— Смотри, конеферма! — Хокинс указал на табунок лошадей, пасущихся на лугу. Лошади издали поглядывали на нас. Нам бы держаться как можно дальше от людей. За день один визит к фермеру, палящему из ружья, — более чем достаточно.
Это была нервотрепка, а не езда. Что ни километр — кусты, через которые приходилось продираться, или забор, который приходилось ломать. Направление выверяли по компасу. По пути нам попалось большое о5еро, и мы решили обойти его по суше, хотя и делали при этом громадный крюк. «РВ» работал и в режиме амфибии, но Джефф счел, что скорость передвижения по воде у «РВ» очень низкая, — амфибия на плаву будет идеальной мишенью для любителей пострелять.
После озера нам предстоял короткий бросок через поле, а там и до Оскальского заповедника — рукой подать.
Понятно, что в лесу растут деревья. Джефф, как заводной, крутил руль; «РВ» болтало из стороны в сторону; и я, ежесекундно подсказывая Джеффу: «Вправо! Влево!», «Чуть южнее бери! А теперь сюда, на восток!» — всерьез засомневалась: при таком слаломе есть ли смысл следить за мечущейся стрелкой компаса. Зато в лесу мы почувствовали себя в полной безопасности. Конечно, и тут не обошлось без встреч — мы повстречали нескольких крупных зайцев и броненосцев. Но даже броненосцы и те не были вооружены.
Вскоре мы выбрались на песчаную дорогу, она уходила прямо на юго-восток. Искушение было велико. На ней мы развили скорость до тридцати, а то и до сорока километров в час! По обе стороны дороги стоял высокий заповедный лес; в его черно-зеленой тени царила тишина. На нас напало благодушие.
Внезапно откуда-то из песка выскользнул и взлетел вверх металлический трос. Джефф резко затормозил, но машину протянуло вперед, и она врезалась бампером в трос.
— Прочь отсюда! — закричал Хокинс. Он открыл дверцу вездехода и вывалился на песок. Я немного замешкалась, разбираясь с ремнями безопасности, и эта задержка чуть было не стоила мне жизни. Я уже отстегнула ремни, толкнула дверцу и собралась нырять в траву, как вдруг пуля разбила лобовое стекло, и лицо обожгло осколками. Горячая моча побежала по ногам. Распахивая дверцу, я сорвала ноготь на пальце. Я упала на землю и отползла за дерево. В руках я сжимала автоматическую винтовку, из которой палила безумно, не целясь, куда придется.
Глава 46. А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ… (III)
Глава 47. ПЕРЕСТРЕЛКА
Глава 48. А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ… (IV)
Глава 49. КЕЙП-ТАУН
Глава 50. ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
Это была нервотрепка, а не езда. Что ни километр — кусты, через которые приходилось продираться, или забор, который приходилось ломать. Направление выверяли по компасу. По пути нам попалось большое о5еро, и мы решили обойти его по суше, хотя и делали при этом громадный крюк. «РВ» работал и в режиме амфибии, но Джефф счел, что скорость передвижения по воде у «РВ» очень низкая, — амфибия на плаву будет идеальной мишенью для любителей пострелять.
После озера нам предстоял короткий бросок через поле, а там и до Оскальского заповедника — рукой подать.
Понятно, что в лесу растут деревья. Джефф, как заводной, крутил руль; «РВ» болтало из стороны в сторону; и я, ежесекундно подсказывая Джеффу: «Вправо! Влево!», «Чуть южнее бери! А теперь сюда, на восток!» — всерьез засомневалась: при таком слаломе есть ли смысл следить за мечущейся стрелкой компаса. Зато в лесу мы почувствовали себя в полной безопасности. Конечно, и тут не обошлось без встреч — мы повстречали нескольких крупных зайцев и броненосцев. Но даже броненосцы и те не были вооружены.
Вскоре мы выбрались на песчаную дорогу, она уходила прямо на юго-восток. Искушение было велико. На ней мы развили скорость до тридцати, а то и до сорока километров в час! По обе стороны дороги стоял высокий заповедный лес; в его черно-зеленой тени царила тишина. На нас напало благодушие.
Внезапно откуда-то из песка выскользнул и взлетел вверх металлический трос. Джефф резко затормозил, но машину протянуло вперед, и она врезалась бампером в трос.
— Прочь отсюда! — закричал Хокинс. Он открыл дверцу вездехода и вывалился на песок. Я немного замешкалась, разбираясь с ремнями безопасности, и эта задержка чуть было не стоила мне жизни. Я уже отстегнула ремни, толкнула дверцу и собралась нырять в траву, как вдруг пуля разбила лобовое стекло, и лицо обожгло осколками. Горячая моча побежала по ногам. Распахивая дверцу, я сорвала ноготь на пальце. Я упала на землю и отползла за дерево. В руках я сжимала автоматическую винтовку, из которой палила безумно, не целясь, куда придется.
Глава 46. А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ… (III)
Почти все государства планеты осудили военную агрессию США по отношению к совершенно беззащитным Мирам. Все без исключения страны Объединенной Европы отозвали из США своих дипломатов. Даже Александрийский Доминион потребовал от американцев официальных разъяснений — чем вызвана «агрессия»?
Великий Социалистический Союз объявил, что США и ВСС находятся в состоянии войны, начиная с того самого момента, когда революционеры провозгласили себя единственной законной властью в Соединенных Штатах. Замочки на заветных чемоданчиках были открыты — над ядерными кнопками зависли пальцы высокопоставленных государственных мужей.
Уже век назад Соединенные Штаты и Советский Союз — теперь составная часть Великого Социалистического Союза, одна треть территории ВСС — обладали в совокупности ядерным потенциалом, с помощью которого можно было полностью уничтожить все живое на планете с восьмимиллиардным населением. Но поскольку в пределах Солнечной системы ни одной такой планеты, за исключением Земли, естественно, не нашлось, руководители США и СС пришли к вполне логичному выводу: надо подписать договор, сдерживающий гонку вооружений. Документы были подписаны. Несколько заблуждающихся романтиков наивно предлагали совсем прекратить эту гонку и демонстрацию суперсовременных оборонительных и наступательных систем. Возобладал, однако, здравый смысл. Победили прагматики, умевшие извлекать уроки как из древней истории, так и из новейшей. Сработал принцип «угроза против угрозы», или, другими словами, «равновесие сил». На планете установился мир: сначала — на очень короткий временной отрезок, а потом и на продолжительный период…
Когда страны Южной Америки стали делить сферы влияния на своем континенте, попутно глуша соседей ядерными бомбами и тем самым отбрасывая континент в девятнадцатый век, США и СС не только проявили мудрость и заявили на весь мир о своих благочестивых помыслах, но и тихонько, без помпы, поздравили друг друга с тем, что и той и другой стороне достало здравого смысла не наделать глупостей в этот ответственный момент. Когда Советский Союз приступил к образованию окрашенной в кровавые цвета культурной консолидации, Штаты не возмутились и не полезли на защиту слабых, то есть на рожон. Когда в США после победы Второй Революции наступил год великой смуты, фактически год безвластия, ВСС не бросился громить американцев.
С тех пор как отпылали примитивные погребальные костры в Хиросиме и Нагасаки, минуло полтора столетия. Потенциалы США и ВСС наращивались, ракетные и противоракетные системы совершенствовались, лазерные щиты обретали новую степень прочности, но все это делалось шаг за шагом, с оглядкой на партнера — соперника. Подписывалось все больше и больше бумаг — соглашений о нераспространении технологий, договоров о контроле за гонкой вооружений. Пока системы работали бок о бок, мир на Земле был гарантирован.
Сбой наступил 16 марта 2085 года по вине американской стороны. Тот же самый сумасшедший, что пытался уничтожить Миры, теперь, засев в бункере под одной из гор Колорадо, чуть ли не одним махом повернул сорок ключиков в сорока замочках и с воодушевлением сыграл потрясающее арпеджио на ядерных кнопках.
Великий Социалистический Союз объявил, что США и ВСС находятся в состоянии войны, начиная с того самого момента, когда революционеры провозгласили себя единственной законной властью в Соединенных Штатах. Замочки на заветных чемоданчиках были открыты — над ядерными кнопками зависли пальцы высокопоставленных государственных мужей.
Уже век назад Соединенные Штаты и Советский Союз — теперь составная часть Великого Социалистического Союза, одна треть территории ВСС — обладали в совокупности ядерным потенциалом, с помощью которого можно было полностью уничтожить все живое на планете с восьмимиллиардным населением. Но поскольку в пределах Солнечной системы ни одной такой планеты, за исключением Земли, естественно, не нашлось, руководители США и СС пришли к вполне логичному выводу: надо подписать договор, сдерживающий гонку вооружений. Документы были подписаны. Несколько заблуждающихся романтиков наивно предлагали совсем прекратить эту гонку и демонстрацию суперсовременных оборонительных и наступательных систем. Возобладал, однако, здравый смысл. Победили прагматики, умевшие извлекать уроки как из древней истории, так и из новейшей. Сработал принцип «угроза против угрозы», или, другими словами, «равновесие сил». На планете установился мир: сначала — на очень короткий временной отрезок, а потом и на продолжительный период…
Когда страны Южной Америки стали делить сферы влияния на своем континенте, попутно глуша соседей ядерными бомбами и тем самым отбрасывая континент в девятнадцатый век, США и СС не только проявили мудрость и заявили на весь мир о своих благочестивых помыслах, но и тихонько, без помпы, поздравили друг друга с тем, что и той и другой стороне достало здравого смысла не наделать глупостей в этот ответственный момент. Когда Советский Союз приступил к образованию окрашенной в кровавые цвета культурной консолидации, Штаты не возмутились и не полезли на защиту слабых, то есть на рожон. Когда в США после победы Второй Революции наступил год великой смуты, фактически год безвластия, ВСС не бросился громить американцев.
С тех пор как отпылали примитивные погребальные костры в Хиросиме и Нагасаки, минуло полтора столетия. Потенциалы США и ВСС наращивались, ракетные и противоракетные системы совершенствовались, лазерные щиты обретали новую степень прочности, но все это делалось шаг за шагом, с оглядкой на партнера — соперника. Подписывалось все больше и больше бумаг — соглашений о нераспространении технологий, договоров о контроле за гонкой вооружений. Пока системы работали бок о бок, мир на Земле был гарантирован.
Сбой наступил 16 марта 2085 года по вине американской стороны. Тот же самый сумасшедший, что пытался уничтожить Миры, теперь, засев в бункере под одной из гор Колорадо, чуть ли не одним махом повернул сорок ключиков в сорока замочках и с воодушевлением сыграл потрясающее арпеджио на ядерных кнопках.
Глава 47. ПЕРЕСТРЕЛКА
Когда я всласть настрелялась и прекратила давить на спуск, в лесу наступила тишина. Затем раздались два одиночных выстрела… Через какое-»го время — ещё два. Стреляли, по-моему, в ту сторону, куда упал Джефф. Ответного огня не последовало. А я надеялась, что он последует, — ведь у Джеффа был лазер.
Лес замер, и я подумала: а что, если Джефф мертв? Тогда следующая очередь — моя. Конечно, я находилась в неплохом укрытии. Меня защищало могучее дерево и, кроме того, полусгнивший, поваленный на землю ствол. Но для человека, стрелявшего в нас, — я почему-то была уверена, что нас пытался убить мужчина, — не секрет, где я прячусь. Хотя он должен меня опасаться, рассуждала я, ведь он знает, что я вооружена автоматической винтовкой! А вдруг он испугался да и убежал? Боже, как же я одна найду дорогу в Кейп? Можно достать из кабины вездехода компас. Что ж, побреду на юго-восток. Глядишь, через недельку и…
— Не двигайся, стерва!
Убийца стоял в двух метрах от меня за деревом. Я видела только его лицо и руку, сжимающую громадный пистолет. Еще не отзвучало над травой слово «стерва», как мы оба выстрелили. Убийца промазал. Я решила, что тоже промазала, но вдруг мужчина шагнул из-за дерева. Он ошарашенно глядел на то, что осталось от его руки. По торчащей, раздробленной кости хлестала алая кровь. Мужчина выдохнул: «О-о…» — и бросился бежать. Зеленый лазерный луч остановил его на бегу, впившись бандиту под лопатку. Бандит упал на землю. Он не шевелился.
Меня трясло, и я пыталась унять дрожь в мышцах.
Джефф закричал:
— Тут ещё один!
Внезапно мою шею пронзила острая боль. Я услышала выстрел из ружья. Я отпрыгнула от дерева и упала на песок. Отползла за колесо вездехода и прижала к шее ладонь. Из-под ладони ручьем текла кровь. Я почувствовала слабость во всем теле и уронила голову на колени. Я находилась на грани обморока, но помню, как повалилась на бок. Мне кажется, я смутно угадывала, что рядом идет бой, грохочет ружье, вспыхивает зеленый луч лазера, ему вторит не менее яркий оранжевый… Потом я потеряла сознание.
Я очнулась, почувствовав, как Джефф обрабатывает мою рану какой-то холодной жидкостью из пульверизатора и прикладывает вату, завернутую в марлевый бинт. Джефф покачал на своей сильной, ладони вялую мою.
— Нам пора ехать. Сумеешь удержать гигиеническую подушечку на этом месте? — спросил он.
Половина леса была объята пламенем.
Я не ответила, только кивнула да позволила Хокинсу приподнять мою кисть. Хокинс взял меня на руки, как ребенка, и отнес в кабину вездехода. Он захлопнул дверь с моей стороны, обежал машину и уселся за руль. Становилось жарко.
Джефф дал задний ход, мы прорвались через пламя, развернулись и покатили по лесу, прочь от пожара, искать новую дорогу.
— Ничего страшного, — успокаивал меня Хокинс. — Свежая рана. Придется, правда, наложить швы.
Когда мы оставили горящий лес далеко позади, Хокинс затормозил, выключил двигатель и поправил бинт на моей шее.
— Сможешь работать с компасом? — спросил Джефф. — Полагаю, далее следовать этой дорогой нельзя.
— Сначала я выйду, — сказала я.
— Тебе помочь?
Я открыла дверцу.
— Нет, я с детства привыкла управляться сама, — ответила я.
Потом отошла к заднему бамперу «РВ» и облегчила желудок. Все очень просто — где-то горит сосновый лес, сладко попахивает дымком. А ты в лесу лиственном — вот тебе листики вместо туалетной бумаги. Затем, сохраняя все те же изысканные манеры и стоя на четвереньках, я выблевала на дорогу непереварившуюся пищу и поднялась — сначала с локтей, потом с колен. Джефф, должно быть, услышал, что меня рвет. Он выбрался из машины, поддержал меня за руку, протянул мне пластиковую флягу с отличной водой. Странно, но мне удалось прополоскать рот. Я не плакала, просто стояла, вцепившись в Джеффа, и ждала, когда пройдет головокружение. Наверное, я порвала зубами его рубашку — на деснах я ощущала соленый привкус его пота. Почувствовав этот привкус, я успокоилась.
Я натянула брюки, застегнулась.
— Поехали. Теперь я могу работать с компасом, — сказала я.
— Ты уверена?.
Услышав неизменно спокойный тон профессионала, я ощутила свою беспомощность и в то же время возмутилась.
— На свете есть хоть что-нибудь, что способно вывести тебя из равновесия?• — набросилась я на Хокинса.
Он грустно покачал головой:
— Сейчас не время для срывов. — Джефф проводил меня до дверцы вездехода. — Поедем-ка в Кейп-Таун. А по дороге попытаемся расслабиться, дать нервам передышку.
Мы услышали рев реактивных двигателей. Крылья самолета отсвечивали серебром, следом тянулся густой шлейф отработанного газа.
— Боже! — прошептал Джефф. — Только бы не с ядерными бомбами…
Лес замер, и я подумала: а что, если Джефф мертв? Тогда следующая очередь — моя. Конечно, я находилась в неплохом укрытии. Меня защищало могучее дерево и, кроме того, полусгнивший, поваленный на землю ствол. Но для человека, стрелявшего в нас, — я почему-то была уверена, что нас пытался убить мужчина, — не секрет, где я прячусь. Хотя он должен меня опасаться, рассуждала я, ведь он знает, что я вооружена автоматической винтовкой! А вдруг он испугался да и убежал? Боже, как же я одна найду дорогу в Кейп? Можно достать из кабины вездехода компас. Что ж, побреду на юго-восток. Глядишь, через недельку и…
— Не двигайся, стерва!
Убийца стоял в двух метрах от меня за деревом. Я видела только его лицо и руку, сжимающую громадный пистолет. Еще не отзвучало над травой слово «стерва», как мы оба выстрелили. Убийца промазал. Я решила, что тоже промазала, но вдруг мужчина шагнул из-за дерева. Он ошарашенно глядел на то, что осталось от его руки. По торчащей, раздробленной кости хлестала алая кровь. Мужчина выдохнул: «О-о…» — и бросился бежать. Зеленый лазерный луч остановил его на бегу, впившись бандиту под лопатку. Бандит упал на землю. Он не шевелился.
Меня трясло, и я пыталась унять дрожь в мышцах.
Джефф закричал:
— Тут ещё один!
Внезапно мою шею пронзила острая боль. Я услышала выстрел из ружья. Я отпрыгнула от дерева и упала на песок. Отползла за колесо вездехода и прижала к шее ладонь. Из-под ладони ручьем текла кровь. Я почувствовала слабость во всем теле и уронила голову на колени. Я находилась на грани обморока, но помню, как повалилась на бок. Мне кажется, я смутно угадывала, что рядом идет бой, грохочет ружье, вспыхивает зеленый луч лазера, ему вторит не менее яркий оранжевый… Потом я потеряла сознание.
Я очнулась, почувствовав, как Джефф обрабатывает мою рану какой-то холодной жидкостью из пульверизатора и прикладывает вату, завернутую в марлевый бинт. Джефф покачал на своей сильной, ладони вялую мою.
— Нам пора ехать. Сумеешь удержать гигиеническую подушечку на этом месте? — спросил он.
Половина леса была объята пламенем.
Я не ответила, только кивнула да позволила Хокинсу приподнять мою кисть. Хокинс взял меня на руки, как ребенка, и отнес в кабину вездехода. Он захлопнул дверь с моей стороны, обежал машину и уселся за руль. Становилось жарко.
Джефф дал задний ход, мы прорвались через пламя, развернулись и покатили по лесу, прочь от пожара, искать новую дорогу.
— Ничего страшного, — успокаивал меня Хокинс. — Свежая рана. Придется, правда, наложить швы.
Когда мы оставили горящий лес далеко позади, Хокинс затормозил, выключил двигатель и поправил бинт на моей шее.
— Сможешь работать с компасом? — спросил Джефф. — Полагаю, далее следовать этой дорогой нельзя.
— Сначала я выйду, — сказала я.
— Тебе помочь?
Я открыла дверцу.
— Нет, я с детства привыкла управляться сама, — ответила я.
Потом отошла к заднему бамперу «РВ» и облегчила желудок. Все очень просто — где-то горит сосновый лес, сладко попахивает дымком. А ты в лесу лиственном — вот тебе листики вместо туалетной бумаги. Затем, сохраняя все те же изысканные манеры и стоя на четвереньках, я выблевала на дорогу непереварившуюся пищу и поднялась — сначала с локтей, потом с колен. Джефф, должно быть, услышал, что меня рвет. Он выбрался из машины, поддержал меня за руку, протянул мне пластиковую флягу с отличной водой. Странно, но мне удалось прополоскать рот. Я не плакала, просто стояла, вцепившись в Джеффа, и ждала, когда пройдет головокружение. Наверное, я порвала зубами его рубашку — на деснах я ощущала соленый привкус его пота. Почувствовав этот привкус, я успокоилась.
Я натянула брюки, застегнулась.
— Поехали. Теперь я могу работать с компасом, — сказала я.
— Ты уверена?.
Услышав неизменно спокойный тон профессионала, я ощутила свою беспомощность и в то же время возмутилась.
— На свете есть хоть что-нибудь, что способно вывести тебя из равновесия?• — набросилась я на Хокинса.
Он грустно покачал головой:
— Сейчас не время для срывов. — Джефф проводил меня до дверцы вездехода. — Поедем-ка в Кейп-Таун. А по дороге попытаемся расслабиться, дать нервам передышку.
Мы услышали рев реактивных двигателей. Крылья самолета отсвечивали серебром, следом тянулся густой шлейф отработанного газа.
— Боже! — прошептал Джефф. — Только бы не с ядерными бомбами…
Глава 48. А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ… (IV)
Обе воюющие стороны имели на вооружении как лазерные «щиты», так и ракетные системы. Они действовали весьма эффективно: надо было выпустить по противнику более тридцати управляемых снарядов, чтобы Один из них достиг цели. Однако и снарядов, и боеголовок хватало.
В первые девяносто минут войны на Земле погибло около двух миллиардов человек. Честно говоря, этим миллиардам ещё повезло.
Одна из ракет с биохимической начинкой — вирус Коралатова-31 — разорвалась на несколько секунд раньше расчетного времени и опылила смертоносным ядом изобилующую реками территорию штата Небраска, севернее города Линкольна. В течение последующих нескольких дней вирус никак себя не проявлял. Его действие начало сказываться на людях чуть позже. Зато и недели, и месяцы, и годы спустя бактериологическое оружие продолжало выкашивать человечество — зараза расползлась по всей планете, расцвела пышным, буйным цветом.
Экологически чистыми оставались пустыни и полюса. Но об этом никто не знал.
В первые девяносто минут войны на Земле погибло около двух миллиардов человек. Честно говоря, этим миллиардам ещё повезло.
Одна из ракет с биохимической начинкой — вирус Коралатова-31 — разорвалась на несколько секунд раньше расчетного времени и опылила смертоносным ядом изобилующую реками территорию штата Небраска, севернее города Линкольна. В течение последующих нескольких дней вирус никак себя не проявлял. Его действие начало сказываться на людях чуть позже. Зато и недели, и месяцы, и годы спустя бактериологическое оружие продолжало выкашивать человечество — зараза расползлась по всей планете, расцвела пышным, буйным цветом.
Экологически чистыми оставались пустыни и полюса. Но об этом никто не знал.
Глава 49. КЕЙП-ТАУН
Мы зашли на Кейп с юга и слегка промахнулись, а когда поняли свою ошибку и остановились, выяснилось, что космодром находится от нас в сорока километрах. Ночью, при свете луны, с черепашьей скоростью наш «РВ» форсировал Индейскую речку, перепахав донный ил и взбаламутив всю воду вокруг. Неподалеку стоял мост, но мы им не воспользовались, побоялись нарваться на новый патруль или на очередную засаду.
Улицы Меррит-Айленда были погружены в кромешную тьму. Наш «РВ» не столько полз, сколько крался через черные, казавшиеся вымершими жилые кварталы города. А на востоке, над горизонтом, разгоралось зарево. На красном фоне темнели серые облака пепла — горел лес.
Флорида! Первый земной ландшафт, который я увидела воочию и с близкого расстояния, когда шаттл, планируя, готовился совершить посадку. О Земля, где совсем недавно кипела жизнь… С тобою связано столько моих надежд!
Нас ослепила бело-зеленая вспышка. Тотчас что-то загрохотало, словно загремел гром. Но гром не умеет греметь так продолжительно и ровно, на одной и той же ноте. К тому же тембр у грома — пожестче, не такой сочный.
— Кто-то бьет по Кейпу, — сказал Джефф. — Пытается подавить огневые точки оборонительной системы космодрома.
— Не думаю, что «Третья Революция» уже обзавелась ракетными установками, — сказала я. — Это Штаты воюют с Кейпом.
— Не исключено, — ответил Джефф. Как-то раз, давно, мы с Джеффом говорили о том, что, если лидеры ВСС получат шанс, они им воспользуются и первыми начнут новую мировую войну. Логика проста: избиратели, как правило, отдают свои голоса тем лидерам, что развязывают войны. И ещё я подумала: не решил ли ВСС выступить в поддержку «Третьей Революции»?
— Но в Кейпе все обойдется? — спросила я. — Там ведь надежная система противоракетной обороны?
— Не знаю, — пожал плечами Хокинс. — Их лазеры установлен двадцать лет назад, когда НовоЙорк приобрел Кейп. — Он протянул руку и коснулся ладонью моей груди, не отрывая, впрочем, глаз от дороги. Кровь на рубашке засохла, ткань стояла колом. — Ты же понимаешь, там может вообще никого не оказаться. Ни единой живой души, — сказал Хокинс. — Или там солдаты из верных правительству частей… Или банда революционеров… Кейп взять легко даже малыми силами. Достаточно отряда десантников.
Джефф говорил правду, но я эту правду, эти мысли всеми силами гнала прочь от себя. Хотя что кривить душой: сколько атак способны отразить защитники Кейпа? Одну? Ни одной?
Мы выяснили, как в действительности обстоят, дела в Кейпе, уже через полчаса. Как-то неожиданно остались за спиной жилые кварталы города, и мы, немного поразмыслив, выбрали дорогу, ведущую прямо на восток. Дорога шла по дамбе над заболоченной, поросшей мангровыми деревьями низменностью. По другую сторону дамбы мелькали пригородные домишки. Впереди постреливали. Мы добрались до перекрестка и остановились — выезд на «северную» трассу был перекрыт. Кто-то продолжал палить из лазера, и лучи сверкали у нас над головами.
Вдруг нам в лица ударил свет прожектора. Джефф прищурился, я прикрыла лицо ладонями. Через усилитель прогремело:
— Выходите из машины. Предъявите документы.
Я увидела, как Джефф вынул лазерный пистолет из кобуры и спрятал его у себя за спиной, засунув за поясной ремень.
— Руки держите вытянутыми перед собой, — командовал голос, гремящий через мощный усилитель. — Сохраняйте спокойствие.
Ослепленные прожектором, мы медленно побрели вперед.
— Достаточно!
В полосу света ступила невысокая худенькая женщина, «вооруженная», правда, одной лишь записной книжкой.
— Вы — граждане Миров? — спросила женщина.
Я кивнула:
— Из Ново-Йорка. Марианна О'Хара. Женщина полистала страницы записной книжки.
— Клан?
— Скэнлэн, — ответила я.
— А вы кто? — спросила женщина Джеффа.
— Это мой муж, — ответила я.
— Не гражданин Миров?
— Гражданин США, — отрапортовал Хокинс. — Хочу эмигрировать.
— Я вас понимаю, — вздохнула женщина. — Сама жду не дождусь, когда уберусь отсюда! Но вы понимаете, — она повернулась ко мне, — вам придется подождать, пока закончится война. Я хочу сказать, что, если вы намерены жить вместе, а не в разлуке, вам придется остаться на Земле, с мужем.
— Она полетит, — четко выговорил Хокинс.
— Это не вы были похищены? — спросила у меня женщина.
Я подтвердила, что да — именно я.
— Не слишком-то любезно они с вами обошлись, — вздохнула она и обратилась к Хокинсу: — Там, за воротами, двигайтесь прямо. Через километр — перекресток. Свернете направо. Дорога ведет в Кейп-Таун. В самом центре его — станция неотложной медицинской помощи.
— Постойте! — взмолилась я. — У меня в Ново-Йорке есть комната! В ней найдется место и для моего мужа!
— Там и для вас-то комнаты не найдется, — насупилась женщина. — И для меня не найдется. Вы что, ничего не знаете?
— Вы о чем?
— Штаты попытались стереть Миры с лица… неба. Все Миры, кроме Ново-Йорка, погибли, — пояснила женщина. — Ново-Йорк переполнен беженцами, уцелевшими на других комплексах.
Я онемела.
— Ясно, — кивнул Джефф. — Вам сейчас не до кротов.
— Не до них. Последний шаттл отходит утром в девять десять. Почти все уже улетели. А вам я посоветовала бы уехать отсюда как можно скорее. Мы вырубим ток в защитных лазерных системах сразу после взлета последнего шаттла. Пусть Кейп сотрут в порошок. Мы не желаем, чтобы Штатам достался наш космодром.
— Вам самим следовало бы его взорвать, — сказал Джефф, до мозга костей профессионал. — Штаты могут и не ударить по Кейпу после того, как вы отключите защитные системы.
— Да вы просто ничего не знаете! — Женщина сделала круглые глаза. Глаза заблестели. Голос взвизгнул. — Это же война всех против всех! Насквозь задолбанная планета. — И она повторила с чувством: — Насквозь. Задолбанная. Планета.
Меня зашатало. Джефф обнял меня за плечи.
— Продержитесь до девяти десяти? — спросил Джефф.
— Тут все сплошь электроника, — развела руками женщина. — Все отработано, отрегулировано. Вот только ума не приложу, что мы будем делать, если они догадаются бросить на нас десант?
Джефф вытащил из-за пояса лазерный пистолет, свое любимое оружие, и вручил его моей соотечественнице. Но перед тем как вручить, что-то подрегулировал на рукоятке. Потом он подошел к прожектору и направил луч на вездеход.
— В «РВ» есть и другое оружие. Прошу вас, заберите!
Джефф оставил у ворот космодрома автоматическую винтовку, гранаты, миномет и летающий палаш, скорость полета которого равна скорости звука, — целый арсенал! Мы не отдали только лазерную винтовку и мой пистолет. Придержали, на всякий случай
Кейптаун произвел на меня удручающее впечатление. Повсюду была разбросана бумага, оберточная и доллары, великое множество купюр. Тут же высились груды, кучи, завалы книг, одежды, бытовой электротехники. Походные палатки всех форм и расцветок соседствовали с причудливыми строениями, возведенными на скорую руку из обломков дерева, из картонной и пластмассовой тары. Группки людей жались к жиденьким кострам.
Нам на глаза попался дорожный указатель, и мы без труда нашли станцию «неотложки». Она располагалась в красивом современном здании. Здесь и прежде медицинскую помощь оказывали бесплатно. Мы вошли вовнутрь — врач похрапывал на раскладушке; брат милосердия уложил меня на стол, сделал обезболивающий укол, развязал жесткие, в запекшейся крови, бинты. Когда он расспрашивал меня, что же со мной случилось, я отделывалась междометиями, витая в облаках.
Я проснулась и увидела, что лежу на заднем сиденье «РВ». Моя голова покоилась на коленях Джеффа. Небо посветлело, стало ярким.
— Время?
— Почти семь, — ответил Джефф. — Скоро мне пора уезжать.
После того как на шею наложили швы да вдобавок стянули её бинтами, стало трудно и больно вертеть головой. Я села. Прикрыла глаза, ожидая, когда наконец прекратится головокружение. Оно прекратилось.
— Я поеду с тобой, — прошептала я. — Здесь тебя одного не оставлю.
Мы долго молчали, очень долго, а потом Хокинс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и поцеловал меня. Он распахнул дверцу.
— Держаться на ногах, я думаю, ты в состоянии?
— Я серьезно, Джеффри.
— Конечно, серьезно. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать. — Он помог мне выбраться из машины и встать на траву. Это была вытоптанная людьми трава. Над болотами таял холодный туман. Мы находились в километре от шаттлов; на каком-то из них, на последнем, я должна была улететь в Ново-Йорк.
— Взгляни на ситуацию под таким вот углом, — сказал Хокинс. — Война не, будет продолжаться вечно. У меня есть оружие, транспорт, форма полицейского. Шансы, которые я, пожалуй, смогу использовать. — Джефф улыбнулся. — Позволь мне, взять с собой золото. Рано или поздно я проберусь, если не в Токио-Бей, так в Заир, не в Заир, так в Новосибирск, туда, откуда ещё летают в космос корабли. И я куплю себе место на корабле.
— Но ведь могут пройти годы, долгие годы, прежде чем они позволят какому-нибудь кораблю стартовать с Земли? — воскликнула я.
— А теперь представь, что ты осталась здесь, со мной, — не ответил на мой вопрос Джефф. — На какое-то время об орбите нам придется забыть. Выжить тут вдвоем, особенно в ближайшие пару недель, будет невероятно сложно. Одному мне, никем и ничем не связанному, и то сложно. — Джефф посмотрел мне в глаза. — Но я попытаюсь! <Тот путешествует налегке, кто путешествует в одиночку>, — вспомнил он пословицу.
— Все-то учел, рассчитал, — протянула я.
— Многое, — кивнул Хокинс.
— Все, кроме одного: как мне жить, зная, что я бросила тебя…
— Мелодрама, — оборвал меня Хокинс. — Перебор сентиментальщины. Мы должны быть прагматиками.
Самое время быть прагматиком. Особенно в этот момент, когда шаттлы один за другим стартуют с космодрома и зависают над землей на анилиново-красном фоне восходящего солнца. В моей душе поднялась целая буря чувств — не передать словами, как я была благодарна Джеффу за все, что он сделал для меня; и в то же время меня мучил страх, и я испытывала чувство вины перед Джеффом, и любила его, и все ещё на что-то надеялась. Я понимала — он прав. Моя воля была парализована.
— Слушай. — Хокинс тронул меня за локоть и повернул лицом к <РВ>. Передняя дверца <РВ> была приоткрыта. На сиденье лежал тот самый дорожный чемодан, который я послала в Кейп с Пенсильванского вокзала. — Пока ты спала, я сходил и получил твои вещи. Тебе бы отобрать семь килограммов, да?
— Уже отобрала, — сказала я, подняла крышку и достала из чемодана пластиковый пакет. — Отобрала, — повторила я, — в мой последний день в Нью-Йорке.
Другой бы отругал: непрактичная ты дура! Хокинс промолчал. Что было в пакете? Блок французских сигарет, шесть бутылок <Гиннесса>, кларнет да к нему дюжина бамбуковых язычков, дневник, рисунок: А ещё трилистник — эмблема Ирландии, — впечатанный в прозрачный пластик. Джефф подарил мне трилистник на Новый год.
Хокинс закрыл чемодан и бросил его на заднее сиденье.
— Пора тебе к своим, на посадку. А мне за эти два часа надо постараться отъехать от Кейпа как можно дальше, — улыбнулся Хокинс. Он устроился на месте водителя, завел двигатель. — Погнали.
Я села рядом с Джеффом. Дверца сама захлопнулась.
— Не стоит ли выяснить сначала, кому куда на посадку?
— Твой сектор — номер четыре, — ответил Хокинс. — Там пониженный уровень гравитации. Тебя туда определили потому, что ты ранена. — Вездеход покатил по ухабам зеленого поля. Джефф отстегнул кнопку нагрудного кармана и достал сложенный вчетверо лист бумаги. — Они хотят, чтоб я свидетельствовал вместо тебя, в твое отсутствие…
Я уставилась на бумагу, но читать её не стала.
— Как далеко ты успеешь отъехать от Кейпа за два часа?
— Честное слово, не знаю, — пожал плечами Джефф. — Некоторые из этих допотопных ракет накрывают взрывом площадь радиусом в десять километров. Попытаюсь умотать отсюда так далеко, как только можно. И в девять утра оказаться на мягком грунте. А ещё лучше — в стогу сена.
Вездеход катил по гудрону. Мы ехали к воротам сектора номер четыре. У входа в подъемник, на стартовой площадке, толпились несколько десятков человек. Многие из них передвигались при помощи костылей. Некоторые ожидали, когда опустится лифт, сидя в инвалидных колясках. Люди жгли костры, протискивались поближе к огню.
Джефф нажал на педаль тормоза. <РВ> прокатил ещё несколько метров и остановился неподалеку от толпы. Джефф притянул меня к себе и поцеловал в губы. Он был нежен со мной в то утро. Его тяжелые грубые руки дрожали.
— Не надо слов, — сказал он осипшим голосом. — Ничего не надо. Иди.
Улицы Меррит-Айленда были погружены в кромешную тьму. Наш «РВ» не столько полз, сколько крался через черные, казавшиеся вымершими жилые кварталы города. А на востоке, над горизонтом, разгоралось зарево. На красном фоне темнели серые облака пепла — горел лес.
Флорида! Первый земной ландшафт, который я увидела воочию и с близкого расстояния, когда шаттл, планируя, готовился совершить посадку. О Земля, где совсем недавно кипела жизнь… С тобою связано столько моих надежд!
Нас ослепила бело-зеленая вспышка. Тотчас что-то загрохотало, словно загремел гром. Но гром не умеет греметь так продолжительно и ровно, на одной и той же ноте. К тому же тембр у грома — пожестче, не такой сочный.
— Кто-то бьет по Кейпу, — сказал Джефф. — Пытается подавить огневые точки оборонительной системы космодрома.
— Не думаю, что «Третья Революция» уже обзавелась ракетными установками, — сказала я. — Это Штаты воюют с Кейпом.
— Не исключено, — ответил Джефф. Как-то раз, давно, мы с Джеффом говорили о том, что, если лидеры ВСС получат шанс, они им воспользуются и первыми начнут новую мировую войну. Логика проста: избиратели, как правило, отдают свои голоса тем лидерам, что развязывают войны. И ещё я подумала: не решил ли ВСС выступить в поддержку «Третьей Революции»?
— Но в Кейпе все обойдется? — спросила я. — Там ведь надежная система противоракетной обороны?
— Не знаю, — пожал плечами Хокинс. — Их лазеры установлен двадцать лет назад, когда НовоЙорк приобрел Кейп. — Он протянул руку и коснулся ладонью моей груди, не отрывая, впрочем, глаз от дороги. Кровь на рубашке засохла, ткань стояла колом. — Ты же понимаешь, там может вообще никого не оказаться. Ни единой живой души, — сказал Хокинс. — Или там солдаты из верных правительству частей… Или банда революционеров… Кейп взять легко даже малыми силами. Достаточно отряда десантников.
Джефф говорил правду, но я эту правду, эти мысли всеми силами гнала прочь от себя. Хотя что кривить душой: сколько атак способны отразить защитники Кейпа? Одну? Ни одной?
Мы выяснили, как в действительности обстоят, дела в Кейпе, уже через полчаса. Как-то неожиданно остались за спиной жилые кварталы города, и мы, немного поразмыслив, выбрали дорогу, ведущую прямо на восток. Дорога шла по дамбе над заболоченной, поросшей мангровыми деревьями низменностью. По другую сторону дамбы мелькали пригородные домишки. Впереди постреливали. Мы добрались до перекрестка и остановились — выезд на «северную» трассу был перекрыт. Кто-то продолжал палить из лазера, и лучи сверкали у нас над головами.
Вдруг нам в лица ударил свет прожектора. Джефф прищурился, я прикрыла лицо ладонями. Через усилитель прогремело:
— Выходите из машины. Предъявите документы.
Я увидела, как Джефф вынул лазерный пистолет из кобуры и спрятал его у себя за спиной, засунув за поясной ремень.
— Руки держите вытянутыми перед собой, — командовал голос, гремящий через мощный усилитель. — Сохраняйте спокойствие.
Ослепленные прожектором, мы медленно побрели вперед.
— Достаточно!
В полосу света ступила невысокая худенькая женщина, «вооруженная», правда, одной лишь записной книжкой.
— Вы — граждане Миров? — спросила женщина.
Я кивнула:
— Из Ново-Йорка. Марианна О'Хара. Женщина полистала страницы записной книжки.
— Клан?
— Скэнлэн, — ответила я.
— А вы кто? — спросила женщина Джеффа.
— Это мой муж, — ответила я.
— Не гражданин Миров?
— Гражданин США, — отрапортовал Хокинс. — Хочу эмигрировать.
— Я вас понимаю, — вздохнула женщина. — Сама жду не дождусь, когда уберусь отсюда! Но вы понимаете, — она повернулась ко мне, — вам придется подождать, пока закончится война. Я хочу сказать, что, если вы намерены жить вместе, а не в разлуке, вам придется остаться на Земле, с мужем.
— Она полетит, — четко выговорил Хокинс.
— Это не вы были похищены? — спросила у меня женщина.
Я подтвердила, что да — именно я.
— Не слишком-то любезно они с вами обошлись, — вздохнула она и обратилась к Хокинсу: — Там, за воротами, двигайтесь прямо. Через километр — перекресток. Свернете направо. Дорога ведет в Кейп-Таун. В самом центре его — станция неотложной медицинской помощи.
— Постойте! — взмолилась я. — У меня в Ново-Йорке есть комната! В ней найдется место и для моего мужа!
— Там и для вас-то комнаты не найдется, — насупилась женщина. — И для меня не найдется. Вы что, ничего не знаете?
— Вы о чем?
— Штаты попытались стереть Миры с лица… неба. Все Миры, кроме Ново-Йорка, погибли, — пояснила женщина. — Ново-Йорк переполнен беженцами, уцелевшими на других комплексах.
Я онемела.
— Ясно, — кивнул Джефф. — Вам сейчас не до кротов.
— Не до них. Последний шаттл отходит утром в девять десять. Почти все уже улетели. А вам я посоветовала бы уехать отсюда как можно скорее. Мы вырубим ток в защитных лазерных системах сразу после взлета последнего шаттла. Пусть Кейп сотрут в порошок. Мы не желаем, чтобы Штатам достался наш космодром.
— Вам самим следовало бы его взорвать, — сказал Джефф, до мозга костей профессионал. — Штаты могут и не ударить по Кейпу после того, как вы отключите защитные системы.
— Да вы просто ничего не знаете! — Женщина сделала круглые глаза. Глаза заблестели. Голос взвизгнул. — Это же война всех против всех! Насквозь задолбанная планета. — И она повторила с чувством: — Насквозь. Задолбанная. Планета.
Меня зашатало. Джефф обнял меня за плечи.
— Продержитесь до девяти десяти? — спросил Джефф.
— Тут все сплошь электроника, — развела руками женщина. — Все отработано, отрегулировано. Вот только ума не приложу, что мы будем делать, если они догадаются бросить на нас десант?
Джефф вытащил из-за пояса лазерный пистолет, свое любимое оружие, и вручил его моей соотечественнице. Но перед тем как вручить, что-то подрегулировал на рукоятке. Потом он подошел к прожектору и направил луч на вездеход.
— В «РВ» есть и другое оружие. Прошу вас, заберите!
Джефф оставил у ворот космодрома автоматическую винтовку, гранаты, миномет и летающий палаш, скорость полета которого равна скорости звука, — целый арсенал! Мы не отдали только лазерную винтовку и мой пистолет. Придержали, на всякий случай
Кейптаун произвел на меня удручающее впечатление. Повсюду была разбросана бумага, оберточная и доллары, великое множество купюр. Тут же высились груды, кучи, завалы книг, одежды, бытовой электротехники. Походные палатки всех форм и расцветок соседствовали с причудливыми строениями, возведенными на скорую руку из обломков дерева, из картонной и пластмассовой тары. Группки людей жались к жиденьким кострам.
Нам на глаза попался дорожный указатель, и мы без труда нашли станцию «неотложки». Она располагалась в красивом современном здании. Здесь и прежде медицинскую помощь оказывали бесплатно. Мы вошли вовнутрь — врач похрапывал на раскладушке; брат милосердия уложил меня на стол, сделал обезболивающий укол, развязал жесткие, в запекшейся крови, бинты. Когда он расспрашивал меня, что же со мной случилось, я отделывалась междометиями, витая в облаках.
Я проснулась и увидела, что лежу на заднем сиденье «РВ». Моя голова покоилась на коленях Джеффа. Небо посветлело, стало ярким.
— Время?
— Почти семь, — ответил Джефф. — Скоро мне пора уезжать.
После того как на шею наложили швы да вдобавок стянули её бинтами, стало трудно и больно вертеть головой. Я села. Прикрыла глаза, ожидая, когда наконец прекратится головокружение. Оно прекратилось.
— Я поеду с тобой, — прошептала я. — Здесь тебя одного не оставлю.
Мы долго молчали, очень долго, а потом Хокинс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и поцеловал меня. Он распахнул дверцу.
— Держаться на ногах, я думаю, ты в состоянии?
— Я серьезно, Джеффри.
— Конечно, серьезно. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать. — Он помог мне выбраться из машины и встать на траву. Это была вытоптанная людьми трава. Над болотами таял холодный туман. Мы находились в километре от шаттлов; на каком-то из них, на последнем, я должна была улететь в Ново-Йорк.
— Взгляни на ситуацию под таким вот углом, — сказал Хокинс. — Война не, будет продолжаться вечно. У меня есть оружие, транспорт, форма полицейского. Шансы, которые я, пожалуй, смогу использовать. — Джефф улыбнулся. — Позволь мне, взять с собой золото. Рано или поздно я проберусь, если не в Токио-Бей, так в Заир, не в Заир, так в Новосибирск, туда, откуда ещё летают в космос корабли. И я куплю себе место на корабле.
— Но ведь могут пройти годы, долгие годы, прежде чем они позволят какому-нибудь кораблю стартовать с Земли? — воскликнула я.
— А теперь представь, что ты осталась здесь, со мной, — не ответил на мой вопрос Джефф. — На какое-то время об орбите нам придется забыть. Выжить тут вдвоем, особенно в ближайшие пару недель, будет невероятно сложно. Одному мне, никем и ничем не связанному, и то сложно. — Джефф посмотрел мне в глаза. — Но я попытаюсь! <Тот путешествует налегке, кто путешествует в одиночку>, — вспомнил он пословицу.
— Все-то учел, рассчитал, — протянула я.
— Многое, — кивнул Хокинс.
— Все, кроме одного: как мне жить, зная, что я бросила тебя…
— Мелодрама, — оборвал меня Хокинс. — Перебор сентиментальщины. Мы должны быть прагматиками.
Самое время быть прагматиком. Особенно в этот момент, когда шаттлы один за другим стартуют с космодрома и зависают над землей на анилиново-красном фоне восходящего солнца. В моей душе поднялась целая буря чувств — не передать словами, как я была благодарна Джеффу за все, что он сделал для меня; и в то же время меня мучил страх, и я испытывала чувство вины перед Джеффом, и любила его, и все ещё на что-то надеялась. Я понимала — он прав. Моя воля была парализована.
— Слушай. — Хокинс тронул меня за локоть и повернул лицом к <РВ>. Передняя дверца <РВ> была приоткрыта. На сиденье лежал тот самый дорожный чемодан, который я послала в Кейп с Пенсильванского вокзала. — Пока ты спала, я сходил и получил твои вещи. Тебе бы отобрать семь килограммов, да?
— Уже отобрала, — сказала я, подняла крышку и достала из чемодана пластиковый пакет. — Отобрала, — повторила я, — в мой последний день в Нью-Йорке.
Другой бы отругал: непрактичная ты дура! Хокинс промолчал. Что было в пакете? Блок французских сигарет, шесть бутылок <Гиннесса>, кларнет да к нему дюжина бамбуковых язычков, дневник, рисунок: А ещё трилистник — эмблема Ирландии, — впечатанный в прозрачный пластик. Джефф подарил мне трилистник на Новый год.
Хокинс закрыл чемодан и бросил его на заднее сиденье.
— Пора тебе к своим, на посадку. А мне за эти два часа надо постараться отъехать от Кейпа как можно дальше, — улыбнулся Хокинс. Он устроился на месте водителя, завел двигатель. — Погнали.
Я села рядом с Джеффом. Дверца сама захлопнулась.
— Не стоит ли выяснить сначала, кому куда на посадку?
— Твой сектор — номер четыре, — ответил Хокинс. — Там пониженный уровень гравитации. Тебя туда определили потому, что ты ранена. — Вездеход покатил по ухабам зеленого поля. Джефф отстегнул кнопку нагрудного кармана и достал сложенный вчетверо лист бумаги. — Они хотят, чтоб я свидетельствовал вместо тебя, в твое отсутствие…
Я уставилась на бумагу, но читать её не стала.
— Как далеко ты успеешь отъехать от Кейпа за два часа?
— Честное слово, не знаю, — пожал плечами Джефф. — Некоторые из этих допотопных ракет накрывают взрывом площадь радиусом в десять километров. Попытаюсь умотать отсюда так далеко, как только можно. И в девять утра оказаться на мягком грунте. А ещё лучше — в стогу сена.
Вездеход катил по гудрону. Мы ехали к воротам сектора номер четыре. У входа в подъемник, на стартовой площадке, толпились несколько десятков человек. Многие из них передвигались при помощи костылей. Некоторые ожидали, когда опустится лифт, сидя в инвалидных колясках. Люди жгли костры, протискивались поближе к огню.
Джефф нажал на педаль тормоза. <РВ> прокатил ещё несколько метров и остановился неподалеку от толпы. Джефф притянул меня к себе и поцеловал в губы. Он был нежен со мной в то утро. Его тяжелые грубые руки дрожали.
— Не надо слов, — сказал он осипшим голосом. — Ничего не надо. Иди.
Глава 50. ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
С тех пор минуло более двадцати лет, а я ещё отчетливо помню, словно это было вчера, утренний космодром и себя, опустошенную, подавленную. Меня мучило чувство вины перед Джеффом. Машина уносила его прочь и становилась все меньше и меньше. Она таяла вдали. Я помню запах озона, оставшийся на том месте, где Джефф заводил электромотор вездехода, и голоса людей у меня за спиной. Помню даже, как подурацки позвякивали в моем пакете пивные бутылки в тот момент, когда я развернулась и побрела к толпе, чтобы слиться с ней.
Еще отчетливее в памяти запечатлелся его голос, слабый и далекий, едва-едва пробивающийся сквозь треск электрических разрядов — Джефф звонил мне спустя несколько лет. Он не только уцелел под ядерными бомбами, но и пережил чуму. У него была какая-то аномалия эндокринной системы, она и спасла… Итак, после гибели человечества Джефф ещё жил. По крайней мере, какое-то время. Хотя, судя по тем сведениям, которые мы имеем, лучше бы ему — сразу умереть.
Как-то мы с мужем говорили за ужином о планете. Говорили о Земле и земной пище. К сожалению, не оказалось ни одного города, где бы мы побывали все трое, пусть и по отдельности. Дэниел крайне редко покидал Нью-Йорк, а Джон, напротив, ни разу туда не наведывался даже тогда, когда жил в Штатах. Правда, Дэниел припомнил ресторан в пригороде Нью-Йорка, в Виллидже, <Ново-Йорк-Делхи-Дели>, где, случалось, обедали и мы с Бенни. Традиционные еврейская и индийская кухни, специи, сыр… Все ушло безвозвратно, разве что наша память хранит незабываемое. Она сберегла для меня так много вкусовых оттенков, ароматов! Порой я готова нестись на край Вселенной только для того, чтоб подышать смогом большого грязного города. Что уж говорить о запахах, которыми одаривали человека море и джунгли?
Воздух, пропитанный сыростью, туман, стелющийся над болотами, и острый запах горящей древесины — вот утро, из которого я шагнула в шаттл. В памяти не осталось страха от надвигающейся катастрофы. В те дни я была ужасно заторможенная: помню в основном таблетки да беспрерывную череду уколов.
Я проглядела конец света.
Впрочем, он и не был тем Концом Света, который всем нам, человечеству, обещал христианский Бог. Свет погас лишь в глазах землян. Мир праху… Когда росла, я, как и все мои сверстники и сверстницы, слышала множество сказок-не-сказок, фантазий, что ли, на тему о светлом будущем: мол-де, почти все разумное человечество станет жить на орбите — десять миллиардов счастливцев, — в то время как Землю, эту тихую-тихую маленькую заводь, мы законсервируем, устроив в банке нечто вроде исторического заповедника. Казалось: да, процесс пошел, прогресс неизбежен. И впрямь население планеты час от часу уменьшалось, тогда как наше — неуклонно росло. Мы расправляли крылья, мы поднимались все выше и выше, обозревая доселе необозримые дали; земные горизонты сужались. Но умеющий видеть видел: одно дело — мягкая поступь, эволюционный путь, и совсем другое — жизнь цивилизации, сотрясаемой катастрофами. Что ни век, даже краткий век поколения, — то война, то чума…
На прошлой неделе престарелая Джулис Хаммонд провела не то чтобы наступательную на сознание обывателя операцию, но весьма специфическую, как сказал бы Аронс, передачку, в которой участвовал один так называемый <историк>. Деятель был весел и энергичен, он прямо-таки чечетку сбацал на могильных плитах европейской истории, стараясь камня на камне от этих плит не оставить. И, с высоты Ново-Йорка, проводил параллели: там, смотрите, и шакалов нет, мертвая зона, истлевшие кости, — а здесь у нас куда ни глянь: сплошь счастье да процветание. Деятель манипулировал событиями и эпохами, как шулер — картами. Скажем, брал <мрачное средневековье> и <светлый Ренессанс>. Мгновение, и между ними оказывалась дама пик, или бубен, если кому нравится, — бубонная Чума. При этом он твердил об исторических закономерностях. Вторая мировая война родилась у него от брака Буржуазной революции и Космического века. Боюсь, что такая оголтелая, запудривающая мозги обывателя пропаганда не только полезна для моего общества, но и крайне необходима ему. Протестовать против неё я не стану, это уж точно. Но, может, сама приму в кампании самое активное участие.
Стану, не стану! Не подумайте, однако, что, если я стану первым лицом в государстве, я буду непременно поворачиваться к правде затылком — лишь бы попросту не обременять свой народ излишними волнениями и сомнениями. Когда бы граждане Миров заглянули ко мне в душу и разделили мою скорбь по ушедшим навек, наша цивилизация забилась бы в конвульсиях. Если так — мы обречены.
Но свою боль я держу при себе! Надо жить настоящим и мечтать о прекрасном будущем. Прошлого в том глубинном, корневом значении слова, в коем употребляли его,земляне, у нас нет. Мы живем в стерильной дыре-норе, выдолбленной в голой скале, а вокруг — пустота. Мы живем в пузыре, в котором побулькивает жизнь, а вокруг, за оболочкой, — ночь, что пришла сюда, сама к себе, вечность назад, и останется здесь навсегда.
Но что правда, то правда — только ночью и можно увидеть звезды.
Еще отчетливее в памяти запечатлелся его голос, слабый и далекий, едва-едва пробивающийся сквозь треск электрических разрядов — Джефф звонил мне спустя несколько лет. Он не только уцелел под ядерными бомбами, но и пережил чуму. У него была какая-то аномалия эндокринной системы, она и спасла… Итак, после гибели человечества Джефф ещё жил. По крайней мере, какое-то время. Хотя, судя по тем сведениям, которые мы имеем, лучше бы ему — сразу умереть.
Как-то мы с мужем говорили за ужином о планете. Говорили о Земле и земной пище. К сожалению, не оказалось ни одного города, где бы мы побывали все трое, пусть и по отдельности. Дэниел крайне редко покидал Нью-Йорк, а Джон, напротив, ни разу туда не наведывался даже тогда, когда жил в Штатах. Правда, Дэниел припомнил ресторан в пригороде Нью-Йорка, в Виллидже, <Ново-Йорк-Делхи-Дели>, где, случалось, обедали и мы с Бенни. Традиционные еврейская и индийская кухни, специи, сыр… Все ушло безвозвратно, разве что наша память хранит незабываемое. Она сберегла для меня так много вкусовых оттенков, ароматов! Порой я готова нестись на край Вселенной только для того, чтоб подышать смогом большого грязного города. Что уж говорить о запахах, которыми одаривали человека море и джунгли?
Воздух, пропитанный сыростью, туман, стелющийся над болотами, и острый запах горящей древесины — вот утро, из которого я шагнула в шаттл. В памяти не осталось страха от надвигающейся катастрофы. В те дни я была ужасно заторможенная: помню в основном таблетки да беспрерывную череду уколов.
Я проглядела конец света.
Впрочем, он и не был тем Концом Света, который всем нам, человечеству, обещал христианский Бог. Свет погас лишь в глазах землян. Мир праху… Когда росла, я, как и все мои сверстники и сверстницы, слышала множество сказок-не-сказок, фантазий, что ли, на тему о светлом будущем: мол-де, почти все разумное человечество станет жить на орбите — десять миллиардов счастливцев, — в то время как Землю, эту тихую-тихую маленькую заводь, мы законсервируем, устроив в банке нечто вроде исторического заповедника. Казалось: да, процесс пошел, прогресс неизбежен. И впрямь население планеты час от часу уменьшалось, тогда как наше — неуклонно росло. Мы расправляли крылья, мы поднимались все выше и выше, обозревая доселе необозримые дали; земные горизонты сужались. Но умеющий видеть видел: одно дело — мягкая поступь, эволюционный путь, и совсем другое — жизнь цивилизации, сотрясаемой катастрофами. Что ни век, даже краткий век поколения, — то война, то чума…
На прошлой неделе престарелая Джулис Хаммонд провела не то чтобы наступательную на сознание обывателя операцию, но весьма специфическую, как сказал бы Аронс, передачку, в которой участвовал один так называемый <историк>. Деятель был весел и энергичен, он прямо-таки чечетку сбацал на могильных плитах европейской истории, стараясь камня на камне от этих плит не оставить. И, с высоты Ново-Йорка, проводил параллели: там, смотрите, и шакалов нет, мертвая зона, истлевшие кости, — а здесь у нас куда ни глянь: сплошь счастье да процветание. Деятель манипулировал событиями и эпохами, как шулер — картами. Скажем, брал <мрачное средневековье> и <светлый Ренессанс>. Мгновение, и между ними оказывалась дама пик, или бубен, если кому нравится, — бубонная Чума. При этом он твердил об исторических закономерностях. Вторая мировая война родилась у него от брака Буржуазной революции и Космического века. Боюсь, что такая оголтелая, запудривающая мозги обывателя пропаганда не только полезна для моего общества, но и крайне необходима ему. Протестовать против неё я не стану, это уж точно. Но, может, сама приму в кампании самое активное участие.
Стану, не стану! Не подумайте, однако, что, если я стану первым лицом в государстве, я буду непременно поворачиваться к правде затылком — лишь бы попросту не обременять свой народ излишними волнениями и сомнениями. Когда бы граждане Миров заглянули ко мне в душу и разделили мою скорбь по ушедшим навек, наша цивилизация забилась бы в конвульсиях. Если так — мы обречены.
Но свою боль я держу при себе! Надо жить настоящим и мечтать о прекрасном будущем. Прошлого в том глубинном, корневом значении слова, в коем употребляли его,земляне, у нас нет. Мы живем в стерильной дыре-норе, выдолбленной в голой скале, а вокруг — пустота. Мы живем в пузыре, в котором побулькивает жизнь, а вокруг, за оболочкой, — ночь, что пришла сюда, сама к себе, вечность назад, и останется здесь навсегда.
Но что правда, то правда — только ночью и можно увидеть звезды.