Я его не виню; казалось, прошло уже несколько часов, а обедом и не пахло. Я решил, что о нас забыли. Эдвардс слонялся у двери, то и дело высовывая голову в коридор, и наконец не выдержал: - Это просто смешно! Не можем же мы так сидеть весь день! Я пойду выясню, в чем дело. Кто со мной? - Капитан не велел выходить, - отозвался чей-то голос. - Подумаешь! Что он с нами сделает, интересно? Это над экипажем он царь и Бог. Я заметил, что капитан на корабле - полновластный хозяин, но Эдвардс меня оборвал: - Чушь собачья! Мы имеем право знать, что тут творится - и имеем право на обед. Кто со мной, спрашиваю? - Нарываешься на неприятности, Горлодер, - предупредил кто-то из ребят. Эдвардс умолк; думаю, замечание его несколько отрезвило, но отступить он уже не мог. - Слушайте, - сказал он наконец, - у нас ведь должен быть дежурный, а его нет. Предлагаю: вы избираете меня дежурным, а я тащу сюда жратву. Идет? И, поскольку возражений не последовало, объявил: - О'кей, я пошел. Прошло буквально несколько секунд, и в дверях появился дежурный с большим ящиком в руках. Раздав всем по порции обеда, он обнаружил, что осталась одна лишняя. Дежурный сосчитал койки и спросил: - У вас в каюте должно быть двадцать человек? Мы переглянулись, но ничего не ответили. Дежурный вытащил список и принялся выкликать по именам. Эдвардс, понятное дело, не отозвался, и дежурный уволок его порцию с собой. Вернувшись, Горлодер увидел, как мы уплетаем обед, и поинтересовался, где его порция. Мы объяснили. - Чтоб вам пусто было! - воскликнул он. - Не могли оставить жратву, да? В хорошенькую же компанию я попал! - И снова вышел за дверь. Но далеко уйти ему не удалось. Совершенно обозленного, его привел дежурный и пристегнул ремнями к креслу. Когда мы достигли стадии ковыряния в зубах, на потолке вновь осветился экран. На сей раз на нем показалась Луна. Впечатление было такое, будто мы несемся к ней на всех парусах. Меня даже сомнение взяло: уж не пропустил ли капитан запятую перед дробью? Я улегся на койку и стал наблюдать, как растет Луна. Зрелище мне не понравилось. С каждым мгновением она угрожающе увеличивалась в размерах, пока не заполнила экран целиком; казалось, еще немного - и мы обязательно в нее врежемся. Но тут я заметил, что горы на экране бегут справа налево и вздохнул с облегчением. Наверное, капитан все-таки знает, что делает. Снова ожил громкоговоритель: - Сейчас мы идем галсами мимо Луны. Относительная скорость в точке максимального приближения составляет более пятидесяти миль в секунду, что, как вы, наверное, заметили, производит весьма впечатляющий эффект. Да уж, впечатляющий! Полминуты мы стремительно неслись мимо Луны, а потом она осталась позади. Подозреваю, что они просто снимали Луну телекамерой, но выглядело это так, будто мы нырнули вниз, резко повернулись и галопом помчались прочь. Только на такой скорости резких поворотов не делают. Часа через два камеры оставили Луну в покое. Меня сморило; мне снилось, будто я прыгаю с парашютом, а он не раскрывается. Я с воплем пробудился в невесомости, желудок подкатил к горлу. Я даже не сразу сообразил, где нахожусь. Громкоговоритель объявил: - Конец ускорения. Корабль немедленно начинает вращаться. Ну, насчет немедленно они слегка приврали; на самом деле все происходило жутко медленно. Корабль переворачивался, и то, что было прежде противоположной стеной, становилось полом. Пол с привинченными к нему койками сделался стеной, а напротив нее оказался телеэкран, ранее бывший потолком. Мы постепенно обретали вес. Горлодер все еще был привязан к койке; дежурный так засунул пряжки, что расстегнуться сам Эдвардс не мог. Он повис на ремнях, как младенец на помочах, и орал благим матом, чтоб его сняли со стенки. Вообще-то никакая опасность ему не грозила. Особых неудобств он тоже не испытывал, потому что сила тяжести была куда слабее земной. Потом мы узнали, что капитан удерживал тяготение в пределах одной трети "g", как на Ганимеде. А потому настоятельной необходимости освобождать Горлодера вроде как не было. Надо сказать, никто особенно и не спешил к нему на помощь. Мы все еще увлеченно обсуждали этот вопрос, отпуская шуточки, которые Горлодер не в состоянии был оценить по достоинству, когда появился дежурный, развязал пленника и велел всем нам следовать за ним. Так мне довелось попасть на капитанскую разборку. "Капитанская разборка" - это нечто вроде средневекового судилища, на котором сеньор единолично вершит судьбами своих подданных, решая, карать их или миловать. Дежурный, доктор Арчибальд, провел нас к капитанской каюте. В коридоре у двери сидело довольно много народу. В проеме показался капитан Харкнесс и первым вызвал Горлодера. Свидетелями были мы все, но капитан допросил только некоторых; я в их число не попал. Доктор Арчибальд доложил, что поймал Горлодера, когда тот слонялся по кораблю во время ускорения, и капитан спросил, слышал ли нарушитель приказ не отходить от коек. Горлодер заюлил, пытаясь свалить вину на всех нас, но капитан припер его к стенке, и ему пришлось сознаться, что приказ он слышал. - Ты, сынок, просто паршивец и разгильдяй, - заявил капитан. - Не знаю, какие неприятности ты накличешь на свою голову в качестве колониста, но на моем корабле можешь считать, что уже влип. - Он задумался на мгновение и добавил; - Говоришь, ты сделал это потому, что проголодался? Горлодер сказал: да, у него во рту маковой росинки не было после завтрака, а обеда, между прочим, ему так до сих пор и не дали. - Десять дней на воде и хлебе, - изрек капитан. - Следующий! Горлодер остолбенел, не веря собственным ушам. Следующий случай был аналогичным, но провинившейся оказалась дородная матрона, явно привыкшая повелевать. Она повздорила с дежурным и отправилась лично доложить об этом капитану, когда корабль набирал скорость. Капитан не стал тянуть кота за хвост. - Мадам, - проговорил он с холодным достоинством, - из-за своего ослиного упрямства вы подвергли опасности жизни всех пассажиров и экипажа. Можете что-нибудь сказать в свое оправдание? Матрона начала длинную тираду о грубости дежурного, о том, что она за всю свою жизнь не видала ничего более нелепого, чем это идиотское судилище, и прочая, и прочая. Капитан резко оборвал ее: - Приходилось вам когда-нибудь мыть тарелки? - Нет, конечно! - Прекрасно. Будете мыть посуду следующие четыреста миллионов миль.
Глава 6
E = M C квадрат
После разборки я отправился на поиски отца. Легче было найти иголку в стоге сена, но я упорно продолжал расспросы и в конце концов отыскал его. У отца с Молли была отдельная каюта. Там же сидела и Пегги. Мысль о том, что она летит вместе с ними, неприятно кольнула меня, но потом я сообразил, что койки-то всего две, - а значит, Пегги, скорее всего, должна спать в общей спальне, вместе со всей детворой старше восьми лет. Отец возился, открепляя койки и перемещая их со стены на пол. Когда я вошел, он прервал свое занятие. Мы сели потрепаться. Я рассказал о капитанской разборке. - Мы смотрели по видео, - кивнул отец. - Правда, твоей физиономии я не разглядел. Я объяснил, что мне не пришлось давать свидетельские показания. - Почему? - заинтересовалась Пегги. - Откуда я знаю? - Я снова вспомнил, как проходила разборка, и спросил: Слушай, Джордж, а правда, что капитанская власть на корабле - это последние в мире остатки абсолютной монархии? Отец поразмыслил и сказал: - М-м-м... Я бы назвал его конституционным монархом. Но что монархом - это несомненно. - То есть мы должны ему кланяться и говорить "Ваше величество"? предположила Пегги. - Я бы тебе не советовала, Пегги, - отозвалась Молли. - Почему? Это было бы забавно. - Могу себе представить, - улыбнулась Молли. - Думаю, капитан просто положит тебя на колено и отшлепает. - Он не посмеет! Я буду кричать! Я не разделял ее уверенности. Особенно когда вспомнил про четыреста миллионов миль грязных тарелок. Про себя я решил, что, если капитан скомандует "Жаба!" - я тут же подпрыгну и квакну. Пусть даже капитан Харкнесс и был монархом, но властвовать он явно не стремился; первое, что он велел нам сделать, это провести выборы в судовой совет. А потом вообще перестал показываться на глаза. Голосовать могли все, кому стукнуло восемнадцать. Впрочем, мы тоже приняли участие в голосовании: нам велели избрать совет юниоров. Хотя этот орган так и остался чисто формальным. Совет же, избранный взрослыми - настоящий совет, - обладал на корабле реальной властью. Даже наказаниями за провинности капитан больше не занимался: суд, перешел в ведение совета. Отец говорил, что капитан просматривает и утверждает решения совета, прежде чем они обретают законную силу, но я что-то не припомню, чтобы капитан оспорил хоть одно решение. И можете себе представить, каким было первое постановление совета после того, как он разобрался с мелочевкой типа режима питания и так далее? Они постановили, что мы должны ходить в школу. Совет юниоров незамедлительно собрался и заявил протест, но это ничего не изменило. Решение осталось в силе. Пегги входила в состав совета юниоров. Я спросил ее, почему она не подаст в отставку, - ведь совет продемонстрировал свою полную беспомощность. Честно говоря, мне просто хотелось ее подразнить: Пегги, надо отдать ей должное, изо всех сил отстаивала наши интересы. Как ни странно, затея со школой оказалась не такой уж плохой. Мы томились от безделья, глазеть на звезды быстро надоело; все они одинаковы. К тому же первым уроком оказалась экскурсия по кораблю - вещь, безусловно, интересная. Нас разбили на группы по двадцать человек, так что экскурсия заняла целый день - по судовому времени, разумеется. "Мейфлауэр" был круглым как шар с выступающим конусом с одной стороны. Верхушка конуса представляла собой сопло, или "горелку", как называл его наш гид, главный инженер Ортега. Если считать, что сопло находится на корме, то носом корабля будет та часть шара, где расположена рулевая рубка, окруженная каютами членов экипажа, в том числе и капитанской. "Горелка" и двигатели были отделены от остальных помещений тяжелым противорадиационным экраном. От экрана к рулевой рубке тянулся здоровенный трюм в форме цилиндра диаметром более сотни футов, разделенный перегородками на отсеки. Там хранились грузы, предназначенные для колонии: машины, образцы почвы, оборудование и Бог знает что еще. А вокруг этого центрального цилиндра располагались пассажирские палубы: непосредственно у обшивки корабля палуба "А", под ней "Б", еще ниже "В", а потолок палубы "Г" представлял собой внешнюю стенку трюма. На этой нижней палубе были сосредоточены общие помещения: комнаты отдыха, столовые, кухня, спортзал, лазарет и так далее, а на трех верхних палубах - каюты. Палубу "А" пришлось приспосабливать к изогнутой поверхности шара, так что через каждые десять-пятнадцать футов вы обязательно натыкались на ступеньки, а потолки существенно отличались по высоте. У самой кормы и на носу расстояние между полом и потолком не превышало шести футов, и там жили самые маленькие пассажиры, зато в других местах потолки на палубе "А" возвышались аж на двенадцать-тринадцать футов. Изнутри было довольно трудно представить себе общую планировку корабля казалось, все на нем перемешано в кучу. Мало того: искусственное тяготение, для создания которого корабль вращался вокруг своей оси, искажало всю перспективу. Где бы вы ни стояли, палуба под вами была ровной, зато спереди и сзади круто загибалась кверху. Но дойти до этого изгиба было невозможно: вы шли вперед, а пол под ногами по-прежнему оставался ровным. Если не полениться, можно было обогнуть весь корабль, сделав полный круг, и вернуться к исходной точке: это ничего не меняло. Сомневаюсь, что я смог бы разобраться в планировке судна, если бы мистер Ортега не начертил нам условную схему. Главный инженер объяснил, что корабль вращается со скоростью три и шесть десятых оборота в минуту, то есть за час делает двести шестнадцать полных оборотов. Этого достаточно, чтобы сила тяжести на палубе "Б" достигла одной трети земной. Расстояние от оси "Мейфлауэра" до палубы "Б" семьдесят пять футов; моя палуба "А" расположена дальше от центра, а следовательно, гравитация у нас примерно на одну десятую больше, а на палубе "В" наоборот, меньше. Что касается нижней палубы, то там сила тяжести уже значительно слабее, так что ничего удивительного, если у вас закружится голова, когда вы резко встанете из-за стола. Рулевая рубка расположена прямо на оси: говорят, там можно поплавать в невесомости, даже при вращении корабля; впрочем, случая убедиться в этом самому мне так и не представилось. Вращение создавало еще один побочный эффект: космос все время находился под нами, "внизу". Я имею в виду, что иллюминаторы можно было разместить только в одном месте - на полу верхней палубы. Там они и находились, четыре штуки, огромные, каждый в своем отсеке. Мистер Ортега провел нас в одну из обзорных галерей. Иллюминатор - большая круглая кварцевая пластина, встроенная в пол, - был огражден перилами. Ребята, первыми вошедшие в галерею, устремились к перилам и быстренько попятились; две девчонки взвизгнули. Я протолкался вперед, подошел к ограждению и глянул вниз. Передо мной открылась бездонная глубина космоса, миллионы триллионов миль - и все они уходили из-под ног. Я не дрогнул - Джордж говорит, что я скорее акробат, нежели акрофоб, - но все же схватился за поручень покрепче. Кому охота падать с такой высоты? Кварцевая пластина совсем не отражала света, и казалось, что между тобой и царством вечности нет никаких преград. Хуже всего, что из-за вращения звезды не стояли на месте, а ползали из стороны в сторону. Откуда-то слева вынырнул ковш Большой Медведицы, крутанулся, проплыл прямо у меня под ногами направо, исчез - и через пару секунд появился снова. - С меня, пожалуй, хватит, - сказал я и уступил место желающим. Таковых больше не оказалось. Затем мы посетили небольшую плантацию на гидропонике. Ничего особенного обыкновенные растения, которые возмещали вдыхаемый нами кислород. В основном водоросли, хотя был еще и небольшой огородик с овощами. Я спросил: как же они существовали, пока на борту не было пассажиров? Ортега указал на баллон с углекислым газом, встроенный в стену. - Приходилось подкармливать их, конечно. В общем-то я и сам бы мог догадаться, не Бог весть какая премудрость. Главный инженер отвел нас назад в столовую, усадил и прочел небольшую лекцию о судовых двигателях. В развитии космического кораблестроения, сказал он, можно выделить три этапа. Вначале ракеты летали на химическом топливе и в принципе почти не отличались от военных ракет, которые немцы использовали во время второй мировой войны. Единственное различие заключалось в том, что космические ракеты были многоступенчатыми. - Вы, ребята, слишком молоды и этих ракет не видели, - сказал инженер, - но это были самые большие космические корабли, когда-либо построенные людьми. Большие по необходимости и ужасно неэффективные. Как вы знаете, Луны впервые достигла четырехступенчатая ракета. В длину она почти не уступала "Мейфлауэру", но полезного груза могла нести меньше тонны. Характерно, что с развитием технологии корабли уменьшались, а не увеличивались в размерах. Следующим этапом стали ракеты с атомными двигателями. Это был значительный прогресс; отпала необходимость в ступенях. Такая ракета, размером с "Дедала", не нуждалась в катапультировании, чтобы оторваться от Земли и слетать на Луну или даже на Марс. Но у этих кораблей остались те же недостатки, что были у прежних ракет: они целиком зависели от атомного реактора, который должен был разогреть реактивную массу и вытолкнуть струю через сопло, - в точности как их предшественники зависели от химического топлива, выполнявшего аналогичную функцию. Последним достижением технологии стали корабли, превращающие массу в энергию, такие, как "Мейфлауэр". Возможно, мы достигли высшей точки в кораблестроении, поскольку суда такого типа теоретически способны достигнуть скорости света. Возьмем, к примеру, наш полет: мы разгонялись при нормальной силе тяжести в течение четырех часов и двадцати минут - и набрали скорость более девяноста миль в секунду. Если бы мы продолжали лететь с ускорением чуть больше года, корабль почти достиг бы скорости света. Что касается энергии, то на таких кораблях ее в избытке. При стопроцентной эффективности трансформации достаточна будет превратить в энергию всего один процент массы корабля и еще один процент использовать в качестве рабочего тела для реактора. Таким будет "Звездный скиталец", когда его построят. Какой-то малыш поднял руку: - Мистер главный инженер! - Да, сынок? - А если прибавить еще несколько недель - корабль превысит скорость света? - Нет, - покачал головой мистер Ортега. - Почему, сэр? - Ты хорошо знаешь математику, сынок? - Ну... то, что учат в школе. - Боюсь, тогда нет смысла объяснять. Просто поверь мне на слово: самые великие ученые умы уверены, что это невозможно. Вообще-то этот вопрос уже давно не давал мне покоя. Почему нельзя лететь быстрее света? Мне прекрасно известно, что уравнения Эйнштейна доказывают, что скорость больше световой - это величина, не имеющая смысла, нечто вроде веса песни или цвета звука, поскольку в нее входит квадратный корень из минус единицы. Но все это теория, а как показывает история развития науки, если она вообще чего-то стоит, ученые меняют свои теории не реже, чем змеи кожу. Я поднял руку. - О'кей, - сказал инженер. - Говори, вихрастый. - Мистер Ортега, что, по-вашему, произойдет со "Звездным скитальцем", если при скорости, близкой к световой, капитан вдруг резко увеличит ускорение, скажем, до шести "g"? Учитывая, что превысить скорость света невозможно? - Ну, корабль... Скажем так... - Он запнулся и усмехнулся совсем мальчишеской улыбкой: - Слушай, парень, ты мне таких вопросов не задавай. Я всего лишь инженер с мохнатыми ушами, а не физик-математик. - Он задумался и добавил: - Честно говоря, я не знаю, что произойдет, но многое отдал бы, чтобы выяснить. Может, тогда удалось бы своими глазами увидеть, на что он похож, корень из минус единицы. - И быстро сменил тему: - Вернемся к "Мейфлауэру". Вы, наверное, знаете, что первый "Звездный скиталец" не вернулся и "Мейфлауэр" планировали сделать "Скитальцем" номер два. Но конструкция корабля устарела еще до того, как его начали монтировать. Поэтому имя "Звездный скиталец" отдали новому звездолету, а наш корабль назвали "Мейфлауэром" и передали колониальной службе. Вам, ребята, крупно повезло. Раньше колонисты проводили в космосе два года и девять месяцев, прежде чем добирались до Ганимеда. Вы же долетите туда за два месяца. - А быстрее нельзя? - раздался чей-то голос. - Можно. Но не нужно. Это чревато всякими осложнениями в астронавигации и пилотировании. На кораблях такого типа энергетика опережает всю прочую технику. Наберитесь терпения; ваши внуки будут преодолевать расстояние до Ганимеда за неделю при постоянной нормальной силе тяжести. Кораблей будет так много, что им понадобится дорожная полиция и, может быть, удастся вывозить с Земли весь излишек населения, который прибавляется за год. Ладно, хватит об этом. Кто из вас мне скажет, что означает "E равно М С квадрат"? Я мог бы ответить на вопрос, но я уже один раз поднимал руку, и мне не хотелось прослыть выскочкой. В конце концов парень постарше сказал: - Это означает, что массу можно превратить в энергию. - Верно! - согласился Ортега. - Первым подтверждением тому явилась атомная бомба, испытанная в 1945 году в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Испытание было экстренным - люди еще не умели управлять атомной энергией; все, что они могли, это с треском взорвать бомбу. Затем начали строить атомные электростанции, работающие на уране, но их эффективность была ниже всякой критики, ибо в энергию превращалась микроскопически малая доля массы. Так продолжалось до тех пор, пока Килгор не открыл уравнения трансформации энергии - какие именно, узнаете, когда подрастете, если будет желание. Так вот, Килгор показал, как можно на практике подступиться к уравнению Эйнштейна, открытому еще в 1905 году. Но люди все еще не знали, как управлять этим процессом. Для трансформации массы в энергию требуется дополнительная специфическая масса, которая не станет превращаться в энергию, когда не нужно, и будет удерживать реакцию в заданных пределах. Обычный металл для этой цели не годится - с таким же успехом можно использовать сливочное масло. Но уравнения Килгора, когда их сумели правильно прочесть, дали ответ и на этот вопрос. А теперь скажите мне: кто знает, сколько энергии можно получить из грамма массы? Никто не знал. - Ответ все в том же старом добром уравнении Эйнштейна, E=MxCквадрат. Из одного грамма массы получается девять на десять в двадцатой степени эргов. Он записал уравнение: 1 г = 9 x 10_в_двадцатой_степени эргов. - Вроде не так уж и много, да? - продолжал инженер. - Попробуем записать иначе. И записал: 900 000 000 000 000 000 000 эргов. - А теперь прочитаем: девятьсот миллионов триллионов эргов. Все равно это вам мало что говорит, верно? Такие числа непостижимы для восприятия. У физиков-атомщиков всегда под рукой целый бочонок нулей, как у плотника ящик с гвоздями. Попробую еще раз. Фунт массы - любой массы, скажем, фунт перьев, превращенный в энергию, дает пятнадцать триллионов лошадиных сил [1 лошадиная сила = 736 Вт.] в час. Теперь понимаете, почему "Мейфлауэр" собирали на орбите и почему он нигде не может приземлиться? - Слишком горячий, - предположил кто-то из ребят. - Мягко сказано. Если бы "Мейфлауэр" стартовал из космопорта в Мохаве, Лос-Анджелес и другие поселения на юге Калифорнии превратились бы в раскаленную лаву, а радиация и жара поубивали бы людей на всем калифорнийском побережье. Потому-то экран, который вы видели, преграждает доступ к корабельным двигателям и горелке. К несчастью, Горлодер Эдвардс оказался в нашей группе, поскольку мы были из одной каюты. И конечно же, он не мог не выступить. - А если потребуется ремонт? - Там нечего ремонтировать, - ответил инженер. - Никаких механически движущихся деталей там нет. - Ну а вдруг все-таки? - не унимался Горлодер. - Как же вы сможете отладить двигатель, если к нему совсем нет доступа? Горлодер способен вывести из себя святого. В голосе инженера зазвучали нетерпеливые нотки: - Поверь мне, сынок, даже если бы ты мог добраться до него, ты вряд ли захотел бы это сделать. Ей-Богу, вряд ли! Горлодер хмыкнул: - Но если ремонт невозможен - зачем тогда в экипаже инженеры? Мы затаили дыхание. Мистер Ортега побагровел, но сказал совершенно спокойно: - Полагаю, затем, чтобы отвечать на дурацкие вопросы всяких молокососов вроде тебя. - Он повернулся к аудитории и спросил: - Есть еще вопросы? Вопросов, естественно, не было. - Думаю, на сегодня достаточно, - объявил инженер. - Урок закончен. Позже я рассказал обо всем отцу. Он помрачнел: - Боюсь, главный инженер Ортега не сказал вам всей правды. - Чего? - Во-первых, у него хватает забот и по эту сторону экрана: здесь полно всяких механизмов. А во-вторых, если понадобится, он сможет добраться до двигателя. - Как это? - Существуют меры предосторожности, предусмотренные для экстренных случаев. И тогда мистер Ортега сможет воспользоваться своей привилегией: надеть скафандр, выйти в космос, добраться до кормы и принять эти меры. - Ты хочешь сказать... - Я хочу сказать, что через несколько минут после этого помощник главного инженера автоматически продвинется по службе. Главных инженеров, Билл, не зря подбирают так тщательно - и не только по уровню технической подготовки. В груди у меня похолодело; мне даже думать об этом больше не хотелось.
Глава 7
Космические скауты
Как только спадает первое возбуждение, путешествие на космическом корабле становится скучнейшим времяпрепровождением.. Никаких тебе пейзажей за окном, заняться совершенна нечем, да и негде. Как-никак на борту "Мейфлауэра" почти шесть тысяч человек, тут особо не разгуляешься. Возьмем, к примеру, палубу "Б" с ее двумя тысячами пассажиров. От носа до кормы у нее 150 футов, а окружность цилиндра - 500 футов. Таким образом, получается в среднем сорок квадратных футов на пассажира, но львиную долю их съедают лестницы, переходы, переборки и так далее. В результате на каждого из нас приходилась только та площадь, которую занимала койка, плюс еще пятачок - рядом постоять, когда не спишь. Для родео места, прямо скажем, маловато. Даже в салочки и то не поиграешь. Палуба "А" была чуть больше, "В" - чуть меньше, но в среднем выходило то на то. Совет установил скользящий график, чтобы мы не ходили друг у друга по головам в столовой и в душе. Пассажиры на палубе "А" жили по гринвичскому времени; для палубы "Б" определили временной пояс "плюс восемь", как на берегу Тихого океана, а для "В", наоборот, "минус восемь", как на Филиппинах. Таким образом, мы существовали в разных временных поясах, хотя официально корабельные сутки отсчитывались по Гринвичу, а все эти ухищрения преследовали лишь одну цель - обеспечить нормальную работу кухни и столовых. Кормежка превратилась в наше основное развлечение. Встаешь с утра - не столько уставший, сколько утомившийся от скуки - и ждешь завтрака. Потом пытаешься сообразить, как убить время до обеда. И весь день напролет томишься ожиданием, когда же наконец наступит вожделенный миг обеда. Поэтому, надо признать, идея со школой оказалась удачной. По два с половиной часа утром и после обеда мы проводили на занятиях. Правда, некоторые взрослые ворчали, что столовые и все свободные помещения вечно забиты школьниками, но чего, собственно, они от нас хотели? Чтобы мы вбили крюк в небо и подвесились на нем? В любом случае, собранные в классы, мы занимали меньше места, чем если бы болтались по коридорам. Школа у нас получилась оригинальная. В грузовом отсеке хранились какие-то учебные пособия, но подобраться к ним было сложно, да и места для них все равно не хватало.
Глава 6
E = M C квадрат
После разборки я отправился на поиски отца. Легче было найти иголку в стоге сена, но я упорно продолжал расспросы и в конце концов отыскал его. У отца с Молли была отдельная каюта. Там же сидела и Пегги. Мысль о том, что она летит вместе с ними, неприятно кольнула меня, но потом я сообразил, что койки-то всего две, - а значит, Пегги, скорее всего, должна спать в общей спальне, вместе со всей детворой старше восьми лет. Отец возился, открепляя койки и перемещая их со стены на пол. Когда я вошел, он прервал свое занятие. Мы сели потрепаться. Я рассказал о капитанской разборке. - Мы смотрели по видео, - кивнул отец. - Правда, твоей физиономии я не разглядел. Я объяснил, что мне не пришлось давать свидетельские показания. - Почему? - заинтересовалась Пегги. - Откуда я знаю? - Я снова вспомнил, как проходила разборка, и спросил: Слушай, Джордж, а правда, что капитанская власть на корабле - это последние в мире остатки абсолютной монархии? Отец поразмыслил и сказал: - М-м-м... Я бы назвал его конституционным монархом. Но что монархом - это несомненно. - То есть мы должны ему кланяться и говорить "Ваше величество"? предположила Пегги. - Я бы тебе не советовала, Пегги, - отозвалась Молли. - Почему? Это было бы забавно. - Могу себе представить, - улыбнулась Молли. - Думаю, капитан просто положит тебя на колено и отшлепает. - Он не посмеет! Я буду кричать! Я не разделял ее уверенности. Особенно когда вспомнил про четыреста миллионов миль грязных тарелок. Про себя я решил, что, если капитан скомандует "Жаба!" - я тут же подпрыгну и квакну. Пусть даже капитан Харкнесс и был монархом, но властвовать он явно не стремился; первое, что он велел нам сделать, это провести выборы в судовой совет. А потом вообще перестал показываться на глаза. Голосовать могли все, кому стукнуло восемнадцать. Впрочем, мы тоже приняли участие в голосовании: нам велели избрать совет юниоров. Хотя этот орган так и остался чисто формальным. Совет же, избранный взрослыми - настоящий совет, - обладал на корабле реальной властью. Даже наказаниями за провинности капитан больше не занимался: суд, перешел в ведение совета. Отец говорил, что капитан просматривает и утверждает решения совета, прежде чем они обретают законную силу, но я что-то не припомню, чтобы капитан оспорил хоть одно решение. И можете себе представить, каким было первое постановление совета после того, как он разобрался с мелочевкой типа режима питания и так далее? Они постановили, что мы должны ходить в школу. Совет юниоров незамедлительно собрался и заявил протест, но это ничего не изменило. Решение осталось в силе. Пегги входила в состав совета юниоров. Я спросил ее, почему она не подаст в отставку, - ведь совет продемонстрировал свою полную беспомощность. Честно говоря, мне просто хотелось ее подразнить: Пегги, надо отдать ей должное, изо всех сил отстаивала наши интересы. Как ни странно, затея со школой оказалась не такой уж плохой. Мы томились от безделья, глазеть на звезды быстро надоело; все они одинаковы. К тому же первым уроком оказалась экскурсия по кораблю - вещь, безусловно, интересная. Нас разбили на группы по двадцать человек, так что экскурсия заняла целый день - по судовому времени, разумеется. "Мейфлауэр" был круглым как шар с выступающим конусом с одной стороны. Верхушка конуса представляла собой сопло, или "горелку", как называл его наш гид, главный инженер Ортега. Если считать, что сопло находится на корме, то носом корабля будет та часть шара, где расположена рулевая рубка, окруженная каютами членов экипажа, в том числе и капитанской. "Горелка" и двигатели были отделены от остальных помещений тяжелым противорадиационным экраном. От экрана к рулевой рубке тянулся здоровенный трюм в форме цилиндра диаметром более сотни футов, разделенный перегородками на отсеки. Там хранились грузы, предназначенные для колонии: машины, образцы почвы, оборудование и Бог знает что еще. А вокруг этого центрального цилиндра располагались пассажирские палубы: непосредственно у обшивки корабля палуба "А", под ней "Б", еще ниже "В", а потолок палубы "Г" представлял собой внешнюю стенку трюма. На этой нижней палубе были сосредоточены общие помещения: комнаты отдыха, столовые, кухня, спортзал, лазарет и так далее, а на трех верхних палубах - каюты. Палубу "А" пришлось приспосабливать к изогнутой поверхности шара, так что через каждые десять-пятнадцать футов вы обязательно натыкались на ступеньки, а потолки существенно отличались по высоте. У самой кормы и на носу расстояние между полом и потолком не превышало шести футов, и там жили самые маленькие пассажиры, зато в других местах потолки на палубе "А" возвышались аж на двенадцать-тринадцать футов. Изнутри было довольно трудно представить себе общую планировку корабля казалось, все на нем перемешано в кучу. Мало того: искусственное тяготение, для создания которого корабль вращался вокруг своей оси, искажало всю перспективу. Где бы вы ни стояли, палуба под вами была ровной, зато спереди и сзади круто загибалась кверху. Но дойти до этого изгиба было невозможно: вы шли вперед, а пол под ногами по-прежнему оставался ровным. Если не полениться, можно было обогнуть весь корабль, сделав полный круг, и вернуться к исходной точке: это ничего не меняло. Сомневаюсь, что я смог бы разобраться в планировке судна, если бы мистер Ортега не начертил нам условную схему. Главный инженер объяснил, что корабль вращается со скоростью три и шесть десятых оборота в минуту, то есть за час делает двести шестнадцать полных оборотов. Этого достаточно, чтобы сила тяжести на палубе "Б" достигла одной трети земной. Расстояние от оси "Мейфлауэра" до палубы "Б" семьдесят пять футов; моя палуба "А" расположена дальше от центра, а следовательно, гравитация у нас примерно на одну десятую больше, а на палубе "В" наоборот, меньше. Что касается нижней палубы, то там сила тяжести уже значительно слабее, так что ничего удивительного, если у вас закружится голова, когда вы резко встанете из-за стола. Рулевая рубка расположена прямо на оси: говорят, там можно поплавать в невесомости, даже при вращении корабля; впрочем, случая убедиться в этом самому мне так и не представилось. Вращение создавало еще один побочный эффект: космос все время находился под нами, "внизу". Я имею в виду, что иллюминаторы можно было разместить только в одном месте - на полу верхней палубы. Там они и находились, четыре штуки, огромные, каждый в своем отсеке. Мистер Ортега провел нас в одну из обзорных галерей. Иллюминатор - большая круглая кварцевая пластина, встроенная в пол, - был огражден перилами. Ребята, первыми вошедшие в галерею, устремились к перилам и быстренько попятились; две девчонки взвизгнули. Я протолкался вперед, подошел к ограждению и глянул вниз. Передо мной открылась бездонная глубина космоса, миллионы триллионов миль - и все они уходили из-под ног. Я не дрогнул - Джордж говорит, что я скорее акробат, нежели акрофоб, - но все же схватился за поручень покрепче. Кому охота падать с такой высоты? Кварцевая пластина совсем не отражала света, и казалось, что между тобой и царством вечности нет никаких преград. Хуже всего, что из-за вращения звезды не стояли на месте, а ползали из стороны в сторону. Откуда-то слева вынырнул ковш Большой Медведицы, крутанулся, проплыл прямо у меня под ногами направо, исчез - и через пару секунд появился снова. - С меня, пожалуй, хватит, - сказал я и уступил место желающим. Таковых больше не оказалось. Затем мы посетили небольшую плантацию на гидропонике. Ничего особенного обыкновенные растения, которые возмещали вдыхаемый нами кислород. В основном водоросли, хотя был еще и небольшой огородик с овощами. Я спросил: как же они существовали, пока на борту не было пассажиров? Ортега указал на баллон с углекислым газом, встроенный в стену. - Приходилось подкармливать их, конечно. В общем-то я и сам бы мог догадаться, не Бог весть какая премудрость. Главный инженер отвел нас назад в столовую, усадил и прочел небольшую лекцию о судовых двигателях. В развитии космического кораблестроения, сказал он, можно выделить три этапа. Вначале ракеты летали на химическом топливе и в принципе почти не отличались от военных ракет, которые немцы использовали во время второй мировой войны. Единственное различие заключалось в том, что космические ракеты были многоступенчатыми. - Вы, ребята, слишком молоды и этих ракет не видели, - сказал инженер, - но это были самые большие космические корабли, когда-либо построенные людьми. Большие по необходимости и ужасно неэффективные. Как вы знаете, Луны впервые достигла четырехступенчатая ракета. В длину она почти не уступала "Мейфлауэру", но полезного груза могла нести меньше тонны. Характерно, что с развитием технологии корабли уменьшались, а не увеличивались в размерах. Следующим этапом стали ракеты с атомными двигателями. Это был значительный прогресс; отпала необходимость в ступенях. Такая ракета, размером с "Дедала", не нуждалась в катапультировании, чтобы оторваться от Земли и слетать на Луну или даже на Марс. Но у этих кораблей остались те же недостатки, что были у прежних ракет: они целиком зависели от атомного реактора, который должен был разогреть реактивную массу и вытолкнуть струю через сопло, - в точности как их предшественники зависели от химического топлива, выполнявшего аналогичную функцию. Последним достижением технологии стали корабли, превращающие массу в энергию, такие, как "Мейфлауэр". Возможно, мы достигли высшей точки в кораблестроении, поскольку суда такого типа теоретически способны достигнуть скорости света. Возьмем, к примеру, наш полет: мы разгонялись при нормальной силе тяжести в течение четырех часов и двадцати минут - и набрали скорость более девяноста миль в секунду. Если бы мы продолжали лететь с ускорением чуть больше года, корабль почти достиг бы скорости света. Что касается энергии, то на таких кораблях ее в избытке. При стопроцентной эффективности трансформации достаточна будет превратить в энергию всего один процент массы корабля и еще один процент использовать в качестве рабочего тела для реактора. Таким будет "Звездный скиталец", когда его построят. Какой-то малыш поднял руку: - Мистер главный инженер! - Да, сынок? - А если прибавить еще несколько недель - корабль превысит скорость света? - Нет, - покачал головой мистер Ортега. - Почему, сэр? - Ты хорошо знаешь математику, сынок? - Ну... то, что учат в школе. - Боюсь, тогда нет смысла объяснять. Просто поверь мне на слово: самые великие ученые умы уверены, что это невозможно. Вообще-то этот вопрос уже давно не давал мне покоя. Почему нельзя лететь быстрее света? Мне прекрасно известно, что уравнения Эйнштейна доказывают, что скорость больше световой - это величина, не имеющая смысла, нечто вроде веса песни или цвета звука, поскольку в нее входит квадратный корень из минус единицы. Но все это теория, а как показывает история развития науки, если она вообще чего-то стоит, ученые меняют свои теории не реже, чем змеи кожу. Я поднял руку. - О'кей, - сказал инженер. - Говори, вихрастый. - Мистер Ортега, что, по-вашему, произойдет со "Звездным скитальцем", если при скорости, близкой к световой, капитан вдруг резко увеличит ускорение, скажем, до шести "g"? Учитывая, что превысить скорость света невозможно? - Ну, корабль... Скажем так... - Он запнулся и усмехнулся совсем мальчишеской улыбкой: - Слушай, парень, ты мне таких вопросов не задавай. Я всего лишь инженер с мохнатыми ушами, а не физик-математик. - Он задумался и добавил: - Честно говоря, я не знаю, что произойдет, но многое отдал бы, чтобы выяснить. Может, тогда удалось бы своими глазами увидеть, на что он похож, корень из минус единицы. - И быстро сменил тему: - Вернемся к "Мейфлауэру". Вы, наверное, знаете, что первый "Звездный скиталец" не вернулся и "Мейфлауэр" планировали сделать "Скитальцем" номер два. Но конструкция корабля устарела еще до того, как его начали монтировать. Поэтому имя "Звездный скиталец" отдали новому звездолету, а наш корабль назвали "Мейфлауэром" и передали колониальной службе. Вам, ребята, крупно повезло. Раньше колонисты проводили в космосе два года и девять месяцев, прежде чем добирались до Ганимеда. Вы же долетите туда за два месяца. - А быстрее нельзя? - раздался чей-то голос. - Можно. Но не нужно. Это чревато всякими осложнениями в астронавигации и пилотировании. На кораблях такого типа энергетика опережает всю прочую технику. Наберитесь терпения; ваши внуки будут преодолевать расстояние до Ганимеда за неделю при постоянной нормальной силе тяжести. Кораблей будет так много, что им понадобится дорожная полиция и, может быть, удастся вывозить с Земли весь излишек населения, который прибавляется за год. Ладно, хватит об этом. Кто из вас мне скажет, что означает "E равно М С квадрат"? Я мог бы ответить на вопрос, но я уже один раз поднимал руку, и мне не хотелось прослыть выскочкой. В конце концов парень постарше сказал: - Это означает, что массу можно превратить в энергию. - Верно! - согласился Ортега. - Первым подтверждением тому явилась атомная бомба, испытанная в 1945 году в Аламогордо, штат Нью-Мексико. Испытание было экстренным - люди еще не умели управлять атомной энергией; все, что они могли, это с треском взорвать бомбу. Затем начали строить атомные электростанции, работающие на уране, но их эффективность была ниже всякой критики, ибо в энергию превращалась микроскопически малая доля массы. Так продолжалось до тех пор, пока Килгор не открыл уравнения трансформации энергии - какие именно, узнаете, когда подрастете, если будет желание. Так вот, Килгор показал, как можно на практике подступиться к уравнению Эйнштейна, открытому еще в 1905 году. Но люди все еще не знали, как управлять этим процессом. Для трансформации массы в энергию требуется дополнительная специфическая масса, которая не станет превращаться в энергию, когда не нужно, и будет удерживать реакцию в заданных пределах. Обычный металл для этой цели не годится - с таким же успехом можно использовать сливочное масло. Но уравнения Килгора, когда их сумели правильно прочесть, дали ответ и на этот вопрос. А теперь скажите мне: кто знает, сколько энергии можно получить из грамма массы? Никто не знал. - Ответ все в том же старом добром уравнении Эйнштейна, E=MxCквадрат. Из одного грамма массы получается девять на десять в двадцатой степени эргов. Он записал уравнение: 1 г = 9 x 10_в_двадцатой_степени эргов. - Вроде не так уж и много, да? - продолжал инженер. - Попробуем записать иначе. И записал: 900 000 000 000 000 000 000 эргов. - А теперь прочитаем: девятьсот миллионов триллионов эргов. Все равно это вам мало что говорит, верно? Такие числа непостижимы для восприятия. У физиков-атомщиков всегда под рукой целый бочонок нулей, как у плотника ящик с гвоздями. Попробую еще раз. Фунт массы - любой массы, скажем, фунт перьев, превращенный в энергию, дает пятнадцать триллионов лошадиных сил [1 лошадиная сила = 736 Вт.] в час. Теперь понимаете, почему "Мейфлауэр" собирали на орбите и почему он нигде не может приземлиться? - Слишком горячий, - предположил кто-то из ребят. - Мягко сказано. Если бы "Мейфлауэр" стартовал из космопорта в Мохаве, Лос-Анджелес и другие поселения на юге Калифорнии превратились бы в раскаленную лаву, а радиация и жара поубивали бы людей на всем калифорнийском побережье. Потому-то экран, который вы видели, преграждает доступ к корабельным двигателям и горелке. К несчастью, Горлодер Эдвардс оказался в нашей группе, поскольку мы были из одной каюты. И конечно же, он не мог не выступить. - А если потребуется ремонт? - Там нечего ремонтировать, - ответил инженер. - Никаких механически движущихся деталей там нет. - Ну а вдруг все-таки? - не унимался Горлодер. - Как же вы сможете отладить двигатель, если к нему совсем нет доступа? Горлодер способен вывести из себя святого. В голосе инженера зазвучали нетерпеливые нотки: - Поверь мне, сынок, даже если бы ты мог добраться до него, ты вряд ли захотел бы это сделать. Ей-Богу, вряд ли! Горлодер хмыкнул: - Но если ремонт невозможен - зачем тогда в экипаже инженеры? Мы затаили дыхание. Мистер Ортега побагровел, но сказал совершенно спокойно: - Полагаю, затем, чтобы отвечать на дурацкие вопросы всяких молокососов вроде тебя. - Он повернулся к аудитории и спросил: - Есть еще вопросы? Вопросов, естественно, не было. - Думаю, на сегодня достаточно, - объявил инженер. - Урок закончен. Позже я рассказал обо всем отцу. Он помрачнел: - Боюсь, главный инженер Ортега не сказал вам всей правды. - Чего? - Во-первых, у него хватает забот и по эту сторону экрана: здесь полно всяких механизмов. А во-вторых, если понадобится, он сможет добраться до двигателя. - Как это? - Существуют меры предосторожности, предусмотренные для экстренных случаев. И тогда мистер Ортега сможет воспользоваться своей привилегией: надеть скафандр, выйти в космос, добраться до кормы и принять эти меры. - Ты хочешь сказать... - Я хочу сказать, что через несколько минут после этого помощник главного инженера автоматически продвинется по службе. Главных инженеров, Билл, не зря подбирают так тщательно - и не только по уровню технической подготовки. В груди у меня похолодело; мне даже думать об этом больше не хотелось.
Глава 7
Космические скауты
Как только спадает первое возбуждение, путешествие на космическом корабле становится скучнейшим времяпрепровождением.. Никаких тебе пейзажей за окном, заняться совершенна нечем, да и негде. Как-никак на борту "Мейфлауэра" почти шесть тысяч человек, тут особо не разгуляешься. Возьмем, к примеру, палубу "Б" с ее двумя тысячами пассажиров. От носа до кормы у нее 150 футов, а окружность цилиндра - 500 футов. Таким образом, получается в среднем сорок квадратных футов на пассажира, но львиную долю их съедают лестницы, переходы, переборки и так далее. В результате на каждого из нас приходилась только та площадь, которую занимала койка, плюс еще пятачок - рядом постоять, когда не спишь. Для родео места, прямо скажем, маловато. Даже в салочки и то не поиграешь. Палуба "А" была чуть больше, "В" - чуть меньше, но в среднем выходило то на то. Совет установил скользящий график, чтобы мы не ходили друг у друга по головам в столовой и в душе. Пассажиры на палубе "А" жили по гринвичскому времени; для палубы "Б" определили временной пояс "плюс восемь", как на берегу Тихого океана, а для "В", наоборот, "минус восемь", как на Филиппинах. Таким образом, мы существовали в разных временных поясах, хотя официально корабельные сутки отсчитывались по Гринвичу, а все эти ухищрения преследовали лишь одну цель - обеспечить нормальную работу кухни и столовых. Кормежка превратилась в наше основное развлечение. Встаешь с утра - не столько уставший, сколько утомившийся от скуки - и ждешь завтрака. Потом пытаешься сообразить, как убить время до обеда. И весь день напролет томишься ожиданием, когда же наконец наступит вожделенный миг обеда. Поэтому, надо признать, идея со школой оказалась удачной. По два с половиной часа утром и после обеда мы проводили на занятиях. Правда, некоторые взрослые ворчали, что столовые и все свободные помещения вечно забиты школьниками, но чего, собственно, они от нас хотели? Чтобы мы вбили крюк в небо и подвесились на нем? В любом случае, собранные в классы, мы занимали меньше места, чем если бы болтались по коридорам. Школа у нас получилась оригинальная. В грузовом отсеке хранились какие-то учебные пособия, но подобраться к ним было сложно, да и места для них все равно не хватало.