Страница:
– Навязано Игли, вам следовало бы сказать, милорд Герой. Что получается, если подвергнуть какую-нибудь массу невыносимому давление, такому, что она не может оставаться там, где находится? Причем, не оставив ей ни одного пути отхода? Это задача для школьников по метафизической геометрии и древнейший прото-парадокс, касающийся непреодолимой силы и несдвигаемого тела. Масса эта охлопывается. Она выдавливается из своего мира в какой-то другой. Это часто именно тот способ, которым люди какой-либо Вселенной открывают Вселенные – но чаще всего таким ж. катастрофическим образом, какой вы навязали Игли; могут понадобиться тысячелетия, прежде чем они могут взять его под контроль. Долгое время это явление может кружить на периферии в качестве «магии», иногда срабатывая, иногда нет, иногда отражаясь на самом маге.
– И вы это называете математикой?
– А как же еще?
– Я бы назвал это колдовством.
– Да, безусловно. Как я сказала Джоко, у вас природный гений. Вы могли бы стать великим чародеем. Я с неловкостью пожал плечами.
– Я не верю в волшебство.
– Я тоже, – ответила она, – в вашем смысле. Я верю в то, что есть.
– Вот это я и хотел сказать. Стар. Не верю я во всякие фокусы-покусы. То, что случилось с Игли, – я имею в виду, «что, по-видимому, случилось с Игли» – не могло случиться, потому что это явилось бы нарушением закона сохранения массы-энергии. Должно быть какое-то другое объяснение.
Она вежливо промолчала.
Поэтому я выдвинул на прямую наводку надежный здравый смысл невежества и предрассудков.
– Знаешь, Стар, я не собираюсь верить в невозможное только потому, что я при этом присутствовал. Закон природы – это закон природы. Ты должна это признать.
Мы порядочно проехали, прежде чем она ответила:
– Если угодно милорду Герою, мир не таков, каким мы бы хотели его видеть. Нет, я заявила слишком категорически. Вероятно, он действительно таков, каким мы хотим его видеть. В любом случае, он таков, каков он ЕСТЬ. Le voila! 58Внимайте ему, представляющему себя. Das Ding an sich 59. Попробуйте его на зуб. Он ЕСТЬ. Ai-je raison 60. Верно я говорю?
– Так я то же самое говорю! Вселенная есть как есть, и не может быть изменена всяким мухлеванием. Она действует по точным правилам, как машина.
Я заколебался, вспомнив наш старый автомобиль, который был ипохондриком. Он постоянно «заболевал», потом «выздоравливал», как только механик пытался его коснуться.
Я твердо продолжил:
– Законы природы не берут отгулов. Негуманность законов природы – это краеугольный камень науки.
– Это так.
– Ну так? – наседал я.
– Тем хуже для науки.
– Да… – Я заткнулся и поехал дальше молча, надувшись. Через некоторое время нежная ладонь опустилась на мое предплечье и погладила его.
– Какая сильная десница, – мягко сказала она. – Милорд Герой, можно я объясню?
– Давай, говори, – сказал я. – Если ты сможешь меня убедить, значит, ты можешь обратить папу римского в мормоны. Я упрям.
– Разве бы я выбрала вас в качестве своего рыцаря из сотен миллиардов, если бы вы не были упрямы?
– «Из сотен миллиардов?» Ты хочешь сказать миллионов, не так ли?
– Выслушайте меня, милорд. Потерпите. Давайте поступим, как Сократ. Я сформулирую вопросы на засыпку, а вы давайте на них простые ответы – и мы поймем, что к чему. Потом наступит ваш черед, а я буду глупой гусыней. Ладно?
– Пойдет, жми на кнопку.
– Очень хорошо. Итак, похожи ли обычаи в Доральском доме на обычаи вашей страны?
– Что? Ты же знаешь, что нет. Я еще не бывал ни разу так ошарашен с тех самых пор, как дочка проповедника провела меня на колокольню, чтобы показать мне Святого Духа. – Я смущенно хихикнул. – Я бы до сих пор краснел, но у меня зажигание перегорело.
– И все же главная разница между невианскими обычаями и вашими кроется всего лишь в одном постулате. Милорд, а ведь есть такие миры, в которых самцы убивают самок, как только та отложит яйца, – и другие, в которых самки съедают самцов, когда еще идет оплодотворение, – подобно той черной вдове, которую вы записали мне в сестры.
– Я не это имел в виду. Стар.
– Меня это не оскорбило, любовь моя. Оскорбление похоже на спиртной напиток: оно влияет на человека, только если применяется. А гордость слишком тяжелый багаж для моего путешествия; у меня ее нет. Оскар, показались ли бы вам такие миры более странными, чем этот?
– Ты толкуешь о пауках или о чем-то вроде. Не о людях.
– Я говорю о людях, каждые – доминирующая раса в своем мире. Высоко цивилизованных…
– Тьфу!
– Вы не станете говорить «тьфу», когда их увидите. Они так от нас отличаются, что их личная жизнь не может иметь для нас никакого значения. И наоборот, эта планета очень похожа на вашу Землю – однако ваши обычаи отбили бы у Джоко даже способность петь. Милый, в вашем мире есть обычай, уникальный для всех Вселенных. То есть для двадцати известных мне Вселенных, из тысяч или миллионов или тьмы невообразимых Вселенных. В известных двадцати Вселенных только на Земле существует этот изумительный обычай.
– Ты имеешь в виду войну?
– О, нет! В большинстве миров происходит война. Эта планета, на которой находится Невия, одна из многих, где убивают по-одиночке чаще, чем оптом. Здесь существуют Герои, и убивают тут от избытка страстей. Это мир любви и убийств, и как та, так и другие совершаются с веселым самозабвением. Нет, я имею в виду нечто гораздо более шокирующее. Не могли бы вы догадаться?
– Мм… коммерческое телевидение?
– Близко по духу, но далеко от цели. У вас выражение «древнейшая профессия». Здесь и во всех известных нам мирах она даже не самая молодая. Никто о ней и не слышал, и не поверил бы, если бы и услышал. Те немногие из нас, кто посещают Землю, не распространяются об этом. Да это ничего не значило бы; большинство не верят в сказки путешественников.
– Стар, ты что, хочешь сказать мне, что нигде больше во Вселенной проституции НЕТ?
– Во Вселенных, мой милый. Абсолютно.
– Знаешь, – задумчиво сказал я, – это, наверное, будет шоком для моего старшего сержанта. Совсем нет?
– Я хочу сказать, – прямо ответила она, – что, судя по всему, проституция была изобретена народами Земли и больше никем – и сама мысль об этом довела бы старого Джоко до импотенции. Он закоренелый моралист.
– Черт меня побери! Должно быть, мы все просто гады.
– Я не хотела оскорблять вас, Оскар; я назвала только факты. Но эта странность Земли не такая уж странная в ее собственном контексте. Любой товар предназначен для манипуляций: купли, продажи, найма, аренды, уценки, искусственного поддержания или повышения цен, провоза контрабандой и узаконенения, – и женский товар, как его называли на Земле в более откровенные времена, не исключение. Единственное, чему стоит удивляться, – это дикая идея думать об этом как о товаре. Да что там, меня это так поразило, что однажды я даже… Неважно. Товаром может стать что угодно. Когда-нибудь я покажу вам цивилизации, живущие в открытом космосе, а не на планетах, даже без какой-либо тверди: не во всех Вселенных есть планеты-цивилизации, где само дыхание жизни продается, как кило масла в Провансе. В других местах такая теснота, что привилегия остаться в живых облагается налогом – и задолжники тут же умерщвляются Министерством Сборов на Вечность, а соседи не только не вмешиваются, а довольны.
– Господи боже! Почему?
– Они разрешили загадку смерти, милорд, и большинство из них не желает эмигрировать, несмотря на бесчисленное множество планет попросторнее. Но мы говорили о Земле. Дело не только в том, что нигде больше не известна проституция, но не известны и ее вариации – приданое, выкуп за невесту, алименты, раздельное воспитание, все эти производные, которые окрашивают все земные установления, – любой обычай, хотя бы отдаленно относящийся к невероятному представлению о том, что то, неисчерпаемый запас чего есть у всех женщин, является предметом торговли, подвергаемым оценке.
Арс Лонга фыркнула с отвращением. Нет, не думаю, чтобы она поняла. Она понимает немного по-невиански, но Стар говорила на английском; в невианском не хватило бы нужных слов.
– Даже вторичные ваши обычаи, – продолжала она, – сформированы под влиянием этого единственного в своем роде явления. Возьмем одежду – вы уже заметили, что здесь нет резкой границы между тем, как одеваются оба пола. Я сегодня утром в трико, а вы в шортах, но если было бы наоборот, никто бы этого не заметил.
– Черта с два не заметил! Твои трико на меня бы не налезли!
– Они растягиваются. И стыд за свое тело, который является аспектом разделенной по принципу пола одежды. Здесь обнаженность так же не заслуживает внимания, как и на том симпатичном островке, где я нашла вас. Все безволосые народы иногда носят одежду, я все народы, как бы волосаты они ни были, носят украшения. Однако табу на обнаженность можно найти ТОЛЬКО там, где плоть является товаром, который либо прячут, либо выставляют напоказ… то есть на Земле. Это все равно, что вкладывать фальшивое дно в ящики с ягодами или вешать объявления типа: «Фруктов не рвать!» Если из-за чего-нибудь не возникает спора, нет нужды делать из этого тайны.
– Так что, если мы избавимся от одежды, то избавимся и от проституции?
– Господи, да нет! Вы все поняли навыворот. Не знаю, сумеет ли Земля каким угодно способом вообще избавиться от проституции; она играет у вас слишком большую роль во всем.
– Стар, ты запуталась в сведениях. В Америке почти не осталось проституции.
Ее лицо выразило изумление.
– В самом деле? Но… Разве «алименты» не американское слово? И «золотоискательница»? И «выезд на природу»?
– Да, но проституция уже практически вымерла. Черт, да я не знаю, как найти публичный дом даже в гарнизонном городке. Я не говорю, конечно, что в конце концов не окажешься под кустиком. Но это не на коммерческой основе. Стар, даже имея дело с американской девушкой, о которой широко известно, что она легкого поведения, если предложить ей пять монет или двадцать, то десять против одного, что она ответит пощечиной.
– Так как же это делается?
– К ней нужно подкатиться. Приглашаешь ее пообедать, может, посмотреть спектакль. Покупаешь ей цветы, девушки падки на цветы. Потом вежливо подходишь к главной теме.
– Оскар, а разве этот обед и спектакль, и, вероятно, цветы, не стоят больше, чем пять долларов? Или даже двадцать? Я так поняла, что в Америке цены так же высоки, как и во Франции.
– Ну, в общем да, но нельзя же просто приподнять шляпу и ожидать, что девушка тут же бросится на шею. Скажем, скряга…
– Не будем об этом. Я пыталась продемонстрировать, что обычаи могут резко отличаться в разных мирах. И все.
– Это верно. Даже на Земле. Но…
– Потерпите, милорд. Я не собираюсь оспаривать достоинства американских женщин и заниматься критикой. Если бы я воспитывалась в Америке, думаю, я бы хотела получить по меньшей мере изумрудный браслет, а не обед и спектакль. Но я подводила разговор к теме «законов природы». Разве неизменность законов природы не бездоказательное утверждение? Даже на Земле?
– Как тебе сказать – ты не совсем верно поставила вопрос. Вероятно, это бездоказательная теория. Но еще не было ни одного случая, в котором бы она не оправдала себя.
– Никаких черных лебедей? А не могло бы быть так, что наблюдатель, увидевший исключение, предпочел не поверить собственным глазам? Точно так же, как вы не хотите поверить, что Игли съел самого себя, хотя вы сами, мой Герой, его заставили? Ну да ладно, оставим Сократа его Ксантиппе. Закон природы может быть неизменен в целой Вселенной. По-видимому, так и бывает в жестко замкнутых Вселенных. Но несомненно, что от Вселенной к Вселенной законы природы меняются, и поверить в это вы ДОЛЖНЫ, милорд, иначе ни один из нас долго не протянет!
– Я об этом думал. Черт возьми, так КУДА же иначе делся Игли?
– Очень необычно.
– Не более необычно, чем приспосабливаться к языкам и обычаям при перемене стран. Надо только к этому привыкнуть. Сколько на Земле химических элементов?
– М-м, девяносто два и еще куча последышей. Сто шесть или сто семь.
– Здесь практически то же самое. Однако химик с Земли испытал бы здесь немало потрясений. Элементы не совсем похожи на ваши, и ведут они себя не совсем так. Водородные бомбы, например, тут же сработают, и динамит не взорвется.
Я резко сказал:
– Ну-ка, погоди! Ты что, говоришь мне, что здесь не такие же электроны и патроны, если уж брать самые основы? Она пожала плечами.
– Может, так, может, и нет. Что такое электрон, как не математическое понятие? Вы что, попробовали его на зуб? Или соли насыпали на хвост волно-частицы? Какое это имеет значение?
– Чертовски важное. Человек может точно так же умереть из-за недостатка микроэлементов, как и из-за недостатка хлеба.
– Верно. Когда мы посещаем некоторые Вселенные, мы, люди, должны иметь с собой пищу, хотя бы только для того, чтобы пересесть на другой поезд. Но здесь, в любой Вселенной и на любой из бесчисленных планет, где мы, люди, живем, можно не волноваться: местная пища будет вполне приемлемой. Конечно, если бы вы прожили здесь много лет, потом вернулись на Землю и вскоре умерли, и посмертное вскрытие было бы сделано с самым тщательным микроанализом, анатом мог бы не поверить в свои результаты. Но желудку вашему было бы все равно.
Я поразмыслил об этом; желудок мой набит отличной пищей, воздух вокруг меня свеж и приятен – уж точно моему телу было до лампочки, существует ли разница, о которой говорила Стар.
Потом мне на ум пришла та сторона жизни, в которой маленькие несоответствия в конце концов приводят к большим трагедиям. Я спросил Стар об этом.
Она напустила на себя невинно-вкрадчивый вид.
– Вы об этом беспокоитесь, милорд? Вы давно перестанете существовать, прежде чем это будет иметь какое-нибудь значение для Доральца. Я думала, что вашей целью в течение трех дней было просто помочь мне в выполнении моей задачи. Как я понимаю, вы не без удовольствия от своей работы четко уловили дух момента.
– Дьявольщина, кончай водить меня за нос! Я делал это, чтобы помочь тебе. Но не может же человек не задаваться вопросом. Она хлопнула меня по коленке и рассмеялась.
– Милый мой! Перестаньте терзать себя; человеческие расы всех Вселенных могут давать совместное потомство. Некоторые союзы редко дают плоды, некоторые остаются стерильны. Но ваш случай не таков. Ваши корни будут здесь, даже если вы никогда сюда не вернетесь. Вы не стерильны; это было едва ли не основное из того, что я проверила, когда обследовала ваше прекрасное тело в Ницце. Никогда нельзя быть уверенным, как выпадут кости, но я считаю, что Доралец не будет разочарован.
Она наклонилась ко мне.
– Не дадите ли вы своему доктору более точные сведения, чем то, о чем пел Джоко? Я могла бы предложить статистическую вероятность. Или даже Видение.
– Нет, не дам! Во все-то ты нос сунешь.
– Длинный у меня нос, правда? Как вам угодно, милорд. В менее личностном ключе факт рождения потомства у людей разных Вселенных – и у некоторых животных, таких, как собаки и кошки, – представляет интереснейший вопрос. Не подлежит сомнению одно: род человеческий процветает только во Вселенных с химическим составом, где элементы, составляющие дезоксирибонуклеиновые кислоты, различаются совершенно незначительно. Что до всего остального, то у каждого ученого есть своя теория. Некоторые придерживаются теологического объяснения, утверждая, что Человек по всем основным направлениям развивается одинаково в любой Вселенной, где он может выжить, в соответствии с Божественной Идеей или вследствие слепой необходимости, в зависимости от того, верит ученый в свою религию открыто или разбавляет ее газировкой. Другое считают, что мы развивались лишь однажды – или, все может быть, были созданы – и просочились в другие Вселенные. Потом спорят о том, какая Вселенная была домом расы.
– Какой же может быть спор? – возразил я. – На Земле есть ископаемые свидетельства о ходе эволюции человека. На других планетах она или есть, или нет, и этим все должно решаться.
– Вы уверены, милорд? Я думала, что на Земле в генеалогическом древе человека так же много пунктирных линий, как незаконных детей в династиях европейских королей.
Я промолчал. Ведь я прочитал всего лишь несколько популярных книжек. Может, она и была права: народ, который не мог решить вопросы устройства мира после войны всего лишь двадцатилетней давности, по всей вероятности, не мог знать, что Элли Уп сделал с горничной второго этажа миллион лет назад. Ведь все свидетельства состоят лишь из разрозненных костей. Разве не бывало мистификаций? Пилтдаунский Человек или что-то в этом роде?
Стар продолжала:
– Какой бы ни была правда, между мирами действительно существует связь. На вашей собственной планете число исчезнувших достигает сотен тысяч. Не все же они скрываются от воинской повинности или от жен; посмотри дела любого полицейского участка. Одно из обычных мест исчезновения людей – это поле боя. Давление становится чрезмерным, и человек проскальзывает в дыру, о существовании которой он не предполагал. Он оказывается «пропавшим без вести». Иногда – не часто – видят, как человек исчезает. Один из ваших американских писателей, Бирс или Пирс, заинтересовался и стал собирать сведения о таких случаях. Он собрал столько, что исчез сам 61. Ваша Земля испытывает и обратную утечку: это «Каспары Хаузеры», люди ниоткуда, не говорящие ни на одном известном языке и не способные никак объяснить свое появление..
– Подожди-ка? Почему только люди?
– Я не сказала «только люди». Разве вы никогда не слышали о дождях из лягушек? Камней? Крови? Кто интересуется происхождением бродячей кошки? Разве все летающие тарелки оптическая иллюзия? Клянусь вам, что нет; некоторые из них – это бедные заблудившиеся астронавты, пытающиеся отыскать дорогу домой. Мой народ очень мало пользуется космическими перелетами, потому что сверхсветовые скорости – это самый верный способ потеряться во Вселенных. Мы предпочитаем более безопасный метод метафизической геометрии – или, как говорится в народе, «магию».
Стар, казалось, задумалась.
– Милорд, ваша Земля, может быть, родина человечества. Так считают некоторые ученые.
– Почему?
– Она соприкасается с другими мирами. Она возглавляет список пересадочных станций. Если ее население сделает ее непригодной для жизни – маловероятно, но возможно – это подорвет перевозки дюжины Вселенных. На Земле с незапамятных времен существуют магические Поляны и Переходы и Бифростские Мосты. Тот, которым мы воспользовались в Ницце, стоял там еще до при хода римлян.
– Стар, как ты можешь говорить, что Земля местами соприкасается с другими планетами на протяжении веков? Земля движется вокруг Солнца со скоростью двадцати миль в секунду или около того, и вращается вокруг своей оси, уж не говоря об остальных видах движения, которые складываются в движение по сложной кривой на немыслимой скорости. Так как же она может «касаться» других миров?
Снова мы ехали в молчании. Наконец Стар сказала:
– Мой Герой, сколько вам понадобилось времени, чтобы изучить высшую математику?
– Я ее не доучил. Я ее проходил пару лет.
– Вы можете рассказать мне, как частица может быть волной?
– Что? Стар, это квантовая механика, а не высшая математика. Я мог бы дать объяснение, но оно ничего бы не решило, мне не хватает математики. Инженер в этом не нуждается.
– Было бы проще всего, – застенчиво сказала она, – ответить на ваш вопрос, сказав «магия» точно так же, как вы ответили мне словами «квантовая механика». Но вам это слово не нравится. Так вот что я вам могу сказать: после того, как вы изучите высшие геометрии, метафизическую и, предположительно, равно как и топологическую и сужденческую – если вам захочется предпринять такое изучение, – я с радостью отвечу. Но вам не потребуется спрашивать.
Вам когда-нибудь говорили: «Подожди, пока подрастешь, дорогой, тогда поймешь?» Ребенком еще мне не нравилось слышать такое от взрослых; мне еще меньше нравилось услышать это от женщины, которую люблю. К тому же я уже вырос.
Она не дала мне кукситься, сменив тему разговора.
– Некоторые потомства происходят как от случайных переходов, так и от незапланированного путешествия. Вы слышали об инкубах и суккубах?
– Да, конечно. Но я никогда не забиваю себе голову сказками.
– Это не сказки, милый. Неважно, что часто этой легендой пользовались для объяснения нежелательных ситуаций. Не все ведьмы и чародеи добрые, у некоторых развивается вкус к насилию. Тот, кто научился открывать Врата, может удовлетворять этот порок; он – или она – может подкрасться к спящему
– девушке, непорочной жене, невинному юноше, – сделать все, что нужно, и убраться задолго до крика петуха. – Ее передернуло. – Самый мерзкий грех. Если их ловят, то убивают на месте. Я поймала нескольких и убила. Это наихудший грех, даже если жертва к нему привыкает. – Ее еще раз передернуло.
– Стар, что такое, по-твоему, грех?
– Грех – только одно. Грех – это жестокость и несправедливость, все остальное мелкие грешки. Да, чувство согрешения приходит от нарушения законов своего племени. Но нарушение обычаев – это не грех, даже когда сам так чувствуешь. Грех – это причинение вреда другому.
– Как насчет «прегрешения против Господа»? – настаивал я. Она пытливо на меня взглянула.
– Значит, мы снова выясняем, что к чему? Сначала скажите мне, милорд, что вы подразумеваете под Богом?
– Я просто хотел проверить, не попадешься ли ты.
– Я не попадаюсь на такое уже превеликое множество лет. Я бы скорее сделала выпад с согнутым запястьем, или прошла по пентаграмме в одежде. Кстати, о пентаграммах, мой Герой, наше назначение лежит не там, где оно было три дня назад. Теперь мы направляемся к Вратам, которыми я не предполагала пользоваться. Это опаснее, но помочь ничем нельзя.
– МОЯ вина! Прости, Стар.
– МОЯ вина, милорд. Но не все потеряно. Когда мы потеряли наш багаж, я была более озабочена, чем осмеливалась показать, хотя я и опасалась носить с собой огнестрельное оружие в мире, где им нельзя пользоваться. Но наш складничок содержал гораздо больше, чем огнестрельное оружие, в нем были такие вещи, без которых мы легко уязвимы. Время, которое вы потратили на заглаживание нанесенной женщинам Доральца обиды, я потратила – частично
– на выпрашивание у него нового снаряжения, почти всего, чего душа желает, кроме оружия.. Не все потеряно.
– Мы прямо сейчас переходим в другой мир?
– Не позже чем завтра на рассвете, если уцелеем.
– Черт возьми, Стар, и ты, и Руфо говорите так, как будто каждый наш вдох может быть последним.
– Так вполне может случиться.
– Ну уж сейчас-то нечего ожидать засады; мы все еще на земле Доральца. Но Руфо полон мрачных предчувствий, как в дешевой мелодраме. Да и ты не лучше.
– Прошу прощения. Руфо действительно нервничает, но его неплохо иметь рядышком, когда начинается заваруха. Что касается меня, я старалась быть объективной, милорд, дать вам знать, чего ожидать.
– Вместо этого ты запугиваешь. Тебе не кажется, что настало время открыть карты? Она заволновалась.
– А если первой открытой картой окажется Палач?
– Мне это до фени! Я умею встречать неприятности, не падая в обморок…
– Я знаю, что умеете, мой рыцарь.
– Спасибо. А вот незнание делает меня психопатом. Так что рассказывай.
– Я отвечу на любой вопрос, милорд Оскар.
– Но ты же знаешь, что я не представляю, какие вопросы задавать. Может, почтовому голубю и не обязательно знать, из-за чего идет война, но я чувствую себя, как волан в бадминтоне. Так что начинай сначала.
– Как скажете, милорд. Примерно семь тысяч лет назад… – Стар остановилась. – Оскар, вы хотите знать все хитросплетения политики мириада миров и двадцати Вселенных на протяжении тысячелетий, приведшие к нынешнему кризису? Я постараюсь, если вы прикажете, но только наметать главное займет времени больше, чем остается у нас до того, как мы должны пройти сквозь те Врата. Вы мой подлинный защитник; моя жизнь зависит от вашей доблести и искусства. Зачем вам политика? Мое нынешнее положение так беспомощно, почти безнадежно. Может, мне лучше сосредоточиться на тактической ситуации?
Дьявол его забери! Я хотел-таки услышать все целиком.
– Давай остановимся на тактической ситуации. Пока.
– Обещаю, – торжественно сказала она, – что если нам удастся уцелеть, вы узнаете все подробности. Положение таково: раньше я полагала, что мы пересечем Невию на барже, потом через горы пройдем к Проходу за Вечными Пиками. Этот путь не так рискован, но долог. Но теперь мы должны спешить. Мы сегодня попозже к вечеру свернем с дороги и пройдем по необжитым местам, а после наступления темноты по еще более опасной местности. Тамошних Врат мы должны достичь до рассвета; если повезет, мы успеем поспать. Надеюсь на это, ибо те Врата выведут нас в другой мир на гораздо более опасном выходе. Оказавшись там, в том мире – его называют Хокеш или Карт, – мы будем близко, слишком близко к высокой башне в милю высотой, и если мы пробьемся к ней, то наши трудности начнутся. В ней находится Рожденный Никогда, Пожиратель Душ…
– И вы это называете математикой?
– А как же еще?
– Я бы назвал это колдовством.
– Да, безусловно. Как я сказала Джоко, у вас природный гений. Вы могли бы стать великим чародеем. Я с неловкостью пожал плечами.
– Я не верю в волшебство.
– Я тоже, – ответила она, – в вашем смысле. Я верю в то, что есть.
– Вот это я и хотел сказать. Стар. Не верю я во всякие фокусы-покусы. То, что случилось с Игли, – я имею в виду, «что, по-видимому, случилось с Игли» – не могло случиться, потому что это явилось бы нарушением закона сохранения массы-энергии. Должно быть какое-то другое объяснение.
Она вежливо промолчала.
Поэтому я выдвинул на прямую наводку надежный здравый смысл невежества и предрассудков.
– Знаешь, Стар, я не собираюсь верить в невозможное только потому, что я при этом присутствовал. Закон природы – это закон природы. Ты должна это признать.
Мы порядочно проехали, прежде чем она ответила:
– Если угодно милорду Герою, мир не таков, каким мы бы хотели его видеть. Нет, я заявила слишком категорически. Вероятно, он действительно таков, каким мы хотим его видеть. В любом случае, он таков, каков он ЕСТЬ. Le voila! 58Внимайте ему, представляющему себя. Das Ding an sich 59. Попробуйте его на зуб. Он ЕСТЬ. Ai-je raison 60. Верно я говорю?
– Так я то же самое говорю! Вселенная есть как есть, и не может быть изменена всяким мухлеванием. Она действует по точным правилам, как машина.
Я заколебался, вспомнив наш старый автомобиль, который был ипохондриком. Он постоянно «заболевал», потом «выздоравливал», как только механик пытался его коснуться.
Я твердо продолжил:
– Законы природы не берут отгулов. Негуманность законов природы – это краеугольный камень науки.
– Это так.
– Ну так? – наседал я.
– Тем хуже для науки.
– Да… – Я заткнулся и поехал дальше молча, надувшись. Через некоторое время нежная ладонь опустилась на мое предплечье и погладила его.
– Какая сильная десница, – мягко сказала она. – Милорд Герой, можно я объясню?
– Давай, говори, – сказал я. – Если ты сможешь меня убедить, значит, ты можешь обратить папу римского в мормоны. Я упрям.
– Разве бы я выбрала вас в качестве своего рыцаря из сотен миллиардов, если бы вы не были упрямы?
– «Из сотен миллиардов?» Ты хочешь сказать миллионов, не так ли?
– Выслушайте меня, милорд. Потерпите. Давайте поступим, как Сократ. Я сформулирую вопросы на засыпку, а вы давайте на них простые ответы – и мы поймем, что к чему. Потом наступит ваш черед, а я буду глупой гусыней. Ладно?
– Пойдет, жми на кнопку.
– Очень хорошо. Итак, похожи ли обычаи в Доральском доме на обычаи вашей страны?
– Что? Ты же знаешь, что нет. Я еще не бывал ни разу так ошарашен с тех самых пор, как дочка проповедника провела меня на колокольню, чтобы показать мне Святого Духа. – Я смущенно хихикнул. – Я бы до сих пор краснел, но у меня зажигание перегорело.
– И все же главная разница между невианскими обычаями и вашими кроется всего лишь в одном постулате. Милорд, а ведь есть такие миры, в которых самцы убивают самок, как только та отложит яйца, – и другие, в которых самки съедают самцов, когда еще идет оплодотворение, – подобно той черной вдове, которую вы записали мне в сестры.
– Я не это имел в виду. Стар.
– Меня это не оскорбило, любовь моя. Оскорбление похоже на спиртной напиток: оно влияет на человека, только если применяется. А гордость слишком тяжелый багаж для моего путешествия; у меня ее нет. Оскар, показались ли бы вам такие миры более странными, чем этот?
– Ты толкуешь о пауках или о чем-то вроде. Не о людях.
– Я говорю о людях, каждые – доминирующая раса в своем мире. Высоко цивилизованных…
– Тьфу!
– Вы не станете говорить «тьфу», когда их увидите. Они так от нас отличаются, что их личная жизнь не может иметь для нас никакого значения. И наоборот, эта планета очень похожа на вашу Землю – однако ваши обычаи отбили бы у Джоко даже способность петь. Милый, в вашем мире есть обычай, уникальный для всех Вселенных. То есть для двадцати известных мне Вселенных, из тысяч или миллионов или тьмы невообразимых Вселенных. В известных двадцати Вселенных только на Земле существует этот изумительный обычай.
– Ты имеешь в виду войну?
– О, нет! В большинстве миров происходит война. Эта планета, на которой находится Невия, одна из многих, где убивают по-одиночке чаще, чем оптом. Здесь существуют Герои, и убивают тут от избытка страстей. Это мир любви и убийств, и как та, так и другие совершаются с веселым самозабвением. Нет, я имею в виду нечто гораздо более шокирующее. Не могли бы вы догадаться?
– Мм… коммерческое телевидение?
– Близко по духу, но далеко от цели. У вас выражение «древнейшая профессия». Здесь и во всех известных нам мирах она даже не самая молодая. Никто о ней и не слышал, и не поверил бы, если бы и услышал. Те немногие из нас, кто посещают Землю, не распространяются об этом. Да это ничего не значило бы; большинство не верят в сказки путешественников.
– Стар, ты что, хочешь сказать мне, что нигде больше во Вселенной проституции НЕТ?
– Во Вселенных, мой милый. Абсолютно.
– Знаешь, – задумчиво сказал я, – это, наверное, будет шоком для моего старшего сержанта. Совсем нет?
– Я хочу сказать, – прямо ответила она, – что, судя по всему, проституция была изобретена народами Земли и больше никем – и сама мысль об этом довела бы старого Джоко до импотенции. Он закоренелый моралист.
– Черт меня побери! Должно быть, мы все просто гады.
– Я не хотела оскорблять вас, Оскар; я назвала только факты. Но эта странность Земли не такая уж странная в ее собственном контексте. Любой товар предназначен для манипуляций: купли, продажи, найма, аренды, уценки, искусственного поддержания или повышения цен, провоза контрабандой и узаконенения, – и женский товар, как его называли на Земле в более откровенные времена, не исключение. Единственное, чему стоит удивляться, – это дикая идея думать об этом как о товаре. Да что там, меня это так поразило, что однажды я даже… Неважно. Товаром может стать что угодно. Когда-нибудь я покажу вам цивилизации, живущие в открытом космосе, а не на планетах, даже без какой-либо тверди: не во всех Вселенных есть планеты-цивилизации, где само дыхание жизни продается, как кило масла в Провансе. В других местах такая теснота, что привилегия остаться в живых облагается налогом – и задолжники тут же умерщвляются Министерством Сборов на Вечность, а соседи не только не вмешиваются, а довольны.
– Господи боже! Почему?
– Они разрешили загадку смерти, милорд, и большинство из них не желает эмигрировать, несмотря на бесчисленное множество планет попросторнее. Но мы говорили о Земле. Дело не только в том, что нигде больше не известна проституция, но не известны и ее вариации – приданое, выкуп за невесту, алименты, раздельное воспитание, все эти производные, которые окрашивают все земные установления, – любой обычай, хотя бы отдаленно относящийся к невероятному представлению о том, что то, неисчерпаемый запас чего есть у всех женщин, является предметом торговли, подвергаемым оценке.
Арс Лонга фыркнула с отвращением. Нет, не думаю, чтобы она поняла. Она понимает немного по-невиански, но Стар говорила на английском; в невианском не хватило бы нужных слов.
– Даже вторичные ваши обычаи, – продолжала она, – сформированы под влиянием этого единственного в своем роде явления. Возьмем одежду – вы уже заметили, что здесь нет резкой границы между тем, как одеваются оба пола. Я сегодня утром в трико, а вы в шортах, но если было бы наоборот, никто бы этого не заметил.
– Черта с два не заметил! Твои трико на меня бы не налезли!
– Они растягиваются. И стыд за свое тело, который является аспектом разделенной по принципу пола одежды. Здесь обнаженность так же не заслуживает внимания, как и на том симпатичном островке, где я нашла вас. Все безволосые народы иногда носят одежду, я все народы, как бы волосаты они ни были, носят украшения. Однако табу на обнаженность можно найти ТОЛЬКО там, где плоть является товаром, который либо прячут, либо выставляют напоказ… то есть на Земле. Это все равно, что вкладывать фальшивое дно в ящики с ягодами или вешать объявления типа: «Фруктов не рвать!» Если из-за чего-нибудь не возникает спора, нет нужды делать из этого тайны.
– Так что, если мы избавимся от одежды, то избавимся и от проституции?
– Господи, да нет! Вы все поняли навыворот. Не знаю, сумеет ли Земля каким угодно способом вообще избавиться от проституции; она играет у вас слишком большую роль во всем.
– Стар, ты запуталась в сведениях. В Америке почти не осталось проституции.
Ее лицо выразило изумление.
– В самом деле? Но… Разве «алименты» не американское слово? И «золотоискательница»? И «выезд на природу»?
– Да, но проституция уже практически вымерла. Черт, да я не знаю, как найти публичный дом даже в гарнизонном городке. Я не говорю, конечно, что в конце концов не окажешься под кустиком. Но это не на коммерческой основе. Стар, даже имея дело с американской девушкой, о которой широко известно, что она легкого поведения, если предложить ей пять монет или двадцать, то десять против одного, что она ответит пощечиной.
– Так как же это делается?
– К ней нужно подкатиться. Приглашаешь ее пообедать, может, посмотреть спектакль. Покупаешь ей цветы, девушки падки на цветы. Потом вежливо подходишь к главной теме.
– Оскар, а разве этот обед и спектакль, и, вероятно, цветы, не стоят больше, чем пять долларов? Или даже двадцать? Я так поняла, что в Америке цены так же высоки, как и во Франции.
– Ну, в общем да, но нельзя же просто приподнять шляпу и ожидать, что девушка тут же бросится на шею. Скажем, скряга…
– Не будем об этом. Я пыталась продемонстрировать, что обычаи могут резко отличаться в разных мирах. И все.
– Это верно. Даже на Земле. Но…
– Потерпите, милорд. Я не собираюсь оспаривать достоинства американских женщин и заниматься критикой. Если бы я воспитывалась в Америке, думаю, я бы хотела получить по меньшей мере изумрудный браслет, а не обед и спектакль. Но я подводила разговор к теме «законов природы». Разве неизменность законов природы не бездоказательное утверждение? Даже на Земле?
– Как тебе сказать – ты не совсем верно поставила вопрос. Вероятно, это бездоказательная теория. Но еще не было ни одного случая, в котором бы она не оправдала себя.
– Никаких черных лебедей? А не могло бы быть так, что наблюдатель, увидевший исключение, предпочел не поверить собственным глазам? Точно так же, как вы не хотите поверить, что Игли съел самого себя, хотя вы сами, мой Герой, его заставили? Ну да ладно, оставим Сократа его Ксантиппе. Закон природы может быть неизменен в целой Вселенной. По-видимому, так и бывает в жестко замкнутых Вселенных. Но несомненно, что от Вселенной к Вселенной законы природы меняются, и поверить в это вы ДОЛЖНЫ, милорд, иначе ни один из нас долго не протянет!
– Я об этом думал. Черт возьми, так КУДА же иначе делся Игли?
– Очень необычно.
– Не более необычно, чем приспосабливаться к языкам и обычаям при перемене стран. Надо только к этому привыкнуть. Сколько на Земле химических элементов?
– М-м, девяносто два и еще куча последышей. Сто шесть или сто семь.
– Здесь практически то же самое. Однако химик с Земли испытал бы здесь немало потрясений. Элементы не совсем похожи на ваши, и ведут они себя не совсем так. Водородные бомбы, например, тут же сработают, и динамит не взорвется.
Я резко сказал:
– Ну-ка, погоди! Ты что, говоришь мне, что здесь не такие же электроны и патроны, если уж брать самые основы? Она пожала плечами.
– Может, так, может, и нет. Что такое электрон, как не математическое понятие? Вы что, попробовали его на зуб? Или соли насыпали на хвост волно-частицы? Какое это имеет значение?
– Чертовски важное. Человек может точно так же умереть из-за недостатка микроэлементов, как и из-за недостатка хлеба.
– Верно. Когда мы посещаем некоторые Вселенные, мы, люди, должны иметь с собой пищу, хотя бы только для того, чтобы пересесть на другой поезд. Но здесь, в любой Вселенной и на любой из бесчисленных планет, где мы, люди, живем, можно не волноваться: местная пища будет вполне приемлемой. Конечно, если бы вы прожили здесь много лет, потом вернулись на Землю и вскоре умерли, и посмертное вскрытие было бы сделано с самым тщательным микроанализом, анатом мог бы не поверить в свои результаты. Но желудку вашему было бы все равно.
Я поразмыслил об этом; желудок мой набит отличной пищей, воздух вокруг меня свеж и приятен – уж точно моему телу было до лампочки, существует ли разница, о которой говорила Стар.
Потом мне на ум пришла та сторона жизни, в которой маленькие несоответствия в конце концов приводят к большим трагедиям. Я спросил Стар об этом.
Она напустила на себя невинно-вкрадчивый вид.
– Вы об этом беспокоитесь, милорд? Вы давно перестанете существовать, прежде чем это будет иметь какое-нибудь значение для Доральца. Я думала, что вашей целью в течение трех дней было просто помочь мне в выполнении моей задачи. Как я понимаю, вы не без удовольствия от своей работы четко уловили дух момента.
– Дьявольщина, кончай водить меня за нос! Я делал это, чтобы помочь тебе. Но не может же человек не задаваться вопросом. Она хлопнула меня по коленке и рассмеялась.
– Милый мой! Перестаньте терзать себя; человеческие расы всех Вселенных могут давать совместное потомство. Некоторые союзы редко дают плоды, некоторые остаются стерильны. Но ваш случай не таков. Ваши корни будут здесь, даже если вы никогда сюда не вернетесь. Вы не стерильны; это было едва ли не основное из того, что я проверила, когда обследовала ваше прекрасное тело в Ницце. Никогда нельзя быть уверенным, как выпадут кости, но я считаю, что Доралец не будет разочарован.
Она наклонилась ко мне.
– Не дадите ли вы своему доктору более точные сведения, чем то, о чем пел Джоко? Я могла бы предложить статистическую вероятность. Или даже Видение.
– Нет, не дам! Во все-то ты нос сунешь.
– Длинный у меня нос, правда? Как вам угодно, милорд. В менее личностном ключе факт рождения потомства у людей разных Вселенных – и у некоторых животных, таких, как собаки и кошки, – представляет интереснейший вопрос. Не подлежит сомнению одно: род человеческий процветает только во Вселенных с химическим составом, где элементы, составляющие дезоксирибонуклеиновые кислоты, различаются совершенно незначительно. Что до всего остального, то у каждого ученого есть своя теория. Некоторые придерживаются теологического объяснения, утверждая, что Человек по всем основным направлениям развивается одинаково в любой Вселенной, где он может выжить, в соответствии с Божественной Идеей или вследствие слепой необходимости, в зависимости от того, верит ученый в свою религию открыто или разбавляет ее газировкой. Другое считают, что мы развивались лишь однажды – или, все может быть, были созданы – и просочились в другие Вселенные. Потом спорят о том, какая Вселенная была домом расы.
– Какой же может быть спор? – возразил я. – На Земле есть ископаемые свидетельства о ходе эволюции человека. На других планетах она или есть, или нет, и этим все должно решаться.
– Вы уверены, милорд? Я думала, что на Земле в генеалогическом древе человека так же много пунктирных линий, как незаконных детей в династиях европейских королей.
Я промолчал. Ведь я прочитал всего лишь несколько популярных книжек. Может, она и была права: народ, который не мог решить вопросы устройства мира после войны всего лишь двадцатилетней давности, по всей вероятности, не мог знать, что Элли Уп сделал с горничной второго этажа миллион лет назад. Ведь все свидетельства состоят лишь из разрозненных костей. Разве не бывало мистификаций? Пилтдаунский Человек или что-то в этом роде?
Стар продолжала:
– Какой бы ни была правда, между мирами действительно существует связь. На вашей собственной планете число исчезнувших достигает сотен тысяч. Не все же они скрываются от воинской повинности или от жен; посмотри дела любого полицейского участка. Одно из обычных мест исчезновения людей – это поле боя. Давление становится чрезмерным, и человек проскальзывает в дыру, о существовании которой он не предполагал. Он оказывается «пропавшим без вести». Иногда – не часто – видят, как человек исчезает. Один из ваших американских писателей, Бирс или Пирс, заинтересовался и стал собирать сведения о таких случаях. Он собрал столько, что исчез сам 61. Ваша Земля испытывает и обратную утечку: это «Каспары Хаузеры», люди ниоткуда, не говорящие ни на одном известном языке и не способные никак объяснить свое появление..
– Подожди-ка? Почему только люди?
– Я не сказала «только люди». Разве вы никогда не слышали о дождях из лягушек? Камней? Крови? Кто интересуется происхождением бродячей кошки? Разве все летающие тарелки оптическая иллюзия? Клянусь вам, что нет; некоторые из них – это бедные заблудившиеся астронавты, пытающиеся отыскать дорогу домой. Мой народ очень мало пользуется космическими перелетами, потому что сверхсветовые скорости – это самый верный способ потеряться во Вселенных. Мы предпочитаем более безопасный метод метафизической геометрии – или, как говорится в народе, «магию».
Стар, казалось, задумалась.
– Милорд, ваша Земля, может быть, родина человечества. Так считают некоторые ученые.
– Почему?
– Она соприкасается с другими мирами. Она возглавляет список пересадочных станций. Если ее население сделает ее непригодной для жизни – маловероятно, но возможно – это подорвет перевозки дюжины Вселенных. На Земле с незапамятных времен существуют магические Поляны и Переходы и Бифростские Мосты. Тот, которым мы воспользовались в Ницце, стоял там еще до при хода римлян.
– Стар, как ты можешь говорить, что Земля местами соприкасается с другими планетами на протяжении веков? Земля движется вокруг Солнца со скоростью двадцати миль в секунду или около того, и вращается вокруг своей оси, уж не говоря об остальных видах движения, которые складываются в движение по сложной кривой на немыслимой скорости. Так как же она может «касаться» других миров?
Снова мы ехали в молчании. Наконец Стар сказала:
– Мой Герой, сколько вам понадобилось времени, чтобы изучить высшую математику?
– Я ее не доучил. Я ее проходил пару лет.
– Вы можете рассказать мне, как частица может быть волной?
– Что? Стар, это квантовая механика, а не высшая математика. Я мог бы дать объяснение, но оно ничего бы не решило, мне не хватает математики. Инженер в этом не нуждается.
– Было бы проще всего, – застенчиво сказала она, – ответить на ваш вопрос, сказав «магия» точно так же, как вы ответили мне словами «квантовая механика». Но вам это слово не нравится. Так вот что я вам могу сказать: после того, как вы изучите высшие геометрии, метафизическую и, предположительно, равно как и топологическую и сужденческую – если вам захочется предпринять такое изучение, – я с радостью отвечу. Но вам не потребуется спрашивать.
Вам когда-нибудь говорили: «Подожди, пока подрастешь, дорогой, тогда поймешь?» Ребенком еще мне не нравилось слышать такое от взрослых; мне еще меньше нравилось услышать это от женщины, которую люблю. К тому же я уже вырос.
Она не дала мне кукситься, сменив тему разговора.
– Некоторые потомства происходят как от случайных переходов, так и от незапланированного путешествия. Вы слышали об инкубах и суккубах?
– Да, конечно. Но я никогда не забиваю себе голову сказками.
– Это не сказки, милый. Неважно, что часто этой легендой пользовались для объяснения нежелательных ситуаций. Не все ведьмы и чародеи добрые, у некоторых развивается вкус к насилию. Тот, кто научился открывать Врата, может удовлетворять этот порок; он – или она – может подкрасться к спящему
– девушке, непорочной жене, невинному юноше, – сделать все, что нужно, и убраться задолго до крика петуха. – Ее передернуло. – Самый мерзкий грех. Если их ловят, то убивают на месте. Я поймала нескольких и убила. Это наихудший грех, даже если жертва к нему привыкает. – Ее еще раз передернуло.
– Стар, что такое, по-твоему, грех?
– Грех – только одно. Грех – это жестокость и несправедливость, все остальное мелкие грешки. Да, чувство согрешения приходит от нарушения законов своего племени. Но нарушение обычаев – это не грех, даже когда сам так чувствуешь. Грех – это причинение вреда другому.
– Как насчет «прегрешения против Господа»? – настаивал я. Она пытливо на меня взглянула.
– Значит, мы снова выясняем, что к чему? Сначала скажите мне, милорд, что вы подразумеваете под Богом?
– Я просто хотел проверить, не попадешься ли ты.
– Я не попадаюсь на такое уже превеликое множество лет. Я бы скорее сделала выпад с согнутым запястьем, или прошла по пентаграмме в одежде. Кстати, о пентаграммах, мой Герой, наше назначение лежит не там, где оно было три дня назад. Теперь мы направляемся к Вратам, которыми я не предполагала пользоваться. Это опаснее, но помочь ничем нельзя.
– МОЯ вина! Прости, Стар.
– МОЯ вина, милорд. Но не все потеряно. Когда мы потеряли наш багаж, я была более озабочена, чем осмеливалась показать, хотя я и опасалась носить с собой огнестрельное оружие в мире, где им нельзя пользоваться. Но наш складничок содержал гораздо больше, чем огнестрельное оружие, в нем были такие вещи, без которых мы легко уязвимы. Время, которое вы потратили на заглаживание нанесенной женщинам Доральца обиды, я потратила – частично
– на выпрашивание у него нового снаряжения, почти всего, чего душа желает, кроме оружия.. Не все потеряно.
– Мы прямо сейчас переходим в другой мир?
– Не позже чем завтра на рассвете, если уцелеем.
– Черт возьми, Стар, и ты, и Руфо говорите так, как будто каждый наш вдох может быть последним.
– Так вполне может случиться.
– Ну уж сейчас-то нечего ожидать засады; мы все еще на земле Доральца. Но Руфо полон мрачных предчувствий, как в дешевой мелодраме. Да и ты не лучше.
– Прошу прощения. Руфо действительно нервничает, но его неплохо иметь рядышком, когда начинается заваруха. Что касается меня, я старалась быть объективной, милорд, дать вам знать, чего ожидать.
– Вместо этого ты запугиваешь. Тебе не кажется, что настало время открыть карты? Она заволновалась.
– А если первой открытой картой окажется Палач?
– Мне это до фени! Я умею встречать неприятности, не падая в обморок…
– Я знаю, что умеете, мой рыцарь.
– Спасибо. А вот незнание делает меня психопатом. Так что рассказывай.
– Я отвечу на любой вопрос, милорд Оскар.
– Но ты же знаешь, что я не представляю, какие вопросы задавать. Может, почтовому голубю и не обязательно знать, из-за чего идет война, но я чувствую себя, как волан в бадминтоне. Так что начинай сначала.
– Как скажете, милорд. Примерно семь тысяч лет назад… – Стар остановилась. – Оскар, вы хотите знать все хитросплетения политики мириада миров и двадцати Вселенных на протяжении тысячелетий, приведшие к нынешнему кризису? Я постараюсь, если вы прикажете, но только наметать главное займет времени больше, чем остается у нас до того, как мы должны пройти сквозь те Врата. Вы мой подлинный защитник; моя жизнь зависит от вашей доблести и искусства. Зачем вам политика? Мое нынешнее положение так беспомощно, почти безнадежно. Может, мне лучше сосредоточиться на тактической ситуации?
Дьявол его забери! Я хотел-таки услышать все целиком.
– Давай остановимся на тактической ситуации. Пока.
– Обещаю, – торжественно сказала она, – что если нам удастся уцелеть, вы узнаете все подробности. Положение таково: раньше я полагала, что мы пересечем Невию на барже, потом через горы пройдем к Проходу за Вечными Пиками. Этот путь не так рискован, но долог. Но теперь мы должны спешить. Мы сегодня попозже к вечеру свернем с дороги и пройдем по необжитым местам, а после наступления темноты по еще более опасной местности. Тамошних Врат мы должны достичь до рассвета; если повезет, мы успеем поспать. Надеюсь на это, ибо те Врата выведут нас в другой мир на гораздо более опасном выходе. Оказавшись там, в том мире – его называют Хокеш или Карт, – мы будем близко, слишком близко к высокой башне в милю высотой, и если мы пробьемся к ней, то наши трудности начнутся. В ней находится Рожденный Никогда, Пожиратель Душ…