- Идем, - сказала Марина и, не дожидаясь ответа, громко стуча магнитными подошвами, вышла из санотсека.
С каждым шагом приближалась полупрозрачная дверь в конце коридора; пластина, покрытая рукотворной "изморозью", в изящной голубой раме, хрупкая на вид, но способная выдержать удар внезапного вакуума. Прикоснувшись пальцами к плечу подруги, Дэви влила в нее спокойствие, необходимое для легкого, непринужденного разговора. О да, они всего лишь стосковались по чудесной зелени оранжереи, по пышным, с гигантскими листьями, помидорным лианам и алым плодам размером с детскую голову; по золотым мячам лимонов, огурцам в рост человека, кувшинкам бассейна, в любой из которых могла бы свернуться кошка...
Великолепные владения у фру Марты... Вот и дверь открыта набором известного кода; и обе женщины, пройдя сквозь дымку дезинфекционного тамбура, оказываются среди искусно воспроизведенного тропического полудня. Над головой у них - переплеты потолка из толстого голубого стекла, освещенного извне; перед глазами - прямая гравиевая аллея; вокруг настоящая сказочная страна, живое воплощение детских книжек с разноцветными картинками, земля гномов с колоссальными ягодами, с чайным лесом и привязными аэростатами ребристых тыкв, вся в веселых струях брызжущей воды, в игре радуг...
И посреди всего этого, под зонтиками чудовищного укропа, сидит на складном холщовом стульчике маленькая, чистая, сухая женщина в салатовом комбинезоне, в роговых очках на детски безмятежном остроносом лице, с туго собранным пучком седых волос. Будто уснула, склонившись головой к коленям.
Марина зажала рот, чтобы не вскрикнуть.
Виктор Сергеевич с подавленным вздохом перевернул еще один картонный лист альбома.
Вот он, Пол Муреш, закутанный в тонкий мешок госпитальной постели, отощавший, щетинистый, с провалившимися глазницами. Выражение лица смущенно-радостное. Дело идет на поправку.
Этот неукротимый борец за "возвращение человека к естественному состоянию", с его крестьянским недоверием к технике, достойный внук ворчливого деда Лайоша, злостный нарушитель дисциплины, признался навестившему его командиру, что просто-напросто обманул перед полетом диагностическую машину. Он уже тогда чувствовал себя скверно: гудела голова, побаливало горло, в суставах рук и ног начиналась ломота. Решил не поддаться хвори, выполнить программу эксперимента и, вернувшись, гордо заявить Панину, Глебову, Стрижовой, умникам из НАСА: "Грош цена вашему медицинскому контролю! Если человек захочет, он в любом состоянии сделает все, что от него требуется". Так-то посрамить создателей тепличного режима, а потом можно и в госпиталь, на койку, хотя лучше перенести на ногах...
- Мальчишка, - сказал тогда Полу Виктор Сергеевич, преспокойно переходя на "ты" и не стесняясь в выражениях. - Выпороть бы тебя, стервеца, да устав не позволяет, к тому же - болен... Ты что же, не понимаешь, что сила воли дана человеку не для самоистязания, а для того, чтобы держаться в особых, экстремальных условиях? Ты мне напоминаешь человека, который, живя в доме с отоплением, зимой специально отключил бы его и боролся с холодом, хлопая себя по бокам - так, ни для чего, из принципа... Зачем эти дурацкие, ничем не вызванные жертвы?..
Муреш только виновато моргал. Перед тем как подвергнуться кибернетическому осмотру, он специально понизил себе температуру, наглотался порошков, стабилизирующих сердцебиение, кровообращение и все такое прочее... Нет, кто его научил, он не скажет. Или скажет в том случае, если командир даст честное мужское слово молчать и никого не наказывать. Ах, так Виктор Сергеевич знает?! Неужели проболталась старушка? Ну да, это фру Марта. Она втайне сочувствует взглядам и убеждениям Пола. Славная такая женщина. У нее тоже душа крестьянки, всю жизнь среди плодов и овощей... Пол частенько бывал у нее в последнее время. Да и в виварий старушка его водила. Нет, ее "жениха" с ними не было, наверное, ревновал... А что? Там здорово. До сих пор он никогда не имел дела с тропическими животными, только в зоопарке видел или на телеэкране. А здесь помогал за ними ухаживать, и кормил, и давал лекарства. Прекрасное занятие. Исконно человеческое...
Понятно, что до полного выздоровления отчаянный пилот, которого Марина прозвала "симулянтом навыворот", так и не узнал о том, что скромная и безответная Марта Энгстрем с первых дней работы станции находилась на ней в качестве агента антиастероидной организации. Фру Марта была согласно профессиональному определению "работником последнего эшелона", то есть начала действовать лишь тогда, когда провалились все иные попытки повредить поселку на орбите. Она знала и умела значительно больше, чем положено скромному ботанику и почвоведу; поэтому, когда Пол в порядке ответного приглашения повел Марту осматривать "Варан", ей ничего не стоило сунуть в соответствующие гнезда коммутаций электронные микроаппараты самого подлого предназначения. Включившись в надлежащее время, эти "горошинки" вывели из строя и телекамеры, и внутреннюю аварийную связь, и стыковочное устройство.
Культура вируса "Габон-E-XXI", присланная хозяевами Марты в одной из вполне безобидных "научных" посылок, была введена не прямо Полу, а обезьянам из вивария. Такой ход затруднял возможное расследование; надо было еще доказать (в случае провала операции), что пилот общался с животными, что у него и у обезьян одна и та же болезнь.
В состав зловещего "оборудования", которым располагала Марта Энгстрем, входила и ампула с быстродействующим ядом. На самый крайний, страшный случай. Операция сорвалась, Пол не погиб и снова явился на астероиде - как обличитель. "Работнику последнего эшелона" не осталось ничего, кроме ухода в небытие...
Глядя на цветное фото возвращенного "Варана", - корабль был лихо снят югославским корреспондентом через широкоугольный объектив, с многолучевыми размытыми огнями на корпусе, - Виктор Сергеевич подумал, что этот, чуть было не кончившийся трагедией полет помог выявить пороки биоуправления. Надо же! Стоило начаться жару, бредовому состоянию космонавта (очевидно, такое резкое ухудшение спровоцировали перегрузки при старте), - и чуткие, излишне чуткие датчики тоже начинают бредить, и корабль на разогнанных до предела двигателях уносится в никуда.
Взлеты кораблей, управляемых биотоками, отложены на неопределенное время. Система должна быть защищена от шума даже в том случае, если шум исходит из самой организованной на Земле материи - из человеческого мозга...
Что же было потом?
...Опавшие, свисающие бульдожьими складками щеки; слезящиеся глаза, довершающие сходство с угрюмым дряхлым псом. Неужели это Сикорский, весельчак и ругатель Бен, румяный силач, способный в свои пятьдесят шесть лет и согнуть железную балку, и без памяти влюбиться в одинокую пожилую женщину, даже в молодости, видимо, не бывшую предметом такой страсти?!
- Отпустите меня, шеф. Я все знаю, все понимаю, но... не могу больше здесь оставаться. Мне по нескольку раз в минуту хочется... выйти наружу и открыть стекло шлема. Когда-нибудь я это сделаю, шеф. Право, отпустите.
- У вас же никого нет на Земле, - пробовал убедить его Панин. - А здесь вас все любят, мы - ваша семья...
- Вот именно, - сиплым, ноющим голосом вел свою линию Бен. - Мне здесь каждый человек и каждый камень напоминает о... В общем, увольте меня в чистую. Как-нибудь доживу. Немного уже осталось...
- Хорошо, Бен, считайте, что этот вопрос мы решили. Но если передумаете, хотя бы на трапе ракеты, имейте в виду, что ваша прежняя должность за вами.
Сикорский отвесил благодарный поклон и, шаркая, двинулся к выходу из кабинета. На полдороге остановился, медленно обернулся к командиру. Нижняя губа вздрагивала, часто мигали покрасневшие веки.
- Что с вами, Бен? - ласково спросил Виктор Сергеевич.
- Как вы думаете? - спросил, запинаясь, бывший начальник солнечной ловушки. - Как вы думаете, если бы я вдруг узнал, что она... ну... занимается этим... если бы я узнал... может быть, я бы смог... своей любовью, всем... чем я могу... заставить ее раскаяться, бросить это дело?
- Безусловно смогли бы, - не поколебавшись и доли секунды, уверенно ответил Панин.
- Люди от одиночества способны совершать странные поступки. Ее наверняка обошли, обманули... она была такая доверчивая... или запугали до смерти, что им стоило... так ведь, шеф?
- Совершенно так, Бен. Так оно и было.
- Значит, ее бы не наказали строго, если бы она сама раскаялась? почти закричал Сикорский, умоляюще протягивая перед собой руки.
- Еще и поблагодарили бы за помощь, будьте уверены.
Измятое лицо Бена осветилось прежним светом, он как будто даже плечи расправил. Ненадолго. Снова сгорбился, тянет магнитные ботинки к двери...
...Другое лицо перед командирским столом - розовое, круглое, обрамленное воздушными сединами. Маска перепуганного диснеевского гнома.
- Вы меня, конечно, простите, командир, но, ей-богу, Том Карр с детства боится военных действий... Я еще помню стрельбу на улицах в Белфасте и наши заколоченные ставни. А здесь, похоже, война не прекратится еще очень долго...
Том лукаво хихикает, грозит пальцем:
- Похоже, что война, когда ее выгнали с Земли, решила зацепиться хотя бы за этот крошечный островок!
- Спасибо за откровенность, мистер Карр, - церемонно отвечает Виктор Сергеевич. - Нам будет жаль лишиться такого специалиста, но я не смею вас удерживать.
Гном опять смеется и покачивает головой:
- Скажите правду: вы ведь не думали, что старый шут на всю жизнь напуган английскими пулями?..
...И последний из астероидных "патриархов", седоусый, в круглых роговых очках, суетливый и близорукий Антон Корчак.
- Я пришел к вам, командир, - возглашает он срывающимся фальцетом, чтобы объявить о своем решении.
- О каком решении, уважаемый пан Антон? - сдерживая улыбку, осведомляется Панин.
- О моем решении остаться! - торжественно заявляет библиотекарь и становится по стойке "смирно". - Я осуждаю тех, кто покидает боевой пост в час опасности! Я готов, если понадобится, взять в руки винтовку... или то, что ее теперь заменяет, уж не знаю нынешней техники.
...Не пришлось пану Антону взять в руки оружие; так и заведовал себе астероидной библиотекой. Чистейшая, кстати, синекура: читатель набирает на пульте шифр нужной книги, и через минуту либо транспортер приносит ему заказанный том, либо дисплей сообщает, что книга на руках. Корчак сумел оживить автоматическую читальню: беседовал с посетителями о книгах, устраивал выставки редких изданий, семинары, конференции, даже добился приглашения на станцию одного-двух писателей. В свободное время он, как и прежде, колол воображаемые дрова - Марина заказала лично для "патриарха" такую гипнозапись. А последний бой все-таки произошел. И дал его, в тысячах километров от астероида, "сам" глава отряда космонавтов, Игорь Петрович Волновой.
Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Второй пиратский корабль заметили в орбитальный телескоп, когда вели наблюдение за одной из туманностей. Черное стреловидное тело проползло на мерцающем млечном фоне. Комитет контроля не снижал бдительности. Все этапы опознания были пройдены буквально за несколько минут. Национальные космоцентры подтвердили, что ни один корабль какого-либо государства не находится в наблюдаемом районе. Видеозапись с телескопа "просмотрели"! крупнейшие земные ЭВМ. Они же и начертили дальнейший путь бродячего убийцы. Можно было идти на перехват.
После недолгого совещания в "верхах" обезвреживание пирата поручили опытнейшему из советских космических летчиков, Игорю Волновому. Корабль Игоря Петровича был стандартный - давно испытанная "Москва-Р", но поднялся он почему-то с территории опытного завода.
С точки зрения непосвященного, Волновой вел себя более чем странно. Вместо того чтобы направить свою ракету на сближение с пиратом, Игорь Петрович двинулся по круговой околоземной орбите, держась таким образом, чтобы между ним и целью все время находилась наша планета. Словно прятал "Москву-Р" от возможного удара.
Однако настал некий миг, которого давно ждали в центре управления полетом, и Геннадий Павлович, отвечавший за исход боя, предложил "Соколу", то есть Волновому, "перейти в рабочий режим". Вслед за этим "Москва-Р" исчезла с экранов; локаторы больше не видели ее, радио- и телесвязь были прерваны начисто. Но ни одна из полетных служб не изъявила беспокойства. Более того, даже "наш министр" доложил кому-то по спецлинии связи, что "все идет согласно программе".
Дело было в том, что Игорь Петрович вез на борту своего неприметного серийного корабля гравитационный аппарат, прототип которого несколько лет назад был испытан во время возвращения "Вихря". Относительно небольшой, но массивный контейнер мог создавать вокруг себя зону искусственного тяготения. "Пузырь" гравитационного поля окружал контейнер (и корабль-носитель) экраном, непроницаемым ни для каких видов энергии. Экипаж оказывался слепым и глухим; корабль было невозможно обнаружить в пространстве. Первые испытатели назвали пугающее явление "эффектом Немо" в честь знаменитого героя "Двадцати тысяч лье под водой", сумевшего надежно скрыть свою подводную лодку в морской пучине...
Следовало обладать необъятным опытом, выдержкой и - чего греха таить - замечательным чутьем Волнового, чтобы вслепую, при мучительно высоких перегрузках совершить прыжок над Северным полюсом Земли и, выключив поле, внезапно возникнуть точно в назначенном месте, в трехстах километрах за кормой крадущегося пирата. Затем, опять-таки после краткого диалога "Сокола" с "Авророй" - центром управления, корабль Игоря Петровича выдвинул жерло электромагнитной катапульты, и гравитационный контейнер ушел догонять врага.
Надо полагать, у пиратов был лихой и грамотный командир. Черная ракета, в полтора раза превосходившая величиной "Москву-Р", успела зажечь пульсирующую корону носовых тормозящих выхлопов, и навстречу Волновому помчались две торпеды. Но гравитационный контейнер перехватил их на полпути, затем пиратский космолет волшебным образом исчез из поля зрения.
После рапорта Волновой спокойно лег на орбиту и принялся сужать витки. Контейнер, снабженный собственной электронной памятью, не нуждается в командах извне. Теперь искусственное тяготение привесило к пиратскому судну тысячетонный "груз", который неотвратимо потянет ракету в нужном направлении. Никакой стрельбы и пиротехники. Тактично и элегантно, в духе разоружившегося, но отнюдь не беспомощного мира.
Где-то над островами Зеленого Мыса программа контейнера была исчерпана: "эффект Немо" оборвался так же внезапно, как и начался, и вместо молочной мглы в камерах внешнего обзора пираты увидели нечто еще более неожиданное и менее приятное. Над ними безмятежно голубело тропическое небо, а внизу; на столь же приветливой бирюзовой глади океана, поджидала эскадра Комитета контроля, знакомые по старым кадрам кинохроники серые утюги крейсеров и атомных фрегатов...
Задержавшись взглядом на приятной сердцу фотографии Волнового с новым орденом на груди, Виктор Сергеевич перелистал последние страницы альбома.
Восемнадцать месяцев со дня прибытия астероида: банкетный зал командного пункта, раскрасневшиеся лица, Марина в белом платье, сшитом здесь, на станции. Астероид обзавелся уже своим ателье мод! Комфорт приближается к земному, забыто круглосуточное ношение скафандров...
Годовщина подвига Рама Ананда. Почетный караул возле обелиска, пышные венки из живых цветов, заключенные в прозрачные футляры (дар индийского космоцентра), точеная - на полголовы выше прочих - фигура Дэви...
Снова, как в былые мирные времена, белые, черные, желтые лица веселых курсантов, будто спорящих, у кого лучше и ровнее зубы.
И, наконец, снятое корреспондентским широкоугольником вознесение гигантской серебристой башни. Интернациональный космолет "Вихрь-2" начинает свой путь к Марсу! В его экипаже - добрые друзья, спутники по первой марсианской. Командир "Вихря" - бывший второй пилот Сергей Меркулов, бортинженер - все тот же Сурен Акопян. Панин невольно завидовал им. Ну да ничего не поделаешь...
Виктор Сергеевич закрыл бархатную обложку. Он был готов к завтрашнему дню.
Глава VI
________________________________________________________________
В НОВОМ РИТМЕ
Гряда пологих холмов расположилась подковой, повторяя изгиб морского берега. Черное плетение дубовых ветвей было тронуто нежной зеленью; у подножия стволов, рядами поднимавшихся до самого гребня, кустились трава и папоротники. Весна в этих краях наступала быстро. Ближе к морю, в тени кипарисов, выстроившихся вдоль необозримо длинных набережных аллей, сплошным розовым прибоем вставали миндальные деревья, вовсю цвел инжир, набухали бутоны на розовых и олеандровых кустах. За клумбами, за барьером подстриженных кустов туи, закрывавшим путь в аллею холодным ветрам, виднелась в просветах широкая галечная полоса. На нее ритмично накатывалась плоская волна. Кричали чайки.
То было рукотворное море, давшее жизнь рощам и паркам гигантского оазиса под Байконуром, на месте былых безжизненных степей, у края старого, заслуженного космодрома.
Все-таки, несмотря на плотную стену туч, промозглые порывы достигали аллей; день был неприветливый, и Марина подняла воротник плаща. Гравий центральной дороги радостно хрустел под ногами. Как здорово после осточертевших за полтора с лишним года магнитных ботинок надеть туфли на высоком каблуке и шагать вот так, ощущая упругую плоть земли, не опасаясь взлететь от неосторожного движения! Позади - тоскливые недели реадаптации. Предстоит долгий отпуск. Телевидение и пресса поют хвалу деяниям первого экипажа астероида, ее, Стрижовой, чуть скуластое и высокобровое лицо под косой темной челкой теперь известно на всех континентах не менее, чем облик самых блестящих и прославленных кинозвезд. Еще во время пребывания в профилактории какие-то предприимчивые молодцы из разных стран умудрялись всеми правдами и неправдами передавать Марине любовные письма, а также стихи, порою даже неплохие. Скоро, очевидно, ей придется завести специальную печь для сжигания корреспонденции досужих вздыхателей. (Впрочем, если честно, так не столь уж и рядовое у нее лицо, очень даже симпатичное, и не скажешь, что ей хорошо за тридцать...) Можно, купаясь в волнах мировой славы, с толком проводить отпускные месяцы. Конечно, скоро набьют оскомину бесконечные напоминания о совершенных ими подвигах: поток солнечной энергии по договоренности кочует из страны в страну, заряжая колоссальные аккумуляторы; благодаря ретранслятору станции даже индейцы в амазонской сельве и зимовщики в Антарктиде могут смотреть телепередачи или переговариваться с любым пунктом Земли; мощные радиомаяки астероида намного упорядочили движение космических и морских судов... Ладно. При всем при том впереди острые, пряные развлечения. Лыжи - в Альпах, виндсерфинг на Гавайях, африканское сафари, осмотр Лхасы, наконец, почему бы и нет, мы это заслужили, - ночной Париж... Все живьем, без помощи гипнотических пленок.
Так, да не так.
Может остаться без отпуска Марина Стрижова, и более того, если дело так пойдет дальше, потерять очень дорогих людей... нет, скажем так, очень дорогого человека.
Она свернула в боковую аллею. За прихотливым камнепадом, на склоне последнего из холмов, над чистым мелководным озером - все как есть искусственное - вырастали из дубняка розовато-желтые этажи пансионата. Несколько высотных зданий, как бы продолжающих холм к небу; прозрачные переходные галереи, одна из которых тянется прямо к морю... Марине встретилось несколько человек: трое или четверо в медицинских халатах, один в спецовке техника. Она кивала, на несколько секунд надевая, как респиратор, улыбку. То, что в парке не нашлось ни одного из жителей пансионата - членов первого экипажа астероида, нисколько не удивляло бывшего "главврача" станции. В том-то и была загвоздка, что пансионат превратился в огромный госпиталь, изолированный от всего света.
А начиналось все, как любили говорить в Космоцентре, по "штатному расписанию". Панин благополучно сдал дела Калантарову; новый начальник орбитальной станции оказался дотошным и облазил весь астероид до последней пещерки в скалах. Вслед за Георгием стали прибывать новые руководители комплексов - солнечной ловушки, электроцентрали, порта, буровых, ретранслятора и проч. Это было мудро, при первом заселении "летучего острова" так не поступили, и оттого последовало немало неприятностей. Теперь же командиры должны были адаптироваться раньше, чем их будущие подчиненные, и стать не формальными, а естественными лидерами групп.
Гипнотека в те дни эксплуатировалась нещадно. Вновь прибывшие с помощью определенных пленок ускоряли свое приспособление к малой гравитации, пустоте, безвоздушью и беззвучию. Старожилы, наоборот, готовили себя к возвращению в земной мир. Бархатные голоса космоцентровских дикторов внушали им чувство увеличения тяжести. Сеансы гипноза чередовались с растущими физическими нагрузками, специальными упражнениями в магнитных "доспехах". Первоначально тяжесть - имитированную и внушенную - прибавляли по одной сотой g, затем - по одной десятой. Последнюю неделю и работали и отдыхали при полном "домашнем" весе. То, что когда-то так заботило и даже страшило ученых - реадаптация после долгого пребывания в невесомости, - теперь представляло методику, отработанную до микроскопических мелочей. Все удалось, не могло не удаться!
Началось отбытие старожилов.
О нет, не было никаких всеобщих проводов, торжественного отлета ракетной флотилии, увозящей сразу всю двадцатимесячную "смену". Банкет и церемония в порту состоялись только по поводу прощания с первой партией. На каждом комплексе поселка некоторое время работали бок о бок первопоселенцы и новички; шла передача опыта сменщикам, и число "стариков" уменьшалось постепенно.
Вопреки старому морскому закону, который предписывает капитану покидать судно последним, Виктор Сергеевич вылетел на одном из первых кораблей. С ним была Марина. Посудачив о том, как славно будет вдохнуть некондиционированный воздух, пусть даже с уличным перегаром, и поваляться на траве, не посеянной человеческими руками, глядя в тучи, плывущие по небу без помощи проектора, Стрижова вдруг сказала пророческую фразу:
- Я не удивлюсь, если космос преподнесет нам какой-нибудь сюрприз в начале карантина или после него!
Транспортник приземлился без приключений. Главные специалисты астероида спускались по трапу с нарочито бодрым и осанистым видом, сияя улыбками и размахивая руками, потому что именно в эти, начальные земные секунды особенно пристальны глаза родных и друзей и особенно падки до сенсационных снимков и записей журналисты.
Затем десятидневный полный отдых (комнаты с мягкой обивкой, голубой свет, нежная музыка, необременительная пища, смешные мультфильмы и шестнадцать часов сна в сутки). Байконурский профилакторий. Радостный результат врачебных обследований: полная психофизическая норма, никаких затруднений с реадаптацией!
И, наконец, пансионат. Последний, двухмесячный период карантина. Разрешено практически все: пешие походы, купание в море, любительский театр, даже вечеринки с шампанским и танцами. У них были замечательные отдельные квартирки, куда в положенные дни наезжали родственники; в комнатах со стеклами регулируемой прозрачности во всю стену кондиционеры поддерживали морскую свежесть, и можно было при желании усиливать или ослаблять запах гниющих водорослей, гомон чаек или гул прибоя.
Все они, начиная с Виктора Сергеевича, еще продолжали жить астероидными проблемами. Тем более что на станции творилось необычное. Калантаров развернул бурную деятельность; Панин с некоторой ревностью говорил, что не ожидал от Жоры такой прыти. Часто командир собирал бывших соратников в телевизионном холле посмотреть очередную передачу с астероида, "поболеть" за свой космический дом, обменяться впечатлениями и прогнозами.
...Честно говоря, Панину в свое время предлагали взяться за этот эксперимент, но он отказался, мол, не до того, осваиваем, строим... Потом, когда начались беспокойные события, Международный центр психофизиологии словно позабыл о своем предложении. И вот опять выплыла эта тема. Только на сей раз ее поддерживало еще с полдюжины институтов - эргономики, космической медицины и другие, а главное, оказывала нажим МАФ. Вполне понятно: такой дорогой полигон, как астероид, Федерация хотела использовать, по словам Тарханова, "на все сто процентов и еще немножко".
Итак, на станции появился, выкатившись из канадского орбитального самолета, толстяк - энергичный Ларри Митчелл, с которым Панин познакомился после завершения полета "Вихря". Тогда, в том же профилактории на Байконуре, "вихревцев" отдали на неделю в полное распоряжение доктора Митчелла и его лаборантов, похожих на бейсбольную команду. Ларри (называть себя иначе он не позволял) неутомимо расспрашивал экипаж о полетных впечатлениях, трудностях, хлопотах, о том, как давалась та или иная операция при наборе высоты, в активном или инерционном полете, при посадке; сам наговаривал километры магнитной нити, облепливал людей датчиками, не разрешал снимать их даже во время сна, задавал разные упражнения, тесты и т. д. И все это - играючи, с шуточкой, с прибауточкой на трех-четырех языках, просто одно удовольствие было с ним общаться; женщины звали Ларри "душка тенор", хотя голос у доктора был квакающий, сиплый. Что-то готовил уже тогда веселый Митчелл, чем-то собирался потрясти мир, а когда спрашивали, какие у него далеко идущие замыслы, опять же отшучивался. Панин многое перенял у доктора между веселой трескотней. Переняв же, использовал на астероиде. Например, метод обучения новых рабочих. Обычно, по словам Ларри, ученика заставляют освоить какую-нибудь технологию в целом, а уж потом обращают внимание на мелочи, шлифуют практический навык. По определению Ларри, "это все равно, что обучать первоклассника с голоса читать наизусть целую пьесу Шекспира, а потом в словах этой пьесы показывать ему отдельные буквы, учить узнавать азбуку. Не лучше ли наоборот?" Он советовал показывать рабочему сначала ничтожно малую часть процесса, какой-нибудь прием третьестепенной важности; доводить этот прием до полного блеска и лишь затем переходить к следующему, складывать целое по мелочам, "от азбуки к Шекспиру". Очень пригодилась на станции методика Ларри.
С каждым шагом приближалась полупрозрачная дверь в конце коридора; пластина, покрытая рукотворной "изморозью", в изящной голубой раме, хрупкая на вид, но способная выдержать удар внезапного вакуума. Прикоснувшись пальцами к плечу подруги, Дэви влила в нее спокойствие, необходимое для легкого, непринужденного разговора. О да, они всего лишь стосковались по чудесной зелени оранжереи, по пышным, с гигантскими листьями, помидорным лианам и алым плодам размером с детскую голову; по золотым мячам лимонов, огурцам в рост человека, кувшинкам бассейна, в любой из которых могла бы свернуться кошка...
Великолепные владения у фру Марты... Вот и дверь открыта набором известного кода; и обе женщины, пройдя сквозь дымку дезинфекционного тамбура, оказываются среди искусно воспроизведенного тропического полудня. Над головой у них - переплеты потолка из толстого голубого стекла, освещенного извне; перед глазами - прямая гравиевая аллея; вокруг настоящая сказочная страна, живое воплощение детских книжек с разноцветными картинками, земля гномов с колоссальными ягодами, с чайным лесом и привязными аэростатами ребристых тыкв, вся в веселых струях брызжущей воды, в игре радуг...
И посреди всего этого, под зонтиками чудовищного укропа, сидит на складном холщовом стульчике маленькая, чистая, сухая женщина в салатовом комбинезоне, в роговых очках на детски безмятежном остроносом лице, с туго собранным пучком седых волос. Будто уснула, склонившись головой к коленям.
Марина зажала рот, чтобы не вскрикнуть.
Виктор Сергеевич с подавленным вздохом перевернул еще один картонный лист альбома.
Вот он, Пол Муреш, закутанный в тонкий мешок госпитальной постели, отощавший, щетинистый, с провалившимися глазницами. Выражение лица смущенно-радостное. Дело идет на поправку.
Этот неукротимый борец за "возвращение человека к естественному состоянию", с его крестьянским недоверием к технике, достойный внук ворчливого деда Лайоша, злостный нарушитель дисциплины, признался навестившему его командиру, что просто-напросто обманул перед полетом диагностическую машину. Он уже тогда чувствовал себя скверно: гудела голова, побаливало горло, в суставах рук и ног начиналась ломота. Решил не поддаться хвори, выполнить программу эксперимента и, вернувшись, гордо заявить Панину, Глебову, Стрижовой, умникам из НАСА: "Грош цена вашему медицинскому контролю! Если человек захочет, он в любом состоянии сделает все, что от него требуется". Так-то посрамить создателей тепличного режима, а потом можно и в госпиталь, на койку, хотя лучше перенести на ногах...
- Мальчишка, - сказал тогда Полу Виктор Сергеевич, преспокойно переходя на "ты" и не стесняясь в выражениях. - Выпороть бы тебя, стервеца, да устав не позволяет, к тому же - болен... Ты что же, не понимаешь, что сила воли дана человеку не для самоистязания, а для того, чтобы держаться в особых, экстремальных условиях? Ты мне напоминаешь человека, который, живя в доме с отоплением, зимой специально отключил бы его и боролся с холодом, хлопая себя по бокам - так, ни для чего, из принципа... Зачем эти дурацкие, ничем не вызванные жертвы?..
Муреш только виновато моргал. Перед тем как подвергнуться кибернетическому осмотру, он специально понизил себе температуру, наглотался порошков, стабилизирующих сердцебиение, кровообращение и все такое прочее... Нет, кто его научил, он не скажет. Или скажет в том случае, если командир даст честное мужское слово молчать и никого не наказывать. Ах, так Виктор Сергеевич знает?! Неужели проболталась старушка? Ну да, это фру Марта. Она втайне сочувствует взглядам и убеждениям Пола. Славная такая женщина. У нее тоже душа крестьянки, всю жизнь среди плодов и овощей... Пол частенько бывал у нее в последнее время. Да и в виварий старушка его водила. Нет, ее "жениха" с ними не было, наверное, ревновал... А что? Там здорово. До сих пор он никогда не имел дела с тропическими животными, только в зоопарке видел или на телеэкране. А здесь помогал за ними ухаживать, и кормил, и давал лекарства. Прекрасное занятие. Исконно человеческое...
Понятно, что до полного выздоровления отчаянный пилот, которого Марина прозвала "симулянтом навыворот", так и не узнал о том, что скромная и безответная Марта Энгстрем с первых дней работы станции находилась на ней в качестве агента антиастероидной организации. Фру Марта была согласно профессиональному определению "работником последнего эшелона", то есть начала действовать лишь тогда, когда провалились все иные попытки повредить поселку на орбите. Она знала и умела значительно больше, чем положено скромному ботанику и почвоведу; поэтому, когда Пол в порядке ответного приглашения повел Марту осматривать "Варан", ей ничего не стоило сунуть в соответствующие гнезда коммутаций электронные микроаппараты самого подлого предназначения. Включившись в надлежащее время, эти "горошинки" вывели из строя и телекамеры, и внутреннюю аварийную связь, и стыковочное устройство.
Культура вируса "Габон-E-XXI", присланная хозяевами Марты в одной из вполне безобидных "научных" посылок, была введена не прямо Полу, а обезьянам из вивария. Такой ход затруднял возможное расследование; надо было еще доказать (в случае провала операции), что пилот общался с животными, что у него и у обезьян одна и та же болезнь.
В состав зловещего "оборудования", которым располагала Марта Энгстрем, входила и ампула с быстродействующим ядом. На самый крайний, страшный случай. Операция сорвалась, Пол не погиб и снова явился на астероиде - как обличитель. "Работнику последнего эшелона" не осталось ничего, кроме ухода в небытие...
Глядя на цветное фото возвращенного "Варана", - корабль был лихо снят югославским корреспондентом через широкоугольный объектив, с многолучевыми размытыми огнями на корпусе, - Виктор Сергеевич подумал, что этот, чуть было не кончившийся трагедией полет помог выявить пороки биоуправления. Надо же! Стоило начаться жару, бредовому состоянию космонавта (очевидно, такое резкое ухудшение спровоцировали перегрузки при старте), - и чуткие, излишне чуткие датчики тоже начинают бредить, и корабль на разогнанных до предела двигателях уносится в никуда.
Взлеты кораблей, управляемых биотоками, отложены на неопределенное время. Система должна быть защищена от шума даже в том случае, если шум исходит из самой организованной на Земле материи - из человеческого мозга...
Что же было потом?
...Опавшие, свисающие бульдожьими складками щеки; слезящиеся глаза, довершающие сходство с угрюмым дряхлым псом. Неужели это Сикорский, весельчак и ругатель Бен, румяный силач, способный в свои пятьдесят шесть лет и согнуть железную балку, и без памяти влюбиться в одинокую пожилую женщину, даже в молодости, видимо, не бывшую предметом такой страсти?!
- Отпустите меня, шеф. Я все знаю, все понимаю, но... не могу больше здесь оставаться. Мне по нескольку раз в минуту хочется... выйти наружу и открыть стекло шлема. Когда-нибудь я это сделаю, шеф. Право, отпустите.
- У вас же никого нет на Земле, - пробовал убедить его Панин. - А здесь вас все любят, мы - ваша семья...
- Вот именно, - сиплым, ноющим голосом вел свою линию Бен. - Мне здесь каждый человек и каждый камень напоминает о... В общем, увольте меня в чистую. Как-нибудь доживу. Немного уже осталось...
- Хорошо, Бен, считайте, что этот вопрос мы решили. Но если передумаете, хотя бы на трапе ракеты, имейте в виду, что ваша прежняя должность за вами.
Сикорский отвесил благодарный поклон и, шаркая, двинулся к выходу из кабинета. На полдороге остановился, медленно обернулся к командиру. Нижняя губа вздрагивала, часто мигали покрасневшие веки.
- Что с вами, Бен? - ласково спросил Виктор Сергеевич.
- Как вы думаете? - спросил, запинаясь, бывший начальник солнечной ловушки. - Как вы думаете, если бы я вдруг узнал, что она... ну... занимается этим... если бы я узнал... может быть, я бы смог... своей любовью, всем... чем я могу... заставить ее раскаяться, бросить это дело?
- Безусловно смогли бы, - не поколебавшись и доли секунды, уверенно ответил Панин.
- Люди от одиночества способны совершать странные поступки. Ее наверняка обошли, обманули... она была такая доверчивая... или запугали до смерти, что им стоило... так ведь, шеф?
- Совершенно так, Бен. Так оно и было.
- Значит, ее бы не наказали строго, если бы она сама раскаялась? почти закричал Сикорский, умоляюще протягивая перед собой руки.
- Еще и поблагодарили бы за помощь, будьте уверены.
Измятое лицо Бена осветилось прежним светом, он как будто даже плечи расправил. Ненадолго. Снова сгорбился, тянет магнитные ботинки к двери...
...Другое лицо перед командирским столом - розовое, круглое, обрамленное воздушными сединами. Маска перепуганного диснеевского гнома.
- Вы меня, конечно, простите, командир, но, ей-богу, Том Карр с детства боится военных действий... Я еще помню стрельбу на улицах в Белфасте и наши заколоченные ставни. А здесь, похоже, война не прекратится еще очень долго...
Том лукаво хихикает, грозит пальцем:
- Похоже, что война, когда ее выгнали с Земли, решила зацепиться хотя бы за этот крошечный островок!
- Спасибо за откровенность, мистер Карр, - церемонно отвечает Виктор Сергеевич. - Нам будет жаль лишиться такого специалиста, но я не смею вас удерживать.
Гном опять смеется и покачивает головой:
- Скажите правду: вы ведь не думали, что старый шут на всю жизнь напуган английскими пулями?..
...И последний из астероидных "патриархов", седоусый, в круглых роговых очках, суетливый и близорукий Антон Корчак.
- Я пришел к вам, командир, - возглашает он срывающимся фальцетом, чтобы объявить о своем решении.
- О каком решении, уважаемый пан Антон? - сдерживая улыбку, осведомляется Панин.
- О моем решении остаться! - торжественно заявляет библиотекарь и становится по стойке "смирно". - Я осуждаю тех, кто покидает боевой пост в час опасности! Я готов, если понадобится, взять в руки винтовку... или то, что ее теперь заменяет, уж не знаю нынешней техники.
...Не пришлось пану Антону взять в руки оружие; так и заведовал себе астероидной библиотекой. Чистейшая, кстати, синекура: читатель набирает на пульте шифр нужной книги, и через минуту либо транспортер приносит ему заказанный том, либо дисплей сообщает, что книга на руках. Корчак сумел оживить автоматическую читальню: беседовал с посетителями о книгах, устраивал выставки редких изданий, семинары, конференции, даже добился приглашения на станцию одного-двух писателей. В свободное время он, как и прежде, колол воображаемые дрова - Марина заказала лично для "патриарха" такую гипнозапись. А последний бой все-таки произошел. И дал его, в тысячах километров от астероида, "сам" глава отряда космонавтов, Игорь Петрович Волновой.
Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Второй пиратский корабль заметили в орбитальный телескоп, когда вели наблюдение за одной из туманностей. Черное стреловидное тело проползло на мерцающем млечном фоне. Комитет контроля не снижал бдительности. Все этапы опознания были пройдены буквально за несколько минут. Национальные космоцентры подтвердили, что ни один корабль какого-либо государства не находится в наблюдаемом районе. Видеозапись с телескопа "просмотрели"! крупнейшие земные ЭВМ. Они же и начертили дальнейший путь бродячего убийцы. Можно было идти на перехват.
После недолгого совещания в "верхах" обезвреживание пирата поручили опытнейшему из советских космических летчиков, Игорю Волновому. Корабль Игоря Петровича был стандартный - давно испытанная "Москва-Р", но поднялся он почему-то с территории опытного завода.
С точки зрения непосвященного, Волновой вел себя более чем странно. Вместо того чтобы направить свою ракету на сближение с пиратом, Игорь Петрович двинулся по круговой околоземной орбите, держась таким образом, чтобы между ним и целью все время находилась наша планета. Словно прятал "Москву-Р" от возможного удара.
Однако настал некий миг, которого давно ждали в центре управления полетом, и Геннадий Павлович, отвечавший за исход боя, предложил "Соколу", то есть Волновому, "перейти в рабочий режим". Вслед за этим "Москва-Р" исчезла с экранов; локаторы больше не видели ее, радио- и телесвязь были прерваны начисто. Но ни одна из полетных служб не изъявила беспокойства. Более того, даже "наш министр" доложил кому-то по спецлинии связи, что "все идет согласно программе".
Дело было в том, что Игорь Петрович вез на борту своего неприметного серийного корабля гравитационный аппарат, прототип которого несколько лет назад был испытан во время возвращения "Вихря". Относительно небольшой, но массивный контейнер мог создавать вокруг себя зону искусственного тяготения. "Пузырь" гравитационного поля окружал контейнер (и корабль-носитель) экраном, непроницаемым ни для каких видов энергии. Экипаж оказывался слепым и глухим; корабль было невозможно обнаружить в пространстве. Первые испытатели назвали пугающее явление "эффектом Немо" в честь знаменитого героя "Двадцати тысяч лье под водой", сумевшего надежно скрыть свою подводную лодку в морской пучине...
Следовало обладать необъятным опытом, выдержкой и - чего греха таить - замечательным чутьем Волнового, чтобы вслепую, при мучительно высоких перегрузках совершить прыжок над Северным полюсом Земли и, выключив поле, внезапно возникнуть точно в назначенном месте, в трехстах километрах за кормой крадущегося пирата. Затем, опять-таки после краткого диалога "Сокола" с "Авророй" - центром управления, корабль Игоря Петровича выдвинул жерло электромагнитной катапульты, и гравитационный контейнер ушел догонять врага.
Надо полагать, у пиратов был лихой и грамотный командир. Черная ракета, в полтора раза превосходившая величиной "Москву-Р", успела зажечь пульсирующую корону носовых тормозящих выхлопов, и навстречу Волновому помчались две торпеды. Но гравитационный контейнер перехватил их на полпути, затем пиратский космолет волшебным образом исчез из поля зрения.
После рапорта Волновой спокойно лег на орбиту и принялся сужать витки. Контейнер, снабженный собственной электронной памятью, не нуждается в командах извне. Теперь искусственное тяготение привесило к пиратскому судну тысячетонный "груз", который неотвратимо потянет ракету в нужном направлении. Никакой стрельбы и пиротехники. Тактично и элегантно, в духе разоружившегося, но отнюдь не беспомощного мира.
Где-то над островами Зеленого Мыса программа контейнера была исчерпана: "эффект Немо" оборвался так же внезапно, как и начался, и вместо молочной мглы в камерах внешнего обзора пираты увидели нечто еще более неожиданное и менее приятное. Над ними безмятежно голубело тропическое небо, а внизу; на столь же приветливой бирюзовой глади океана, поджидала эскадра Комитета контроля, знакомые по старым кадрам кинохроники серые утюги крейсеров и атомных фрегатов...
Задержавшись взглядом на приятной сердцу фотографии Волнового с новым орденом на груди, Виктор Сергеевич перелистал последние страницы альбома.
Восемнадцать месяцев со дня прибытия астероида: банкетный зал командного пункта, раскрасневшиеся лица, Марина в белом платье, сшитом здесь, на станции. Астероид обзавелся уже своим ателье мод! Комфорт приближается к земному, забыто круглосуточное ношение скафандров...
Годовщина подвига Рама Ананда. Почетный караул возле обелиска, пышные венки из живых цветов, заключенные в прозрачные футляры (дар индийского космоцентра), точеная - на полголовы выше прочих - фигура Дэви...
Снова, как в былые мирные времена, белые, черные, желтые лица веселых курсантов, будто спорящих, у кого лучше и ровнее зубы.
И, наконец, снятое корреспондентским широкоугольником вознесение гигантской серебристой башни. Интернациональный космолет "Вихрь-2" начинает свой путь к Марсу! В его экипаже - добрые друзья, спутники по первой марсианской. Командир "Вихря" - бывший второй пилот Сергей Меркулов, бортинженер - все тот же Сурен Акопян. Панин невольно завидовал им. Ну да ничего не поделаешь...
Виктор Сергеевич закрыл бархатную обложку. Он был готов к завтрашнему дню.
Глава VI
________________________________________________________________
В НОВОМ РИТМЕ
Гряда пологих холмов расположилась подковой, повторяя изгиб морского берега. Черное плетение дубовых ветвей было тронуто нежной зеленью; у подножия стволов, рядами поднимавшихся до самого гребня, кустились трава и папоротники. Весна в этих краях наступала быстро. Ближе к морю, в тени кипарисов, выстроившихся вдоль необозримо длинных набережных аллей, сплошным розовым прибоем вставали миндальные деревья, вовсю цвел инжир, набухали бутоны на розовых и олеандровых кустах. За клумбами, за барьером подстриженных кустов туи, закрывавшим путь в аллею холодным ветрам, виднелась в просветах широкая галечная полоса. На нее ритмично накатывалась плоская волна. Кричали чайки.
То было рукотворное море, давшее жизнь рощам и паркам гигантского оазиса под Байконуром, на месте былых безжизненных степей, у края старого, заслуженного космодрома.
Все-таки, несмотря на плотную стену туч, промозглые порывы достигали аллей; день был неприветливый, и Марина подняла воротник плаща. Гравий центральной дороги радостно хрустел под ногами. Как здорово после осточертевших за полтора с лишним года магнитных ботинок надеть туфли на высоком каблуке и шагать вот так, ощущая упругую плоть земли, не опасаясь взлететь от неосторожного движения! Позади - тоскливые недели реадаптации. Предстоит долгий отпуск. Телевидение и пресса поют хвалу деяниям первого экипажа астероида, ее, Стрижовой, чуть скуластое и высокобровое лицо под косой темной челкой теперь известно на всех континентах не менее, чем облик самых блестящих и прославленных кинозвезд. Еще во время пребывания в профилактории какие-то предприимчивые молодцы из разных стран умудрялись всеми правдами и неправдами передавать Марине любовные письма, а также стихи, порою даже неплохие. Скоро, очевидно, ей придется завести специальную печь для сжигания корреспонденции досужих вздыхателей. (Впрочем, если честно, так не столь уж и рядовое у нее лицо, очень даже симпатичное, и не скажешь, что ей хорошо за тридцать...) Можно, купаясь в волнах мировой славы, с толком проводить отпускные месяцы. Конечно, скоро набьют оскомину бесконечные напоминания о совершенных ими подвигах: поток солнечной энергии по договоренности кочует из страны в страну, заряжая колоссальные аккумуляторы; благодаря ретранслятору станции даже индейцы в амазонской сельве и зимовщики в Антарктиде могут смотреть телепередачи или переговариваться с любым пунктом Земли; мощные радиомаяки астероида намного упорядочили движение космических и морских судов... Ладно. При всем при том впереди острые, пряные развлечения. Лыжи - в Альпах, виндсерфинг на Гавайях, африканское сафари, осмотр Лхасы, наконец, почему бы и нет, мы это заслужили, - ночной Париж... Все живьем, без помощи гипнотических пленок.
Так, да не так.
Может остаться без отпуска Марина Стрижова, и более того, если дело так пойдет дальше, потерять очень дорогих людей... нет, скажем так, очень дорогого человека.
Она свернула в боковую аллею. За прихотливым камнепадом, на склоне последнего из холмов, над чистым мелководным озером - все как есть искусственное - вырастали из дубняка розовато-желтые этажи пансионата. Несколько высотных зданий, как бы продолжающих холм к небу; прозрачные переходные галереи, одна из которых тянется прямо к морю... Марине встретилось несколько человек: трое или четверо в медицинских халатах, один в спецовке техника. Она кивала, на несколько секунд надевая, как респиратор, улыбку. То, что в парке не нашлось ни одного из жителей пансионата - членов первого экипажа астероида, нисколько не удивляло бывшего "главврача" станции. В том-то и была загвоздка, что пансионат превратился в огромный госпиталь, изолированный от всего света.
А начиналось все, как любили говорить в Космоцентре, по "штатному расписанию". Панин благополучно сдал дела Калантарову; новый начальник орбитальной станции оказался дотошным и облазил весь астероид до последней пещерки в скалах. Вслед за Георгием стали прибывать новые руководители комплексов - солнечной ловушки, электроцентрали, порта, буровых, ретранслятора и проч. Это было мудро, при первом заселении "летучего острова" так не поступили, и оттого последовало немало неприятностей. Теперь же командиры должны были адаптироваться раньше, чем их будущие подчиненные, и стать не формальными, а естественными лидерами групп.
Гипнотека в те дни эксплуатировалась нещадно. Вновь прибывшие с помощью определенных пленок ускоряли свое приспособление к малой гравитации, пустоте, безвоздушью и беззвучию. Старожилы, наоборот, готовили себя к возвращению в земной мир. Бархатные голоса космоцентровских дикторов внушали им чувство увеличения тяжести. Сеансы гипноза чередовались с растущими физическими нагрузками, специальными упражнениями в магнитных "доспехах". Первоначально тяжесть - имитированную и внушенную - прибавляли по одной сотой g, затем - по одной десятой. Последнюю неделю и работали и отдыхали при полном "домашнем" весе. То, что когда-то так заботило и даже страшило ученых - реадаптация после долгого пребывания в невесомости, - теперь представляло методику, отработанную до микроскопических мелочей. Все удалось, не могло не удаться!
Началось отбытие старожилов.
О нет, не было никаких всеобщих проводов, торжественного отлета ракетной флотилии, увозящей сразу всю двадцатимесячную "смену". Банкет и церемония в порту состоялись только по поводу прощания с первой партией. На каждом комплексе поселка некоторое время работали бок о бок первопоселенцы и новички; шла передача опыта сменщикам, и число "стариков" уменьшалось постепенно.
Вопреки старому морскому закону, который предписывает капитану покидать судно последним, Виктор Сергеевич вылетел на одном из первых кораблей. С ним была Марина. Посудачив о том, как славно будет вдохнуть некондиционированный воздух, пусть даже с уличным перегаром, и поваляться на траве, не посеянной человеческими руками, глядя в тучи, плывущие по небу без помощи проектора, Стрижова вдруг сказала пророческую фразу:
- Я не удивлюсь, если космос преподнесет нам какой-нибудь сюрприз в начале карантина или после него!
Транспортник приземлился без приключений. Главные специалисты астероида спускались по трапу с нарочито бодрым и осанистым видом, сияя улыбками и размахивая руками, потому что именно в эти, начальные земные секунды особенно пристальны глаза родных и друзей и особенно падки до сенсационных снимков и записей журналисты.
Затем десятидневный полный отдых (комнаты с мягкой обивкой, голубой свет, нежная музыка, необременительная пища, смешные мультфильмы и шестнадцать часов сна в сутки). Байконурский профилакторий. Радостный результат врачебных обследований: полная психофизическая норма, никаких затруднений с реадаптацией!
И, наконец, пансионат. Последний, двухмесячный период карантина. Разрешено практически все: пешие походы, купание в море, любительский театр, даже вечеринки с шампанским и танцами. У них были замечательные отдельные квартирки, куда в положенные дни наезжали родственники; в комнатах со стеклами регулируемой прозрачности во всю стену кондиционеры поддерживали морскую свежесть, и можно было при желании усиливать или ослаблять запах гниющих водорослей, гомон чаек или гул прибоя.
Все они, начиная с Виктора Сергеевича, еще продолжали жить астероидными проблемами. Тем более что на станции творилось необычное. Калантаров развернул бурную деятельность; Панин с некоторой ревностью говорил, что не ожидал от Жоры такой прыти. Часто командир собирал бывших соратников в телевизионном холле посмотреть очередную передачу с астероида, "поболеть" за свой космический дом, обменяться впечатлениями и прогнозами.
...Честно говоря, Панину в свое время предлагали взяться за этот эксперимент, но он отказался, мол, не до того, осваиваем, строим... Потом, когда начались беспокойные события, Международный центр психофизиологии словно позабыл о своем предложении. И вот опять выплыла эта тема. Только на сей раз ее поддерживало еще с полдюжины институтов - эргономики, космической медицины и другие, а главное, оказывала нажим МАФ. Вполне понятно: такой дорогой полигон, как астероид, Федерация хотела использовать, по словам Тарханова, "на все сто процентов и еще немножко".
Итак, на станции появился, выкатившись из канадского орбитального самолета, толстяк - энергичный Ларри Митчелл, с которым Панин познакомился после завершения полета "Вихря". Тогда, в том же профилактории на Байконуре, "вихревцев" отдали на неделю в полное распоряжение доктора Митчелла и его лаборантов, похожих на бейсбольную команду. Ларри (называть себя иначе он не позволял) неутомимо расспрашивал экипаж о полетных впечатлениях, трудностях, хлопотах, о том, как давалась та или иная операция при наборе высоты, в активном или инерционном полете, при посадке; сам наговаривал километры магнитной нити, облепливал людей датчиками, не разрешал снимать их даже во время сна, задавал разные упражнения, тесты и т. д. И все это - играючи, с шуточкой, с прибауточкой на трех-четырех языках, просто одно удовольствие было с ним общаться; женщины звали Ларри "душка тенор", хотя голос у доктора был квакающий, сиплый. Что-то готовил уже тогда веселый Митчелл, чем-то собирался потрясти мир, а когда спрашивали, какие у него далеко идущие замыслы, опять же отшучивался. Панин многое перенял у доктора между веселой трескотней. Переняв же, использовал на астероиде. Например, метод обучения новых рабочих. Обычно, по словам Ларри, ученика заставляют освоить какую-нибудь технологию в целом, а уж потом обращают внимание на мелочи, шлифуют практический навык. По определению Ларри, "это все равно, что обучать первоклассника с голоса читать наизусть целую пьесу Шекспира, а потом в словах этой пьесы показывать ему отдельные буквы, учить узнавать азбуку. Не лучше ли наоборот?" Он советовал показывать рабочему сначала ничтожно малую часть процесса, какой-нибудь прием третьестепенной важности; доводить этот прием до полного блеска и лишь затем переходить к следующему, складывать целое по мелочам, "от азбуки к Шекспиру". Очень пригодилась на станции методика Ларри.