Страница:
А впрочем, уже случилось, и нечего о том, что было бы, если б шло по-старому. К тому же еще и знаменитое ГРЯЗЕВОЕ ИЗВЕРЖЕНИЕ, о чем уже немало говорено и что тоже, помнится, предчувствовал Расул, когда чудо-город в считанные секунды... к счастью, никаких значительных разрушений и жертв, хотя извержению сопутствовали ураганные ветры, и качало высотные дома, небывалые смерчи и землетрясение, завалы, и трубы, как спички, ломало, и столбы и прочее поглотили недра: разверзлись и сомкнулись.
А потом придут поезда. И жесткие слова, взятые на вооружение Аскером Никбином, прозвучат как истинная поэзия: и кровельное железо, и пиломатериалы, и линолеум, который, ведь Аскер новатор, срифмовал с мен олюм, да умру я, любимая присказка, и газопроводные трубы, и радиаторы, краски, ткани,- а потом и поэму сочинит, прорвется истинная боль: удар, который нанесет им Агил, покинув сразу после смерча отчий дом, даже не предупредив куда. И, как всегда, Аскер задумает нечто грандиозное, многослойное, на вкус и элиты, и массы, покорив разом и стар и млад, чтоб и психологическая драма была, и трагедия, и мелодрама, имея в виду слезливых читателей, и трагифарс, чтоб угодить вкусам ироничных, лирический гротеск (и многомудрый критик выскажет свой восторг), и эпопея, чтоб заметила пресса, а выйдет нечто обыденное, ибо реальность, связанная с исчезновением Агила, была криклива и скандальна, приземляла высокий полет поэзии.
Да, Агил не пришел домой ночевать! Может, у него... нет-нет, я бы знала! он бы хоть позвонил, Айна чуяла беду, и страшно признаться,- надо в милицию!.. И розыск: может, у асии? ведь недавно только ездил, и она его надоумила!! Но и Асия встревожена: куда он девался? А у Айши свои люди рыщут по всему городу, во всех районах, надежный источник информации, и собрать слухи, и распустить,вот вам фотография Агила, нет, из города не выезжал, но откуда им ведомо?
Может, к Лейле улетел? Звонок ей, а у той у самой голова кругом: с куклой!., вначале даже не поняла, что за Агил?
"Ну да, разве ты поймешь?" - уколола сестру Айна, и Аскер слышал: но как это в поэму?! Тут же спохватилась: "Прости, не хотела тебя обидеть" (что,напомнила ей).
Бахадур? Да, да, стычка была, а с чего повздорили дядя и племянник, почти ровесники, сразу после приезда Агила от Асии, какая-то мелочь: дескать, надо уважать, о чести, о семейной гордости, и Агил сказал такое, что Бахадур онемел. Был человек - и нет его, Айша в морг, такой не поступал, и тут вдруг на тумбочке у изголовья, как раньше Айна не заметила? перламутровый портсигар, кто вытащил эту реликвию из письменного стола?., а под ним конверт с изображением деда. Развернула - письмо! почерк Агила!.. Фломастером торопливо, разом охватила текст, побелела, сердце выскочит из груди, и радость, что жив, но что он мелет?..
"Ты послушай, Айша!! Хоронить не торопитесь, жив (и зачем она прочла ей?..)! Надоело играть в ваши игры. Как устроюсь (но где??) - сообщу". Расплакалась. Ну что за сын?
"А деньги? На какие деньги он поехал? - спрашивает Айша.- Как бы..." - Не докончила.
Айна вспыхнула: не смей!
"Боюсь,- Айша ей,- что и его, как Асию..." (мол, отрезать придется).
"Ну нет, этого не будет!"
И письмо тут же пришло: "Не пытайтесь меня искать (за что им такое? чем они провинились?), не то перед всем миром!.." (угроза? или кто подучил?). А когда эту записку прочел Аскер, сначала был гнев, потом боль, и тут же сел, пока чувства свежи, и сильная строка - "Неотвратимое случилось..." - стала прокладывать тропу, работал увлеченно, реальный облик Агила постепенно оттеснился, рождалось нечто обобщенно-символическое о возмездии за фальшь, за ложь и так далее (и т. п.), и рушился мир, в котором... а потом, чтоб выкарабкаться из философских дебрей, ухватился" за привычную нить, и дед возник, и сомкнулись та, первая, поэма и эта (дилогия?), а к финишу пламя уже погасло, и громкие фразы воспевали иную молодежь, и она восставала против себялюбия, эгоизма и черствости: уроков, преподнесенных Агил ом любящим родителям.
И Джанибекова семья, а брат Сальми... но прежде об Анаханум. С тех пор как расстроилось с Бахадуром, и она ни за что, как думала Сальми, видя в дочери самою себя, не простит ему измены, жила на берегу моря, где ей подыскали Девичью Твердыню в миниатюре, копию той, что в городе, и никакие ей потрясения не страшны: ^стояла и стоять будет! Обыкновенный домик на сваях, и липла к ним, светясь, радужная пленка, оставляя черный след мазута, а в домике электричество и газовая плита, и по ночам, как зловеще подуют ветры и загрохочут волны, задыхалась свеча, зажженная для того, чтобы отбрасывать длинные тени, и дрожал от страха ее язычок,- а потом наступал штиль, у Анаханум гостили родители, сидели молча, глядя на огненный закат; и она часто вздыхала, куталась в шаль из верблюжьей шерсти; а брат Сальми, известный каратист Салим, оказавшись под развалинами, засыпанный землей, сумел - это ж так просто у йогов, а он и есть йог! - прожить на изрядный запас кислорода в легких, пока его не откопала специальная бригада, в которой и братья Унсизаде, и рослые парни из дружины Айши,- в городе десятки спасательных команд, работа нашлась всем: и сестрам, и сыну Друга Детства от первой жены, и танцовщице из дьявольски красивого дворца, всякого рода всевидящим очам, добровольцам, и шефу Нисы, новоявленному философу, который состязался с Гегелем, и бывшему кавээнщику, и даже той, что страдала астмой ("Мы, женщины, любим вас, дорогой..."), учет и контроль нужны везде.
А кто-то в командировке. Художник, хотя он больше очищал дороги от завалов, нежели держал в руках кисть, переживал как личное горе разрушение старых глинобитных домов, и эти крыши, открытые бездонному мирозданию,- любит летом, когда жара, спать на крыше, глядя на крупные звезды над головой, и под утро, когда небо дышит холодом, влезть под теплое одеяло,- сколько сюжетов погибло!..
И залило подвалы, где видимо-невидимо, особенно под мельницей, тонкохвостых, острозубых, которых и коты боятся: поистине - нет худа без добра!..
А кто-то в поле: Адил, ему нужен трудовой семестр, и Муртуз - младший, могучий организм требует разрядки; Ниса уехала с матерью, что же до Правой Руки, то он проводил эти летние дни - сколько лет без отпуска! - на крутых песчаных берегах широкой светло-голубой реки в кругу семьи, и синеглазая его жена, услышав по "Маяку" в ясное утро тревожную весть, не сразу поняла, что речь об их городе, а муж немедленно облачился в служебный костюм и вылетел: сначала скоростным самолетом до ближайшего морского порта Крепостного, а там на двухпалубном тихоходе.
Не все дома пострадали, кое-кто даже не слышал толчков: ни вертикальных, когда резко подбрасывает снизу вверх, ни горизонтальных, когда кровать, если она на колесах, выносит на середину комнаты,- рухнули главным образом, как об этом уже было, одноэтажные глинобитные дома да старая мельница, это ж ясно, пришел им срок, отслужили свое; не ощутил толчков и тот, с кем обменялась Асия, бывший дом Расула и Лейлы оказался крепким, из домов миллионера-нефтепромышленника,- говорун со своей многочисленной семьей видел сны, где он, этот щуплый на вид, но крепкий в кости мужчина, был главой и где царил мир и не повышался голос, и назван он был публично "сеятелем нации", ибо увеличивал ее людской, как шутили на заводе, потенциал.
Какие-то суеверия и допотопные разговоры о возмездии: страдают, мол, лучшие, и приходят-де эти возмездия не извне, а изнутри. А разве было предупреждение, которому не вняли? Придумают же такое!..
И вспоминают, но кто мог услышать? как Асия кричала в трубку, никто не вышел замуж по любви, а коль скоро так, то и женился тоже, зачаты без любви,запуталось, исказилось, покорежилось, не поймешь, с какого боку подступиться, и где та нить, держась за которую было уже, лезут на бумагу штампы, клубок, узлы и прочее. Раскипелось, забурлило... что поделаешь: стихийное бедствие, и вовсе не возмездие, когда сгустки, сгустки, скопление (туч? обманов? фальши? чего??), и они, материализуясь, проникают вглубь, сквозь земную кору, и... додумаются же!., дают о себе знать выбросами и толчками,- все эти аварии, катастрофы, то здесь трясет, то там мстит, и нет им конца, ибо копится и копится (о чем уже было).
А что до дома, где на высоком, как небо, потолке виднелись смутные линии нависших ангелов и контуры крыльев, там лишь на потолке с неровными серыми пятнами'появилась трещинка, и прошла через тонкую розоватую шею ангела, у которого и без того ноги на той стороне, за перегородкой-стеной.
Да-с, потеснились в высотных домах, и бывший караван-сарай, в котором нынче КамышПром, предоставил оставшимся без крова свои кельи, ведь некогда здесь размещались и мулы, и кони, и верблюды, а Шайтаний дворец оказался настолько емким, что вся Нагорная часть до Волчьих ворот и Низинная до Овечьей долины нашли приют в его залах, сценах, лоджиях, балконах, верандах и даже подземных служебных помещениях, оборудованных по последнему слову техники, с кондишнами.
Но чудо: забил фонтан чистой воды на Колодезной улице, где бывший дом Муртуза Кудрат-оглы! Сама природа пришла на подмогу, заменив этим мощным фонтаном вышедший из строя шолларский водопровод, проведенный, в эти районы в давние времена на средства нефтемиллио (это легенда: чуть что, и всплывает имя вездесущего родича девяностолетнего старца, трех лет до ста не дожил).
Нарушились, правда, всякие видео и слышно, ибо тот, кто создавал их, известный Зурначиев - о нем никаких вестей,- не учел, а скорее всего начисто упустил из виду сейсмический характер здешних земель, где молодые горы, но говорят, что это - поди узнай, кто распускает слухи! - уже не понадобится, ибо... короче, явился как будто тот, кого Джанибек опасался,- а кто еще был третий, кроме Ильдрыма и того, похожего на косаря? Якобы сигналы сработали, мелодичные, но ультрамощные клаксоны.
А пока они явятся и призовут к ответу, успеет-таки Анаханум, вырвавшись из плена,, найти Бахадура и, к его удивлению, сказать, что... и Бахадур, растерянный и потрясенный, не ожидал от нее такого, не сдержит слез, после которых сердце его смягчится, но не настолько, чтоб потерять голову и дать тому, другому, кто сидит в нем, расслабиться, поддаться голосу шайтана; и хорошо, что сдержался: надо еще разобраться, что к чему и какие еще подуют ветры, а до расплаты, 'когда подводишь итоги (а есть еще такие чудаки?), очень далеко, не верится, что она когда-нибудь придет, эта старость.
С тех пор как это случилось, прошло немало лет, и чудо-город с помощью друзей по ту сторону хребта и по эту моря (а тогда летали и летали самолеты днем
и ночью, плыли пароходы, а на набережной белели, как паруса, палатки,- но быть начеку, ибо время убыли ушло, и, к счастью, вода в море начала прибывать, и, может, не понадобится ломать русла полноводных северных рек, поворачивая в южные края) ныне краше, чем когда бы то ни было, да и другие времена наступили, хотя не все старые традиции отомрут, ибо велика сила привычки: Вечный Поклонник, как и в прежние годы, рассказывал истории, приключившиеся с ним.
"Нет-нет, что вы, я не обижаюсь,- говорит, и глаза молодые светятся, а голова белым-бела,- но лучше быть вечным поклонником, чем вечным мальчиком!"
"Что за вечный мальчик?" - спрашивает художник (или скульптор?).
"Как? Не знаете?! - удивляется он неосведомленности местных творцов (духовных ценностей).- Так зовут знаменитого поэта Воздвиженского.- Вот новость!.. И тут же историю рассказывает: - Еду как-то, вижу, стоит на углу, торопится, а все машины мимо. Подъехал, пригласил сесть, везу и думаю: вдруг деньги предложит, неудобно, а он и не собирался платить, выходя, бросил мне: "Вы везли поэта Воздвиженского!" А я ему вдогонку: "Что лучше? Быть вечным поклонником или вечным мальчиком?" Засуетился он, думает, что я о деньгах, шарит по карманам, а я хлопнул дверцей машины и уехал, подмигнув ему напоследок".
"Да, будет тебе что написать в воспоминаниях",- вздохнул бывший кавээншик: куда девались его кудряшки?.. Обрюзг, облысел, округлился.
"Мне везло на именитости" (был толстогубый, появился Воздвиженский).
"К их числу, надеюсь, ты относишь и меня?" - шутит скульптор, выражая, как ему кажется, и мысль художника.
"И не только".
"Кто же еще?"
"А Джанибек? А сама Сальми?.. Кстати, говорят, у нее действует, как прежде, Салон?"
"И как прежде, она мечтает, чтоб в собственном доме любой заграничный ролик крутить, и с переводчиком!"
"А разве,- наивный вопрос Вечного Поклонника,- такие дома еще есть, чтоб мечтать о сущих пустяках?"
ОХ И ПРИТВОРА!.. Кому пустяки, а кому - престиж!
362
И снова разговоры: кого куда. А как же? Пошла ведь пятилетка (почетных похорон). Толки на уровне слухов,- ведь кто-то же распускает их: снятия-перемещения, а кого и на отдых. Случается, сбываются слухи, а чаще нет, и не знаешь, радоваться, что не сбылись, или печалиться?
"Фарид? А не путаете? Может, Фархад?" Неужели новый друг детства, но чей? К нему как будто нашла ключ Айша, что с того, что он намного моложе, кто ж заглядывает в паспорта? да и неведомо, когда началось (останется тайной).
А о шептавшем и длинных, вернее, больших ушах и его друге, а также оберегающем покой (о нем ведь еще ни слова не было!), увы, ничего не слышно, даже слухов никаких...- но это мало кого волнует, разве что в порядке информации, а она нынче ценится не количеством, а качеством, предельно точная и деловая: волна слухов от Волчьих ворот стремительно разливается по Овечьей долине, несется далее по Низинной и откатывается в неведомом направлении, шурша по гальке или пузырясь на песке, а то и вовсе испаряясь под жарким солнцем здесь, на суше, пока она не залита водой, которая, к счастью, уже прибывает, и морю отныне не грозит обмеление. Паника в семье, увы, всплыли кое-какие ее секреты, длилась недолго, Аббасовы начеку,- кроме Айши, все числятся по фамилиям, а кое-кто и псевдонимам мужей, тем более что никто не отнял, да и как можно? именной скальпель у Алии, а на опытных диагностов спрос велик, порой даже больший, чем на прорицателей-футурологов, а тут еще рассмешила Алия сестер, рассказав им о недавней встрече со своим учителем: тот ее не узнал. "Напомните-ка,- спросил у нее,- когда я вас резал?.." Память у него отшибло начисто!..
Потом тревоги и вовсе забудутся, и даже стихийное бедствие станет далеким преданием, снова, как всегда, разговоры о жизни и смерти: кто спасся, а кто отдал богу душу. То мужчины говорят, а то женщины, у них все точно, даже если пустяк: опять же нож (кому что резать) Аскер, как и прежде, читает газету с конца, сразу заглядывая на четвертую полосу, где рамки.
- И что же? - спросил Махмуд.
- Не читали разве? О том, кто передавал Джанибеку (как с прошлым расстаться?) насчет трех шаров, поставленных на попа.
- Неудачная операция была, но Алия предлагала же свои услуги,- это Хансултанов, он знает.
- Но как можно валить на ОДНОГО? (Это Айна по старой привычке, было однажды, говорили о тех, кого Джанибек сгубил. Увлеклись и забыли, что и стены имеют уши, но в тот день, к их счастью, СЛЫШНО было отключено.)
Ходы у Джанибека были отработанные и несложные: ах, ты имеешь СВОЕ мнение и оспариваешь доводы Джанибека, не зная, что кумир масс болезненно воспринимает даже советы?..
И к тебе, которому неуд, или двойка по этике, нежданно грядет комиссия на службу,- тебе казалось, что Джанибек, поблагодарив тебя за дружеские замечания и на прощанье крепко пожав мужественную руку (другие рабски поддакивали), оценил твой ум (куриный!), а тут - комиссия, чтоб визуально зафиксировать, это любимая присказка Джанибека, и она по забывчивости вспоминается теперь, КАК СТРОИТЬ МОСТ через протекающую здесь речку: вдоль или поперек?.. А у нас копни любого: у каждого ведь, чего таиться, ни для кого не является ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТАЙНОЙ, хоть и огорожен участок высоким забором, так что бросьте эти замашки, не морочьте головы ни себе, ни всему честному народу а-ля патриотизмом, пусть и аранским, мы, дескать, и так далее, так вот: у каждого ажурно-аббревиатурный МОСТ этот, или Мировецкая Организация С... неразборчиво: то ли Системы, то ли Социалистического Труда, не как у всех строится, да, да, именно вдоль, и подпорки есть, и цемент крепкий, но что толку, когда речку не перейдешь?., и потому у несчастного КОЛЛЕГИ, который вздумал учить да поучать Джанибека, вдруг выявилось столько несуразностей, что впору составить многостраничный акт, и он передается в нужные руки, на тебя заводится ДЕЛО, которое само начинает работать, переходя от одной инстанции к другой, ты прежде СНЯТ, далее ИСКЛЮЧЕН, с тебя взята подписка о невыезде, и ты обречен на бессонные ночи и тревожные дни, и они покажутся тебе вскоре счастливыми минутами в сравнении с теми, которые еще впереди.
Случалось, Джанибек придумывал и иные ХОДЫ: он сначала возвысит советчика, отослав его подалее, а там, в глуши, так запутают, что и без актов угодишь в тюрьму и, если начнешь колотить в железные ворота, чтоб тебя выпустили, да не приведи Аллах (с большой буквы) бомбить своими писаниями ИНСТАНЦИИ,припечатают уста и найдется сердобольный, который закроет твои очи.
Сказывали даже, что ТОГО, когда еще жив был, навещали в тюрьме... список лег на стол к Джанибеку,- одного после традиционной ревизии сняли, а того, кто ревизовал - возвысил, у другого допытывались (пытали?), что тот ему сказал и по какой такой надобности он хаживал к осужденному... ну да, это о нем извещение в траурной рамке, а третьего так припугнули, что он снялся с учета и отбыл в неизвестном направлении,- всего лишь за визит к недругу.
Побегов отсюда (после Расула) было немало, а один смельчак, так тот на весь край... но о нем как будто было, нет? не было?., как-нибудь в другой раз,- и чуть ли не списком, Аскер Никбин все эти имена почерпнул из четвертой страницы, где траурные извещения, о тех, кто БЫЛ, но вычеркнут Джанибеком, и на А тут, и на иные буквы-судьбы, и по должностям разнообразие: и преды, и замы, и завы, и МНОГИЕ ДРУГИЕ, шпарит и шпарит, что? массажистка? а она-то при чем? с чего Аскер Никбин о ней вспомнил? и что с того, что была ПЕРСОНАЛЬНОЙ?.. Она теперь Аскера Никбина массажирует, и на груди - значок, как прикрепил ей Джанибек, так и красуется,- и учредил ей звание Народного (? может быть, Заслуженного?) массажиста республики.
Но отвлекся семейный меджлис, к тому же Айне не нравится, недовольна, что Аскер затеял скользкий разговор.- Мало ли от чего гибнут!
- И у меня,- на подмогу ей Алия,- бывают неудачные операции, я каждого записываю, чтобы помнить.
- А скольких ты спасла! - снова Хансултанов, называет Афлатуна, знаменитого обозревателя и куратора. Если б вспомнил, назвал бы и Цезарева, бывшего секретаря Джанибека.
Спасет еще: Зулейха поставит точный диагноз, Алия реализует, а кого и Айна своими методами вылечит. И тот, кто некогда о самом себе слухи распускал (что тоже, мол, котировался),- угодит под нож Алии и расстанется с почкой. А приступ у Али-Мухаммеда (это уже после землетрясения), знаменитого боксера, бежавшего с огненной родины и нашедшего приют в нейтральной Щвей-,гцарии? Его счастье, что окажется в их краях и попадет в руки Алии, за что ей будут международные благодарности и прочее к ее и без того немалой славе.
Как в прошлые разы, Махмуд снова напомнит: "Надо дышать в рот" (?), об искусственном дыхании, мол, не сообразили спасти (это же было черт знает в какие давние времена!!), а имя не назовут, ибо неэтично.
Их тоже, Аббасовых, увы, коснулась хворь: одна лишь печаль - болезнь Махмуда, лег с повторным обследованием, Зулейха знает и пытается скрыть, что-то с легкими, а Махмуд, как и прежде, не унывает. И, звоня Аскеру, который снова на виду (а он никогда не исчезал с горизонта), или Хансултанову, а он покаялся, признал, строго предупредили, подолгу говорит с ними, рассказывает про химиотерапию, как вдувают холодные струи в легкие, и хриплые, словно кузнечные мехи, вздохи его, с чего бы? почти не курил, иногда только баловался, и в разговоре нет-нет по привычке скажет вдруг о Джанибеке Гусейновиче (никак от прошлого не уйдут),- и столько любви, такая неподдельная искренность!..
Да, кстати, а Джанибек, что с ним? (Махмуд не знает; впрочем, и здесь слухи не подтвердились.) Говорят, видели его на бульваре, с шагомером в кармане. Видели его... очевидно, и на сей раз обознались, в чайхане (у крепостной стены), где собираются аранцы. Молчит многозначительно.
"Я-то знаю все о вас!..- говорит его взгляд.- Вы все у меня...- и лезет в карман.- Я сейчас кого хочешь достану!.."
Видеть-то видели, а кто - не признается.
Как надоест отмеривать шагами набережную,- справа Волчьи ворота, а слева Овечья долина,- садится перед стопкой бумаги (с водяными знаками), пишет и пишет (соскучился или вздумал царствовать в вымышленном мире?).
И ЖДЕТ. Но понимает, не откажешь в сообразительности: вылезет если из норы - больно ударят по голове, не лезь, мол, в сферы, откуда тебя попросили, а попросту турнули (?), не активничай.
А ведь и вылезет! Впрочем, бить - это замечать, коль скоро склоняется имя.
Корреспондент ему наивный вопрос, и заковырка в каждом слове, твердый такой знак (Ъ), а он, Джанибек, воспринимает, или делает вид, что вопрос как вопрос, настроен на серьезный лад и отвечает с достоинством, дескать, ложь и клевета и про несметные купюры, и про роскошное двухэтажное бунгало (аранцы прочтут как буакер, уходящий на два этажа вниз) с оранжереей, и про... короче, скромен в быту, чай да простокваша, а быт - сельский, с будочкой во дворе, куда царь пешком ходит, и дровяное отопление, тащит чурки на горбу,- и землякам-аранцам кажется, что Джанибек снова замечен, восстановил доверие публики, чей голос выражает пресса,- живут гипноз печатного текста, а тем более еще с фотографиями: Джанибек задумчиво смотрит вдаль, а на коленях - эта самая пресса, реклама в подписную кампанию, Джанибек у чахлого деревца... кто ж читает заумные примечания мелким шрифтом про какую-то туманную феодально-неподсудную власть, которая высту-пает-де развращающей силой, и что не лишен был Джанибек всякого множества соблазнов этой власти, а тем более между строк (или подтексты), что помещаемые ответы Джанибека шиты белыми нитками, и расчет --на легковерных?..
Ирония насчет нулей, ибо нули и есть нули, а Джанибек палочку перед ними, мол, газетчик забыл, а презрение, звучащее в голосе собеседника про "джанибековщину" и что, как сказывают УВАЖАЕМЫЕ аранцы, таких, как Вы, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к реальному делу, с наивной легкостью ("смеется", замечает корреспондент) переводит на узкококолейные рельсы (?) разномыслия:
"Аранцам я еще пригожусь!" - И не очень далек от истины, во всяком случае, как саркастически отмечает интервьюирующий, это ближе, чем от Луны, под которой ничто не вечно, до Земли, изрядно замусоренной всякого рода "Вашими выдвиженцами" - деятельными дельцами.
"Вы молоды, и эти вещи (смеется) узнаете потом в жизни,- говорит Джанибек, и ему кажется, что речь идет о друге детства и ГГ, а также Аббасидах, и в этом он абсолютно согласен с собеседником: - Да, мое ближайшее окружение обмануло меня".
Махмуду только бы спросить о Джанибеке (Гусейновиче), знает: скинут или спишут с корабля - сядет в шлюпку. Чем черт не шутит - а вдруг Джанибек и впрямь всплывет? И выстроятся, как прежде бывало, земляки, ведомые старшим братом, в длиннющую очередь, чтоб присягнуть на верность своему кумиру,клянутся, положив руку на Коран, что Джанибек был, есть и будет. Может, болезнь обострила предчувствия, и интуитивная осторожность Махмуда сродни дару предвидения?.. Как в воду глядел Махмуд (из шлюпки).
А о Расуле, тоже по привычке многих лет,- ни слова в трубку: опасается, что побегут докладывать: дескать, Расула похвалили, а коль так - значит, в пику Джанибеку или новому какому лидеру. Побежит? Но кто? Кому докладывать? Где он, новый лидер?.. Не успеешь привыкнуть к одному - приходит другой: кто кого переболтает - тому и лавры. Да и помнит ли кто Расула?.. Даже, вот что обидно, забыты его слова, столь модные в те далекие времена, а Асия не вспомнит, не то что иные из сестер и их мужей: "Легко, дескать, что не я (такой-сякой и всякий: перечень эпитетов), а другой и другие (вконец разложили, деформировали, внесли хаос и так далее), и, самовозгораясь от гнева, клеймить. А ты начни с себя!.." Но кто начнет? Если б всем сразу! Но как? И кто подаст сигнал? Такая круговерть, что некогда: в другой раз (а другого раза не будет).
После химиотерапии у Махмуда разыгрывается зверский аппетит. И он предвкушает обильное угощение у своей тещи Марьям-ханум (увы, слегла и не встанет: Агил ее доконал!..), даже Хансултанов, уж на что ненасытен, и тот сытым отходил от ее стола.
- Передайте Марьям-ханум,- говорит по телефону Махмуд (надолго занимает автомат),- что, как выйду, накинусь на ее долму, отведаю плов с каштанами, а потом пусть угостит меня своим особым способом заваренным чаем, с травой куропатки. А перед этим поем пельмени Айны.- Это по заведенному ритуалу: сначала долма, далее плов, а затем уже пельмени, тринадцать штук на ложечку, с виноградным уксусом. И чай, венчающий пиршество.
-- Какой тебе испечь торт? - спрашивает Алия. И называет имена великих полководцев.
- Тебе особенно удается... ну, коржи, и вместо заварного крема - надо же: запомнил! - сметана с орехами!.. Чудо-торт! В пику 'Наполеону!..
- Кутузов?
- Да, да, он самый (как забыть такое?). А еще коктейль!
- Разве тебе можно коктейль? - спрашивает Алия и уже жалеет, что спросила, напомнила о болезни. А он уже в новой своей стихии: о единстве рода толкует. И видится ему, как с портрета, который сам и обнаружил в давние юношеские годы, Кудрат-киши оглядывает довольным взглядом родню, хотя в уголках его рта недоумение: зачем оторвали от группового любительского снимка, где он в окружении боевых друзей,- загнали в раму с золочеными завитушками, будто он бек какой.
А потом придут поезда. И жесткие слова, взятые на вооружение Аскером Никбином, прозвучат как истинная поэзия: и кровельное железо, и пиломатериалы, и линолеум, который, ведь Аскер новатор, срифмовал с мен олюм, да умру я, любимая присказка, и газопроводные трубы, и радиаторы, краски, ткани,- а потом и поэму сочинит, прорвется истинная боль: удар, который нанесет им Агил, покинув сразу после смерча отчий дом, даже не предупредив куда. И, как всегда, Аскер задумает нечто грандиозное, многослойное, на вкус и элиты, и массы, покорив разом и стар и млад, чтоб и психологическая драма была, и трагедия, и мелодрама, имея в виду слезливых читателей, и трагифарс, чтоб угодить вкусам ироничных, лирический гротеск (и многомудрый критик выскажет свой восторг), и эпопея, чтоб заметила пресса, а выйдет нечто обыденное, ибо реальность, связанная с исчезновением Агила, была криклива и скандальна, приземляла высокий полет поэзии.
Да, Агил не пришел домой ночевать! Может, у него... нет-нет, я бы знала! он бы хоть позвонил, Айна чуяла беду, и страшно признаться,- надо в милицию!.. И розыск: может, у асии? ведь недавно только ездил, и она его надоумила!! Но и Асия встревожена: куда он девался? А у Айши свои люди рыщут по всему городу, во всех районах, надежный источник информации, и собрать слухи, и распустить,вот вам фотография Агила, нет, из города не выезжал, но откуда им ведомо?
Может, к Лейле улетел? Звонок ей, а у той у самой голова кругом: с куклой!., вначале даже не поняла, что за Агил?
"Ну да, разве ты поймешь?" - уколола сестру Айна, и Аскер слышал: но как это в поэму?! Тут же спохватилась: "Прости, не хотела тебя обидеть" (что,напомнила ей).
Бахадур? Да, да, стычка была, а с чего повздорили дядя и племянник, почти ровесники, сразу после приезда Агила от Асии, какая-то мелочь: дескать, надо уважать, о чести, о семейной гордости, и Агил сказал такое, что Бахадур онемел. Был человек - и нет его, Айша в морг, такой не поступал, и тут вдруг на тумбочке у изголовья, как раньше Айна не заметила? перламутровый портсигар, кто вытащил эту реликвию из письменного стола?., а под ним конверт с изображением деда. Развернула - письмо! почерк Агила!.. Фломастером торопливо, разом охватила текст, побелела, сердце выскочит из груди, и радость, что жив, но что он мелет?..
"Ты послушай, Айша!! Хоронить не торопитесь, жив (и зачем она прочла ей?..)! Надоело играть в ваши игры. Как устроюсь (но где??) - сообщу". Расплакалась. Ну что за сын?
"А деньги? На какие деньги он поехал? - спрашивает Айша.- Как бы..." - Не докончила.
Айна вспыхнула: не смей!
"Боюсь,- Айша ей,- что и его, как Асию..." (мол, отрезать придется).
"Ну нет, этого не будет!"
И письмо тут же пришло: "Не пытайтесь меня искать (за что им такое? чем они провинились?), не то перед всем миром!.." (угроза? или кто подучил?). А когда эту записку прочел Аскер, сначала был гнев, потом боль, и тут же сел, пока чувства свежи, и сильная строка - "Неотвратимое случилось..." - стала прокладывать тропу, работал увлеченно, реальный облик Агила постепенно оттеснился, рождалось нечто обобщенно-символическое о возмездии за фальшь, за ложь и так далее (и т. п.), и рушился мир, в котором... а потом, чтоб выкарабкаться из философских дебрей, ухватился" за привычную нить, и дед возник, и сомкнулись та, первая, поэма и эта (дилогия?), а к финишу пламя уже погасло, и громкие фразы воспевали иную молодежь, и она восставала против себялюбия, эгоизма и черствости: уроков, преподнесенных Агил ом любящим родителям.
И Джанибекова семья, а брат Сальми... но прежде об Анаханум. С тех пор как расстроилось с Бахадуром, и она ни за что, как думала Сальми, видя в дочери самою себя, не простит ему измены, жила на берегу моря, где ей подыскали Девичью Твердыню в миниатюре, копию той, что в городе, и никакие ей потрясения не страшны: ^стояла и стоять будет! Обыкновенный домик на сваях, и липла к ним, светясь, радужная пленка, оставляя черный след мазута, а в домике электричество и газовая плита, и по ночам, как зловеще подуют ветры и загрохочут волны, задыхалась свеча, зажженная для того, чтобы отбрасывать длинные тени, и дрожал от страха ее язычок,- а потом наступал штиль, у Анаханум гостили родители, сидели молча, глядя на огненный закат; и она часто вздыхала, куталась в шаль из верблюжьей шерсти; а брат Сальми, известный каратист Салим, оказавшись под развалинами, засыпанный землей, сумел - это ж так просто у йогов, а он и есть йог! - прожить на изрядный запас кислорода в легких, пока его не откопала специальная бригада, в которой и братья Унсизаде, и рослые парни из дружины Айши,- в городе десятки спасательных команд, работа нашлась всем: и сестрам, и сыну Друга Детства от первой жены, и танцовщице из дьявольски красивого дворца, всякого рода всевидящим очам, добровольцам, и шефу Нисы, новоявленному философу, который состязался с Гегелем, и бывшему кавээнщику, и даже той, что страдала астмой ("Мы, женщины, любим вас, дорогой..."), учет и контроль нужны везде.
А кто-то в командировке. Художник, хотя он больше очищал дороги от завалов, нежели держал в руках кисть, переживал как личное горе разрушение старых глинобитных домов, и эти крыши, открытые бездонному мирозданию,- любит летом, когда жара, спать на крыше, глядя на крупные звезды над головой, и под утро, когда небо дышит холодом, влезть под теплое одеяло,- сколько сюжетов погибло!..
И залило подвалы, где видимо-невидимо, особенно под мельницей, тонкохвостых, острозубых, которых и коты боятся: поистине - нет худа без добра!..
А кто-то в поле: Адил, ему нужен трудовой семестр, и Муртуз - младший, могучий организм требует разрядки; Ниса уехала с матерью, что же до Правой Руки, то он проводил эти летние дни - сколько лет без отпуска! - на крутых песчаных берегах широкой светло-голубой реки в кругу семьи, и синеглазая его жена, услышав по "Маяку" в ясное утро тревожную весть, не сразу поняла, что речь об их городе, а муж немедленно облачился в служебный костюм и вылетел: сначала скоростным самолетом до ближайшего морского порта Крепостного, а там на двухпалубном тихоходе.
Не все дома пострадали, кое-кто даже не слышал толчков: ни вертикальных, когда резко подбрасывает снизу вверх, ни горизонтальных, когда кровать, если она на колесах, выносит на середину комнаты,- рухнули главным образом, как об этом уже было, одноэтажные глинобитные дома да старая мельница, это ж ясно, пришел им срок, отслужили свое; не ощутил толчков и тот, с кем обменялась Асия, бывший дом Расула и Лейлы оказался крепким, из домов миллионера-нефтепромышленника,- говорун со своей многочисленной семьей видел сны, где он, этот щуплый на вид, но крепкий в кости мужчина, был главой и где царил мир и не повышался голос, и назван он был публично "сеятелем нации", ибо увеличивал ее людской, как шутили на заводе, потенциал.
Какие-то суеверия и допотопные разговоры о возмездии: страдают, мол, лучшие, и приходят-де эти возмездия не извне, а изнутри. А разве было предупреждение, которому не вняли? Придумают же такое!..
И вспоминают, но кто мог услышать? как Асия кричала в трубку, никто не вышел замуж по любви, а коль скоро так, то и женился тоже, зачаты без любви,запуталось, исказилось, покорежилось, не поймешь, с какого боку подступиться, и где та нить, держась за которую было уже, лезут на бумагу штампы, клубок, узлы и прочее. Раскипелось, забурлило... что поделаешь: стихийное бедствие, и вовсе не возмездие, когда сгустки, сгустки, скопление (туч? обманов? фальши? чего??), и они, материализуясь, проникают вглубь, сквозь земную кору, и... додумаются же!., дают о себе знать выбросами и толчками,- все эти аварии, катастрофы, то здесь трясет, то там мстит, и нет им конца, ибо копится и копится (о чем уже было).
А что до дома, где на высоком, как небо, потолке виднелись смутные линии нависших ангелов и контуры крыльев, там лишь на потолке с неровными серыми пятнами'появилась трещинка, и прошла через тонкую розоватую шею ангела, у которого и без того ноги на той стороне, за перегородкой-стеной.
Да-с, потеснились в высотных домах, и бывший караван-сарай, в котором нынче КамышПром, предоставил оставшимся без крова свои кельи, ведь некогда здесь размещались и мулы, и кони, и верблюды, а Шайтаний дворец оказался настолько емким, что вся Нагорная часть до Волчьих ворот и Низинная до Овечьей долины нашли приют в его залах, сценах, лоджиях, балконах, верандах и даже подземных служебных помещениях, оборудованных по последнему слову техники, с кондишнами.
Но чудо: забил фонтан чистой воды на Колодезной улице, где бывший дом Муртуза Кудрат-оглы! Сама природа пришла на подмогу, заменив этим мощным фонтаном вышедший из строя шолларский водопровод, проведенный, в эти районы в давние времена на средства нефтемиллио (это легенда: чуть что, и всплывает имя вездесущего родича девяностолетнего старца, трех лет до ста не дожил).
Нарушились, правда, всякие видео и слышно, ибо тот, кто создавал их, известный Зурначиев - о нем никаких вестей,- не учел, а скорее всего начисто упустил из виду сейсмический характер здешних земель, где молодые горы, но говорят, что это - поди узнай, кто распускает слухи! - уже не понадобится, ибо... короче, явился как будто тот, кого Джанибек опасался,- а кто еще был третий, кроме Ильдрыма и того, похожего на косаря? Якобы сигналы сработали, мелодичные, но ультрамощные клаксоны.
А пока они явятся и призовут к ответу, успеет-таки Анаханум, вырвавшись из плена,, найти Бахадура и, к его удивлению, сказать, что... и Бахадур, растерянный и потрясенный, не ожидал от нее такого, не сдержит слез, после которых сердце его смягчится, но не настолько, чтоб потерять голову и дать тому, другому, кто сидит в нем, расслабиться, поддаться голосу шайтана; и хорошо, что сдержался: надо еще разобраться, что к чему и какие еще подуют ветры, а до расплаты, 'когда подводишь итоги (а есть еще такие чудаки?), очень далеко, не верится, что она когда-нибудь придет, эта старость.
С тех пор как это случилось, прошло немало лет, и чудо-город с помощью друзей по ту сторону хребта и по эту моря (а тогда летали и летали самолеты днем
и ночью, плыли пароходы, а на набережной белели, как паруса, палатки,- но быть начеку, ибо время убыли ушло, и, к счастью, вода в море начала прибывать, и, может, не понадобится ломать русла полноводных северных рек, поворачивая в южные края) ныне краше, чем когда бы то ни было, да и другие времена наступили, хотя не все старые традиции отомрут, ибо велика сила привычки: Вечный Поклонник, как и в прежние годы, рассказывал истории, приключившиеся с ним.
"Нет-нет, что вы, я не обижаюсь,- говорит, и глаза молодые светятся, а голова белым-бела,- но лучше быть вечным поклонником, чем вечным мальчиком!"
"Что за вечный мальчик?" - спрашивает художник (или скульптор?).
"Как? Не знаете?! - удивляется он неосведомленности местных творцов (духовных ценностей).- Так зовут знаменитого поэта Воздвиженского.- Вот новость!.. И тут же историю рассказывает: - Еду как-то, вижу, стоит на углу, торопится, а все машины мимо. Подъехал, пригласил сесть, везу и думаю: вдруг деньги предложит, неудобно, а он и не собирался платить, выходя, бросил мне: "Вы везли поэта Воздвиженского!" А я ему вдогонку: "Что лучше? Быть вечным поклонником или вечным мальчиком?" Засуетился он, думает, что я о деньгах, шарит по карманам, а я хлопнул дверцей машины и уехал, подмигнув ему напоследок".
"Да, будет тебе что написать в воспоминаниях",- вздохнул бывший кавээншик: куда девались его кудряшки?.. Обрюзг, облысел, округлился.
"Мне везло на именитости" (был толстогубый, появился Воздвиженский).
"К их числу, надеюсь, ты относишь и меня?" - шутит скульптор, выражая, как ему кажется, и мысль художника.
"И не только".
"Кто же еще?"
"А Джанибек? А сама Сальми?.. Кстати, говорят, у нее действует, как прежде, Салон?"
"И как прежде, она мечтает, чтоб в собственном доме любой заграничный ролик крутить, и с переводчиком!"
"А разве,- наивный вопрос Вечного Поклонника,- такие дома еще есть, чтоб мечтать о сущих пустяках?"
ОХ И ПРИТВОРА!.. Кому пустяки, а кому - престиж!
362
И снова разговоры: кого куда. А как же? Пошла ведь пятилетка (почетных похорон). Толки на уровне слухов,- ведь кто-то же распускает их: снятия-перемещения, а кого и на отдых. Случается, сбываются слухи, а чаще нет, и не знаешь, радоваться, что не сбылись, или печалиться?
"Фарид? А не путаете? Может, Фархад?" Неужели новый друг детства, но чей? К нему как будто нашла ключ Айша, что с того, что он намного моложе, кто ж заглядывает в паспорта? да и неведомо, когда началось (останется тайной).
А о шептавшем и длинных, вернее, больших ушах и его друге, а также оберегающем покой (о нем ведь еще ни слова не было!), увы, ничего не слышно, даже слухов никаких...- но это мало кого волнует, разве что в порядке информации, а она нынче ценится не количеством, а качеством, предельно точная и деловая: волна слухов от Волчьих ворот стремительно разливается по Овечьей долине, несется далее по Низинной и откатывается в неведомом направлении, шурша по гальке или пузырясь на песке, а то и вовсе испаряясь под жарким солнцем здесь, на суше, пока она не залита водой, которая, к счастью, уже прибывает, и морю отныне не грозит обмеление. Паника в семье, увы, всплыли кое-какие ее секреты, длилась недолго, Аббасовы начеку,- кроме Айши, все числятся по фамилиям, а кое-кто и псевдонимам мужей, тем более что никто не отнял, да и как можно? именной скальпель у Алии, а на опытных диагностов спрос велик, порой даже больший, чем на прорицателей-футурологов, а тут еще рассмешила Алия сестер, рассказав им о недавней встрече со своим учителем: тот ее не узнал. "Напомните-ка,- спросил у нее,- когда я вас резал?.." Память у него отшибло начисто!..
Потом тревоги и вовсе забудутся, и даже стихийное бедствие станет далеким преданием, снова, как всегда, разговоры о жизни и смерти: кто спасся, а кто отдал богу душу. То мужчины говорят, а то женщины, у них все точно, даже если пустяк: опять же нож (кому что резать) Аскер, как и прежде, читает газету с конца, сразу заглядывая на четвертую полосу, где рамки.
- И что же? - спросил Махмуд.
- Не читали разве? О том, кто передавал Джанибеку (как с прошлым расстаться?) насчет трех шаров, поставленных на попа.
- Неудачная операция была, но Алия предлагала же свои услуги,- это Хансултанов, он знает.
- Но как можно валить на ОДНОГО? (Это Айна по старой привычке, было однажды, говорили о тех, кого Джанибек сгубил. Увлеклись и забыли, что и стены имеют уши, но в тот день, к их счастью, СЛЫШНО было отключено.)
Ходы у Джанибека были отработанные и несложные: ах, ты имеешь СВОЕ мнение и оспариваешь доводы Джанибека, не зная, что кумир масс болезненно воспринимает даже советы?..
И к тебе, которому неуд, или двойка по этике, нежданно грядет комиссия на службу,- тебе казалось, что Джанибек, поблагодарив тебя за дружеские замечания и на прощанье крепко пожав мужественную руку (другие рабски поддакивали), оценил твой ум (куриный!), а тут - комиссия, чтоб визуально зафиксировать, это любимая присказка Джанибека, и она по забывчивости вспоминается теперь, КАК СТРОИТЬ МОСТ через протекающую здесь речку: вдоль или поперек?.. А у нас копни любого: у каждого ведь, чего таиться, ни для кого не является ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТАЙНОЙ, хоть и огорожен участок высоким забором, так что бросьте эти замашки, не морочьте головы ни себе, ни всему честному народу а-ля патриотизмом, пусть и аранским, мы, дескать, и так далее, так вот: у каждого ажурно-аббревиатурный МОСТ этот, или Мировецкая Организация С... неразборчиво: то ли Системы, то ли Социалистического Труда, не как у всех строится, да, да, именно вдоль, и подпорки есть, и цемент крепкий, но что толку, когда речку не перейдешь?., и потому у несчастного КОЛЛЕГИ, который вздумал учить да поучать Джанибека, вдруг выявилось столько несуразностей, что впору составить многостраничный акт, и он передается в нужные руки, на тебя заводится ДЕЛО, которое само начинает работать, переходя от одной инстанции к другой, ты прежде СНЯТ, далее ИСКЛЮЧЕН, с тебя взята подписка о невыезде, и ты обречен на бессонные ночи и тревожные дни, и они покажутся тебе вскоре счастливыми минутами в сравнении с теми, которые еще впереди.
Случалось, Джанибек придумывал и иные ХОДЫ: он сначала возвысит советчика, отослав его подалее, а там, в глуши, так запутают, что и без актов угодишь в тюрьму и, если начнешь колотить в железные ворота, чтоб тебя выпустили, да не приведи Аллах (с большой буквы) бомбить своими писаниями ИНСТАНЦИИ,припечатают уста и найдется сердобольный, который закроет твои очи.
Сказывали даже, что ТОГО, когда еще жив был, навещали в тюрьме... список лег на стол к Джанибеку,- одного после традиционной ревизии сняли, а того, кто ревизовал - возвысил, у другого допытывались (пытали?), что тот ему сказал и по какой такой надобности он хаживал к осужденному... ну да, это о нем извещение в траурной рамке, а третьего так припугнули, что он снялся с учета и отбыл в неизвестном направлении,- всего лишь за визит к недругу.
Побегов отсюда (после Расула) было немало, а один смельчак, так тот на весь край... но о нем как будто было, нет? не было?., как-нибудь в другой раз,- и чуть ли не списком, Аскер Никбин все эти имена почерпнул из четвертой страницы, где траурные извещения, о тех, кто БЫЛ, но вычеркнут Джанибеком, и на А тут, и на иные буквы-судьбы, и по должностям разнообразие: и преды, и замы, и завы, и МНОГИЕ ДРУГИЕ, шпарит и шпарит, что? массажистка? а она-то при чем? с чего Аскер Никбин о ней вспомнил? и что с того, что была ПЕРСОНАЛЬНОЙ?.. Она теперь Аскера Никбина массажирует, и на груди - значок, как прикрепил ей Джанибек, так и красуется,- и учредил ей звание Народного (? может быть, Заслуженного?) массажиста республики.
Но отвлекся семейный меджлис, к тому же Айне не нравится, недовольна, что Аскер затеял скользкий разговор.- Мало ли от чего гибнут!
- И у меня,- на подмогу ей Алия,- бывают неудачные операции, я каждого записываю, чтобы помнить.
- А скольких ты спасла! - снова Хансултанов, называет Афлатуна, знаменитого обозревателя и куратора. Если б вспомнил, назвал бы и Цезарева, бывшего секретаря Джанибека.
Спасет еще: Зулейха поставит точный диагноз, Алия реализует, а кого и Айна своими методами вылечит. И тот, кто некогда о самом себе слухи распускал (что тоже, мол, котировался),- угодит под нож Алии и расстанется с почкой. А приступ у Али-Мухаммеда (это уже после землетрясения), знаменитого боксера, бежавшего с огненной родины и нашедшего приют в нейтральной Щвей-,гцарии? Его счастье, что окажется в их краях и попадет в руки Алии, за что ей будут международные благодарности и прочее к ее и без того немалой славе.
Как в прошлые разы, Махмуд снова напомнит: "Надо дышать в рот" (?), об искусственном дыхании, мол, не сообразили спасти (это же было черт знает в какие давние времена!!), а имя не назовут, ибо неэтично.
Их тоже, Аббасовых, увы, коснулась хворь: одна лишь печаль - болезнь Махмуда, лег с повторным обследованием, Зулейха знает и пытается скрыть, что-то с легкими, а Махмуд, как и прежде, не унывает. И, звоня Аскеру, который снова на виду (а он никогда не исчезал с горизонта), или Хансултанову, а он покаялся, признал, строго предупредили, подолгу говорит с ними, рассказывает про химиотерапию, как вдувают холодные струи в легкие, и хриплые, словно кузнечные мехи, вздохи его, с чего бы? почти не курил, иногда только баловался, и в разговоре нет-нет по привычке скажет вдруг о Джанибеке Гусейновиче (никак от прошлого не уйдут),- и столько любви, такая неподдельная искренность!..
Да, кстати, а Джанибек, что с ним? (Махмуд не знает; впрочем, и здесь слухи не подтвердились.) Говорят, видели его на бульваре, с шагомером в кармане. Видели его... очевидно, и на сей раз обознались, в чайхане (у крепостной стены), где собираются аранцы. Молчит многозначительно.
"Я-то знаю все о вас!..- говорит его взгляд.- Вы все у меня...- и лезет в карман.- Я сейчас кого хочешь достану!.."
Видеть-то видели, а кто - не признается.
Как надоест отмеривать шагами набережную,- справа Волчьи ворота, а слева Овечья долина,- садится перед стопкой бумаги (с водяными знаками), пишет и пишет (соскучился или вздумал царствовать в вымышленном мире?).
И ЖДЕТ. Но понимает, не откажешь в сообразительности: вылезет если из норы - больно ударят по голове, не лезь, мол, в сферы, откуда тебя попросили, а попросту турнули (?), не активничай.
А ведь и вылезет! Впрочем, бить - это замечать, коль скоро склоняется имя.
Корреспондент ему наивный вопрос, и заковырка в каждом слове, твердый такой знак (Ъ), а он, Джанибек, воспринимает, или делает вид, что вопрос как вопрос, настроен на серьезный лад и отвечает с достоинством, дескать, ложь и клевета и про несметные купюры, и про роскошное двухэтажное бунгало (аранцы прочтут как буакер, уходящий на два этажа вниз) с оранжереей, и про... короче, скромен в быту, чай да простокваша, а быт - сельский, с будочкой во дворе, куда царь пешком ходит, и дровяное отопление, тащит чурки на горбу,- и землякам-аранцам кажется, что Джанибек снова замечен, восстановил доверие публики, чей голос выражает пресса,- живут гипноз печатного текста, а тем более еще с фотографиями: Джанибек задумчиво смотрит вдаль, а на коленях - эта самая пресса, реклама в подписную кампанию, Джанибек у чахлого деревца... кто ж читает заумные примечания мелким шрифтом про какую-то туманную феодально-неподсудную власть, которая высту-пает-де развращающей силой, и что не лишен был Джанибек всякого множества соблазнов этой власти, а тем более между строк (или подтексты), что помещаемые ответы Джанибека шиты белыми нитками, и расчет --на легковерных?..
Ирония насчет нулей, ибо нули и есть нули, а Джанибек палочку перед ними, мол, газетчик забыл, а презрение, звучащее в голосе собеседника про "джанибековщину" и что, как сказывают УВАЖАЕМЫЕ аранцы, таких, как Вы, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к реальному делу, с наивной легкостью ("смеется", замечает корреспондент) переводит на узкококолейные рельсы (?) разномыслия:
"Аранцам я еще пригожусь!" - И не очень далек от истины, во всяком случае, как саркастически отмечает интервьюирующий, это ближе, чем от Луны, под которой ничто не вечно, до Земли, изрядно замусоренной всякого рода "Вашими выдвиженцами" - деятельными дельцами.
"Вы молоды, и эти вещи (смеется) узнаете потом в жизни,- говорит Джанибек, и ему кажется, что речь идет о друге детства и ГГ, а также Аббасидах, и в этом он абсолютно согласен с собеседником: - Да, мое ближайшее окружение обмануло меня".
Махмуду только бы спросить о Джанибеке (Гусейновиче), знает: скинут или спишут с корабля - сядет в шлюпку. Чем черт не шутит - а вдруг Джанибек и впрямь всплывет? И выстроятся, как прежде бывало, земляки, ведомые старшим братом, в длиннющую очередь, чтоб присягнуть на верность своему кумиру,клянутся, положив руку на Коран, что Джанибек был, есть и будет. Может, болезнь обострила предчувствия, и интуитивная осторожность Махмуда сродни дару предвидения?.. Как в воду глядел Махмуд (из шлюпки).
А о Расуле, тоже по привычке многих лет,- ни слова в трубку: опасается, что побегут докладывать: дескать, Расула похвалили, а коль так - значит, в пику Джанибеку или новому какому лидеру. Побежит? Но кто? Кому докладывать? Где он, новый лидер?.. Не успеешь привыкнуть к одному - приходит другой: кто кого переболтает - тому и лавры. Да и помнит ли кто Расула?.. Даже, вот что обидно, забыты его слова, столь модные в те далекие времена, а Асия не вспомнит, не то что иные из сестер и их мужей: "Легко, дескать, что не я (такой-сякой и всякий: перечень эпитетов), а другой и другие (вконец разложили, деформировали, внесли хаос и так далее), и, самовозгораясь от гнева, клеймить. А ты начни с себя!.." Но кто начнет? Если б всем сразу! Но как? И кто подаст сигнал? Такая круговерть, что некогда: в другой раз (а другого раза не будет).
После химиотерапии у Махмуда разыгрывается зверский аппетит. И он предвкушает обильное угощение у своей тещи Марьям-ханум (увы, слегла и не встанет: Агил ее доконал!..), даже Хансултанов, уж на что ненасытен, и тот сытым отходил от ее стола.
- Передайте Марьям-ханум,- говорит по телефону Махмуд (надолго занимает автомат),- что, как выйду, накинусь на ее долму, отведаю плов с каштанами, а потом пусть угостит меня своим особым способом заваренным чаем, с травой куропатки. А перед этим поем пельмени Айны.- Это по заведенному ритуалу: сначала долма, далее плов, а затем уже пельмени, тринадцать штук на ложечку, с виноградным уксусом. И чай, венчающий пиршество.
-- Какой тебе испечь торт? - спрашивает Алия. И называет имена великих полководцев.
- Тебе особенно удается... ну, коржи, и вместо заварного крема - надо же: запомнил! - сметана с орехами!.. Чудо-торт! В пику 'Наполеону!..
- Кутузов?
- Да, да, он самый (как забыть такое?). А еще коктейль!
- Разве тебе можно коктейль? - спрашивает Алия и уже жалеет, что спросила, напомнила о болезни. А он уже в новой своей стихии: о единстве рода толкует. И видится ему, как с портрета, который сам и обнаружил в давние юношеские годы, Кудрат-киши оглядывает довольным взглядом родню, хотя в уголках его рта недоумение: зачем оторвали от группового любительского снимка, где он в окружении боевых друзей,- загнали в раму с золочеными завитушками, будто он бек какой.