Страница:
Если я даже и навязала Каролине эту роль, с какой стати ей было поддаваться? Зачем она это делала?
Этого я объяснить не могла.
Может, ей просто стало стыдно, что дело зашло так далеко?
Может, она испугалась моего разочарования?
Но это было бы так на нее непохоже.
Между тем Каролина уже начинала заметно тяготиться своей ролью и едва не избегала меня. Нам больше нечего было сказать друг другу. Союз, основанный на лжи, обернулся фальшью, иного и быть не могло. Возможно, в этом-то все и дело.
Ведь если наше сестринство и впрямь было лживым спектаклем, вдохновительницей которого стала я, а блестящим исполнителем – Каролина, то нет ничего удивительного в том, что вскоре мы уже едва могли выносить друг друга. Что в душе я ненавидела Каролину, а она ненавидела меня, и каждая из нас во всем винила другую.
Нет и еще раз нет!
Я не могла поверить, чтобы все было так плохо. Просто дело слишком запуталось. И мне не удавалось поймать ни одной его нити. Я больше ни в чем не была уверена.
С одинаковой легкостью я могла заподозрить Каролину во лжи и очистить ее от подозрений. Вскоре мне во всем начали мерещиться противоречия, и я стала опасаться за свой рассудок.
Что со мной происходит?
Каким же должен быть человек, который способен придумать о другом столько дурного, сколько я напридумывала о Каролине? Ведь частичка того, что мы находим в других людях, всегда отыщется в нас самих.
Что же я за человек?
Похоже, о себе я знала тоже не много.
И это я, которая только что убеждала себя, будто докопалась до правды и почти разоблачила Каролину! Какая самонадеянность… Я оболгала и очернила ее в своих мыслях – вот все, на что я оказалась способна. И черное воображение! Если уж кто-то из нас и испорчен, то это определенно я.
Так я размышляла, ни в чем не находя себе покоя. Ясно было одно: я должна понять Каролину. Во что бы то ни стало. Сестра она мне или нет – я не сдамся, пока не пойму, почему она поступает так, а не иначе. Я должна ее разгадать.
Обычно я помогала Каролине убирать со стола после обеда. Каролина этого не любила и часто делала вид, будто не замечает меня. Но я твердо решила, что не сдамся и не позволю навязать себе роль хозяйки. Не стану делать ей такого подарка. Вот я и помогала ей по дому как могла, благо Ловиса, наша новая экономка, не имела ничего против.
Со Свеей, предшественницей Ловисы, все обстояло иначе: она была твердо убеждена, что все в доме должны заниматься своим делом. А уж хуже того, чтобы я крутилась возле прислуги, она не могла себе и представить. «Господа должны вести себя подобающе, и горничные – тоже подобающе», – говорила она, но в ответ Каролина только смеялась. Тогда роль служанки еще не казалась ей привлекательной, превращение совершилось внезапно.
Но, как бы там ни было, я не собиралась ее поощрять.
И вот однажды, очень давно, Каролина сказала нечто такое, о чем я потом много думала. У нас в доме прислуживала одна старуха, ее звали Флорой, и дела у нее шли совсем плохо. Флора жила в древней, полуразвалившейся лачуге; время от времени мы приходили проведать ее и приносили немного еды. Жилище ее почти всегда выглядело ужасно: грязь, нищета; но однажды беспорядок особенно поразил нас, и мы с Каролиной, объединив усилия, сделали настоящую уборку: отскребли пол, вымыли окна и прочее. В то время я еще не была привычна к работе, но, взявшись за дело, старалась изо всех сил. Каролина заметила это и по дороге домой, взяв меня под руку, сказала:
– А ведь мы вместе могли бы наняться в какой-нибудь дом горничными – я и ты. Вот было бы славно!
Ее слова были для меня высшей похвалой, и я чувствовала себя как никогда счастливой.
Спустя какое-то время, когда мы с Каролиной остались наедине, я напомнила ей о том разговоре.
– Это твои слова. Помнишь?
Каролина опустила глаза и уставилась в таз с грязной посудой. Теперь я не могла видеть ее лицо.
– Неужели я так и сказала?
– Да, так и сказала.
Она поваландала тряпку в мыльной воде. Потом задумчиво проговорила:
– С тех пор, наверное, прошло много времени…
– Так значит, ты ничего не помнишь?
Каролина молчала.
– Может, ты передумала?
Тут она взяла мокрую тряпку и, скомкав, швырнула в таз с такой силой, что вода брызнула во все стороны. Ее саму окатило с головы до ног.
– А вот и не передумала.
Каролина рассмеялась, окинула меня взглядом, снова макнула тряпку в воду и бросила мне.
– Тогда почему бы нам так и не сделать?
– Так – это как?
Я кинула тряпку обратно.
– Почему бы нам не наняться к кому-нибудь в горничные? Ведь еще не поздно.
Она снова шлепнула тряпку в таз, снова полетели брызги; крича и смеясь, мы начали вырывать ее друг у друга и залили весь пол. Получилась целая морская баталия.
В этот момент в дверях появилась мама.
– Да вы просто дети!
Мама ничуть не рассердилась, а только отправила меня в комнату переодеться, потому что я промокла насквозь.
В один миг скрытое напряжение между мной и Каролиной исчезло. Рассеялись все мои подозрения и страхи.
Я была счастлива. Пусть мы даже не найдем подходящего места, но теперь я знаю, что Каролина верит в меня и по-прежнему думает, что мы бы могли работать вместе.
В тот день мы больше не виделись, я нарочно оставила Каролину в покое. Нам обеим требовалось время подумать.
Мы встретились в саду только вечером.
На улице было еще светло, Каролина вышла нарвать нарциссов для вазы, которая стояла на мамином пианино. Чуть подальше у клумбы Ловиса, стоя на коленях, выпалывала сорняки. Я боялась, что она нас услышит.
– Ты ведь не думала шутить, правда? – шепнула я на ухо Каролине, которая наклонилась к цветам.
– Конечно нет.
Она выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был серьезен. Мы долго стояли, читая мысли друг друга, и с той минуты стали союзницами. Мы решили, что уйдем из дома. Вместе.
Но как?
– Надо бежать, – прошептала я.
– Нет-нет… – Каролина замотала головой. – Бежать глупо.
– Но ведь родители…
– Они нам не помеха.
– Еще какая помеха!
– Почему? Что плохого в том, что ты хочешь работать? Не волнуйся. Это уладится.
Она улыбнулась. Каролина была верна себе. Она почти заставила меня поверить, что все и вправду будет так просто, как она говорит. Я тоже улыбнулась.
В эту минуту с клумбы поднялась Ловиса.
– Вечер-то какой чудесный! – воскликнула она.
– Да, правда! – отозвалась Каролина.
На миг я почувствовала себя абсолютно счастливой; я закрыла глаза и глубоко потянула воздух. Слышались неумолчные трели дроздов, и мне казалось, что впереди – новая жизнь.
Открыв глаза, я увидела перед собой расцветший каштан. На горизонте, словно роза, алело солнце. Оно уже почти село, позолотив на прощанье воздух, которым мы дышали, и покрыв весь мир мерцанием.
Каролина подставила лицо свету и загадочно улыбнулась.
– Солнце обращает боль в золото, – прошептала она.
– Что ты сказала?
Ее глаза расширились, взгляд приобрел какое-то неизъяснимое выражение.
– Старинное алхимическое правило. Ты разве не знала?
Я ничего не знала об алхимии, но боль прошла – я это чувствовала.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Этого я объяснить не могла.
Может, ей просто стало стыдно, что дело зашло так далеко?
Может, она испугалась моего разочарования?
Но это было бы так на нее непохоже.
Между тем Каролина уже начинала заметно тяготиться своей ролью и едва не избегала меня. Нам больше нечего было сказать друг другу. Союз, основанный на лжи, обернулся фальшью, иного и быть не могло. Возможно, в этом-то все и дело.
Ведь если наше сестринство и впрямь было лживым спектаклем, вдохновительницей которого стала я, а блестящим исполнителем – Каролина, то нет ничего удивительного в том, что вскоре мы уже едва могли выносить друг друга. Что в душе я ненавидела Каролину, а она ненавидела меня, и каждая из нас во всем винила другую.
Нет и еще раз нет!
Я не могла поверить, чтобы все было так плохо. Просто дело слишком запуталось. И мне не удавалось поймать ни одной его нити. Я больше ни в чем не была уверена.
С одинаковой легкостью я могла заподозрить Каролину во лжи и очистить ее от подозрений. Вскоре мне во всем начали мерещиться противоречия, и я стала опасаться за свой рассудок.
Что со мной происходит?
Каким же должен быть человек, который способен придумать о другом столько дурного, сколько я напридумывала о Каролине? Ведь частичка того, что мы находим в других людях, всегда отыщется в нас самих.
Что же я за человек?
Похоже, о себе я знала тоже не много.
И это я, которая только что убеждала себя, будто докопалась до правды и почти разоблачила Каролину! Какая самонадеянность… Я оболгала и очернила ее в своих мыслях – вот все, на что я оказалась способна. И черное воображение! Если уж кто-то из нас и испорчен, то это определенно я.
Так я размышляла, ни в чем не находя себе покоя. Ясно было одно: я должна понять Каролину. Во что бы то ни стало. Сестра она мне или нет – я не сдамся, пока не пойму, почему она поступает так, а не иначе. Я должна ее разгадать.
Обычно я помогала Каролине убирать со стола после обеда. Каролина этого не любила и часто делала вид, будто не замечает меня. Но я твердо решила, что не сдамся и не позволю навязать себе роль хозяйки. Не стану делать ей такого подарка. Вот я и помогала ей по дому как могла, благо Ловиса, наша новая экономка, не имела ничего против.
Со Свеей, предшественницей Ловисы, все обстояло иначе: она была твердо убеждена, что все в доме должны заниматься своим делом. А уж хуже того, чтобы я крутилась возле прислуги, она не могла себе и представить. «Господа должны вести себя подобающе, и горничные – тоже подобающе», – говорила она, но в ответ Каролина только смеялась. Тогда роль служанки еще не казалась ей привлекательной, превращение совершилось внезапно.
Но, как бы там ни было, я не собиралась ее поощрять.
И вот однажды, очень давно, Каролина сказала нечто такое, о чем я потом много думала. У нас в доме прислуживала одна старуха, ее звали Флорой, и дела у нее шли совсем плохо. Флора жила в древней, полуразвалившейся лачуге; время от времени мы приходили проведать ее и приносили немного еды. Жилище ее почти всегда выглядело ужасно: грязь, нищета; но однажды беспорядок особенно поразил нас, и мы с Каролиной, объединив усилия, сделали настоящую уборку: отскребли пол, вымыли окна и прочее. В то время я еще не была привычна к работе, но, взявшись за дело, старалась изо всех сил. Каролина заметила это и по дороге домой, взяв меня под руку, сказала:
– А ведь мы вместе могли бы наняться в какой-нибудь дом горничными – я и ты. Вот было бы славно!
Ее слова были для меня высшей похвалой, и я чувствовала себя как никогда счастливой.
Спустя какое-то время, когда мы с Каролиной остались наедине, я напомнила ей о том разговоре.
– Это твои слова. Помнишь?
Каролина опустила глаза и уставилась в таз с грязной посудой. Теперь я не могла видеть ее лицо.
– Неужели я так и сказала?
– Да, так и сказала.
Она поваландала тряпку в мыльной воде. Потом задумчиво проговорила:
– С тех пор, наверное, прошло много времени…
– Так значит, ты ничего не помнишь?
Каролина молчала.
– Может, ты передумала?
Тут она взяла мокрую тряпку и, скомкав, швырнула в таз с такой силой, что вода брызнула во все стороны. Ее саму окатило с головы до ног.
– А вот и не передумала.
Каролина рассмеялась, окинула меня взглядом, снова макнула тряпку в воду и бросила мне.
– Тогда почему бы нам так и не сделать?
– Так – это как?
Я кинула тряпку обратно.
– Почему бы нам не наняться к кому-нибудь в горничные? Ведь еще не поздно.
Она снова шлепнула тряпку в таз, снова полетели брызги; крича и смеясь, мы начали вырывать ее друг у друга и залили весь пол. Получилась целая морская баталия.
В этот момент в дверях появилась мама.
– Да вы просто дети!
Мама ничуть не рассердилась, а только отправила меня в комнату переодеться, потому что я промокла насквозь.
В один миг скрытое напряжение между мной и Каролиной исчезло. Рассеялись все мои подозрения и страхи.
Я была счастлива. Пусть мы даже не найдем подходящего места, но теперь я знаю, что Каролина верит в меня и по-прежнему думает, что мы бы могли работать вместе.
В тот день мы больше не виделись, я нарочно оставила Каролину в покое. Нам обеим требовалось время подумать.
Мы встретились в саду только вечером.
На улице было еще светло, Каролина вышла нарвать нарциссов для вазы, которая стояла на мамином пианино. Чуть подальше у клумбы Ловиса, стоя на коленях, выпалывала сорняки. Я боялась, что она нас услышит.
– Ты ведь не думала шутить, правда? – шепнула я на ухо Каролине, которая наклонилась к цветам.
– Конечно нет.
Она выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был серьезен. Мы долго стояли, читая мысли друг друга, и с той минуты стали союзницами. Мы решили, что уйдем из дома. Вместе.
Но как?
– Надо бежать, – прошептала я.
– Нет-нет… – Каролина замотала головой. – Бежать глупо.
– Но ведь родители…
– Они нам не помеха.
– Еще какая помеха!
– Почему? Что плохого в том, что ты хочешь работать? Не волнуйся. Это уладится.
Она улыбнулась. Каролина была верна себе. Она почти заставила меня поверить, что все и вправду будет так просто, как она говорит. Я тоже улыбнулась.
В эту минуту с клумбы поднялась Ловиса.
– Вечер-то какой чудесный! – воскликнула она.
– Да, правда! – отозвалась Каролина.
На миг я почувствовала себя абсолютно счастливой; я закрыла глаза и глубоко потянула воздух. Слышались неумолчные трели дроздов, и мне казалось, что впереди – новая жизнь.
Открыв глаза, я увидела перед собой расцветший каштан. На горизонте, словно роза, алело солнце. Оно уже почти село, позолотив на прощанье воздух, которым мы дышали, и покрыв весь мир мерцанием.
Каролина подставила лицо свету и загадочно улыбнулась.
– Солнце обращает боль в золото, – прошептала она.
– Что ты сказала?
Ее глаза расширились, взгляд приобрел какое-то неизъяснимое выражение.
– Старинное алхимическое правило. Ты разве не знала?
Я ничего не знала об алхимии, но боль прошла – я это чувствовала.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Начались летние каникулы, уже пора было ехать в деревню, но мама все откладывала переезд: папа никак не хотел трогаться с места. Это повторялось каждый год: папа говорил, чтобы мама ехала с нами, а он останется в городе и будет работать.
Папины мысли безраздельно занимал фундаментальный труд об Эммануэле Сведенборге, над которым он работал уже много лет. Папе хотелось закончить книгу летом, до начала учебного года, потому что с осени большую часть времени будет занимать преподавание.
Он уверял, что справится один, но мама знала папину непрактичность, которая к тому же усугублялась рассеянностью, и не решалась оставить его без опеки. В итоге мы решили, что Ловиса останется в городе и присмотрит за папой, если уж никак не удастся уговорить его ехать вместе со всеми. Мама не переставала надеяться до последнего и тянула с отъездом: опыт не научил ее, что ждать папу бесполезно. Папа только казался покладистым, но на самом деле всегда добивался своего.
Каролина должна была ехать в деревню с нами, а затем сменить Ловису, чтобы та тоже могла пожить за городом.
После Ивана Купалы Роланду предстояло ехать к священнику в Нэрке, на конфирмацию. Поначалу мама пыталась убедить меня ехать с ним и тоже пройти обряд, но я решительно отказалась. Я не хотела оставлять Каролину одну. У меня не хватало на это духу. Мало ли что может случиться? Нет уж, я с ней не расстанусь.
Таковы были наши планы, пока нам в голову не пришла блестящая мысль оставить дом и вместе поступить на работу.
Дело стало за тем, чтобы как можно скорее найти место. Времени было в обрез, потому что на днях мама все же решилась: мы едем без папы. Значит, если мы не выступим с другим, более привлекательным предложением, нас заберут в деревню.
Мы просматривали газеты в поисках объявлений о найме, но все без толку. Если найти место для одной девушки было еще возможно, то отыскать желающих нанять сразу двоих оказалось куда сложнее.
Каролина полагала, что нас может нанять крестьянин, которому в хозяйстве требуется много помощников. Именно такой вариант казался ей наиболее вероятным. И пусть даже это не будет работа по дому – мы бы могли работать и на скотном дворе, и в саду, и в поле. Главное, чтобы мы были вместе. А для этого нам, конечно, придется сказать, что мы сестры: потому-то нам и не хочется разлучаться.
Я бы предпочла рассказать о нашем плане маме, чтобы летом она на нас не рассчитывала, но Каролина возразила: сперва нужно заручиться приглашением. Важно поставить маму перед фактом, чтобы разговор не превратился в никчемные увещевания. Наша задача – сделать так, чтобы у мамы не было времени придумать тысячу причин, которые помешают нашим планам осуществиться.
Но как только приглашение будет у нас в кармане, действовать придется быстро и напористо. В тот же день Каролина уволится. Ей, конечно, неприятно подводить маму, но, с другой стороны, найти новую горничную – сущий пустяк, дело нескольких дней. И бабушка, конечно, не откажет в помощи.
Итак, все было тщательно продумано, составлен точный план. Однако место никак не находилось. А времени между тем оставалось все меньше: через несколько дней у Нади был день рождения, и мама обещала, что праздновать его мы будем в деревне. Постепенно я стала терять надежду.
И тут, будто ангел-спаситель, явилась бабушка. Она спасала нас уже не в первый раз. Бабушка словно чувствовала, когда мы в ней нуждаемся. На этот раз она даже позвонила, за несколько дней возвестив о своем прибытии. Не позвони она тогда – и все бы пропало. Обычно она являлась неожиданно, как снег на голову, но на этот раз решила позвонить и удостовериться, что мы в городе. Однако мы с Каролиной знали, что дело в ее шестом чувстве: бабушка явилась как нельзя более кстати. Ради нее переезд в деревню был снова отложен, и мы выиграли еще несколько дней. Надя сама охотно согласилась остаться в городе, раз бабушка приезжает ради нее.
Мы с Надей встречали бабушку на вокзале. До прибытия поезда оставалось достаточно времени. Мы шли вдоль здания вокзала. Я заглянула в окно и увидела, что кто-то забыл на скамье газету. Оставив Надю на перроне, я поспешила в зал. Поезд опаздывал.
Кассир подозрительно глядел на меня из своей будки, и потому я не решилась взять газету с собой, а быстро пролистала ее, ища объявления о найме. Мне на глаза сразу попалось следующее: «В небольшой замок, расположенный недалеко от деревни и окруженный красивейшими лесами северного Смоланда, в качестве компаньонов для двух подростков приглашаются двое их образованных сверстников. Барышне также может понадобиться камеристка. Работа рассчитана на лето, приступить – немедленно. Обращаться в агентство „Фрейа“, улица Сибиллы, Стокгольм. Телефон 22091, код 1648».
Никаких сомнений. Вот то, что мы искали. Я еще раз пробежала глазами объявление, быстро удостоверилась в том, что газета не слишком старая. Номер был вчерашний, так что место, возможно, еще не занято. Но звонить нужно немедля. Как жаль, что Каролины нет рядом! Она бы побежала на телеграф и позвонила оттуда. Без нее мне придется куда труднее.
Послышался паровой свисток. В окне показалась Надя и замахала мне рукой. Я бросила взгляд в сторону кассира. Теперь он стоял ко мне спиной и глядел на прибывающий поезд. Я вырвала страницу с объявлением и сунула за пазуху: упускать такой шанс было нельзя.
Надя ворвалась в зал и нетерпеливо потянула меня за руку.
– Ты что? Нам нужно торопиться!
Пуская пар, поезд медленно въехал на станцию. Бабушка мелькнула в окне.
Во многих отношениях она была моложе и мамы, и папы. Она была более раскованна, относилась ко всему проще и не изнемогала под грузом ответственности. Мама объясняла это тем, что бабушке не нужно печься о нашем воспитании. Она могла баловать детей, не задумываясь о последствиях. Маме же приходится думать о нас круглые сутки. Папе до нас дела нет, помощь от него не великая. Вот и получается, что наше воспитание целиком ложится на ее плечи.
Иногда бабушка говорила папе, удрученно покачивая головой:
– Ты превратился в настоящего затворника. Смотри, как бы Сведенборг не стал твоим единственным другом.
Бабушка была человеком общительным и открытым, совсем не похожим на папу, который, как иногда казалось, даже дичился людей. Я понимала, что бабушка его жалеет, но папе это не нравилось.
– Нельзя же обращаться со мной так, будто мне одиннадцать лет! Мама никак не поймет, что я уже взрослый, – жаловался он.
– Наоборот, – смеялась бабушка, – я всегда опасалась, как бы ты не состарился раньше времени.
Бабушка всегда гостила подолгу, но при этом ни одна минута не пропадала у нее впустую – каждая была насыщена событиями. И когда приходила пора уезжать, мы всегда удивлялись, как мало она у нас побыла. Бабушка имела колдовскую власть над временем.
И вот она взялась за подготовку Надиного дня рождения.
Раз в день от моста в городском парке отчаливал пароходик. С пыхтением он пробирался по небольшим протокам, забирая у мостов новых пассажиров. Пароход ходил только летом, и сезон недавно открылся. Каждый год мы заводили разговор о том, как славно было бы прокатиться по реке, и каждый год в последнюю минуту наша прогулка срывалась.
Но теперь мы были настроены твердо. Только родители собирались остаться дома. Пользуясь случаем, они хотели побыть одни, в тишине и покое, а нас предоставить бабушке.
Я так и не успела позвонить в агентство; мы решили, что, пока нас не будет, Каролина улизнет из дома и позвонит им. Но Надя стала просить, чтобы Каролина поехала с нами. Бабушка не имела ничего против, мама тоже: разумеется, пусть Каролина едет.
Надо сказать, что Каролина попала к нам именно благодаря бабушке. Мы обращались к ней каждый раз, когда нам нужна была новая горничная. Бабушка прекрасно разбиралась в людях – если она кого-то рекомендовала, то значит, человек это был хороший.
Судя по всему, бабушка знала Каролину и ее мать давно – но вот насколько близко? Знала ли она о той роли, которую сыграл в их жизни наш папа? Я подозревала, что знала, но спросить напрямую не решалась.
Бабушка говорила, что они с Каролиной знакомы «довольно хорошо», – это единственное, что мне было известно. И еще разве то, что они доверяли друг другу.
Итак, Каролина отправилась вместе с нами. Праздник от этого стал еще веселее, но возникло одно затруднение: кто позвонит в Стокгольм? Ждать еще день было рискованно. Однако до отправления парохода мы позвонить не успели, а когда вернемся, телеграф уже закроется!
Что делать? Завтра может оказаться уже поздно.
Тогда я решила поговорить с бабушкой. Она, конечно, любопытна, но вместе с тем у нее есть такт: заметив, что мы не хотим рассказывать о своем деле, она не станет ничего выспрашивать.
Я сказала, что мне нужно позвонить в Стокгольм по важному делу и что я не успела сделать этого до отплытия.
Бабушка ответила очень просто: что на острове, куда мы направляемся, есть летний ресторан, и там непременно должен быть телефон с междугородной связью. Так что беспокоиться не о чем.
Никаких вопросов, никакого удивления во взгляде. Так просто бывает только с тем, кто тебе доверяет.
Нам было хорошо с бабушкой именно потому, что она всегда выказывала нам доверие. Она верила тому, что мы говорим, не ждала от нас ничего, кроме правды, и благодаря этому избегала массы ненужного вранья.
Поездка была изумительная.
Маленький белый пароход скользил под тяжелыми кронами деревьев, темно-синие тени которых ложились на берега. Вода в протоке была бурой, но вокруг штевней взбивалась в белую пену. Когда мы вышли на солнце, вода посветлела, а в воздухе засверкали брызги. У деревянного моста на борт поднялись новые пассажиры – дети в белых костюмчиках и женщины в белых широкополых шляпах.
По краю бабушкиной шляпки шла небесно-голубая вуаль, но в остальном ее наряд – как и наш – был белым. От ветра вуаль красиво покачивалась.
Мужчин на пароходе было немного, но едва ли не все они были в светлых костюмах, с тростью и трубкой и, конечно, в соломенных шляпах – обычный летний наряд.
День стоял теплый и немного туманный. Мы медленно прохаживались по палубе. На борту продавался малиновый сок, сахарные колечки – торговля шла бойко.
Пароходик, пыхтя, перебирался от моста к мосту, минуя миниатюрные купальни, из которых нам махали купальщики. Те, кто плавал на открытом пространстве, поджидали волну, которая шла от парохода, ложились на нее и покачивались, чуть приподняв головы.
Над нами непрерывно кружили чайки. У поручней стояли дети и бросали в воздух кусочки сахарных колец – чайки молниеносно пикировали и ловили их. Дети ликовали. Только один малыш уронил в воду матросскую шапочку и безудержно плакал. Произошло это, когда пароход только отчалил от очередного моста и еще не успел набрать ход. Роланд схватил багор и выудил шапочку. Выглядела она так, будто ее окунули в светлое пиво, но мальчик перестал плакать, и это было главное. Все пассажиры очень обрадовались, потому что каждый сочувствовал горю малыша.
Оглядевшись кругом, Каролина прошептала мне на ухо: «Какие все сегодня нарядные! Как в сказке!»
Однако самым удивительным оказались развалины монастыря, которые, собственно, и были целью нашего путешествия. Как только пароход причалил к берегу, все устремились туда. Бабушка предложила переждать, чтобы потом погулять в одиночестве. Если кругом будут ходить толпы народа, впечатление будет погублено, сказала она.
Когда мы подошли к монастырю, там уже никого не было. От самого монастыря осталось не много: только выступающие из земли камни фундамента. Зато мягкая трава, выросшая на месте монастырских келий, была усеяна фиалками, а соседние дубы явно помнили те времена, когда монастырь только начинал строиться. На ветвях у них по-прежнему распускались листья, а кроны серебрились, как шелк.
Было что-то загадочное в том, как буйно все зеленело вокруг, будто о растениях заботилась чья-то невидимая рука; и пение птиц раздавалось здесь громче обычного. Известно, что перелетные птицы из года в год возвращаются на насиженные места. Вполне вероятно, что сейчас здесь гнездились прямые потомки тех птиц, которые пели в монастырском саду. Их голоса наводили на мысль, что они учились петь для молчальников, умеющих слушать. Пение заставило меня содрогнуться: мне показалось, что все здесь осталось по-прежнему и те же люди незримо внимают не изменившимся голосам птиц. Монастырь превратился в руины, но не умер. Здесь властвовала жизнь, а не запустение.
Внезапно мне вспомнилась легенда о монахе, который заблудился в монастырском саду и случайно остановился под деревом, на котором сидела маленькая птичка и пела райским голосом. Вернувшись в монастырь, он думал, что прошла всего минута, но на самом деле миновала тысяча лет.
Теперь я переживала нечто подобное – только наоборот. Когда я вернулась к остальным, мне казалось, будто прошла тысяча лет, но на самом деле я отсутствовала считанные минуты. Бабушка все еще стояла под дубом, Надя и Каролина – рядом с ней. Вуаль на бабушкиной шляпке колыхалась. Каролина подняла руку, чтобы отогнать мошку, запутавшуюся в Надиных волосах. На соседнем дубе на суку сидел Роланд. Все было как прежде.
Мне хотелось, чтобы время остановилось, и я могла побыть здесь еще – на лужайке с фиалками. Еще мгновение могла послушать птиц, хотя и слушала их целую вечность.
Вдруг стало совершенно тихо.
Я затаила дыхание. Какая-то секунда, и птицы защебетали вновь. Мы двинулись обратно к берегу.
Я вспомнила, что нужно позвонить в Стокгольм, и снова стала беспокоиться. Время шло…
Рядом с рестораном был пляж. Наде захотелось искупаться. Роланд и Каролина пошли вместе с ней, а мы с бабушкой отправились в ресторан, чтобы заказать столик.
– Ты ведь можешь позвонить и отсюда, – сказала бабушка. – Давай-ка спросим швейцара, где у них телефон.
Швейцар оказался очень любезен. Он проводил меня в контору, заказал разговор и оставил одну.
В конторе было просторно и тихо. Здесь я могла чувствовать себя совершенно спокойно. Дверь закрыта. Рядом с телефоном – стул. Усевшись, я вытащила объявление. Связи со Стокгольмом придется ждать несколько минут.
«… Двое образованных сверстников…» – прочитала я. Мне казалось, что я уже столько раз прочла объявление, что выучила его наизусть, однако эту фразу я заметила впервые. Меня охватила паника. Разве можно назвать нас образованными? Это было бы явной натяжкой. Так что же я тогда делаю? Что же я им скажу?
Мне уже хотелось, чтобы место оказалось занято или чтобы разговор сорвался. Ожидание затягивалось. Я нервничала все сильнее. Если бы тут была Каролина! Может, не поздно еще отменить заказ?
Резкий звонок прорезал тишину, я подскочила на стуле и, еще не оправившись от испуга, сняла трубку.
– Стокгольм на проводе! – произнес голос, а другой, сразу за ним, отозвался:
– Агентство «Фрейа»!
Голос был женский и очень решительный. Я пролепетала, что звоню по объявлению, место в небольшом замке, в Смоланде. Я бы хотела узнать подробности, но, может быть, оно уже занято?
Я очень на это надеялась. Мой голос дрожал и выдавал, что я трушу. Никакого места мы не получим, я жалела, что пустилась на такую аферу. Только зря беспокою людей! Неужели раньше не могла прочитать? Ведь в объявлении ясно написано: «Образованные».
Но женщина, ничего не подозревая, уже рассказывала о вакансии. В замок в качестве компаньонов для двух близнецов – брата и сестры – приглашаются барышня и молодой человек, их ровесники.
Женщина говорила не переставая. Мне не нужно было ничего отвечать: никаких вопросов она не задавала. Но все было уже решено. Они приглашают барышню и молодого человека! В объявлении об этом не говорилось ни слова. Я поняла, что мы не подойдем в любом случае, и успокоилась.
Однако, поскольку дама говорила без умолку, я не могла вставить ни слова. Конечно, претендентов на такое замечательное место много, но пока оно все же свободно. Женщина спросила, сможем ли мы приехать в Стокгольм, чтобы познакомиться и поговорить обо всем подробнее. Осведомилась, где я сейчас нахожусь и далеко ли это от Стокгольма.
Я сказала, что приехать мы сможем вряд ли, но что я, наверное, еще позвоню.
Женщина предложила, чтобы мы написали: письмо расскажет о нас не меньше. И в Стокгольм ехать не понадобится, тем более что поездка может не оправдаться. Мне хотелось поскорее закончить беседу, и я согласилась. А женщина принялась объяснять, о чем должно говориться в письме.
Помимо обычных сведений: возраст, школа и прочее, – нам следовало в нескольких словах рассказать о своих интересах: ведь речь идет о двух подростках, которые живут очень замкнуто, в окружении одних только взрослых, а потому остро нуждаются в обществе сверстников и возможности поделиться с кем-то своими мыслями. Именно поэтому так важно, чтобы у нас было образование.
Юной фрекен, возможно, не помешала бы камеристка, но это не было обязательным условием.
– Образование, напротив, крайне желательно. Это для нас – самое главное, – заключила сотрудница «Фрейи».
Мы напишем непосредственно в замок, на имя управляющего Акселя Торсона. Я притворилась, что записываю адрес: пера под рукой не оказалось. Но ведь все это – только для вида. Адрес нам не понадобится.
Поместье называлось «Замок Роз» и находилось недалеко от Веттерна. Название поселка я не расслышала, но переспрашивать не стала.
Наконец, мы простились, и я повесила трубку.
– Ну как, все в порядке? – спросила бабушка, когда я вернулась к ней.
– К сожалению, нет.
– Не дозвонилась?
– Дозвонилась.
Бабушка заметила, что я чем-то расстроена, и больше ни о чем не спрашивала.
Остальные еще были на речке. Надя и Каролина резвились в воде, а Роланд на них только брызгался.
– Может, и ты искупаешься? – спросила бабушка, но я покачала головой:
– Нет, я тут посижу.
Мне хотелось побыть рядом с ней. Мы с бабушкой сидели на террасе со стеклянным ограждением, за круглым столиком, над которым возвышался зонт. Бабушка в задумчивости провела рукой по мраморной столешнице.
– Хочешь пить? Может, заказать лимонада?
Но мне хотелось просто побыть с ней. До обеда оставалось совсем немного времени. Сидеть на террасе было приятно. Ресторан располагался на склоне, который спускался к реке, и был со всех сторон окружен кудрявым кустарником. Уже зацвела и запахла черемуха, на сирени появились бутоны, воздух наполняло жужжание пчел и шмелей.
Папины мысли безраздельно занимал фундаментальный труд об Эммануэле Сведенборге, над которым он работал уже много лет. Папе хотелось закончить книгу летом, до начала учебного года, потому что с осени большую часть времени будет занимать преподавание.
Он уверял, что справится один, но мама знала папину непрактичность, которая к тому же усугублялась рассеянностью, и не решалась оставить его без опеки. В итоге мы решили, что Ловиса останется в городе и присмотрит за папой, если уж никак не удастся уговорить его ехать вместе со всеми. Мама не переставала надеяться до последнего и тянула с отъездом: опыт не научил ее, что ждать папу бесполезно. Папа только казался покладистым, но на самом деле всегда добивался своего.
Каролина должна была ехать в деревню с нами, а затем сменить Ловису, чтобы та тоже могла пожить за городом.
После Ивана Купалы Роланду предстояло ехать к священнику в Нэрке, на конфирмацию. Поначалу мама пыталась убедить меня ехать с ним и тоже пройти обряд, но я решительно отказалась. Я не хотела оставлять Каролину одну. У меня не хватало на это духу. Мало ли что может случиться? Нет уж, я с ней не расстанусь.
Таковы были наши планы, пока нам в голову не пришла блестящая мысль оставить дом и вместе поступить на работу.
Дело стало за тем, чтобы как можно скорее найти место. Времени было в обрез, потому что на днях мама все же решилась: мы едем без папы. Значит, если мы не выступим с другим, более привлекательным предложением, нас заберут в деревню.
Мы просматривали газеты в поисках объявлений о найме, но все без толку. Если найти место для одной девушки было еще возможно, то отыскать желающих нанять сразу двоих оказалось куда сложнее.
Каролина полагала, что нас может нанять крестьянин, которому в хозяйстве требуется много помощников. Именно такой вариант казался ей наиболее вероятным. И пусть даже это не будет работа по дому – мы бы могли работать и на скотном дворе, и в саду, и в поле. Главное, чтобы мы были вместе. А для этого нам, конечно, придется сказать, что мы сестры: потому-то нам и не хочется разлучаться.
Я бы предпочла рассказать о нашем плане маме, чтобы летом она на нас не рассчитывала, но Каролина возразила: сперва нужно заручиться приглашением. Важно поставить маму перед фактом, чтобы разговор не превратился в никчемные увещевания. Наша задача – сделать так, чтобы у мамы не было времени придумать тысячу причин, которые помешают нашим планам осуществиться.
Но как только приглашение будет у нас в кармане, действовать придется быстро и напористо. В тот же день Каролина уволится. Ей, конечно, неприятно подводить маму, но, с другой стороны, найти новую горничную – сущий пустяк, дело нескольких дней. И бабушка, конечно, не откажет в помощи.
Итак, все было тщательно продумано, составлен точный план. Однако место никак не находилось. А времени между тем оставалось все меньше: через несколько дней у Нади был день рождения, и мама обещала, что праздновать его мы будем в деревне. Постепенно я стала терять надежду.
И тут, будто ангел-спаситель, явилась бабушка. Она спасала нас уже не в первый раз. Бабушка словно чувствовала, когда мы в ней нуждаемся. На этот раз она даже позвонила, за несколько дней возвестив о своем прибытии. Не позвони она тогда – и все бы пропало. Обычно она являлась неожиданно, как снег на голову, но на этот раз решила позвонить и удостовериться, что мы в городе. Однако мы с Каролиной знали, что дело в ее шестом чувстве: бабушка явилась как нельзя более кстати. Ради нее переезд в деревню был снова отложен, и мы выиграли еще несколько дней. Надя сама охотно согласилась остаться в городе, раз бабушка приезжает ради нее.
Мы с Надей встречали бабушку на вокзале. До прибытия поезда оставалось достаточно времени. Мы шли вдоль здания вокзала. Я заглянула в окно и увидела, что кто-то забыл на скамье газету. Оставив Надю на перроне, я поспешила в зал. Поезд опаздывал.
Кассир подозрительно глядел на меня из своей будки, и потому я не решилась взять газету с собой, а быстро пролистала ее, ища объявления о найме. Мне на глаза сразу попалось следующее: «В небольшой замок, расположенный недалеко от деревни и окруженный красивейшими лесами северного Смоланда, в качестве компаньонов для двух подростков приглашаются двое их образованных сверстников. Барышне также может понадобиться камеристка. Работа рассчитана на лето, приступить – немедленно. Обращаться в агентство „Фрейа“, улица Сибиллы, Стокгольм. Телефон 22091, код 1648».
Никаких сомнений. Вот то, что мы искали. Я еще раз пробежала глазами объявление, быстро удостоверилась в том, что газета не слишком старая. Номер был вчерашний, так что место, возможно, еще не занято. Но звонить нужно немедля. Как жаль, что Каролины нет рядом! Она бы побежала на телеграф и позвонила оттуда. Без нее мне придется куда труднее.
Послышался паровой свисток. В окне показалась Надя и замахала мне рукой. Я бросила взгляд в сторону кассира. Теперь он стоял ко мне спиной и глядел на прибывающий поезд. Я вырвала страницу с объявлением и сунула за пазуху: упускать такой шанс было нельзя.
Надя ворвалась в зал и нетерпеливо потянула меня за руку.
– Ты что? Нам нужно торопиться!
Пуская пар, поезд медленно въехал на станцию. Бабушка мелькнула в окне.
Во многих отношениях она была моложе и мамы, и папы. Она была более раскованна, относилась ко всему проще и не изнемогала под грузом ответственности. Мама объясняла это тем, что бабушке не нужно печься о нашем воспитании. Она могла баловать детей, не задумываясь о последствиях. Маме же приходится думать о нас круглые сутки. Папе до нас дела нет, помощь от него не великая. Вот и получается, что наше воспитание целиком ложится на ее плечи.
Иногда бабушка говорила папе, удрученно покачивая головой:
– Ты превратился в настоящего затворника. Смотри, как бы Сведенборг не стал твоим единственным другом.
Бабушка была человеком общительным и открытым, совсем не похожим на папу, который, как иногда казалось, даже дичился людей. Я понимала, что бабушка его жалеет, но папе это не нравилось.
– Нельзя же обращаться со мной так, будто мне одиннадцать лет! Мама никак не поймет, что я уже взрослый, – жаловался он.
– Наоборот, – смеялась бабушка, – я всегда опасалась, как бы ты не состарился раньше времени.
Бабушка всегда гостила подолгу, но при этом ни одна минута не пропадала у нее впустую – каждая была насыщена событиями. И когда приходила пора уезжать, мы всегда удивлялись, как мало она у нас побыла. Бабушка имела колдовскую власть над временем.
И вот она взялась за подготовку Надиного дня рождения.
Раз в день от моста в городском парке отчаливал пароходик. С пыхтением он пробирался по небольшим протокам, забирая у мостов новых пассажиров. Пароход ходил только летом, и сезон недавно открылся. Каждый год мы заводили разговор о том, как славно было бы прокатиться по реке, и каждый год в последнюю минуту наша прогулка срывалась.
Но теперь мы были настроены твердо. Только родители собирались остаться дома. Пользуясь случаем, они хотели побыть одни, в тишине и покое, а нас предоставить бабушке.
Я так и не успела позвонить в агентство; мы решили, что, пока нас не будет, Каролина улизнет из дома и позвонит им. Но Надя стала просить, чтобы Каролина поехала с нами. Бабушка не имела ничего против, мама тоже: разумеется, пусть Каролина едет.
Надо сказать, что Каролина попала к нам именно благодаря бабушке. Мы обращались к ней каждый раз, когда нам нужна была новая горничная. Бабушка прекрасно разбиралась в людях – если она кого-то рекомендовала, то значит, человек это был хороший.
Судя по всему, бабушка знала Каролину и ее мать давно – но вот насколько близко? Знала ли она о той роли, которую сыграл в их жизни наш папа? Я подозревала, что знала, но спросить напрямую не решалась.
Бабушка говорила, что они с Каролиной знакомы «довольно хорошо», – это единственное, что мне было известно. И еще разве то, что они доверяли друг другу.
Итак, Каролина отправилась вместе с нами. Праздник от этого стал еще веселее, но возникло одно затруднение: кто позвонит в Стокгольм? Ждать еще день было рискованно. Однако до отправления парохода мы позвонить не успели, а когда вернемся, телеграф уже закроется!
Что делать? Завтра может оказаться уже поздно.
Тогда я решила поговорить с бабушкой. Она, конечно, любопытна, но вместе с тем у нее есть такт: заметив, что мы не хотим рассказывать о своем деле, она не станет ничего выспрашивать.
Я сказала, что мне нужно позвонить в Стокгольм по важному делу и что я не успела сделать этого до отплытия.
Бабушка ответила очень просто: что на острове, куда мы направляемся, есть летний ресторан, и там непременно должен быть телефон с междугородной связью. Так что беспокоиться не о чем.
Никаких вопросов, никакого удивления во взгляде. Так просто бывает только с тем, кто тебе доверяет.
Нам было хорошо с бабушкой именно потому, что она всегда выказывала нам доверие. Она верила тому, что мы говорим, не ждала от нас ничего, кроме правды, и благодаря этому избегала массы ненужного вранья.
Поездка была изумительная.
Маленький белый пароход скользил под тяжелыми кронами деревьев, темно-синие тени которых ложились на берега. Вода в протоке была бурой, но вокруг штевней взбивалась в белую пену. Когда мы вышли на солнце, вода посветлела, а в воздухе засверкали брызги. У деревянного моста на борт поднялись новые пассажиры – дети в белых костюмчиках и женщины в белых широкополых шляпах.
По краю бабушкиной шляпки шла небесно-голубая вуаль, но в остальном ее наряд – как и наш – был белым. От ветра вуаль красиво покачивалась.
Мужчин на пароходе было немного, но едва ли не все они были в светлых костюмах, с тростью и трубкой и, конечно, в соломенных шляпах – обычный летний наряд.
День стоял теплый и немного туманный. Мы медленно прохаживались по палубе. На борту продавался малиновый сок, сахарные колечки – торговля шла бойко.
Пароходик, пыхтя, перебирался от моста к мосту, минуя миниатюрные купальни, из которых нам махали купальщики. Те, кто плавал на открытом пространстве, поджидали волну, которая шла от парохода, ложились на нее и покачивались, чуть приподняв головы.
Над нами непрерывно кружили чайки. У поручней стояли дети и бросали в воздух кусочки сахарных колец – чайки молниеносно пикировали и ловили их. Дети ликовали. Только один малыш уронил в воду матросскую шапочку и безудержно плакал. Произошло это, когда пароход только отчалил от очередного моста и еще не успел набрать ход. Роланд схватил багор и выудил шапочку. Выглядела она так, будто ее окунули в светлое пиво, но мальчик перестал плакать, и это было главное. Все пассажиры очень обрадовались, потому что каждый сочувствовал горю малыша.
Оглядевшись кругом, Каролина прошептала мне на ухо: «Какие все сегодня нарядные! Как в сказке!»
Однако самым удивительным оказались развалины монастыря, которые, собственно, и были целью нашего путешествия. Как только пароход причалил к берегу, все устремились туда. Бабушка предложила переждать, чтобы потом погулять в одиночестве. Если кругом будут ходить толпы народа, впечатление будет погублено, сказала она.
Когда мы подошли к монастырю, там уже никого не было. От самого монастыря осталось не много: только выступающие из земли камни фундамента. Зато мягкая трава, выросшая на месте монастырских келий, была усеяна фиалками, а соседние дубы явно помнили те времена, когда монастырь только начинал строиться. На ветвях у них по-прежнему распускались листья, а кроны серебрились, как шелк.
Было что-то загадочное в том, как буйно все зеленело вокруг, будто о растениях заботилась чья-то невидимая рука; и пение птиц раздавалось здесь громче обычного. Известно, что перелетные птицы из года в год возвращаются на насиженные места. Вполне вероятно, что сейчас здесь гнездились прямые потомки тех птиц, которые пели в монастырском саду. Их голоса наводили на мысль, что они учились петь для молчальников, умеющих слушать. Пение заставило меня содрогнуться: мне показалось, что все здесь осталось по-прежнему и те же люди незримо внимают не изменившимся голосам птиц. Монастырь превратился в руины, но не умер. Здесь властвовала жизнь, а не запустение.
Внезапно мне вспомнилась легенда о монахе, который заблудился в монастырском саду и случайно остановился под деревом, на котором сидела маленькая птичка и пела райским голосом. Вернувшись в монастырь, он думал, что прошла всего минута, но на самом деле миновала тысяча лет.
Теперь я переживала нечто подобное – только наоборот. Когда я вернулась к остальным, мне казалось, будто прошла тысяча лет, но на самом деле я отсутствовала считанные минуты. Бабушка все еще стояла под дубом, Надя и Каролина – рядом с ней. Вуаль на бабушкиной шляпке колыхалась. Каролина подняла руку, чтобы отогнать мошку, запутавшуюся в Надиных волосах. На соседнем дубе на суку сидел Роланд. Все было как прежде.
Мне хотелось, чтобы время остановилось, и я могла побыть здесь еще – на лужайке с фиалками. Еще мгновение могла послушать птиц, хотя и слушала их целую вечность.
Вдруг стало совершенно тихо.
Я затаила дыхание. Какая-то секунда, и птицы защебетали вновь. Мы двинулись обратно к берегу.
Я вспомнила, что нужно позвонить в Стокгольм, и снова стала беспокоиться. Время шло…
Рядом с рестораном был пляж. Наде захотелось искупаться. Роланд и Каролина пошли вместе с ней, а мы с бабушкой отправились в ресторан, чтобы заказать столик.
– Ты ведь можешь позвонить и отсюда, – сказала бабушка. – Давай-ка спросим швейцара, где у них телефон.
Швейцар оказался очень любезен. Он проводил меня в контору, заказал разговор и оставил одну.
В конторе было просторно и тихо. Здесь я могла чувствовать себя совершенно спокойно. Дверь закрыта. Рядом с телефоном – стул. Усевшись, я вытащила объявление. Связи со Стокгольмом придется ждать несколько минут.
«… Двое образованных сверстников…» – прочитала я. Мне казалось, что я уже столько раз прочла объявление, что выучила его наизусть, однако эту фразу я заметила впервые. Меня охватила паника. Разве можно назвать нас образованными? Это было бы явной натяжкой. Так что же я тогда делаю? Что же я им скажу?
Мне уже хотелось, чтобы место оказалось занято или чтобы разговор сорвался. Ожидание затягивалось. Я нервничала все сильнее. Если бы тут была Каролина! Может, не поздно еще отменить заказ?
Резкий звонок прорезал тишину, я подскочила на стуле и, еще не оправившись от испуга, сняла трубку.
– Стокгольм на проводе! – произнес голос, а другой, сразу за ним, отозвался:
– Агентство «Фрейа»!
Голос был женский и очень решительный. Я пролепетала, что звоню по объявлению, место в небольшом замке, в Смоланде. Я бы хотела узнать подробности, но, может быть, оно уже занято?
Я очень на это надеялась. Мой голос дрожал и выдавал, что я трушу. Никакого места мы не получим, я жалела, что пустилась на такую аферу. Только зря беспокою людей! Неужели раньше не могла прочитать? Ведь в объявлении ясно написано: «Образованные».
Но женщина, ничего не подозревая, уже рассказывала о вакансии. В замок в качестве компаньонов для двух близнецов – брата и сестры – приглашаются барышня и молодой человек, их ровесники.
Женщина говорила не переставая. Мне не нужно было ничего отвечать: никаких вопросов она не задавала. Но все было уже решено. Они приглашают барышню и молодого человека! В объявлении об этом не говорилось ни слова. Я поняла, что мы не подойдем в любом случае, и успокоилась.
Однако, поскольку дама говорила без умолку, я не могла вставить ни слова. Конечно, претендентов на такое замечательное место много, но пока оно все же свободно. Женщина спросила, сможем ли мы приехать в Стокгольм, чтобы познакомиться и поговорить обо всем подробнее. Осведомилась, где я сейчас нахожусь и далеко ли это от Стокгольма.
Я сказала, что приехать мы сможем вряд ли, но что я, наверное, еще позвоню.
Женщина предложила, чтобы мы написали: письмо расскажет о нас не меньше. И в Стокгольм ехать не понадобится, тем более что поездка может не оправдаться. Мне хотелось поскорее закончить беседу, и я согласилась. А женщина принялась объяснять, о чем должно говориться в письме.
Помимо обычных сведений: возраст, школа и прочее, – нам следовало в нескольких словах рассказать о своих интересах: ведь речь идет о двух подростках, которые живут очень замкнуто, в окружении одних только взрослых, а потому остро нуждаются в обществе сверстников и возможности поделиться с кем-то своими мыслями. Именно поэтому так важно, чтобы у нас было образование.
Юной фрекен, возможно, не помешала бы камеристка, но это не было обязательным условием.
– Образование, напротив, крайне желательно. Это для нас – самое главное, – заключила сотрудница «Фрейи».
Мы напишем непосредственно в замок, на имя управляющего Акселя Торсона. Я притворилась, что записываю адрес: пера под рукой не оказалось. Но ведь все это – только для вида. Адрес нам не понадобится.
Поместье называлось «Замок Роз» и находилось недалеко от Веттерна. Название поселка я не расслышала, но переспрашивать не стала.
Наконец, мы простились, и я повесила трубку.
– Ну как, все в порядке? – спросила бабушка, когда я вернулась к ней.
– К сожалению, нет.
– Не дозвонилась?
– Дозвонилась.
Бабушка заметила, что я чем-то расстроена, и больше ни о чем не спрашивала.
Остальные еще были на речке. Надя и Каролина резвились в воде, а Роланд на них только брызгался.
– Может, и ты искупаешься? – спросила бабушка, но я покачала головой:
– Нет, я тут посижу.
Мне хотелось побыть рядом с ней. Мы с бабушкой сидели на террасе со стеклянным ограждением, за круглым столиком, над которым возвышался зонт. Бабушка в задумчивости провела рукой по мраморной столешнице.
– Хочешь пить? Может, заказать лимонада?
Но мне хотелось просто побыть с ней. До обеда оставалось совсем немного времени. Сидеть на террасе было приятно. Ресторан располагался на склоне, который спускался к реке, и был со всех сторон окружен кудрявым кустарником. Уже зацвела и запахла черемуха, на сирени появились бутоны, воздух наполняло жужжание пчел и шмелей.