Страница:
Оказалось, что Ангел Смерти пришел не один.
— Это мой спутник и товарищ, — тихо проговорило видение. — Ему тоже интересно вас послушать.
Саймон набрался мужества, ожидая увидеть еще одно сверхъестественно красивое лицо. Незнакомец сдвинул вуаль, и на фоне танцующего в Жаровне пламени Саймону явилось кошмарное чудовище. Пронзительные глаза Похитителя Душ не знали пощады. Рот кривился в приветственной усмешке.
Мир вокруг потемнел. Саймон знал, что если он ошибется, его ждет именно такая судьба — смерть отвернет от него ангельский лик и обратит к осужденному демоническую образину. И вместо того, чтобы перейти в загробную жизнь в сопровождении Души Огня, он задохнется в когтях одного из обитателей Подземного мира, который будет смеяться ему в лицо. Добро и зло сражались за его душу прямо у него на глазах.
Саймон мучительно пожалел о том, что недостаточно внимания уделял древней истории, которая перестала быть частью догмата. Он страшно задрожал, кровь бросилась ему в голову, и он начал падать.
Сильная теплая рука ухватила его за плечо, и он остался на ногах. Подняв голову, Саймон ощутил аромат волос Души Огня и понял, что смотрит прямо в гипнотические глаза, зеленые и полные жизни.
— Посвященный! Что с вами?
В ее улыбке он обрел поддержку. Быть может, его ответы произвели хорошее впечатление. Она наклонилась к нему, и от запаха ее кожи у Саймона вновь закружилась голова.
— Вам не следует его бояться, — прошептала она.
«Благословение, — с благодарностью подумал Саймон. — Моя вера и предвестник Единого Бога защитят меня». Он попытался успокоиться:
— Со мной все в порядке. Прошу меня извинить. Так на чем я остановился? Да, конечно… Верующие Престола Бетани присутствуют здесь на богослужениях, используя дар Создателя для очищения мыслей. Так им удается сделать свои молитвы достойными ушей Патриарха.
— А это? — Душа Огня протянула изящную руку и показала на фрески и мозаику.
Саймон собрал все свои силы, чтобы устоять на ногах. Он начал с фрески на северной стене внутреннего Кольца, изображавшей молодого человека в алом одеянии и рогатой митре.
— Перед вами — портрет его милости, Яна Стюарта, Благословенного Кандерр Ярима. Он — Благословенный престола нашей базилики.
— Брат Тристана? — спросил демон, голос которого напоминал сухой треск темного огня.
Саймон вздрогнул. Он не хотел наносить урон престижу своего суверена, хотя то обстоятельство, что демон хорошо знаком с принцем, оказалось для него неожиданным.
Саймон бросил взгляд в сторону Брентеля, второго Посвященного, которому поручили подготовить базилику к службе, но тот исчез. Возможно, направился к ковчегу с реликвиями или в ризницу. Саймон перевел взгляд на Душу Огня, которая, как ему показалось, также ждала его ответа.
— Да… да, — запинаясь, ответил он.
Ангел кивнул, словно ответ его удовлетворил. Саймон ощутил прилив энергии и повернулся к другой стене.
— А так художник представляет рождение Огня, — проговорил Посвященный, нервно вытирая пот с бритой головы.
Они осматривали мозаику, украшавшую три стены внутреннего Кольца. На фоне падающей звезды было изображено солнце, льющее свои лучи над черными плитами, символизирующими пустоту Вселенной. Сфера сияла ярко, пламя весело плясало на темной поверхности.
— Земля родилась после того, как откололся кусок звезды, являющейся нашим солнцем, и помчался над пустотой, пока не попал на орбиту вокруг своей матери, — рассказывал Посвященный.
Его глаза постоянно ловили взгляд Рапсодии, которая не понимала, почему он так жадно ищет ее одобрения. На всякий случай она улыбнулась и кивнула. Он заметно расслабился.
— Огонь пылал на поверхности Земли, — продолжал свой рассказ Посвященный. — Однако он лишился эфирного топлива и не мог гореть долго, поэтому погрузился в недра Земли, сформировав ее ядро, где горит и по сей день в одной из чистейших своих форм.
На мозаике, при помощи десятков тысяч крошечных плиток, была изображена Земля, поверхность которой потемнела — лишь в центре пылала красная спираль.
Акмед и Рапсодия последовали за Посвященным к последней стене со стилизованным изображением солнца, в центре которого выделялась алая спираль — такая же, как и на амулете, висящем у него на груди.
— Это символ ф'доров, Первородной расы, существовавшей задолго до того, как появилось человечество. Они были детьми огня. Именно ф'доры приручили огонь — во всяком случае, отчасти, — а потом передали его человечеству, чтобы люди могли обогревать свои дома и ковать оружие. Ф'доры, ныне давно исчезнувшие, явились праотцами стали, очага и всех других вещей, которые связываются со священной и могущественной стихией, одним из первых даров Единого Бога.
Посвященный замолчал, заметив выражение лица Акмеда. Он быстро повернулся к Рапсодии и с облегчением увидел, что она улыбается.
Девушка протянула ему руку, и тот слегка пожал ее дрожащими пальцами.
— Благодарю вас. Пожалуй, нам пора, — произнесла Рапсодия как можно теплее.
Посвященный вновь начал терять сознание. Лишь в самый последний момент Рапсодия успела подхватить его. Он чудом не ударился головой о мозаичный пол.
— Что с ним происходит? спросила она у Акмеда, когда они посадили Посвященного у внутренней стены базилики, под знаком ф'доров.
— Ничего, — ответил Акмед; бросив быстрый взгляд на мозаику.
«Это НЕЧТО внутри Земли», — подумал он.
Рапсодия вытащила пробку из фляжки с бренди и поднесла фляжку к губам священнослужителя. Посвященный поперхнулся немного бренди вылилось на мантию, — но в сознание так и не пришел.
— Вот. Надеюсь, ему станет немного лучше, — сказал а Рапсодия.
— Ну, если только временно, — с усмешкой отозвался Акмед. — Священникам, которые служат в святилище огня, запрещено употребление алкоголя. Ему будет непросто объяснить своему начальству запах бренди, когда он придет в себя.
Он увидел, что глаза Рапсодии потемнели от тревоги.
— Пойдем, — нетерпеливо сказал он, не давая Рапсодии возможности заняться Посвященным. — Не беспокойся о нем — он что-нибудь да придумает. Подобные люди, как и ты, склонны к самообману. — И Акмед заставил Рапсодию подняться.
— Что-то я тебя не понимаю, — резко сказал а она.
— Пойдем, я все тебе объясню, когда мы окажемся за городскими стенами, — пообещал дракианин.
Он решительно потянул ее за собой, и они быстро зашагали к выходу из базилики, вскоре смешавшись с толпой.
Саймон попытался проснуться, но у него ничего не вышло. В те короткие мгновения, когда сознание возвращалось к нему, он вспоминал нежный аромат кожи Души Огня и тепло ее рук.
Он видел мгновение своей смерти. Душа Огня взяла его за руку.
«Благодарю вас. Пожалуй, нам пора», — сказал а она.
Во всяком случае, она его выбрала: Саймон спасен, он не достанется демону со страшным лицом. Мир потемнел.
Потом она обхватила его голову руками, и обжигающая, словно жидкий огонь, влага пролилась ему в горло. Он вскрикнул, попытался сопротивляться, но его согрело приятное тепло, страх исчез, и Саймон погрузился в сон.
Он спал до тех пор, пока его не нашел настоятель.
37
— ПОТОРОПИСЬ, — пробормотал Акмед.
Он остался под навесом возле лавки, не желая заходить внутрь.
Завидев на окраине города лавку, где продавали арфы, Рапсодия испустила восторженный крик, достойный двухлетнего ребенка, — такой детски искренней была ее радость. Прозвучавшая в знакомом голосе музыка заставила Акмеда остановиться. Он не смог противиться ее мольбе. Сердясь, дракианин дал себе слово в следующий раз держаться настороже.
«Я хочу послать подарки своим внукам! Кроме того, я заслужила новую арфу, — заявила Рапсодия. — Мне постоянно приходится оставлять свои инструменты».
Однако она очень долго не могла выбрать себе арфу. Уличный шум, скрип повозок, стук копыт — все это вызывало у Акмеда сильную головную боль. Он уже собрался зайти в лавку и вытащить оттуда Рапсодию силой, когда она выскочила, растрепанная и возбужденная; ее глаза метали молнии.
— Ублюдок, — пробормотала она себе под нос, протягивая Акмеду трехструнный инструмент.
— Правда? — фыркнул он.
— Не ты. Он! — ответила Рапсодия, взмахом показывая в сторону лавки.
Другой рукой она попыталась пригладить волосы под капюшоном.
— Что произошло?
— В мире полно любителей щипать не только струны, — сердито промолвила она, когда они вновь зашагали по улице.
Акмед ухмыльнулся и вернул инструмент Рапсодии.
— И как ты поступила?
— Взяла за пример Грунтора, — ответила Рапсодия. — Только воспользовалась тупым концом кинжала — В ОТЛИЧИЕ от Грунтора. Так что болван теперь до конца жизни будет петь сопрано.
— Наверное, он потомок намерьенов, — сухо заметил Акмед.
Настроение Рапсодии неожиданно улучшилось.
— Ну, я знавала многих уродов и на старой земле. Не могу поверить, что вы с Ллауроном это обсуждали.
— Что ты купила? — спросил Акмед.
— Лиру целителя — ее музыка помогает больным выздоравливать. У Каддира такая есть, но он толком не умеет на ней играть. У нее только три струны. Я никогда не держала в руках ничего подобного, так что придется учиться. Здесь совсем другие музыкальные инструменты, не такие, как у нас дома.
Акмед взял ее за плечо, чтобы она не наткнулась на десяток смеющихся солдат, стоявших возле юго-восточных ворот.
— Рапсодия, мне не хочется тебя расстраивать, но теперь наш дом здесь.
Он смотрел, как она молча шагает вперед, глядя себе под ноги. Когда они вышли из ворот, Рапсодия наконец подняла глаза.
— Для тебя — возможно, — сказал а она.
Потом вновь опустила голову и молча пошла дальше.
Они вошли в одну из деревень, что неподалеку от столицы, когда Рапсодия неожиданно повернулась к Акмеду и схватила его за руку:
— За нами кто-нибудь следит?
Дракианин кивнул, продолжая невозмутимо шагать. Они свернули в сторону, чтобы не столкнуться с играющими ребятишками, и обошли стоящую возле лачуги бочку, из которой шел едкий дым, — кто-то готовил себе еду. Акмеду пришлось почти кричать, так шумела вокруг толпа людей, которых не пустили в Бетани.
— Грунтор уже некоторое время следует за нами.
— Почему? — Рапсодия оглянулась, пытаясь разглядеть большую тень.
— Потому что я его попросил.
— А где Джо?
— Наверное, вместе с ним: мы совсем недалеко от нашего лагеря.
Внезапно раздался пронзительный вопль, мгновенно перекрывший шум толпы, — так кричат попавшие в беду дети. Рапсодия повернулась и увидела лежащего на земле маленького мальчика. Он лежал на земле, закрывая руками голову, ребенок весь сжался в комок, пытаясь защититься от седобородого мужчины, занесшего для удара ногу.
Рапсодия рванулась вперед, но ее остановил Акмед, мгновенно схватив девушку за руку.
— Не вмешивайся, — предупредил он, наблюдая за тем, как черная ярость на лице подруги сменяется серым шоком. — Эти люди так живут. И большинство других людей. Оглянись по сторонам.
И в самом деле, прохожие спокойно шагали мимо, обходя мужчину и мальчика. Они попросту не обращали на них внимания. Рапсодия попыталась вырваться, но Акмед лишь сильнее сжал пальцы.
— Отпусти, — прошипела она. На ее лице вновь появился безудержный гнев.
Акмед неохотно отпустил ее руку и отступил на шаг. Он был сердит. Рапсодия помчалась через улицу, нагнув голову, — Грунтор называл такую атаку «боевой таран». Ситуация вышла из-под контроля Акмеда. Ему оставалось только смотреть.
Девушка врезалась головой в грудь седобородого. Он никак не ожидал нападения, поэтому они с Рапсодией рухнули возле бочек, сложенных на обочине.
Едва голова мужчины соприкоснулась с землей, Рапсодия ребром ладони сломала ему нос. Кровь брызнула на мостовую, оставляя на камнях темные пятна.
Когда первый шок от удара прошел и перед глазами у мужчины прояснилось, он попытался схватить Рапсодию за горло.
— Сука, — прошипел он, размахивая руками. — Я тебя…
Акмед лишь вздохнул, увидев, как Рапсодия, усевшись верхом на крестьянина, замахнулась для нанесения своего любимого прямого правой, которым так восхищался Грунтор. Она вновь попала в окровавленный нос.
Мужчина так и остался лежать на земле. Рапсодия поднялась на ноги, вытирая со лба капли его крови. Прохожие, не обращавшие внимания на мужчину, лупившего ребенка ногами, начали останавливаться.
Мужчина заморгал и прищурился — лучи заходящего солнца били ему прямо в глаза.
— Это… мой сын, — с трудом пробормотал он.
— Неужели? — презрительно спросила Рапсодия. — Так вот в чем причина? Рада, что ты мне сказал. — С этими словами она нанесла ему прицельный удар в пах.
Зеваки в ужасе отпрянули.
— Вот так! У таких, как ты, не должно быть детей! — Певица повернулась к маленькому мальчику, который лежал неподвижно, и склонилась над ним.
Конный отряд остановился посреди улицы. Один из солдат склонился с седла, чтобы выслушать прохожего, который что-то быстро говорил, показывая на Рапсодию.
Она утешала оборванного ребенка, нежно касаясь его лица. Мальчик кивал и, разинув рот, не мог оторвать от нее глаз. Рапсодия повернулась к его отцу.
— Как тебя зовут? — резко спросила она.
Тот приподнялся на локте, пытаясь унять текущую из носа кровь.
— Стайлс Найлсон, — едва слышно прошептал он.
— Послушай меня, Стайлс Найлсон. — Теперь голос Рапсодии звучал негромко и мелодично.
Акмед сразу понял, что она использует свое искусство Дающей Имя.
— С этого момента в твоей жизни главной задачей будет защита сына. Ты вырастишь его с любовью, заботясь обо всех его нуждах. Это будет доставлять тебе истинное удовольствие. Но если ты каким-то образом нарушишь мой приказ, если будешь обижать мальчика, твоя боль станет в десять раз сильнее. Если ты оскорбишь его хотя бы словом, твоя кожа будет гореть огнем. Ты меня понял?
Найлсон кивнул, пытаясь заглянуть под капюшон Рапсодии, как это только что делал его сын.
Акмед не заметил приближения стражников — его внимание было поглощено солдатами. Первый стражник схватил Рапсодию за руку и рывком поставил на ноги, другой резким движением сорвал с нее капюшон. Акмед побежал через дорогу.
Поднялся невероятный шум. К ним устремились конные солдаты, топча лошадьми тех, кто не успевал уступить им дорогу. Зеваки, еще недавно с ужасом наблюдавшие за короткой схваткой, бросились к Рапсодии, пытаясь хотя бы коснуться ее руки. Акмеда закружило в толпе.
Сияющие волосы Рапсодии, перевязанные черной лентой, растрепались, зимний ветер разметал пряди. Толпа ахнула, множество рук потянулось к девушке, и Рапсодия исчезла в водовороте тел. Казалось, девушка окружена бурным морем, волны которого с растущим упорством накатывали на ее беззащитную фигурку.
Конным солдатам пришлось остановиться — толпа стала слишком густой. Один из них оттолкнул в сторону женщину и с дубинкой в руках начал слезать с лошади.
Акмед старался удержаться на ногах. Он тянулся сквозь затягивающую его трясину тел туда, где стучало сердце Рапсодии — единственный пульс, кроме своего, который он мог слышать. Он схватил ее хрупкое запястье в тот момент, когда рядом оказался солдат. Неожиданно крики и шум перекрыл знакомый рев. Разрывающий барабанные перепонки яростный клич прокатился по улице. Лошади, заслышав его, шарахнулись и понесли.
Обезумевшая толпа расступилась, и Акмед потащил Рапсодию за собой. Как только перед ними открылся просвет, он побежал, отшвыривая всех, кто попадался на пути. Когда народу стало поменьше, он остановился, чтобы накинуть Рапсодии на голову капюшон, и оглянулся.
Шум начал понемногу стихать. Обитатели деревни озирались по сторонам, пытаясь найти женщину с сияющими волосами. Солдаты успокаивали лошадей.
Акмед заглянул в лицо Рапсодии. Она тупо смотрела прямо перед собой.
— Пойдем, — сказал он, подтолкнув ее вперед.
Они торопливо зашагали прочь, стараясь не привлекать к себе внимания. За спиной у них еще долго звучали крики.
Сумерки спустились на плато Орландан задолго до того, как путники вернулись в лагерь. Акмед остановился, чтобы Рапсодия могла совершить свои вечерние песнопения. В них появились грустные ноты, похожие на те, что Акмед впервые услышал в то утро, когда они покинули Ллаурона. Музыку пронизывала боль, глубокая как море, и Акмед вдруг сумел найти ответы на многие вопросы, которые давно его мучили. Он услышал, как Рапсодия прошептала в темноте имена детей Стивена.
Когда ночные тени окутали землю, они подошли к небольшому холму, поросшему деревьями и кустарником. Грунтор выбрал это место для лагеря, поскольку оно было хорошо защищено от ветра.
Акмед провел Рапсодию между деревьями и стряхнул подтаявший снег с огромного ствола упавшего дерева.
— Садись, — сказал он. — Нам нужно поговорить. Рапсодия вздохнула, в ее глазах блеснули слезы отчаяния.
— Пожалуйста, не брани меня сейчас, Акмед. Я знаю, какой глупый поступок совершила, но другого выхода у меня не было. Я не могла стоять в стороне, когда это чудовище…
— Я собирался поговорить с тобой о другом, — перебил ее Акмед.
Рапсодия удивленно посмотрела на него и замолчала.
— Сегодня тебе рассказали древнюю историю. Но Посвященный исказил ее, а я хочу, чтобы ты знала правду.
Глаза Рапсодии широко раскрылись. Что?
Акмед сел напротив, положил локти на колени и опустил подбородок на сложенные ладони.
— Подождем наступления ночи, — сказал он, глядя на горизонт, где исчезали последние отблески дня. — В темноте мне будет легче вести рассказ.
Он остался под навесом возле лавки, не желая заходить внутрь.
Завидев на окраине города лавку, где продавали арфы, Рапсодия испустила восторженный крик, достойный двухлетнего ребенка, — такой детски искренней была ее радость. Прозвучавшая в знакомом голосе музыка заставила Акмеда остановиться. Он не смог противиться ее мольбе. Сердясь, дракианин дал себе слово в следующий раз держаться настороже.
«Я хочу послать подарки своим внукам! Кроме того, я заслужила новую арфу, — заявила Рапсодия. — Мне постоянно приходится оставлять свои инструменты».
Однако она очень долго не могла выбрать себе арфу. Уличный шум, скрип повозок, стук копыт — все это вызывало у Акмеда сильную головную боль. Он уже собрался зайти в лавку и вытащить оттуда Рапсодию силой, когда она выскочила, растрепанная и возбужденная; ее глаза метали молнии.
— Ублюдок, — пробормотала она себе под нос, протягивая Акмеду трехструнный инструмент.
— Правда? — фыркнул он.
— Не ты. Он! — ответила Рапсодия, взмахом показывая в сторону лавки.
Другой рукой она попыталась пригладить волосы под капюшоном.
— Что произошло?
— В мире полно любителей щипать не только струны, — сердито промолвила она, когда они вновь зашагали по улице.
Акмед ухмыльнулся и вернул инструмент Рапсодии.
— И как ты поступила?
— Взяла за пример Грунтора, — ответила Рапсодия. — Только воспользовалась тупым концом кинжала — В ОТЛИЧИЕ от Грунтора. Так что болван теперь до конца жизни будет петь сопрано.
— Наверное, он потомок намерьенов, — сухо заметил Акмед.
Настроение Рапсодии неожиданно улучшилось.
— Ну, я знавала многих уродов и на старой земле. Не могу поверить, что вы с Ллауроном это обсуждали.
— Что ты купила? — спросил Акмед.
— Лиру целителя — ее музыка помогает больным выздоравливать. У Каддира такая есть, но он толком не умеет на ней играть. У нее только три струны. Я никогда не держала в руках ничего подобного, так что придется учиться. Здесь совсем другие музыкальные инструменты, не такие, как у нас дома.
Акмед взял ее за плечо, чтобы она не наткнулась на десяток смеющихся солдат, стоявших возле юго-восточных ворот.
— Рапсодия, мне не хочется тебя расстраивать, но теперь наш дом здесь.
Он смотрел, как она молча шагает вперед, глядя себе под ноги. Когда они вышли из ворот, Рапсодия наконец подняла глаза.
— Для тебя — возможно, — сказал а она.
Потом вновь опустила голову и молча пошла дальше.
Они вошли в одну из деревень, что неподалеку от столицы, когда Рапсодия неожиданно повернулась к Акмеду и схватила его за руку:
— За нами кто-нибудь следит?
Дракианин кивнул, продолжая невозмутимо шагать. Они свернули в сторону, чтобы не столкнуться с играющими ребятишками, и обошли стоящую возле лачуги бочку, из которой шел едкий дым, — кто-то готовил себе еду. Акмеду пришлось почти кричать, так шумела вокруг толпа людей, которых не пустили в Бетани.
— Грунтор уже некоторое время следует за нами.
— Почему? — Рапсодия оглянулась, пытаясь разглядеть большую тень.
— Потому что я его попросил.
— А где Джо?
— Наверное, вместе с ним: мы совсем недалеко от нашего лагеря.
Внезапно раздался пронзительный вопль, мгновенно перекрывший шум толпы, — так кричат попавшие в беду дети. Рапсодия повернулась и увидела лежащего на земле маленького мальчика. Он лежал на земле, закрывая руками голову, ребенок весь сжался в комок, пытаясь защититься от седобородого мужчины, занесшего для удара ногу.
Рапсодия рванулась вперед, но ее остановил Акмед, мгновенно схватив девушку за руку.
— Не вмешивайся, — предупредил он, наблюдая за тем, как черная ярость на лице подруги сменяется серым шоком. — Эти люди так живут. И большинство других людей. Оглянись по сторонам.
И в самом деле, прохожие спокойно шагали мимо, обходя мужчину и мальчика. Они попросту не обращали на них внимания. Рапсодия попыталась вырваться, но Акмед лишь сильнее сжал пальцы.
— Отпусти, — прошипела она. На ее лице вновь появился безудержный гнев.
Акмед неохотно отпустил ее руку и отступил на шаг. Он был сердит. Рапсодия помчалась через улицу, нагнув голову, — Грунтор называл такую атаку «боевой таран». Ситуация вышла из-под контроля Акмеда. Ему оставалось только смотреть.
Девушка врезалась головой в грудь седобородого. Он никак не ожидал нападения, поэтому они с Рапсодией рухнули возле бочек, сложенных на обочине.
Едва голова мужчины соприкоснулась с землей, Рапсодия ребром ладони сломала ему нос. Кровь брызнула на мостовую, оставляя на камнях темные пятна.
Когда первый шок от удара прошел и перед глазами у мужчины прояснилось, он попытался схватить Рапсодию за горло.
— Сука, — прошипел он, размахивая руками. — Я тебя…
Акмед лишь вздохнул, увидев, как Рапсодия, усевшись верхом на крестьянина, замахнулась для нанесения своего любимого прямого правой, которым так восхищался Грунтор. Она вновь попала в окровавленный нос.
Мужчина так и остался лежать на земле. Рапсодия поднялась на ноги, вытирая со лба капли его крови. Прохожие, не обращавшие внимания на мужчину, лупившего ребенка ногами, начали останавливаться.
Мужчина заморгал и прищурился — лучи заходящего солнца били ему прямо в глаза.
— Это… мой сын, — с трудом пробормотал он.
— Неужели? — презрительно спросила Рапсодия. — Так вот в чем причина? Рада, что ты мне сказал. — С этими словами она нанесла ему прицельный удар в пах.
Зеваки в ужасе отпрянули.
— Вот так! У таких, как ты, не должно быть детей! — Певица повернулась к маленькому мальчику, который лежал неподвижно, и склонилась над ним.
Конный отряд остановился посреди улицы. Один из солдат склонился с седла, чтобы выслушать прохожего, который что-то быстро говорил, показывая на Рапсодию.
Она утешала оборванного ребенка, нежно касаясь его лица. Мальчик кивал и, разинув рот, не мог оторвать от нее глаз. Рапсодия повернулась к его отцу.
— Как тебя зовут? — резко спросила она.
Тот приподнялся на локте, пытаясь унять текущую из носа кровь.
— Стайлс Найлсон, — едва слышно прошептал он.
— Послушай меня, Стайлс Найлсон. — Теперь голос Рапсодии звучал негромко и мелодично.
Акмед сразу понял, что она использует свое искусство Дающей Имя.
— С этого момента в твоей жизни главной задачей будет защита сына. Ты вырастишь его с любовью, заботясь обо всех его нуждах. Это будет доставлять тебе истинное удовольствие. Но если ты каким-то образом нарушишь мой приказ, если будешь обижать мальчика, твоя боль станет в десять раз сильнее. Если ты оскорбишь его хотя бы словом, твоя кожа будет гореть огнем. Ты меня понял?
Найлсон кивнул, пытаясь заглянуть под капюшон Рапсодии, как это только что делал его сын.
Акмед не заметил приближения стражников — его внимание было поглощено солдатами. Первый стражник схватил Рапсодию за руку и рывком поставил на ноги, другой резким движением сорвал с нее капюшон. Акмед побежал через дорогу.
Поднялся невероятный шум. К ним устремились конные солдаты, топча лошадьми тех, кто не успевал уступить им дорогу. Зеваки, еще недавно с ужасом наблюдавшие за короткой схваткой, бросились к Рапсодии, пытаясь хотя бы коснуться ее руки. Акмеда закружило в толпе.
Сияющие волосы Рапсодии, перевязанные черной лентой, растрепались, зимний ветер разметал пряди. Толпа ахнула, множество рук потянулось к девушке, и Рапсодия исчезла в водовороте тел. Казалось, девушка окружена бурным морем, волны которого с растущим упорством накатывали на ее беззащитную фигурку.
Конным солдатам пришлось остановиться — толпа стала слишком густой. Один из них оттолкнул в сторону женщину и с дубинкой в руках начал слезать с лошади.
Акмед старался удержаться на ногах. Он тянулся сквозь затягивающую его трясину тел туда, где стучало сердце Рапсодии — единственный пульс, кроме своего, который он мог слышать. Он схватил ее хрупкое запястье в тот момент, когда рядом оказался солдат. Неожиданно крики и шум перекрыл знакомый рев. Разрывающий барабанные перепонки яростный клич прокатился по улице. Лошади, заслышав его, шарахнулись и понесли.
Обезумевшая толпа расступилась, и Акмед потащил Рапсодию за собой. Как только перед ними открылся просвет, он побежал, отшвыривая всех, кто попадался на пути. Когда народу стало поменьше, он остановился, чтобы накинуть Рапсодии на голову капюшон, и оглянулся.
Шум начал понемногу стихать. Обитатели деревни озирались по сторонам, пытаясь найти женщину с сияющими волосами. Солдаты успокаивали лошадей.
Акмед заглянул в лицо Рапсодии. Она тупо смотрела прямо перед собой.
— Пойдем, — сказал он, подтолкнув ее вперед.
Они торопливо зашагали прочь, стараясь не привлекать к себе внимания. За спиной у них еще долго звучали крики.
Сумерки спустились на плато Орландан задолго до того, как путники вернулись в лагерь. Акмед остановился, чтобы Рапсодия могла совершить свои вечерние песнопения. В них появились грустные ноты, похожие на те, что Акмед впервые услышал в то утро, когда они покинули Ллаурона. Музыку пронизывала боль, глубокая как море, и Акмед вдруг сумел найти ответы на многие вопросы, которые давно его мучили. Он услышал, как Рапсодия прошептала в темноте имена детей Стивена.
Когда ночные тени окутали землю, они подошли к небольшому холму, поросшему деревьями и кустарником. Грунтор выбрал это место для лагеря, поскольку оно было хорошо защищено от ветра.
Акмед провел Рапсодию между деревьями и стряхнул подтаявший снег с огромного ствола упавшего дерева.
— Садись, — сказал он. — Нам нужно поговорить. Рапсодия вздохнула, в ее глазах блеснули слезы отчаяния.
— Пожалуйста, не брани меня сейчас, Акмед. Я знаю, какой глупый поступок совершила, но другого выхода у меня не было. Я не могла стоять в стороне, когда это чудовище…
— Я собирался поговорить с тобой о другом, — перебил ее Акмед.
Рапсодия удивленно посмотрела на него и замолчала.
— Сегодня тебе рассказали древнюю историю. Но Посвященный исказил ее, а я хочу, чтобы ты знала правду.
Глаза Рапсодии широко раскрылись. Что?
Акмед сел напротив, положил локти на колени и опустил подбородок на сложенные ладони.
— Подождем наступления ночи, — сказал он, глядя на горизонт, где исчезали последние отблески дня. — В темноте мне будет легче вести рассказ.
38
ДЖЕРАЛЬД ОУЭН вбежал в библиотеку Хагфорта:
— Милорд!..
— Вижу, Оуэн. — Стивен Наварнский стоял у восточного окна, мрачно глядя, как рассветное солнце озаряет его владения.
На недавно выстроенной крепостной стене кипела смертельная схватка, а над нею развевалось знамя черного дыма.
С недостроенных сторожевых башен на веревках свисали тела, которые раскачивал ветер. Лорд Стивен с застывшим лицом наблюдал, как убитый, падая со стены, ударился о повешенного, отчего труп стал раскачиваться еще сильнее.
— Во имя Создателя, что происходит? Оуэн покраснел и запыхался от бега.
— Нас атаковали перед самым рассветом, — прохрипел он. — Подожгли три ближайшие деревни и восточную сторожевую башню. И добрались до конюшни.
— А солдаты? Что с восточными казармами? Оуэн смертельно побледнел.
— Они в огне, милорд. Насколько нам известно, никому не удалось выйти наружу.
— О Единый Бог!
Лорд Стивен перешел из библиотеки в гостиную и остановился возле южного окна.
Здесь картина была такой же, однако солдаты уверенно держали оборону. Герцог бросил взгляд на портрет Лидии с детьми и вновь повернулся к гофмейстеру:
— Ладно, Оуэн, слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты взял мою личную охрану и вывез отсюда Мелисанду и Гвидиона. Спустись по туннелю в винные погреба, а оттуда в западные конюшни. Возьми с собой Розеллу и постарайся не напугать детей. Скачи к Ллаурону. По дороге отправь сообщение Анборну.
Оуэн кивнул и направился к двери. Лорд Стивен прислонился лбом к стеклу, не в силах оторвать взгляда от сражения. Оуэн!
— Да, милорд?
— И последнее: позови интенданта, пусть приведет моего жеребца. Я намерен возглавить оборону наших деревень.
В голосе Оуэна звучала горечь:
— Милорд, нас атакуют жители НАШИХ деревень.
— Ну, ты наконец соизволил явиться, чтобы сделать доклад?
Гиттлесон сидел, в ужасе наблюдая за происходящим и стараясь не двигаться, чтобы не привлекать к своей особе внимания. Уже одно то, что он оказался свидетелем этой сцены, могло выйти ему боком.
Человек в серой мантии неловко поклонился и опустил капюшон. Самоуверенная улыбка появилась на красивом лице, голубые глаза блестели от возбуждения.
— Мы потеряли Дом, — весело заявил он.
Воздух в маленькой комнате стал ощутимо теплее. Гиттлесон старался дышать беззвучно, чтобы не привлечь к себе внимания.
Воспаленные глаза его господина уставились в ухмыляющееся лицо Ракшаса. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно, но за тихими словами таилась угроза:
— Несмотря на твои ограниченные умственные способности, ты должен понимать, что потерпел поражение.
Ракшас кивнул, его рыже-золотые локоны сверкнули в свете пламени.
— Почему же ты ухмыляешься как идиот?
Ракшас уселся в кресло и закинул ноги на ручку:
— Дело в том, КТО его у нас отобрал.
— Не играй со мной. Кто?
— Понятия не имею. — Неожиданно Ракшас подался вперед, и в его прозрачных голубых глазах появился страх. — Их было трое.
Гиттлесон отпрянул назад, когда его господин поднялся на ноги.
— Что ты несешь? — Спокойный голос превратился в злобный шепот.
Голос Ракшаса стал теплым и сладким, точно мед:
— Возможно, я не отличаюсь острым умом, но считать я умею. Их было трое, женщина и двое мужчин, так мне кажется, поскольку я успел разглядеть только одного из них. Он был уродлив, как сто грехов. Они выгнали нас из Дома и уложили всех моих людей. И по крайней мере один из них не хуже меня умеет контролировать огонь.
— Невозможно! Ракшас пожал плечами:
— Дело ваше. Можете мне не верить.
— И где сейчас твоя троица?
— Точно не знаю. — Ракшас закинул руки за голову и потянулся. — Когда я видел их в последний раз, они направлялись на восток, в сторону Кревенсфилдской равнины.
Гиттлесон в своем углу задрожал.
— Канриф, — прошипел господин. — Они направляются в Канриф.
— Вероятно.
Воспаленные глаза неожиданно обратились к Гиттлесону. Тот почувствовал, как бледнеет.
— Гиттлесон, возможно, мне скоро понадобятся твои услуги.
— Милорд!..
— Вижу, Оуэн. — Стивен Наварнский стоял у восточного окна, мрачно глядя, как рассветное солнце озаряет его владения.
На недавно выстроенной крепостной стене кипела смертельная схватка, а над нею развевалось знамя черного дыма.
С недостроенных сторожевых башен на веревках свисали тела, которые раскачивал ветер. Лорд Стивен с застывшим лицом наблюдал, как убитый, падая со стены, ударился о повешенного, отчего труп стал раскачиваться еще сильнее.
— Во имя Создателя, что происходит? Оуэн покраснел и запыхался от бега.
— Нас атаковали перед самым рассветом, — прохрипел он. — Подожгли три ближайшие деревни и восточную сторожевую башню. И добрались до конюшни.
— А солдаты? Что с восточными казармами? Оуэн смертельно побледнел.
— Они в огне, милорд. Насколько нам известно, никому не удалось выйти наружу.
— О Единый Бог!
Лорд Стивен перешел из библиотеки в гостиную и остановился возле южного окна.
Здесь картина была такой же, однако солдаты уверенно держали оборону. Герцог бросил взгляд на портрет Лидии с детьми и вновь повернулся к гофмейстеру:
— Ладно, Оуэн, слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты взял мою личную охрану и вывез отсюда Мелисанду и Гвидиона. Спустись по туннелю в винные погреба, а оттуда в западные конюшни. Возьми с собой Розеллу и постарайся не напугать детей. Скачи к Ллаурону. По дороге отправь сообщение Анборну.
Оуэн кивнул и направился к двери. Лорд Стивен прислонился лбом к стеклу, не в силах оторвать взгляда от сражения. Оуэн!
— Да, милорд?
— И последнее: позови интенданта, пусть приведет моего жеребца. Я намерен возглавить оборону наших деревень.
В голосе Оуэна звучала горечь:
— Милорд, нас атакуют жители НАШИХ деревень.
— Ну, ты наконец соизволил явиться, чтобы сделать доклад?
Гиттлесон сидел, в ужасе наблюдая за происходящим и стараясь не двигаться, чтобы не привлекать к своей особе внимания. Уже одно то, что он оказался свидетелем этой сцены, могло выйти ему боком.
Человек в серой мантии неловко поклонился и опустил капюшон. Самоуверенная улыбка появилась на красивом лице, голубые глаза блестели от возбуждения.
— Мы потеряли Дом, — весело заявил он.
Воздух в маленькой комнате стал ощутимо теплее. Гиттлесон старался дышать беззвучно, чтобы не привлечь к себе внимания.
Воспаленные глаза его господина уставились в ухмыляющееся лицо Ракшаса. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно, но за тихими словами таилась угроза:
— Несмотря на твои ограниченные умственные способности, ты должен понимать, что потерпел поражение.
Ракшас кивнул, его рыже-золотые локоны сверкнули в свете пламени.
— Почему же ты ухмыляешься как идиот?
Ракшас уселся в кресло и закинул ноги на ручку:
— Дело в том, КТО его у нас отобрал.
— Не играй со мной. Кто?
— Понятия не имею. — Неожиданно Ракшас подался вперед, и в его прозрачных голубых глазах появился страх. — Их было трое.
Гиттлесон отпрянул назад, когда его господин поднялся на ноги.
— Что ты несешь? — Спокойный голос превратился в злобный шепот.
Голос Ракшаса стал теплым и сладким, точно мед:
— Возможно, я не отличаюсь острым умом, но считать я умею. Их было трое, женщина и двое мужчин, так мне кажется, поскольку я успел разглядеть только одного из них. Он был уродлив, как сто грехов. Они выгнали нас из Дома и уложили всех моих людей. И по крайней мере один из них не хуже меня умеет контролировать огонь.
— Невозможно! Ракшас пожал плечами:
— Дело ваше. Можете мне не верить.
— И где сейчас твоя троица?
— Точно не знаю. — Ракшас закинул руки за голову и потянулся. — Когда я видел их в последний раз, они направлялись на восток, в сторону Кревенсфилдской равнины.
Гиттлесон в своем углу задрожал.
— Канриф, — прошипел господин. — Они направляются в Канриф.
— Вероятно.
Воспаленные глаза неожиданно обратились к Гиттлесону. Тот почувствовал, как бледнеет.
— Гиттлесон, возможно, мне скоро понадобятся твои услуги.
39
ДОВОЛЬНО ДОЛГО они молчали, прислушиваясь к шепоту далекого ветра и наблюдая за темнеющим небом. Наконец Акмед посмотрел на Рапсодию. Ее лицо оставалось спокойным, но в глазах отражалась тревога.
— Сможешь ли ты сыграть на своем новом инструменте так, чтобы скрыть вибрацию нашей беседы? Нужно, чтобы ветер не унес моих слов.
Девушка вытащила из-под плаща лиру. Осторожно сняв мягкую ткань, тронула пальцами струны.
— Сыграть какую-нибудь определенную песню? — спросила она.
Акмед покачал головой:
— Просто постарайся отвлечь ветер. Помешай ему донести наш разговор до чужих ушей.
Рапсодия немного подумала, а потом начала наигрывать странноватую неблагозвучную мелодию. Тон практически не менялся, но заметить повторения Акмед не сумел. Через пару минут девушка поставила лиру на бревно, рядом с собой:
САМОХТ.
Акмед сухо улыбнулся, когда маленькая лира начала играть сама, повторяя песенку раз за разом.
Он перехватил взгляд Рапсодии и долго смотрел ей в глаза. И увидел в них предчувствие и такое доверие, какого ему еще не приходилось встречать. И — никакого отвращения, почти постоянно возникавшего в глазах других людей.
— Расскажи мне все, что тебе известно о Древних искусствах, — попросил он.
Рапсодия удивилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня мы слышали часть истории сотворения мира. Да.
— Я хочу, чтобы ты забыла все, что рассказал этот недоумок, и вспомнила каждое слово своего учителя. Поскольку Древним искусствам невозможно обучать иначе, его слова будут для нас самым надежным источником.
В глазах Певицы появилось недоумение.
— Ты прав, но…
— Вот и расскажи мне ИСТОРИЮ — так, как ты ее знаешь. Расскажи как Дающая Имя. Постарайся, чтобы твой рассказ получился максимально правдивым. Поверь мне, сейчас перед тобой стоит самая важная задача в твоей жизни, и от того, как ты справишься с нею, зависит многое.
— Рассказать о рождении стихий?
— Да. — Акмед оперся спиной о ствол стройного деревца.
— Это на древнесереннском языке, который я знаю не слишком хорошо. Мне пришлось делать перевод со старого пергамента, так что не могу ручаться за точность выражений, но смысл уловить удалось.
— Сделай все, что в твоих силах.
Рапсодия глубоко вздохнула, стараясь вернуть мысли и чувства в те дни, когда она изучала предания. Наконец все посторонние воспоминания исчезли, и она начала:
— В прежние годы, в Преждевременье, родились пять стихий элементов. Они явились на свет в красках Того Кто Дает Жизнь в качестве инструментов, при помощи которых создан Космос. Иногда их называют детьми Единого Бога, Пятью Дарами, потому что именно их Он решил сотворить в первую очередь.
Рапсодия посмотрела на Акмеда, который слушал ее с закрытыми глазами. Он кивнул, показывая, чтобы она продолжала.
— Первой стихией стал эфир, материал, из которого состоят звезды. Считается, что именно эфир заключает в себе сущность времени, власти и того, что некоторые называют магией. Эфир существовал до рождения мира, поэтому он содержал также тайны могущества, предшествовавшего мировому знанию. Второй была рождена стихия огня. Именно благодаря ей мир отделился от остальной Вселенной. Мифы утверждают, что Земля являлась частью расколовшейся звезды, промчавшейся через черную пустоту. Потом она нашла приют на орбите Солнца, своей матери. Огонь, пылавший на ее поверхности, постепенно погас Из-за отсутствия эфира, служившего ему топливом, постепенно переместившись в ядро мира. Но огонь не устраивало пребывание во тьме, внутри мира, и он многократно пытался вырваться в виде вулканической лавы.
— Сможешь ли ты сыграть на своем новом инструменте так, чтобы скрыть вибрацию нашей беседы? Нужно, чтобы ветер не унес моих слов.
Девушка вытащила из-под плаща лиру. Осторожно сняв мягкую ткань, тронула пальцами струны.
— Сыграть какую-нибудь определенную песню? — спросила она.
Акмед покачал головой:
— Просто постарайся отвлечь ветер. Помешай ему донести наш разговор до чужих ушей.
Рапсодия немного подумала, а потом начала наигрывать странноватую неблагозвучную мелодию. Тон практически не менялся, но заметить повторения Акмед не сумел. Через пару минут девушка поставила лиру на бревно, рядом с собой:
САМОХТ.
Акмед сухо улыбнулся, когда маленькая лира начала играть сама, повторяя песенку раз за разом.
Он перехватил взгляд Рапсодии и долго смотрел ей в глаза. И увидел в них предчувствие и такое доверие, какого ему еще не приходилось встречать. И — никакого отвращения, почти постоянно возникавшего в глазах других людей.
— Расскажи мне все, что тебе известно о Древних искусствах, — попросил он.
Рапсодия удивилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня мы слышали часть истории сотворения мира. Да.
— Я хочу, чтобы ты забыла все, что рассказал этот недоумок, и вспомнила каждое слово своего учителя. Поскольку Древним искусствам невозможно обучать иначе, его слова будут для нас самым надежным источником.
В глазах Певицы появилось недоумение.
— Ты прав, но…
— Вот и расскажи мне ИСТОРИЮ — так, как ты ее знаешь. Расскажи как Дающая Имя. Постарайся, чтобы твой рассказ получился максимально правдивым. Поверь мне, сейчас перед тобой стоит самая важная задача в твоей жизни, и от того, как ты справишься с нею, зависит многое.
— Рассказать о рождении стихий?
— Да. — Акмед оперся спиной о ствол стройного деревца.
— Это на древнесереннском языке, который я знаю не слишком хорошо. Мне пришлось делать перевод со старого пергамента, так что не могу ручаться за точность выражений, но смысл уловить удалось.
— Сделай все, что в твоих силах.
Рапсодия глубоко вздохнула, стараясь вернуть мысли и чувства в те дни, когда она изучала предания. Наконец все посторонние воспоминания исчезли, и она начала:
— В прежние годы, в Преждевременье, родились пять стихий элементов. Они явились на свет в красках Того Кто Дает Жизнь в качестве инструментов, при помощи которых создан Космос. Иногда их называют детьми Единого Бога, Пятью Дарами, потому что именно их Он решил сотворить в первую очередь.
Рапсодия посмотрела на Акмеда, который слушал ее с закрытыми глазами. Он кивнул, показывая, чтобы она продолжала.
— Первой стихией стал эфир, материал, из которого состоят звезды. Считается, что именно эфир заключает в себе сущность времени, власти и того, что некоторые называют магией. Эфир существовал до рождения мира, поэтому он содержал также тайны могущества, предшествовавшего мировому знанию. Второй была рождена стихия огня. Именно благодаря ей мир отделился от остальной Вселенной. Мифы утверждают, что Земля являлась частью расколовшейся звезды, промчавшейся через черную пустоту. Потом она нашла приют на орбите Солнца, своей матери. Огонь, пылавший на ее поверхности, постепенно погас Из-за отсутствия эфира, служившего ему топливом, постепенно переместившись в ядро мира. Но огонь не устраивало пребывание во тьме, внутри мира, и он многократно пытался вырваться в виде вулканической лавы.