Страница:
Меню немецкой солдатской кухни: утром завтрак - кофе, обычно без сахара, с хлебом, намазанным жирами, свиным смальцем. Обед из одного блюда - суп мясной. Ужин - кофе с хлебом. Один раз в неделю дают мясное второе.
Шахтеры бойцы. Автоматчик Дмитрий Сычев из Горловки убил до сорока человек фашистов. Разведчик Михаил Савенков, машинист электровоза, ранен, представлен к награде. Учитель Лазовой Антон Михайлович погиб в бою. Денисенко Савелий выдвинулся из рядовых, командир взвода. До войны шахтный электромонтер. Изерский Григорий, ученик знатного шахтера Рябошапка, заместителя председателя Верховного Совета УССР, разведчик, представлен к правительственной награде. Эти люди главным образом из части Григорьева. Люди одной шахты часто служат в одном подразделении. Кадровики шахтеры Савенков и Сулименко, тоже машинист электровоза, пробились вдвоем из окружения. До войны они работали на одной шахте, дружили, соревновались. Многие из их подразделения сдались, увидя танки, но они отбивались до ночи, а ночью закопали пулеметы в снег и ушли к своим. Семья Красноголовцевых. Отец 25 лет работал на шахте Центральная № 1, Красноармейского района в Донбассе. Из десяти членов семьи пять ушли на фронт. Брат Александр крепильщик - теперь помощник командира взвода. Он убил немецкого офицера, и сестра прислала ему письмо. Пишет: "Молодец, Шура!" Брат Яков - коммунист, электрик, дважды ранен, теперь снова на фронте. Великолепный стрелок. Брат Петр. "Сколько радости было в нашем доме, когда повел он шахтный электровоз". Теперь он водитель танка. Под Новограт-Волынском бил в упор по немецким танкам, ранен, теперь снова на фронт. Анна - сестра, военфельдшер.
Кульбицкий из горловской газеты. Горский - редактор.
В поле ночью наши бойцы заметили у стогов трех немецких автоматчиков. Стали окружать их, потом закричали: "Сдавайтесь!" Немцы молчат. Оказывается, стояли мертвые, замерзшие, прислонившись к стогу, видимо, днем их расставили шутники.
В мирное время мы всегда путали в передней галоши, теперь, когда в избе спит десять, пятнадцать человек фотографов и корреспондентов, утром, в темных, зимних рассветных сумерках каждый раз начинается ералаш: чьи валенки, портянки, рукавица, шапка - ведь все одинаковое, на глаз вчерашнего гражданского человека - все на одно лицо, как китайцы. Военные не путаются.
О командирах дивизии: "Я стою"... "Этот рубеж занимаю я"... "Это я прорывал"... Вечное: "Сосед слева"... "Сосед справа"... "Сосед подводит"... "Сосед опоздал"... "Сосед наврал в донесении". "Ох, сосед, сосед"... "Это мои трофеи"... "Это мои зенитчики сбили немца, а упал он к соседу, и сосед заявляет, что это он сбил"... "Беда с соседями"...
Избы в морозное, сорокаградусное, ясное утро, все, как одна, дымят, словно линкоры в порту. Ветра нет. Не шелохнет, и много десятков дымовых столбов стоят, как подпоры между снежной белизной земли и голубым жестоким небом.
В украинской деревне, освобожденной от немцев, бабы мажут хаты не как перед праздником, а как после заразной, тяжелой болезни, посетившей село.
Утром в только что освобожденную деревню возвратился Кузьма Оглоблин, председатель сельсовета, ходивший в партизанах. Он чугунный, в черном тулупе с винтовкой. В избу набилось полно народу. Оглоблин говорит: "Не бойтесь ничего, живите смело... Вот сапоги немецкие сдавайте... Я, например, подбил гранатой машину, в ней было триста пар сапог, мне сапоги очень нужны были, но я ни одной пары не взял... Зачем вам документы? Мы ведь люди свои, смелей, смелей живите, немцам конец, они не вернутся..." (К сожалению, Оглоблин ошибся, летом немцы вернулись.)
"Как немцы в хату, кошки с хаты и три месяца не входили в хату. Это не только у нас - во всех деревнях, рассказывают так. В общем они чувствуют чужой народ, чи запах от немцев".
Сразу же после боя толпа деревенских баб вылезла из погребов и кинулась в поле, в немецкие окопы за своими одеялами и подушками.
Выехали в метель из Залимана в Сватово. Дорогу замело. Вскоре застряли совершенно безнадежно. К счастью, проходивший танк заметил нас, мы влезли на броню, и танк довез нас до Залимана, машину тащил на буксире.
Возвращение в Воронеж. Ночью в санлетучке. Знакомство с врачом в темноте, при слабеньком свете углей в печке. Докторша разговорилась, разволновалась, читает стихи, философствует. "Скажите, вы блондинка?" спрашивает Розенфельд. "Нет, я совершенно седая", - отвечает она. Наступает молчание. Смутился Розенфельд, смутилась докторша, за компанию смутился и я.
Утром в санлетучке. Тяжелораненым в виде лакомства дается маленький кусочек селедки. Девушки-санитарки режут крошечные кусочки чрезвычайно бережно, священнодействуют. Бедность, бедность.
Старшина Койда говорит: "А раненые все прибуют и прибуют".
Раненый: "Товарищ майор, произошел скандал, разрешите к вам обратиться?" Майор испуганно: "Что, что случилось?" - "Да спорим - будет ли Германия после войны".
Летучка стоит на путях. Кругом воинские эшелоны. Как только Ульяша, Галя, Лена лезут в теплушку, сразу же из-под земли появляются бойцы: подсаживать сестер. Визг и хохот на всю сортировочную.
В Лисках расстались с летучкой. Снова вспомнил, как по дороге на фронт зашел голодный к коменданту и передо мной поставили полную тарелку роскошного украинского домашнего борща. В тот момент, когда я подносил первую ложку ко рту, ворвался Буковский и крикнул: "Скорей, бегом, эшелон уже тронулся". Я кинулся за ним. Этот борщ неделями преследовал меня.
Пересели в обычный поезд. Теснота, давка. Контролер говорит человеку в черном пальто: "Пусть сядет боец, который сегодня едет, а завтра его нет". Узбек-красноармеец поет по-узбекски, громко, на весь вагон. Дикие для нашего слуха звуки, непонятные слова. Красноармейцы слушают внимательно, с каким-то бережным и стыдливым выражением, ни одной усмешки, ни одной улыбки.
Если командир дивизии вырвался вперед, он говорит: "Не могу дальше развивать успех, меня задерживает сосед". А тот, чья дивизия задержалась, отстает, говорит: "Еще бы отстал, я принял на себя всю силу удара, а соседу, конечно, легко переть вперед!"
Старик ждал немцев. Накрыл стол скатертью, поставил угощение. Пришли немцы и все разграбили. Старик повесился.
Командир полка Крамер Карл Эдуардович. Отчаянно лупит немцев. Толстяк. Обжора. Во время боя заболел. Температура сорок. В бочку налили кипятку, толстяк влез в бочку и выздоровел.
Из директивы генерала от артиллерии Иванова командующим седьмой, восьмой, девятой и одиннадцатой армиями:
"26 января 1916 года. Почти все наши атаки в последних боях представляли собой одну и ту же характерную картину: войска врывались на участок неприятельской позиции, выбрасывали из окопов и укреплений остатки его передовых войск, неудержимо устремлялись за ними и затем, атакованные, в свою очередь, соседними его частями или резервами, отходили не только к захваченным с боя укреплениям, но, закрепив их за собой и не имея вследствие этого в них опоры, отбрасывались назад, часто в положении, которое занималось перед атакой, понеся при этом обыкновенно большие потери".
Оттуда же: "...современное развитие подготовленных, укрепленных позиций в глубину, в связи с установившимся у австрийцев и германцев методом обороны этих позиций, когда непосредственно оборона передовых линий возлагается, главным образом, на пулеметы и артиллерию, а войска сохраняются для контратак..."
Из разговора генерала Алексеева с генералом Куропаткиным по прямому проводу 9 июня 1916 года: "Каждая вновь подвозимая неприятелем дивизия увеличивает трудности борьбы и грозит свести на нет все то, что до сих пор сделано, нашу тактическую победу обратить в ничто, хотя тактическая победа без стратегических результатов - это дорогая, красивая, но бесполезная игрушка".
Разительное сходство этих генеральских соображений и наблюдений с соображениями и наблюдениями в районе Залимана нынешней зимой.
Еще о бедности. Бедность печальна, но она прекрасная бедность, какая-то народная бедность. Раненые, их угощение - кусочек селедки тяжелым и пятьдесят граммов водки. У летчиков-истребителей, совершающих великие дела, стаканы сделаны из неровно обрезанных зеленых бутылок. У некоторых летчиков унты без пяток. Комиссар истребительного полка говорит старшине: "Надо бы дать ему другие унты, у него ведь пятки мерзнут!" Старшина мотает головой: "У меня нету". Летчик говорит: "Да ничего, мне тепло и так!"
Русский человек на войне надевает на душу белую рубашку. Он умеет жить грешно, но умирает свято. На фронте у многих чистота помыслов и души, у многих какая-то монашеская скромность.
В танковой бригаде Хасина командир мотострелкового батальона капитан Козлов ночью философствовал со мной о жизни и смерти. Он молодой человек с бородкой, до войны учился пению в Московской консерватории. Козлов говорит: "Я сказал себе: все равно я убит, и не все ли равно, сегодня или завтра это будет. И живу я после этого решения легко, просто и даже чисто как-то. На душе очень спокойно, в бой хожу совершенно бесстрашно, ничего не жду, твердо знаю, что человек, командующий мотострелковым батальоном, должен быть убит, выжить не может. Если бы не эта вера в неминуемость смерти, мне было бы плохо и, вероятно, я не мог бы быть таким веселым и спокойным и храбрым в бою".
Козлов рассказывал мне, как осенью 1941 года в Брянском лесу он по ночам пел перед немецкими окопами арии из классических опер; немцы обычно, послушав немного, начинали бить из пулеметов по певцу, может быть, им просто не нравилось его пение.
Козлов сказал мне, что, по его мнению, евреи недостаточно хорошо воюют, он говорит, что они воюют обыкновенно, а евреи в такой войне, как эта, должны воевать как фанатики.
Тыл живет другим законом, и никогда он не может морально слиться с фронтом. Его закон - жизнь, борьба за жизнь, а жить свято мы не умеем, мы умеем свято умирать. Фронт - святость русской смерти, тыл - грех русской жизни.
Страшно то, что непривычно, привыкают ко всему. Но вот к смерти - нет. Вероятно, оттого, что умирают один раз. А с первого раза ведь не привыкнешь.
Терпение на фронте, безропотность к тяжестям невообразимым - это терпение сильных людей. Это терпение войска огромного, в нем и величие души народа.
Война - искусство. В ней дружат элементы расчета, холодного знания и умного опыта с вдохновением, случаем и чем-то совсем иррациональным. (Борьба за Залиман у Песочина.) Дружат, дружат, а иногда и враждуют. Это как музыкальная импровизация, которая немыслима без гениальной техники.
Русский человек очень тяжело трудится и нелегко живет, но в душе своей он не имеет ощущения неизбежности этого тяжелого труда и нелегкой жизни. На войне я наблюдал лишь два чувства по отношению к совершающемуся: либо необычайный оптимизм, либо полную, беспросветную мрачность. Переходы от оптимизма к мраку быстры и резки, легки. Середины нет. Никто не живет мыслью, что война надолго, что лишь тяжкий труд на войне, беспрерывный из месяца в месяц приведет к победе, и даже те, кто говорит об этом таким образом, и те не верят этому. Есть лишь эти два ощущения: враг разбит первое, врага нельзя разбить - второе.
Луна над снежным полем боя.
Острие расистской ненависти направлено против ортодоксальных евреев, которые, по существу, являются фанатиками чистоты еврейской крови, расистами. Два полюса: на одном - расисты, угнетатели мира, на другом евреи-расисты, угнетеннейшие в мире.
Кутузовский миф стратегии 1812 года. Кровавое тело войны обряжают в белоснежные одежды идеологической, стратегической и художественной условности. Те, кто видел отступление, и те, кто обряжал его. Миф - первой и второй Отечественной войны.
Юго-Западный фронт. Танковая бригада Xасина
1-й батальон 6-й Гвардейской танковой бригады
Богачев Ал. Мих., 1918 г., Ленинград. Работал на Кировском заводе слесарем, на "Русском дизеле". В армии с октября 1939 г. В апреле 1941 г. попал в бат. т. Карпова, гор. Львов. Механиком-водителем.
"Командиром у меня был старший лейтенант Крючкин - хороший к-р, бесстрашный к-р. Крючкин давил пехоту, ПТО, орудия, подбил танк, много сделал. Ему оторвало половину тела, когда он высунулся из люка. Первый раз я был контужен 15 июля в районе Казатина. Бегал в дивизию, просил вывезти подбитую машину. Полмесяца был в походном госпитале. Хотели меня направить в другую часть, я побежал к командиру гор. Золотоноша. В штабе встретил знакомого лейтенанта, тот объяснил, где часть. Знакомый шофер по дороге подвез. Первым увидел меня политрук Мартынов, потом позвал Карпов. Расспрашивал.
Встреча с товарищами - Андреев - старый друг, Дудников механик-водитель; Шишло - Герой Советского Союза, командир машины. Снова стал водителем капитана Карпова.
1 октября под Штеповкой. Поддерживал атаку кавалеристов. Грязь, темно, шел с полуоткрытым люком, подорвался на мине, не мог ходить 15 дней.
Ст. Рубежное, лежал в госпитале. Лежал 2 месяца. Лежать скучно. Не мог писать, все время менялись адреса. 9 декабря вышел из госпиталя. Пошел к нач. пересыльного пункта, стал проситься в 1-ю танковую бригаду. Направили. В штаб заходит Дудников, мл. лейтенант, спрашивает, как здоровье, как себя чувствую. Встретился с Шишлом, Карповым. Командир машины Андреев, еще до войны знали друг друга. Дома мать и две сестры. Здесь живешь как со своей семьей, в другом месте как не в своей тарелке".
Ср. танк.
Командир машины ст. лейт. Крючкин, погибший, заряжающий - к-ц Бобров, радист-стрелок Солей и механик-водитель. Командир стреляет.
Тяж. танк.
Командир танка, к-р орудия, механик-водитель, старший моторист, он же заряжающий, радист, стрелок.
Криворотов Мих. Павл. 22-й год. С 20-го года работал в совхозе комбайнером в Башкирии. Мать получила благодарность от Воен. Совета 21-й армии и от колхоза.
В 1940 г. в декабре пошел в армию. "Я танков сроду не видел, с первого взгляда очень понравились, я их полюбил до невозможности. Вообще танк очень красив. Работал механиком-водителем. Машина, мощная своим огнем, мощная своей силой, золотые танки.
На 3-й скорости (очень хорошая скорость) семь раз ходил под Штеповкой.
У них пушки, минометы, мы овраг переехали, ворвались в деревню. Я кричу: "Пушка с левого фланга!" Уничтожили пушку, пулеметы. В левый бок ударил снаряд. Танк загорелся. Экипаж выскочил, а я в горящем танке подавил батарею. Немного спину нагрело - все горит. Быстрая машина. Жалко машину было бросать. Очень жалко. Доехал к себе - в верхний люк, через огонь проскочил, все равно как щука проскочил.
В танке горели масло, краска.
Атак очень много, я не считал".
(Огромный парень; синие глаза.)
Командир танка Т-34. Андреев Ник. Род. в 1921 г., Ленинградск. обл., окончил техникум, призвался в 1941 г. в танковую часть.
"Под Гомовом я стоял на дороге, на меня полным ходом 6 машин. Ушел за бугорок, видна одна башня. Дал огонь. Со второго снаряда подбил. Штук 10 танков у меня уже есть. Я попадаю со второго снаряда.
Маневрируешь на месте, чтобы не пристрелялись.
Увидели 5 танков. Крючкин высунулся из люка: "Давай, Андреев, вдвоем их ударим". "Давай".
Майор Карпов - розовощекий, тонкий овал лица, рыже-золотистые волосы, золотистые ресницы. Очень синие глаза.
Седов Мих. Степан., с 1917 г.
"Работал на автозаводе в лаборат. и механич. сборочном цехе. Я там всю свою жизнь получил, всю силу. Направили в аэроклуб. На заводе вызвали: "Мы вас освободим". Но мне авиация была уже дороже завода. Таран не геройство. Геройство, когда побольше собьешь.
Саломатин Ал. Фролович, 21 г., маленький, белый, широкий.
"В чем геройство - спор? Таран геройство, не мог видеть, как полетели на бомбардировщиков. Отбил их, а сам погиб".
"...Шли на задание. Заметили ударную группу истребителей: к линии фронта шли бомбардировщики под прикрытием М. На ударную группу пошли Мартынов и Король. Я сразу в стайку на "мессеров"... Смотрю, наши колупаются, а бомбардировщики подходят к линии фронта.
Когда группа пошла в атаку - пошел и Седов. Седов атаковал "мессера", который шел на Мартынова. Седову зашло двое в хвост, я пошел на них в атаку. Преследую первого, после двух очередей из пушки и пулемета он задымил.
В это время по мне открыли огонь. Почувствовал по удару в козырек, и мне разбили очки. Я сорвал очки. Смотрю: MC, что дымился, вниз идет; я на него в атаку, очередь дал по нему, он загорелся и упал в лес. Еремин атакует MC, я тоже его атаковал, но мешали слезы, и летели стекла из козырька. Вышел из боя и наверху огляделся.
Капитан Еремин помахал крыльями, я к нему пристроился. Сразу нашел Седова, который прикрывал Скотного, севшего. С Седовым пристроились к общей группе и пошли домой".
Скотной, 1914 г., Василий Яковлевич. Украинец.
"Работал на паровозостроительном заводе электрообмотчиком, был бригадиром комсомольской бригады. Работал с 31-го г. по 36-й г. Аэроклуб был от меня километров пять, после работы ночью возвращался, язык на плечо. В 1937 г. - в тренировочный отряд. Присвоили звание старшины, меня устроили в истребительную авиацию".
Летал на Миге. Сбитых 2.
О бое. "Я шел в воздушном звене, вел капитан Еремин, Запрягаев и я. Вначале был я атакован Ю-88, нажал на всё, всем оружием. Тот закоптился и пошел вниз. Ему поспешал MC на выручку. Пошли мы с ним лоб в лоб. Он мне пробил радиатор, а я его поджег.
Я пошел на выручку Еремину. Один MC меня зажег - масляный бак, трубки бензиновые. Внутри самолет горел и пару много. Пошел на снижение. Седов меня прикрыл. Я-то не обгорел, а сапоги обгорели. Вылез, помахал Седову мол, иди. Самолет мой совсем сгорел".
Ст. сержант Король Дм. Бор. 21-го г. рождения, харьковчанин.
"Закончил 9 классов в 1940 г., пошел в авиацию. С октября в полку. Первый вылет. Я сидел и дежурил. Часто мимо нас Ю летали бомбить район знакомый, школа тут была.
...С Соломатиным взлетели по тревоге и сбили. Очень приятное чувство. Летишь, все прикидываешь, как бы лучше сделать. У меня 20 вылетов, 5 воздушных боев, 5 в группе, 1 мой MC.
Командир мне объясняет, я его понимаю, что он хочет. Договоренность на земле: покачал крыльями - приготовиться к атаке. Бой. Мы шли левыми ведомыми. Он мне покачал. Мне показалось, что вспыхнули разрывы зенитных снарядов, так их много было. Каша. Я сел поудобней: ну, будет дело. Они в три яруса - точно как комары. Я сразу узнал Ю-87, хотя раньше не видел: ноги торчат, нос желтый.
Вижу MC внизу, я сразу по нему. Видно, как трасса кончается в его черных плоскостях. MC - длинный, как щука. Смотрю, метрах в 20 - желтый нос; я дал вираж, но запоздал, вижу: по мне огоньки и синяя трасса. В это время Мартынов как кинется на него, он отвалился. "Чайки", надо "чаечек" прикрывать, там все люди хорошие.
Интересно, конечно, увлекаешься здорово".
Еремин Бор. Ник. 29 лет. В авиации с 1932 г.
"Участвовал на Хасане, бомбил. В финской не удалось. Главный принцип слетанность парами, дружба. Они слетаны - знают особенности один другого.
Мартынов (пом. ком.) летает с Королем, натаскал его. Они между собой беседуют. 2-я пара - летч. Балашов и Седов. Я со Скотным летаю".
Майор Фатьянов Иван Сидорович.
"Бомбардируя противника, ходит на высоте 1500- 2000 метров. Отсюда задача - высота истребителям 1700-2000 м. Учитывается, что бомбардировщики ходят строем звеньев, а перед бомбометанием выстраиваются в колонну, по одному пикируют. Истребители ходят 2 группами - 1-я, наиболее сильная, прикрывает сверху, 2-я группа ходит над землей 700-1000 метров, она прикрывает выход из пикирования. Истребители стараются разбить строй и одиночек бьют парами.
Наши ходят парами (даже бросают жертву, чтобы быть с товарищем). Идут парами - по вертикали, одна от другой в 50-100 метрах - верхняя смотрит вперед, в стороны, вниз; вторая - вниз и в стороны, третья - вверх и в стороны. Пара, заметившая противника, выдвигается вперед, дает знать: "Вижу", - и первая атакует.
Главное, мы верим в друга, в несчастье помогаем. Обычай не нами заведен, но свято соблюдается нами. Вера в матчасть у нас есть, не подводил ни мотор, ни самолет. Знание своих сильных сторон по сравнению с противником. В процессе боя я собрал группу и отбил атаку MC, обеспечили выход Седова. Нет, нельзя сказать, что я отбил, я прикрыл (скромность).
Этот бой - результат нашего опыта прежних боев над Лозовой. Мы знаем, что они не лезут в бой массой, что их пары не так крепки, их легче разбить,
О немцах. Они прикрывают Ю при входе в атаку и при выходе. (Стрижен, серо-зелен, глаза, бронзовое лицо.) Не выносят резких эволюции. У немцев слабо товарищеское чувство, пары легко разбиваются, уходят, стараясь использовать скорость. Они уходят от активного противника, но в раненых вцепляются зубами. Я бы не сказал, что у меня большой опыт. (Сама скромность. Был ранен в ночном полете.) Нет, не тяжело, в челюсть, выбило челюсть".
Капитан Запрягаев Иван Иванович. (Курит трубку; белый.)
"С 1933 г. в авиации. Из Кинешмы. В армии с 29-го г., пошел добровольцем. 1909 г. Кончил школу командиров звеньев в 1934 г., был инструктором с 1934 г. по 1937 г. Учил испанцев. С 1939 г. тренировал летный состав в Забайкалье, был пом. ком. эскадрильи, затем комиссаром эскадрильи. В партии с 27-го года. До военной службы работал электриком на фабрике. В 1940 г. тренировал летный состав Действующей армии под Ленинградом. В 1941 г. в Черновицах, Первый день войны в Черновицах. В пятом часу была объявлена тревога, прибежали на аэродром, произвел взлет под бомбежкой. Второй вылет с разбомбленного аэродрома. Ушли на запасный аэродром и оттуда сделали вылет".
О погибшем Демидове.
Прибыл 7 августа из Балтийского училища. Хороший организатор, всегда просился вылетать на боевое задание.
Вылетели пятеркой, шли не компактно. На него и Бондаренко навалились 12 "мессеров", 2 пошли за Федотовым.
Демидов вступил в бой с 8 "мессерами". Дрался сильно, бой длился около 17 минут. Они прикрывали бомбардировщиков. Демидов спас их, приняв на себя главный удар.
Демидов всех заражал своей смелостью. Баранов при вручении орденов заплакал. Первый тост за Сталина, второй - за погибшего Демидова,
Балашов, лейт., 7 августа. Прекрасный техник, организатор, выдвинут на командира эскадрильи.
О Демидове: "Пел хорошо, бывший артист; он учился в Москве, пел нам песни. Много летал. Любил петь и летать. Особенно следил за отстающими товарищами. Посмертно представлен к ордену. 1919 г. рождения, грамотный, развитой.
Бой был 4 марта над Краснопавловкой. Замечательный товарищ, замечательный летчик, шел на риск, но глупо не рисковал. Пел Вертинского, жил в Москве, на Сущевском валу. Это такой друг, в нем ты мог быть уверен больше, чем в самом себе. Этот никогда не бросит. Упал он у нас; его похоронили, еще двух командиров.
...Я кинулся на них и сбросил 2 эреса. Врезаюсь в середину, одного чуть не задел крылом. Я свалился с солнца, они не стреляли. Со вторым чуть не столкнулся, на расстоянии 25 метров сбил его пушкой, эресом, пулеметом.
Потом разворачиваюсь и общий огонь.
Второе звено - ведущий у меня под животом метpax в 2; меня волной кинуло, я пикировал и ушел от 9 "мессеров". Я хотел выбить "мистера" из-под хвоста нашего Яка, но не успел (на нем лейт. Скотной), он ушел на планирование; но второго "мистера" я отогнал, его прикрыл. Он сел, я сделал два виража, чтобы его не убили; вижу, что живой, помахал рукой.
Еремин поддержал инициативу ведомого лейтенанта Мартынова, который первым увидел противника и кинулся на него (в звене Еремина капитан Запрягаев и лейт. Скотной).
Седов шел с Саломатиным на Ю-87.
Мартынов с Королем на "мессеров".
Бой длился 10-15 минут, был в 13.30, вылетели в 13.15, это было западнее Балаклеи. День был ясный, порой дымка. Ударили по врагу от солнца. Солнце способствовало этому делу. Полк за последний месяц сбил 23 самолета, за 1-й период сбито 14 самолетов, уничтожено до 9000 солдат и около 300 машин и цистерн, 15 танков, 300 лошадей.
За последний месяц - 23 самолета, 320 солдат, 39 атомашин, 51 повозка с грузом, 89 лошадей, сожжено 6 домов, 9 зенитных точек, склад с боеприпасами и склад с горючим.
Сами за месяц - 3 убитых и 1 без вести, самолетов - 5.
Я всегда ввязываюсь в бой, я хочу не отличий, хочу немцев разбить, жертвуя своей жизнью.
Таран - это русская натура, это советское воспитание.
Седов (играет самолетом: что сказал, то сделал).
Саломатин Ал. Ф. 1921 г.
Учился в гидротехникуме (аэроклуб).
Кашинскую школу в 38-40-м гг.
В Батайскую школу инструктором.
Война. 7 августа прилетел в полк.
Сбитых - один индивидуально, пять групповых.
Летал на И-16, теперь Як.
Ведомый у Седова.
Лейтенант Саломатин:
"Ведущий идет лоб в лоб ко мне, я самолета не трогаю. Он не выдержал, отвернул. Таран был бы удобнее. Один на один - ерунда. Боишься, как бы не навалилась орава, а увидишь ораву, радуешься, все забываешь, входишь в азарт: "Идут же бомбить наши войска!"
О таране: "Истребитель сменять на Ю очень хорошо, целесообразная вещь. Но звание за это не стал бы присваивать, потому что каждый это сделает. У меня насчет тарана мысль давно есть, ударю винтурой. Он ведь может причинить много вреда".
(Скотной: "Какой же он герой, если не сбил полным боекомплектом и таранил".)
Саломатин: "Я не борюсь за награду, мне бы помочь пехоте. Я забываю мать родную, когда иду в бой.
Таран на догоне, вот таран!"
Седов: "В бою все может быть при полном азарте".
Скотной - молчаливый, грустный. "Вот в хороший клуб пройти я бы стеснялся, с девушкой бы постеснялся говорить". (Мы идем по снегу, прожектор.)
Шахтеры бойцы. Автоматчик Дмитрий Сычев из Горловки убил до сорока человек фашистов. Разведчик Михаил Савенков, машинист электровоза, ранен, представлен к награде. Учитель Лазовой Антон Михайлович погиб в бою. Денисенко Савелий выдвинулся из рядовых, командир взвода. До войны шахтный электромонтер. Изерский Григорий, ученик знатного шахтера Рябошапка, заместителя председателя Верховного Совета УССР, разведчик, представлен к правительственной награде. Эти люди главным образом из части Григорьева. Люди одной шахты часто служат в одном подразделении. Кадровики шахтеры Савенков и Сулименко, тоже машинист электровоза, пробились вдвоем из окружения. До войны они работали на одной шахте, дружили, соревновались. Многие из их подразделения сдались, увидя танки, но они отбивались до ночи, а ночью закопали пулеметы в снег и ушли к своим. Семья Красноголовцевых. Отец 25 лет работал на шахте Центральная № 1, Красноармейского района в Донбассе. Из десяти членов семьи пять ушли на фронт. Брат Александр крепильщик - теперь помощник командира взвода. Он убил немецкого офицера, и сестра прислала ему письмо. Пишет: "Молодец, Шура!" Брат Яков - коммунист, электрик, дважды ранен, теперь снова на фронте. Великолепный стрелок. Брат Петр. "Сколько радости было в нашем доме, когда повел он шахтный электровоз". Теперь он водитель танка. Под Новограт-Волынском бил в упор по немецким танкам, ранен, теперь снова на фронт. Анна - сестра, военфельдшер.
Кульбицкий из горловской газеты. Горский - редактор.
В поле ночью наши бойцы заметили у стогов трех немецких автоматчиков. Стали окружать их, потом закричали: "Сдавайтесь!" Немцы молчат. Оказывается, стояли мертвые, замерзшие, прислонившись к стогу, видимо, днем их расставили шутники.
В мирное время мы всегда путали в передней галоши, теперь, когда в избе спит десять, пятнадцать человек фотографов и корреспондентов, утром, в темных, зимних рассветных сумерках каждый раз начинается ералаш: чьи валенки, портянки, рукавица, шапка - ведь все одинаковое, на глаз вчерашнего гражданского человека - все на одно лицо, как китайцы. Военные не путаются.
О командирах дивизии: "Я стою"... "Этот рубеж занимаю я"... "Это я прорывал"... Вечное: "Сосед слева"... "Сосед справа"... "Сосед подводит"... "Сосед опоздал"... "Сосед наврал в донесении". "Ох, сосед, сосед"... "Это мои трофеи"... "Это мои зенитчики сбили немца, а упал он к соседу, и сосед заявляет, что это он сбил"... "Беда с соседями"...
Избы в морозное, сорокаградусное, ясное утро, все, как одна, дымят, словно линкоры в порту. Ветра нет. Не шелохнет, и много десятков дымовых столбов стоят, как подпоры между снежной белизной земли и голубым жестоким небом.
В украинской деревне, освобожденной от немцев, бабы мажут хаты не как перед праздником, а как после заразной, тяжелой болезни, посетившей село.
Утром в только что освобожденную деревню возвратился Кузьма Оглоблин, председатель сельсовета, ходивший в партизанах. Он чугунный, в черном тулупе с винтовкой. В избу набилось полно народу. Оглоблин говорит: "Не бойтесь ничего, живите смело... Вот сапоги немецкие сдавайте... Я, например, подбил гранатой машину, в ней было триста пар сапог, мне сапоги очень нужны были, но я ни одной пары не взял... Зачем вам документы? Мы ведь люди свои, смелей, смелей живите, немцам конец, они не вернутся..." (К сожалению, Оглоблин ошибся, летом немцы вернулись.)
"Как немцы в хату, кошки с хаты и три месяца не входили в хату. Это не только у нас - во всех деревнях, рассказывают так. В общем они чувствуют чужой народ, чи запах от немцев".
Сразу же после боя толпа деревенских баб вылезла из погребов и кинулась в поле, в немецкие окопы за своими одеялами и подушками.
Выехали в метель из Залимана в Сватово. Дорогу замело. Вскоре застряли совершенно безнадежно. К счастью, проходивший танк заметил нас, мы влезли на броню, и танк довез нас до Залимана, машину тащил на буксире.
Возвращение в Воронеж. Ночью в санлетучке. Знакомство с врачом в темноте, при слабеньком свете углей в печке. Докторша разговорилась, разволновалась, читает стихи, философствует. "Скажите, вы блондинка?" спрашивает Розенфельд. "Нет, я совершенно седая", - отвечает она. Наступает молчание. Смутился Розенфельд, смутилась докторша, за компанию смутился и я.
Утром в санлетучке. Тяжелораненым в виде лакомства дается маленький кусочек селедки. Девушки-санитарки режут крошечные кусочки чрезвычайно бережно, священнодействуют. Бедность, бедность.
Старшина Койда говорит: "А раненые все прибуют и прибуют".
Раненый: "Товарищ майор, произошел скандал, разрешите к вам обратиться?" Майор испуганно: "Что, что случилось?" - "Да спорим - будет ли Германия после войны".
Летучка стоит на путях. Кругом воинские эшелоны. Как только Ульяша, Галя, Лена лезут в теплушку, сразу же из-под земли появляются бойцы: подсаживать сестер. Визг и хохот на всю сортировочную.
В Лисках расстались с летучкой. Снова вспомнил, как по дороге на фронт зашел голодный к коменданту и передо мной поставили полную тарелку роскошного украинского домашнего борща. В тот момент, когда я подносил первую ложку ко рту, ворвался Буковский и крикнул: "Скорей, бегом, эшелон уже тронулся". Я кинулся за ним. Этот борщ неделями преследовал меня.
Пересели в обычный поезд. Теснота, давка. Контролер говорит человеку в черном пальто: "Пусть сядет боец, который сегодня едет, а завтра его нет". Узбек-красноармеец поет по-узбекски, громко, на весь вагон. Дикие для нашего слуха звуки, непонятные слова. Красноармейцы слушают внимательно, с каким-то бережным и стыдливым выражением, ни одной усмешки, ни одной улыбки.
Если командир дивизии вырвался вперед, он говорит: "Не могу дальше развивать успех, меня задерживает сосед". А тот, чья дивизия задержалась, отстает, говорит: "Еще бы отстал, я принял на себя всю силу удара, а соседу, конечно, легко переть вперед!"
Старик ждал немцев. Накрыл стол скатертью, поставил угощение. Пришли немцы и все разграбили. Старик повесился.
Командир полка Крамер Карл Эдуардович. Отчаянно лупит немцев. Толстяк. Обжора. Во время боя заболел. Температура сорок. В бочку налили кипятку, толстяк влез в бочку и выздоровел.
Из директивы генерала от артиллерии Иванова командующим седьмой, восьмой, девятой и одиннадцатой армиями:
"26 января 1916 года. Почти все наши атаки в последних боях представляли собой одну и ту же характерную картину: войска врывались на участок неприятельской позиции, выбрасывали из окопов и укреплений остатки его передовых войск, неудержимо устремлялись за ними и затем, атакованные, в свою очередь, соседними его частями или резервами, отходили не только к захваченным с боя укреплениям, но, закрепив их за собой и не имея вследствие этого в них опоры, отбрасывались назад, часто в положении, которое занималось перед атакой, понеся при этом обыкновенно большие потери".
Оттуда же: "...современное развитие подготовленных, укрепленных позиций в глубину, в связи с установившимся у австрийцев и германцев методом обороны этих позиций, когда непосредственно оборона передовых линий возлагается, главным образом, на пулеметы и артиллерию, а войска сохраняются для контратак..."
Из разговора генерала Алексеева с генералом Куропаткиным по прямому проводу 9 июня 1916 года: "Каждая вновь подвозимая неприятелем дивизия увеличивает трудности борьбы и грозит свести на нет все то, что до сих пор сделано, нашу тактическую победу обратить в ничто, хотя тактическая победа без стратегических результатов - это дорогая, красивая, но бесполезная игрушка".
Разительное сходство этих генеральских соображений и наблюдений с соображениями и наблюдениями в районе Залимана нынешней зимой.
Еще о бедности. Бедность печальна, но она прекрасная бедность, какая-то народная бедность. Раненые, их угощение - кусочек селедки тяжелым и пятьдесят граммов водки. У летчиков-истребителей, совершающих великие дела, стаканы сделаны из неровно обрезанных зеленых бутылок. У некоторых летчиков унты без пяток. Комиссар истребительного полка говорит старшине: "Надо бы дать ему другие унты, у него ведь пятки мерзнут!" Старшина мотает головой: "У меня нету". Летчик говорит: "Да ничего, мне тепло и так!"
Русский человек на войне надевает на душу белую рубашку. Он умеет жить грешно, но умирает свято. На фронте у многих чистота помыслов и души, у многих какая-то монашеская скромность.
В танковой бригаде Хасина командир мотострелкового батальона капитан Козлов ночью философствовал со мной о жизни и смерти. Он молодой человек с бородкой, до войны учился пению в Московской консерватории. Козлов говорит: "Я сказал себе: все равно я убит, и не все ли равно, сегодня или завтра это будет. И живу я после этого решения легко, просто и даже чисто как-то. На душе очень спокойно, в бой хожу совершенно бесстрашно, ничего не жду, твердо знаю, что человек, командующий мотострелковым батальоном, должен быть убит, выжить не может. Если бы не эта вера в неминуемость смерти, мне было бы плохо и, вероятно, я не мог бы быть таким веселым и спокойным и храбрым в бою".
Козлов рассказывал мне, как осенью 1941 года в Брянском лесу он по ночам пел перед немецкими окопами арии из классических опер; немцы обычно, послушав немного, начинали бить из пулеметов по певцу, может быть, им просто не нравилось его пение.
Козлов сказал мне, что, по его мнению, евреи недостаточно хорошо воюют, он говорит, что они воюют обыкновенно, а евреи в такой войне, как эта, должны воевать как фанатики.
Тыл живет другим законом, и никогда он не может морально слиться с фронтом. Его закон - жизнь, борьба за жизнь, а жить свято мы не умеем, мы умеем свято умирать. Фронт - святость русской смерти, тыл - грех русской жизни.
Страшно то, что непривычно, привыкают ко всему. Но вот к смерти - нет. Вероятно, оттого, что умирают один раз. А с первого раза ведь не привыкнешь.
Терпение на фронте, безропотность к тяжестям невообразимым - это терпение сильных людей. Это терпение войска огромного, в нем и величие души народа.
Война - искусство. В ней дружат элементы расчета, холодного знания и умного опыта с вдохновением, случаем и чем-то совсем иррациональным. (Борьба за Залиман у Песочина.) Дружат, дружат, а иногда и враждуют. Это как музыкальная импровизация, которая немыслима без гениальной техники.
Русский человек очень тяжело трудится и нелегко живет, но в душе своей он не имеет ощущения неизбежности этого тяжелого труда и нелегкой жизни. На войне я наблюдал лишь два чувства по отношению к совершающемуся: либо необычайный оптимизм, либо полную, беспросветную мрачность. Переходы от оптимизма к мраку быстры и резки, легки. Середины нет. Никто не живет мыслью, что война надолго, что лишь тяжкий труд на войне, беспрерывный из месяца в месяц приведет к победе, и даже те, кто говорит об этом таким образом, и те не верят этому. Есть лишь эти два ощущения: враг разбит первое, врага нельзя разбить - второе.
Луна над снежным полем боя.
Острие расистской ненависти направлено против ортодоксальных евреев, которые, по существу, являются фанатиками чистоты еврейской крови, расистами. Два полюса: на одном - расисты, угнетатели мира, на другом евреи-расисты, угнетеннейшие в мире.
Кутузовский миф стратегии 1812 года. Кровавое тело войны обряжают в белоснежные одежды идеологической, стратегической и художественной условности. Те, кто видел отступление, и те, кто обряжал его. Миф - первой и второй Отечественной войны.
Юго-Западный фронт. Танковая бригада Xасина
1-й батальон 6-й Гвардейской танковой бригады
Богачев Ал. Мих., 1918 г., Ленинград. Работал на Кировском заводе слесарем, на "Русском дизеле". В армии с октября 1939 г. В апреле 1941 г. попал в бат. т. Карпова, гор. Львов. Механиком-водителем.
"Командиром у меня был старший лейтенант Крючкин - хороший к-р, бесстрашный к-р. Крючкин давил пехоту, ПТО, орудия, подбил танк, много сделал. Ему оторвало половину тела, когда он высунулся из люка. Первый раз я был контужен 15 июля в районе Казатина. Бегал в дивизию, просил вывезти подбитую машину. Полмесяца был в походном госпитале. Хотели меня направить в другую часть, я побежал к командиру гор. Золотоноша. В штабе встретил знакомого лейтенанта, тот объяснил, где часть. Знакомый шофер по дороге подвез. Первым увидел меня политрук Мартынов, потом позвал Карпов. Расспрашивал.
Встреча с товарищами - Андреев - старый друг, Дудников механик-водитель; Шишло - Герой Советского Союза, командир машины. Снова стал водителем капитана Карпова.
1 октября под Штеповкой. Поддерживал атаку кавалеристов. Грязь, темно, шел с полуоткрытым люком, подорвался на мине, не мог ходить 15 дней.
Ст. Рубежное, лежал в госпитале. Лежал 2 месяца. Лежать скучно. Не мог писать, все время менялись адреса. 9 декабря вышел из госпиталя. Пошел к нач. пересыльного пункта, стал проситься в 1-ю танковую бригаду. Направили. В штаб заходит Дудников, мл. лейтенант, спрашивает, как здоровье, как себя чувствую. Встретился с Шишлом, Карповым. Командир машины Андреев, еще до войны знали друг друга. Дома мать и две сестры. Здесь живешь как со своей семьей, в другом месте как не в своей тарелке".
Ср. танк.
Командир машины ст. лейт. Крючкин, погибший, заряжающий - к-ц Бобров, радист-стрелок Солей и механик-водитель. Командир стреляет.
Тяж. танк.
Командир танка, к-р орудия, механик-водитель, старший моторист, он же заряжающий, радист, стрелок.
Криворотов Мих. Павл. 22-й год. С 20-го года работал в совхозе комбайнером в Башкирии. Мать получила благодарность от Воен. Совета 21-й армии и от колхоза.
В 1940 г. в декабре пошел в армию. "Я танков сроду не видел, с первого взгляда очень понравились, я их полюбил до невозможности. Вообще танк очень красив. Работал механиком-водителем. Машина, мощная своим огнем, мощная своей силой, золотые танки.
На 3-й скорости (очень хорошая скорость) семь раз ходил под Штеповкой.
У них пушки, минометы, мы овраг переехали, ворвались в деревню. Я кричу: "Пушка с левого фланга!" Уничтожили пушку, пулеметы. В левый бок ударил снаряд. Танк загорелся. Экипаж выскочил, а я в горящем танке подавил батарею. Немного спину нагрело - все горит. Быстрая машина. Жалко машину было бросать. Очень жалко. Доехал к себе - в верхний люк, через огонь проскочил, все равно как щука проскочил.
В танке горели масло, краска.
Атак очень много, я не считал".
(Огромный парень; синие глаза.)
Командир танка Т-34. Андреев Ник. Род. в 1921 г., Ленинградск. обл., окончил техникум, призвался в 1941 г. в танковую часть.
"Под Гомовом я стоял на дороге, на меня полным ходом 6 машин. Ушел за бугорок, видна одна башня. Дал огонь. Со второго снаряда подбил. Штук 10 танков у меня уже есть. Я попадаю со второго снаряда.
Маневрируешь на месте, чтобы не пристрелялись.
Увидели 5 танков. Крючкин высунулся из люка: "Давай, Андреев, вдвоем их ударим". "Давай".
Майор Карпов - розовощекий, тонкий овал лица, рыже-золотистые волосы, золотистые ресницы. Очень синие глаза.
Седов Мих. Степан., с 1917 г.
"Работал на автозаводе в лаборат. и механич. сборочном цехе. Я там всю свою жизнь получил, всю силу. Направили в аэроклуб. На заводе вызвали: "Мы вас освободим". Но мне авиация была уже дороже завода. Таран не геройство. Геройство, когда побольше собьешь.
Саломатин Ал. Фролович, 21 г., маленький, белый, широкий.
"В чем геройство - спор? Таран геройство, не мог видеть, как полетели на бомбардировщиков. Отбил их, а сам погиб".
"...Шли на задание. Заметили ударную группу истребителей: к линии фронта шли бомбардировщики под прикрытием М. На ударную группу пошли Мартынов и Король. Я сразу в стайку на "мессеров"... Смотрю, наши колупаются, а бомбардировщики подходят к линии фронта.
Когда группа пошла в атаку - пошел и Седов. Седов атаковал "мессера", который шел на Мартынова. Седову зашло двое в хвост, я пошел на них в атаку. Преследую первого, после двух очередей из пушки и пулемета он задымил.
В это время по мне открыли огонь. Почувствовал по удару в козырек, и мне разбили очки. Я сорвал очки. Смотрю: MC, что дымился, вниз идет; я на него в атаку, очередь дал по нему, он загорелся и упал в лес. Еремин атакует MC, я тоже его атаковал, но мешали слезы, и летели стекла из козырька. Вышел из боя и наверху огляделся.
Капитан Еремин помахал крыльями, я к нему пристроился. Сразу нашел Седова, который прикрывал Скотного, севшего. С Седовым пристроились к общей группе и пошли домой".
Скотной, 1914 г., Василий Яковлевич. Украинец.
"Работал на паровозостроительном заводе электрообмотчиком, был бригадиром комсомольской бригады. Работал с 31-го г. по 36-й г. Аэроклуб был от меня километров пять, после работы ночью возвращался, язык на плечо. В 1937 г. - в тренировочный отряд. Присвоили звание старшины, меня устроили в истребительную авиацию".
Летал на Миге. Сбитых 2.
О бое. "Я шел в воздушном звене, вел капитан Еремин, Запрягаев и я. Вначале был я атакован Ю-88, нажал на всё, всем оружием. Тот закоптился и пошел вниз. Ему поспешал MC на выручку. Пошли мы с ним лоб в лоб. Он мне пробил радиатор, а я его поджег.
Я пошел на выручку Еремину. Один MC меня зажег - масляный бак, трубки бензиновые. Внутри самолет горел и пару много. Пошел на снижение. Седов меня прикрыл. Я-то не обгорел, а сапоги обгорели. Вылез, помахал Седову мол, иди. Самолет мой совсем сгорел".
Ст. сержант Король Дм. Бор. 21-го г. рождения, харьковчанин.
"Закончил 9 классов в 1940 г., пошел в авиацию. С октября в полку. Первый вылет. Я сидел и дежурил. Часто мимо нас Ю летали бомбить район знакомый, школа тут была.
...С Соломатиным взлетели по тревоге и сбили. Очень приятное чувство. Летишь, все прикидываешь, как бы лучше сделать. У меня 20 вылетов, 5 воздушных боев, 5 в группе, 1 мой MC.
Командир мне объясняет, я его понимаю, что он хочет. Договоренность на земле: покачал крыльями - приготовиться к атаке. Бой. Мы шли левыми ведомыми. Он мне покачал. Мне показалось, что вспыхнули разрывы зенитных снарядов, так их много было. Каша. Я сел поудобней: ну, будет дело. Они в три яруса - точно как комары. Я сразу узнал Ю-87, хотя раньше не видел: ноги торчат, нос желтый.
Вижу MC внизу, я сразу по нему. Видно, как трасса кончается в его черных плоскостях. MC - длинный, как щука. Смотрю, метрах в 20 - желтый нос; я дал вираж, но запоздал, вижу: по мне огоньки и синяя трасса. В это время Мартынов как кинется на него, он отвалился. "Чайки", надо "чаечек" прикрывать, там все люди хорошие.
Интересно, конечно, увлекаешься здорово".
Еремин Бор. Ник. 29 лет. В авиации с 1932 г.
"Участвовал на Хасане, бомбил. В финской не удалось. Главный принцип слетанность парами, дружба. Они слетаны - знают особенности один другого.
Мартынов (пом. ком.) летает с Королем, натаскал его. Они между собой беседуют. 2-я пара - летч. Балашов и Седов. Я со Скотным летаю".
Майор Фатьянов Иван Сидорович.
"Бомбардируя противника, ходит на высоте 1500- 2000 метров. Отсюда задача - высота истребителям 1700-2000 м. Учитывается, что бомбардировщики ходят строем звеньев, а перед бомбометанием выстраиваются в колонну, по одному пикируют. Истребители ходят 2 группами - 1-я, наиболее сильная, прикрывает сверху, 2-я группа ходит над землей 700-1000 метров, она прикрывает выход из пикирования. Истребители стараются разбить строй и одиночек бьют парами.
Наши ходят парами (даже бросают жертву, чтобы быть с товарищем). Идут парами - по вертикали, одна от другой в 50-100 метрах - верхняя смотрит вперед, в стороны, вниз; вторая - вниз и в стороны, третья - вверх и в стороны. Пара, заметившая противника, выдвигается вперед, дает знать: "Вижу", - и первая атакует.
Главное, мы верим в друга, в несчастье помогаем. Обычай не нами заведен, но свято соблюдается нами. Вера в матчасть у нас есть, не подводил ни мотор, ни самолет. Знание своих сильных сторон по сравнению с противником. В процессе боя я собрал группу и отбил атаку MC, обеспечили выход Седова. Нет, нельзя сказать, что я отбил, я прикрыл (скромность).
Этот бой - результат нашего опыта прежних боев над Лозовой. Мы знаем, что они не лезут в бой массой, что их пары не так крепки, их легче разбить,
О немцах. Они прикрывают Ю при входе в атаку и при выходе. (Стрижен, серо-зелен, глаза, бронзовое лицо.) Не выносят резких эволюции. У немцев слабо товарищеское чувство, пары легко разбиваются, уходят, стараясь использовать скорость. Они уходят от активного противника, но в раненых вцепляются зубами. Я бы не сказал, что у меня большой опыт. (Сама скромность. Был ранен в ночном полете.) Нет, не тяжело, в челюсть, выбило челюсть".
Капитан Запрягаев Иван Иванович. (Курит трубку; белый.)
"С 1933 г. в авиации. Из Кинешмы. В армии с 29-го г., пошел добровольцем. 1909 г. Кончил школу командиров звеньев в 1934 г., был инструктором с 1934 г. по 1937 г. Учил испанцев. С 1939 г. тренировал летный состав в Забайкалье, был пом. ком. эскадрильи, затем комиссаром эскадрильи. В партии с 27-го года. До военной службы работал электриком на фабрике. В 1940 г. тренировал летный состав Действующей армии под Ленинградом. В 1941 г. в Черновицах, Первый день войны в Черновицах. В пятом часу была объявлена тревога, прибежали на аэродром, произвел взлет под бомбежкой. Второй вылет с разбомбленного аэродрома. Ушли на запасный аэродром и оттуда сделали вылет".
О погибшем Демидове.
Прибыл 7 августа из Балтийского училища. Хороший организатор, всегда просился вылетать на боевое задание.
Вылетели пятеркой, шли не компактно. На него и Бондаренко навалились 12 "мессеров", 2 пошли за Федотовым.
Демидов вступил в бой с 8 "мессерами". Дрался сильно, бой длился около 17 минут. Они прикрывали бомбардировщиков. Демидов спас их, приняв на себя главный удар.
Демидов всех заражал своей смелостью. Баранов при вручении орденов заплакал. Первый тост за Сталина, второй - за погибшего Демидова,
Балашов, лейт., 7 августа. Прекрасный техник, организатор, выдвинут на командира эскадрильи.
О Демидове: "Пел хорошо, бывший артист; он учился в Москве, пел нам песни. Много летал. Любил петь и летать. Особенно следил за отстающими товарищами. Посмертно представлен к ордену. 1919 г. рождения, грамотный, развитой.
Бой был 4 марта над Краснопавловкой. Замечательный товарищ, замечательный летчик, шел на риск, но глупо не рисковал. Пел Вертинского, жил в Москве, на Сущевском валу. Это такой друг, в нем ты мог быть уверен больше, чем в самом себе. Этот никогда не бросит. Упал он у нас; его похоронили, еще двух командиров.
...Я кинулся на них и сбросил 2 эреса. Врезаюсь в середину, одного чуть не задел крылом. Я свалился с солнца, они не стреляли. Со вторым чуть не столкнулся, на расстоянии 25 метров сбил его пушкой, эресом, пулеметом.
Потом разворачиваюсь и общий огонь.
Второе звено - ведущий у меня под животом метpax в 2; меня волной кинуло, я пикировал и ушел от 9 "мессеров". Я хотел выбить "мистера" из-под хвоста нашего Яка, но не успел (на нем лейт. Скотной), он ушел на планирование; но второго "мистера" я отогнал, его прикрыл. Он сел, я сделал два виража, чтобы его не убили; вижу, что живой, помахал рукой.
Еремин поддержал инициативу ведомого лейтенанта Мартынова, который первым увидел противника и кинулся на него (в звене Еремина капитан Запрягаев и лейт. Скотной).
Седов шел с Саломатиным на Ю-87.
Мартынов с Королем на "мессеров".
Бой длился 10-15 минут, был в 13.30, вылетели в 13.15, это было западнее Балаклеи. День был ясный, порой дымка. Ударили по врагу от солнца. Солнце способствовало этому делу. Полк за последний месяц сбил 23 самолета, за 1-й период сбито 14 самолетов, уничтожено до 9000 солдат и около 300 машин и цистерн, 15 танков, 300 лошадей.
За последний месяц - 23 самолета, 320 солдат, 39 атомашин, 51 повозка с грузом, 89 лошадей, сожжено 6 домов, 9 зенитных точек, склад с боеприпасами и склад с горючим.
Сами за месяц - 3 убитых и 1 без вести, самолетов - 5.
Я всегда ввязываюсь в бой, я хочу не отличий, хочу немцев разбить, жертвуя своей жизнью.
Таран - это русская натура, это советское воспитание.
Седов (играет самолетом: что сказал, то сделал).
Саломатин Ал. Ф. 1921 г.
Учился в гидротехникуме (аэроклуб).
Кашинскую школу в 38-40-м гг.
В Батайскую школу инструктором.
Война. 7 августа прилетел в полк.
Сбитых - один индивидуально, пять групповых.
Летал на И-16, теперь Як.
Ведомый у Седова.
Лейтенант Саломатин:
"Ведущий идет лоб в лоб ко мне, я самолета не трогаю. Он не выдержал, отвернул. Таран был бы удобнее. Один на один - ерунда. Боишься, как бы не навалилась орава, а увидишь ораву, радуешься, все забываешь, входишь в азарт: "Идут же бомбить наши войска!"
О таране: "Истребитель сменять на Ю очень хорошо, целесообразная вещь. Но звание за это не стал бы присваивать, потому что каждый это сделает. У меня насчет тарана мысль давно есть, ударю винтурой. Он ведь может причинить много вреда".
(Скотной: "Какой же он герой, если не сбил полным боекомплектом и таранил".)
Саломатин: "Я не борюсь за награду, мне бы помочь пехоте. Я забываю мать родную, когда иду в бой.
Таран на догоне, вот таран!"
Седов: "В бою все может быть при полном азарте".
Скотной - молчаливый, грустный. "Вот в хороший клуб пройти я бы стеснялся, с девушкой бы постеснялся говорить". (Мы идем по снегу, прожектор.)