Глава 4
Капитан Делонпре
Невесомость, да еще испытанная впервые в жизни, штука неприятная, доложу я вам. Конечно, привыкнуть к ней можно. А не привыкнешь - придется голодать. Бывалые космонавты утверждают даже, что им нравится невесомость. Мол, пара часов сна в таком состоянии заменяет целую ночь на Земле. Ну, привыкнуть-то я привык, но не скажу, чтобы мне это нравилось. На взлет "Бифросту" понадобилось около трех минут. Но нам они показались бесконечными из-за ускорения, которое достигло чуть ли не шести "g". Затем около трех часов корабль провел на свободной орбите, и все это время мы падали в пустоту, пока капитан не начал маневрировать, направляя нас к "Мейфлауэру". Другими словами, более двадцати тысяч миль мы падали вверх. Звучит, конечно, глупо. Все знают, что нельзя падать вверх; падают вниз. Но было время, когда все знали, что Земля плоская. Мы падали вверх. Как и все нормальные люди, я проходил по физике основы космической баллистики и начитался всяких историй о том, как космонавты плавают внутри корабля, когда он находится в свободном полете. Но это надо почувствовать на собственной шкуре, чтобы понять как следует. Возьмем, к примеру, миссис Тарбаттон - ту самую даму, которая требовала завтрак. Полагаю, она, как и все, ходила в школу. И тем не менее, продолжала настаивать, что капитан обязан сделать что-нибудь. Что он мог сделать - одному Богу известно; разве только найти для нее небольшой астероид. Не скажу, чтобы я ей не сочувствовал - да и себе тоже. Вам когда-нибудь приходилось попадать в эпицентр землетрясения? Знакомо вам такое ощущение, когда все, что вы считали устойчивым и надежным, внезапно обрушивается вам на голову, а земная твердь перестает быть твердью? Ну так невесомость - это примерно то же самое, только хуже. Когда корабль летит по свободной траектории, вверх или в любом другом направлении, уроки физики сами собой вылетают из головы: ты просто падаешь и падаешь, до бесконечности, а желудок так и норовит вырваться наружу. Таким было мое первое знакомство с невесомостью. Ремни не позволяли мне взмыть вверх, но чувствовал я себя разбитым и размазанным по стенке, словно кто-то врезал мне под дых. Рот наполнился слюной - я судорожно сглатывал и горько сожалел, что съел ту несчастную конфету. Но меня хоть не вывернуло, поскольку я так и не успел позавтракать. Те, что успели, - на них я старался не смотреть. Вообще-то я намеревался, когда закончатся перегрузки, отстегнуть ремни и поглазеть в иллюминатор на Землю; но невесомость отбила у меня всю охоту. Я неподвижно лежал в кресле и погружался в пучину отчаяния. Из люка, ведущего на нижнюю палубу, выпорхнула стюардесса. Оттолкнулась ножкой, придержалась ручкой за центральную опору и воспарила в воздухе, словно лебедушка, разглядывая нас с высоты. Симпатичное это было зрелище, жаль, не хватило сил оценить его по достоинству. - Всем удобно? - весело спросила она. Глупый вопрос, но нянечки в больницах обычно говорят именно таким тоном. Кто-то застонал, где-то расплакался ребенок. Стюардесса подплыла к миссис Тарбаттон и осведомилась: - Что вам подать на завтрак? Может быть, омлет? Я стиснул челюсти и отвернулся, всей душой желая ей проглотить язык. Потом снова взглянул в ее сторону. Что ж, за свой идиотский вопрос она поплатилась - и теперь вычищала ответ. Когда она разобралась с миссис Тарбаттон, я неуверенно подал голос: - Э-э... Можно вас... Мисс... - Эндрюс. - Мисс Эндрюс, не могли бы вы сделать мне укол? Видите ли, я передумал. - Сей момент, - улыбнулась она и вытащила из поясной сумочки шприц. Укол ожег меня болью, и я подумал, что с конфетой все-таки придется расстаться. Но боль быстро утихла. Я почувствовал себя почти счастливым насколько можно быть счастливым на смертном одре. Стюардесса сделала инъекции всем желающим, проявившим, подобно мне, излишнее самомнение, а миссис Тарбаттон вкатила двойную дозу, чтоб та больше не рыпалась. Тем временем двое смельчаков расстегнули ремни и устремились к иллюминаторам; я прикинул и решил, что у меня хватит сил последовать за ними. Передвигаться в невесомости совсем не так легко, как кажется на первый взгляд. Я отстегнул ремни и сел. Вернее, хотел сесть. Потому что на самом деле я отчаянно молотил руками и ногами в воздухе, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. В результате очередного кульбита я приложился затылком к переборке, отделявшей нас от рулевой рубки, и тут же увидел звезды. Но не в иллюминаторе, а у себя в голове. А потом палуба с креслами стала медленно двигаться мне навстречу. Я ухватился за крепежный ремень и, наконец, встал на якорь. В кресле, к которому мне удалось пришвартоваться, сидел какой-то толстячок. - Извините, - сказал я. - Не за что, - ответил он и с ненавистью отвернулся. Оставаться было нельзя, но и добраться до своего кресла, не перещупав по дороге всех пассажиров, я тоже не мог. Поэтому я снова взмыл в воздух, стараясь проделать это как можно аккуратнее, и даже умудрился схватиться за поручень, прежде чем врезался спиной в переборку. Поручень тянулся вдоль всей переборки; я вцепился в него и не выпускал из рук, пока по-обезьяньи не дополз до иллюминатора. И впервые увидал Землю из космоса. Не знаю, чего я, собственно, ожидал, но только не того, что увидел. Земной шар был похож на снимки в учебниках по географии, а еще больше - на телеизображение в зале ожидания на станции Супер-Нью-Йорк. И в то же время совсем не похож. Разница была примерно такая же, как между угрозой, что сейчас вам дадут под зад, и настоящим пинком. Не снимок, не изображение. Живая Земля. Во-первых, она не висела в самом центре экрана; шар был сдвинут к краю иллюминатора, и корма нашего корабля отъела здоровый кусок Тихого океана. А во-вторых, она вращалась, уменьшаясь в размерах. Пока я разглядывал ее, она на глазах съежилась чуть не вполовину, становясь при этом все более круглой. Да, Колумб был прав. С моего наблюдательного пункта была видна оконечность Сибири, потом Северная Америка, затем слева направо проплыла северная часть Южной Америки. Над Канадой и восточной частью Штатов нависли густые облака - в жизни не видал такой белизны: белее, чем полярные шапки. А прямо напротив Солнце отражалось от поверхности океана и слепило глаза. Другие части океана в разрывах облаков казались почти багровыми. Она была настолько прекрасна, что у меня перехватило дыхание - так хотелось дотронуться до нее рукой. А вокруг сияли, звезды - крупные и куда более яркие, чем когда смотришь на них из старушки Америки. Вскоре у иллюминаторов образовалось настоящее столпотворение. Малышня теребила родителей, родители, приговаривая: "Сейчас, сейчас, детка", глазели в космос и отпускали глупые замечания. Мне это надоело. Я уселся в кресло, пристегнул один ремень, чтобы не взлететь ненароком, и погрузился в раздумья. Знаете, а ведь испытываешь какую-то гордость при мысли о том, что родился на такой большой живописной планете. Как выяснилось, я все-таки многого на ней не успел повидать, несмотря на путешествия во время уроков географии, скаутский поход по Швейцарии и каникулы, проведенные с Джорджем и Анной в Сиаме. И теперь у меня уже не будет возможности наверстать упущенное. От этой мысли как-то взгрустнулось. Из задумчивости меня вывел знакомый голос: - Уильям, мальчик мой, ты чего приуныл? Поташнивает? Пижон Джонс! Убейте меня зонтиком! Знал бы я, что он собирается эмигрировать, я бы дважды подумал, прежде чем трогаться в путь. Я спросил, откуда он, черт побери, взялся. - Оттуда же, откуда и ты, естественно. Я задал тебе вопрос. Я проинформировал его, что меня не тошнит, и поинтересовался, что навело его на такую мысль. В ответ он схватил меня за руку и, рассмеявшись, показал на красное пятнышко от укола. Я с силой выдернул руку. Он снова засмеялся и сунул мне под нос свою руку, на которой горело такое же пятнышко. - Не суетись, дружище, - сказал он. - Как видишь, от этого не застрахованы даже лучшие из лучших. - И добавил: - Пошли прошвырнемся, пока нас опять не пристегнули. Я согласился. Вряд ли я выбрал бы его в друзья, но все-таки, что ни говори, знакомое лицо. Мы добрались до люке, ведущего на соседнюю палубу. Я начал спускаться, но Джонс остановил меня: - Давай сходим в рулевую рубку! - Чего? Так нас туда и пустили! - Попытка не пытка. Айда! Мы развернулись и двинулись по короткому проходу, в конце которого маячила дверь с надписью: "Рубка управления. Вход воспрещен". Кто-то внизу приписал: "Это к тебе относится. Понял?" А ниже: "Да неужели?" Джонс подергал за ручку. Дверь была заперта. Рядом торчала какая-то кнопка, он нажал - и дверь широко распахнулась. Прямо перед нами стоял человек с двумя нашивками на воротнике. За ним сидел другой, постарше, с четырьмя нашивками. - Кто это, Сэм? - спросил сидевший. - Скажи им, что они не на базаре. - Чего вам надо, ребята? - осведомился первый. - Сэр, простите, нас очень интересует астронавигация, - выпалил Джонс. - Вы позволите нам войти? Я понял, что сейчас нас выставят вон, и уже повернулся, когда старший вдруг сказал: - Черт с ними, Сэм, пускай заходят! Младший пожал плечами: - Как скажете, шкипер. - Держитесь за что-нибудь, - приказал капитан, когда мы вплыли внутрь. - Не бултыхайтесь перед глазами. И чтобы ничего не трогали, иначе уши отрежу. А теперь докладывайте - кто такие? Мы представились. - Рад познакомиться, Хэнк. И с тобой тоже, Билл, - сказал капитан. Приветствую вас на борту. Он протянул руку и коснулся рукава скаутской формы, который опять выполз наружу. - Что это у тебя, сынок? Я покраснел и рассказал, как меня пропускали через контрольный пункт. - Хотел контрабандой провезти, да? - усмехнулся капитан. - Слышь, Сэм, он таки заставил нас взять незаконный груз! Выпьешь чашку кофе, сынок? Оба они жевали бутерброды и пили кофе - не из чашек, разумеется, а из пластиковых бутылочек с сосками, словно младенцы. Я отказался. Укол мисс Эндрюс свое действие оказал, но рисковать мне не хотелось. Хэнк Джонс тоже отказался от кофе. Иллюминатора в рубке не было. Его заменял большой телеэкран, расположенный прямо на носу, но он был выключен. Да-а, подумал я, видела бы миссис Тарбаттон, что капитан даже не смотрит, куда мы летим! И, похоже, его это не колышет. Я спросил про иллюминаторы. Это только для пассажиров, объяснил капитан. - На кой мне иллюминатор? - продолжил он. - Высунуть голову и высматривать дорожные знаки? Все, что надо, мы видим и без него. Сэм, вруби парнишкам видео. - Слушаюсь, шкипер. Второй пилот подплыл к своему креслу и принялся нажимать на кнопки. Надкушенный бутерброд повис в воздухе. Я огляделся по сторонам. Рубка была круглая, сплюснутая к носу. Два вместительных пилотских кресла спинками упирались в переборку, отделявшую рубку от пассажирского салона. Почти все пространство между креслами занимал компьютер. Кресла, а вернее койки, отличались от пассажирских: неправильной формы, подогнанной под человеческое тело; голова, спина и колени лежащего приподняты, как на больничной кровати; по бокам подлокотники, чтобы не уставали руки на пульте управления. А сам пульт изгибался дугой, чтобы пилот мог видеть показания приборов, даже когда ускорение пригвоздит его к креслу. Экран осветился, и на нем появилась Земля. - "Вид сзади", - пояснил второй пилот. - Снято камерой, установленной на корме. У нас они понатыканы со всех сторон. Теперь посмотрим "вид спереди". Но вид не впечатлял: несколько крошечных точек, символизировавших звезды, и больше ничего. Хэнк заявил, что в иллюминаторе звезды выглядят куда внушительнее. - Да ведь экран-то не предназначен для того, чтобы разглядывать звезды, сказал пилот. - Если нам нужно на них посмотреть, мы пользуемся небоскопом. Глядите! Он улегся в кресло, нашарил за спиной какую-то трубку и, не поднимая головы, приложил ее к лицу так, что резина плотно прилипла к коже вокруг глаза. "Небоскопом", как я понял, они называли телескоп со встроенным перископом. Но поскольку пилот не предложил нам взглянуть в трубку, я вернулся к пульту. На нем была парочка радарных экранов, точно таких же как на самолетах и даже на вертолетах, и еще куча всяких приборов, назначения которых я не понял. Разгадал только несколько штук: вот, например, прибор для измерения скорости сближения, а это индикаторы температуры, массового соотношения, скорости выброса и так далее. - Гляньте-ка сюда, - позвал нас второй пилот, щелкнув тумблерами. Одна из тусклых точек на экране ярко вспыхнула пару раз и погасла. - Это Супер-Нью-Йорк. Я навел на него локатор. В сущности, вы видите сейчас не телеизображение, а данные радара, выведенные на экран. - Он снова пробежался пальцами по кнопкам, и вспыхнула другая точка: два длинных световых сигнала, один короткий. - А здесь строят "Звездного скитальца". - А где "Мейфлауэр"? - спросил Хэнк. - Не терпится, да? - Пилот опять принялся возиться с приборами. И вновь зажегся огонек у самого края экрана; он посылал по три световых сигнала с перерывами. Я сказал: что-то не похоже, чтобы мы к нему приближались. - Мы идем в обход, - отозвался капитан. - Хватит с них, Сэм. Вырубай свой экран. Мы вернулись к капитану, который все еще дожевывал бутерброд. - Ты "орел"? - спросил он меня, имея в виду скаутское звание. Я сказал, что да. Хэнк тут же добавил, что он тоже. - Сколько тебе стукнуло, когда присвоили "орла"? - поинтересовался капитан. Я сказал: тринадцать. Хэнк тут же добавил, что ему было двенадцать. Капитан побожился, что стал "орлом" в одиннадцать. Так я им и поверил! Значит, мы с Хэнком летим на Ганимед, сказал капитан; он нам завидует. Второй пилот заявил, что не понимает, чему тут завидовать. - Сэм, - сказал капитан, - у тебя в душе ни капли романтики. Так и будешь паромщиком вкалывать до самой смерти. - Ну и что? - возразил второй пилот. - Зато ночи я в основном провожу у себя дома, в постели. Капитан заметил, что пилотам вообще не следует жениться. - Вот я, например, - сказал он, - всю жизнь мечтал быть космонавтом дальнего плавания. И все было тип-топ, но меня взяли в плен пираты, и я упустил свой шанс. А к тому времени, когда появился новый шанс, я уже был женат. - Вечно ты со своими пиратами! - проворчал второй пилот. Я невозмутимо смотрел на них обоих. Взрослые уверены, что все, кто помладше, готовы проглотить любую чушь; я стараюсь их не разочаровывать. - Н-да, от судьбы не уйдешь, - сказал капитан. - Вы, юные джентльмены, можете быть свободны. Нам с мистером Мейесом нужно еще уточнить кое-какие расчеты, не то посадим это корыто где-нибудь в южном Бруклине. Мы поблагодарили его и удалились. На палубе, расположенной ближе к корме, я отыскал отца и Молли с пигалицей. - Где ты пропадал, Билл? - спросил отец. - Я весь корабль обшарил. - Я был в рулевой рубке, у капитана. Отец удивился, а пигалица скорчила рожу и процедила: - Заливаешь! Туда никого не пускают. У меня такое мнение, что девчонок нужно выращивать в больших темных мешках, пока они не повзрослеют и не поумнеют. А когда повзрослеют, можно выпустить их оттуда, - но лучше завязать мешок потуже и забросить подальше. - Умолкни, Пегги, - приструнила пигалицу Молли. - Можете спросить у Хэнка, - обиделся я. - Мы вместе там были. Мы... Я оглянулся, но Хэнка и след простыл. Пришлось мне самому рассказывать о визите к капитану; я умолчал только о пиратах. Когда я закончил, пигалица заявила: - Я тоже хочу в рубку. Отец заметил, что вряд ли ее туда пустят. - Почему? - возмутилась пигалица. - Билла же пустили! Молли попыталась ее угомонить: - Билл - мальчик, и он старше тебя. Пигалица надулась и сказала, что это несправедливо. Где-то она была права, конечно, но так уж устроена жизнь. - Ты можешь гордиться, Билл, - сказал отец. - Тебя ведь развлекал не кто иной, как знаменитый капитан Делонпре. - Ну и? - Может, ты по молодости и не знаешь: в свое время он пробрался на один из кораблей - они управлялись роботами и перевозили ториевую руду с Лунных копей - и накрыл целую банду грабителей, называвших себя "Рудными пиратами". Я разинул рот - и ничего не ответил. Мне хотелось поглядеть на "Мейфлауэр" в иллюминатор, но нам велели пристегнуться к креслам. Впрочем, я успел заметить станцию Супер-Нью-Йорк; "Мейфлауэр" вращался вокруг нее на 24-часовой орбите, и мы направлялись прямо к нему. Капитан Делонпре и впрямь был настоящим асом. Он не стал ходить вокруг да около, приноравливаться да маневрировать; он просто рванул вперед одним броском, точно рассчитав время, направление и величину ускорения. Как говорится в учебнике физики, "любая проблема корректировки орбиты, в принципе поддающаяся разрешению, может быть решена простым увеличением ускорения". При условии, конечно, что у пилота хватит умения. У нашего хватило. Когда закончились перегрузки, я взглянул через плечо в иллюминатор: вот он, "Мейфлауэр", как на ладони, большой, как жизнь, сияющий в отблесках солнечного света. Последовал еле заметный мягкий толчок, а потом динамик пропел: - Стыковка окончена. Можете отстегнуть ремни. Я так и сделал. Приник к иллюминатору и воззрился на "Мейфлауэр". Ежу понятно, почему эта штука не может приземляться. У нее и крыльев-то нет, даже в зачаточном состоянии. И форма странная - почти идеальный шар, с одной стороны сужающийся в острый конус. С первого взгляда корабль не поразил меня размерами, пока я не врубился, что крохотная выпуклость, выглядывающая из-за шара, - это нос "Икара", который пришвартовался к "Мейфлауэру" с другого бока. Тут я по достоинству оценил размеры этого шарика; по его корпусу, словно мушки, ползали люди в скафандрах. Один из них кинул что-то, и в нашу сторону полетела тонкая змейка каната. Блямба на его конце, не успев коснуться корпуса "Бифроста", полыхнула алым кистевым разрядом; волосы у меня встали дыбом, по спине побежали мурашки. Какая-то женщина взвизгнула, мисс Эндрюс бросилась ее успокаивать, объясняя, что это всего лишь электрический разряд, пробежавший между двумя кораблями. С таким же успехом она могла сказать, что в корабль ударила молния: пассажирку ее объяснение явно не успокоило. Сам-то я не испугался: любой салага, хоть немного кумекающий в радио или электронике, мог бы предсказать такой эффект. Блямба на конце каната звякнула о корпус "Бифроста", потом между кораблями протянули еще один, более прочный линь, и нашу ракету стали медленно подтягивать к "Мейфлауэру", постепенно заполнившему собой весь иллюминатор. Громкоговоритель заскворчал и сообщил: - Внимание! Всем приготовиться к высадке! Мисс Эндрюс велела нам не торопиться; наконец подошла наша очередь, и мы двинулись на палубу, с которой загружались в "Бифрост". Отстали только миссис Тарбаттон и ее супруг, жарко спорившие о чем-то со стюардессой. Мы прошли через гибкий стальной цилиндр длиной около десяти футов [1 фут = 30,48 см.] и очутились на борту "Мейфлауэра".
Глава 5
Капитан Харкнесс
Знаете, что самое неприятное в космических кораблях? То, что на них воняет. Даже на "Мейфлауэре" стояла вонь, а ведь корабль был новеньким, с иголочки. Запахи масла, сварки, растворителей смешались с запахами пота и грязи сотен рабочих, которые жили на корабле, пока строили его. А теперь еще и мы добавили - из трех ракет выгрузилась целая толпа, и от нее разило так, как обычно разит от людей, когда они взволнованы и напуганы. Желудок у меня еще не пришел в норму, и этот смрад его чуть не доконал. Хуже всего, что на корабле негде по-настоящему освежиться. Простой душ - и тот роскошь. После расселения по каютам нам выдали талоны на пользование душем, по два на неделю. Это же слезы, а не мытье, особенно если учесть, что под душем подразумевалось два галлона [1 галлон = 3,785 л.] воды, которые вы имели право вылить себе на голову. Впрочем, если вам очень уж невтерпеж было помыться, вы могли поспрашивать у окружающих и купить талон у какого-нибудь грязнули. Один парень из моей каюты продавал свои талоны четыре недели подряд; в конце концов мы не выдержали и собственноручно отдраили его, очень качественно и вне очереди. Но это я уже забегаю вперед... Да, кстати, одежду тоже не сжигали. Ее приходилось стирать. Когда, мы прибыли, на "Мейфлауэре" нас чуть не полчаса разводили по каютам. Пассажиры "Дедала" и "Икара" к этому времени, по идее, должны были уже расселиться, но это только по идее. В проходах, столпилась тьма народу, а пробки в состоянии невесомости, когда не разберешь, где верх, где низ, в сто раз хуже уличных пробок, Стюардесс, способных навести порядок, на корабле не существовало; их роль выполняли эмигранты с надписями "Дежурный" на груди. Однако они чувствовали себя не менее потерянными", чем все остальные. Как в любительском театре, ей-Богу, где контролеры путаются между рядами, не в силах отыскать ваши места. Только я добрался до своей каюты и пристегнулся, как заревели сирены, а громкоговоритель завопил: - Приготовиться к старту! Десять минут! Мы замерли в ожидании. Казалось, прошло уже больше получаса, когда наконец начался стартовый отсчет. Уильям, сказал я себе, если старт с Земли был таким крутым, то этот наверняка выдавит из тебя кишки. Корабль ведь должен разогнаться и набрать скорость три мили в секунду, то есть треть миллиона миль в час! Честно говоря, у меня затряслись поджилки. Истекали последние секунды; мягкий толчок прижал меня к подушкам - и все. Я лежал и ждал. Потолок вроде на месте, пол, как и полагается, внизу, на грудь ничего не давит - все в ажуре. Наверное, первый шаг, решил я: следующий будет покруче. На потолке зажегся большой экрана и я увидел смеющиеся глаза человека в форме с четырьмя нашивками. Он был моложе капитана Делонпре. - Друзья мои, с вами говорит капитан Харкнесс. Сила тяжести, равная земной, сохранится на борту в течение четырех часов. Думаю, самое время пообедать, как вы считаете? Он улыбнулся, и я вдруг осознал, что желудок у меня в полном порядке, только совсем пустой. Капитан, конечно, понимал, что все мы, сухопутные крысы, почувствуем зверский голод, как только вернемся к нормальному весу. - Мы постараемся обслужить вас как можно быстрее, - продолжал капитан. Можете расстегнуть ремни, сесть и чувствовать себя как дома. Хочу вас предупредить только об одной вещи. Наш корабль сбалансирован таким образом, что направление силы тяги двигателя проходит точно через центр силы тяжести. Иначе мы не летели бы по прямой, а все время уклонялись бы в сторону и вместо Ганимеда могли угодить на Солнце. Мы, естественно, не хотим внезапно превратиться в шашлык, поэтому прошу вас без надобности не отходить от коек. У нас есть устройства, автоматически компенсирующие нарушения баланса, но перегружать их не следует. А потому прежде чем отойти от койки хотя бы на шаг, заручитесь разрешением дежурного. Капитан снова улыбнулся, но на сей раз улыбка была очень неприятной. - Нарушителей будем привязывать к койкам насильно, а когда корабль ляжет на курс, я сам определю им меру наказания. В нашем отсеке не было видно ни одного дежурного. Нам оставалось лишь сидеть и ждать. Я познакомился с соседями по каюте; ребята были кто постарше, кто помладше. Один из них, белобрысый семнадцатилетний бугай по имени Эдвардс - Горлодер Эдвардс - от ожидания скоро устал.
Капитан Делонпре
Невесомость, да еще испытанная впервые в жизни, штука неприятная, доложу я вам. Конечно, привыкнуть к ней можно. А не привыкнешь - придется голодать. Бывалые космонавты утверждают даже, что им нравится невесомость. Мол, пара часов сна в таком состоянии заменяет целую ночь на Земле. Ну, привыкнуть-то я привык, но не скажу, чтобы мне это нравилось. На взлет "Бифросту" понадобилось около трех минут. Но нам они показались бесконечными из-за ускорения, которое достигло чуть ли не шести "g". Затем около трех часов корабль провел на свободной орбите, и все это время мы падали в пустоту, пока капитан не начал маневрировать, направляя нас к "Мейфлауэру". Другими словами, более двадцати тысяч миль мы падали вверх. Звучит, конечно, глупо. Все знают, что нельзя падать вверх; падают вниз. Но было время, когда все знали, что Земля плоская. Мы падали вверх. Как и все нормальные люди, я проходил по физике основы космической баллистики и начитался всяких историй о том, как космонавты плавают внутри корабля, когда он находится в свободном полете. Но это надо почувствовать на собственной шкуре, чтобы понять как следует. Возьмем, к примеру, миссис Тарбаттон - ту самую даму, которая требовала завтрак. Полагаю, она, как и все, ходила в школу. И тем не менее, продолжала настаивать, что капитан обязан сделать что-нибудь. Что он мог сделать - одному Богу известно; разве только найти для нее небольшой астероид. Не скажу, чтобы я ей не сочувствовал - да и себе тоже. Вам когда-нибудь приходилось попадать в эпицентр землетрясения? Знакомо вам такое ощущение, когда все, что вы считали устойчивым и надежным, внезапно обрушивается вам на голову, а земная твердь перестает быть твердью? Ну так невесомость - это примерно то же самое, только хуже. Когда корабль летит по свободной траектории, вверх или в любом другом направлении, уроки физики сами собой вылетают из головы: ты просто падаешь и падаешь, до бесконечности, а желудок так и норовит вырваться наружу. Таким было мое первое знакомство с невесомостью. Ремни не позволяли мне взмыть вверх, но чувствовал я себя разбитым и размазанным по стенке, словно кто-то врезал мне под дых. Рот наполнился слюной - я судорожно сглатывал и горько сожалел, что съел ту несчастную конфету. Но меня хоть не вывернуло, поскольку я так и не успел позавтракать. Те, что успели, - на них я старался не смотреть. Вообще-то я намеревался, когда закончатся перегрузки, отстегнуть ремни и поглазеть в иллюминатор на Землю; но невесомость отбила у меня всю охоту. Я неподвижно лежал в кресле и погружался в пучину отчаяния. Из люка, ведущего на нижнюю палубу, выпорхнула стюардесса. Оттолкнулась ножкой, придержалась ручкой за центральную опору и воспарила в воздухе, словно лебедушка, разглядывая нас с высоты. Симпатичное это было зрелище, жаль, не хватило сил оценить его по достоинству. - Всем удобно? - весело спросила она. Глупый вопрос, но нянечки в больницах обычно говорят именно таким тоном. Кто-то застонал, где-то расплакался ребенок. Стюардесса подплыла к миссис Тарбаттон и осведомилась: - Что вам подать на завтрак? Может быть, омлет? Я стиснул челюсти и отвернулся, всей душой желая ей проглотить язык. Потом снова взглянул в ее сторону. Что ж, за свой идиотский вопрос она поплатилась - и теперь вычищала ответ. Когда она разобралась с миссис Тарбаттон, я неуверенно подал голос: - Э-э... Можно вас... Мисс... - Эндрюс. - Мисс Эндрюс, не могли бы вы сделать мне укол? Видите ли, я передумал. - Сей момент, - улыбнулась она и вытащила из поясной сумочки шприц. Укол ожег меня болью, и я подумал, что с конфетой все-таки придется расстаться. Но боль быстро утихла. Я почувствовал себя почти счастливым насколько можно быть счастливым на смертном одре. Стюардесса сделала инъекции всем желающим, проявившим, подобно мне, излишнее самомнение, а миссис Тарбаттон вкатила двойную дозу, чтоб та больше не рыпалась. Тем временем двое смельчаков расстегнули ремни и устремились к иллюминаторам; я прикинул и решил, что у меня хватит сил последовать за ними. Передвигаться в невесомости совсем не так легко, как кажется на первый взгляд. Я отстегнул ремни и сел. Вернее, хотел сесть. Потому что на самом деле я отчаянно молотил руками и ногами в воздухе, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. В результате очередного кульбита я приложился затылком к переборке, отделявшей нас от рулевой рубки, и тут же увидел звезды. Но не в иллюминаторе, а у себя в голове. А потом палуба с креслами стала медленно двигаться мне навстречу. Я ухватился за крепежный ремень и, наконец, встал на якорь. В кресле, к которому мне удалось пришвартоваться, сидел какой-то толстячок. - Извините, - сказал я. - Не за что, - ответил он и с ненавистью отвернулся. Оставаться было нельзя, но и добраться до своего кресла, не перещупав по дороге всех пассажиров, я тоже не мог. Поэтому я снова взмыл в воздух, стараясь проделать это как можно аккуратнее, и даже умудрился схватиться за поручень, прежде чем врезался спиной в переборку. Поручень тянулся вдоль всей переборки; я вцепился в него и не выпускал из рук, пока по-обезьяньи не дополз до иллюминатора. И впервые увидал Землю из космоса. Не знаю, чего я, собственно, ожидал, но только не того, что увидел. Земной шар был похож на снимки в учебниках по географии, а еще больше - на телеизображение в зале ожидания на станции Супер-Нью-Йорк. И в то же время совсем не похож. Разница была примерно такая же, как между угрозой, что сейчас вам дадут под зад, и настоящим пинком. Не снимок, не изображение. Живая Земля. Во-первых, она не висела в самом центре экрана; шар был сдвинут к краю иллюминатора, и корма нашего корабля отъела здоровый кусок Тихого океана. А во-вторых, она вращалась, уменьшаясь в размерах. Пока я разглядывал ее, она на глазах съежилась чуть не вполовину, становясь при этом все более круглой. Да, Колумб был прав. С моего наблюдательного пункта была видна оконечность Сибири, потом Северная Америка, затем слева направо проплыла северная часть Южной Америки. Над Канадой и восточной частью Штатов нависли густые облака - в жизни не видал такой белизны: белее, чем полярные шапки. А прямо напротив Солнце отражалось от поверхности океана и слепило глаза. Другие части океана в разрывах облаков казались почти багровыми. Она была настолько прекрасна, что у меня перехватило дыхание - так хотелось дотронуться до нее рукой. А вокруг сияли, звезды - крупные и куда более яркие, чем когда смотришь на них из старушки Америки. Вскоре у иллюминаторов образовалось настоящее столпотворение. Малышня теребила родителей, родители, приговаривая: "Сейчас, сейчас, детка", глазели в космос и отпускали глупые замечания. Мне это надоело. Я уселся в кресло, пристегнул один ремень, чтобы не взлететь ненароком, и погрузился в раздумья. Знаете, а ведь испытываешь какую-то гордость при мысли о том, что родился на такой большой живописной планете. Как выяснилось, я все-таки многого на ней не успел повидать, несмотря на путешествия во время уроков географии, скаутский поход по Швейцарии и каникулы, проведенные с Джорджем и Анной в Сиаме. И теперь у меня уже не будет возможности наверстать упущенное. От этой мысли как-то взгрустнулось. Из задумчивости меня вывел знакомый голос: - Уильям, мальчик мой, ты чего приуныл? Поташнивает? Пижон Джонс! Убейте меня зонтиком! Знал бы я, что он собирается эмигрировать, я бы дважды подумал, прежде чем трогаться в путь. Я спросил, откуда он, черт побери, взялся. - Оттуда же, откуда и ты, естественно. Я задал тебе вопрос. Я проинформировал его, что меня не тошнит, и поинтересовался, что навело его на такую мысль. В ответ он схватил меня за руку и, рассмеявшись, показал на красное пятнышко от укола. Я с силой выдернул руку. Он снова засмеялся и сунул мне под нос свою руку, на которой горело такое же пятнышко. - Не суетись, дружище, - сказал он. - Как видишь, от этого не застрахованы даже лучшие из лучших. - И добавил: - Пошли прошвырнемся, пока нас опять не пристегнули. Я согласился. Вряд ли я выбрал бы его в друзья, но все-таки, что ни говори, знакомое лицо. Мы добрались до люке, ведущего на соседнюю палубу. Я начал спускаться, но Джонс остановил меня: - Давай сходим в рулевую рубку! - Чего? Так нас туда и пустили! - Попытка не пытка. Айда! Мы развернулись и двинулись по короткому проходу, в конце которого маячила дверь с надписью: "Рубка управления. Вход воспрещен". Кто-то внизу приписал: "Это к тебе относится. Понял?" А ниже: "Да неужели?" Джонс подергал за ручку. Дверь была заперта. Рядом торчала какая-то кнопка, он нажал - и дверь широко распахнулась. Прямо перед нами стоял человек с двумя нашивками на воротнике. За ним сидел другой, постарше, с четырьмя нашивками. - Кто это, Сэм? - спросил сидевший. - Скажи им, что они не на базаре. - Чего вам надо, ребята? - осведомился первый. - Сэр, простите, нас очень интересует астронавигация, - выпалил Джонс. - Вы позволите нам войти? Я понял, что сейчас нас выставят вон, и уже повернулся, когда старший вдруг сказал: - Черт с ними, Сэм, пускай заходят! Младший пожал плечами: - Как скажете, шкипер. - Держитесь за что-нибудь, - приказал капитан, когда мы вплыли внутрь. - Не бултыхайтесь перед глазами. И чтобы ничего не трогали, иначе уши отрежу. А теперь докладывайте - кто такие? Мы представились. - Рад познакомиться, Хэнк. И с тобой тоже, Билл, - сказал капитан. Приветствую вас на борту. Он протянул руку и коснулся рукава скаутской формы, который опять выполз наружу. - Что это у тебя, сынок? Я покраснел и рассказал, как меня пропускали через контрольный пункт. - Хотел контрабандой провезти, да? - усмехнулся капитан. - Слышь, Сэм, он таки заставил нас взять незаконный груз! Выпьешь чашку кофе, сынок? Оба они жевали бутерброды и пили кофе - не из чашек, разумеется, а из пластиковых бутылочек с сосками, словно младенцы. Я отказался. Укол мисс Эндрюс свое действие оказал, но рисковать мне не хотелось. Хэнк Джонс тоже отказался от кофе. Иллюминатора в рубке не было. Его заменял большой телеэкран, расположенный прямо на носу, но он был выключен. Да-а, подумал я, видела бы миссис Тарбаттон, что капитан даже не смотрит, куда мы летим! И, похоже, его это не колышет. Я спросил про иллюминаторы. Это только для пассажиров, объяснил капитан. - На кой мне иллюминатор? - продолжил он. - Высунуть голову и высматривать дорожные знаки? Все, что надо, мы видим и без него. Сэм, вруби парнишкам видео. - Слушаюсь, шкипер. Второй пилот подплыл к своему креслу и принялся нажимать на кнопки. Надкушенный бутерброд повис в воздухе. Я огляделся по сторонам. Рубка была круглая, сплюснутая к носу. Два вместительных пилотских кресла спинками упирались в переборку, отделявшую рубку от пассажирского салона. Почти все пространство между креслами занимал компьютер. Кресла, а вернее койки, отличались от пассажирских: неправильной формы, подогнанной под человеческое тело; голова, спина и колени лежащего приподняты, как на больничной кровати; по бокам подлокотники, чтобы не уставали руки на пульте управления. А сам пульт изгибался дугой, чтобы пилот мог видеть показания приборов, даже когда ускорение пригвоздит его к креслу. Экран осветился, и на нем появилась Земля. - "Вид сзади", - пояснил второй пилот. - Снято камерой, установленной на корме. У нас они понатыканы со всех сторон. Теперь посмотрим "вид спереди". Но вид не впечатлял: несколько крошечных точек, символизировавших звезды, и больше ничего. Хэнк заявил, что в иллюминаторе звезды выглядят куда внушительнее. - Да ведь экран-то не предназначен для того, чтобы разглядывать звезды, сказал пилот. - Если нам нужно на них посмотреть, мы пользуемся небоскопом. Глядите! Он улегся в кресло, нашарил за спиной какую-то трубку и, не поднимая головы, приложил ее к лицу так, что резина плотно прилипла к коже вокруг глаза. "Небоскопом", как я понял, они называли телескоп со встроенным перископом. Но поскольку пилот не предложил нам взглянуть в трубку, я вернулся к пульту. На нем была парочка радарных экранов, точно таких же как на самолетах и даже на вертолетах, и еще куча всяких приборов, назначения которых я не понял. Разгадал только несколько штук: вот, например, прибор для измерения скорости сближения, а это индикаторы температуры, массового соотношения, скорости выброса и так далее. - Гляньте-ка сюда, - позвал нас второй пилот, щелкнув тумблерами. Одна из тусклых точек на экране ярко вспыхнула пару раз и погасла. - Это Супер-Нью-Йорк. Я навел на него локатор. В сущности, вы видите сейчас не телеизображение, а данные радара, выведенные на экран. - Он снова пробежался пальцами по кнопкам, и вспыхнула другая точка: два длинных световых сигнала, один короткий. - А здесь строят "Звездного скитальца". - А где "Мейфлауэр"? - спросил Хэнк. - Не терпится, да? - Пилот опять принялся возиться с приборами. И вновь зажегся огонек у самого края экрана; он посылал по три световых сигнала с перерывами. Я сказал: что-то не похоже, чтобы мы к нему приближались. - Мы идем в обход, - отозвался капитан. - Хватит с них, Сэм. Вырубай свой экран. Мы вернулись к капитану, который все еще дожевывал бутерброд. - Ты "орел"? - спросил он меня, имея в виду скаутское звание. Я сказал, что да. Хэнк тут же добавил, что он тоже. - Сколько тебе стукнуло, когда присвоили "орла"? - поинтересовался капитан. Я сказал: тринадцать. Хэнк тут же добавил, что ему было двенадцать. Капитан побожился, что стал "орлом" в одиннадцать. Так я им и поверил! Значит, мы с Хэнком летим на Ганимед, сказал капитан; он нам завидует. Второй пилот заявил, что не понимает, чему тут завидовать. - Сэм, - сказал капитан, - у тебя в душе ни капли романтики. Так и будешь паромщиком вкалывать до самой смерти. - Ну и что? - возразил второй пилот. - Зато ночи я в основном провожу у себя дома, в постели. Капитан заметил, что пилотам вообще не следует жениться. - Вот я, например, - сказал он, - всю жизнь мечтал быть космонавтом дальнего плавания. И все было тип-топ, но меня взяли в плен пираты, и я упустил свой шанс. А к тому времени, когда появился новый шанс, я уже был женат. - Вечно ты со своими пиратами! - проворчал второй пилот. Я невозмутимо смотрел на них обоих. Взрослые уверены, что все, кто помладше, готовы проглотить любую чушь; я стараюсь их не разочаровывать. - Н-да, от судьбы не уйдешь, - сказал капитан. - Вы, юные джентльмены, можете быть свободны. Нам с мистером Мейесом нужно еще уточнить кое-какие расчеты, не то посадим это корыто где-нибудь в южном Бруклине. Мы поблагодарили его и удалились. На палубе, расположенной ближе к корме, я отыскал отца и Молли с пигалицей. - Где ты пропадал, Билл? - спросил отец. - Я весь корабль обшарил. - Я был в рулевой рубке, у капитана. Отец удивился, а пигалица скорчила рожу и процедила: - Заливаешь! Туда никого не пускают. У меня такое мнение, что девчонок нужно выращивать в больших темных мешках, пока они не повзрослеют и не поумнеют. А когда повзрослеют, можно выпустить их оттуда, - но лучше завязать мешок потуже и забросить подальше. - Умолкни, Пегги, - приструнила пигалицу Молли. - Можете спросить у Хэнка, - обиделся я. - Мы вместе там были. Мы... Я оглянулся, но Хэнка и след простыл. Пришлось мне самому рассказывать о визите к капитану; я умолчал только о пиратах. Когда я закончил, пигалица заявила: - Я тоже хочу в рубку. Отец заметил, что вряд ли ее туда пустят. - Почему? - возмутилась пигалица. - Билла же пустили! Молли попыталась ее угомонить: - Билл - мальчик, и он старше тебя. Пигалица надулась и сказала, что это несправедливо. Где-то она была права, конечно, но так уж устроена жизнь. - Ты можешь гордиться, Билл, - сказал отец. - Тебя ведь развлекал не кто иной, как знаменитый капитан Делонпре. - Ну и? - Может, ты по молодости и не знаешь: в свое время он пробрался на один из кораблей - они управлялись роботами и перевозили ториевую руду с Лунных копей - и накрыл целую банду грабителей, называвших себя "Рудными пиратами". Я разинул рот - и ничего не ответил. Мне хотелось поглядеть на "Мейфлауэр" в иллюминатор, но нам велели пристегнуться к креслам. Впрочем, я успел заметить станцию Супер-Нью-Йорк; "Мейфлауэр" вращался вокруг нее на 24-часовой орбите, и мы направлялись прямо к нему. Капитан Делонпре и впрямь был настоящим асом. Он не стал ходить вокруг да около, приноравливаться да маневрировать; он просто рванул вперед одним броском, точно рассчитав время, направление и величину ускорения. Как говорится в учебнике физики, "любая проблема корректировки орбиты, в принципе поддающаяся разрешению, может быть решена простым увеличением ускорения". При условии, конечно, что у пилота хватит умения. У нашего хватило. Когда закончились перегрузки, я взглянул через плечо в иллюминатор: вот он, "Мейфлауэр", как на ладони, большой, как жизнь, сияющий в отблесках солнечного света. Последовал еле заметный мягкий толчок, а потом динамик пропел: - Стыковка окончена. Можете отстегнуть ремни. Я так и сделал. Приник к иллюминатору и воззрился на "Мейфлауэр". Ежу понятно, почему эта штука не может приземляться. У нее и крыльев-то нет, даже в зачаточном состоянии. И форма странная - почти идеальный шар, с одной стороны сужающийся в острый конус. С первого взгляда корабль не поразил меня размерами, пока я не врубился, что крохотная выпуклость, выглядывающая из-за шара, - это нос "Икара", который пришвартовался к "Мейфлауэру" с другого бока. Тут я по достоинству оценил размеры этого шарика; по его корпусу, словно мушки, ползали люди в скафандрах. Один из них кинул что-то, и в нашу сторону полетела тонкая змейка каната. Блямба на его конце, не успев коснуться корпуса "Бифроста", полыхнула алым кистевым разрядом; волосы у меня встали дыбом, по спине побежали мурашки. Какая-то женщина взвизгнула, мисс Эндрюс бросилась ее успокаивать, объясняя, что это всего лишь электрический разряд, пробежавший между двумя кораблями. С таким же успехом она могла сказать, что в корабль ударила молния: пассажирку ее объяснение явно не успокоило. Сам-то я не испугался: любой салага, хоть немного кумекающий в радио или электронике, мог бы предсказать такой эффект. Блямба на конце каната звякнула о корпус "Бифроста", потом между кораблями протянули еще один, более прочный линь, и нашу ракету стали медленно подтягивать к "Мейфлауэру", постепенно заполнившему собой весь иллюминатор. Громкоговоритель заскворчал и сообщил: - Внимание! Всем приготовиться к высадке! Мисс Эндрюс велела нам не торопиться; наконец подошла наша очередь, и мы двинулись на палубу, с которой загружались в "Бифрост". Отстали только миссис Тарбаттон и ее супруг, жарко спорившие о чем-то со стюардессой. Мы прошли через гибкий стальной цилиндр длиной около десяти футов [1 фут = 30,48 см.] и очутились на борту "Мейфлауэра".
Глава 5
Капитан Харкнесс
Знаете, что самое неприятное в космических кораблях? То, что на них воняет. Даже на "Мейфлауэре" стояла вонь, а ведь корабль был новеньким, с иголочки. Запахи масла, сварки, растворителей смешались с запахами пота и грязи сотен рабочих, которые жили на корабле, пока строили его. А теперь еще и мы добавили - из трех ракет выгрузилась целая толпа, и от нее разило так, как обычно разит от людей, когда они взволнованы и напуганы. Желудок у меня еще не пришел в норму, и этот смрад его чуть не доконал. Хуже всего, что на корабле негде по-настоящему освежиться. Простой душ - и тот роскошь. После расселения по каютам нам выдали талоны на пользование душем, по два на неделю. Это же слезы, а не мытье, особенно если учесть, что под душем подразумевалось два галлона [1 галлон = 3,785 л.] воды, которые вы имели право вылить себе на голову. Впрочем, если вам очень уж невтерпеж было помыться, вы могли поспрашивать у окружающих и купить талон у какого-нибудь грязнули. Один парень из моей каюты продавал свои талоны четыре недели подряд; в конце концов мы не выдержали и собственноручно отдраили его, очень качественно и вне очереди. Но это я уже забегаю вперед... Да, кстати, одежду тоже не сжигали. Ее приходилось стирать. Когда, мы прибыли, на "Мейфлауэре" нас чуть не полчаса разводили по каютам. Пассажиры "Дедала" и "Икара" к этому времени, по идее, должны были уже расселиться, но это только по идее. В проходах, столпилась тьма народу, а пробки в состоянии невесомости, когда не разберешь, где верх, где низ, в сто раз хуже уличных пробок, Стюардесс, способных навести порядок, на корабле не существовало; их роль выполняли эмигранты с надписями "Дежурный" на груди. Однако они чувствовали себя не менее потерянными", чем все остальные. Как в любительском театре, ей-Богу, где контролеры путаются между рядами, не в силах отыскать ваши места. Только я добрался до своей каюты и пристегнулся, как заревели сирены, а громкоговоритель завопил: - Приготовиться к старту! Десять минут! Мы замерли в ожидании. Казалось, прошло уже больше получаса, когда наконец начался стартовый отсчет. Уильям, сказал я себе, если старт с Земли был таким крутым, то этот наверняка выдавит из тебя кишки. Корабль ведь должен разогнаться и набрать скорость три мили в секунду, то есть треть миллиона миль в час! Честно говоря, у меня затряслись поджилки. Истекали последние секунды; мягкий толчок прижал меня к подушкам - и все. Я лежал и ждал. Потолок вроде на месте, пол, как и полагается, внизу, на грудь ничего не давит - все в ажуре. Наверное, первый шаг, решил я: следующий будет покруче. На потолке зажегся большой экрана и я увидел смеющиеся глаза человека в форме с четырьмя нашивками. Он был моложе капитана Делонпре. - Друзья мои, с вами говорит капитан Харкнесс. Сила тяжести, равная земной, сохранится на борту в течение четырех часов. Думаю, самое время пообедать, как вы считаете? Он улыбнулся, и я вдруг осознал, что желудок у меня в полном порядке, только совсем пустой. Капитан, конечно, понимал, что все мы, сухопутные крысы, почувствуем зверский голод, как только вернемся к нормальному весу. - Мы постараемся обслужить вас как можно быстрее, - продолжал капитан. Можете расстегнуть ремни, сесть и чувствовать себя как дома. Хочу вас предупредить только об одной вещи. Наш корабль сбалансирован таким образом, что направление силы тяги двигателя проходит точно через центр силы тяжести. Иначе мы не летели бы по прямой, а все время уклонялись бы в сторону и вместо Ганимеда могли угодить на Солнце. Мы, естественно, не хотим внезапно превратиться в шашлык, поэтому прошу вас без надобности не отходить от коек. У нас есть устройства, автоматически компенсирующие нарушения баланса, но перегружать их не следует. А потому прежде чем отойти от койки хотя бы на шаг, заручитесь разрешением дежурного. Капитан снова улыбнулся, но на сей раз улыбка была очень неприятной. - Нарушителей будем привязывать к койкам насильно, а когда корабль ляжет на курс, я сам определю им меру наказания. В нашем отсеке не было видно ни одного дежурного. Нам оставалось лишь сидеть и ждать. Я познакомился с соседями по каюте; ребята были кто постарше, кто помладше. Один из них, белобрысый семнадцатилетний бугай по имени Эдвардс - Горлодер Эдвардс - от ожидания скоро устал.