Страница:
Стар вскоре возвратилась с фруктами, похожими на яблоки, но темно-лиловыми по цвету, и с изрядным количеством молодых грибов. Она несла добычу на широком листе, типа канны или ти, только побольше. Больше похоже на банановый лист.
У меня потекла слюна.
– Эх, если бы у нас была соль!
– Я достану. Боюсь только, в ней будет порядочно песку.
Стар поджарила рыбу двумя способами: над огнем на раздвоенной сырой палочке и на горячей плоской глыбе известняка, где был костер, – она все время передвигала огонь, поддерживая его и подкладывая рыбу и грибы туда, где он был. Этот способ мне показался лучше всего. Тонкие травинки оказались местным луком и чесноком, а крохотный клевер на вкус и на вид был похож на конский щавель, От этого, да еще с солью (которая была крупная и с песком и которую, возможно, лизали животные, прежде чем ее достали мы, на что мне было наплевать), форель была вкуснее всего, что я пробовал когда-либо. Ну, естественно, погода, обстановка и компания на это здорово повлияли, особенно компания.
Я пытался вспомнить какой-нибудь высокопоэтический способ, чтобы сказать: «Как насчет того, чтобы нам с вами обосноваться прямо тут на следующие десять тысяч лет? Законным или неофициальным образом – вы не замужем?» И тут нас прервали. Это было тем более досадно, что я изобрел несколько прелестных выражений, абсолютно новых для самого старого и самого практичного предложения в мире.
Старый плешивец гном с шестизарядкой завышенных габаритов стоял позади меня и ругался.
Я был уверен, что это ругань, хотя язык был мне незнаком. Стар повернула голову, что-то сказала негромко и укоризненно на том же языке, уступила ему место и предложила форель. Он взял форель и съел изрядную ее часть, прежде чем сказал по-нашему:
– В следующий раз ничего ему не заплачу. Посмотрите.
– Не надо было пытаться его обмануть, Руфо. Попробуй грибы. Где багаж? Я хочу одеться.
– Вон там.
Он снова принялся уплетать рыбу. Руфо был доказательством того, что некоторым людям надо носить одежду. Он был весь розовый и пузат во всех местах. Однако у него были удивительно хорошие мускулы, чего я никак не подозревал, иначе я проявил бы больше осторожности, отнимая у него ту пушку. Я решил, что если он захочет побороться со мной по-индейски, мне придется выкручиваться. Он глянул на меня из-за полутора фунтов форели.
– Желаете ли вы быть экипированным тот же час, милорд?
– Че? Можешь сначала позавтракать. А что это за тягомотина с «милордом»? В прошлый раз, когда мы виделись, ты крутил револьвером у меня под носом.
– Извините, милорд. Но это велела сделать Она… а что велит Она, должно быть сделано. Поймите меня.
– Мне это как раз подходит. Кто-то же должен править. Но лучше зови меня Оскар.
Руфо глянул на Стар, та кивнула. Он оскалился.
– О'кей, Оскар. Никаких обид?
– Ни капли.
Он отложил рыбу, вытер руку о бедро и выставил ее вперед.
– Здорово! Значит, вы бьете, что нужно, а я доканчиваю. Мы пожали друг другу руки, и каждый попытался тут же раздавить костяшки пальцев другому. Кажется, мне это удалось чуть получше, но я решил, что он когда-то был кузнецом.
Лицо Стар выразило явное удовольствие, и на нем снова показались ямочки. Она расположилась у костра, став похожей на гамадриаду на обеденном перерыве; теперь она внезапно вытянулась вперед и наложила свою сильную стройную руку на наши сжатые пальцы.
– Мои верные друзья, – сказала она от души. – Мои добрые мальчики, Руфо, все будет хорошо.
– У вас Видение? – сказал он с интересом.
– Нет, просто чувство такое. Но я уже больше не волнуюсь.
– Мы не можем ничего сделать, – угрюмо сказал Руфо, – пока не разделаемся с Игли.
– С Игли разберется Оскар.
И одним плавным движением она поднялась на ноги.
– Запихивай рыбу в рот и распаковывайся. Мне нужна одежда. – Ее вдруг охватило нетерпение.
В Стар сидело больше разных женщин, чем их бывает во взводе женской вспомогательной службы, – и это не просто фигуральное выражение. В данный момент она была просто женщиной – дочерью Евы, выбирающей лучший из двух фиговых листиков, или нашей современницей, жаждущей, чтобы ее голую запустили в «Ниман-Маркус», снабдив чековой книжкой. Когда я встретил ее впервые, она показалась мне скорее степенной и не более интересующейся одеждой, чем я. У меня-то возможности заинтересоваться одеждой никогда не было. Принадлежность к неряшливому поколению была даром судьбы моему бюджету в колледже, где синие джинсы были au fait, а грязный бумажный свитер – модным.
При нашей второй встрече она была одета, но в том лабораторном халате и строгой юбке она представала одновременно и женщиной-профессионалом и добрым другом. Сегодня – в это утро, когда бы это ни было – в ней все полнее вскипали пузырьки. Она приходила в такой восторг от ловли рыбы, что ей приходилось сдерживать в себе визг восторга. Потом она стала копией девчонки-скаута, с размазанной по щеке сажей и волосами, отведенными назад, подальше от огня, пока она готовила.
Теперь она была женщиной всех времен, которая просто не может не наложить рук на новые тряпки. У меня было чувство, что одевать Стар равноценно подмалевыванию бриллиантов короны, но мне пришлось признать, что, коли уж нам не предстоит разыгрывать сценку «Я – Тарзан, ты – Джейн» прямо в этой долине отныне и вовеки, пока не разлучит нас смерть, то какая-то одежда, хотя бы для защиты ее безукоризненной кожи от царапин ежевики, необходима.
Багаж Руфо оказался маленьким черным ящичком, размером и формой похожим на портативную пишущую машинку. Он открыл его. И снова открыл его.
И продолжал открывать его…
И все продолжал раскрывать его стороны и опускать их на землю, покуда чертова конструкция не стала размером похожа на большой товарный вагон, а набита еще плотнее. Поскольку мне дали кличку «Джеймс правдивый», как только я научился говорить, и поскольку широко известно, что именно я завоевываю топорик среди всей школы ежегодно 22-го февраля, вы должны прийти к выводу, что я стал жертвой обмана чувства, вызванного гипнозом или наркотиком.
Лично я не уверен. Любой, кто изучал математику, знает, что внутреннее по теории не обязательно должно быть меньше, чем наружное, а любой, кому выпало сомнительное счастье наблюдать, как толстуха натягивает или стягивает узкий для нее пояс, знает, что это верно и на практике. Багаж Руфо просто проводил этот принцип дальше.
Первым, что он вытащил, был большой сундук тикового дерева. Стар открыла его и принялась вытягивать воздушные «прелести».
– Оскар, что вы думаете об этом? – она прижимала к себе длинное зеленое платье, набросив подол себе на бедро, чтобы он лучше смотрелся. – Нравится?
Конечно, мне понравилось. Если это был оригинал – а я каким-то образом знал, что Стар не носила подделок, – я не хотел и думать о том, сколько оно должно было стоить.
– Жутко симпатичное платье, – заявил я ей. – Но… Слушайте, мы собираемся путешествовать?
– И очень скоро.
– Я что-то не вижу никаких такси. Не получится ли так, что вы его порвете?
– Оно не рвется. Но вообще-то я не собиралась надевать его; мне просто захотелось показать его вам. Разве не мило? Хотите, я стану манекенщицей? Руфо, мне нужны те сандалии, на высоких каблуках с изумрудами.
Руфо ответил что-то на языке, на котором он ругался, когда прибыл сюда. Стар пожала плечами и сказала:
– Не теряй терпения, Руфо. Игли подождет. Все равно мы не сможем поговорить с Игли раньше завтрашнего утра; милорд Оскар должен сначала выучить язык.
Однако она положила зеленую роскошь обратно в сундук.
– А вот тут маленькая штучка, – продолжала она, вытаскивая что-то другое, – которая просто озорная; другой у нее нет.
Понятно, почему. Это была, в основном, юбка, с небольшим корсажем, который поддерживал, не скрывая – стиль, излюбленный на Крите в древности, я слышал, и все еще популярный в «Оверсиз уикли», «Плейбое» и многих ночных клубах. Стиль, который превращает отвисшие в выпирающие. Не то чтобы Стар в этом нуждалась…
Руфо похлопал меня по плечу.
– Босс? Хотите осмотреть артиллерию и выбрать то, что вам подойдет?
Стар с упреком сказала:
– Руфо, жизнью надо наслаждаться, а не торопить ее.
– У нас будет гораздо больше времени для наслаждения, если Оскар выберет то, чем он лучше всего владеет.
– Оружие ему потребуется только после того, как мы достигнем урегулирования отношений с Игли.
Но она не стала настаивать на показе всех остальных нарядов, и хоть мне было приятно смотреть на Стар, я люблю проверить оружие, особенно если оно мне может понадобиться, как того, очевидно, требовала моя работа.
Пока я любовался выставкой мод, устроенной Стар, Руфо разложил коллекцию, похожую на гибрид магазина продажи армейских излишков и музея – шпаги, сабли, пистолеты, копье длиною верных двадцать футов, огнемет, две базуки с флангов автомата, медный кастет, мачете, гранаты, луки со стрелами, мизерикорда…
– Ты не захватил рогатки, – сказал я тоном обвинителя. Он ответил с выражением самодовольства:
– Какой тип вам больше нравится, Оскар? С раздвоенной рукояткой? Или настоящую пращевидную?
– Извини, что затеял этот разговор. Я из любого типа и в пол не попаду.
Я поднял автомат, удостоверился, что он разряжен, стал его разбирать. Он казался почти новым, использованным ровно настолько, чтобы движущиеся части притерлись друг к другу. Точность попадания у «Томми» не больше, чем у бейсбольного мяча при подаче, и радиус действия у него не намного больше. Но достоинства у него есть – попадешь из него в человека, он упадет и больше уже не встанет. Он не длинен и не слишком тяжел и на небольшое время развивает хорошую огневую мощь. Это оружие для засад или любого другого типа работы на короткой дистанции.
Но мне больше нравится что-нибудь со штыком на конце, на случай, если партнеру захочется более близкого общения, – и мне нравится, когда это что-то метко бьет и подальше, на тот случай, если соседушки проявят недружелюбие издалека. Я положил «Томми» и поднял «Спрингфилд» – арсенал Рок-Айленда, как я понял по серийному номеру, но все же «Спрингфилд». У меня к «Спрингфил-дам» такое же отношение, как к «Мокрой Курице»: некоторые представители этой техники являются образцами совершенства в своем роде, и их единственно возможное улучшение лежит в коренном изменении конструкции.
Я открыл затвор, ткнул ногтем большого пальца в патронник, посмотрел в дуло. Ствол был яркий, а поля нарезов не сношены – а на дуле я заметил отличительную крошечную звездочку; это было оружие, достойное любого!
– Руфо, по какой местности мы будем двигаться? Примерно как эта, что вокруг?
– Сегодня, да. Но… – он вынул винтовку из моих рук, как бы извиняясь, – пользоваться огнестрельным оружием здесь запрещено. Сабли, ножи, стрелы – все, что режет, колет или калечит с помощью вашей мускульной силы. Никаких ружей.
– Кто это сказал? Его передернуло.
– Спросите лучше у Нее.
– Если мы не можем их использовать, зачем их тащить? И к тому же я нигде не вижу боеприпасов.
– Боеприпасов уйма. Попозже мы будем в… в другом месте… Там можно пользоваться огнестрельным оружием. Если мы до этого доживем. Я просто показывал вам, что у нас есть. Что вам нравится из разрешенного оружия? Вы стреляете из лука?
– Не знаю. Покажи как.
Он хотел было что-то сказать, потом пожал плечами и выбрал один из луков, натянул кожаную защитную перчатку на левую руку, выбрал стрелу.
– Вон то дерево, – сказал он, – с белым камнем у корня. Я постараюсь попасть примерно на высоте человеческого сердца.
Он натянул тетиву, поднял, выгнул и выпустил стрелу, все одним плавным движением.
Стрела дрожала в стволе дерева футах в четырех от земли.
Руфо оскалился:
– Хотите попробовать так же?
Я не ответил. Я знал, что не смогу, разве что случайно. У меня однажды был собственный лук, подарок на день рождения. Не часто я из него попадал, да и стрелы вскоре все потерялись. Тем не менее я устроил спектакль по выбору лука и остановился на самом длинном и тяжелом.
Руфо хмыкнул извиняющимся тоном.
– Если мне позволят заметить, этот будет довольно трудно натянуть – для начинающего.
Я натянул тетиву.
– Найди мне крагу.
Крага пришлась мне впору, как будто для меня была сделана; может, и была. Я выбрал стрелу под стать луку, едва на нее взглянув: они все казались прямыми и точными. У меня и не теплилось надежды попасть в это чертово дерево; оно было ярдов за 50 и не больше фута толщиной. Намерение у меня было нацелиться немного повыше по стволу и возложить надежды на то, что такой тяжелый лук даст мне сравнительно плоскую траекторию. В основном мне хотелось наложить стрелу, натянуть и выпустить все одним движением, как сделал Руфо – ВЫГЛЯДЕТЬ, как Робин Гуд, хотя я им и не был.
Но когда я поднял и согнул лук, почувствовал его мощь, во мне поднялась волна ликования – эта игрушка была по мне! Мы подходили друг другу.
Я выпустил стрелу не раздумывая.
Она с глухим стуком вонзилась в дерево на расстоянии ладони от его стрелы.
– Отличный выстрел! – откликнулась Стар. Руфо смотрел на дерево и хлопал глазами, потом укоризненно глянул на Стар. Она послала ему взгляд, полный высокомерия.
– Ничего подобного, – заявила она. – Ты знаешь, что я бы этого не сделала. Это было честное состязание… и почетное для вас обоих.
Руфо задумчиво рассматривал меня.
– Хм. Вы не против заключить небольшое пари – ставки на ваш выбор, – что вы сможете повторить это?
– Не буду я спорить, – сказал я. – Я слабак.
Однако я взял другую стрелу и наложил ее. Мне понравился этот лук, мне нравилось даже, как тетива звенькает о кожу на моем предплечье; я хотел испытать его еще разок, почувствовать себя соединенным с ним.
Я отпустил тетиву.
Третья стрела выросла из точки между двумя первыми, но ближе к его.
– Приличный лук, – сказал я. – Я его беру. Принеси стрелы. Руфо потрусил прочь, не сказав ни слова. Я спустил тетиву с лука, потом стал осматривать ножевой товар. Была у меня надежда, что мне никогда больше не придется выпускать стрелы; не может же игрок надеяться вытащить удачную взятку при каждой сдаче – моя следующая стрела могла запросто повергнуть назад, как бумеранг.
Слишком уж обильное было разнообразие острых лезвий: от двуручного меча, годного для рубки деревьев, до кинжальчика, созданного для чулка дамы. Но я перепробовал и прикинул на руку их все… и нашел среди них клинок, который подошел мне так, как Артуру подошел его Экскалибур.
Таких, как он, я никогда прежде не видывал, так что не знаю, как его назвать. Сабля, наверное, поскольку лезвие было чуть изогнуто и острое по краю, как бритва, и на довольно большом протяжении острое с другой стороны. Острие у одной сабли было так же смертоносно, как у рапиры, а изгиб был недостаточно крут, чтобы ее нельзя было использовать для выпадов и встречных ударов так же, как для рубки в стиле топора мясника. Защитная чашка была в форме колокола, загибающегося назад, вокруг суставов, в полукорзину, но обрезанная достаточно, чтобы провести полное мулинэ с любой защитной позиции.
Центр тяжести был в forte, не больше двух дюймов от чаши, однако, лезвие было такое тяжелое, что можно было им перерубить кость. Это была такая сабля, что невольно возникало ощущение, что она – продолжение собственного тела.
Рукоятка сверху была настоящей акульей кожи, обработанная под мою руку. На лезвии был вытравлен девиз, но он был так погребен во всяких завитушках, что я не стал тратить время на его расшифровку. Эта подружка была моей, мы были созданы друг для друга! Я засунул ее в ножны и пристегнул портупею прямо к поясу (я хотел чувствовать ее при себе); в своем воображении я уже был Капитаном Джоном Картером, Джеддаком из Джеддаков 33, и Гасконцем с тремя его друзьями вместе взятыми.
– Вы не будете одеваться, милорд Оскар? – спросила Стар.
– А? О, конечно, – я просто пробовал, подходит ли мне размер. Но разве Руфо захватил мою одежду?
– Захватил, Руфо?
– Его одежду? Не хочет ли он те шмотки, в которые он одевался в Ницце!
– А что плохого в том, чтобы носить Leder hosen и рубашку «алоа»? – возмутился я.
– Что? О, абсолютно ничего, милорд Оскар, – поспешно ответил Руфо. – Живи и давай жить другим, это я всегда говорил. Я однажды знал человека, который носил… неважно что. Позвольте показать вам, что я для вас приготовил.
Я мог выбрать что угодно – от плаща из пластика до бронированного панциря. Последний произвел на меня угнетающее впечатление, потому что его присутствие означало, что он может понадобиться. За исключением армейской каски, других доспехов я никогда не носил, носить не хотел, как носить – не знал и не испытывал желания общаться с той грубой компанией, которая делала желательной такую форму защиты.
И к тому же поблизости не было видно лошади, першерона, к примеру, или клайдесдейла, а себя я представить не мог путешествующим в одной из этих железок. Я шел бы медленно, как на костылях, гремел, как подземка, и загорелся бы, как внутри телефонной будки. Таким способом хорошо сгонять потом десять фунтов за пять миль… Одни только простеганные подштанники, которые одеваются под эту скобяную продукцию, были бы слишком для той прекрасной погоды; а сталь сверху превратила бы меня в ходячую печку и сделала бы меня слишком уязвимым и неуклюжим, чтобы я смог даже отбиться от прокола в водительских правах.
– Стар, вы сказали, что… – я не закончил. Она уже оделась, и лишнего на ней не было. Дорожные сапожки из мягкой кожи – нет, скорее котурны, – коричневое трико и что-то зеленое, короткое сверху, наполовину куртка, наполовину платье фигуристки. Сверху все это покрывалось бойкого вида шапчонкой, а весь костюм в целом придавал ей вид водевильной пародии на стюардессу, нарядную, привлекательную, здоровую и сексуальную.
Или Девы Марианны, поскольку она добавила лук с двойным изгибом – размером вполовину моего, колчан и кинжал.
– Вы, – сказал я, – похожи на то, из-за чего поднялся бунт. Она показала ямочки и присела в реверансе. (Стар никогда не притворялась. Она знала, что она женщина, знала, что хорошо выглядит, и это ей нравилось).
– Вы недавно что-то говорили, – продолжил я, – насчет того, что пока мне оружие не понадобится. А есть причины, по которым мне стоит надеть один из этих скафандров? У них не слишком удобный вид.
– Я не жду сегодня особенно больших опасностей, – медленно сказала она. – Но это не такое место, где можно вызвать полицию. Решать, что вам нужно, должны вы.
– Но ведь, черт возьми, Принцесса, вы это место знаете, а я нет. Мне нужен совет.
Она не ответила. Я обернулся к Руфо. Он внимательно изучал верхушку дерева. Я сказал:
– Руфо, оденься.
Он поднял брови:
– Милорд Оскар?
– Schnell! Vite, vite! Катись.
– Ладно.
Оделся он быстро, в костюм, который был мужским вариантом того, что выбрала Стар, с шортами вместо трико.
– Подбери себе оружие, – сказал я и начал одеваться, как он, только я намеревался надеть сапоги. Однако под руку мне попалась пара этих котурнов, с виду моего размера, ну я их и примерил. Они прилегли мне к ногам, как перчатки, да все равно мои подошвы так затвердели за месяц ходьбы босиком на Л'иль дю Леван, что твердая обувь мне была не нужна.
Они были не такие уж средневековые, как казались с виду; спереди они застегивались на молнию, а внутри стояла метка: «Fabrique en France».
Папаша Руфо взял лук, из которого он стрелял, выбрал саблю и добавил кинжал. Я выбрал вместо кинжала золингеновский охотничий нож. Я посмотрел с вожделением на армейский пистолет 45-го калибра, но не стал его трогать. Если у «них», кто бы они ни были, действует местный закон Салливана 34, я готов подыграть этой шутке.
Стар велела Руфо упаковывать багаж, потом присела на корточки на песчаном берегу ручья и начертила схематичную карту – курс на юг, постепенно понижаясь и придерживаясь ручья, только иногда срезая углы, пока не дойдем до Поющих Вод. Там станем на ночевку.
Я все вбил себе в голову.
– Ясно. Меня надо о чем-нибудь предупредить? Мы стреляем первыми? Или ждем, пока нас начнут бомбить?
– Я ничего не ожидаю сегодня. О, тут есть хищник раза в три больше льва. Но он ужасный трус; на движущегося человека не нападает.
– Вот это, приятель, мне по сердцу. Ладно, тогда мы будем все время двигаться.
– Если мы все же увидим людей – я этого не ожидаю, – было бы неплохо наложить на лук стрелу… но не поднимать лука, пока вы не почувствуете необходимости. Но я не указываю вам, Оскар, что делать; решать должны вы. Руфо тоже не выпустит ни стрелы, если не увидит, что вы готовитесь это сделать.
Руфо закончил укладываться.
– О'кей, пошли, – сказал я.
Мы тронулись. Черный ящичек Руфо приобрел теперь вид ранца, и я не стал ломать голову над тем, как он мог тащить пару тонн на плечах. Может, у него антигравитационное устройство типа «Бак Роджерса». Кровь китайских носильщиков-кули. Черная магия. Черт, да один этот сундук из тика не смог бы поместиться в такую заплечную упаковку в соотношении 30 к 1, уж не говоря про арсенал и прочие мелочи.
Не стоит удивляться, почему я не расспрашиваю Стар о том, где мы, почему мы здесь, как мы сюда попали, что мы собираемся делать, и о подробностях тех опасностей, встреча с которыми ждала меня. Слушайте, ребята, когда вам снится самый роскошный сон в вашей жизни и вы как раз подходите к самому интересному, останавливаетесь ли вы, чтобы сказать себе, что оказаться вместе с вами в сене именно этой девочки логически невозможно – и тем самым разбудить себя? Логически рассуждая, я ЗНАЛ, что все случившееся с тех пор, как я прочитал то глупое объявление, было невозможно.
Поэтому я отбросил логику.
Логика – ненадежная штука, друзья. «Логика» доказывала, что аэропланы не смогут летать, и что водородные бомбы не сработают, и что камни с неба не падают. Логика – это способ утверждать, будто то, что не случилось вчера, не случится и завтра.
Нынешнее положение мое мне нравилось. Я не хотел просыпаться ни в постели, ни в палате психушки. И уж совсем я не хотел проснуться все еще в джунглях, может быть, со все еще свежей раной на лице и в ожидании вертолета. Может, коричневый братик завершил свою работу надо мной и послал меня в Валгаллу. Ну ладно. Валгалла мне понравилась.
Я шел впереди мерным шагом; по бедру меня похлопывала чудесная сабля; девушка намного чудеснее ее шагала рядом со мной в ногу; позади нас потел раб-крепостной-слуга-некто, выполняя роли носильщика и «глаза на затылке». Пели птицы, пейзажи кругом были созданы мастером ландшафтной архитектуры, воздух пах приятно и здорово. Если бы мне больше ни разу не пришлось увертываться от такси или смотреть на заголовки статей, я был бы не против.
Большой лук вызывал неудобство – впрочем, как и М-1 35.
Маленький лук Стар висел у нее за спиной, от плеча до бедра. Я так попробовал, но он все время за что-нибудь цеплялся. К тому же тогда я нервничал из-за того, что в таком положении он не готов к стрельбе. А она признала, что в луке может возникнуть нужда. Поэтому я снял его и понес в левой руке, натянутый и приготовленный.
На утреннем переходе у нас была одна тревога. Я услыхал, как тетива Руфо сказала «тванг», обернулся уже с изготовленным луком и наложенной стрелой, прежде чем разглядел, что происходит.
Или, вернее, произошло. Птица, похожая на рябчика, не больше. Руфо снял ее с ветки, точно в шею. Я отметил про себя больше не соревноваться с ним в стрельбе из лука и просить потренировать меня в тонкостях.
Он чмокнул губами и ухмыльнулся.
– Ужин!
Всю следующую милю он на ходу щипал ее, потом привесил ее на пояс.
Мы остановились перекусить около часу дня, в красивом месте, которое, как заверила меня Стар, было защищено, и Руфо открыл свой ящик до размеров чемодана и подал нам ленч: холодные вырезки, рассыпчатый провансальский сыр, французский хлеб с корочкой, груши и две бутылки Шабли. После ленча Стар предложила устроить сиесту. Мысль выглядела заманчиво; я наелся от души и разделил с птицами только крошки, но я был удивлен.
– Разве нам не нужно спешить?
– Вам нужен урок языка, Оскар.
Надо подсказать средней школе в Понс де Леон лучший способ изучать языки. В лучезарный полдень вы ложитесь на мягкую траву у посмеивающегося ручья, и самая прекрасная женщина любого из миров наклоняется над вами и смотрит вам в глаза. Она начинает тихо говорить на языке, которого вы не понимаете.
Спустя некоторое время ее большие глаза становятся еще больше, и больше… и больше… и вы тонете в них.
Потом, спустя вечность, Руфо говорит:
– Эрбас, Оскар, 'т книла вуурсит.
– Ладно, – ответил я, – я и так встаю. Нечего меня торопить.
Это последнее слово, которое я собираюсь записать на языке, который не подходит к нашему алфавиту. У меня было еще несколько уроков, и о них я тоже упоминать не буду, и с того времени мы говорили на этой тарабарщине, кроме тех случаев, когда мне приходилось затыкать дыры вопросами по-английски. Это язык, богатый бранью и словами при занятиях любовью, и богаче, чем английский, в некоторых технических вопросах – но с удивительными проблемами в нем. Нет, например, слова, означающего «юрист».
У меня потекла слюна.
– Эх, если бы у нас была соль!
– Я достану. Боюсь только, в ней будет порядочно песку.
Стар поджарила рыбу двумя способами: над огнем на раздвоенной сырой палочке и на горячей плоской глыбе известняка, где был костер, – она все время передвигала огонь, поддерживая его и подкладывая рыбу и грибы туда, где он был. Этот способ мне показался лучше всего. Тонкие травинки оказались местным луком и чесноком, а крохотный клевер на вкус и на вид был похож на конский щавель, От этого, да еще с солью (которая была крупная и с песком и которую, возможно, лизали животные, прежде чем ее достали мы, на что мне было наплевать), форель была вкуснее всего, что я пробовал когда-либо. Ну, естественно, погода, обстановка и компания на это здорово повлияли, особенно компания.
Я пытался вспомнить какой-нибудь высокопоэтический способ, чтобы сказать: «Как насчет того, чтобы нам с вами обосноваться прямо тут на следующие десять тысяч лет? Законным или неофициальным образом – вы не замужем?» И тут нас прервали. Это было тем более досадно, что я изобрел несколько прелестных выражений, абсолютно новых для самого старого и самого практичного предложения в мире.
Старый плешивец гном с шестизарядкой завышенных габаритов стоял позади меня и ругался.
Я был уверен, что это ругань, хотя язык был мне незнаком. Стар повернула голову, что-то сказала негромко и укоризненно на том же языке, уступила ему место и предложила форель. Он взял форель и съел изрядную ее часть, прежде чем сказал по-нашему:
– В следующий раз ничего ему не заплачу. Посмотрите.
– Не надо было пытаться его обмануть, Руфо. Попробуй грибы. Где багаж? Я хочу одеться.
– Вон там.
Он снова принялся уплетать рыбу. Руфо был доказательством того, что некоторым людям надо носить одежду. Он был весь розовый и пузат во всех местах. Однако у него были удивительно хорошие мускулы, чего я никак не подозревал, иначе я проявил бы больше осторожности, отнимая у него ту пушку. Я решил, что если он захочет побороться со мной по-индейски, мне придется выкручиваться. Он глянул на меня из-за полутора фунтов форели.
– Желаете ли вы быть экипированным тот же час, милорд?
– Че? Можешь сначала позавтракать. А что это за тягомотина с «милордом»? В прошлый раз, когда мы виделись, ты крутил револьвером у меня под носом.
– Извините, милорд. Но это велела сделать Она… а что велит Она, должно быть сделано. Поймите меня.
– Мне это как раз подходит. Кто-то же должен править. Но лучше зови меня Оскар.
Руфо глянул на Стар, та кивнула. Он оскалился.
– О'кей, Оскар. Никаких обид?
– Ни капли.
Он отложил рыбу, вытер руку о бедро и выставил ее вперед.
– Здорово! Значит, вы бьете, что нужно, а я доканчиваю. Мы пожали друг другу руки, и каждый попытался тут же раздавить костяшки пальцев другому. Кажется, мне это удалось чуть получше, но я решил, что он когда-то был кузнецом.
Лицо Стар выразило явное удовольствие, и на нем снова показались ямочки. Она расположилась у костра, став похожей на гамадриаду на обеденном перерыве; теперь она внезапно вытянулась вперед и наложила свою сильную стройную руку на наши сжатые пальцы.
– Мои верные друзья, – сказала она от души. – Мои добрые мальчики, Руфо, все будет хорошо.
– У вас Видение? – сказал он с интересом.
– Нет, просто чувство такое. Но я уже больше не волнуюсь.
– Мы не можем ничего сделать, – угрюмо сказал Руфо, – пока не разделаемся с Игли.
– С Игли разберется Оскар.
И одним плавным движением она поднялась на ноги.
– Запихивай рыбу в рот и распаковывайся. Мне нужна одежда. – Ее вдруг охватило нетерпение.
В Стар сидело больше разных женщин, чем их бывает во взводе женской вспомогательной службы, – и это не просто фигуральное выражение. В данный момент она была просто женщиной – дочерью Евы, выбирающей лучший из двух фиговых листиков, или нашей современницей, жаждущей, чтобы ее голую запустили в «Ниман-Маркус», снабдив чековой книжкой. Когда я встретил ее впервые, она показалась мне скорее степенной и не более интересующейся одеждой, чем я. У меня-то возможности заинтересоваться одеждой никогда не было. Принадлежность к неряшливому поколению была даром судьбы моему бюджету в колледже, где синие джинсы были au fait, а грязный бумажный свитер – модным.
При нашей второй встрече она была одета, но в том лабораторном халате и строгой юбке она представала одновременно и женщиной-профессионалом и добрым другом. Сегодня – в это утро, когда бы это ни было – в ней все полнее вскипали пузырьки. Она приходила в такой восторг от ловли рыбы, что ей приходилось сдерживать в себе визг восторга. Потом она стала копией девчонки-скаута, с размазанной по щеке сажей и волосами, отведенными назад, подальше от огня, пока она готовила.
Теперь она была женщиной всех времен, которая просто не может не наложить рук на новые тряпки. У меня было чувство, что одевать Стар равноценно подмалевыванию бриллиантов короны, но мне пришлось признать, что, коли уж нам не предстоит разыгрывать сценку «Я – Тарзан, ты – Джейн» прямо в этой долине отныне и вовеки, пока не разлучит нас смерть, то какая-то одежда, хотя бы для защиты ее безукоризненной кожи от царапин ежевики, необходима.
Багаж Руфо оказался маленьким черным ящичком, размером и формой похожим на портативную пишущую машинку. Он открыл его. И снова открыл его.
И продолжал открывать его…
И все продолжал раскрывать его стороны и опускать их на землю, покуда чертова конструкция не стала размером похожа на большой товарный вагон, а набита еще плотнее. Поскольку мне дали кличку «Джеймс правдивый», как только я научился говорить, и поскольку широко известно, что именно я завоевываю топорик среди всей школы ежегодно 22-го февраля, вы должны прийти к выводу, что я стал жертвой обмана чувства, вызванного гипнозом или наркотиком.
Лично я не уверен. Любой, кто изучал математику, знает, что внутреннее по теории не обязательно должно быть меньше, чем наружное, а любой, кому выпало сомнительное счастье наблюдать, как толстуха натягивает или стягивает узкий для нее пояс, знает, что это верно и на практике. Багаж Руфо просто проводил этот принцип дальше.
Первым, что он вытащил, был большой сундук тикового дерева. Стар открыла его и принялась вытягивать воздушные «прелести».
– Оскар, что вы думаете об этом? – она прижимала к себе длинное зеленое платье, набросив подол себе на бедро, чтобы он лучше смотрелся. – Нравится?
Конечно, мне понравилось. Если это был оригинал – а я каким-то образом знал, что Стар не носила подделок, – я не хотел и думать о том, сколько оно должно было стоить.
– Жутко симпатичное платье, – заявил я ей. – Но… Слушайте, мы собираемся путешествовать?
– И очень скоро.
– Я что-то не вижу никаких такси. Не получится ли так, что вы его порвете?
– Оно не рвется. Но вообще-то я не собиралась надевать его; мне просто захотелось показать его вам. Разве не мило? Хотите, я стану манекенщицей? Руфо, мне нужны те сандалии, на высоких каблуках с изумрудами.
Руфо ответил что-то на языке, на котором он ругался, когда прибыл сюда. Стар пожала плечами и сказала:
– Не теряй терпения, Руфо. Игли подождет. Все равно мы не сможем поговорить с Игли раньше завтрашнего утра; милорд Оскар должен сначала выучить язык.
Однако она положила зеленую роскошь обратно в сундук.
– А вот тут маленькая штучка, – продолжала она, вытаскивая что-то другое, – которая просто озорная; другой у нее нет.
Понятно, почему. Это была, в основном, юбка, с небольшим корсажем, который поддерживал, не скрывая – стиль, излюбленный на Крите в древности, я слышал, и все еще популярный в «Оверсиз уикли», «Плейбое» и многих ночных клубах. Стиль, который превращает отвисшие в выпирающие. Не то чтобы Стар в этом нуждалась…
Руфо похлопал меня по плечу.
– Босс? Хотите осмотреть артиллерию и выбрать то, что вам подойдет?
Стар с упреком сказала:
– Руфо, жизнью надо наслаждаться, а не торопить ее.
– У нас будет гораздо больше времени для наслаждения, если Оскар выберет то, чем он лучше всего владеет.
– Оружие ему потребуется только после того, как мы достигнем урегулирования отношений с Игли.
Но она не стала настаивать на показе всех остальных нарядов, и хоть мне было приятно смотреть на Стар, я люблю проверить оружие, особенно если оно мне может понадобиться, как того, очевидно, требовала моя работа.
Пока я любовался выставкой мод, устроенной Стар, Руфо разложил коллекцию, похожую на гибрид магазина продажи армейских излишков и музея – шпаги, сабли, пистолеты, копье длиною верных двадцать футов, огнемет, две базуки с флангов автомата, медный кастет, мачете, гранаты, луки со стрелами, мизерикорда…
– Ты не захватил рогатки, – сказал я тоном обвинителя. Он ответил с выражением самодовольства:
– Какой тип вам больше нравится, Оскар? С раздвоенной рукояткой? Или настоящую пращевидную?
– Извини, что затеял этот разговор. Я из любого типа и в пол не попаду.
Я поднял автомат, удостоверился, что он разряжен, стал его разбирать. Он казался почти новым, использованным ровно настолько, чтобы движущиеся части притерлись друг к другу. Точность попадания у «Томми» не больше, чем у бейсбольного мяча при подаче, и радиус действия у него не намного больше. Но достоинства у него есть – попадешь из него в человека, он упадет и больше уже не встанет. Он не длинен и не слишком тяжел и на небольшое время развивает хорошую огневую мощь. Это оружие для засад или любого другого типа работы на короткой дистанции.
Но мне больше нравится что-нибудь со штыком на конце, на случай, если партнеру захочется более близкого общения, – и мне нравится, когда это что-то метко бьет и подальше, на тот случай, если соседушки проявят недружелюбие издалека. Я положил «Томми» и поднял «Спрингфилд» – арсенал Рок-Айленда, как я понял по серийному номеру, но все же «Спрингфилд». У меня к «Спрингфил-дам» такое же отношение, как к «Мокрой Курице»: некоторые представители этой техники являются образцами совершенства в своем роде, и их единственно возможное улучшение лежит в коренном изменении конструкции.
Я открыл затвор, ткнул ногтем большого пальца в патронник, посмотрел в дуло. Ствол был яркий, а поля нарезов не сношены – а на дуле я заметил отличительную крошечную звездочку; это было оружие, достойное любого!
– Руфо, по какой местности мы будем двигаться? Примерно как эта, что вокруг?
– Сегодня, да. Но… – он вынул винтовку из моих рук, как бы извиняясь, – пользоваться огнестрельным оружием здесь запрещено. Сабли, ножи, стрелы – все, что режет, колет или калечит с помощью вашей мускульной силы. Никаких ружей.
– Кто это сказал? Его передернуло.
– Спросите лучше у Нее.
– Если мы не можем их использовать, зачем их тащить? И к тому же я нигде не вижу боеприпасов.
– Боеприпасов уйма. Попозже мы будем в… в другом месте… Там можно пользоваться огнестрельным оружием. Если мы до этого доживем. Я просто показывал вам, что у нас есть. Что вам нравится из разрешенного оружия? Вы стреляете из лука?
– Не знаю. Покажи как.
Он хотел было что-то сказать, потом пожал плечами и выбрал один из луков, натянул кожаную защитную перчатку на левую руку, выбрал стрелу.
– Вон то дерево, – сказал он, – с белым камнем у корня. Я постараюсь попасть примерно на высоте человеческого сердца.
Он натянул тетиву, поднял, выгнул и выпустил стрелу, все одним плавным движением.
Стрела дрожала в стволе дерева футах в четырех от земли.
Руфо оскалился:
– Хотите попробовать так же?
Я не ответил. Я знал, что не смогу, разве что случайно. У меня однажды был собственный лук, подарок на день рождения. Не часто я из него попадал, да и стрелы вскоре все потерялись. Тем не менее я устроил спектакль по выбору лука и остановился на самом длинном и тяжелом.
Руфо хмыкнул извиняющимся тоном.
– Если мне позволят заметить, этот будет довольно трудно натянуть – для начинающего.
Я натянул тетиву.
– Найди мне крагу.
Крага пришлась мне впору, как будто для меня была сделана; может, и была. Я выбрал стрелу под стать луку, едва на нее взглянув: они все казались прямыми и точными. У меня и не теплилось надежды попасть в это чертово дерево; оно было ярдов за 50 и не больше фута толщиной. Намерение у меня было нацелиться немного повыше по стволу и возложить надежды на то, что такой тяжелый лук даст мне сравнительно плоскую траекторию. В основном мне хотелось наложить стрелу, натянуть и выпустить все одним движением, как сделал Руфо – ВЫГЛЯДЕТЬ, как Робин Гуд, хотя я им и не был.
Но когда я поднял и согнул лук, почувствовал его мощь, во мне поднялась волна ликования – эта игрушка была по мне! Мы подходили друг другу.
Я выпустил стрелу не раздумывая.
Она с глухим стуком вонзилась в дерево на расстоянии ладони от его стрелы.
– Отличный выстрел! – откликнулась Стар. Руфо смотрел на дерево и хлопал глазами, потом укоризненно глянул на Стар. Она послала ему взгляд, полный высокомерия.
– Ничего подобного, – заявила она. – Ты знаешь, что я бы этого не сделала. Это было честное состязание… и почетное для вас обоих.
Руфо задумчиво рассматривал меня.
– Хм. Вы не против заключить небольшое пари – ставки на ваш выбор, – что вы сможете повторить это?
– Не буду я спорить, – сказал я. – Я слабак.
Однако я взял другую стрелу и наложил ее. Мне понравился этот лук, мне нравилось даже, как тетива звенькает о кожу на моем предплечье; я хотел испытать его еще разок, почувствовать себя соединенным с ним.
Я отпустил тетиву.
Третья стрела выросла из точки между двумя первыми, но ближе к его.
– Приличный лук, – сказал я. – Я его беру. Принеси стрелы. Руфо потрусил прочь, не сказав ни слова. Я спустил тетиву с лука, потом стал осматривать ножевой товар. Была у меня надежда, что мне никогда больше не придется выпускать стрелы; не может же игрок надеяться вытащить удачную взятку при каждой сдаче – моя следующая стрела могла запросто повергнуть назад, как бумеранг.
Слишком уж обильное было разнообразие острых лезвий: от двуручного меча, годного для рубки деревьев, до кинжальчика, созданного для чулка дамы. Но я перепробовал и прикинул на руку их все… и нашел среди них клинок, который подошел мне так, как Артуру подошел его Экскалибур.
Таких, как он, я никогда прежде не видывал, так что не знаю, как его назвать. Сабля, наверное, поскольку лезвие было чуть изогнуто и острое по краю, как бритва, и на довольно большом протяжении острое с другой стороны. Острие у одной сабли было так же смертоносно, как у рапиры, а изгиб был недостаточно крут, чтобы ее нельзя было использовать для выпадов и встречных ударов так же, как для рубки в стиле топора мясника. Защитная чашка была в форме колокола, загибающегося назад, вокруг суставов, в полукорзину, но обрезанная достаточно, чтобы провести полное мулинэ с любой защитной позиции.
Центр тяжести был в forte, не больше двух дюймов от чаши, однако, лезвие было такое тяжелое, что можно было им перерубить кость. Это была такая сабля, что невольно возникало ощущение, что она – продолжение собственного тела.
Рукоятка сверху была настоящей акульей кожи, обработанная под мою руку. На лезвии был вытравлен девиз, но он был так погребен во всяких завитушках, что я не стал тратить время на его расшифровку. Эта подружка была моей, мы были созданы друг для друга! Я засунул ее в ножны и пристегнул портупею прямо к поясу (я хотел чувствовать ее при себе); в своем воображении я уже был Капитаном Джоном Картером, Джеддаком из Джеддаков 33, и Гасконцем с тремя его друзьями вместе взятыми.
– Вы не будете одеваться, милорд Оскар? – спросила Стар.
– А? О, конечно, – я просто пробовал, подходит ли мне размер. Но разве Руфо захватил мою одежду?
– Захватил, Руфо?
– Его одежду? Не хочет ли он те шмотки, в которые он одевался в Ницце!
– А что плохого в том, чтобы носить Leder hosen и рубашку «алоа»? – возмутился я.
– Что? О, абсолютно ничего, милорд Оскар, – поспешно ответил Руфо. – Живи и давай жить другим, это я всегда говорил. Я однажды знал человека, который носил… неважно что. Позвольте показать вам, что я для вас приготовил.
Я мог выбрать что угодно – от плаща из пластика до бронированного панциря. Последний произвел на меня угнетающее впечатление, потому что его присутствие означало, что он может понадобиться. За исключением армейской каски, других доспехов я никогда не носил, носить не хотел, как носить – не знал и не испытывал желания общаться с той грубой компанией, которая делала желательной такую форму защиты.
И к тому же поблизости не было видно лошади, першерона, к примеру, или клайдесдейла, а себя я представить не мог путешествующим в одной из этих железок. Я шел бы медленно, как на костылях, гремел, как подземка, и загорелся бы, как внутри телефонной будки. Таким способом хорошо сгонять потом десять фунтов за пять миль… Одни только простеганные подштанники, которые одеваются под эту скобяную продукцию, были бы слишком для той прекрасной погоды; а сталь сверху превратила бы меня в ходячую печку и сделала бы меня слишком уязвимым и неуклюжим, чтобы я смог даже отбиться от прокола в водительских правах.
– Стар, вы сказали, что… – я не закончил. Она уже оделась, и лишнего на ней не было. Дорожные сапожки из мягкой кожи – нет, скорее котурны, – коричневое трико и что-то зеленое, короткое сверху, наполовину куртка, наполовину платье фигуристки. Сверху все это покрывалось бойкого вида шапчонкой, а весь костюм в целом придавал ей вид водевильной пародии на стюардессу, нарядную, привлекательную, здоровую и сексуальную.
Или Девы Марианны, поскольку она добавила лук с двойным изгибом – размером вполовину моего, колчан и кинжал.
– Вы, – сказал я, – похожи на то, из-за чего поднялся бунт. Она показала ямочки и присела в реверансе. (Стар никогда не притворялась. Она знала, что она женщина, знала, что хорошо выглядит, и это ей нравилось).
– Вы недавно что-то говорили, – продолжил я, – насчет того, что пока мне оружие не понадобится. А есть причины, по которым мне стоит надеть один из этих скафандров? У них не слишком удобный вид.
– Я не жду сегодня особенно больших опасностей, – медленно сказала она. – Но это не такое место, где можно вызвать полицию. Решать, что вам нужно, должны вы.
– Но ведь, черт возьми, Принцесса, вы это место знаете, а я нет. Мне нужен совет.
Она не ответила. Я обернулся к Руфо. Он внимательно изучал верхушку дерева. Я сказал:
– Руфо, оденься.
Он поднял брови:
– Милорд Оскар?
– Schnell! Vite, vite! Катись.
– Ладно.
Оделся он быстро, в костюм, который был мужским вариантом того, что выбрала Стар, с шортами вместо трико.
– Подбери себе оружие, – сказал я и начал одеваться, как он, только я намеревался надеть сапоги. Однако под руку мне попалась пара этих котурнов, с виду моего размера, ну я их и примерил. Они прилегли мне к ногам, как перчатки, да все равно мои подошвы так затвердели за месяц ходьбы босиком на Л'иль дю Леван, что твердая обувь мне была не нужна.
Они были не такие уж средневековые, как казались с виду; спереди они застегивались на молнию, а внутри стояла метка: «Fabrique en France».
Папаша Руфо взял лук, из которого он стрелял, выбрал саблю и добавил кинжал. Я выбрал вместо кинжала золингеновский охотничий нож. Я посмотрел с вожделением на армейский пистолет 45-го калибра, но не стал его трогать. Если у «них», кто бы они ни были, действует местный закон Салливана 34, я готов подыграть этой шутке.
Стар велела Руфо упаковывать багаж, потом присела на корточки на песчаном берегу ручья и начертила схематичную карту – курс на юг, постепенно понижаясь и придерживаясь ручья, только иногда срезая углы, пока не дойдем до Поющих Вод. Там станем на ночевку.
Я все вбил себе в голову.
– Ясно. Меня надо о чем-нибудь предупредить? Мы стреляем первыми? Или ждем, пока нас начнут бомбить?
– Я ничего не ожидаю сегодня. О, тут есть хищник раза в три больше льва. Но он ужасный трус; на движущегося человека не нападает.
– Вот это, приятель, мне по сердцу. Ладно, тогда мы будем все время двигаться.
– Если мы все же увидим людей – я этого не ожидаю, – было бы неплохо наложить на лук стрелу… но не поднимать лука, пока вы не почувствуете необходимости. Но я не указываю вам, Оскар, что делать; решать должны вы. Руфо тоже не выпустит ни стрелы, если не увидит, что вы готовитесь это сделать.
Руфо закончил укладываться.
– О'кей, пошли, – сказал я.
Мы тронулись. Черный ящичек Руфо приобрел теперь вид ранца, и я не стал ломать голову над тем, как он мог тащить пару тонн на плечах. Может, у него антигравитационное устройство типа «Бак Роджерса». Кровь китайских носильщиков-кули. Черная магия. Черт, да один этот сундук из тика не смог бы поместиться в такую заплечную упаковку в соотношении 30 к 1, уж не говоря про арсенал и прочие мелочи.
Не стоит удивляться, почему я не расспрашиваю Стар о том, где мы, почему мы здесь, как мы сюда попали, что мы собираемся делать, и о подробностях тех опасностей, встреча с которыми ждала меня. Слушайте, ребята, когда вам снится самый роскошный сон в вашей жизни и вы как раз подходите к самому интересному, останавливаетесь ли вы, чтобы сказать себе, что оказаться вместе с вами в сене именно этой девочки логически невозможно – и тем самым разбудить себя? Логически рассуждая, я ЗНАЛ, что все случившееся с тех пор, как я прочитал то глупое объявление, было невозможно.
Поэтому я отбросил логику.
Логика – ненадежная штука, друзья. «Логика» доказывала, что аэропланы не смогут летать, и что водородные бомбы не сработают, и что камни с неба не падают. Логика – это способ утверждать, будто то, что не случилось вчера, не случится и завтра.
Нынешнее положение мое мне нравилось. Я не хотел просыпаться ни в постели, ни в палате психушки. И уж совсем я не хотел проснуться все еще в джунглях, может быть, со все еще свежей раной на лице и в ожидании вертолета. Может, коричневый братик завершил свою работу надо мной и послал меня в Валгаллу. Ну ладно. Валгалла мне понравилась.
Я шел впереди мерным шагом; по бедру меня похлопывала чудесная сабля; девушка намного чудеснее ее шагала рядом со мной в ногу; позади нас потел раб-крепостной-слуга-некто, выполняя роли носильщика и «глаза на затылке». Пели птицы, пейзажи кругом были созданы мастером ландшафтной архитектуры, воздух пах приятно и здорово. Если бы мне больше ни разу не пришлось увертываться от такси или смотреть на заголовки статей, я был бы не против.
Большой лук вызывал неудобство – впрочем, как и М-1 35.
Маленький лук Стар висел у нее за спиной, от плеча до бедра. Я так попробовал, но он все время за что-нибудь цеплялся. К тому же тогда я нервничал из-за того, что в таком положении он не готов к стрельбе. А она признала, что в луке может возникнуть нужда. Поэтому я снял его и понес в левой руке, натянутый и приготовленный.
На утреннем переходе у нас была одна тревога. Я услыхал, как тетива Руфо сказала «тванг», обернулся уже с изготовленным луком и наложенной стрелой, прежде чем разглядел, что происходит.
Или, вернее, произошло. Птица, похожая на рябчика, не больше. Руфо снял ее с ветки, точно в шею. Я отметил про себя больше не соревноваться с ним в стрельбе из лука и просить потренировать меня в тонкостях.
Он чмокнул губами и ухмыльнулся.
– Ужин!
Всю следующую милю он на ходу щипал ее, потом привесил ее на пояс.
Мы остановились перекусить около часу дня, в красивом месте, которое, как заверила меня Стар, было защищено, и Руфо открыл свой ящик до размеров чемодана и подал нам ленч: холодные вырезки, рассыпчатый провансальский сыр, французский хлеб с корочкой, груши и две бутылки Шабли. После ленча Стар предложила устроить сиесту. Мысль выглядела заманчиво; я наелся от души и разделил с птицами только крошки, но я был удивлен.
– Разве нам не нужно спешить?
– Вам нужен урок языка, Оскар.
Надо подсказать средней школе в Понс де Леон лучший способ изучать языки. В лучезарный полдень вы ложитесь на мягкую траву у посмеивающегося ручья, и самая прекрасная женщина любого из миров наклоняется над вами и смотрит вам в глаза. Она начинает тихо говорить на языке, которого вы не понимаете.
Спустя некоторое время ее большие глаза становятся еще больше, и больше… и больше… и вы тонете в них.
Потом, спустя вечность, Руфо говорит:
– Эрбас, Оскар, 'т книла вуурсит.
– Ладно, – ответил я, – я и так встаю. Нечего меня торопить.
Это последнее слово, которое я собираюсь записать на языке, который не подходит к нашему алфавиту. У меня было еще несколько уроков, и о них я тоже упоминать не буду, и с того времени мы говорили на этой тарабарщине, кроме тех случаев, когда мне приходилось затыкать дыры вопросами по-английски. Это язык, богатый бранью и словами при занятиях любовью, и богаче, чем английский, в некоторых технических вопросах – но с удивительными проблемами в нем. Нет, например, слова, означающего «юрист».