Холт Виктория. Мадонна Семи Холмов

   Он написал Лукреции. Уже и то плохо, писал он, что она позабыла о дочернем долге и любви к отцу и не выказывала никакого желания к нему вернуться, но то, что она презрела его распоряжения – это вообще выходит за все рамки. Он весьма разочарован в той, кого любил больше всех на свете. Она предала его, она неверна ему, что видно по письмам, которые она писала своему брату Чезаре, – разве любовь, выраженная в этих письмах, могла сравниться с любовью, которую она выражала в письмах к отцу?
   Прочтя это послание, Лукреция впала в тоску и горе.
   Да, Джованни и Чезаре ссорились постоянно, но она-то никогда не ссорилась ни с кем из своей семьи. И письмо отца глубоко ее ранило.
   Что случилось с семьей? Как близки они все были ранее, и как отдалились теперь друг от друга. Ничего удивительного, что возникли недоразумения. Джованни в Испании, Гоффредо – в Неаполе, Чезаре оставался в Риме, и горечь и разочарование его росли соответственно росту грозившей стране опасности. Но, что трагичнее всего, оказывается, отец ее совсем не любит, если излил гнев по поводу Джулии на нее, Лукрецию.
   Она попыталась немного смягчить свою боль, написав отцу ответное послание. Она молила его поверить, что была неспособна остановить Джулию, что она старалась изо всех сил. Ее письмо дышало такой же любовью и верой, как и письма к Чезаре. Отец может быть полностью уверен в ее любви и преданности. «Больше всего на свете я желала бы оказаться у ног Вашего Святейшества, – писала она, – я желала бы получить ваше благословение, ибо иначе мне незачем на этом свете жить».
   Александр расцеловал и залил слезами послание.
   – Как мог я сомневаться в моей любимой девочке? – спрашивал он себя. – Моя Лукреция, моя любовь! Она всегда была верна мне. Это другие ослушались моих приказаний, предали меня!
   И все же как он был несчастен! «Демоны чувственности» разбушевались вконец. Он постоянно видел перед своим мысленным взором одну и ту же картину: обнаженная Джулия, а рядом с ней – косоглазый Орсино.
   Французский флот одержал под Рапалло быструю победу над флотом Неаполя. А армия французов пересекла Альпы, и Италия сразу же утратила все преимущества. Войска под белыми стягами Валуа почти беспрепятственно двигались по стране. В Павии Карл VIII захватил бедного полубольного Джиано Галеаццо, истинного герцога Миланского, но супруга Джиано, Изабелла, бросилась к ногам Карла, и тот был настолько тронут ее юностью и красотой, что пообещал сделать все от него зависящее, чтобы восстановить на троне ее мужа. Однако сторонники Лудовико смогли подсунуть Джиано какое-то варево, и через несколько дней юный герцог скончался. После чего Лудовико был провозглашен полновластным герцогом Миланским.
   Италию лихорадило, новости приходили ужасные, одна другой хуже. Лудовико решил не сопротивляться и пропустил французов через свои земли. Великий полководец Вирджинио Орсини также решил сдаться без боя, о чем и издал своим войскам приказ.
   Казалось, остался лишь один человек, готовый противостоять французам: Александр, Папа Римский.
   Он кипел от негодования.
   – Итальянцы! Презренный народ! – кричал он. – Воины годятся лишь для парадов! Французам следовало бы поберечь снаряды и заряжать свои пушки мелом: стоит итальянцу увидеть на своем костюме отметину, и он уже обратится в бегство!
   Да если придется, он и в одиночку выстоит!
   И вновь, как и во время смерти Каликста, Александр продемонстрировал, из какого он сделан теста. Никто не мог удержаться от восхищения, видя, с какой уверенностью, с каким достоинством он противостоял чуть ли не всему миру.
   Французский король, Re Petito, как звали его итальянцы, поскольку он походил на горбуна и странно смотрелся верхом, в гуще своего войска, был слегка раздосадован – он побаивался нападать на человека, который держался с таким мужеством. А вдруг Господь действительно наделил этого Папу особыми полномочиями? И Карл отверг многочисленные мольбы врагов Александра лишить его престола.
   Карл решил, что не нанесет Папе вреда: иначе против него обратится вся католическая Франция и вся Испания.
   Кардинал делла Ровере, старый враг Александра, который присоединился к Карлу, воевал бок о бок с ним и непрестанно твердил, что Карл должен освободить Италию от ига Александра, был отставлен. Он вновь убедился в том, что планам его занять папский престол не дано осуществиться.
   Французы должны были пройти через Рим на юг, но Карл решил, что он всего лишь попросит Александра пропустить его войска через папскую столицу.
   Однако Александр стоял на своем. Он будет сопротивляться требованиям французов, твердо объявил он, и в среде тех, кто ждал неминуемого конца Александра, началась паника. Первыми ощутили ее признаки Адриана и другие члены семейства Орсини, которые засели в Каподимонте.
   Адриана выбранила сына за неподчинение святому отцу, остальные Орсини присоединились к ней и заставили Орсино отправиться в армию, к своей бригаде – злить Александра и дальше было слишком рискованно.
   Вот почему однажды утром Джулия проснулась и обнаружила, что мужа рядом нет: вся его решимость испарилась бесследно, и он убрался.
   А потом от Папы пришло гневное послание.
   «Презренная и неблагодарная Джулия! Ты заявила, что не можешь ослушаться мужа и вернуться в Рим. Поскольку теперь нам известна вся низость твоего характера и низость тех, кто тебя окружает, можешь оставаться там, где ты есть, и продолжать жить с этим жеребцом, твоим супругом».
   Джулия в ужасе перечитывала письмо. Папа еще никогда не обращался к ней подобным образом, да и ее семья начала роптать: как посмела она пренебречь таким возлюбленным ради мужа, который оказался обыкновенным трусом – как только стало ясно, что Папа удержится у власти, он просто удрал.
   Дрожащими руками она обняла дочку.
   – Нам не следовало вообще покидать Рим, – с горечью сказала она.
   – Так мы поедем к отцу? – спросила девочка. Она отказывалась называть отцом косоглазого Орсино – отцом для нее был высокий, могущественный, в прекрасных одеяниях человек с глубоким звучным голосом, в объятиях которого было так хорошо!
   – Да, поедем, – и в глазах Джулии появилась решимость. Она засмеялась: в конце концов, она по-прежнему La Bella, она сумеет завоевать утраченные позиции.
   И послала рабыню за Адрианой.
   – Я уезжаю в Рим, – объявила она свекрови.
   – В Рим?! Но на дорогах опасно, французы могут появиться в любой момент…
   При этом Адриана так настойчиво заглядывала в глаза своей невестке, что та поняла: несмотря на слова Адрианы, оставаться здесь и продолжать рисковать отношениями с Александром куда опаснее.
   Итак, Джулия, Адриана и небольшая свита отправились из Каподимонте в Рим.
   Джулия и Лаура были в приподнятом настроении. Теперь Джулия недоумевала: как могла она покориться натиску Орсино, который сбежал при малейшем намеке на опасность? Она мечтала о воссоединении со своим любовником. Лаура же без конца болтала о том, как ей хочется домой и как хочет она увидеть наконец отца. А Адриана молча возносила молитвы: Господи, сделай так, чтобы святой отец перестал на них гневаться. Короче, путешественницы стремились как можно скорей добраться до Рима.
   Путешествие было длинным и утомительным: наступил ноябрь, погода стояла отвратительная, но ничто не могло омрачить прекрасное настроение Джулии, и кортеж двигался вперед.
   Вдруг Лаура закричала, что видит впереди какие-то здания. Путешественницы вгляделись и поняли, что на горизонте уже видны окраины города Витербо.
   – Значит, недолго осталось, – сказала Джулия. – Мы уже на полпути к Риму. Когда мы прибудем в Витербо, я напишу Его Святейшеству и сообщу, что мы в дороге.
   – Подожди! – воскликнула вдруг Адриана.
   – Что такое?
   – Мне кажется, я слышу стук копыт.
   Они помолчали, но ничего не было слышно, и Джулия посмеялась над свекровью:
   – У тебя просто нервы разыгрались. Неужели ты полагаешь, что Орсино скачет за нами и попытается вернуть нас силой?
   Лаура начала хныкать:
   – Хочу к папе, хочу поскорей к папе!
   – Ты к нему и едешь, милая. Не бойся. Скоро ты его увидишь. А сейчас нам лучше поскорее добраться до Витербо.
   Они вновь тронулись в путь, но теперь уже и Джулия слышала топот.
   Кортеж вновь остановился. Да, ошибки быть не могло – их кто-то преследовал. Джулия в беспокойстве оглядела свое маленькое войско, состоявшее в основном из женщин.
   – Ну-ка, давайте поднажмем, – скомандовала она. – Неизвестно, кого мы можем встретить на дороге в такое время.
   Они пришпорили лошадей, но тут одна из женщин воскликнула, что к ним на полном скаку приближаются какие-то всадники.
   Они мчались во весь опор, но преследователи были все ближе и ближе. И примерно в миле от Витербо кортеж был окружен.
   Адриана беззвучно шевелила губами – она молилась. Джулия в ужасе увидела, что кавалеристы одеты в форму французской армии.
   Это был страшный миг. Толпа мужчин окружила их, они разглядывали Джулию, и та понимала, что кроется за этими жадными взглядами.
   – Прекрасная дама, – обратился к ней командир. – Куда вы так торопитесь?
   Он говорил по-французски, и Джулия не совсем хорошо его поняла. Она повернулась к Адриане, а та, почти бессознательно, бормотала молитвы – она уже представляла себе, что сделают с ними солдаты неприятеля.
   Лаура, сидевшая с Джулией в одном седле, закричала и обвила ручонками мать, как бы пытаясь ее защитить.
   – Клянусь святыми, – воскликнул старший, – да она красотка!
   – Ты б на нее не пялился – она должна достаться нашему капитану, – ответил один из воинов. – А тебе лучше подыскать другую бабенку, тут их полно.
   Джулия надменно произнесла:
   – Меня зовут Джулия Фарнезе, я супруга Орсино Орсини. И вы поступите мудро, если пропустите нас – Папа Римский мой друг.
   Один из солдат подъехал к ней и с любопытством коснулся ее золотистых кос. Она шлепнула его по руке, и мужчина угрожающе осклабился.
   Кто-то воскликнул:
   – Глядите, капитан едет.
   К ним приближался высокий всадник, и Джулия воспряла духом: она увидела в его лице некое благородство и доброту.
   – Что здесь происходит? – закричал он.
   Солдаты, которые уже начали тискать служанок, вернулись в строй.
   – Это группа женщин, сэр, с их служанками, – сказал тот, кто командовал солдатами. – Одна из них – настоящая красавица.
   Капитан взглянул на Джулию и медленно произнес:
   – Вижу, вижу, – и он поклонился и заговорил по-итальянски с легким французским акцентом.
   – Госпожа, простите грубость моих солдат. Полагаю, они вас не оскорбили?
   – В том-то и дело, что оскорбили, – ответила Джулия. – Меня зовут Джулия Фарнезе, я супруга Орсино Орсини. Несомненно, вы обо мне слыхали.
   Он вновь поклонился:
   – Кто же не слыхал о самой прекрасной женщине Италии? И я вижу теперь, что люди не лгали. Мадам La Bella, примите мои извинения за то, что произошло. Меня зовут Ив д'Аллегр, и я к вашим услугам.
   – Рада познакомиться с вами, мсье д'Аллегр, – сказала Джулия. – Теперь я верю, что вы порекомендуете своим людям воздержаться от глупостей. Мы торопимся.
   – Ах, – вздохнул д'Аллегр. – Эти дороги небезопасны для прекрасных дам.
   – Тогда сопроводите нас в Витербо, возможно, нам удастся найти солдат для сопровождения и защиты. А послание Его Святейшеству, несомненно, все решит – он найдет способ нас защитить.
   – Конечно! – воскликнул француз, пожирая глазами Джулию. – Вряд ли в Италии или Франции найдется мужчина, который откажется вам услужить.
   Страхи Джулии мгновенно испарились – этот человек был так мил! Французы вообще галантный народ, а уж этот капитан в особенности. Она даже начала получать удовольствие от приключения.
   – И все же, – продолжил он, – ваша красота так поразительна, мадам, что может свести с ума любого, и он забудет об уважении и почестях, которые обязан оказывать даме вашего ранга. Прошу разрешения сопровождать вас до Монтефьясконе, дабы я мог защитить вас своим мечом.
   – Благодарю вас, но мы хотели бы проехать в Витербо.
   – Мадам, я солдат и подчиняюсь воинскому долгу. И как ужасно, когда долг вступает в противоречие с желаниями! Тысяча извинений, но я обязан доставить вас и ваших спутниц в Монтефьясконе.
   Джулия пожала плечами:
   – Ну что ж… Единственное, о чем я вас прошу – передать послание Его Святейшеству и рассказать ему, что выпало на нашу долю.
   Ив поклонился и заверил ее, что непременно это сделает.
   И, взяв ее лошадь под уздцы, Ив направился с путешественницами в Монтефьясконе.
   Монтефьясконе находился в руках французов, и, когда они въехали на площадь, солдаты гурьбой высыпали посмотреть на женщин. Раздались восхищенные крики, все взгляды были прикованы к Джулии. Но Ив д'Аллегр строгим голосом выкрикнул приказания: он понимал, что пленницы его не из простых, поэтому каждому, кто посмеет дотронуться до этих женщин, грозило наказание.
   Мужчины отступили: они поняли приказы по-своему – их капитан явно хотел оставить красавицу для себя.
   Джулия и сама так поняла ситуацию и, поглядывая на ехавшего рядом с ней красавца, дрожала – вовсе не от страха.
   Ив переговорил со старшими офицерами, и Джулии и ее свите был предоставлен самый удобный в городе дом.
   Джулия передала Лауру няньке и прошла в отведенную ей комнату. Сняла плащ, встряхнула волосами, освободив их от сетки. Легла на постель и принялась размышлять о странных вещах, случившихся с нею с момента отъезда из Рима. История с Орсино, конечно, была отвратительной, но ведь она участвовала в ней не по своей воле, не так ли?
   Слава Богу, этот неприятный эпизод завершен. Что же касается истории сегодняшней… Этот капитан так мил, так галантен!
   Но она ждала своего прекрасного завоевателя напрасно: капитан Ив д'Аллегр был занят составлением послания к Папе Римскому: он сообщал, что La Bella находится ныне в руках французов, но что он, Ив д'Аллегр, может обеспечить ее безопасный проезд в Рим… за три тысячи скудо.
   Получив послание, Александр впал в панику: а вдруг с его возлюбленной что-нибудь случится, а вдруг она заболеет? И он сразу же отправил требуемую сумму. А затем принялся ждать – терпения у него не хватало. Когда же Джулия появится в Ватикане?
   Нет, решительно он должен выехать ей навстречу. И неважно, что французы уже близко, что весь белый свет будет потешаться над такой страстью, неприличной для пожилого человека (особенно Папы Римского). Он просто обязан выехать навстречу.
   Он вел себя как двадцатилетний юноша. Приказал принести лучший наряд – черный дублет с золотой вышивкой, обмотал талию прекрасной перевязью из испанской кожи, к которой крепились меч и кинжал в украшенных драгоценными камнями ножнах, на ногах – сапоги из той же испанской кожи, на голове – бархатный берет, лихо заломленный набок.
   Таким он и поскакал на встречу с дорогой Джулией.
   Она была в восторге. Да, история с Орсино унизила ее, вызов, брошенный Ивом д'Аллегром, – взбесил, но теперь перед ней стоял ее Александр, лучший и самый преданный любовник в мире, и самый могущественный в мире человек – что бы там ни говорили.
   – Джулия, дорогая! – вскричал Папа.
   – Ваше Святейшество! – потупив взор, прошептала Джулия.
   И пусть Рим насмехается над стариком, вырядившимся как испанский гранд, и щеголявшим перед возлюбленной, словно мальчишка, – ему плевать. Его положение было сложным, французы уже почти подошли к Риму, ему было за что сражаться – но все это казалось совершенно незначительными препятствиями человеку, обладавшему такими талантами политического деятеля. Главное – возлюбленная при нем, главное – она вернулась к нему, презрев более молодых любовников.
   Теперь для счастья ему не хватало лишь одного – Лукреции. Ей также следует вернуться в Рим.
   А Лукреция в одиночестве бродила по замку в Пезаро и с нетерпением ждала новостей. Порою сюда забредал бродячий поэт в поисках хлеба и крова, порою прибывал посланец с письмом от отца – она всех тепло принимала и жадно выслушивала их рассказы: здесь, за надежным укрытием гор, она казалась себе оторванной от всего мира.
   Она узнала, что война разгорается, что Карл идет на Рим, что Джулия попала в плен и что Папа с готовностью заплатил выкуп. Ей рассказали о том, как ее отец, вырядившийся совсем как мальчишка, отправился встречать свою любовницу, как счастлив он теперь, когда Джулия снова с ним.
   И пусть кое-кто насмехается над отцом – Лукреция никогда такого не сделает. Она сидела у окна, смотрела на море и думала о том, как счастлива Джулия: ведь возлюбленный ее – страстный и смелый человек, совсем не тот холодный трус, за которого вышла замуж она, Лукреция.
   Но потом пришло известие, что французы находятся у самых ворот Рима.
   Рим лихорадило, и лишь один человек сохранял полное спокойствие – Александр. Хотя он и считал армию французского короля значительной силой, а в итальянцах видел лишь шутов, обожающих рядиться в воинские доспехи и играть в солдатиков.
   Все это время Чезаре находился подле отца. Он со злобой и тоской взирал за ходом военных действий: ну почему отец не назначил его хотя бы главнокомандующим папской кондотты, тогда у него было бы хотя бы одно воинское соединение, готовое стоять за Папу до конца!
   Он с горечью смеялся и колотил себя кулаками в грудь:
   – Ну конечно! Я должен оставаться при церкви… Я, который мог бы спасти Рим, спасти Италию и уж точно вытащить вас из этого неприятного и угрожающего положения! И мне запрещено сражаться.
   – Дорогой мой сын! – увещевал его Папа. – Ты слишком нетерпелив. Куда спешить? Битва еще не окончена.
   – Неужели Ваше Святейшество не знает, что французы уже атаковали Чивита Веккья и что через день-другой они подойдут к Риму?
   – Знаю.
   – И вы собираетесь оставаться здесь, понимая, что французский король может захватить вас и выставить вам такие условия, с которыми вы не сможете не согласиться?
   – Ты забегаешь вперед, сынок. Я пока еще не пленник малыша Карла. И не собираюсь им становиться. Подождем и посмотрим, кто в результате окажется победителем. Молю тебя, не совершай ужасную ошибку, не становись между моими врагами, которые с первого момента, как французский сапог ступил на итальянскую землю, предрекают мне скорый конец.
   Это спокойствие Александра оказывало свое действие на всех, в том числе и Чезаре.
   Но когда Папа увидел французский авангард на холме Марио, он понял, что ему с семейством надо срочно перебираться за крепкие стены форта Святого Анджело.
   Въезд короля Франции в Рим был обставлен с большой помпой. Его армия входила в город уже в сумерках и потому казалась горожанам еще более грозной, чем при свете дня. Римляне дрожащими руками держали тысячи факелов и в ужасе взирали на наемных немецких и швейцарских солдат – да, эти закаленные воины полностью оправдывали ходившие о них слухи. Французы тоже оказались прекрасными вояками и пока шли по итальянской земле, не встречая почти никакого сопротивления. Солдатов вели многочисленные аристократы-командиры, их наряды сверкали драгоценными камнями – по большей части отобранными у итальянских богачей. Армия шествовала через город шесть часов подряд: гасконские лучники, шотландцы д'Обиньи, тревожившие души своей дикой музыкой, которую они извлекали из волынок, шли булавоносцы и арбалетчики, артиллеристы тащили целых тридцать шесть бронзовых пушек. И ехал среди своего воинства Карл – этот чахлый уродец хоть и надел расшитый золотом наряд, все равно производил куда меньшее впечатление, чем его доблестные солдаты.
   По Виа Лата колонна подошла к дворцу Святого Марка, где должен был расположиться король. На площадь втащили пушки.
   И даже сквозь толстые стены форта до Александра и его окружения доносились приветственные крики горожан: «Франция! Победа!»
   Чезаре стоял рядом с отцом, в бессилии сжимая кулаки. И он, и Александр знали, что эта ночь окажется для римлян адом: в домах их было множество соблазнительных вещичек – золотые и серебряные блюда, орнаменты из майолики и оловянная посуда. И женщины.
   Рим, вечный город, был отдан на милость неприятеля.
   Укрывшиеся в форте Святого Анджело, они ждали, когда вместо приветственных воплей начнут раздаваться крики ужаса и боли.
   – Они доберутся до дома моей матери, – пробормотал Чезаре.
   – О доме не сожалей, – ответил отец. – Твоей матери там нет.
   – А где она?
   – Не бойся. Я устроил так, чтобы она с мужем еще несколько дней назад уехала из Рима.
   Как мог отец хранить такое спокойствие? – недоумевал Чезаре. Судьба всего рода Борджа была в опасности, а тот, кто стремился прославить и возвеличить род, стоял здесь и бесстрастно слушал доносившиеся до них вопли и рев, будто это был обыкновенный гром.
   – Но я все же отомщу этим варварам, которые захватили дом матери! – вскричал Чезаре.
   – Я в этом не сомневаюсь, – ответил Александр.
   – Но вы, вы! О, отец, как вы можете быть таким спокойным?
   – А какой смысл волноваться? Разве мы можем что-то сделать? Нам следует подождать подходящего момента, чтобы начать переговоры с Re Petito.
   Чезаре был в шоке: ему казалось, что Александр просто не понимает сути всего происходящего. А Александр тем временем размышлял о еще одном испытании, которое преподнесла ему жизнь. Когда-то, когда его дядя лежал при смерти, весь Рим ополчился против друзей и родичей Каликста. Тогда брат Александра, Педро Луис, уехал из Рима – он не мог понять, что в терпении и стойкости кроется великая сила. А Александр остался, он сохранял достоинство и мужество, и это оказалось лучшей стратегией: Александр все же получил то, о чем мечтал.
   И на этот раз следовало придерживаться той же тактики.
   А маленький французский король расхаживал по апартаментам семейства Борджа в Ватикане. Он глядел в окна, на сады и апельсиновые рощи холма Марио.
   Он не знал, что ему предпринять. Он пришел сюда как завоеватель, так следует ли ему ждать, пока тот, кто им завоеван, сам к нему явится? Но этот человек не был обыкновенным пленником – все-таки сам святой отец, глава всей католической церкви. Карл, как и его подданные, был католиком, и не мог в одночасье отбросить извечный трепет перед наместником Бога на Земле.
   Но наконец-то Папа согласился обсудить условия. А что еще ему оставалось? Север страны уже захвачен, Карл в Риме и готовится двинуться на юг, к Неаполю, тем самым осуществить цель своего похода.
   Папа вынужден был пойти на переговоры: стены форты Святого Анджело оказались не такими уж прочными, так что настало время поговорить о мире. И король Франции был твердо убежден, что все преимущества на его стороне: ведь святой отец оказался пленником в своем собственном городе.
   Январское солнце играло на золоте и эмали фресок Пинтуриккью: они изображали членов семейства Борджа и еще не были закончены. Карл внимательно разглядывал лица. И вдруг он услыхал за своей спиной какой-то шум. Он резко обернулся и увидел великолепную фигуру в золоченом облачении. И на мгновение ему показалось, что это ожил один из героев стенной росписи – у него даже мурашки по спине побежали. В комнату, через низенькую и узкую потайную дверь, вошел сам Александр, и Карл, ошеломленный его величием и достоинством, рухнул на колени.
   Александр покровительственным, почти отеческим жестом приказал королю подняться.
   – Итак, сын мой, – произнес Папа, – мы встретились.
   Одним жестом, несколькими словами Александр овладел положением: Карл уже не мог думать о себе как о завоевателе – Александр говорил с ним таким тоном, будто хотел подбодрить нашкодившего дитятю: он как бы прощал его, невзирая на то неловкое положение, в которое попал маленький король.
   Ну и положеньице! Карл, заикаясь, заговорил о том, что он-де требует свободного прохода через папское государство.
   При слове «требует» Папа удивленно приподнял бровь. А Карл, заслышав шум на улицах, осознал, что он и в самом деле победитель и что Папа находится в его милости.
   – Итак, вы просите о свободном проходе… – в задумчивости произнес Александр. Он с улыбкой глянул куда-то вдаль, за спину короля Франции, словно увидел там свое отнюдь не неприятное будущее.
   – Да, святой отец.
   – Что ж, сын мой, мы гарантируем вам это при условии, что вы и ваши солдаты немедленно покинете город.
   Король глянул на одного из своих людей – это был бравый воин, он шагнул вперед: судя по всему, присутствие святого отца не произвело на храбреца надлежащего впечатления.
   – Заложники, сир, – напомнил вояка.
   – Ах, да, святой отец, – очнулся король. – Мы требуем предоставить нам заложников, поскольку освобождаем и вас, и святой город.
   – Заложники? Что ж, это справедливое требование.
   – Я счастлив, что Ваше Святейшество согласны с таким требованием. Мы решили взять в заложники Чезаре Борджа и турецкого принца Джема.
   Папа молчал. Джем – да Бога ради, пусть берут. Но Чезаре!
   До него доносились страдальческие крики женщин, он чувствовал запах дыма. Рим корчился от боли, Рим горел. Что ж, он спасет Рим – ценой Чезаре и Джема.
   Даже вид прекрасного Адриатического моря не мог унять волнение Лукреции. Она понимала, в какую трудную ситуацию попал Джованни Сфорца: он получал деньги от Папы и неаполитанцев, а служил Милану. И разве могла она вменить это ему в вину? Она сама была душой и телом предана своей семье, так может ли она упрекать столь же преданного Джованни? Придя к такому выводу, она перестала думать о муже – ведь в этих размышлениях не было ничего приятного.