет в сопровождении верховного друида, представителя бога
Смерти, к дубу, на котором растет омела. Друид забирается на дуб и срезает
омелу золотым серпом, стараясь не задеть ею землю. Омела -- душа дуба,
который после этого таинственным образом умирает. Приносят в жертву белого
быка. Юношу окутывают зелеными дубовыми ветвями и ведут в храм, который
построен таким образом -- фасадом на восток,-- что в утро летнего
солнцестояния солнце попадает на главный алтарь, куда, крепко связав, кладут
юношу и где верховный друид закалывает его заостренным стеблем омелы. Я не
смог выяснить, что затем происходит с его телом, которое остается лежать на
жертвеннике, не выказывая никаких признаков тления. Но во время осеннего
праздника прощания жрица богини Сулис приезжает сюда из города на западе
страны, который называется "Воды Сулис", поскольку там есть целебные
источники, чтобы забрать это тело; предполагается, что богиня вернет ему
жизнь. Говорят, что Триединый Бог едет на лодке на западный остров, где
живет Нодон, и после ожесточенной битвы побеждает его. Зимние штормы --
отголоски этой битвы. На следующий год он появляется снова, воплотившись в
новую жертву. А засохший дуб идет на дрова для священного костра. На
прощальном осеннем празднике каждое сообщество сжигает на алтаре животных,
давших ему имя, набив ими полную плетеную корзину, а также ритуальные маски
и головные уборы. В том же каменном храме происходит сложная церемония
посвящения. Говорят, что при этом приносят в жертву новорожденных младенцев.
Храм стоит в центре огромного некрополя, где хоронят всех друидов и прочих
людей, имеющих высокий священный ранг, с церемониями, которые должны
обеспечить им будущее воплощение.
В Британии есть также боги и богини войны, но они никак не связаны с
друидизмом и настолько напоминают наших Марса и Беллону, что описывать их
нет необходимости.
Во Франции центр друидизма был в Дре -- городке к западу от Парижа, в
восьмидесяти милях от побережья. Там все еще совершались человеческие
жертвоприношения, точно римской цивилизации вообще не существует. Лишь
представьте: друиды вскрывали тела людей, только что принесенных в жертву
богу Танару, и искали в их внутренностях предзнаменования, испытывая столь
же мало угрызений совести, сколько чувствовали бы мы с вами, будь перед нами
олень или священная курица! Август не пытался уничтожить друидизм; он просто
запретил римлянам вступать в их сообщества или присутствовать при
жертвоприношениях. Тиберий рискнул обнародовать эдикт, где говорилось о
роспуске ордена друидов во Франции; но речь не шла о буквальном его
исполнении -- эдикт этот был нужен для того, чтобы дать Риму возможность не
санкционировать официально решения, принятые советом друидов, или
присужденные им наказания.
Друиды продолжают причинять нам неприятности, хотя многие французские
племена отошли от культа и приняли нашу веру. Я решил, как только мы завоюем
Британию, вступить с верховным друидом в сделку: за разрешение отправлять в
Британии обряды обычным путем (естественно, воздерживаясь от заклинаний,
направленных против Рима) он должен не допускать французов к посвящению в
орден друидов и не разрешать британским друидам пересекать пролив. Без
священнослужителей культ этот во Франции скоро умрет; я объявлю
противозаконной любую их церемонию или празднество, где будут человеческие
жертвоприношения, и стану приговаривать к казни всех, кто ослушается этого
приказа. Само собой, в Британии друидизм тоже должен быть искоренен, но это
в дальнейшем, пока думать об этом рано.
Когда я изучал записки Юлия Цезаря о его двух британских кампаниях, мне
стало ясно, что мы вполне можем разбить британцев в любом сражении, лишь
немного перестроив нашу военную тактику, если с тех пор условия в стране не
очень сильно изменились. Однако для этого понадобятся значительные военные
силы. Большая ошибка начинать кампанию всего лишь с двумя полками и пытаться
сделать то, на что требуется все четыре, а когда они оказываются разбитыми,
посылать домой за подкреплениями, давая врагу время на передышку. Гораздо
правильнее начинать с внушительными силами -- самыми внушительными, какими
только можно располагать -- и сразу нанести сокрушительный удар.
Британские пехотинцы вооружены палашами и небольшими круглыми кожаными
щитами. В поединке они не уступают римлянам и даже превосходят их. Но чем их
больше, тем, в противоположность римлянам, они хуже сражаются. В разгаре
битвы у роты британцев нет никаких шансов победить равную по численности
роту дисциплинированных римских солдат. Наш дротик, короткий острый меч и
длинный щит, края которого могут смыкаться с краями соседних щитов --
идеальное вооружение для ближнего боя. Оружие британцев предназначено для
единоборства, но чтобы им действовать, нужно место, где развернуться. Если
во время битвы воины оказываются слишком скученны, а сомкнутые щиты врага
мешают наносить боковые удары, от палаша мало толку, да и маленький щит
недостаточно защищает от дротиков.
Британская знать сражается на колесницах, как греческие герои в Трое
или латинские вожди в древности. В наше цивилизованное время колесницу давно
не применяют во время боевых действий, теперь она -- эмблема высокого
военного ранга или победы. Порода лошадей у нас значительно улучшилась, и
вместо колесниц давно используется кавалерия. В Британии очень мало лошадей,
которые годятся для верховой езды, а без этого какая же конница? В колесницы
британцы запрягают маленьких, сильных, специально обученных пони. Их можно
резко остановить даже при быстром спуске и в одну секунду повернуть в
обратную сторону. Каждая колесница является самостоятельной боевой единицей.
Возничий, он же командир, всегда человек знатного рода; с ним в колеснице
находятся два воина; еще два или три пеших воина, так называемые "бегуны",
вооруженные ножами, бегут рядом с пони. Их задача -- перерезать подколенные
сухожилия у пони противника. Воины часто пробегают по дышлу и становятся на
поперечину, балансируя на ней. Колонна колесниц, мчащихся во весь опор, как
правило, прорывает развернутый строй пехоты. Но если пехота все же
удерживает позиции, колесницы пролетают мимо, воины осыпают пехотинцев
градом копий, затем заходят с тыла и снова мечут в них копья. После того как
этот маневр повторится несколько раз, возничие отводят колесницы в
безопасное место, а спешившиеся воины вместе с "бегунами" идут в решающую
атаку. Если эта атака срывается, воины занимают свои места на колесницах,
готовые к арьергардному бою. В колеснице британцев действительно, как
заметил Юлий Цезарь, соединяются быстрота кавалерии с неколебимостью пехоты.
Естественно, эскадроны колесниц предпочитают тактику охвата противника. Не
менее естественно, что британские воины страдают болезнью, общей для всех
недисциплинированных солдат,-- они кидаются за добычей, не разгромив
окончательно главные силы врага. Мне надо было придумать новый тактический
план, чтобы справиться с колесницами: французская кавалерия Юлия не смогла
их остановить; возможно, ему следовало заимствовать прием врага и
использовать кавалерию совместно с легкой пехотой. Но я мог рассчитывать на
то, что в стычках пехотных соединений победа будет за нами.
Я решил, что империя может выделить для экспедиции в Британию четыре
регулярных пехотных полка, четыре вспомогательных полка и тысячу
кавалеристов -- что было немало. Посоветовавшись с моими армейскими
командирами, я отозвал три полка с Рейна, а именно: Второй, Двенадцатый и
Четырнадцатый, и один с Дуная -- Девятый. Я поручил командование походом
Гальбе и дал ему в помощь Гету, поставив его во главе кавалерии; начало
похода я назначил на середину апреля. Но нас сильно задержала постройка
транспортных судов, а когда они были готовы, заболел Гальба, и я решил
ждать, пока он поправится. К середине июня он был все еще очень слаб, и я, к
большому своему сожалению, увидел, что откладывать больше нельзя.
Я назначил на его пост ветерана, который слыл умнейшим тактиком и
храбрейшим человеком в армии, некого Авла Плавтия, дальнего родственника
моей первой жены Ургуланиллы, и он тут же отправился в Майнц, чтобы принять
командование полками, выделенными для экспедиции. Авлу было под шестьдесят,
с тех пор, как он занимал должность консула, прошло четырнадцать лет; старые
кавалерией, чтобы принудить их платить дань; но содержание гарнизона
обойдется в не меньшую сумму, а обложение данью повлечет за собой снижение
таможенных пошлин, к тому же не надо забывать о военной угрозе, неразрывной
с политикой насильственного захвата".
Предварительная оценка Страбона: "по крайней мере один пехотный полк"
-- была слишком скромной. "По крайней мере четыре полка" было бы куда ближе
к истине. Август никогда не поднимал вопрос о том, что катувеллавны
перестали платить дань, нарушив тем клятву в верности, и не выражал протеста
против порабощения Цимбелином триновантов. Этот Цимбелин был внуком
Кассивеллавна и правил на острове сорок лет; последние годы его жизни --
по-видимому, такова судьба всех престарелых правителей -- были омрачены
семейными неурядицами. Его старший сын попытался захватить власть и был
изгнан из королевства; он спасся бегством во Францию, где явился к Калигуле
и попросил помочь ему завладеть Британией, обещая, если Калигула посадит его
на отцовский престол, признать главенство Рима. Калигула тут же отправил в
сенат депешу, сообщая о капитуляции острова, а затем маршем двинулся впереди
огромной армии в Булонь, словно намеревался немедленно начать вторжение на
остров. Однако человек он был слабонервный и побоялся утонуть в проливе, где
бывает большое волнение, или быть убитым в бою, или взятым в плен и
сожженным в плетеной корзине в качестве жертвы местным богам; поэтому
Калигула объявил, что, раз Британия сдалась Риму в лице королевского сына,
поход туда теряет смысл. Вместо этого он предпринял атаку на Нептуна,
приказав войскам пускать в воду стрелы, метать дротики и бросать камни -- я
вам уже все это описывал,-- а потом собирать морские раковины в качестве
добычи. Королевского сына он привел в Рим в цепях и, отпраздновав тройную
победу -- над Нептуном, Германией и Британией, умертвил его в наказание за
неуплату дани, за трусливое нападение его отца на триновантов и за помощь,
посланную некоторыми британскими племенами августодунским мятежникам на
восьмой год правления Тиберия.
Цимбелин умер в тот же год и месяц, что Калигула, и на острове сразу
началась гражданская война. Королем был провозглашен старший сын из
оставшихся в живых, по имени Берик, но это был человек, которого не уважали
ни его соплеменники, ни союзники. Уже через год два его младших брата
Каратак и Тогодумн восстали против него, и он был вынужден спастись бегством
на другую сторону пролива. Он явился ко мне в Рим и попросил о помощи на тех
же условиях, на каких его старший брат просил некогда помощи Калигулы. Я
ничего ему не пообещал, но разрешил жить в Риме с семьей и несколькими
знатными людьми его племени, которые прибыли вместе с ним.
Купцы рассказали Тогодумну, правившему теперь страной вместе с
Каратаком, что я -- не воин, а трусливый старый дурень, который пописывает
книги. Он прислал мне наглое письмо, где требовал немедленной выдачи Берика
и других беглецов, а также возвращения священных регалий: тринадцати
магических предметов -- корона, чаша, меч и так далее,-- которые Берик
прихватил с собой в Рим. Если бы Тогодумн написал в вежливом тоне, я бы тоже
ответил ему вежливо и, во всяком случае, вернул бы ему регалии, без которых,
как оказалось, невозможно по всем правилам короновать катувеллавнского
короля. Теперь же я коротко ответил ему, что не привык, чтобы ко мне
обращались так неуважительно, и поэтому не считаю себя обязанным оказывать
ему какие-либо услуги. Он ответил, еще более нагло, что это ложь: еще совсем
недавно все, в том числе мои собственные родные, обращались со мной без
малейшего уважения, и, поскольку я отказался выполнить его требования, он
оставит в залог все римские торговые суда, стоящие в его портах, и не
отпустит, пока не получит от меня регалии. Что мне оставалось? Только начать
войну. Прояви я нерешительность, французы потеряли бы ко мне всякое
уважение. Я пришел к такому выводу вовсе не из-за насмешек Ирода -- то, что
это совпало с его письмом, явилось чистой случайностью.
У меня были и другие причины начать войну. Одна заключалась в том, что
наступило время, которое предвидел Август. Я был готов дать право римского
гражданства многим наиболее цивилизованным французским союзникам, но в
Северной Франции существовала сила, препятствовавшая развитию цивилизации, а
именно, культ друидов -- магическое верование, которое, несмотря на все наши
попытки противодействовать ему, не угасало благодаря школам друидов в
Британии, откуда Оно перешло на материк. Для молодых французов было так же
естественно поехать в Британию изучать магию, как для молодых испанцев -- в
Рим изучать право, или для молодых римлян -- в Афины изучать философию, или
для молодых греков -- в Александрию изучать хирургию. Друидизм плохо
сочетается с римской или греческой верой, так как допускает человеческие
жертвоприношения и колдовство, и сами друиды, хотя и не воины, а
священнослужители, всегда разжигали против нас бунт. Другим основанием для
войны было то, что золотой век Цимбелина окончился. Я узнал, что Тогодумн и
Каратак собираются начать войну со своими северо-восточными соседями,
иконами, и с двумя подчиненными им племенами на юге, и, если я не вмешаюсь,
нашей регулярной торговле с Британией, во всяком случае временно, придет
конец. А теперь, к тому же, я мог рассчитывать на помощь икенов и других
племен -- было жаль упускать такой удобный случай.
Имеет смысл обрисовать здесь основные черты друидизма, культа, где,
по-видимому, слились воедино верования кельтов и аборигенов Британии. Я не
могу гарантировать вам достоверность всех деталей, так как сведения
противоречивы. Магические заклинания друидов не дозволено хранить в
письменном виде, а тем, кто откроют чужакам даже наименее важные тайные
обряды, грозит ужасная судьба. Мой отчет основан на свидетельствах известных
вероотступников, но в их число не входят жрецы. Ни одного посвященного в сан
друида еще не удалось убедить, даже под пыткой, раскрыть их таинства. Слово
"друид" означает "дубовик", так как дуб -- их священное дерево. Их священный
год начинается, когда на дубе появляются почки, и кончается, когда с него
опадает листва. У них есть бог по имени Танар, а дуб -- его символ. Именно
Танар вспышкой молнии порождает омелу на дубовых ветвях, а омела --
первейшее средство против всех болезней и колдовства. Есть у них и бог
солнца по имени Мабон или Маконус, чьим символом является белый бык. Затем
Луг, бог знахарства, поэзии и всех искусств, чей символ -- змея. Однако все
они -- одно лицо, бог жизни и смерти, которому поклоняются в его разных
ипостасях, как Озирису в Египте. Как Озириса каждый год топит бог вод, так и
это триединое божество каждый год погибает от руки бога тьмы и воды, его
дяди Нодона, и возвращается к жизни своей сестрой Сулис, богиней исцеления,
которая соответствует Изиде. Нодон овеществляется в виде огромной волны, в
двенадцать футов высотой, которая через определенные промежутки времени
поднимается в устье Северна, главной из западных рек, затопляя посевы и
разрушая жилища на протяжении тридцати миль в глубь страны. Друидизм
исповедуется не по племенам -- военным формированиям под командованием знати
и королей,-- а тринадцатью тайными сообществами, названными по имени
различных священных животных, в каждое из которых входят члены всех племен,
поскольку то, в каком из сообществ ты окажешься, зависит от месяца, в каком
ты родился,-- у них тринадцать месяцев в году. Там есть Бобры, Мыши, Волки,
Кролики, Дикие Коты, Совы и тому подобное; в каждом из них -- свои
заклинания и обряды, а во главе -- свой друид. Все это возглавляется
верховным друидом. Друиды не участвуют в битвах, и члены одного сообщества,
оказавшиеся во время междуплеменной битвы на противоположных сторонах,
должны, во исполнение данной ими клятвы, спешить на помощь друг другу.
Таинства их культа связаны с верой в бессмертие человеческой души, в
поддержку которой приводится множество аналогий с природными явлениями. Одна
из них -- ежедневная смерть и ежедневное рождение солнца, другая --
ежегодная смерть и ежегодное рождение листьев дуба; еще одно -- ежегодная
жатва колосьев и ежегодное прорастание семян. Они говорят, что, когда
человек умирает, он уходит на запад, подобно солнцу, чтобы жить на священных
островах Атлантического океана, пока для него не наступит время вновь
родиться. По всей Британии стоят их алтари, которые называются дольмены; это
плоский камень, положенный на два или более камней, поставленных стоймя. Их
используют при обрядах посвящения в сообщество. Обряд этот -- и смерть, и
возрождение одновременно. Кандидат в сообщество ложится на каменную плиту и
жрец инсценирует человеческое жертвоприношение: при помощи магии он якобы
отрубает лежащему голову и показывает ее, окровавленную, толпе. Затем голову
приставляют к туловищу и мнимый труп помещают под дольмен, словно в могилу,
сунув между губ ветку омелы; после долгих молитв и заклинаний из-под
дольмена выходит новый человек, точно младенец из чрева матери, и получает
от названных родителей наставление, как ему теперь надо жить. Кроме
дольменов, есть еще вертикальные камни, алтари фаллического культа,--
кельтский Озирис похож на египетского и в этом отношении.
Ранг члена тайного сообщества определяется числом жертвоприношений,
сделанных их богам, стоящим на поперечине его родового дольмена, числом
врагов, убитых им в бою, и числом почестей, завоеванных в ежегодных
культовых играх, где он выступает поочередно как возничий, фокусник, борец,
поэт или арфист. Признаком ранга являются маски и головные уборы, которые
носят во время церемоний, и синие узоры, нанесенные краской из вайды
(болотное растение), которые покрывают их с головы до пят. Ряды
друидов-жрецов пополняются за счет молодых людей, достигших высокого ранга в
своих сообществах, которым был дан знак благоволения их богов. Но сперва
требуется отдать двадцать лет упорной учебе в специальной школе, и отнюдь не
каждый кандидат в друиды может с успехом подняться на обязательную тридцать
вторую ступень. Первые двенадцать лет уходят на поочередное посвящение во
все остальные двенадцать тайных сообществ, на зазубривание наизусть
колоссальных мифологических саг и на изучение права, музыки и астрономии.
Следующие три года посвящаются изучению медицины и последние три -- изучению
магии и предзнаменований. Искус, которому подвергают кандидатов на должность
друида, исключительно труден. Например, вот как проходит поэтическое
состязание: кандидат должен пролежать нагишом целую ночь в похожем на гроб
ящике, наполненном ледяной водой -- только ноздри могут выступать наружу,--
с тяжелыми камнями на груди, и сочинить довольно длинную поэму, используя
самый сложный из всех стихотворных размеров, на тему, которую ему дают,
когда кладут в ящик. Когда на следующее утро он вылезает оттуда, ему
полагается пропеть эту поэму на музыку, которую он тут же должен сочинить,
аккомпанируя себе на арфе. Другое испытание заключается в том, что, стоя
перед собранием всех друидов, он должен отвечать на их загадки, задаваемые в
стихотворной форме, причем отвечать тоже загадками и тоже в стихах. Загадки
эти все относятся к каким-нибудь малоизвестным событиям в какой-нибудь
священной поэме, с которой кандидат, как предполагается, знаком. Кроме
этого, он должен уметь нагонять при помощи магии туманы и ветры и вызывать и
изгонять духов, и вообще колдовать.
Я вам сейчас расскажу о собственном моем знакомстве с магией друидов.
Однажды я попросил одного друида показать мне свое искусство. Он велел
принести три сухие горошины и положил их рядком на моей протянутой к нему
ладони. Он сказал:
-- Ты можешь, не двигая рукой, сдуть среднюю горошину и не сдвинуть с
места других?
Я попробовал, и, естественно, у меня ничего не вышло: от моего дыхания
с ладони слетели все три. Друид поднял их и положил рядком на свою ладонь.
Затем, придавив наружные горошины указательным пальцем и мизинцем той же
руки, с легкостью сдул среднюю. Я рассердился за то, что меня одурачили.
-- Так каждый может,-- сказал я.-- При чем тут магия?
Он снова протянул мне горошины.
-- Попробуй,-- сказал он.
Я попытался сделать то же, что он, но, к своей досаде, обнаружил, что
мне не только не хватает дыхания, чтобы сдуть горошину -- казалось, легкие
мои внезапно сжались,-- но я даже не могу разжать скрюченные пальцы. Их
свело судорогой, и ногти, касавшиеся ладони, постепенно все глубже вонзались
в тело, так что мне стоило большого труда не закричать. По лицу у меня
катился пот.
Он спросил:
-- Ну что, легко это сделать?
Я горестно ответил:
-- Только не в присутствии друида.
Он дотронулся до моего запястья, и судорога отпустила меня.
Предпоследнее испытание друида таково: он должен провести самую длинную
ночь года, сидя на качающемся камне под названием "гибельное сидение",
который балансирует на краю глубокой пропасти где-то в горах в западной
части острова. Всю ночь напролет ему являются злые духи, говорят с ним и
стараются, чтобы он потерял равновесие. Он должен, не отвечая им ни единым
словом, молиться и петь гимны во славу богов. Если он благополучно выдержит
этот искус, ему дозволяется подвергнуться последней проверке: выпить чашу с
ядом, после чего он впадает в смертный транс, посещает остров мертвых и
приносит оттуда такие доказательства своего визита, которые убеждают
друидов-экзаменаторов, что бог Жизни в Смерти зачислил его в свои служители.
Сами друиды-жрецы бывают трех рангов. Те, кто прошел все испытания,
истинные друиды, затем барды, выдержавшие поэтические состязания, но не
удовлетворившие требования экзаменаторов в таких предметах, как умение
пророчествовать, медицина и магия, и, наконец, те, кто удовлетворил
требованиям в вышеназванных дисциплинах, но еще не получил степень барда --
они известны как оваты, или слушатели. Нужно быть на редкость бесстрашным
человеком, чтобы отважиться на последние испытания, после которых, как мне
сказали, из пяти кандидатов в живых остаются два, поэтому большинство
соискателей удовлетворяются степенью барда или овата.
Друиды являются законодателями и судьями, а также блюстителями чистоты
культа как в общественной, так и в частной сфере; самое большое наказание, к
которому они могут присудить, это лишить человека права участвовать в
священных церемониях, и поскольку такое отлучение равносильно приговору к
вечному небытию -- так как лишь участвуя в этих церемониях, люди могут
надеяться на возрождение после смерти,-- друиды всесильны и только глупец
осмелится встать им поперек дороги. Каждые пять лет они проводят большую
духовную чистку -- как наш пятилетний ценз -- и во искупление всеобщей вины
приносят человеческие жертвы -- сжигают их в больших корзинах, сплетенных по
форме тела. Жертвы избираются из числа преступников: бандитов, тех, кто
выдал какие-либо культовые тайны или виновен в подобных преступлениях, и
тех, кого друиды обвиняют в незаконных занятиях магией для своих личных
целей, что привело к гибели урожая или поветрию. В то время друиды также
объявляли вне закона всякого, кто принимал римскую веру или соединялся через
брак с семьей, которая так сделала. На это, я думаю, они имели право, но
сжигать людей живьем! Это уж слишком! Их надо было проучить.
В Британии есть два особенно священных места: одно из них -- остров
Англси у западного побережья, где среди дубовых рощ находится зимняя
резиденция друидов и где горит неугасимым огнем священный костер из дубовых
бревен. Этот костер был зажжен молнией в незапамятные времена, огонь из него
передается во все уголки острова для сожжения трупов, чтобы обеспечить их
будущее воплощение. Второе -- огромный каменный храм в центре Британии,
состоящий из гигантских монолитных алтарей-дольменов, расположенных
концентрическими кольцами. Он посвящен богу Жизни и Смерти и, начиная с
весеннего равноденствия -- их новый год -- и до летнего солнцестояния, там
ежегодно проводятся религиозные празднества. Выбирают рыжеволосого юношу --
олицетворение бога на этот год,-- и облачают его в изумительно красивые
одежды. Пока идут празднества, он может делать все, что ему вздумается.
Каждый к его услугам, и если ему понравится драгоценный камень или оружие,
их владелец почитает это за честь и с радостью их отдает. Все самые
прекрасные девушки -- его подруги, а состязающиеся атлеты и музыканты лезут
вон из кожи, чтобы завоевать его одобрение. Однако, незадолго до летнего
солнцестояния, он идет в сопровождении верховного друида, представителя бога
Смерти, к дубу, на котором растет омела. Друид забирается на дуб и срезает
омелу золотым серпом, стараясь не задеть ею землю. Омела -- душа дуба,
который после этого таинственным образом умирает. Приносят в жертву белого
быка. Юношу окутывают зелеными дубовыми ветвями и ведут в храм, который
построен таким образом -- фасадом на восток,-- что в утро летнего
солнцестояния солнце попадает на главный алтарь, куда, крепко связав, кладут
юношу и где верховный друид закалывает его заостренным стеблем омелы. Я не
смог выяснить, что затем происходит с его телом, которое остается лежать на
жертвеннике, не выказывая никаких признаков тления. Но во время осеннего
праздника прощания жрица богини Сулис приезжает сюда из города на западе
страны, который называется "Воды Сулис", поскольку там есть целебные
источники, чтобы забрать это тело; предполагается, что богиня вернет ему
жизнь. Говорят, что Триединый Бог едет на лодке на западный остров, где
живет Нодон, и после ожесточенной битвы побеждает его. Зимние штормы --
отголоски этой битвы. На следующий год он появляется снова, воплотившись в
новую жертву. А засохший дуб идет на дрова для священного костра. На
прощальном осеннем празднике каждое сообщество сжигает на алтаре животных,
давших ему имя, набив ими полную плетеную корзину, а также ритуальные маски
и головные уборы. В том же каменном храме происходит сложная церемония
посвящения. Говорят, что при этом приносят в жертву новорожденных младенцев.
Храм стоит в центре огромного некрополя, где хоронят всех друидов и прочих
людей, имеющих высокий священный ранг, с церемониями, которые должны
обеспечить им будущее воплощение.
В Британии есть также боги и богини войны, но они никак не связаны с
друидизмом и настолько напоминают наших Марса и Беллону, что описывать их
нет необходимости.
Во Франции центр друидизма был в Дре -- городке к западу от Парижа, в
восьмидесяти милях от побережья. Там все еще совершались человеческие
жертвоприношения, точно римской цивилизации вообще не существует. Лишь
представьте: друиды вскрывали тела людей, только что принесенных в жертву
богу Танару, и искали в их внутренностях предзнаменования, испытывая столь
же мало угрызений совести, сколько чувствовали бы мы с вами, будь перед нами
олень или священная курица! Август не пытался уничтожить друидизм; он просто
запретил римлянам вступать в их сообщества или присутствовать при
жертвоприношениях. Тиберий рискнул обнародовать эдикт, где говорилось о
роспуске ордена друидов во Франции; но речь не шла о буквальном его
исполнении -- эдикт этот был нужен для того, чтобы дать Риму возможность не
санкционировать официально решения, принятые советом друидов, или
присужденные им наказания.
Друиды продолжают причинять нам неприятности, хотя многие французские
племена отошли от культа и приняли нашу веру. Я решил, как только мы завоюем
Британию, вступить с верховным друидом в сделку: за разрешение отправлять в
Британии обряды обычным путем (естественно, воздерживаясь от заклинаний,
направленных против Рима) он должен не допускать французов к посвящению в
орден друидов и не разрешать британским друидам пересекать пролив. Без
священнослужителей культ этот во Франции скоро умрет; я объявлю
противозаконной любую их церемонию или празднество, где будут человеческие
жертвоприношения, и стану приговаривать к казни всех, кто ослушается этого
приказа. Само собой, в Британии друидизм тоже должен быть искоренен, но это
в дальнейшем, пока думать об этом рано.
Когда я изучал записки Юлия Цезаря о его двух британских кампаниях, мне
стало ясно, что мы вполне можем разбить британцев в любом сражении, лишь
немного перестроив нашу военную тактику, если с тех пор условия в стране не
очень сильно изменились. Однако для этого понадобятся значительные военные
силы. Большая ошибка начинать кампанию всего лишь с двумя полками и пытаться
сделать то, на что требуется все четыре, а когда они оказываются разбитыми,
посылать домой за подкреплениями, давая врагу время на передышку. Гораздо
правильнее начинать с внушительными силами -- самыми внушительными, какими
только можно располагать -- и сразу нанести сокрушительный удар.
Британские пехотинцы вооружены палашами и небольшими круглыми кожаными
щитами. В поединке они не уступают римлянам и даже превосходят их. Но чем их
больше, тем, в противоположность римлянам, они хуже сражаются. В разгаре
битвы у роты британцев нет никаких шансов победить равную по численности
роту дисциплинированных римских солдат. Наш дротик, короткий острый меч и
длинный щит, края которого могут смыкаться с краями соседних щитов --
идеальное вооружение для ближнего боя. Оружие британцев предназначено для
единоборства, но чтобы им действовать, нужно место, где развернуться. Если
во время битвы воины оказываются слишком скученны, а сомкнутые щиты врага
мешают наносить боковые удары, от палаша мало толку, да и маленький щит
недостаточно защищает от дротиков.
Британская знать сражается на колесницах, как греческие герои в Трое
или латинские вожди в древности. В наше цивилизованное время колесницу давно
не применяют во время боевых действий, теперь она -- эмблема высокого
военного ранга или победы. Порода лошадей у нас значительно улучшилась, и
вместо колесниц давно используется кавалерия. В Британии очень мало лошадей,
которые годятся для верховой езды, а без этого какая же конница? В колесницы
британцы запрягают маленьких, сильных, специально обученных пони. Их можно
резко остановить даже при быстром спуске и в одну секунду повернуть в
обратную сторону. Каждая колесница является самостоятельной боевой единицей.
Возничий, он же командир, всегда человек знатного рода; с ним в колеснице
находятся два воина; еще два или три пеших воина, так называемые "бегуны",
вооруженные ножами, бегут рядом с пони. Их задача -- перерезать подколенные
сухожилия у пони противника. Воины часто пробегают по дышлу и становятся на
поперечину, балансируя на ней. Колонна колесниц, мчащихся во весь опор, как
правило, прорывает развернутый строй пехоты. Но если пехота все же
удерживает позиции, колесницы пролетают мимо, воины осыпают пехотинцев
градом копий, затем заходят с тыла и снова мечут в них копья. После того как
этот маневр повторится несколько раз, возничие отводят колесницы в
безопасное место, а спешившиеся воины вместе с "бегунами" идут в решающую
атаку. Если эта атака срывается, воины занимают свои места на колесницах,
готовые к арьергардному бою. В колеснице британцев действительно, как
заметил Юлий Цезарь, соединяются быстрота кавалерии с неколебимостью пехоты.
Естественно, эскадроны колесниц предпочитают тактику охвата противника. Не
менее естественно, что британские воины страдают болезнью, общей для всех
недисциплинированных солдат,-- они кидаются за добычей, не разгромив
окончательно главные силы врага. Мне надо было придумать новый тактический
план, чтобы справиться с колесницами: французская кавалерия Юлия не смогла
их остановить; возможно, ему следовало заимствовать прием врага и
использовать кавалерию совместно с легкой пехотой. Но я мог рассчитывать на
то, что в стычках пехотных соединений победа будет за нами.
Я решил, что империя может выделить для экспедиции в Британию четыре
регулярных пехотных полка, четыре вспомогательных полка и тысячу
кавалеристов -- что было немало. Посоветовавшись с моими армейскими
командирами, я отозвал три полка с Рейна, а именно: Второй, Двенадцатый и
Четырнадцатый, и один с Дуная -- Девятый. Я поручил командование походом
Гальбе и дал ему в помощь Гету, поставив его во главе кавалерии; начало
похода я назначил на середину апреля. Но нас сильно задержала постройка
транспортных судов, а когда они были готовы, заболел Гальба, и я решил
ждать, пока он поправится. К середине июня он был все еще очень слаб, и я, к
большому своему сожалению, увидел, что откладывать больше нельзя.
Я назначил на его пост ветерана, который слыл умнейшим тактиком и
храбрейшим человеком в армии, некого Авла Плавтия, дальнего родственника
моей первой жены Ургуланиллы, и он тут же отправился в Майнц, чтобы принять
командование полками, выделенными для экспедиции. Авлу было под шестьдесят,
с тех пор, как он занимал должность консула, прошло четырнадцать лет; старые