Страница:
– Некоторые могли бы.
– Не я.
Стрелок сказал:
– Я вам верю, мистер Сперлинг. А теперь марш отсюда, будьте любезны.
Эдди послушно вскарабкался вверх по берегу, на дамбу. Он прыгнул в джип, даже не смахнув осколки стекла с сиденья.
– Вы можете развернуться?
– Да, – сказал Эдди. – У меня же есть возможность использовать все четыре колеса.
В темноте он стал нервно нащупывать ключи.
– Шов вселенной, – размышлял вслух стрелок. – Эта дамба, как нравственный шов вселенной.
– Да, она узкая, это верно, – подал голос Эдди.
– Зло по одну ее сторону, добро по другую, – человек проиллюстрировал свою мысль, жестикулируя «Ремингтоном».
Эдди высунул голову из окна машины и сказал очень вежливо:
– Могу я вас спросить, что вы собираетесь сделать с этим большим красивым окунем?
– Я собираюсь его выпустить, – сказал человек, – примерно через пять минут.
Он не сказал где, не сказал, с какой стороны шва.
Эдди знал, что не стоит испытывать судьбу, знал, что должен удирать от этого психа во все лопатки, но не мог этого сделать. Рыболов в нем должен был добиться ответа:
– А сколько она весит?
– Ровно двадцать девять.
– Вот те на! – Эдди Сперлинг часто задышал.
– А теперь проваливай, – сказал стрелок. – И удачи на турнире.
После того, как Эдди уехал, Скинк вытянул большую рыбу из пруда. Он повесил клетку на плечо на манер ярма и понес через плотину к Озерам. Он поставил ее снова в воду и начал обыскивать берега, пока наконец не нашел две пустых банки из-под пива, служившие отметкой места, где Джим ТаЙл и Эл Гарсия затопили кучу веток и валежника. Скинк еще раз вытянул клетку и поставил в секретное место. На этот раз он вынул окуня, отметил направление к полузатопленному завалу из веток и нежно подтолкнул туда своего питомца.
Рыба плеснула, замутила воду и исчезла.
– Увидимся сегодня вечером, – сказал Скинк. – А потом поедем домой.
С винтовкой в руке он простоял на дамбе два часа, наблюдая, как начинает бледнеть ночь. На стороне Эверглейдса закричала цапля, начали ссориться дрозды-белобровики в камышах. Но другая сторона дамбы оставалась молчаливой и безжизненной. Скинк ждал, появится ли что-нибудь в Озере номер семь – черепаха, сарган, хоть что-нибудь. Он ждал долго. Потом, глубоко обеспокоенный, он устало двинулся вниз по дамбе туда, где оставил свой грузовик.
В этот самый момент Р. Дж. Декер припарковал свою машину за рядами трейлеров, в которых жили строители на Озерах. Рассвет был лучшим временем, чтобы двинуться в путь, потому что в этот час большая часть нанятых полицейских спала или трепалась и сплетничала, ожидая окончания смены. Декер заметил только одного охранника в форме, круглого и цветущего парня, который появился из трейлера, задержался ненадолго, чтобы облегчиться, и снова закрыл дверь.
Декер еще раз проверил камеру. Это была «Минолта Макскум», крепкая, трйдцатипятимиллиметровая. Он купил ее на распродаже в Уэст Палм Бич со скидкой. В этом магазине принимали кредитные карточки. Декер подумал, что «Кодак» или «Шур-Шот» могли бы сработать так же хорошо, но он слишком торопился. Он открыл аппарат и проверил механизм заряжения пленки. То же самое он сделал с блоком привода мотора.
Удовлетворенный, Декер прикрыл линзы колпачком, закрыл камеру и спрятал ее в отделение для перчаток машины Эла Гарсия. Потом он достал из багажника кусачки и проскользнул к сараю с запчастями, где принялся за работу с подвесным замком.
Начало мемориального турнира имени Дики Локхарта было назначено на шесть тридцать, но рыболовы прибыли очень рано, чтобы спустить лодки на воду, проверить оборудование и воспользоваться даровым угощением.
Рыболовы знали, кто бы ни выиграл в этом турнире, он, вполне возможно, не сможет никогда больше опустить в воду удочку не из-за колоссальной премии, но из-за того, что отпадет необходимость рекламировать продукцию спонсоров. Наживка на окуня, которая обеспечит получение главного приза в турнире Локхарта, вне всякого сомнения будет самой модной наживкой, по крайней мере, в течение года в лавках, торгующих приманкой для ловли рыбы в пресной воде. Во всем этом не было никакой логики, потому что окунь жрет что попало (включая собственную молодь), но компании, производящие снасти, делали все возможное, чтобы подстегнуть психоз, связанный с приобретением наживки. До начала турнира, до того, как выстрелом будет подан сигнал к старту лодок, они завалили соревнующихся даровыми блоками, зажимами, обтекателями, а также резиновыми червями, разложенными в гигантских пластиковых корытах, как какая-то адская пурпурная паста.
Утро было ясным и прохладным. Поговаривали, что к полудню может быть восемьдесят градусов. Матроны из Первой Церкви Пятидесятницы Освобождающего Искупления раздавали библейские брошюры и горячие бисквиты и кофе, хотя многие участники соревнований были слишком возбуждены, чтобы есть или молиться.
Ровно в шесть часов Роллс-Ройс «Корниш» цвета бургундского вина подъехал к причалу номер один Озер Ланкеров. Из него вышли Деннис и Лэни Голт. На Лэни был красный жакет, обтягивающие брюки из грубой бумажной ткани «Гор-Текс» и черные сапоги для верховой езды. Она наслаждалась вызываемым ею восхищением других участников соревнований, которые не сводили с нее глаз и с энтузиазмом грызли горячие рогалики, доставая их из мешка. С видом высочайшего превосходства Деннис Голт отцепил от трейлера свою сверкающую семнадцатифутовую лодку «Рейнджер» и спустил на воду. Он начал методично укладывать свои удочки одну за другой, затем коробку с необходимыми инструментами и наконец огромный ящик с рыболовными снастями. Усаживаясь в кабину лодки, он провелил показания приборов – температуру воды, размещение груза, показатели тахометра, горючего, батарей, давления бензина, нажал на кнопку своего звукового искателя рыбы, и на экране зажглись и замигали ярко-зеленые буквы – доброе утро! Большой подвесной мотор «Джонсон» поддался сразу же и включился, мурлыкая, как тигренок. Пока мотор нагревался, Деннис Голт стоял у руля и небрежно разглаживал складки своего небесно-голубого спортивного костюма. Он брызнул струей Миндекса на стекла своих японских янтарных очков «Поляроид» и протер их темно-синим платком. Затем надел свой жилет с монограммой и сунул в карман флакон «Счастливой Железы» в пять унций. По традициям окунеловов он повернул свою кепку так, что козырек оказался сзади, потому что при скорости в пятьдесят миль в час ветер сорвал бы ее. Деннис Голт был готов к тому, что, как и всегда, послышатся замечания по поводу Роллс-Ройса и того, какой напыщенный и самодовольный осел его владелец, но на этот раз другие окунеловы оставили его в покое. Собственно говоря, Голт был так погружен в свой предтурнирный ритуал, что чуть не пропустил необычное зрелище.
Оно началось появлением на восточной стороне неба проблеска света величиной с булавочную головку. Свет распространялся быстрее, чем от восхода солнца. Он был пульсирующим и странным. Окунеловы сгрудились у причала, чтобы посмотреть, что это такое. Они предполагали, что большие компании, производящие наживку, решили запустить новую рекламу, и придумали для этого трюк.
Все небо над Озерами запульсировало аквамариновым огнем. На сорокафутовом экране, сооруженном позади подмостков, появилось лицо преподобного Чарльза Уиба, готового произнести слова утреннего благословения. Конечно, оно было записано на пленку (потому что Чарли Уиб редко поднимался с постели раньше десяти), но ни у кого из участников соревнования не было желания послушать, что сказано в Ветхом Завете о ловле рыбы. Все их внимание было обращено на то, что медленно катилось по дороге в их сторону.
Это были машины дорожного патруля, а точнее, шестнадцать машин, и их синие огни резали темноту на куски. Самым последним в процессии был грузовик-мусорщик с гребной лодкой, прицепленной к бамперу.
Деннису Голту это зрелище не понравилось. Он подумал, уж не собираются ли полицейские арестовать кого-нибудь, и не может ли этот кто-нибудь оказаться им самим. Он метнул беспокойный взгляд на Лэни, которая пожала плечами и покачала головой.
Первые восемь патрульных машин объехали причал с одной стороны и остановились бампер к бамперу, другие восемь встали таким же манером с другой стороны, образовав проезд в форме буквы У для Эла Гарсии и Джима Таила на их мусорщике.
Каждый из патрульных вышел из машины и встал рядом с ней. У них были невозмутимые лица, и они никак не реагировали на миникамеры СХТ, которые снимали их прибытие.
Все до единого патрульные были молодыми, прямыми, как стрела, с четкими чертами лица, мускулистыми и хорошо вооруженными. Они принадлежали к числу лучших друзей Джима ТаЙла, и были белыми, что производило немалое впечатление.
На озеро был спущен старый деревянный «скиф», и это обошлось без осложнений.
Дьякон Джонсон поднялся рано. Значение этого дня тяжело давило на него, и у него были все основания беспокоиться. Он надел свой любимый спортивный костюм цвета пустыни, кремовые башмаки из буйволовой кожи и подровнял волосы, торчащие из носа. За завтраком он без аппетита пожевал рогалики с изюмом, просмотрел спортивную страницу газеты, чтобы быть уверенным, что они не испортили большую рекламу турнира и опубликовали ее, потом вызвал лимузин. Он решил сделать еще одну попытку прорваться в больницу. На этот раз рядом с администратором его поджидали двое врачей. Дьякон Джонсон улыбнулся и протянул руку, но врачи посмотрели на него, будто он был гремучей змеей.
– Сожалею, – сказал один из них. – Вы должны удалиться.
– Неужели здесь нет никого, кто хотел бы появиться на экране телевизора?
– Они сказали, что вы предлагали им деньги.
– Был вынужден, – солгал дьякон Джонсон. – Таковы правила.
– Деньги, – продолжал доктор, – в обмен на ложь об их болезнях.
– Не ложь – а лицедейство, драматизация. Это большая разница. – Дьякон Джонсон негодующе сложил руки. – У нас тут насквозь Христианское предприятие в СХТ.
– Вы совершенно расстроили нескольких пациентов, когда были здесь в прошлый раз.
– Я не имел в виду ничего дурного.
– Они обсуждали вопрос о насилии, – сказал один из врачей, по-видимому, психиатр.
– Насилии? – переспросил дьякон Джонсон.
– Вот почему мы не можем вас впустить.
– Но там был один капрал Клемент. Он выразил интерес к нашему шоу и хотел сегодня появиться на экране рядом с преподобным Уибом.
Доктора переглянулись.
– Клемент, – повторил дьякон Джонсон, произнося имя по буквам. – Этот малый со странными коленями.
Психиатр сказал:
– Боюсь, что капрала Клемента перевели на шестой этаж в качестве пациента больницы.
– Кажется, прошлой ночью он вломился в аптеку, – объяснил другой врач.
– Он не сможет участвовать в телешоу, – добавил психиатр. – Пожалуйства, уйдите, мистер Джонсон, пока мы не вызвали службу безопасности.
Дьякон Джонсон сел в лимузин и нахмурился.
– Куда? – спросил шофер.
– Вы знаете город?
– Родился и вырос здесь, – сказал шофер.
– Хорошо. Найдите мне каких-нибудь бродяг.
Самолюбие Чарли Уиба пострадает. Он ведь специально предупредил, чтобы не было людей с улицы: это слишком рискованно. Он должен был поддерживать стандарты высокомерия и дендизма, но у дьякона Джонсона не было времени. До исцеления оставалось несколько часов.
Шофер лимузина отвез его на бесхозную часть пляжа форта Лодердейл, известную, как «Полоска». У всех бродяг, которых они там встретили, были выцветшие от солнца волосы и слишком здоровый загар.
– Выглядят чересчур здоровыми, – решил дьякон Джонсон.
– Есть кухня, где кормят бесплатным супом на Бульваре Восхода, – сказал шофер.
– Попробуем.
Дьякон Джонсон убедился, что шофер был прав в отношении кухни: от стены до стены пьяные, одутловатые, беззубые, с жирными волосами бродяги, самые заскорузлые из закорузлых. Некоторые были так истощены, что им не помог бы никакой грим: придать им презентабельный вид для предстоящего шоу было бы невозможно. Хуже всего было то, что большинство из них страдало от похмелья, и это мешало им понять предложение дьякона Джонсона во всех деталях. То, что касалось вопроса о деньгах, они понимали достаточно хорошо, что же касалось необходимости одеться и отрепетировать свое выступление, тут была полная расплывчатость.
– Это же телевидение, поймите, ради Бога, – умолял их дьякон Джонсон.
Они только улыбались и почесывались.
Отчаявшись, дьякон Джонсон выбрал тощего бродягу по имени Клу, сидевшего в кресле на колесиках. Шофер посадил Клу на заднее сиденье лимузина и, сложив его кресло на колесах, спрятал его в багажник.
По мере продвижения к Озерам у дьякона Джонсона стали возникать сомнения:
– Ты уверен, что сможешь подняться?
– А то!
– По команде.
– А то!
На лице Клу появилась шкодливая улыбка, вызвавшая удивление дьякона Джонсона.
– А что с твоими ногами? – спросил он.
– Ни черта, – ответил Клу.
– Тогда почему ты в кресле на колесах?
– Обменялся, – сказал Клу. – Заполучил его за три жестянки пива и шерстяной носок. Думаю это выгодная сделка.
– Действительно, – сказал дьякон Джонсон. – И как давно это было?
– В девятьсот восемьдесят первом, – ответил Клу, все еще самодовольно ухмыляясь.
– И с тех пор ты в кресле?
– Все время, – сказал Клу. – Нет нужды вставать.
Дьякон Джонсон подался вперед и сказал шоферу, чтобы тот остановил машину:
– Вылезай, – сказал он Клу.
– Зачем?
– Проверим, – ответил дьякон Джонсон. – Вылезай и обойди вокруг машины.
Когда шофер открыл дверцу, Клу вывалился на мостовую лицом вниз.
Шофер потянулся, чтобы помочь ему подняться, но дьякон Джонсон погрозил ему пальцем.
Он сказал:
– Можешь подняться, сынок?
Клу пытался изо всех сил, пока не раскраснелся, но его тощие ноги не работали.
– Ничего не понимаю, – хныкал он.
– Как я и предполагал, – сказал дьякон Джонсон жестко. На земле Клу продолжал кряхтеть и извиваться.
– Дайте мне минуту, – умолял он.
– Отдай ему его проклятое кресло, – рявкнул дьякон Джонсон на водителя, – и поехали.
Когда он уже убедился, что грандиозное телеисцеление придется отложить или свести его масштабы до исцеления овцы или кошки, дьякон Джонсон заметил слепого.
Человек был один, сидел на автобусной остановке, опираясь на спинку скамьи при самом въезде на Озера Ланкеров под огромным щитом из кедрового дерева с названием места, как раз под второй буквой «а». То, что он оказался сидящим здесь в столь решающий момент, казалось божественным чудом, если не считать того, что дьякон Джонсон не верил в чудеса. Это можно было назвать простым старым добрым словом «везение». Он велел водителю лимузина остановиться.
У слепого не было ни собаки-поводыря, ни белой палки. Поэтому дьякон Джонсон предположил, что они смогут договориться.
Он подошел к нему и поздоровался. Человек не двинулся с места, просто продолжал смотреть прямо перед собой. Дьякон Джонсон не мог видеть ничего, кроме собственного опрятного отражения в его темных очках.
– Могу я спросить, – обратился к нему дьякон Джонсон, – вы слепой?
– Думаю, да, – ответил человек.
– Могу ли я спросить, насколько вы слепы?
– Зависит от того, что вы имеете в виду.
– Вы можете видеть надпись на этом щите? – дьякон Джонсон указал на большую рекламу «Тойоты» в четверти мили на дороге.
Человек сказал:
– Не очень.
Дьякон Джонсон вытянул ладонь перед его лицом:
– А это видите?
Человек кивнул в знак согласия.
– Очень хорошо.
«Слава Богу», – подумал дьякон Джонсон.
Для тренировки полуслепой подходил отлично. Что касалось премии за актерское мастерство, то человек соответствовал требованиям: он был достаточно болен, но не выглядел таким болезненным, как некоторые бродяги в ночлежке.
Дьякон Джонсон представился и сказал:
– Вы слышали о Спортивной Христианской Телесети?
– Да, – ответил слепой.
– Тогда вы должны были слышать и о преподобном Чарльзе Уибе и о том, как он исцеляет людей. Это показывают по национальной программе телевидения.
– Я не смотрю телевизор.
– Да, я понимаю, но, по крайней мере, вы слышали о преподобном Чарльзе Уибе, как он исцеляет людей, и это показывают по национальному телевидению. Причина, почему я об этом спрашиваю, в том, что сегодня у него как раз сеанс исцеления. И именно здесь.
– Исцеление.
– Это показывают по спутниковому телевидению, в прямом эфире, – сказал дьякон Джонсон. – Вас это не заинтересует?
Человек поиграл своей бородой.
– За пятьсот долларов, – сказал дьякон Джонсон.
– И я буду исцелен?
– Позвольте вам сказать, что у преподобного Уиба получаются блестящие результаты. Конечно, с Божьей помощью.
Дьякон Джонсон покружил вокруг слепого и проверил, как он будет выглядеть перед камерой.
– Думаю, Бог желает, чтобы мы вас побрили, – сказал он. И, возможно, подстригли вам волосы. Эта коса будет отвлекать внимание.
Слепой поднял средний палец перед носом дьякона Джонсона.
– Вы это видите? – спросил он.
Дьякон Джонсон слабо хихикнул:
– Я вас недооценил, сэр. Давайте остановимся на тысяче долларов.
– За тысячу долларов я приму душ, – сказал слепой. – И это все.
Когда он поднялся, то дьякону Джонсону показалось, что он завис над ним, как гора. Он натянул на голову цветастую пластиковую шапочку и пригладил ее на голове. Потом своими толстыми заскорузлыми пальцами ухватил дьякона Джонсона за локоть и сказал:
– Показывайте дорогу.
В тот момент, когда другие лодки окунеловов с ревом сорвались с места, Эл Гарсия почувствовал, что он и Джим Тайл неминуемо утонут, что волны затянут в глубину деревянный «скиф» и он будет плавать вверх дном, а они оба окажутся пойманными, как в западню. Но этого не случилось. «Скиф» оказался не только устойчивым, но и сухим. Однако он двигался чудовищно медленно – даже медленнее, чем мог бы, из-за того, что его тяжесть увеличивалась за счет контейнера, наполненного пресной водой озера Джесап, предназначенной специально для Квинни. Это усугубляло и без того значительный вес двоих мужчин, обрудования, баллона с горючим, коробок с ленчем, якоря, наживки (нескольких фунтов мороженого золотистого леща из округа Харни, любимого лакомства Квинни) – всего этого было слишком много для старого усталого маленького мотора Меркьюри в шесть лошадиных сил.
Гарсия направился прямо по каналу, держа курс на Озеро номер семь. Одной рукой он управлял рулем. Другой держал удочку с наживкой, которая издавала неприятные резкие звуки, притягательные для рыбы.
– Похоже на то, как трубит слон, – сказал Гарсия бойкому, но не внушающему симпатий коммивояжеру, всучившему ему эту приманку у причала.
Это была долгая и медленная поездка, и ритмическое гудение подвесного мотора в конце концов начало убаюкивать. Гарсия почти дремал, когда что-то задергалось у него под руками: он открыл глаза и увидел, что кончик его удочки дрожит и ныряет. Вспомнив, чему его учил Скинк, он дважды дернул кверху, и ответом ему было упрямое натяжение на конце лески. Без особого усилия полицейский стал сматывать удочку и на ней оказалась маленькая черная рыбка не более чем в двадцать дюймов длиной. Джим Тайл сказал:
– Я думаю, это окунек-младенец.
– Будь я проклят, – ответил Эл Гарсия. – Брось его в контейнер.
– Зачем?
– Чтобы мы могли показать губернатору, что честно потрудились.
– Она ужасно маленькая, – заметил Джим Тайл, выпуская окуня в контейнер.
– Рыба есть рыба, – ответил полицейский. – Пошли, Джимбо, давай входить в настроение этого проклятого турнира.
После этого мотор заглох, он дважды кашлянул, поплевался синим дымом и замер. Эл Гарсия снял обтекатель с мотора и бесплодно возился с ним минут десять. Потом поменялся местами с Джимом и тот тоже попробовал починить мотор.
Джим Тайл все дергал и дергал за веревку, но мотор Меркьюри не подавал признаков жизни. После десятой попытки он сел и сказал:
– Черт!
Деревянный «скиф» неподвижно завис над каналом. В виду не было ни одной лодки окунеловов.
– Нам предстоит долгий путь, – сказал Гарсия.
Внезапно, как по наитию, Джим Тайл отсоединил шланг подачи горючего и понюхал кран.
– Что-то не в порядке, – сказал он.
Гарсия вздрогнул.
– Не говори мне, что у нас нет топлива.
Джим Тайл поднял тяжелый алюминиевый контейнер с горючим и отвинтил крышку. Заглянул внутрь, потом прижался к отверстию носом.
– Горючего полно, – сказал он мрачно. – Только кто-то в него помочился.
Ночь потребовала жертв от обоих.
Кетрин чувствовала песок на языке, а тело ее свело судорогой от того, что она лежала скрюченная в багажнике машины. Ее колени были стерты, а волосы пахли резиной оттого, что ее голова покоилась на запасной шине, как на подушке. Она плакала, пока не заснула, а теперь в белом блеске утра вид пистолета Томаса Керла снова вызвал у нее слезы. Но мысль о Декере помогла удержаться от них. Сам Керл был совсем плох, ему становилось все хуже и хуже, и процесс этот шел быстрее, чем можно было себе представить, потому что он находился на грани комы или смерти. Он больше совсем не мог двигать правой рукой. Мускулы руки были мертвы и черны, как собачья голова, свисавшая с нее. Какая-то жижа сочилась из глаз и носа Керла, и за ночь его язык распух и вываливался изо рта, похожий на какой-то экзотическкий малиновый плод. На лодке он практически игнорировал Кетрин, но постоянно что-то бормотал, обращаясь к собачьей голове и гладя ее окаменевшую пасть. Теперь Кетрин уже притерпелась ко всему, даже к вони. Томас Керл отчаянно пил с момента перед рассветом, и она подозревала, что только это спасало его от боли, вызванной инфекцией, которая его пожирала. Он медленно вел лодку, помогая себе коленями и щурясь от солнца. На канале они миновали несколько рыболовов, но похоже, никто не заметил, что он упирается пистолетом в левую грудь Кетрин. Если бы они заметили бульдожью голову, то не прошли бы мимо.
– Я богатый человек, Лукас, – говорил Томас Керл собаке. – У меня достаточно денег, чтобы купить десять таких скоростных лодок.
Кетрин сказала:
– Том, мы почти на месте.
Она почувствовала, как дуло пистолета сильнее зарылось ей в грудь.
– Лукас, мальчик, мы почти на месте, – сказал Томас Керл.
Объявив это, он навалился всей тяжестью на дроссель, и «Старкрафт» рванулся вперед, бесцельно и бессмысленно прорываясь сквозь заросли травы. Кетрин вскрикнула, когда стебли стали до крови царапать ее щеки. Лодка прорвалась сквозь спутанную траву, выпрыгнула из воды и вылетела на илистый берег. Мотор застрял, и они остановились.
– Вот оно, место, – сказал Томас Керл.
– Не совсем, – отозвалась Кетрин.
– Не беспокойся, он найдет нас, – сказал Керл. – Пари держу, что он учует твое маленькое гнездышко.
– Прелестно, – сказала Кетрин. – Тебе бы работать для Холлмарк, сочинять «валентинки». [4]
Она попыталась вытереть кровь с лица каймой юбки. Шатаясь, Керл вылез из лодки. Пистолет все еще был в его здоровой руке.
– Не привязывай лодку, – сказал он Кетрин.
– Хорошо, – сказала она. Конечно, об этом не могло быть и речи. Она выбралась из выбеленной солнцем лодки и тотчас же прокляла Томаса Керла зато, что он не позволил ей надеть туфли.
Внезапно Керл поднял голову и прикрыл ухо здоровой рукой.
– Что это? – спросил он возбужденно.
– Что? – спросила Кетрин, но он разговаривал не с ней.
– Что это, мальчик?
Где-то глубоко в загнивающем болоте мозга Томаса Керла залаяла его собака. Керл сел на корточки и понизил голос.
– Лукас слышит, что кто-то приближается, – сказал он.
Кетрин тоже это услышала. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела Р. Дж. Декера, приближавшегося по берегу канала, держа руки в карманах.
Она замахала и попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Декер махнул ей в ответ и улыбнулся точно так, как это бывало всегда, если он некоторое время ее не видел.
Он улыбался так, будто ничего не произошло, как будто маньяк с гангреной не держал заряженный пистолет у соска Кетрин и не кричал отрезанной собачьей голове на своей руке:
– К ноге, мальчик, к ноге!
– Полегче, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
– Заткнись, ублюдок!
– Что, не с той ноги встал?
– Я сказал, заткнись и не подходи ближе!
Декер стоял на расстоянии десяти футов. На нем были джинсы, фланелевая рубашка и теннисные туфли. На шее висела камера на тонком шнурке.
– Помнишь условия сделки? – сказал он Керлу. – Прямой обмен: я за нее.
– Какую сделку ты предлагал Лимусу?
Декер возразил:
– Я не стрелял в твоего брата, но, должен сказать, он это заслужил.
– Так же, как и ты, ублюдок!
– Знаю, Том.
Р. Дж. Декер видел, что с Томасом Керлом происходит что-то чудовищное, что он болен. Он видел также, что что-то чудовищное произошло с правой рукой Керла и что, возможно, это и есть причина его болезни.
Декер сказал:
– Это собака, Том?
– На что же это еще, черт возьми, похоже?
– Это, безусловно, собака, – сказала Кетрин. – Мне кажется, бульдог.
– Не я.
Стрелок сказал:
– Я вам верю, мистер Сперлинг. А теперь марш отсюда, будьте любезны.
Эдди послушно вскарабкался вверх по берегу, на дамбу. Он прыгнул в джип, даже не смахнув осколки стекла с сиденья.
– Вы можете развернуться?
– Да, – сказал Эдди. – У меня же есть возможность использовать все четыре колеса.
В темноте он стал нервно нащупывать ключи.
– Шов вселенной, – размышлял вслух стрелок. – Эта дамба, как нравственный шов вселенной.
– Да, она узкая, это верно, – подал голос Эдди.
– Зло по одну ее сторону, добро по другую, – человек проиллюстрировал свою мысль, жестикулируя «Ремингтоном».
Эдди высунул голову из окна машины и сказал очень вежливо:
– Могу я вас спросить, что вы собираетесь сделать с этим большим красивым окунем?
– Я собираюсь его выпустить, – сказал человек, – примерно через пять минут.
Он не сказал где, не сказал, с какой стороны шва.
Эдди знал, что не стоит испытывать судьбу, знал, что должен удирать от этого психа во все лопатки, но не мог этого сделать. Рыболов в нем должен был добиться ответа:
– А сколько она весит?
– Ровно двадцать девять.
– Вот те на! – Эдди Сперлинг часто задышал.
– А теперь проваливай, – сказал стрелок. – И удачи на турнире.
После того, как Эдди уехал, Скинк вытянул большую рыбу из пруда. Он повесил клетку на плечо на манер ярма и понес через плотину к Озерам. Он поставил ее снова в воду и начал обыскивать берега, пока наконец не нашел две пустых банки из-под пива, служившие отметкой места, где Джим ТаЙл и Эл Гарсия затопили кучу веток и валежника. Скинк еще раз вытянул клетку и поставил в секретное место. На этот раз он вынул окуня, отметил направление к полузатопленному завалу из веток и нежно подтолкнул туда своего питомца.
Рыба плеснула, замутила воду и исчезла.
– Увидимся сегодня вечером, – сказал Скинк. – А потом поедем домой.
С винтовкой в руке он простоял на дамбе два часа, наблюдая, как начинает бледнеть ночь. На стороне Эверглейдса закричала цапля, начали ссориться дрозды-белобровики в камышах. Но другая сторона дамбы оставалась молчаливой и безжизненной. Скинк ждал, появится ли что-нибудь в Озере номер семь – черепаха, сарган, хоть что-нибудь. Он ждал долго. Потом, глубоко обеспокоенный, он устало двинулся вниз по дамбе туда, где оставил свой грузовик.
В этот самый момент Р. Дж. Декер припарковал свою машину за рядами трейлеров, в которых жили строители на Озерах. Рассвет был лучшим временем, чтобы двинуться в путь, потому что в этот час большая часть нанятых полицейских спала или трепалась и сплетничала, ожидая окончания смены. Декер заметил только одного охранника в форме, круглого и цветущего парня, который появился из трейлера, задержался ненадолго, чтобы облегчиться, и снова закрыл дверь.
Декер еще раз проверил камеру. Это была «Минолта Макскум», крепкая, трйдцатипятимиллиметровая. Он купил ее на распродаже в Уэст Палм Бич со скидкой. В этом магазине принимали кредитные карточки. Декер подумал, что «Кодак» или «Шур-Шот» могли бы сработать так же хорошо, но он слишком торопился. Он открыл аппарат и проверил механизм заряжения пленки. То же самое он сделал с блоком привода мотора.
Удовлетворенный, Декер прикрыл линзы колпачком, закрыл камеру и спрятал ее в отделение для перчаток машины Эла Гарсия. Потом он достал из багажника кусачки и проскользнул к сараю с запчастями, где принялся за работу с подвесным замком.
Начало мемориального турнира имени Дики Локхарта было назначено на шесть тридцать, но рыболовы прибыли очень рано, чтобы спустить лодки на воду, проверить оборудование и воспользоваться даровым угощением.
Рыболовы знали, кто бы ни выиграл в этом турнире, он, вполне возможно, не сможет никогда больше опустить в воду удочку не из-за колоссальной премии, но из-за того, что отпадет необходимость рекламировать продукцию спонсоров. Наживка на окуня, которая обеспечит получение главного приза в турнире Локхарта, вне всякого сомнения будет самой модной наживкой, по крайней мере, в течение года в лавках, торгующих приманкой для ловли рыбы в пресной воде. Во всем этом не было никакой логики, потому что окунь жрет что попало (включая собственную молодь), но компании, производящие снасти, делали все возможное, чтобы подстегнуть психоз, связанный с приобретением наживки. До начала турнира, до того, как выстрелом будет подан сигнал к старту лодок, они завалили соревнующихся даровыми блоками, зажимами, обтекателями, а также резиновыми червями, разложенными в гигантских пластиковых корытах, как какая-то адская пурпурная паста.
Утро было ясным и прохладным. Поговаривали, что к полудню может быть восемьдесят градусов. Матроны из Первой Церкви Пятидесятницы Освобождающего Искупления раздавали библейские брошюры и горячие бисквиты и кофе, хотя многие участники соревнований были слишком возбуждены, чтобы есть или молиться.
Ровно в шесть часов Роллс-Ройс «Корниш» цвета бургундского вина подъехал к причалу номер один Озер Ланкеров. Из него вышли Деннис и Лэни Голт. На Лэни был красный жакет, обтягивающие брюки из грубой бумажной ткани «Гор-Текс» и черные сапоги для верховой езды. Она наслаждалась вызываемым ею восхищением других участников соревнований, которые не сводили с нее глаз и с энтузиазмом грызли горячие рогалики, доставая их из мешка. С видом высочайшего превосходства Деннис Голт отцепил от трейлера свою сверкающую семнадцатифутовую лодку «Рейнджер» и спустил на воду. Он начал методично укладывать свои удочки одну за другой, затем коробку с необходимыми инструментами и наконец огромный ящик с рыболовными снастями. Усаживаясь в кабину лодки, он провелил показания приборов – температуру воды, размещение груза, показатели тахометра, горючего, батарей, давления бензина, нажал на кнопку своего звукового искателя рыбы, и на экране зажглись и замигали ярко-зеленые буквы – доброе утро! Большой подвесной мотор «Джонсон» поддался сразу же и включился, мурлыкая, как тигренок. Пока мотор нагревался, Деннис Голт стоял у руля и небрежно разглаживал складки своего небесно-голубого спортивного костюма. Он брызнул струей Миндекса на стекла своих японских янтарных очков «Поляроид» и протер их темно-синим платком. Затем надел свой жилет с монограммой и сунул в карман флакон «Счастливой Железы» в пять унций. По традициям окунеловов он повернул свою кепку так, что козырек оказался сзади, потому что при скорости в пятьдесят миль в час ветер сорвал бы ее. Деннис Голт был готов к тому, что, как и всегда, послышатся замечания по поводу Роллс-Ройса и того, какой напыщенный и самодовольный осел его владелец, но на этот раз другие окунеловы оставили его в покое. Собственно говоря, Голт был так погружен в свой предтурнирный ритуал, что чуть не пропустил необычное зрелище.
Оно началось появлением на восточной стороне неба проблеска света величиной с булавочную головку. Свет распространялся быстрее, чем от восхода солнца. Он был пульсирующим и странным. Окунеловы сгрудились у причала, чтобы посмотреть, что это такое. Они предполагали, что большие компании, производящие наживку, решили запустить новую рекламу, и придумали для этого трюк.
Все небо над Озерами запульсировало аквамариновым огнем. На сорокафутовом экране, сооруженном позади подмостков, появилось лицо преподобного Чарльза Уиба, готового произнести слова утреннего благословения. Конечно, оно было записано на пленку (потому что Чарли Уиб редко поднимался с постели раньше десяти), но ни у кого из участников соревнования не было желания послушать, что сказано в Ветхом Завете о ловле рыбы. Все их внимание было обращено на то, что медленно катилось по дороге в их сторону.
Это были машины дорожного патруля, а точнее, шестнадцать машин, и их синие огни резали темноту на куски. Самым последним в процессии был грузовик-мусорщик с гребной лодкой, прицепленной к бамперу.
Деннису Голту это зрелище не понравилось. Он подумал, уж не собираются ли полицейские арестовать кого-нибудь, и не может ли этот кто-нибудь оказаться им самим. Он метнул беспокойный взгляд на Лэни, которая пожала плечами и покачала головой.
Первые восемь патрульных машин объехали причал с одной стороны и остановились бампер к бамперу, другие восемь встали таким же манером с другой стороны, образовав проезд в форме буквы У для Эла Гарсии и Джима Таила на их мусорщике.
Каждый из патрульных вышел из машины и встал рядом с ней. У них были невозмутимые лица, и они никак не реагировали на миникамеры СХТ, которые снимали их прибытие.
Все до единого патрульные были молодыми, прямыми, как стрела, с четкими чертами лица, мускулистыми и хорошо вооруженными. Они принадлежали к числу лучших друзей Джима ТаЙла, и были белыми, что производило немалое впечатление.
На озеро был спущен старый деревянный «скиф», и это обошлось без осложнений.
Дьякон Джонсон поднялся рано. Значение этого дня тяжело давило на него, и у него были все основания беспокоиться. Он надел свой любимый спортивный костюм цвета пустыни, кремовые башмаки из буйволовой кожи и подровнял волосы, торчащие из носа. За завтраком он без аппетита пожевал рогалики с изюмом, просмотрел спортивную страницу газеты, чтобы быть уверенным, что они не испортили большую рекламу турнира и опубликовали ее, потом вызвал лимузин. Он решил сделать еще одну попытку прорваться в больницу. На этот раз рядом с администратором его поджидали двое врачей. Дьякон Джонсон улыбнулся и протянул руку, но врачи посмотрели на него, будто он был гремучей змеей.
– Сожалею, – сказал один из них. – Вы должны удалиться.
– Неужели здесь нет никого, кто хотел бы появиться на экране телевизора?
– Они сказали, что вы предлагали им деньги.
– Был вынужден, – солгал дьякон Джонсон. – Таковы правила.
– Деньги, – продолжал доктор, – в обмен на ложь об их болезнях.
– Не ложь – а лицедейство, драматизация. Это большая разница. – Дьякон Джонсон негодующе сложил руки. – У нас тут насквозь Христианское предприятие в СХТ.
– Вы совершенно расстроили нескольких пациентов, когда были здесь в прошлый раз.
– Я не имел в виду ничего дурного.
– Они обсуждали вопрос о насилии, – сказал один из врачей, по-видимому, психиатр.
– Насилии? – переспросил дьякон Джонсон.
– Вот почему мы не можем вас впустить.
– Но там был один капрал Клемент. Он выразил интерес к нашему шоу и хотел сегодня появиться на экране рядом с преподобным Уибом.
Доктора переглянулись.
– Клемент, – повторил дьякон Джонсон, произнося имя по буквам. – Этот малый со странными коленями.
Психиатр сказал:
– Боюсь, что капрала Клемента перевели на шестой этаж в качестве пациента больницы.
– Кажется, прошлой ночью он вломился в аптеку, – объяснил другой врач.
– Он не сможет участвовать в телешоу, – добавил психиатр. – Пожалуйства, уйдите, мистер Джонсон, пока мы не вызвали службу безопасности.
Дьякон Джонсон сел в лимузин и нахмурился.
– Куда? – спросил шофер.
– Вы знаете город?
– Родился и вырос здесь, – сказал шофер.
– Хорошо. Найдите мне каких-нибудь бродяг.
Самолюбие Чарли Уиба пострадает. Он ведь специально предупредил, чтобы не было людей с улицы: это слишком рискованно. Он должен был поддерживать стандарты высокомерия и дендизма, но у дьякона Джонсона не было времени. До исцеления оставалось несколько часов.
Шофер лимузина отвез его на бесхозную часть пляжа форта Лодердейл, известную, как «Полоска». У всех бродяг, которых они там встретили, были выцветшие от солнца волосы и слишком здоровый загар.
– Выглядят чересчур здоровыми, – решил дьякон Джонсон.
– Есть кухня, где кормят бесплатным супом на Бульваре Восхода, – сказал шофер.
– Попробуем.
Дьякон Джонсон убедился, что шофер был прав в отношении кухни: от стены до стены пьяные, одутловатые, беззубые, с жирными волосами бродяги, самые заскорузлые из закорузлых. Некоторые были так истощены, что им не помог бы никакой грим: придать им презентабельный вид для предстоящего шоу было бы невозможно. Хуже всего было то, что большинство из них страдало от похмелья, и это мешало им понять предложение дьякона Джонсона во всех деталях. То, что касалось вопроса о деньгах, они понимали достаточно хорошо, что же касалось необходимости одеться и отрепетировать свое выступление, тут была полная расплывчатость.
– Это же телевидение, поймите, ради Бога, – умолял их дьякон Джонсон.
Они только улыбались и почесывались.
Отчаявшись, дьякон Джонсон выбрал тощего бродягу по имени Клу, сидевшего в кресле на колесиках. Шофер посадил Клу на заднее сиденье лимузина и, сложив его кресло на колесах, спрятал его в багажник.
По мере продвижения к Озерам у дьякона Джонсона стали возникать сомнения:
– Ты уверен, что сможешь подняться?
– А то!
– По команде.
– А то!
На лице Клу появилась шкодливая улыбка, вызвавшая удивление дьякона Джонсона.
– А что с твоими ногами? – спросил он.
– Ни черта, – ответил Клу.
– Тогда почему ты в кресле на колесах?
– Обменялся, – сказал Клу. – Заполучил его за три жестянки пива и шерстяной носок. Думаю это выгодная сделка.
– Действительно, – сказал дьякон Джонсон. – И как давно это было?
– В девятьсот восемьдесят первом, – ответил Клу, все еще самодовольно ухмыляясь.
– И с тех пор ты в кресле?
– Все время, – сказал Клу. – Нет нужды вставать.
Дьякон Джонсон подался вперед и сказал шоферу, чтобы тот остановил машину:
– Вылезай, – сказал он Клу.
– Зачем?
– Проверим, – ответил дьякон Джонсон. – Вылезай и обойди вокруг машины.
Когда шофер открыл дверцу, Клу вывалился на мостовую лицом вниз.
Шофер потянулся, чтобы помочь ему подняться, но дьякон Джонсон погрозил ему пальцем.
Он сказал:
– Можешь подняться, сынок?
Клу пытался изо всех сил, пока не раскраснелся, но его тощие ноги не работали.
– Ничего не понимаю, – хныкал он.
– Как я и предполагал, – сказал дьякон Джонсон жестко. На земле Клу продолжал кряхтеть и извиваться.
– Дайте мне минуту, – умолял он.
– Отдай ему его проклятое кресло, – рявкнул дьякон Джонсон на водителя, – и поехали.
Когда он уже убедился, что грандиозное телеисцеление придется отложить или свести его масштабы до исцеления овцы или кошки, дьякон Джонсон заметил слепого.
Человек был один, сидел на автобусной остановке, опираясь на спинку скамьи при самом въезде на Озера Ланкеров под огромным щитом из кедрового дерева с названием места, как раз под второй буквой «а». То, что он оказался сидящим здесь в столь решающий момент, казалось божественным чудом, если не считать того, что дьякон Джонсон не верил в чудеса. Это можно было назвать простым старым добрым словом «везение». Он велел водителю лимузина остановиться.
У слепого не было ни собаки-поводыря, ни белой палки. Поэтому дьякон Джонсон предположил, что они смогут договориться.
Он подошел к нему и поздоровался. Человек не двинулся с места, просто продолжал смотреть прямо перед собой. Дьякон Джонсон не мог видеть ничего, кроме собственного опрятного отражения в его темных очках.
– Могу я спросить, – обратился к нему дьякон Джонсон, – вы слепой?
– Думаю, да, – ответил человек.
– Могу ли я спросить, насколько вы слепы?
– Зависит от того, что вы имеете в виду.
– Вы можете видеть надпись на этом щите? – дьякон Джонсон указал на большую рекламу «Тойоты» в четверти мили на дороге.
Человек сказал:
– Не очень.
Дьякон Джонсон вытянул ладонь перед его лицом:
– А это видите?
Человек кивнул в знак согласия.
– Очень хорошо.
«Слава Богу», – подумал дьякон Джонсон.
Для тренировки полуслепой подходил отлично. Что касалось премии за актерское мастерство, то человек соответствовал требованиям: он был достаточно болен, но не выглядел таким болезненным, как некоторые бродяги в ночлежке.
Дьякон Джонсон представился и сказал:
– Вы слышали о Спортивной Христианской Телесети?
– Да, – ответил слепой.
– Тогда вы должны были слышать и о преподобном Чарльзе Уибе и о том, как он исцеляет людей. Это показывают по национальной программе телевидения.
– Я не смотрю телевизор.
– Да, я понимаю, но, по крайней мере, вы слышали о преподобном Чарльзе Уибе, как он исцеляет людей, и это показывают по национальному телевидению. Причина, почему я об этом спрашиваю, в том, что сегодня у него как раз сеанс исцеления. И именно здесь.
– Исцеление.
– Это показывают по спутниковому телевидению, в прямом эфире, – сказал дьякон Джонсон. – Вас это не заинтересует?
Человек поиграл своей бородой.
– За пятьсот долларов, – сказал дьякон Джонсон.
– И я буду исцелен?
– Позвольте вам сказать, что у преподобного Уиба получаются блестящие результаты. Конечно, с Божьей помощью.
Дьякон Джонсон покружил вокруг слепого и проверил, как он будет выглядеть перед камерой.
– Думаю, Бог желает, чтобы мы вас побрили, – сказал он. И, возможно, подстригли вам волосы. Эта коса будет отвлекать внимание.
Слепой поднял средний палец перед носом дьякона Джонсона.
– Вы это видите? – спросил он.
Дьякон Джонсон слабо хихикнул:
– Я вас недооценил, сэр. Давайте остановимся на тысяче долларов.
– За тысячу долларов я приму душ, – сказал слепой. – И это все.
Когда он поднялся, то дьякону Джонсону показалось, что он завис над ним, как гора. Он натянул на голову цветастую пластиковую шапочку и пригладил ее на голове. Потом своими толстыми заскорузлыми пальцами ухватил дьякона Джонсона за локоть и сказал:
– Показывайте дорогу.
В тот момент, когда другие лодки окунеловов с ревом сорвались с места, Эл Гарсия почувствовал, что он и Джим Тайл неминуемо утонут, что волны затянут в глубину деревянный «скиф» и он будет плавать вверх дном, а они оба окажутся пойманными, как в западню. Но этого не случилось. «Скиф» оказался не только устойчивым, но и сухим. Однако он двигался чудовищно медленно – даже медленнее, чем мог бы, из-за того, что его тяжесть увеличивалась за счет контейнера, наполненного пресной водой озера Джесап, предназначенной специально для Квинни. Это усугубляло и без того значительный вес двоих мужчин, обрудования, баллона с горючим, коробок с ленчем, якоря, наживки (нескольких фунтов мороженого золотистого леща из округа Харни, любимого лакомства Квинни) – всего этого было слишком много для старого усталого маленького мотора Меркьюри в шесть лошадиных сил.
Гарсия направился прямо по каналу, держа курс на Озеро номер семь. Одной рукой он управлял рулем. Другой держал удочку с наживкой, которая издавала неприятные резкие звуки, притягательные для рыбы.
– Похоже на то, как трубит слон, – сказал Гарсия бойкому, но не внушающему симпатий коммивояжеру, всучившему ему эту приманку у причала.
Это была долгая и медленная поездка, и ритмическое гудение подвесного мотора в конце концов начало убаюкивать. Гарсия почти дремал, когда что-то задергалось у него под руками: он открыл глаза и увидел, что кончик его удочки дрожит и ныряет. Вспомнив, чему его учил Скинк, он дважды дернул кверху, и ответом ему было упрямое натяжение на конце лески. Без особого усилия полицейский стал сматывать удочку и на ней оказалась маленькая черная рыбка не более чем в двадцать дюймов длиной. Джим Тайл сказал:
– Я думаю, это окунек-младенец.
– Будь я проклят, – ответил Эл Гарсия. – Брось его в контейнер.
– Зачем?
– Чтобы мы могли показать губернатору, что честно потрудились.
– Она ужасно маленькая, – заметил Джим Тайл, выпуская окуня в контейнер.
– Рыба есть рыба, – ответил полицейский. – Пошли, Джимбо, давай входить в настроение этого проклятого турнира.
После этого мотор заглох, он дважды кашлянул, поплевался синим дымом и замер. Эл Гарсия снял обтекатель с мотора и бесплодно возился с ним минут десять. Потом поменялся местами с Джимом и тот тоже попробовал починить мотор.
Джим Тайл все дергал и дергал за веревку, но мотор Меркьюри не подавал признаков жизни. После десятой попытки он сел и сказал:
– Черт!
Деревянный «скиф» неподвижно завис над каналом. В виду не было ни одной лодки окунеловов.
– Нам предстоит долгий путь, – сказал Гарсия.
Внезапно, как по наитию, Джим Тайл отсоединил шланг подачи горючего и понюхал кран.
– Что-то не в порядке, – сказал он.
Гарсия вздрогнул.
– Не говори мне, что у нас нет топлива.
Джим Тайл поднял тяжелый алюминиевый контейнер с горючим и отвинтил крышку. Заглянул внутрь, потом прижался к отверстию носом.
– Горючего полно, – сказал он мрачно. – Только кто-то в него помочился.
Ночь потребовала жертв от обоих.
Кетрин чувствовала песок на языке, а тело ее свело судорогой от того, что она лежала скрюченная в багажнике машины. Ее колени были стерты, а волосы пахли резиной оттого, что ее голова покоилась на запасной шине, как на подушке. Она плакала, пока не заснула, а теперь в белом блеске утра вид пистолета Томаса Керла снова вызвал у нее слезы. Но мысль о Декере помогла удержаться от них. Сам Керл был совсем плох, ему становилось все хуже и хуже, и процесс этот шел быстрее, чем можно было себе представить, потому что он находился на грани комы или смерти. Он больше совсем не мог двигать правой рукой. Мускулы руки были мертвы и черны, как собачья голова, свисавшая с нее. Какая-то жижа сочилась из глаз и носа Керла, и за ночь его язык распух и вываливался изо рта, похожий на какой-то экзотическкий малиновый плод. На лодке он практически игнорировал Кетрин, но постоянно что-то бормотал, обращаясь к собачьей голове и гладя ее окаменевшую пасть. Теперь Кетрин уже притерпелась ко всему, даже к вони. Томас Керл отчаянно пил с момента перед рассветом, и она подозревала, что только это спасало его от боли, вызванной инфекцией, которая его пожирала. Он медленно вел лодку, помогая себе коленями и щурясь от солнца. На канале они миновали несколько рыболовов, но похоже, никто не заметил, что он упирается пистолетом в левую грудь Кетрин. Если бы они заметили бульдожью голову, то не прошли бы мимо.
– Я богатый человек, Лукас, – говорил Томас Керл собаке. – У меня достаточно денег, чтобы купить десять таких скоростных лодок.
Кетрин сказала:
– Том, мы почти на месте.
Она почувствовала, как дуло пистолета сильнее зарылось ей в грудь.
– Лукас, мальчик, мы почти на месте, – сказал Томас Керл.
Объявив это, он навалился всей тяжестью на дроссель, и «Старкрафт» рванулся вперед, бесцельно и бессмысленно прорываясь сквозь заросли травы. Кетрин вскрикнула, когда стебли стали до крови царапать ее щеки. Лодка прорвалась сквозь спутанную траву, выпрыгнула из воды и вылетела на илистый берег. Мотор застрял, и они остановились.
– Вот оно, место, – сказал Томас Керл.
– Не совсем, – отозвалась Кетрин.
– Не беспокойся, он найдет нас, – сказал Керл. – Пари держу, что он учует твое маленькое гнездышко.
– Прелестно, – сказала Кетрин. – Тебе бы работать для Холлмарк, сочинять «валентинки». [4]
Она попыталась вытереть кровь с лица каймой юбки. Шатаясь, Керл вылез из лодки. Пистолет все еще был в его здоровой руке.
– Не привязывай лодку, – сказал он Кетрин.
– Хорошо, – сказала она. Конечно, об этом не могло быть и речи. Она выбралась из выбеленной солнцем лодки и тотчас же прокляла Томаса Керла зато, что он не позволил ей надеть туфли.
Внезапно Керл поднял голову и прикрыл ухо здоровой рукой.
– Что это? – спросил он возбужденно.
– Что? – спросила Кетрин, но он разговаривал не с ней.
– Что это, мальчик?
Где-то глубоко в загнивающем болоте мозга Томаса Керла залаяла его собака. Керл сел на корточки и понизил голос.
– Лукас слышит, что кто-то приближается, – сказал он.
Кетрин тоже это услышала. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела Р. Дж. Декера, приближавшегося по берегу канала, держа руки в карманах.
Она замахала и попыталась закричать, но не смогла издать ни звука. Декер махнул ей в ответ и улыбнулся точно так, как это бывало всегда, если он некоторое время ее не видел.
Он улыбался так, будто ничего не произошло, как будто маньяк с гангреной не держал заряженный пистолет у соска Кетрин и не кричал отрезанной собачьей голове на своей руке:
– К ноге, мальчик, к ноге!
– Полегче, Том, – сказал Р. Дж. Декер.
– Заткнись, ублюдок!
– Что, не с той ноги встал?
– Я сказал, заткнись и не подходи ближе!
Декер стоял на расстоянии десяти футов. На нем были джинсы, фланелевая рубашка и теннисные туфли. На шее висела камера на тонком шнурке.
– Помнишь условия сделки? – сказал он Керлу. – Прямой обмен: я за нее.
– Какую сделку ты предлагал Лимусу?
Декер возразил:
– Я не стрелял в твоего брата, но, должен сказать, он это заслужил.
– Так же, как и ты, ублюдок!
– Знаю, Том.
Р. Дж. Декер видел, что с Томасом Керлом происходит что-то чудовищное, что он болен. Он видел также, что что-то чудовищное произошло с правой рукой Керла и что, возможно, это и есть причина его болезни.
Декер сказал:
– Это собака, Том?
– На что же это еще, черт возьми, похоже?
– Это, безусловно, собака, – сказала Кетрин. – Мне кажется, бульдог.