Наблюдения в ходе психоделической терапии и других форм глубинной эмпирической работы полностью подтверждают соображения этих трех исследователей и наводят даже на более радикальную формулировку связи между человеческой личностью и духовностью. В соответствии с новыми данными, духовность — неотъемлемое свойство психики, проявляющееся спонтанно при достаточно углубленном самоисследовании. Прямое эмпирическое столкновение с перинатальным и трансперсональным уровнями бессознательного всегда связано со спонтанным пробуждением духовности, и это никак не зависит от переживаний детства, религиозной запрограммированости, конфессии, даже от культурной и расовой принадлежности. Человек, соприкоснувшийся с этими уровнями своей психики, естественным образом вырабатывает новое мировоззрение, в котором духовность становится естественным, сущностным и жизненно необходимым элементом существования. На моих глазах трансформации подобного рода происходят с людьми из широкого круга личностей, включающего упорных атеистов, скептиков, циников, даже марксистских философов и позитивистски ориентированных ученых.
   Отсюда следует, что атеистический, механистический и материалистический подход к миру и существованию отражает глубокое отчуждение от сердцевины бытия, отсутствие подлинного понимания себя и психологическое подавление перинатальной и трансперсональной сфер собственной психики. Это также означает, что человек идентифицирует себя лишь с одним частичным аспектом своей природы, с телесным Эго и хилотропическим модусом сознания. Такое усеченное отношение к себе самому и к существованию чревато, в конечном счете, ощущением тщетности жизни, отчужденностью от космического процесса, а также ненасытными потребностями, состязательностью, тщеславием, которые не в состоянии удовлетворить никакое достижение. В коллективном масштабе такое человеческое состояние приводит к отчуждению от природы, к ориентации на "безграничный рост" и зацикливанию на объектных и количественных параметрах существования. Такой способ бытия в мире предельно деструктивен и на личном и на коллективном плане.
   В процессе систематического глубинного самоисследования эпизоды смерти-возрождения и трансперсональные явления проступают в том же континууме переживаний, что и биографический материал, анализ которого считается терапевтически полезным в традиционной психиатрии. Поэтому интересно, как общепринятая воспоминательно-аналитическая психотерапевтическая работа соотносится с процессом духовного раскрытия Клинические наблюдения позволяют твердо сказать, что биографически ориентированный анализ и трансперсональные переживания являются двумя взаимодополняющими аспектами процесса систематического самоисследования.
   Постепенная отработка травматических аспектов ранней история пациента часто открывает путь к перинатальному и трансперсональному опыту и способствует духовному раскрытию. И наоборот, люди. имевшие глубокие духовные переживания на раннем этапе самоисследования (при помощи психоделиков или других видов мощной эмпирической техники), находят последующую работу с оставшимися биографическими проблемами гораздо более легкой и быстрой.
   В частности, те, кто пережил состояние космического единства, обретают совсем новое отношение к психотерапевтическому процессу. Они обнаружили новый неожиданный источник силы и свою подлинную идентичность. Нынешние жизненные проблемы и прошлый биографический материал предстают теперь в совершенно ином свете. С новой точки зрения события их настоящего существования не кажутся уже столь безусловно важными, как это было прежде. Кроме того, становится ясной цель психологической работы; дальнейшее самоисследование напоминает расширение и расчистку дороги к известному месту назначения, а не слепое копание в темном туннеле.
   Терапевтический потенциал переживаний духовного свойства намного превосходит все связанное с манипуляциями, сосредоточенными на биографическом материале. Любая концептуальная система, любая психотерапевтическая техника, не признающая и не использующая перинатальную и трансперсональную области психики, не только поддерживают поверхностный и незавершенный образ человеческого бытия, но лишают себя и своих пациентов мощных механизмов исцеления и личной трансформации.
   Зависимость от узких концептуальных рамок может помешать ученым открыть, распознать или даже вообразить немыслимые возможности в сфере естественных явлений. Это можно иллюстрировать двумя примерами из современной физики. Ученые, жестко придерживающиеся ныотоно-картезианской модели Вселенной, (которая подразумевает неразрушимость материи), не могут и помыслить об использовании ядерной энергии, требующей расщепления атома. Точно так же система механической оптики, рассматривающая свет как частицы (фотоны), не дает теоретического доступа к голографии, где используется интерференция световых волн. Заглядывая в будущее, можно сказать, что физик, который будет видеть в теории относительности Эйнштейна точное описание реальности, а не всего лишь удобную и в конечном счете ограниченную модель, никогда не сумеет представить себе передвижение и коммуникацию со скоростью, превышающей световую. По той же причине психиатры, приверженные к строго биографическим моделям человека, не смогут даже вообразить преобразующую мощь перинатальных переживаний или трансперсональных состояний сознания.
   Строго персоналистичная концепция бессознательного, ограничивающаяся биографически объяснимыми элементами, не только менее эффективна и менее ценна, но, в конечном счете, антитерапевтична. Логическим следствием такой теоретической ориентации будет навешивание психопатологических ярлыков на те перинатальные и трансперсональные явления, которые нельзя объяснить в столь узком контексте. Это создает непреодолимое препятствие на пути признания целительной и трансформирующей силы процесса, затрагивающего перинатальную и трансперсональную области. Поэтому в контексте традиционного мышления самоисцеление и духовное раскрытие истолковываются как патология, которую нужно подавить любой ценой при помощи любых радикальных мер. Из-за такой терапевтической стратегии современная психиатрия встает перед странной ситуацией: совместные усилия психиатров, психологов, нейрофизиологов, биохимиков и других профессионалов по большей части односторонне направлены на вмешательство в процессы, которые имеют уникальный терапевтический и трансформативный потенциал.
   С положительной стороны следует признать, что в свете нынешнего ограниченного понимания природы психопатологии и отсутствия по-настоящему исцеляющих стратегий в психиатрии использование транквилизаторов имело большое историческое значение. Они действительно гуманизировали средневековую атмосферу психиатрических палат, они предотвратили и облегчили многие страдания и, возможно, спасли многие тысячи жизней.
 

7. ПЕРСПЕКТИВЫ ПСИХОТЕРАПИИ И САМОИССЛЕДОВАНИЯ

 
   Новые прозрения относительно структуры психогенных симптомов, динамики терапевтических механизмов и природы целебного процесса придутся весьма кстати для практики психотерапии. Прежде чем обсуждать приложения современных исследований сознания для будущего психотерапии, будет полезно подвести краткие итоги нынешнего положения дел, описанного в предыдущих главах.
   Применение медицинской модели в психиатрии имело серьезные последствия для теории и практики терапии вообще и для психотерапии в частности. Она глубоко проникла в понимание психопатологических явлений, базовых терапевтических стратегий и роли терапевта. Заимствованные из соматической медицины термины «симптом», «синдром» и «заболевание» применяются не только к психосоматическим проявлениям, но и к целому ряду феноменов, связанных с изменениями в восприятии, эмоциях и процессе мышления. Интенсивность таких явлений и степень их несовместимости с ведущими парадигмами науки рассматриваются как мера серьезности клинического состояния.
   В соответствии с аллопатической ориентацией западной медицины психотерапия подразумевает какое-либо внешнее вмешательство, направленное на противодействие патогенному процессу. Психиатр берет на себя активною роль, он сам решает, какие аспекты ментального функционирования пациента патологичны, и борется с ними при помощи разнообразных методов. В некоторых крайних формах терапевтические методы психиатрии достигли или по меньшей мере приближаются к идеалу западной механистической медицины, хирургии. В таких подходах, как психохирургия, лечение электрошоком, кардиазоловый, инсулиновый или атропиновый шок и другие формы конвульсивной терапии, медицинское вмешательство происходит без сотрудничества с пациентом или даже без его сознательного согласия. Менее экстремальные формы медицинского лечения включают прием психофармакологических препаратов, предназначенных для изменения ментального функционирования в желаемом направлении. Во время подобных процедур пациент полностью пассивен и ожидает помощи от научного авторитета, который полностью принимает на себя заслугу или вину.
   В психотерапии влияние медицинской модели было более тонким и все же значительным. Это верно даже для фрейдовского психоанализа и его производных, которые в особенности отстаивают пассивный и непрямой подход терапевта. В конечном счете терапевтическое изменение в значительной мере зависит от вмешательства терапевта, будь то интуитивное проникновение в исторические и динамические соответствия материала, представленного пациентом, правильные и своевременные интерпретации, анализ сопротивления и переноса, контроль контрпереноса или другие терапевтические маневры, включая надлежащее использование молчания. И теория и практика психоанализа оставляют возможность переложить большую часть ответственности за процесс на пациента, а неудачу лечения или отсутствие прогресса отнести на счет саботирующего действия сопротивления. И тем не менее, в конечном счете клинический успех отражает умение терапевта — он зависит от качественности его вербальных или невербальных реакций во время терапевтических сеансов.
   Поскольку теоретические построения отдельных школ психотерапии и их техника значительно различаются, уместность вмешательства терапевта можно оценить только в связи с его конкретной ориентацией. В любом случае концептуальные рамки терапевта будут явно или скрыто удерживать пациента в определенной тематической области и ограниченном круге переживаний. А значит, терапевт не сумеет помочь тому, чьи проблемы ключевым образом связаны с областями или аспектами психики, которые в его системе не признаются.
   До недавнего времени большинство психотерапевтических подходов было почти исключительно ограничено вербальным взаимодействием. Мощные эмоциональные или поведенческие реакции пациентов рассматривались поэтому как нежелательное отыгрывание, как нарушение основных правил терапии. Вдобавок, традиционные виды психотерапии концентрировали внимание только на манипулировании ментальным процессом, отрицая телесные проявления эмоциональных расстройств. Непосредственный физический контакт считался противопоказанным и не поощрялся. Из-за этого строгого табу работа с телом не практиковалась даже при неврозах с интенсивным мышечным напряжением, спазмами или с другими формами драматического вовлечения физиологических и психосоматических процессов.
 
Принципы психотерапевтического ассистирования
 
   Новый всеобъемлющий подход к самоисследованию и психотерапии, основанный на данных современного изучения сознания, отличается от традиционных систем и стратегии по многим важным аспектам. Я разработал этот подход вместе с моей женой Кристиной, и мы применяем его на наших семинарах под названием "холономная интеграция" или "холотропная терапия". В целом он представляет уникальную программу, хотя многие из его составных частей можно обнаружить в различных школах психотерапии.
   В нем используется уже описанная расширенная картография, полученная в результате психоделических исследований. Эта карта психики шире и содержательнее любой из тех. которые применяются в западных школах психотерапии. В духе спектральной психологии и «шнуровочной» философии природы, она интегрирует фрейдовскую, адлеровскую, райховскую, ранковскую и юнговскую точки зрения, важные аспекты работы Ференчи, Федора, Пирболта, Перлза, психологов-экзистенциалистов и многих других. Наша карта включает их концепции не как точные и исчерпывающие описания психики, а как полезные способы организации наблюдений за явлениями, связанными с особыми уровнями психики или Диапазонами сознания. За счет включения архетипических и трансцедентальных областей психики, новая система также заполняет разрыв между западной психотерапией и "вечной философией".
   Важной чертой теоретической модели, связанной с новым терапевтическим подходом, является признание странной парадоксальной природы человека, проявляющей иногда свойства сложного ньютоно-картезианского объекта, а иногда — свойства поля сознания, не ограниченного ни временем, ни пространством, ни линейной причинностью. С этой точки зрения, эмоциональные и психосоматические расстройства психогенной природы видятся выражением конфликта между этими двумя аспектами человеческой природы. В самом же конфликте, по нашему мнению, отражено динамическое напряжение между двумя универсальными силами: тенденцией недифференцированных и всеохватывающих форм сознания к членению, отделению, множественности и тенденцией изолированных единиц сознания к возвращению в первоначальную целостность и единство
   И если движение к переживанию мира в контексте разделенности связано с усилением конфликта и отчуждения, опыт холотропического сознания обладает неотъемлемым целебным потенциалом. С этой точки зрения, человек, испытывающий психогенные симптомы, вовлечен в саморазрушительную борьбу, когда пытается защитить свою идентичность отдельного существа, живущего в ограниченном пространственно-временном контексте, от неожиданного опыта, способного подорвать такой ограниченный образ себя.
   С практической точки зрения эмоциональный или психосоматический симптом можно рассматривать как блокированное и подавленное переживание холотропического характера. Когда понижено сопротивление и снята блокировка, симптом трансформируется в эмоционально заряженное переживание и поглощается процессом. Так как некоторые симптомы содержат переживания биографического характера, а другие — перинатальные сюжеты или трансперсональные темы. любые концептуальные сужения будут в итоге работать на ослабление психотерапевтического процесса. Терапевт, действующий по системе, описанной в настоящей книге. редко знает, что за материал содержится в симптомах, хотя при достаточной клинической опытности в этой области возможна некоторая степень прогноза и предсказания.
   В таких обстоятельствах применение медицинской модели неуместно и неоправданно. Какой бы лестной не была для него роль всезнающего эксперта, честный терапевт должен сделать все возможное, чтобы устранить "хирургический идеал" психиатрической помощи, который может привнести в терапию пациент. Следует уяснить, что по самой своей сути психотерапевтический процесс является не лечением болезни, а приключением самоисследования и самооткрытия. Следовательно, с начала и до конца главным героем с полной ответственностью остается пациент. Терапевт выступает в роли сообщника, создает поддерживающий контекст для самоисследования и время от времени высказывает свое мнение или дает совет, основанный на прошлом опыте. Главным инструментом терапевта будет тогда не знание конкретной техники, (хотя она представляет собой необходимое условие, все виды техники довольно просты и ими можно овладеть за сравнительно короткое время), а развитость его собственного сознания Решающую роль будет играть степень его самосознания, способность бесстрашно участвовать в напряженных и экстраординарных переживаниях другого человека и готовность к встрече с новыми фактами и ситуациями, которые могут не вписываться в традиционные теоретические рамки.
   Медицинская модель полезна поэтому только на начальных этапах терапии, пока не до конца ясен характер проблемы. Важно провести тщательное психиатрическое и медицинское обследование. чтобы убедиться в отсутствии каких-либо серьезных органических проблем, требующих медицинского лечения. Пациентам, у которых основу психических расстройств составляют физические заболевания, следует проходить лечение в медицинских учреждениях, приспособленных для лечения поведенческих проблем. А пациентов с отрицательными медицинскими диагнозами, предпочитающих борьбе с симптомами путь серьезного самоисследования, следует направлять на психотерапию в специальные немедицинские учреждения. Такая стратегия подходит не только для невротиков и лиц, страдающих психосоматическими расстройствами, но и для многих из тех. кого в традиционном контексте определили бы как психотиков. Пациенты, опасные для самих себя и окружающих, потребуют особых условий, зависящих от конкретной ситуации.
   Любой специалист, проводивший психоделическую терапию или эмпирические сеансы без использования фармакологических препаратов, прекрасно представляет себе могучую эмоциональную и психосоматическую энергию, лежащую в основе психопатологии Учитывая эти наблюдения, можно уверенно сказать, что любая исключительно вербальная техника психотерапии не имеет особенной ценности. Вербальный подход к стихийным силам и хранилищам энергии в психике можно сравнить с попыткой ситом вычерпать океан. Наш же подход отличается четкой опорой на опыт, на эмпирию; разговор используется в основном для подготовки пациентов к эмпирическим сеансам, для ретроспективного обсуждения и интеграции переживаний. Что же касается фактической терапевтической процедуры, терапевт предлагает пациенту какую-то технику или комбинацию техник, способную активизировать бессознательное, мобилизовать заблокированные энергии и трансформировать застойное состояние эмоциональных и психосоматических симптомов в поток динамических переживаний. Некоторые виды техники, наиболее подходящие для этого, будут подробно описаны ниже.
   Следующий шаг — способствовать возникающим переживаниям и поддерживать их, ассистировать пациенту в преодолении сопротивлений. Иногда полное высвобождение бессознательного материала проблематично и утомительно не только для испытателя, но и для терапевта. Драматичный опыт различных биографических эпизодов, фрагментов смерти и возрождения становится в современной эмпирической терапии все более частым и не должен поэтому представлять каких-либо серьезных проблем для профессионала, надлежащим образом подготовленного в данной области. Важно подчеркнуть, что терапевту следует поощрять и поддерживать процесс независимо от того, какую он примет форму и насколько будет интенсивен. Единственным обязательным ограничением следует считать физическую опасность для испытателя или для окружающих. Большие терапевтические прорывы часто будут происходить после эпизодов полной потери контроля, отключения, сильного удушья, насильственных припадков, обильной рвоты, самопроизвольного мочеиспускания, нечленораздельных криков или диких гримас, поз и звуков, по описаниям напоминающих практику экзорцизма (изгнания бесов). Многие из этих проявлений могут быть логически связаны с процессом биологического рождения.
   Если повторное проживание воспоминаний раннего детства и травмы рождения принято теперь даже консервативными специалистами, то для признания трансперсональных процессов потребуется серьезная философская переориентация и фундаментальный сдвиг парадигмы. Многие из возникающих в ходе этого процесса переживаний настолько экстраординарны и абсурдны при взгляде со стороны, что среднему терапевту неловко с ними; ему трудно увидеть их терапевтическую ценность, и он стремится (явно или неявно) оградить пациента от такого опыта. Среди специалистов существует сильная тенденция интерпретировать трансперсональные феномены как проявление биографического материала в символической форме, как сопротивление болезненным травматическим воспоминаниям, как эмпирические странности, не имеющие какого-либо глубинного смысла или даже как знаки из психотической области психики, от которой пациенту надо держаться подальше.
   И все же трансперсональные переживания часто обладают необычайным целительным потенциалом, и, подавляя их или не поддерживая, мы значительно снижаем мощь терапевтического процесса Важные эмоциональные, психосоматические или межличностные проблемы, годами мучившие пациентов и не поддававшиеся традиционным терапевтическим подходам, иногда исчезают благодаря полному переживанию трансперсонального характера — такому, например, как подлинное отождествление с животной или растительной формой, полная отдача динамической силе архетипа, эмпирическое воспроизведение исторического события или драматического сюжета из иной культуры, переживание того, что кажется сценой из прошлого воплощения.
   Базисная стратегия, ведущая к наилучшим терапевтическим результатам, требует, чтобы терапевт и пациент на время отказались от каких-либо концептуальных рамок, так же как от ожиданий и представлений о том, куда поведет процесс. Они должны стать открытыми, храбрыми и просто следовать за потоком энергии и опыта, куда бы он ни вел, глубоко веря, что процесс сам пробьет себе дорогу на благо пациенту. Всякий интеллектуальный анализ во время переживания обычно оказывается признаком сопротивления и серьезно мешает прогрессу. Именно поэтому выход за обычные концептуальные границы является неотъемлемой частью путешествия в глубины само исследования. Поскольку ни одно из трансперсональных переживаний не имеет смысла в контексте механистического мировоззрения и линейного детерминизма, интеллектуальная обработка во время трансперсональных сеансов обычно отражает нежелание испытывать то, что нельзя понять, что не вмещается в концептуальные рамки пациента. Определенное виденье себя и мира является составной частью его проблематики и в каком-то смысле порождает эти проблемы. Таким образом, приверженность к старым концептуальным схемам является антитерапевтическим фактором первичного значения.
   Если терапевт готов поощрять и поддерживать процесс, даже не понимая его, а пациент открыт навстречу эмпирическому путешествию по незнакомым территориям, их вознаградит небывалый терапевтический успех и концептуальный прорыв. Некоторые из сложных переживаний, проявившихся в этом процессе, станут понятными позднее, в значительно расширенных или в совершенно новых пределах. Однако иногда можно добиться серьезного эмоционального прорыва и личностной трансформации без адекватного рационального понимания. Это резко отличается от знакомой до боли ситуации во фрейдистском анализе, когда детальное понимание проблем на языке собственной биографии сочетается с терапевтическим застоем и очень небольшим прогрессом.
   В предлагаемом подходе терапевт поддерживает переживание независимо от его содержания, а пациент позволяет ему происходить, не анализируя. После того, как переживание завершено, они могут попытаться обосновать происшедшее, если у них появится такое желание, осознавая при этом, что так или иначе обсуждение будет академическим упражнением, не имеющим большой терапевтической ценности. Любую систему объяснения следует рассматривать как временную вспомогательную структуру, поскольку базисные предположения относительно Вселенной и себя самого радикально меняются по мере того. как человек переходит от одного уровня сознания к другому. Вообще, чем полнее опыт, тем менее требует он анализа и интерпретации в силу своей самоочевидности и самоценности. В идеале разговор, следующий за терапевтическим сеансом, приобретает форму доверительного общения о волнующем открытии, а не болезненного стремления понять, что же произошло. Привычка анализировать и интерпретировать переживание в ньютоно-картезианских терминах здесь неприемлема — слишком очевидно, что этот узкий подход к существованию уже дискредитирован и преодолен. Если философское обсуждение и состоится, оно скорее примет форму рассмотрения того, как применить полученный опыт для понимания природы реальности.
   Учитывая богатый спектр переживаний в различных диапазонах сознания, которые будут доступны при психоделической терапии или другой эмпирической психотехнике, полезно проводить систематическое самоисследование в духе "шнуровочной философии природы". Многие из теоретических систем могут при случае оказаться адекватными для некоторых переживаний и размышлений о них. Важно, однако, сознавать, что имеешь дело всегда с моделью, а не с точным описанием реальности. Кроме того. готовые концепции применимы только к феноменологии отдельных сегментов человеческого опыта, а не к психике в целом. Так что в каждом конкретном случае лучше придерживаться эклектических и творческих позиций, а не пытаться подогнать всех пациентов к концептуальным рамкам одной излюбленной теории или одной психотерапевтической школы.