Страница:
Установили столик для игры, и Амабель уже расставляла фишки на его зеленой байковой поверхности. Сесилия попросила не брать ее в игру, а Селина, которая была бы не прочь сыграть, но взяла себе за правило всегда поступать как сестра, заявила, что лото – это скукотища. Чарльз притворился, что не услышал этого, но проходя позади сестры, чтобы взять карточки для игры из высокого обтянутого тканью ящичка, что-то тихо ей сказал. Леди Омберсли вытянула шею, тщетно пытаясь расслышать хоть слово из того, что заставило Сесилию вспыхнуть до корней волос. Девушка встала и, пробормотав: «Хорошо, я немного поиграю», направилась к столу.
Селина последовала за сестрой, и некоторое время спустя обе девушки уже веселились наравне с младшими детьми, смеялись и шутили, забыв о возрасте. Леди Омберсли смогла, наконец, отвлечься от происходящего за столом и завязала беседу с мисс Эддербери.
Мисс Эддербери уже знала от Сесилии о скором приезде Софии, и ей не терпелось обсудить эту новость с леди Омберсли. Она разделила чувства ее милости, посетовав вместе с ней на несчастную судьбу девочки, осиротевшей в пять лет, согласилась с планами размещения и развлечений Софии и высказала уверенность, что несмотря на нерегулярность воспитания, София окажется милой девочкой.
– Я знала, что смогу положиться на вас, мисс Эддербери, – сказала леди Омберсли. – Спасибо вам за поддержку.
В чем на нее можно было положиться, мисс Эддербери не знала, но разъяснений не спросила, что оказалось весьма кстати, так как леди Омберсли не смогла бы вразумительно ответить, ибо сказала эту фразу только из желания сделать приятное. Мисс Эддербери воскликнула:
– О леди Омберсли! Так приятно! Так любезно с вашей стороны!
Она была готова разрыдаться от сознания, что ей, там недостойной, оказано столько доверия. Она очень надеялась, что ее светлость никогда не узнает, что пригрела змею на груди; и скорбно сетовала на недостаток решимости противостоять лести мисс Ривенхол. Ведь всего два дня назад мисс Эдцербери разрешила мистеру Фонхоупу присоединиться к их прогулке в Грин-Парке и, более того, не возражала, когда он с Сесилией отстал. Правда, леди Омберсли не говорила ей о несчастном увлечении Сесилии и не приказывала не подпускать мистера Фонхоупа к своей дочери, но мисс Эдцербери была дочерью священника (благополучно скончавшегося), который придерживался строгих и суровых правил, и знала, что такая игра словами только усугубляет ее испорченность.
Эти размышления прервала леди Омберсли. Взглянув в сторону карточного столика в другом конце комнаты, она громко зашипела:
– Я убеждена, что нет необходимости говорить вам, мисс Эддербери, как недавно мы были озабочены одним из этих капризов молодых девушек. Я больше ничего не скажу, но, думаю, вы поймете, как меня радует предстоящий приезд племянницы. Сесилия очень одинока, а ее сестры еще малы, чтобы составить ей подходящую компанию. Надеюсь, что, стараясь сделать пребывание Софии у нас приятным – так как бедняжке будет тяжело поначалу в такой большой семье – и руководя ее поведением в Лондоне, она сможет придать другое направление своим мыслям.
Такое предположение раньше не приходило в голову мисс Эддербери, и она тут же ухватилась за него в уверенности, что все произойдет так, как предсказала леди Омберсли.
– О да! Конечно, – вскричала она. – Что может быть лучше? Это так великодушно, ваша светлость… Я узнала от мисс Ривенхол… Она такая милая девочка, посвятит всю себя своей несчастной кузине! Когда, по-вашему, прибывает мисс Стэнтон-Лейси, дорогая леди Омберсли?
– Сэр Горас не смог точно назвать мне дату, – ответила леди Омберсли, – но как я поняла, он собирается немедленно отплыть в Южную Америку. Так что без сомнения моя племянница очень скоро приедет в Лондон. Пожалуй, я завтра же прикажу приготовить ей комнату.
III
Селина последовала за сестрой, и некоторое время спустя обе девушки уже веселились наравне с младшими детьми, смеялись и шутили, забыв о возрасте. Леди Омберсли смогла, наконец, отвлечься от происходящего за столом и завязала беседу с мисс Эддербери.
Мисс Эддербери уже знала от Сесилии о скором приезде Софии, и ей не терпелось обсудить эту новость с леди Омберсли. Она разделила чувства ее милости, посетовав вместе с ней на несчастную судьбу девочки, осиротевшей в пять лет, согласилась с планами размещения и развлечений Софии и высказала уверенность, что несмотря на нерегулярность воспитания, София окажется милой девочкой.
– Я знала, что смогу положиться на вас, мисс Эддербери, – сказала леди Омберсли. – Спасибо вам за поддержку.
В чем на нее можно было положиться, мисс Эддербери не знала, но разъяснений не спросила, что оказалось весьма кстати, так как леди Омберсли не смогла бы вразумительно ответить, ибо сказала эту фразу только из желания сделать приятное. Мисс Эддербери воскликнула:
– О леди Омберсли! Так приятно! Так любезно с вашей стороны!
Она была готова разрыдаться от сознания, что ей, там недостойной, оказано столько доверия. Она очень надеялась, что ее светлость никогда не узнает, что пригрела змею на груди; и скорбно сетовала на недостаток решимости противостоять лести мисс Ривенхол. Ведь всего два дня назад мисс Эдцербери разрешила мистеру Фонхоупу присоединиться к их прогулке в Грин-Парке и, более того, не возражала, когда он с Сесилией отстал. Правда, леди Омберсли не говорила ей о несчастном увлечении Сесилии и не приказывала не подпускать мистера Фонхоупа к своей дочери, но мисс Эдцербери была дочерью священника (благополучно скончавшегося), который придерживался строгих и суровых правил, и знала, что такая игра словами только усугубляет ее испорченность.
Эти размышления прервала леди Омберсли. Взглянув в сторону карточного столика в другом конце комнаты, она громко зашипела:
– Я убеждена, что нет необходимости говорить вам, мисс Эддербери, как недавно мы были озабочены одним из этих капризов молодых девушек. Я больше ничего не скажу, но, думаю, вы поймете, как меня радует предстоящий приезд племянницы. Сесилия очень одинока, а ее сестры еще малы, чтобы составить ей подходящую компанию. Надеюсь, что, стараясь сделать пребывание Софии у нас приятным – так как бедняжке будет тяжело поначалу в такой большой семье – и руководя ее поведением в Лондоне, она сможет придать другое направление своим мыслям.
Такое предположение раньше не приходило в голову мисс Эддербери, и она тут же ухватилась за него в уверенности, что все произойдет так, как предсказала леди Омберсли.
– О да! Конечно, – вскричала она. – Что может быть лучше? Это так великодушно, ваша светлость… Я узнала от мисс Ривенхол… Она такая милая девочка, посвятит всю себя своей несчастной кузине! Когда, по-вашему, прибывает мисс Стэнтон-Лейси, дорогая леди Омберсли?
– Сэр Горас не смог точно назвать мне дату, – ответила леди Омберсли, – но как я поняла, он собирается немедленно отплыть в Южную Америку. Так что без сомнения моя племянница очень скоро приедет в Лондон. Пожалуй, я завтра же прикажу приготовить ей комнату.
III
София появилась на Беркли-Сквер почти неделю спустя после Пасхи. Единственным известием, полученным ee тетей за десять дней, прошедших после визита сэра Гораса, была короткая записка от него, подтверждающая информацию о том, что его отплытие немного задержано, и уведомляющая, что вскоре прибудет племянница. Цветы, которыми Сесилия украсила комнату кузины, завяли, и их пришлось выбросить; а мисс Ладсток, педантично аккуратная экономка, дважды проветрила простыни, прежде чем в один светлый весенний день у дверей дома остановилась четверка лошадей, запряженная в забрызганный грязью экипаж.
Сесилия и Селина в сопровождении матери катались в парке, и прошло не больше пяти минут после их возвращения. Они направились к лестнице, когда им навстречу сверху сбежал мистер Хьюберт Ривенхол, бросив на ходу:
– Должно быть, это кузина: на крыше экипажа целая гора чемоданов! Какой конь! Клянусь Юпитером, я никогда не видел такую прекрасную гору мяса и крови!
Такая необычная тирада заставила трех леди озадаченно уставиться на него. Дворецкий, минуту назад покинувший холл, вернулся в сопровождении помощников, и, пройдя по мраморному полу ко входной двери, обернулся и с поклоном объявил своим госпожам, что только что прибыла мисс Стэнтон-Лейси. Помощники распахнули двери, и взорам трех леди, помимо экипажа на дороге, открылись благоговейные и любопытные лица младших членов семьи, которые играли в мяч в саду и теперь, несмотря на окрики мисс Эддербери, сгрудились у решетки, уставившись на животное, которое привело в такой восторг Хьюберта.
Прибытие мисс Стэнтон-Лейси было впечатляющим. Четыре лошади тянули ее экипаж, два верховых сопровождали его, а сзади ехал средних лет грум, ведя в поводу превосходного вороного коня. Слуга откинул ступеньки кареты, открыл дверцу, и изнутри выпрыгнула итальянская борзая, а минутой позже показалась худощавая женщина с несессером, тремя зонтиками от солнца и птичьей клеткой в руках. Наконец появилась и мисс Стэнтон-Лейси; вместо того, чтобы опереться на предложенную руку, она кивком поблагодарила лакея и передала ему Жако. Жако оказался обезьянкой в красном пальтишке, и как только этот чудесный факт дошел до детей, они оттолкнули свою наставницу, бросились открывать садовую калитку и выбежали на дорогу, крича:
– Обезьянка! Она привезла обезьянку!
Леди Омберсли стояла, как вкопанная, на пороге и с возмущением осознавала, что образ дочери, который нарисовал высокий и крупный джентльмен, очень далек от реальности. Малышка Софи сэра Гораса была ростом пять футов девять дюймов, отличалась крепким телосложением, Длинными ногами и маленькой грудью; веселое лицо обрамляли густые блестящие каштановые волосы, на голове была надета самая лихая из всех когда-либо виденных ее кузинами шляпок. Она была в меховой накидке, застегнутой до горла, длинное соболье боа свешивалось с ее плеч, а Руки были спрятаны в огромной собольей муфте. Чтобы поздороваться с Амабель, которая первая подбежала к ней, она бросила муфту второму лакею.
Ее тетя с изумлением наблюдала, как она грациозно наклонилась к девочке, поймала ее руки в свои и, смеясь, подтвердила:
– Да, да, я и есть твоя кузина София, но ты зови меня просто Софи, хорошо? Когда меня называют Софией, мне кажется, что я в чем-то провинилась, а это очень неприятное чувство. Скажи мне твое имя!
– Амабель, и, пожалуйста, можно я поговорю с обезьянкой? – взмолилась младшая мисс Ривенхол.
– Конечно, можно, ведь я привезла его для тебя. Будь с ним повежливей сначала, он очень пуглив.
– Привезла его для меня? — задохнулась Амабель, побледнев от волнения.
– Для всех вас, – сказала Софи, ласково улыбаясь Гертруде и Теодору. – А еще попугая. Что вы больше любите: животных или игрушки и книги? Я всегда предпочитала животных и подумала, что вы, возможно, тоже.
– Кузина! – прервал Хьюберт горячие уверения младших детей в том, что их новая родственница разбирается в их вкусах лучше, чем все остальные взрослые. – Это твой конь?
Она обернулась, рассматривая его с беззастенчивой прямотой; улыбка все еще играла у нее на губах.
– Да, его зовут Саламанка. Он тебе нравится?
– Я думаю! Он испанец? Ты привезла его из Португалии?
– Кузина Софи, а как зовут твою собачку? Какой она породы?
– Кузина Софи, а попугай умеет говорить? Эдди, можно мы будем держать его в классной?
– Мама, мама, кузина Софи привезла нам обезьянку!
Этот последний выкрик Теодора заставил Софи быстро оглянуться. Увидев тетю и двух других кузин в дверях, она бросилась вверх по ступенькам, восклицая:
– Дорогая тетя Элизабет! Прошу прощения! Я заводила дружбу с детьми! Здравствуйте! Я так рада видеть вас! Спасибо за разрешение пожить у вас!
Леди Омберсли еще не оправилась от изумления, пребывая в плену быстро тающей картины ее воображения застенчивой маленькой племяннице, но при этих словах вялая девица из ее фантазии была без сожаления предана забвению. Леди Омберсли сжала Софи в объятиях, подняв лицо к сияющему лицу племянницы и взволнованно произнесла:
– Дорогая, дорогая Софи! Такая счастливая! Так похожа на своего отца! Добро пожаловать, дорогая моя девочка, добро пожаловать!
Ее переполняли чувства, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла представить Софи Сесилии и Селине. Софи пристально взглянула на Сесилию и воскликнула:
– Ты и есть Сесилия? Ты такая красивая! Почему я тебя такой не помню?
Сесилия, чувствуя себя побежденной, рассмеялась. Софи была не из тех, кто говорит комплименты из любезности. Нет, она высказывала то, что приходило ей в голову.
– Ну, тебя такой я тоже не помню! – парировала Сесилия. – Ты была маленькой смуглой кузиной, состоящей только из ног и запутанных волос!
– Да, но я и сейчас – ну, наверное, не запутанные волосы, но одни ноги и ужасно смуглая! Я не стала красавицей! Сэр Горас говорит, что мне надо отказаться от всех претензий на красоту – а ему можно верить!
Сэр Горас был прав. Софи никогда не станет красавицей. Она была чересчур высока; нос и рот – слишком велики; а выразительные серые глаза не могли полностью компенсировать эти недостатки. Но тот, кто ее видел, уже не мог ее забыть, даже если не запоминал форму лица или цвет глаз.
Она снова повернулась к тете:
– Сударыня, прикажите, пожалуйста, вашим людям проводить Джона Поттона туда, где он сможет поставить Саламанку. Только на одну ночь! И нет ли комнаты для него самого? Я буду всем заниматься сама, как только немного огляжусь!
Мистер Хьюберт Ривенхол вызвался проводить Джона Поттона к конюшням. Она улыбнулась и поблагодарила его. Леди Омберсли заверила, что найдется и комната для Джона Поттона, и стойло для Саламанки, не стоит Софи забивать этим голову. Но Софи была другого мнения.
– Нет, нет, мой конь не должен быть на вашем попечении, дорогая тетя! – быстро ответила девушка. – Сэр Горас всегда требовал, чтобы я сама занималась своими делами. Если мне необходима конюшня, то я сама должна все организовать! Но если бы сегодня вы распорядились вместо меня, это было бы так великодушно с вашей стороны!
Она сказала достаточно, чтобы в голове ее тети начали путаться мысли. Что же это за племянница, если она сама устраивает свою конюшню, сама отдает распоряжения и называет отца сэром Горасом? В это время подошел Теодор с испуганной обезьянкой на руках и потребовал от матери, чтобы та приказала Эдди разрешить держать зверька в классной. Леди Омберсли отпрянула от обезьянки и тихо произнесла:
– Любовь моя, мне кажется… дорогой, подумай, что скажет Чарльз?
– Чарльз не такая шляпа, чтобы испугаться обезьяны! – объявил Теодор. – Ну, мама, пожалуйста, скажи Эдди, что мы можем держать его там!
– В самом деле, Жако ведь никому не причинит вреда! – сказала София. – Я купила его на прошлой неделе. Это кротчайшее создание! Вам не придется выгонять его, мисс… Мисс Эдди? Нет, вероятно, не так!
– Мисс Эддербери, но мы всегда зовем ее Эдди! – объяснила Сесилия.
– Здравствуйте! – сказала Софи, протягивая руку. – Простите меня! Это было очень дерзко, но я не нарочно. Разрешите, пожалуйста, детям приютить бедного Жако!
Мисс Эддербери запуталась в чувствах, раздираемая между нежеланием, чтобы обезьянка тыкалась в нее, и стремлением услужить этой румяной девушке, которая так по-доброму улыбалась ей сверху и искренне жала руку. Леди Омберсли сказала, что надо спросить Чарльза, это предложение немедленно истолковали как разрешение взять Жако наверх, так как никто из детей не мог столь плохо подумать о брате, чтобы поверить, что у того будет хоть малейшее возражение против их нового любимца. Затем Софи провели в голубой салон, где она сразу же сбросила своих соболей на кресло, расстегнула накидку и стянула свою модную шляпку. Тетя, предложив ей присесть рядом на софе, спросила, не устала ли она после долгого путешествия и не хочет ли немного подкрепиться.
– О нет! Благодарю вас, я никогда не устаю, и хотя поездка была немного долгой, я не считаю ее путешествием! — ответила Софи. – Я бы приехала сегодня утром, если бы не пришлось заезжать в Мертон.
– Заезжать в Мертон? – эхом откликнулась леди Омберсли. – Но, милая моя, зачем? У тебя там знакомые?
– Нет, нет, но сэр Горас очень этого хотел!
– Дорогая София, ты всегда называешь папу сэром Горасом? – спросила леди Омберсли.
В серых глазах вновь заплясали огоньки.
– Нет, если я на него сержусь, то называю папой! – ответила Софи. – Он этого терпеть не может! Бедняжка, он должен смириться с тем, что его дочь такая верзила, а кто же это выдержит! – Она заметила, что тетя слегка шокирована, и с обезоруживающей искренностью добавила. – Вам это не по душе. Я так сожалею; но все-таки он замечательный отец, и я очень сильно люблю его! Но одна из его максим гласит: никогда из-за личного пристрастия не стоит закрывать глаза на недостатки другого.
Предположение, что дочь поощряют замечать ошибки отца, так ужаснуло леди Омберсли, что она не могла сказать ни слова. Селина, любившая добираться до сути вещей, спросила, почему сэр Горас очень хотел, чтобы Софи заехала в Мертон.
– Только чтобы перевезти Санчию в ее новый дом, – объяснила Софи. – Вот почему меня сопровождали эти дурацкие верховые. Ничто не может убедить бедную Санчию в том, что на английских дорогах нет бандитов и разбойников.
– Но кто такая эта Санчия? – спросила леди Омберсли в некотором недоумении.
– О, маркиза де Виллачанас! Сэр Горас не назвал вам ее имени? Она вам понравится; без сомнения, онадолжна вам понравиться! Она совершенно глупа и ужасно ленива, как и все испанцы, но так красива и добра! – Она заметила, что ее тетя была теперь полностью сбита с толку, и сдвинула густые прямые брови. – Вы ничего не знаете? Он вам не сказал? Как низко с его стороны! Сэр Горас собирается жениться на Санчии!
– Что? — задохнулась леди Омберсли.
София взяла ее руку в свои и успокаивающе сжала.
– Да, это так, и вам надо радоваться, потому что она очень ему подходит. Она вдова и ужасно богата.
– Испанка! – сказала леди Омберсли. – Он даже не заикнулся об этом!
– Сэр Горас говорит, что объяснения так утомительны, – извиняюще заметила Софи. – Он, вероятно, подумал, что они займут много времени. Или, – добавила она с озорным огоньком в глазах, – что я все объясню за него!
– Никогда не слышала ничего подобного! – почти гневно сказала леди Омберсли. – Это так похоже на Гораса! А когда он собирается пожениться с этой маркизой, дорогая?
– Ну, – серьезно произнесла София, – я думаю, именно из-за этого вопроса он не стал ничего объяснять вам. Сэр Горас не может жениться на Санчии, пока я под его опекой. Бедняжка, это так для него неудобно! Я обещала постараться, но не могу же я выйти за того, кто мне не нравится! Он очень хорошо меня понимает. Должна сказать, что сэр Горасникогда не требует невозможного!
Леди Омберсли показалось, что такие рассуждения совсем не подобает слушать ее дочерям, но она не знала, как этого избежать. А дотошная Селина продолжала допытываться:
– Почему твой отец не может жениться, пока ты живешь под его опекой, Софи?
– Из-за Санчии, – с готовностью ответила Софи. – Санчии совсем не хочется становиться моей мачехой.
Леди Омберсли была поражена в самое сердце.
– Бедная моя девочка! – сказала она, положив руку на колено Софи. – Ты такая храбрая, но мне можешь довериться! Она ревнует к тебе. Все испанки ужасно ревнивы! Горас так дурно поступает! Если бы я знала об этом! Софи, она злая? Она чувствует к тебе неприязнь?
Софи расхохоталась.
– Ах, нет, нет, нет! Она не почувствовала неприязни ни к одному человеку за всю свою жизнь! Дело в том, что если она выйдет за сэра Гораса, пока я нахожусь под его опекой, ей придется играть роль моей матери, а она для этого чересчур ленива! Помимо того, из лучших побуждений я могу продолжить командовать сэром Горасом, управлять его домом и делать все то, что привыкла. Мы это обсудили, и я согласилась с ее доводами. Но что касается ревности – ни в коем случае! Она слишком порядочна, чтобы ревновать ко мне и вообще очень хорошая! Она призналась, что чувствует ко мне искреннюю любовь, но делить со мной дом не станет. Я ее не виню! Пожалуйста, не думайте, что я виню ее!
– Должно быть, она очень странная женщина, – неуверенно сказала леди Омберсли. – Хорошо, почему она живет в Мертоне?
– О, сэр Горас нанял там для нее превосходную виллу! Она собирается жить уединенно до его возвращения в Англию. Потому что, – весело добавила Софи, – она исключительно ленива. Она будет до полудня нежиться в постели, есть конфеты, читать романы и будет рада приветствовать Друзей, если они возьмут на себя труд навестить ее. Сэр Горас говорит, что она – самое спокойное существо из всех, кого он когда-либо знал. – Софи нагнулась погладить свою собаку, которая во время разговора сидела возле ее ног. – Кроме Тины, конечно! Сударыня, надеюсь, вы любите собак? Она очень хорошая, честное слово, и я не смогу с ней расстаться!
Леди Омберсли уверила ее, что не возражает против собак и неравнодушна к обезьянкам. Софи рассмеялась и сказала:
– О Боже! Может, мне не стоило привозить Жако детям! Но когда я увидела его в Бристоле, я не могла не купить его. Теперь, после того как они получили обезьянку, мне кажется, будет трудно убедить их расстаться с ней.
Леди Омберсли подумала, что это будет просто невозможно, а так как тема была исчерпана и она чувствовала себя выбитой из колеи рассказами Софи, то предложила в сопровождении Сесилии подняться в комнату, чтобы немного отдохнуть и переодеться к обеду.
Сесилия быстро поднялась с кресла, готовая присоединить свой голос к предложению матери, возникни в этом необходимость. Она сомневалась, что Софи нуждается в отдыхе, потому что за то малое время, что она наблюдала за ней, она убедилась в том, что существо, столь полное жизненной энергии, вряд ли будет искать покоя. Но ее очень тянуло к кузине, и ей хотелось как можно скорее завязать с ней дружбу.
Поэтому, когда выяснилось, что в комнате Софи ее горничная распаковывает вещи, Сесилия пригласила кузину к себе. Селина, поняв, что ей не предложат разделить компанию, надула губы и вышла, утешая себя мыслью, что ей выпала обязанность подробно рассказать мисс Эддербери о разговоре в голубом салоне.
Сесилия была очень застенчива, и хотя ее манерам не была присуща отталкивающая сдержанность, как у брата, им было далеко до доверительных. Несмотря на это, она обнаружила, что уже через несколько минут рассказывает кузине о своих неприятностях. Софи слушала с интересом и сочувствием, но казалось, ее задевало постоянное упоминание мистера Ривенхола, наконец она прервала кузину вопросом:
– Прошу прощения, но этот Чарльз – он разве не твой брат?
– Мой старший брат, – ответила Сесилия.
– То, что я и хотела узнать. Но почему он может что-нибудь решать?
Сесилия вздохнула.
– Ты скоро увидишь, Софи, что в этом доме ничего не происходит без санкции Чарльза. Это он всем приказывает, все улаживает и всем управляет.
– Подожди, подожди! – сказала Софи. – Ведь мой дядя еще не умер, а? Уверена, сэр Горас никогда не говорил мне об этом!
– О нет! Но у папы – вероятно, мне не стоит об этом говорить, ведь я не знаю точно, – мне кажется, что у папы какие-то проблемы! Во всяком случае они были, потому что однажды я увидела маму очень расстроенной, и она мне кое-что рассказала, так как была в смятении и едва осознавала, что делает. В обычном состоянии ей бы и в голову не пришло говорить с кем-нибудь из нас о папе – ну, может быть, с Чарльзом и Марией, потому что сейчас та уже замужем. Только потом умер наш двоюродный дедушка Матиас и все свое состояние оставил Чарльзу, который что-то, я не очень хорошо понимаю что, сделал с закладными. Что бы это ни было, но оно поставило папу в зависимость от Чарльза. И я абсолютно уверена, что это именно Чарльз платит за Хьюберта и Теодора, кроме того, он погасил все долги, мне об этом сказала мама.
– Ей богу, это, вероятно, очень неудобно для твоего отца! – заметила Софи. – Судя по всему, мой кузен Чарльз очень неприятный человек!
– Он отвратительный! — сказала Сесилия. – Мне иногда кажется, что ему нравится делать людей несчастными, ему жалко доставить нам хоть малейшее удовольствие, его волнует только как выдать нас замуж за почтенного человека с большим состоянием, среднего возраста и рассудительного, который не может ничего, кроме как заражаться свинкой!
Так как Софи была слишком умна, чтобы предположить, что эта страстная речь была простым обобщением, она убедила Сесилию подробнее рассказать про почтенного человека, подхватившего свинку.
После непродолжительного колебания и попыток сменить тему Сесилия не только сообщила ей о предстоящей свадьбе с лордом Чарльбери (хотя еще не было оглашения), но и одарила ее ярким описанием благородного Огэстеса Фонхоупа, которое любому, не имеющему чести знать этого чудесного молодого человека, показалось бы исступленным бредом. Но Софи уже приходилось с ним встречаться, поэтому вместо того, чтобы уложить кузину в постель и дать ей успокоительных капель, она самым обычным тоном заметила:
– Да, это правда. Я никогда не видела лорда Байрона, но говорят, что он не идет ни в какое сравнение с мистером Фонхоупом. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
– Ты знаешь Огэстеса! – задохнулась Сесилия, прижав руки к трепещущей груди.
– Да… можно сказать, мы знакомы. Кажется, я даже один или два раза танцевала с ним в Брюсселе в прошлом году. Он имеет какое-нибудь отношение к сэру Чарльзу Стюарту?
– Огэстес один из его секретарей, но ведь он поэт по натуре и совсем не разбирается в делах! По-моему, это-то больше всего и злит Чарльза! Ах, Софи, когда мы встретились – это было в Олмакском Большом зале, у меня было платье с шелковыми розочками и серебристыми бантами, и не успели мы увидеть друг друга, как… он сказал, что то же произошло и с ним! Я даже представить не могла, что возникнет хоть малейшее возражение! Он ведь из Фонхоупов! Их род известен со времен завоевания Англии норманнами или около того! Ах, если меня не интересуют титул и богатство, какое до этого дело Чарльзу?
– Никакого, – живо ответила Софи. – Дорогая Сесилия, я тебя умоляю, не плачь! Скажи мне! Что думает твоя мама о свадьбе с мистером Фонхоупом?
– Дорогая мамочка, конечно же, сочувствует мне! – ответила Сесилия, послушно вытирая глаза. – Она сама сказала. Но она не осмелится перечить Чарльзу! Это он, Софи, правит всем в этом доме!
– Сэр Горас как всегда прав! – заявила Софи, поднявшись и оправив юбки. – Я умоляла его взять меня с собой в Бразилию, потому что, если честно, не могла представить, чем смогу заняться в Лондоне, кроме развлечений в доме тети! Он меня заверил, что я найду себе дело; видишь, как он был прав! Интересно, он знал заранее? Моя дорогая Сесилия… а можно мне называть тебя Сили? Сесилия! Как церемонно! Поверь мне! Ты сейчас подавлена, и притом без малейшего повода! В затруднительной ситуации не может быть ничего хуже этого! Кажется, что ничего нельзя сделать, хотя малейшее усилие может все исправить. А сейчас мне надо зайти в свою комнату и переодеться к обеду, а то я опоздаю. Что может быть отвратительнее гостя, опаздывающего к столу!
– Софи, что ты имеешь в виду? – изумилась Сесилия. – Чем ты можешь мне помочь?
– Не имею пока ни малейшего представления, но должна быть тысяча способов. Все, что ты мне рассказала, убедило меня в том, что ты – и все вы – поддались ужасной меланхолии! Твой брат! Ради Бога, как вы позволили ему стать таким тираном? Я не даю сэру Горасу стать даже Диктатором, а это единственное, что остается мужчине, если женщины в его семье так глупы, что поощряют его! Это ведет лишь к тому, что он становится занудой! Чарльз зануда? Уверена, что да! Но ничего! Если он так любит устранить приличные браки, он начнет искать мне мужа, и это его отвлечет от тебя. Сили, пожалуйста, пойдем со мной в мою комнатку! Сэр Горас посоветовал мне купить в подарок тебе и твоей маме мантильи, и, думаю, Джейн их уже распаковала. Как права я была, выбрав для тебя белую! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но ты будешь выглядеть в ней изумительно!
Сесилия и Селина в сопровождении матери катались в парке, и прошло не больше пяти минут после их возвращения. Они направились к лестнице, когда им навстречу сверху сбежал мистер Хьюберт Ривенхол, бросив на ходу:
– Должно быть, это кузина: на крыше экипажа целая гора чемоданов! Какой конь! Клянусь Юпитером, я никогда не видел такую прекрасную гору мяса и крови!
Такая необычная тирада заставила трех леди озадаченно уставиться на него. Дворецкий, минуту назад покинувший холл, вернулся в сопровождении помощников, и, пройдя по мраморному полу ко входной двери, обернулся и с поклоном объявил своим госпожам, что только что прибыла мисс Стэнтон-Лейси. Помощники распахнули двери, и взорам трех леди, помимо экипажа на дороге, открылись благоговейные и любопытные лица младших членов семьи, которые играли в мяч в саду и теперь, несмотря на окрики мисс Эддербери, сгрудились у решетки, уставившись на животное, которое привело в такой восторг Хьюберта.
Прибытие мисс Стэнтон-Лейси было впечатляющим. Четыре лошади тянули ее экипаж, два верховых сопровождали его, а сзади ехал средних лет грум, ведя в поводу превосходного вороного коня. Слуга откинул ступеньки кареты, открыл дверцу, и изнутри выпрыгнула итальянская борзая, а минутой позже показалась худощавая женщина с несессером, тремя зонтиками от солнца и птичьей клеткой в руках. Наконец появилась и мисс Стэнтон-Лейси; вместо того, чтобы опереться на предложенную руку, она кивком поблагодарила лакея и передала ему Жако. Жако оказался обезьянкой в красном пальтишке, и как только этот чудесный факт дошел до детей, они оттолкнули свою наставницу, бросились открывать садовую калитку и выбежали на дорогу, крича:
– Обезьянка! Она привезла обезьянку!
Леди Омберсли стояла, как вкопанная, на пороге и с возмущением осознавала, что образ дочери, который нарисовал высокий и крупный джентльмен, очень далек от реальности. Малышка Софи сэра Гораса была ростом пять футов девять дюймов, отличалась крепким телосложением, Длинными ногами и маленькой грудью; веселое лицо обрамляли густые блестящие каштановые волосы, на голове была надета самая лихая из всех когда-либо виденных ее кузинами шляпок. Она была в меховой накидке, застегнутой до горла, длинное соболье боа свешивалось с ее плеч, а Руки были спрятаны в огромной собольей муфте. Чтобы поздороваться с Амабель, которая первая подбежала к ней, она бросила муфту второму лакею.
Ее тетя с изумлением наблюдала, как она грациозно наклонилась к девочке, поймала ее руки в свои и, смеясь, подтвердила:
– Да, да, я и есть твоя кузина София, но ты зови меня просто Софи, хорошо? Когда меня называют Софией, мне кажется, что я в чем-то провинилась, а это очень неприятное чувство. Скажи мне твое имя!
– Амабель, и, пожалуйста, можно я поговорю с обезьянкой? – взмолилась младшая мисс Ривенхол.
– Конечно, можно, ведь я привезла его для тебя. Будь с ним повежливей сначала, он очень пуглив.
– Привезла его для меня? — задохнулась Амабель, побледнев от волнения.
– Для всех вас, – сказала Софи, ласково улыбаясь Гертруде и Теодору. – А еще попугая. Что вы больше любите: животных или игрушки и книги? Я всегда предпочитала животных и подумала, что вы, возможно, тоже.
– Кузина! – прервал Хьюберт горячие уверения младших детей в том, что их новая родственница разбирается в их вкусах лучше, чем все остальные взрослые. – Это твой конь?
Она обернулась, рассматривая его с беззастенчивой прямотой; улыбка все еще играла у нее на губах.
– Да, его зовут Саламанка. Он тебе нравится?
– Я думаю! Он испанец? Ты привезла его из Португалии?
– Кузина Софи, а как зовут твою собачку? Какой она породы?
– Кузина Софи, а попугай умеет говорить? Эдди, можно мы будем держать его в классной?
– Мама, мама, кузина Софи привезла нам обезьянку!
Этот последний выкрик Теодора заставил Софи быстро оглянуться. Увидев тетю и двух других кузин в дверях, она бросилась вверх по ступенькам, восклицая:
– Дорогая тетя Элизабет! Прошу прощения! Я заводила дружбу с детьми! Здравствуйте! Я так рада видеть вас! Спасибо за разрешение пожить у вас!
Леди Омберсли еще не оправилась от изумления, пребывая в плену быстро тающей картины ее воображения застенчивой маленькой племяннице, но при этих словах вялая девица из ее фантазии была без сожаления предана забвению. Леди Омберсли сжала Софи в объятиях, подняв лицо к сияющему лицу племянницы и взволнованно произнесла:
– Дорогая, дорогая Софи! Такая счастливая! Так похожа на своего отца! Добро пожаловать, дорогая моя девочка, добро пожаловать!
Ее переполняли чувства, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла представить Софи Сесилии и Селине. Софи пристально взглянула на Сесилию и воскликнула:
– Ты и есть Сесилия? Ты такая красивая! Почему я тебя такой не помню?
Сесилия, чувствуя себя побежденной, рассмеялась. Софи была не из тех, кто говорит комплименты из любезности. Нет, она высказывала то, что приходило ей в голову.
– Ну, тебя такой я тоже не помню! – парировала Сесилия. – Ты была маленькой смуглой кузиной, состоящей только из ног и запутанных волос!
– Да, но я и сейчас – ну, наверное, не запутанные волосы, но одни ноги и ужасно смуглая! Я не стала красавицей! Сэр Горас говорит, что мне надо отказаться от всех претензий на красоту – а ему можно верить!
Сэр Горас был прав. Софи никогда не станет красавицей. Она была чересчур высока; нос и рот – слишком велики; а выразительные серые глаза не могли полностью компенсировать эти недостатки. Но тот, кто ее видел, уже не мог ее забыть, даже если не запоминал форму лица или цвет глаз.
Она снова повернулась к тете:
– Сударыня, прикажите, пожалуйста, вашим людям проводить Джона Поттона туда, где он сможет поставить Саламанку. Только на одну ночь! И нет ли комнаты для него самого? Я буду всем заниматься сама, как только немного огляжусь!
Мистер Хьюберт Ривенхол вызвался проводить Джона Поттона к конюшням. Она улыбнулась и поблагодарила его. Леди Омберсли заверила, что найдется и комната для Джона Поттона, и стойло для Саламанки, не стоит Софи забивать этим голову. Но Софи была другого мнения.
– Нет, нет, мой конь не должен быть на вашем попечении, дорогая тетя! – быстро ответила девушка. – Сэр Горас всегда требовал, чтобы я сама занималась своими делами. Если мне необходима конюшня, то я сама должна все организовать! Но если бы сегодня вы распорядились вместо меня, это было бы так великодушно с вашей стороны!
Она сказала достаточно, чтобы в голове ее тети начали путаться мысли. Что же это за племянница, если она сама устраивает свою конюшню, сама отдает распоряжения и называет отца сэром Горасом? В это время подошел Теодор с испуганной обезьянкой на руках и потребовал от матери, чтобы та приказала Эдди разрешить держать зверька в классной. Леди Омберсли отпрянула от обезьянки и тихо произнесла:
– Любовь моя, мне кажется… дорогой, подумай, что скажет Чарльз?
– Чарльз не такая шляпа, чтобы испугаться обезьяны! – объявил Теодор. – Ну, мама, пожалуйста, скажи Эдди, что мы можем держать его там!
– В самом деле, Жако ведь никому не причинит вреда! – сказала София. – Я купила его на прошлой неделе. Это кротчайшее создание! Вам не придется выгонять его, мисс… Мисс Эдди? Нет, вероятно, не так!
– Мисс Эддербери, но мы всегда зовем ее Эдди! – объяснила Сесилия.
– Здравствуйте! – сказала Софи, протягивая руку. – Простите меня! Это было очень дерзко, но я не нарочно. Разрешите, пожалуйста, детям приютить бедного Жако!
Мисс Эддербери запуталась в чувствах, раздираемая между нежеланием, чтобы обезьянка тыкалась в нее, и стремлением услужить этой румяной девушке, которая так по-доброму улыбалась ей сверху и искренне жала руку. Леди Омберсли сказала, что надо спросить Чарльза, это предложение немедленно истолковали как разрешение взять Жако наверх, так как никто из детей не мог столь плохо подумать о брате, чтобы поверить, что у того будет хоть малейшее возражение против их нового любимца. Затем Софи провели в голубой салон, где она сразу же сбросила своих соболей на кресло, расстегнула накидку и стянула свою модную шляпку. Тетя, предложив ей присесть рядом на софе, спросила, не устала ли она после долгого путешествия и не хочет ли немного подкрепиться.
– О нет! Благодарю вас, я никогда не устаю, и хотя поездка была немного долгой, я не считаю ее путешествием! — ответила Софи. – Я бы приехала сегодня утром, если бы не пришлось заезжать в Мертон.
– Заезжать в Мертон? – эхом откликнулась леди Омберсли. – Но, милая моя, зачем? У тебя там знакомые?
– Нет, нет, но сэр Горас очень этого хотел!
– Дорогая София, ты всегда называешь папу сэром Горасом? – спросила леди Омберсли.
В серых глазах вновь заплясали огоньки.
– Нет, если я на него сержусь, то называю папой! – ответила Софи. – Он этого терпеть не может! Бедняжка, он должен смириться с тем, что его дочь такая верзила, а кто же это выдержит! – Она заметила, что тетя слегка шокирована, и с обезоруживающей искренностью добавила. – Вам это не по душе. Я так сожалею; но все-таки он замечательный отец, и я очень сильно люблю его! Но одна из его максим гласит: никогда из-за личного пристрастия не стоит закрывать глаза на недостатки другого.
Предположение, что дочь поощряют замечать ошибки отца, так ужаснуло леди Омберсли, что она не могла сказать ни слова. Селина, любившая добираться до сути вещей, спросила, почему сэр Горас очень хотел, чтобы Софи заехала в Мертон.
– Только чтобы перевезти Санчию в ее новый дом, – объяснила Софи. – Вот почему меня сопровождали эти дурацкие верховые. Ничто не может убедить бедную Санчию в том, что на английских дорогах нет бандитов и разбойников.
– Но кто такая эта Санчия? – спросила леди Омберсли в некотором недоумении.
– О, маркиза де Виллачанас! Сэр Горас не назвал вам ее имени? Она вам понравится; без сомнения, онадолжна вам понравиться! Она совершенно глупа и ужасно ленива, как и все испанцы, но так красива и добра! – Она заметила, что ее тетя была теперь полностью сбита с толку, и сдвинула густые прямые брови. – Вы ничего не знаете? Он вам не сказал? Как низко с его стороны! Сэр Горас собирается жениться на Санчии!
– Что? — задохнулась леди Омберсли.
София взяла ее руку в свои и успокаивающе сжала.
– Да, это так, и вам надо радоваться, потому что она очень ему подходит. Она вдова и ужасно богата.
– Испанка! – сказала леди Омберсли. – Он даже не заикнулся об этом!
– Сэр Горас говорит, что объяснения так утомительны, – извиняюще заметила Софи. – Он, вероятно, подумал, что они займут много времени. Или, – добавила она с озорным огоньком в глазах, – что я все объясню за него!
– Никогда не слышала ничего подобного! – почти гневно сказала леди Омберсли. – Это так похоже на Гораса! А когда он собирается пожениться с этой маркизой, дорогая?
– Ну, – серьезно произнесла София, – я думаю, именно из-за этого вопроса он не стал ничего объяснять вам. Сэр Горас не может жениться на Санчии, пока я под его опекой. Бедняжка, это так для него неудобно! Я обещала постараться, но не могу же я выйти за того, кто мне не нравится! Он очень хорошо меня понимает. Должна сказать, что сэр Горасникогда не требует невозможного!
Леди Омберсли показалось, что такие рассуждения совсем не подобает слушать ее дочерям, но она не знала, как этого избежать. А дотошная Селина продолжала допытываться:
– Почему твой отец не может жениться, пока ты живешь под его опекой, Софи?
– Из-за Санчии, – с готовностью ответила Софи. – Санчии совсем не хочется становиться моей мачехой.
Леди Омберсли была поражена в самое сердце.
– Бедная моя девочка! – сказала она, положив руку на колено Софи. – Ты такая храбрая, но мне можешь довериться! Она ревнует к тебе. Все испанки ужасно ревнивы! Горас так дурно поступает! Если бы я знала об этом! Софи, она злая? Она чувствует к тебе неприязнь?
Софи расхохоталась.
– Ах, нет, нет, нет! Она не почувствовала неприязни ни к одному человеку за всю свою жизнь! Дело в том, что если она выйдет за сэра Гораса, пока я нахожусь под его опекой, ей придется играть роль моей матери, а она для этого чересчур ленива! Помимо того, из лучших побуждений я могу продолжить командовать сэром Горасом, управлять его домом и делать все то, что привыкла. Мы это обсудили, и я согласилась с ее доводами. Но что касается ревности – ни в коем случае! Она слишком порядочна, чтобы ревновать ко мне и вообще очень хорошая! Она призналась, что чувствует ко мне искреннюю любовь, но делить со мной дом не станет. Я ее не виню! Пожалуйста, не думайте, что я виню ее!
– Должно быть, она очень странная женщина, – неуверенно сказала леди Омберсли. – Хорошо, почему она живет в Мертоне?
– О, сэр Горас нанял там для нее превосходную виллу! Она собирается жить уединенно до его возвращения в Англию. Потому что, – весело добавила Софи, – она исключительно ленива. Она будет до полудня нежиться в постели, есть конфеты, читать романы и будет рада приветствовать Друзей, если они возьмут на себя труд навестить ее. Сэр Горас говорит, что она – самое спокойное существо из всех, кого он когда-либо знал. – Софи нагнулась погладить свою собаку, которая во время разговора сидела возле ее ног. – Кроме Тины, конечно! Сударыня, надеюсь, вы любите собак? Она очень хорошая, честное слово, и я не смогу с ней расстаться!
Леди Омберсли уверила ее, что не возражает против собак и неравнодушна к обезьянкам. Софи рассмеялась и сказала:
– О Боже! Может, мне не стоило привозить Жако детям! Но когда я увидела его в Бристоле, я не могла не купить его. Теперь, после того как они получили обезьянку, мне кажется, будет трудно убедить их расстаться с ней.
Леди Омберсли подумала, что это будет просто невозможно, а так как тема была исчерпана и она чувствовала себя выбитой из колеи рассказами Софи, то предложила в сопровождении Сесилии подняться в комнату, чтобы немного отдохнуть и переодеться к обеду.
Сесилия быстро поднялась с кресла, готовая присоединить свой голос к предложению матери, возникни в этом необходимость. Она сомневалась, что Софи нуждается в отдыхе, потому что за то малое время, что она наблюдала за ней, она убедилась в том, что существо, столь полное жизненной энергии, вряд ли будет искать покоя. Но ее очень тянуло к кузине, и ей хотелось как можно скорее завязать с ней дружбу.
Поэтому, когда выяснилось, что в комнате Софи ее горничная распаковывает вещи, Сесилия пригласила кузину к себе. Селина, поняв, что ей не предложат разделить компанию, надула губы и вышла, утешая себя мыслью, что ей выпала обязанность подробно рассказать мисс Эддербери о разговоре в голубом салоне.
Сесилия была очень застенчива, и хотя ее манерам не была присуща отталкивающая сдержанность, как у брата, им было далеко до доверительных. Несмотря на это, она обнаружила, что уже через несколько минут рассказывает кузине о своих неприятностях. Софи слушала с интересом и сочувствием, но казалось, ее задевало постоянное упоминание мистера Ривенхола, наконец она прервала кузину вопросом:
– Прошу прощения, но этот Чарльз – он разве не твой брат?
– Мой старший брат, – ответила Сесилия.
– То, что я и хотела узнать. Но почему он может что-нибудь решать?
Сесилия вздохнула.
– Ты скоро увидишь, Софи, что в этом доме ничего не происходит без санкции Чарльза. Это он всем приказывает, все улаживает и всем управляет.
– Подожди, подожди! – сказала Софи. – Ведь мой дядя еще не умер, а? Уверена, сэр Горас никогда не говорил мне об этом!
– О нет! Но у папы – вероятно, мне не стоит об этом говорить, ведь я не знаю точно, – мне кажется, что у папы какие-то проблемы! Во всяком случае они были, потому что однажды я увидела маму очень расстроенной, и она мне кое-что рассказала, так как была в смятении и едва осознавала, что делает. В обычном состоянии ей бы и в голову не пришло говорить с кем-нибудь из нас о папе – ну, может быть, с Чарльзом и Марией, потому что сейчас та уже замужем. Только потом умер наш двоюродный дедушка Матиас и все свое состояние оставил Чарльзу, который что-то, я не очень хорошо понимаю что, сделал с закладными. Что бы это ни было, но оно поставило папу в зависимость от Чарльза. И я абсолютно уверена, что это именно Чарльз платит за Хьюберта и Теодора, кроме того, он погасил все долги, мне об этом сказала мама.
– Ей богу, это, вероятно, очень неудобно для твоего отца! – заметила Софи. – Судя по всему, мой кузен Чарльз очень неприятный человек!
– Он отвратительный! — сказала Сесилия. – Мне иногда кажется, что ему нравится делать людей несчастными, ему жалко доставить нам хоть малейшее удовольствие, его волнует только как выдать нас замуж за почтенного человека с большим состоянием, среднего возраста и рассудительного, который не может ничего, кроме как заражаться свинкой!
Так как Софи была слишком умна, чтобы предположить, что эта страстная речь была простым обобщением, она убедила Сесилию подробнее рассказать про почтенного человека, подхватившего свинку.
После непродолжительного колебания и попыток сменить тему Сесилия не только сообщила ей о предстоящей свадьбе с лордом Чарльбери (хотя еще не было оглашения), но и одарила ее ярким описанием благородного Огэстеса Фонхоупа, которое любому, не имеющему чести знать этого чудесного молодого человека, показалось бы исступленным бредом. Но Софи уже приходилось с ним встречаться, поэтому вместо того, чтобы уложить кузину в постель и дать ей успокоительных капель, она самым обычным тоном заметила:
– Да, это правда. Я никогда не видела лорда Байрона, но говорят, что он не идет ни в какое сравнение с мистером Фонхоупом. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
– Ты знаешь Огэстеса! – задохнулась Сесилия, прижав руки к трепещущей груди.
– Да… можно сказать, мы знакомы. Кажется, я даже один или два раза танцевала с ним в Брюсселе в прошлом году. Он имеет какое-нибудь отношение к сэру Чарльзу Стюарту?
– Огэстес один из его секретарей, но ведь он поэт по натуре и совсем не разбирается в делах! По-моему, это-то больше всего и злит Чарльза! Ах, Софи, когда мы встретились – это было в Олмакском Большом зале, у меня было платье с шелковыми розочками и серебристыми бантами, и не успели мы увидеть друг друга, как… он сказал, что то же произошло и с ним! Я даже представить не могла, что возникнет хоть малейшее возражение! Он ведь из Фонхоупов! Их род известен со времен завоевания Англии норманнами или около того! Ах, если меня не интересуют титул и богатство, какое до этого дело Чарльзу?
– Никакого, – живо ответила Софи. – Дорогая Сесилия, я тебя умоляю, не плачь! Скажи мне! Что думает твоя мама о свадьбе с мистером Фонхоупом?
– Дорогая мамочка, конечно же, сочувствует мне! – ответила Сесилия, послушно вытирая глаза. – Она сама сказала. Но она не осмелится перечить Чарльзу! Это он, Софи, правит всем в этом доме!
– Сэр Горас как всегда прав! – заявила Софи, поднявшись и оправив юбки. – Я умоляла его взять меня с собой в Бразилию, потому что, если честно, не могла представить, чем смогу заняться в Лондоне, кроме развлечений в доме тети! Он меня заверил, что я найду себе дело; видишь, как он был прав! Интересно, он знал заранее? Моя дорогая Сесилия… а можно мне называть тебя Сили? Сесилия! Как церемонно! Поверь мне! Ты сейчас подавлена, и притом без малейшего повода! В затруднительной ситуации не может быть ничего хуже этого! Кажется, что ничего нельзя сделать, хотя малейшее усилие может все исправить. А сейчас мне надо зайти в свою комнату и переодеться к обеду, а то я опоздаю. Что может быть отвратительнее гостя, опаздывающего к столу!
– Софи, что ты имеешь в виду? – изумилась Сесилия. – Чем ты можешь мне помочь?
– Не имею пока ни малейшего представления, но должна быть тысяча способов. Все, что ты мне рассказала, убедило меня в том, что ты – и все вы – поддались ужасной меланхолии! Твой брат! Ради Бога, как вы позволили ему стать таким тираном? Я не даю сэру Горасу стать даже Диктатором, а это единственное, что остается мужчине, если женщины в его семье так глупы, что поощряют его! Это ведет лишь к тому, что он становится занудой! Чарльз зануда? Уверена, что да! Но ничего! Если он так любит устранить приличные браки, он начнет искать мне мужа, и это его отвлечет от тебя. Сили, пожалуйста, пойдем со мной в мою комнатку! Сэр Горас посоветовал мне купить в подарок тебе и твоей маме мантильи, и, думаю, Джейн их уже распаковала. Как права я была, выбрав для тебя белую! Сама я слишком смугла, чтобы носить белое, но ты будешь выглядеть в ней изумительно!