– Друг. Конечно, Чаз.
   – Господи, ну не я же! У меня жена только что погибла, если ты не в курсе. По-твоему, я такой бессердечный кобель?
   – Прости, дружище. Правда, извини. Сколько ему надо? Ну, твоему другу.
   – Не знаю. Каков стартовый набор? – спросил Чаз. – Полдюжины?
   – Нет проблем.
   – Так ты говоришь, они сильнее, чем те, что прописывают врачи?
   – Точно. Госконтроль за медикаментами явно бы не одобрил.
   – Где ты сейчас? Они у тебя с собой?
   – Расстреливаю корзину мячиков в «Соснах северного Бока». Твой друг спешит, да?
   – Да. Кажется, ему предстоит жаркий вечерок.
   – Давай встретимся в гольф-клубе примерно через час.
   – Отлично, – сказал Чаз. – За мной должок.
   – Да ну, забудь. – И после смущенной паузы приятель добавил: – Парень, это так ужасно, то, что случилось с Джои. Черт, вот горе-то какое. Как ты только держишься?
   – Ну, иногда получше, иногда похуже, – ответил Чаз Перроне.
   Покинув адвокатскую контору Киппера Гарта, Мик Странахэн отправился на Диннер-Ки проверить, не вернулась ли Джои на пристань, но там не было ни следа каяка или арендованного «субурбана».
   Странахэну не хотелось ехать в Бока, но он не мог ждать в Коконат-Гроув весь день – терпения у него в последнее время хватало только на рыбалку. Он достал из бумажника листок, на котором записал номер синего «форда» текущей пассии Чаза Перроне. Только два следователя в офисе прокурора штата сохранили о Странахэне достаточно хорошие воспоминания, чтобы помочь, и он позвонил одному из них, следуя на север по шоссе. Когда Странахэн пересек границу округа, он уже знал имя, возраст, адрес, семейное положение и род занятий.
   У Рикки Джейн Спиллман была косметологическая лицензия штата Флорида, поэтому оставалось только вычислить, где она работает. Странахэн сделал остановку в Халландэйл, нашел телефон-автомат и выдрал из «Желтых страниц» адреса салонов красоты. Он ограничил свой поиск западными пригородами севера округа Бровард и всего через пятьдесят пять минут звонков вслепую обнаружил подружку Чаза. Она была старшим стилистом-колористом в студии «Прически Джордана», и случайно у нее нашлось окно в половине шестого вечера.
   Как и многие другие респектабельные заведения Бока, салон был втиснут в торговый центр кораллового цвета. Мик Странахэн припарковал изъеденную ржой «кордобу» на заднем дворе: меньше шансов, что она привлечет взгляды. Сам он привлек парочку, входя в дверь «Причесок Джордана» в своей грязной футболке, выцветших хаки и потертых палубных тапочках. Странахэн прикрылся журналом и попытался погрузиться в муки Эминема, юноши серьезного, но противоречивого. Несомненно, богатство, слава и неограниченный секс – это хорошо, но подлинное духовное счастье должно исходить изнутри.
   – Мистер Смит? Привет. – Рикка помахала Странахэну, призывая его следовать за ней. – Можете взять журнал с собой, если хотите.
   Его слегка смущали собственные волосы, липкие от соли и сбившиеся на сторону после ветреного перехода на лодке через залив Бискейн. Рикка ничего о них не сказала, зато, пока мыла ему голову, восхищенно отозвалась о его глубоком загаре. Странахэн ответил, что по работе много бывает на солнце.
   – Правда? И где вы работаете? – спросила она, проворно вытирая ему волосы.
   – На круизном лайнере.
   – Вот как.
   Странахэн внимательно изучал ее лицо в зеркале.
   – Когда-нибудь плавали?
   – В круизе? Нет, – уже не так живо ответила Рикка.
   – Эти корабли такие здоровые, совсем как настоящий город.
   Она достала из стерилизатора пару ножниц.
   – Как коротко вас подстричь? Уши открывать?
   – Я думаю, может, «ежик», как у Клинта Иствуда в том фильме про Гренаду[35]?
   – Хорошо.
   – Я пошутил, – сказал Странахэн. Он дал ей поработать в тишине несколько минут – Рикка явно растерялась, – а потом начал заново: – Может, у вас морская болезнь? Ею многие страдают.
   – Иногда, – ответила она. – А что именно вы делаете на корабле? В смысле, кем работаете?
   – Охранником.
   – Ух ты.
   Странахэн наклонил голову, чтобы ей легче было стричь.
   – Как я уже сказал, это как город. В нем есть хорошие горожане и плохие горожане.
   – Но, наверное, в основном пьяницы? Вряд ли там бывают настоящие преступления.
   – Вы удивитесь, – сказал он, – но как-то ночью один парень столкнул свою жену за борт.
   «Чик-чик-чик» ножниц внезапно прекратилось. Глаза Рикки встретились в зеркале с глазами Странахэна.
   – Это не смешно, мистер Смит.
   – Я серьезен, как покойник, – возразил он. – Взял ее за ноги и перекинул через перила.
   – О боже мой.
   Странахэн примирительно улыбнулся:
   – Ну я даю, уговариваю отправиться в тропический круиз, а сам пугаю какой-то кошмарной историей. Простите. Мне очень жаль.
   – Нет-нет, я сама виновата, что спросила.
   Руки Рикки так сильно дрожали, что она положила ножницы обратно в поддон, взяла расческу и принялась механически водить ею по наполовину остриженным волосам. Странахэн ее пожалел. Он жалел всех женщин, которые повелись на такое собачье дерьмо, как Чарльз Перроне.
   Слабым голосом она спросила:
   – И что с этим парнем сделали?
   – Он вышел сухим из воды, хотите верьте, хотите нет.
   – Н-н-но как?
   – По крайней мере, он думает, что вышел, – подмигнул ей Странахэн. – Сукин сын не знает, что кое-кто все видел. Я.
   Рикка уже была не в состоянии справиться с острыми инструментами, и Странахэн убрал с шеи блестящую парикмахерскую накидку.
   Рикка попятилась:
   – Кто вы? – Тихо, чтобы мистер Джордан, хозяин, не разобрал, что происходит что-то не то.
   Странахэн достал двадцатку и положил ее в поддон рядом с ножницами.
   – Чаз не рассказал вам, как все произошло?
   Она одеревенело помотала головой:
   – Он сказал, что это был несчастный случай.
   – О нет, это было убийство. Умышленное.
   – Почему вы н-не… ну, не остановили его?
   – Все произошло слишком быстро. Вот она стоит здесь, а вот она уже приманка для акул. Вот так! – Странахэн резко щелкнул пальцами.
   Рикка отпрыгнула.
   – Не может быть. Чаз сказал, что спал, когда все случилось.
   – Он лжет вам, Рикка, – произнес Странахэн. – Он очень нехороший человек. Хладнокровный убийца, если начистоту. Мой вам совет: найдите себе другого парня.
   – Кто вы такой?
   – Будущий партнер Чаззи по бизнесу. Скажите ему, что я забегал.
   – Как вы меня нашли? Вам лучше уйти.
   – Конечно, – согласился Странахэн. – Но вам следует знать, что жизнь доктора Перроне скоро сильно, сильно усложнится. Держите машину под парами.
   – Убирайтесь! – прошептала она.
   Странахэн пообедал в тайской забегаловке в противоположном углу торгового центра. Синего «форда» Рикки уже не было на месте, когда он на обратном пути прошел мимо салона. Или она отправилась на очную ставку с Чазом, или поспешила домой, чтобы запереть дверь, налить себе выпить и обдумать тот тревожный факт, что она встречается с убийцей.
   Короткий отрезок пути до «Дюн ступени II» занял около получаса в напряжении часа пик. Наконец свернув на улицу Чаза Перроне, Странахэн был готов кого-нибудь убить, но усмехнулся при виде прокатного «субурбана» – желтый каяк привязан сверху, – который стоял на дорожке у дома беглых телепродавцов. Он притормозил рядом с зеленой махиной, опустил окно и стал ждать, пока Джои сделает то же самое. Ничего не происходило. Странахэн всмотрелся в тонированное стекло и с замирающим сердцем осознал, что «субурбан» пуст.
   – Черт, – сказал он и перевел взгляд на дом Перроне. Джои опять пролезла внутрь, что было непросто, если учесть, что желтый «хаммер» ее мужа припаркован на самом видном месте, как и темный седан, то ли «гранд-маркиз», то ли «краун-вай».
   Странахэн вылез из машины и быстро зашагал, и тут из-за внедорожника показался третий автомобиль. Белая «тойота» или, возможно, «ауди» – Странахэн толком не разглядел в сумерках. Он сунул руки в карманы и замедлил шаг до праздного прогулочного, наблюдая за женщиной с рыжими кудрями и бренчащими серьгами, которая вылезла из машины.
   Когда Странахэн поравнялся с домом, парадная дверь распахнулась и на пороге возник Чарльз Перроне; в одной руке он держал что-то вроде винной бутылки. Другой рукой он поманил рыжую внутрь.
   «Так у них вечеринка, – подумал Мик Странахэн. – Какая прелесть».

Пятнадцать

   Джои Перроне не планировала ничего ужаснее похода по магазинам. На Диннер-Ки она вытащила каяк из воды и привязала его на крышу «субурбана». Затем поехала в «Меррик-парк», где купила сумку через плечо, бикини, четыре пары итальянских туфель, холщовую кепку и забавные очки от Версаче. Она почти чувствовала себя человеком, когда заглянула в «Андалузскую кондитерскую» в поисках лимонного пирога.
   Потом, откуда ни возьмись, ее снова оглушил тот факт, что муж едва ее не убил. Не умей она нырять, была бы уже мертва, не могла бы радоваться солнечным лучам на голых руках, Норе Джонс[36] по радио, запаху новой кожаной сумочки. Чаз хотел, чтобы она закончила свои дни в жарком брюхе акулы или обглоданной до костей крабами и морскими иглами.
   «Сволочь», – подумала Джои и поехала прямиком к шоссе. Уже через пятьдесят минут она достала запасной ключ из кормушки на своем заднем дворе. Она вошла в дом с черного хода и выключила сигнализацию. Ее сотрясал тяжелый озноб, когда она кралась по знакомым комнатам: от нее нигде не осталось и следа.
   По предыдущим вторжениям Джои знала, что Чаз убрал явные напоминания: фотоснимки, одежду, компакт-диски. Но теперь пропало куда больше. Со стен исчезли картины и карандашные эскизы, которые выбирала она. Из книжного шкафа убрана хрустальная фигурка дельфина, которую Джои подарила Чазу на день святого Валентина. В серванте не хватало четырех серебряных подсвечников, подарка от брата на свадьбу. Нигде не видно ее антикварной шкатулки для украшений. И даже в кухне Чаз уничтожил все ее следы. Где орхидея, которая вилась в окне? А ее кофейная кружка? А медная кастрюля, которую она купила, чтобы варить его любимые дурацкие спагетти? Будто она никогда тут и не жила, никогда тут не была, вообще никогда не существовала на свете.
   Джои достала из ящика острый столовый нож и прокралась в спальню с твердым намерением изрезать его новые шелковые простыни, которые воняли так, словно их постирали в несвежей сангрии. Чаз, столь привередливый, когда речь заходила о духах Джои, явно позволял своим девкам обливаться любыми тошнотворными жидкостями, какие только встречались на распродаже.
   Она занесла нож над головой, но и только. «Слишком патетично, – подумала она, – и не слишком оригинально». Она бросила нож и плюхнулась на кровать – на свою сторону кровати. Она смотрела на текстурированный потолок, который видела прежде сотни раз, но сейчас ощущала себя незваной гостьей.
   Собственно, ею она и была.
   Надо отдать Чазу должное. Он тщательно выскоблил ее из дома, когда-то бывшего их общим домом. Плечи Джои задрожали, колени подтянулись к груди, и она обнаружила, что рыдает. Она разозлилась – нет, разъярилась, – что плачет из-за мужчины, который хотел ее смерти.
   «Прекрати! – приказала она себе. – Немедленно прекрати.
   Я оплакиваю не потерю Чаза. Я оплакиваю свою гордость, свою самооценку и прочую пургу в духе доктора Фила[37]. Как случилось, что мой собственный муж меня так ненавидит? Что я ему сделала?»
   – Ничего, – вслух произнесла Джои в промежутках между всхлипами. – Совсем ничего, блин.
   Она села и уголком простыни вытерла глаза.
   – В общем, к черту Чаза Перроне.
   Джои проскользнула в ванную и поморщилась при виде своего отражения, отекших век и разводов на щеках. Она уселась пописать и обдумать, что делать дальше. На туалетном столике стоял здоровенный флакон подушечек маалокса; их вид поддержал ее боевой дух. «Хорошо бы Чаз заработал язву, – подумала она, – жгучую, кровоточащую язву размером с тортилью».
   Обычно он возвращался с работы не раньше шести, поэтому Джои решила, что дверца машины хлопнула где-то по соседству. Когда затряслась дверная ручка, Джои натянула джинсы, вылетела из ванной, схватила нож с ковра и закатилась под кровать.
   Шаги, вроде бы тяжелее Чазовых, без остановки прогрохотали через гостиную в коридор. Джои затаила дыхание. «Черт, – подумала она, – я не смыла за собой. Если он заметит, все кончено».
   Она перебросила нож в правую руку и проверила, хорошо ли он лежит. Шаги приблизились к ванной.
   «Я выбрала самый идиотский на свете способ попасться, – мрачно подумала Джои. – Раз в жизни забыла спустить воду».
 
   Когда работаешь бригадиром на ферме, жизнь намного проще. Если нужны деньги, просто вычитаешь их из жалованья рабочих. Они почти никогда и слова поперек не скажут, потому как боятся, что ты их сдашь службе иммиграции. Тогда вокруг своих особняков. Дворецкие, телохранители и все самое лучшее.
   Тул вдруг подумал о Морин, старой леди в «Неземном поместье», такой одинокой, лежит и помирает бог его знает от какого ужасного рака. Чертовы медсестры ленятся даже поднять ее с койки и отнести в душ или отхожее место. «Морин поменялась бы местами с этими актрисками, не раздумывая, – решил Тул. – Она бы улыбалась, и махала бы фотографам, и была бы так благодарна богу, что больше не болеет».
   Он выключил телевизор и потащился на кухню, опустошил холодильник и принялся наполнять его «Маунтин Дью». Вскоре доктор подошел к двери и спросил Тула, что это он, во имя господа всемогущего, тут делает.
   – А по-твойму как? – отозвался Тул.
   – Но ко мне должны прийти друзья! – Чарльз Перроне достал из коричневого пакета бутылку белого вина.
   – Влазит, – успокоил Тул. Он протянул Чазу свою пульсирующую руку: – Слушь, глянь-ка, никакой заразы нет?
   Чарльз Перроне отреагировал так, словно ему ткнули в лицо тарантулом. Он отпрянул и сказал:
   – Я ведь уже говорил, парень. Я не такой доктор.
   – А какой ты, етить, доктор? – Тул надвигался на него, схватив бутылку вина.
   – Я биолог, а не медик, – ответил Чарльз Перроне. – Изучаю загрязнение воды. – Он скорчил гримасу, когда громила предъявил ему на экспертизу свои прокушенные кулаки.
   – Одного парняги пасть, – сообщил Тул, – налетела прям на мой кулак. Как по-твойму, нет инфекции?
   – У меня в рюкзаке бинты и мазь с антибиотиком. Сейчас принесу.
   – Пасиб.
   Тул расчищал в холодильнике место для вина и недоумевал, зачем это доктору по грязной воде занадобился телохранитель.
   Чарльз Перроне сказал уже помягче:
   – Понимаешь, ко мне тут скоро друг должен зайти.
   – Рад за тебя, – пожал плечами Тул.
   – Я имею в виду, может, ты оденешься, а?
   Тул глянул вниз.
   – Ну ваще-то мне и так удобно. Мож, я спать лягу.
   – Спасибо, – сказал доктор. – Огромное спасибо.
 
   Чаз зашел в ванную, закрыл дверь и достал из кармана синие пилюли. Дружок-гольфист сказал, что нужно около часа, и посоветовал на первый раз много не принимать, для начала выяснить пороговую дозу. Чаз проглотил две таблетки и запил их водой из-под крана. В зеркале он увидел, что Тул нассал в унитаз с опущенным сиденьем и даже не удосужился смыть за собой.
   – Вот свинья, – проворчал Чаз. Он обернул руку бумажной салфеткой и яростно нажал на рычаг.
   «Что вообще этот идиот тут делал?» – задумался Чаз. Небось засорил туалет в гостевом санузле этой своей чертовой сальной шерстью.
   Чаз в спешке принял душ, позвонил Рикке и попросил заехать.
   – У меня для тебя сюрприз, – пообещал он.
   – Я не в настроении.
   – Да ну, приезжай.
   – Я плохо себя чувствую, – отказалась Рикка. – Пораньше лягу спать.
   Чаз Перроне неважно понимал женщин, но до него дошло, что Рикка расстроена.
   – Поговорим, когда приедешь, – предложил он. – Я все исправлю.
   – Я же сказала, Чаз. Я остаюсь дома.
   – Не сегодня. Пожалуйста. Ради меня.
   – Позвони на выходных.
   – Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…
   – Ты меня совсем не слушаешь, – отрезала она. – Я напилась. У меня был отвратный день, так что спокойной ночи, Чаз.
   И она бросила трубку. Чаз Перроне выругался и сгорбился на кровати. Ради Рикки он купил синие пилюли. Он хотел показать ей (ну, и себе, если честно), что трудности временны и легкопреодолимы.
   А теперь у него в штанах зашевелилось, медленно и нарочито, словно развертывались кольца проснувшейся змеи. Предвкушая эрекцию, мать всех эрекций, Чаз с отчаянием смотрел в будущее, в котором ему не с кем ее разделить. Часы неумолимо приближали миг полной боевой готовности, но выбор партнера был прискорбно ограничен. В отличие от многих его друзей, у Чаза не было безотказных подружек, которых можно вызвонить в случае внезапной необходимости. Женщины, с которыми он спал, как правило, рвали с ним, как только его гнилое нутро выплывало на свет – обычно через два-три месяца после первого свидания. В результате имена в Чазовой записной книжке делились на две категории: бывшие подружки, которые ненавидят его, и текущие подружки, которые рано или поздно возненавидят его.
   Поскольку сегодня Рикка неким мистическим образом вышла из строя, единственной заменой ей была слегка тронутая любительница нью-эйдж и рефлексологии, которая откликалась на имя Медея. Чаз познакомился с ней, играя в гольф в северном Бока, где она предлагала массаж возле сокового бара между девятой и десятой лункой. Чаз всего три раза спал с Медеей, и впечатления она оставила смешанные. Она была довольно алчная (и гибкая, как обезьяна-ревун), однако у нее обнаружилось несколько досадных привычек, в том числе склонность во время соития напевать себе под нос. Любимой ее мелодией был «Племенной сон» – Медея утверждала, что его втайне написал для нее какой-то Янни[38]. Еще она любила ритуально намазывать себя (и в результате Чаза) теплым маслом пачули, и мерзкая вонь приставала к коже намертво, как терпентин. Не меньше раздражала ее сорочья манера одеваться. Чаз вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда ее сережки (которые могли бы служить дельтапланами) сначала запутались в растительности на его груди, а потом выдернули из нее изрядный пучок.
   И, наконец, ее наркотическое пристрастие к рефлексологии, в которой Медея настойчиво практиковалась на Чазе после каждой сексуальной схватки, жестоко выкручивая ему руки, ноги и пальцы и грубо выворачивая шею. После каждой встречи с нею Чаз по несколько дней глотал болеутолители, как попкорн.
   Вот какой была Медея. Она обрадовалась звонку Чаза по самые уши.
   Когда она приехала к нему домой, Чаз ждал у двери с бутылкой вина и стояком мирового класса.
 
   Воспоминания Джои о семье несколько выцвели от времени, но в душе она всегда лелеяла неизгладимый образ родителей – рука об руку, улыбаются. Именно так они выглядели на большинстве фотографий, которые она хранила, – неразлучная счастливая пара. Она помнила, что в доме вечно смеялись; особенно ее мать умела находить смешное в повседневности. Такая наблюдательность, наверное, была полезна для владелицы казино, фабрики человеческой глупости.
   Теперь Джои представляла, как Хэнк и Лана Уилер смотрят на нее с небес и недоумевают, неужели их единственная дочь опять сгоряча напортачила. Что уж тут отрицать, положение презабавное – она лежит под кроватью, пока ее муж пытается назначить свиданку.
   – У меня для тебя сюрприз, – сказал Чаз в телефонную трубку.
   Несмытый унитаз, очевидно, не предупредил его о вторжении незваной гостьи. Джои смотрела, как его бледные, покрытые синими венами ноги расхаживают по ковру. Как легко было бы протянуть руку и вонзить нож в его пухлый безволосый палец.
   – Да ну, приезжай, – приставал Чаз – этот тон его невидимая супруга отлично знала. – Поговорим, когда приедешь. Я все исправлю.
   Джои изучала ногти у него на ногах в надежде, что под ними незаметно произрастает какая-нибудь экзотическая болотная гниль из Эверглейдс.
   – Не сегодня. Пожалуйста, – настаивал Чаз. – Ради меня.
   «Ха! – подумала Джои. – Она его динамит».
   – Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…
   Теперь у Джои появилось имя, которое можно связать с девицей на том конце телефонного провода. «Рикка. Что-то знакомое. Это, часом, не его парикмахерша?» – Миссис Чарльз Перроне лениво сжала деревянную рукоятку столового ножа.
   – Вот дерьмо, – пробормотал Чаз. Рикка явно бросила трубку. Пружины жалобно взвизгнули, когда он тяжело сел на кровать.
   «Дуется», – догадалась Джои. Она смотрела на его костлявые розовые лодыжки с размытыми границами загара. На одной босой пятке был ужасный волдырь – натер, туфли для гольфа не подошли. «Лопнул и наверняка очень болит», – думала Джои, рассеянно пробуя кончик лезвия ногтем большого пальца.
   Чуть раньше был шанс сбежать, десятиминутное окно, пока Чаз принимал душ, а его гость – тот, который топал, как слон, – убрался в гостевую комнату. На секунду Джои захотелось ускользнуть, выползти из-под кровати и пулей рвануть через заднюю дверь. Это было бы мудро, и она серьезно об этом подумывала. Но когда еще у нее появится шанс понаблюдать за мужем, обманщиком и убийцей, в действии?
   Она услышала, как пищит клавиатура телефона – Чаз набирал новый номер.
   – Медея? – спросил он.
   «Ну, вот теперь позабавимся», – подумала Джои.
   – Что ты делаешь сегодня вечером, конфетка? – поинтересовался он. – Если хочешь, приезжай, послушаем музыку. Да… ко мне домой.
   «Ко мне домой?» – Джои заскрежетала зубами. Она заметила, что Чаз непроизвольно притопывает ногой – ублюдок явно хочет бабу.
   – Адрес сейчас скажу, – пообещал он. – Карандаш взяла?
   Джои внимательно слушала, как он одевается и наводит красоту. Она знала наизусть весь саундтрек: резкий щелчок крышки дезодоранта, мягкое жужжание машинки для стрижки волос в носу, ритмичное пиликанье зубной нитью по молярам, заунывный йодль полоскания.
   Когда до Джои дошло, что последует дальше, ей полагалось ощутить, что она в ловушке, если не в панике, потому что она, разумеется, не имела ни малейшего желания слушать, как ее муж пыхтит и подпрыгивает на другой женщине. Но она оставалась странно спокойной, будто что-то предчувствуя. Разве это не идеальный повод вернуть ему обручальное кольцо, которое она таскала за собой, как фальшивую монету, с тех пор как Мик Странахэн ее спас? Очень важно Для столь символичного жеста выбрать подходящий момент, и Джои надеялась произвести сокрушительное впечатление на Чаза Перроне и его гостью.
   Которую, как выяснилось, действительно звали Медея.
   Джои услышала, как муж открывает парадную дверь, задушевный щебет в гостиной, хлопок пробки. Потом заиграла музыка – кельтские народные баллады, неопровержимое доказательство Чазова похотливого отчаяния.
   Меньше четверти часа, и ему удалось затащить Медею в спальню. Она зажгла ароматические свечи, воскурила благовония, и Джои чуть не чихнула. Пока Медея порхала по комнате, обустраивая любовное гнездышко, Джои рассматривала то немногое, что могла видеть, – золотой ножной браслет с бирюзой, рудиментарная татуировка розы, бледно-лиловый лак на ногтях, ноги загорелые, но далеко не изящные.
   – Я кое-что принесла, – сказала Медея, и через несколько секунд они оба стали сбрасывать одежду двумя кучками. Джои углядела бирку платья в крестьянском стиле (десятый размер); интересно, эта женщина такая же высокая, как она сама?
   Когда Чаз сбросил трусы, Медея сказала:
   – Привет, малыш!
   – Я же говорил, что мы по тебе скучали, – с невыносимым самодовольством заявил Чаз.
   – Сюда. – Медея похлопала по кровати. – Давай-ка я тебя разотру.
   – Не надо. Я и так расслаблен.
   – Нет-нет, не спорь. Мамочка лучше знает.
   Джои зажала рот руками, чтобы не засмеяться.
   – Но я уже готов, – нетерпеливо возразил Чаз.
   – И ты по-прежнему будешь готов, когда мы покончим с растиранием, – сказала ему Медея, – и я тоже буду готова. А сейчас будь настоящим бойцом и полежи тихо, пока я разогрею масло.
   – Сладенькая моя, не надо. Эти простыни – из чистого шелка.
   – А ну замолчи.
   Чаз растянулся на кровати, и пружины запищали, словно воробьи. Джои занервничала: сколько может весить Медея? Икры вроде не толстые, но это еще ничего не значит. И что за здоровенный мужик бродит по дому? Джои не слышала, о чем они с Чазом говорили в кухне, но отнюдь не исключала, что ее муж наконец собрался осуществить давно лелеемую фантазию и заняться любовью втроем.
   «Прискорбная ирония судьбы, – подумала Джои, – если кровать сломается и меня до смерти раздавит оргия».
   – Ух ты, – услышала она голос Медеи.
   – Ага, – гордо согласился Чаз.
   – Это нормально?
   – Только не говори, что тебе не нравится.