последнее время тоже стало происходить что-то непонятное и необъяснимое.
Вещи стали куда-то исчезать. Не все и не сразу. Все вещи и не могли
исчезнуть, так как основной своею частью хранились на материнской квартире -
там места свободного было больше и в шкафах, и на вешалке, и вообще.
Исчезала то одна незначительная вещь, то другая, то третья. Каждый день
Сиверцев не мог что-нибудь найти. Какой-нибудь обиходный пустяк. Футболку,
носки, авторучку, крем для бритья, блокнот. Каждое утро он чего-нибудь
недосчитывался. Какой-либо мелочи вроде чашки или ремня, или галстука. И все
это даже не казалось Сиверцеву странным. Почему не казалось, неясно, но не
казалось. И не очень раздражало. Потому что подолгу Сиверцев ничего не искал
и не задумывался, как и куда мог исчезнуть тот или иной неодушевленный
предмет. Он обнаруживал новую пропажу, констатировал, что пропажа случилась,
относил ее на счет беспорядка и забывал о ней не сходя с места. В смысле,
забывал о пропавшей вещи. Как будто у него ее никогда не было. Он ведь
вообще к вещам был равнодушен. Вещи интересовали Сиверцева лишь постольку,
поскольку ему приходилось жить среди них и ими в процессе жизни
пользоваться. Как и всем другим людям приходилось. Но, видимо, если бы
пришлось жить без вещей, Сиверцев не слишком бы расстроился и испугался.
Потому он и не придавал большого значения этим ежедневным исчезновениям.
Даже когда на месте его спального кресла - у письменного стола - обнаружился
модный вращающийся стул современной конструкции, Сиверцев всего лишь подумал
"на этом стуле Ксении будет удобно делать уроки". А о том, куда могло
деваться из квартиры такое огромное и тяжелое сооружение, как его кресло -
он не подумал. И о том, что без кресла ему не на чем будет спать, тоже
Сиверцев не подумал. Он не боялся никаких неудобств. Как не боялся с
некоторых пор вообще ничего. Если не считать одного момента. Наступления
этого момента он стал в последнее время бояться.
С некоторых пор Сиверцева по-настоящему волновало, что в конце концов
наступит день, когда исчезнет из стаканчика в ванной его зубная щетка. Этого
он действительно боялся. Поскольку Сиверцев без многого мог жить и
обходиться, практически без всего мог жить и обходиться Сиверцев, но без
зубной щетки он жить и обходиться не мог даже при большом желании.
Которого, кстати сказать, у него и не было.
Петр Сергеевич опустил ноги на пол, вены вздулись и проступили сквозь
кожу. И стали похожи на синие деревья кронами вниз.
Петр Сергеевич поднял свое тело над постелью, тело хрустнуло и осело.
Петр Сергеевич задержался на диване в сидячем положении и посидел,
приводя себя в утреннее состояние духа. Осознавая готовность к проживанию
нового грядущего дня. Наконец он встал во весь свой, когда-то немалый рост,
прочистил горло, подошел к телефону и начал вертеть диск. Диск на каждом
повороте взвизгивал.
- Майор Макуха у телефона, - сказал Петр Сергеевич в трубку.
- Да пошел ты, - ответила трубка и задумалась. Видимо, подбирая
соответствующий случаю адрес.
Майор Макуха нажал пальцем на рычаг и сказал: "Опять этот пидор
драматический дежурит". А сказав так, он оделся во все шерстяное и теплое,
чтоб радикулит свой холодом лишний раз не провоцировать, и вышел из дому в
туман осеннего утра. И пошел по улице в тумане и в нужном направлении. На
ходу Майор Макуха думал, что времена не выбирают, в них живут. И живут так,
чтобы не было мучительно и стыдно. Даже на вынужденной пенсии. По долгу
службы, в общем, живут.
Майор Макуха после того, как его не заслуженно, а благодаря
сволочам-сослуживцам и распаду нерушимого Союза советских республик, ушли на
вечный отдых, продолжал жить напряженно, в привычном трудовом ритме. Потому
что он был не согласен и не сломлен. На отдыхе он занимался своим любимым
делом жизни так же, как занимался им всегда. В тех же пределах и рамках. И
то, что обстоятельства изменившись, стали менее благоприятными, и выполнение
служебных функций сильно усложнилось, майора Макуху не смущало и не
останавливало ни на йоту. "А кто сказал, что жить и работать надо легко и
беспрепятственно?", - спрашивал он у себя строго. И сам себе не задумываясь
отвечал: "Никто не сказал. И не зря".
С прошлого раза дверь знакомого парадного изменила свой облик, можно
сказать, на противоположный, то есть до полной неузнаваемости. Майор Макуха
подумал сначала, что ошибся адресом. Но он быстро установил, что не ошибся.
Визуально осмотревшись вокруг, установил. Адрес был правильный и тот самый.
Просто на входе в подъезд смонтировали железную дверь и заперли ее на
замок-автомат. И повесили так называемый домофон. Для полноты общей картины.
- От кого прячетесь? - сказал вслух, но в никуда Майор Макуха.
Он набрал на кнопках "23" - номер квартиры - и подождал разумный
отрезок времени. Ответа не последовало. Тогда майор добавил спереди шестерку
- номер этажа.
- Да, - сказал, потрещав, динамик домофона.
- Майор Макуха у подъезда, - сказал майор Макуха.
- Опять, - сказал динамик.
- Ты меня лучше впусти по-хорошему, - сказал майор Макуха. - А то сам
знаешь. Органы тех лет шутить не любят.
Дверь щелкнула замком и качнулась на петлях - наружу. Майор Макуха
потянул скользкую, набалдашником, ручку и вошел внутрь. "Смотри ты. Всегда
было насрано, а как от народа отгородились, так сразу и установилась чистота
не хуже чем в аптеке No1 города Москвы". Майор Макуха давно подозревал, что
вся грязь и весь беспорядок в стране происходят от народа. Не было б народа,
и страна могла иметь совсем иной внешний вид. Но стран без народов не
бывает. И это непреложный факт и закон бытия, поскольку таков миропорядок
вещей под солнцем и луной.
Майор Макуха заперся в лифте и запустил его на подъем - изнутри лифт
блестел, сверкал и зеркально отсвечивал панелями. Плюс ко всему он
благоухал. Его явно взбрызнули чем-то освежающим. И взбрызнули недавно.
"Осквернитель воздуха с яблочным ароматом", - без труда определил майор
Макуха, так как дома, в туалете, он пользовался точно таким же. Ему бывшие
сослуживцы и соратники на день рождения подарок сделали. Правда, недавно их
подарок закончился. И слава богу. Потому что майор Макуха этот запах терпеть
не мог и органически не переваривал.
Как только майор Макуха ступил на лестничную площадку, дверь квартиры
No23 отворилась. Наверно, в ней услышали, что на этаже остановился лифт.
Майор Макуха перешагнул через порог. Его, как обычно, никто не
встретил.
Майор Макуха вытер подошвы обуви. Тщательно и не торопясь. Потом снял
по очереди ботинки и в носках пошел вглубь жилплощади.
В третьей комнате, слева, за круглым столом, сидел человек. Он
раскрывал ножом грецкие орехи и ел их, двигая ртом во все стороны
одновременно.
- Ну, чего тебе, дед? - сказал он и сглотнул пережеванное.
- Чего-чего, - сказал майор Макуха. - Ничего.
- Тогда выпей за мое здоровье и за мой счет.
Человек нырнул куда-то рукой и извлек флакон, похожий на графин, но
квадратный.
Майор Макуха выпил рюмку. Вспомнил, что натощак пить вредно для
желудка. Сказал:
- Дрянь заморская. Хуже одеколона. - И сказал: - Шлепнуть бы тебя за
употребление таких чужеродных напитков.
- Виски, - сказал хозяин квартиры. - Тридцать три доллара литр. Это
тебе к сведению между прочим.
- Я и говорю шлепнуть, - сказал майор Макуха.
Хозяину не понравилось устойчивое и преступное желание майора. Но он
почти промолчал. Буркнул "тоже мне шлепальщик нашелся, пердун старой
закалки", и все. И опять стал жевать свои орехи, богатые растительным
белком. Он жевал их и ждал. Чтобы майор Макуха сказал, зачем пришел и
побеспокоил в выходной от службы день.
И майор Макуха, проявляя выдержку, ждал. Чтобы у него поинтересовались
целью визита, а узнав о ней, ответили, что все будет исполнено, и об
исполнении доложено. И ждал этого майор Макуха излишне долго - пока понял,
что ничего у него не спросят и ничего ему не ответят. В последнее время они
стали себе это позволять. Демонстрируя неуважение и превосходство. Служебное
и возрастное. Конечно, теперь этот хрен газированный тоже по званию майор -
что само по себе и печально, и смешно. Но Макуха-то помнит его
дураком-лейтенантом, с соплями при любой погоде. И как уму-разуму его
безрезультатно учил, не говоря об азах профессии - помнит он великолепно.
Ну, и вся подноготная этого нынешнего тоже майора пенсионеру Макухе в
красках и тонах известна. Включая и то, что неизвестно никому. Если б не эта
всесторонняя известность, кто бы вообще с ним сегодня по-человечески
разговаривал? У майора Макухи никаких иллюзий на этот счет не имелось. У
него их вообще не имелось. Ни на какой счет.
- Дверь противотанковую установили, - сказал для разгону беседы майор
Макуха. - Опасаетесь непосредственного контакта с великим русским народом?
Хозяин взял нож и с треском раскрыл следующий орех, и сказал после его
раскрытия:
- Чего надо-то? Коротко и ясно.
- Мне - ничего не надо. Если лично, - сказал майор Макуха. - Стране
надо. И государству вашему. Де-мо-кра-тическому. Оно меня еще вспомнит по
заслугам посмертно. Когда спохватившись поймет.
Он достал из бокового кармана бумажку, сложенную вчетверо. Развернул.
- Колесник Виктор Викторович. В недавнем прошлом стропальщик
центрального материального склада. Завод имени К. Либкнехта. Две квартиры в
центре. "Мазда" и "Джип", записанный на мать, плюс "Таврия" для отца жены.
Скупает цветной металл. Нелегально. Ворованный. О чем свидетельствуют горы
металлолома в его квартире по адресу Малиновая, д. 220, кв.7. Остальные
известные сведения прилагаются.
- Ну, так чего тебе еще? Все ж понятно. Не досье, а полная чаша.
- Для настоящего дела, для дела с большой буквы, этого мало, потому что
недостаточно.
- Вообще-то экономическими преступниками мы вплотную не занимаемся, -
сказал хозяин. - Только крупными и очень крупными. Ну да ладно.
Он потянулся через стол и вынул бумажку у майора Макухи из рук.
- Через недельку позвонишь.
Майор Макуха встал и вышел в коридор. Обулся. Сказал:
- Не прощаюсь, - и закрыл за собой дверь.
Спустился пешком. Медленно. Спускаться по лестнице такого
образцово-показательного подъезда - доставляло глубокое удовлетворение.
Майор обожал чистоту и порядок. Порядок он обожал больше. Но за его
неимением довольствовался и чистотой. Хотя бы для содержания нервной системы
в устойчивом состоянии. Потому что без устойчивой нервной системы работать,
учитывая вредную специфику, затруднительно. Тем более успешно и тем более
сейчас, в наше нелегкое время. Когда нет у майора ни начальников, ни
помощников, ни подчиненных. Даже элементарных технических средств и
удостоверения личности у него нет. "Зато личность есть, - говорит сам себе
майор Макуха. - Что не так уж и мало - при неимении всего прочего". Этими
словами он себя бодрит и успокаивает, и не дает себе распустить нюни. Ведь
если себя не успокаивать, на одном неприкрытом энтузиазме или, лучше
сказать, на свой собственный страх и свой собственный риск - разве можно
жить более или менее долго? Да еще и творить при этом.
Конечно, Петр Сергеевич, он же майор Макуха, умом понимает, что никому
его розыскная деятельность сегодня не нужна. И плоды ее, как и результаты,
никому из непосредственных современников в органах не пригодятся. А
пригодиться они могут позже, уже в следующем веке и третьем тысячелетии.
Когда неизбежно придут наши, в смысле, свои. Они возьмут его картотеку за
основу, наведут вокруг новый, забытый порядок, и страна станет лучше и
краше, а от этого немного улучшится и весь остальной мир. Но что будет к
тому времени с самим Макухой и с субъектами его самодеятельных
оперативно-розыскных мероприятий, сегодня никто не может предположить и
убедительно предсказать, никакой Нострадамус не может. Возможно, они станут
недосягаемы или умрут - кто своей, а кто и жестокой насильственной смертью.
А возможно, превратятся в нищих и больных и никому не интересных членов
общества. И государство нового типа возьмет их под свою опеку и призрение,
забыв о прошлом и все им простив безвозмездно.
Короче, майор Макуха работал в стол, не будучи востребованным и понятым
своей любимой родиной и своим любимым народом. Хотя такая неблагодарная
деятельность в какой-то степени унижала его офицерское профессиональное
достоинство, не позволяя увидеть плоды своего труда воочию и не откладывая в
долгий ящик. Но он на свое достоинство плевал. Ради общего дела и блага. И
ради будущего торжества идей. Он же помнил из истории, что идеи всегда в
конце концов побеждают. Он это знал точно. Даже по своему предыдущему опыту.
А у этих, нынешних, никаких идей за душой нет. Значит, им недолго осталось
праздновать и править бал, особенно если оценивать время в историческом
масштабе или контексте. Только на это майор Макуха и надеялся, и строил свои
расчеты на этом. В уме подсознательно. Правда, у них, у нынешних, есть
помимо идей все остальное. И власть кое-какая, и деньги в особо крупных
размерах, и, главное, компьютеры в неограниченном количестве. Без компьютера
сегодня тяжело обходиться в быту. И майору Макухе если что и нужно позарез
повседневно, так это свой персональный домашний компьютер. Правда,
обращаться с ним он не умеет. Что нестрашно. И не таким вещам ему
приходилось обучаться. Причем самостоятельно и в кратчайшие сроки. Упорство
и труд, как говорится, никому даром не проходят. Они оставляют свои
неизгладимые следы. И майор Макуха смог бы освоить любой персональный
компьютер, если б только он у него был. Тогда бы он занес в него всю
картотеку - весомые результаты своих усилий за последние шесть лет. А потом
можно было бы подключиться к сети Интернет и картотеку эту уникальную и
совершенно секретную обнародовать буквально на всю планету. Чтобы она
вздрогнула.
Как это технически делается, майор Макуха не знает - даже
приблизительно. Но он знает, что это теперь делается. Что это осуществимо и
в принципе возможно.
И если осуществить задуманное удастся, можно будет даже умереть с
чистой совестью и спокойно в любое удобное для него время.
А без компьютера бесценная картотека - итоговый труд и венец всей жизни
- лежит мертвым грузом. Под диваном в пыли. И после его смерти не достанется
никому. Так как нет у майора Макухи прямых настоящих наследников и потомков.
А чужие люди могут свободно выкинуть его труд на помойку. Чего допустить,
находясь в здравом уме и трезвой памяти, нельзя.
Поэтому майор Макуха систематически и параллельно разрабатывал два
направления. Первое: "Постоянное и неуклонное пополнение картотеки опасных
для народа преступников", - в основном, экономических, политических и прочих
- и второе: "Поиски путей приобретения компьютера". Теперь это называется -
найти спонсора. Что для майора Макухи ново и непривычно. Врагов советской
власти он успешно искал и успешно находил днем и ночью даже в степи под
Курганом. Иностранных разведчиков и шпионов - доставал из-под земли
многократно. А спонсоров не искал он никогда. Не ставили перед ним таких
стратегических задач. На том основании, что в его времена этих задач не
существовало. А теперь - да, теперь они существуют и многих мучают.
Но нет таких задач, которые не могли бы решить майоры недавнего
прошлого. И сейчас на повестке дня у майора Макухи стояла как раз эта,
вышеупомянутая задача. И он шел, чтобы снять ее с повестки одним точечным
ударом. Непростое решение было им найдено. Осталось воплотить его в свою
жизнь. Конечно, решение не самое лучшее и не самое благородное. И чистые
руки о него вполне можно было замарать. Но работа требует жертв. И всегда
требовала она именно их.
Будущего спонсора майор Макуха выбирал себе по принципу "на кого бог
пошлет", методом тыка. Из экономического раздела картотеки. Открыл диван,
стал к нему спиной и вытащил никуда не глядя карточку. И вот с этой самой
карточкой и со всем досье в целом майор Макуха отправился к гражданину
Борщевскому Е.Е., 1962-го года рождения, беспартийному украинцу с высшим
техническим образованием.
По пути он купил себе два пирожка с капустой. Чтоб закусить виски и
заодно позавтракать. Жир с пальцев вытер о внутренность карманов пальто.
Дошел до конторы Борщевского. То есть до его офиса. Вошел.
Никакой охраны в приемном помещении не обнаружилось. Хотя суммы здесь
оборачивались нешуточные и астрономические. И вообще никого не обнаружилось
в помещении. Правда, через минуту из бокового кабинета вышла секретарша. И
спросила:
- Вы по какому вопросу?
- Я к гражданину Борщевскому. В смысле - к господину.
- Женя, к тебе, - крикнула секретарша и села за компьютер.
"Даже у этой девки есть компьютер", - позавидовал майор Макуха.
- Пускай заходят, - ответили - также криком - из кабинета через
закрытую дверь.
Майор Макуха по диагонали пересек приемную и вошел в кабинет господина
Борщевского.
- Слушаю, - сказал господин Борщевский.
- Это продается, - сказал майор Макуха и положил на стол досье. На
папке все-таки отпечатался один палец майора, испачканный пирожковым жиром.
Господин Борщевский скучно полистал бумаги, закрыл папку, спросил:
- Почем?
- Компьютер. Одна штука.
- Конфигурация?
Майор Макуха не предвидел подобных дополнительных вопросов и к ответу
оказался неготовым.
Господин Борщевский подумал и изменил вопрос на более понятный:
- Какие задачи должен выполнять компьютер?
Майор Макуха тоже подумал и ответил:
- Картотека.
- База данных, что ли? - уточнил господин Борщевский.
- Да, - сказал майор. - База.
На что господин Борщевский сказал:
- Оставьте адрес у секретаря. Доставка в течение суток. Бумаги отдадите
тем, кто привезет машину.
- Какую машину? - не понял майор Макуха.
- Компьютер, - объяснил господин Борщевский и открыл ежедневник в
черном кожаном переплете, и в него уткнулся.
Майор Макуха забрал папку, вышел из кабинета, молча и разборчиво
написал секретарше свой адрес, и как лучше проехать - написал. В том числе и
городским транспортом. На всякий какой-либо случай.
В общем, успех подкрался незаметно. Чего майор Макуха не ожидал и не
предполагал. Он думал, что этого жулика, злостно подрывающего экономику
страны переводом безналичных денег в наличные и наоборот, придется
уговаривать, брать за горло, шантажировать. А этого майор Макуха не
приветствовал. Считая неподобающим для боевого, можно сказать, офицера, для
заслуженного бойца невидимого фронта. Фронта, которого сегодня, правда, нет.
Но он был. И это всем следует помнить. Потому что не может быть, что его нет
и не будет, он снова будет, возродясь из пепла, в чем нет сомнений ни у
кого, кто хоть что-нибудь понимает в жизни и развитии общества по спирали.
Майор Макуха почти что уже ушел, но вспомнил немаловажное, опять
заглянул в кабинет Борщевского и сказал:
- Чуть не забыл.
- Что?
- Интернет мне. Вдобавок.
Борщевский посмотрел на часы и сказал:
- Хорошо.
Дома Петр Сергеевич пообедал. У него все для этого в наличии было - и
хлеб, и лук, и квашеная капуста, и тонкое, с мясными прослойками, сало,
которое он покупал на рынке в свежем виде и своими руками засаливал с
перцем, тмином и чесноком. Его научил когда-то этому искусству один еврей,
сотрудничавший с Петром Сергеевичем на общественных внештатных началах и на
взаимовыгодных основаниях. Чай у Петра Сергеевича вообще никогда в доме не
переводился. И макароны не переводились никогда. А что еще нужно человеку
для сытного обеда? Разве что рюмка водки. И Петр Сергеевич зашел в
супермаркет "Солнечный" и купил себе маленькую плоскую бутылочку очень
хорошей водки "Карат". Хотя и дороговата она для пенсионера постсоветского
типа. Но Петр Сергеевич решил на себе и собственном организме сегодня не
экономить. Чтобы отметить свой молниеносный сокрушительный успех как
положено и в свое удовольствие. А не считая каждую копейку по два раза. И
удовольствие он от обеда получил полное и максимальное, граничащее с
райским, как говорится, наслаждением. Потому что ел и выпивал не спеша.
Думая на разные интересные темы в форме внутреннего диалога, то есть как
будто беседуя с кем-то - таким же умным, но воображаемым. А кроме того, он
вспоминал гениальные стихи поэта Пушкина Александра Сергеевича, вернее, одну
их строчку, ту, которая "Нет, весь я не умру".
И не заметил Петр Сергеевич, как за окном безнадежно стемнело. На
исходе осени темнеет рано, а светает поздно. И он лег на свой диван, под
которым хранил, как зеницу ока, свою бесценную картотеку, и уснул. И спал до
утра на спине. Часов до половины пятого. Он бы и дольше спал, но в дверь без
уважения позвонили. Петр Сергеевич вскочил, как молодой, прошлепал босиком в
прихожую и спросил хриплым басом:
- Кто там?
А ему ответили:
- Компьютер заказывали?
Конечно, он отпер дверь. Спросонья не усомнившись ни в чем. Хотя мог
бы, будучи многоопытным майором, задать себе вопрос - чего это они в такую
несусветную рань, когда и магазины все закрыты, компьютер привезли? А он не
задал. И, значит, чего уж теперь говорить - мог, не мог. Теперь уже поздно
об этом говорить. Теперь нет у Петра Сергеевича компьютера. И картотеки,
служившей ему смыслом жизни, нет. Да и самого его скоро не будет, по всей
вероятности, которая высока, а что будет со страной и миром, и будут они или
их тоже не будет - пока неясно.
С точки зрения остальных - Шурик был существом необычным и подпадал под
емкое определение "ну что с него возьмешь!" Сам он насчет "что возьмешь" с
остальными согласиться не мог, а насчет необычности - как раз мог. Только он
не до конца понимал - необычен он? Или эти самые остальные.
По здравому размышлению Шурик склонялся к первому: а именно к тому, что
необычность лежит в нем, в его, значит, личной области. Он даже иногда по
ночам думал о себе: "А может, - думал, - я инопланетянин? Гуманоид, так
сказать, и пришелец? Но тогда, - думал, - почему мне жрать хочется до боли?
Тем более ночью, когда надо спать". И сам же себе объяснял: "Так, наверно,
потому и хочется. Может, - объяснял, - они, в смысле, мы-гуманоиды, ночью
должны есть, а днем - спать. Может, у нас природа такая нечеловеческая".
Тут, конечно, у Шурика сразу возникали сомнения. Потому что жена его и
супруга Светик - которая гуманоидом не была на сто десять процентов - тоже
ночью любила встать и перекусить чего-нибудь на скорую руку. Она даже на
дверь холодильника бумажку самоклеющуюся прилепила и на ней себе написала:
"Ночью не жрать! И так корова". Но, с другой стороны, а почему бы людям и
гуманоидам не иметь каких-нибудь общих черт и сходств. Как бы там ни было, а
все мы - дети галактики, все, до самого последнего человека, будь он хоть
трижды гуманоидом и пришельцем.
Кстати, в чем состояла необычность Шурика - а некоторые трактовали ее
как ненормальность, - никто толком сформулировать не взялся бы. Просто ясно
было как божий день, что он то ли не от мира сего, то ли не в себе. И
никаких сомнений на эту тему ни у кого не рождалось - ни у Шурика, ни у
остальных. Но у остальных вообще сомнения рождаются нечасто. Это истина
широко известная. Про остальных говорить - вообще особого смысла не имеет.
Потому как, ну что такое "остальные"? Это все, что ли, скопом? Так и Шурик -
один из всех. Все - они разные бывают.
Во что верится с ощутимым трудом.
Но больше всего волновало Шурика не это. Его волновало, что будет с его
детьми и потомками. Когда дети и потомки у них со Светиком появятся. Вернее,
Шурика волновало - кем будут считаться их общие дети в том случае, если он
действительно пришелец миров. Тоже пришельцами - по отцу? Или людьми в
полном смысле этого слова - по матери? Тут подход может быть диаметрально
различный. Как у разных народов к национальности. У русских или у тех же,
например, украинцев она определяется хоть по отцу, хоть по матери - неважно
и несущественно. А у евреев - строго по матери. И если твое отчество
Абрамович, фамилия Абрамович, а мама у тебя турчанка, то для евреев ты не
еврей, а турок. Хотя, конечно, и Абрамович.
Эти детские, если можно так их назвать, вопросы Шурик задавал себе
регулярно. А ответа на них не имел ни малейшего. Может, потому не имел, что
в собственном пришельчестве никакой уверенности у него не было. А сомнения -
опять-таки были. И он их в конце концов задумал разрешить и развеять. Очень
простым, гениальным, надо сказать, путем. Он придумал сдать в больницу свои
анализы. И если они - результаты анализов крови и всего такого - будут
положительными, то есть не будут лезть ни в какие установленные человеческой
медициной рамки, значит, и сомневаться нечего.
В общем, приготовил Шурик все, что мог приготовить в домашних условиях,
завернул это в газетку под названием "Торговый дом культуры" и пошел в
близлежащую больницу. Вернее, в поликлинику районного масштаба.
Пришел, говорит:
- Мне бы анализы сдать.
А ему говорят:
- Направление.
Шурик начал не понимать, о каком направлении идет речь, а ему
объяснили:
- Направление от лечащего врача давай.
Лечащего врача у Шурика, естественно, не было, так как он в последние
годы ни от чего не лечился. Во всяком случае, не лечился при помощи врача. И
он спросил:
- А где его взять, лечащего этого врача, если меня никто ни от чего не
Вещи стали куда-то исчезать. Не все и не сразу. Все вещи и не могли
исчезнуть, так как основной своею частью хранились на материнской квартире -
там места свободного было больше и в шкафах, и на вешалке, и вообще.
Исчезала то одна незначительная вещь, то другая, то третья. Каждый день
Сиверцев не мог что-нибудь найти. Какой-нибудь обиходный пустяк. Футболку,
носки, авторучку, крем для бритья, блокнот. Каждое утро он чего-нибудь
недосчитывался. Какой-либо мелочи вроде чашки или ремня, или галстука. И все
это даже не казалось Сиверцеву странным. Почему не казалось, неясно, но не
казалось. И не очень раздражало. Потому что подолгу Сиверцев ничего не искал
и не задумывался, как и куда мог исчезнуть тот или иной неодушевленный
предмет. Он обнаруживал новую пропажу, констатировал, что пропажа случилась,
относил ее на счет беспорядка и забывал о ней не сходя с места. В смысле,
забывал о пропавшей вещи. Как будто у него ее никогда не было. Он ведь
вообще к вещам был равнодушен. Вещи интересовали Сиверцева лишь постольку,
поскольку ему приходилось жить среди них и ими в процессе жизни
пользоваться. Как и всем другим людям приходилось. Но, видимо, если бы
пришлось жить без вещей, Сиверцев не слишком бы расстроился и испугался.
Потому он и не придавал большого значения этим ежедневным исчезновениям.
Даже когда на месте его спального кресла - у письменного стола - обнаружился
модный вращающийся стул современной конструкции, Сиверцев всего лишь подумал
"на этом стуле Ксении будет удобно делать уроки". А о том, куда могло
деваться из квартиры такое огромное и тяжелое сооружение, как его кресло -
он не подумал. И о том, что без кресла ему не на чем будет спать, тоже
Сиверцев не подумал. Он не боялся никаких неудобств. Как не боялся с
некоторых пор вообще ничего. Если не считать одного момента. Наступления
этого момента он стал в последнее время бояться.
С некоторых пор Сиверцева по-настоящему волновало, что в конце концов
наступит день, когда исчезнет из стаканчика в ванной его зубная щетка. Этого
он действительно боялся. Поскольку Сиверцев без многого мог жить и
обходиться, практически без всего мог жить и обходиться Сиверцев, но без
зубной щетки он жить и обходиться не мог даже при большом желании.
Которого, кстати сказать, у него и не было.
Петр Сергеевич опустил ноги на пол, вены вздулись и проступили сквозь
кожу. И стали похожи на синие деревья кронами вниз.
Петр Сергеевич поднял свое тело над постелью, тело хрустнуло и осело.
Петр Сергеевич задержался на диване в сидячем положении и посидел,
приводя себя в утреннее состояние духа. Осознавая готовность к проживанию
нового грядущего дня. Наконец он встал во весь свой, когда-то немалый рост,
прочистил горло, подошел к телефону и начал вертеть диск. Диск на каждом
повороте взвизгивал.
- Майор Макуха у телефона, - сказал Петр Сергеевич в трубку.
- Да пошел ты, - ответила трубка и задумалась. Видимо, подбирая
соответствующий случаю адрес.
Майор Макуха нажал пальцем на рычаг и сказал: "Опять этот пидор
драматический дежурит". А сказав так, он оделся во все шерстяное и теплое,
чтоб радикулит свой холодом лишний раз не провоцировать, и вышел из дому в
туман осеннего утра. И пошел по улице в тумане и в нужном направлении. На
ходу Майор Макуха думал, что времена не выбирают, в них живут. И живут так,
чтобы не было мучительно и стыдно. Даже на вынужденной пенсии. По долгу
службы, в общем, живут.
Майор Макуха после того, как его не заслуженно, а благодаря
сволочам-сослуживцам и распаду нерушимого Союза советских республик, ушли на
вечный отдых, продолжал жить напряженно, в привычном трудовом ритме. Потому
что он был не согласен и не сломлен. На отдыхе он занимался своим любимым
делом жизни так же, как занимался им всегда. В тех же пределах и рамках. И
то, что обстоятельства изменившись, стали менее благоприятными, и выполнение
служебных функций сильно усложнилось, майора Макуху не смущало и не
останавливало ни на йоту. "А кто сказал, что жить и работать надо легко и
беспрепятственно?", - спрашивал он у себя строго. И сам себе не задумываясь
отвечал: "Никто не сказал. И не зря".
С прошлого раза дверь знакомого парадного изменила свой облик, можно
сказать, на противоположный, то есть до полной неузнаваемости. Майор Макуха
подумал сначала, что ошибся адресом. Но он быстро установил, что не ошибся.
Визуально осмотревшись вокруг, установил. Адрес был правильный и тот самый.
Просто на входе в подъезд смонтировали железную дверь и заперли ее на
замок-автомат. И повесили так называемый домофон. Для полноты общей картины.
- От кого прячетесь? - сказал вслух, но в никуда Майор Макуха.
Он набрал на кнопках "23" - номер квартиры - и подождал разумный
отрезок времени. Ответа не последовало. Тогда майор добавил спереди шестерку
- номер этажа.
- Да, - сказал, потрещав, динамик домофона.
- Майор Макуха у подъезда, - сказал майор Макуха.
- Опять, - сказал динамик.
- Ты меня лучше впусти по-хорошему, - сказал майор Макуха. - А то сам
знаешь. Органы тех лет шутить не любят.
Дверь щелкнула замком и качнулась на петлях - наружу. Майор Макуха
потянул скользкую, набалдашником, ручку и вошел внутрь. "Смотри ты. Всегда
было насрано, а как от народа отгородились, так сразу и установилась чистота
не хуже чем в аптеке No1 города Москвы". Майор Макуха давно подозревал, что
вся грязь и весь беспорядок в стране происходят от народа. Не было б народа,
и страна могла иметь совсем иной внешний вид. Но стран без народов не
бывает. И это непреложный факт и закон бытия, поскольку таков миропорядок
вещей под солнцем и луной.
Майор Макуха заперся в лифте и запустил его на подъем - изнутри лифт
блестел, сверкал и зеркально отсвечивал панелями. Плюс ко всему он
благоухал. Его явно взбрызнули чем-то освежающим. И взбрызнули недавно.
"Осквернитель воздуха с яблочным ароматом", - без труда определил майор
Макуха, так как дома, в туалете, он пользовался точно таким же. Ему бывшие
сослуживцы и соратники на день рождения подарок сделали. Правда, недавно их
подарок закончился. И слава богу. Потому что майор Макуха этот запах терпеть
не мог и органически не переваривал.
Как только майор Макуха ступил на лестничную площадку, дверь квартиры
No23 отворилась. Наверно, в ней услышали, что на этаже остановился лифт.
Майор Макуха перешагнул через порог. Его, как обычно, никто не
встретил.
Майор Макуха вытер подошвы обуви. Тщательно и не торопясь. Потом снял
по очереди ботинки и в носках пошел вглубь жилплощади.
В третьей комнате, слева, за круглым столом, сидел человек. Он
раскрывал ножом грецкие орехи и ел их, двигая ртом во все стороны
одновременно.
- Ну, чего тебе, дед? - сказал он и сглотнул пережеванное.
- Чего-чего, - сказал майор Макуха. - Ничего.
- Тогда выпей за мое здоровье и за мой счет.
Человек нырнул куда-то рукой и извлек флакон, похожий на графин, но
квадратный.
Майор Макуха выпил рюмку. Вспомнил, что натощак пить вредно для
желудка. Сказал:
- Дрянь заморская. Хуже одеколона. - И сказал: - Шлепнуть бы тебя за
употребление таких чужеродных напитков.
- Виски, - сказал хозяин квартиры. - Тридцать три доллара литр. Это
тебе к сведению между прочим.
- Я и говорю шлепнуть, - сказал майор Макуха.
Хозяину не понравилось устойчивое и преступное желание майора. Но он
почти промолчал. Буркнул "тоже мне шлепальщик нашелся, пердун старой
закалки", и все. И опять стал жевать свои орехи, богатые растительным
белком. Он жевал их и ждал. Чтобы майор Макуха сказал, зачем пришел и
побеспокоил в выходной от службы день.
И майор Макуха, проявляя выдержку, ждал. Чтобы у него поинтересовались
целью визита, а узнав о ней, ответили, что все будет исполнено, и об
исполнении доложено. И ждал этого майор Макуха излишне долго - пока понял,
что ничего у него не спросят и ничего ему не ответят. В последнее время они
стали себе это позволять. Демонстрируя неуважение и превосходство. Служебное
и возрастное. Конечно, теперь этот хрен газированный тоже по званию майор -
что само по себе и печально, и смешно. Но Макуха-то помнит его
дураком-лейтенантом, с соплями при любой погоде. И как уму-разуму его
безрезультатно учил, не говоря об азах профессии - помнит он великолепно.
Ну, и вся подноготная этого нынешнего тоже майора пенсионеру Макухе в
красках и тонах известна. Включая и то, что неизвестно никому. Если б не эта
всесторонняя известность, кто бы вообще с ним сегодня по-человечески
разговаривал? У майора Макухи никаких иллюзий на этот счет не имелось. У
него их вообще не имелось. Ни на какой счет.
- Дверь противотанковую установили, - сказал для разгону беседы майор
Макуха. - Опасаетесь непосредственного контакта с великим русским народом?
Хозяин взял нож и с треском раскрыл следующий орех, и сказал после его
раскрытия:
- Чего надо-то? Коротко и ясно.
- Мне - ничего не надо. Если лично, - сказал майор Макуха. - Стране
надо. И государству вашему. Де-мо-кра-тическому. Оно меня еще вспомнит по
заслугам посмертно. Когда спохватившись поймет.
Он достал из бокового кармана бумажку, сложенную вчетверо. Развернул.
- Колесник Виктор Викторович. В недавнем прошлом стропальщик
центрального материального склада. Завод имени К. Либкнехта. Две квартиры в
центре. "Мазда" и "Джип", записанный на мать, плюс "Таврия" для отца жены.
Скупает цветной металл. Нелегально. Ворованный. О чем свидетельствуют горы
металлолома в его квартире по адресу Малиновая, д. 220, кв.7. Остальные
известные сведения прилагаются.
- Ну, так чего тебе еще? Все ж понятно. Не досье, а полная чаша.
- Для настоящего дела, для дела с большой буквы, этого мало, потому что
недостаточно.
- Вообще-то экономическими преступниками мы вплотную не занимаемся, -
сказал хозяин. - Только крупными и очень крупными. Ну да ладно.
Он потянулся через стол и вынул бумажку у майора Макухи из рук.
- Через недельку позвонишь.
Майор Макуха встал и вышел в коридор. Обулся. Сказал:
- Не прощаюсь, - и закрыл за собой дверь.
Спустился пешком. Медленно. Спускаться по лестнице такого
образцово-показательного подъезда - доставляло глубокое удовлетворение.
Майор обожал чистоту и порядок. Порядок он обожал больше. Но за его
неимением довольствовался и чистотой. Хотя бы для содержания нервной системы
в устойчивом состоянии. Потому что без устойчивой нервной системы работать,
учитывая вредную специфику, затруднительно. Тем более успешно и тем более
сейчас, в наше нелегкое время. Когда нет у майора ни начальников, ни
помощников, ни подчиненных. Даже элементарных технических средств и
удостоверения личности у него нет. "Зато личность есть, - говорит сам себе
майор Макуха. - Что не так уж и мало - при неимении всего прочего". Этими
словами он себя бодрит и успокаивает, и не дает себе распустить нюни. Ведь
если себя не успокаивать, на одном неприкрытом энтузиазме или, лучше
сказать, на свой собственный страх и свой собственный риск - разве можно
жить более или менее долго? Да еще и творить при этом.
Конечно, Петр Сергеевич, он же майор Макуха, умом понимает, что никому
его розыскная деятельность сегодня не нужна. И плоды ее, как и результаты,
никому из непосредственных современников в органах не пригодятся. А
пригодиться они могут позже, уже в следующем веке и третьем тысячелетии.
Когда неизбежно придут наши, в смысле, свои. Они возьмут его картотеку за
основу, наведут вокруг новый, забытый порядок, и страна станет лучше и
краше, а от этого немного улучшится и весь остальной мир. Но что будет к
тому времени с самим Макухой и с субъектами его самодеятельных
оперативно-розыскных мероприятий, сегодня никто не может предположить и
убедительно предсказать, никакой Нострадамус не может. Возможно, они станут
недосягаемы или умрут - кто своей, а кто и жестокой насильственной смертью.
А возможно, превратятся в нищих и больных и никому не интересных членов
общества. И государство нового типа возьмет их под свою опеку и призрение,
забыв о прошлом и все им простив безвозмездно.
Короче, майор Макуха работал в стол, не будучи востребованным и понятым
своей любимой родиной и своим любимым народом. Хотя такая неблагодарная
деятельность в какой-то степени унижала его офицерское профессиональное
достоинство, не позволяя увидеть плоды своего труда воочию и не откладывая в
долгий ящик. Но он на свое достоинство плевал. Ради общего дела и блага. И
ради будущего торжества идей. Он же помнил из истории, что идеи всегда в
конце концов побеждают. Он это знал точно. Даже по своему предыдущему опыту.
А у этих, нынешних, никаких идей за душой нет. Значит, им недолго осталось
праздновать и править бал, особенно если оценивать время в историческом
масштабе или контексте. Только на это майор Макуха и надеялся, и строил свои
расчеты на этом. В уме подсознательно. Правда, у них, у нынешних, есть
помимо идей все остальное. И власть кое-какая, и деньги в особо крупных
размерах, и, главное, компьютеры в неограниченном количестве. Без компьютера
сегодня тяжело обходиться в быту. И майору Макухе если что и нужно позарез
повседневно, так это свой персональный домашний компьютер. Правда,
обращаться с ним он не умеет. Что нестрашно. И не таким вещам ему
приходилось обучаться. Причем самостоятельно и в кратчайшие сроки. Упорство
и труд, как говорится, никому даром не проходят. Они оставляют свои
неизгладимые следы. И майор Макуха смог бы освоить любой персональный
компьютер, если б только он у него был. Тогда бы он занес в него всю
картотеку - весомые результаты своих усилий за последние шесть лет. А потом
можно было бы подключиться к сети Интернет и картотеку эту уникальную и
совершенно секретную обнародовать буквально на всю планету. Чтобы она
вздрогнула.
Как это технически делается, майор Макуха не знает - даже
приблизительно. Но он знает, что это теперь делается. Что это осуществимо и
в принципе возможно.
И если осуществить задуманное удастся, можно будет даже умереть с
чистой совестью и спокойно в любое удобное для него время.
А без компьютера бесценная картотека - итоговый труд и венец всей жизни
- лежит мертвым грузом. Под диваном в пыли. И после его смерти не достанется
никому. Так как нет у майора Макухи прямых настоящих наследников и потомков.
А чужие люди могут свободно выкинуть его труд на помойку. Чего допустить,
находясь в здравом уме и трезвой памяти, нельзя.
Поэтому майор Макуха систематически и параллельно разрабатывал два
направления. Первое: "Постоянное и неуклонное пополнение картотеки опасных
для народа преступников", - в основном, экономических, политических и прочих
- и второе: "Поиски путей приобретения компьютера". Теперь это называется -
найти спонсора. Что для майора Макухи ново и непривычно. Врагов советской
власти он успешно искал и успешно находил днем и ночью даже в степи под
Курганом. Иностранных разведчиков и шпионов - доставал из-под земли
многократно. А спонсоров не искал он никогда. Не ставили перед ним таких
стратегических задач. На том основании, что в его времена этих задач не
существовало. А теперь - да, теперь они существуют и многих мучают.
Но нет таких задач, которые не могли бы решить майоры недавнего
прошлого. И сейчас на повестке дня у майора Макухи стояла как раз эта,
вышеупомянутая задача. И он шел, чтобы снять ее с повестки одним точечным
ударом. Непростое решение было им найдено. Осталось воплотить его в свою
жизнь. Конечно, решение не самое лучшее и не самое благородное. И чистые
руки о него вполне можно было замарать. Но работа требует жертв. И всегда
требовала она именно их.
Будущего спонсора майор Макуха выбирал себе по принципу "на кого бог
пошлет", методом тыка. Из экономического раздела картотеки. Открыл диван,
стал к нему спиной и вытащил никуда не глядя карточку. И вот с этой самой
карточкой и со всем досье в целом майор Макуха отправился к гражданину
Борщевскому Е.Е., 1962-го года рождения, беспартийному украинцу с высшим
техническим образованием.
По пути он купил себе два пирожка с капустой. Чтоб закусить виски и
заодно позавтракать. Жир с пальцев вытер о внутренность карманов пальто.
Дошел до конторы Борщевского. То есть до его офиса. Вошел.
Никакой охраны в приемном помещении не обнаружилось. Хотя суммы здесь
оборачивались нешуточные и астрономические. И вообще никого не обнаружилось
в помещении. Правда, через минуту из бокового кабинета вышла секретарша. И
спросила:
- Вы по какому вопросу?
- Я к гражданину Борщевскому. В смысле - к господину.
- Женя, к тебе, - крикнула секретарша и села за компьютер.
"Даже у этой девки есть компьютер", - позавидовал майор Макуха.
- Пускай заходят, - ответили - также криком - из кабинета через
закрытую дверь.
Майор Макуха по диагонали пересек приемную и вошел в кабинет господина
Борщевского.
- Слушаю, - сказал господин Борщевский.
- Это продается, - сказал майор Макуха и положил на стол досье. На
папке все-таки отпечатался один палец майора, испачканный пирожковым жиром.
Господин Борщевский скучно полистал бумаги, закрыл папку, спросил:
- Почем?
- Компьютер. Одна штука.
- Конфигурация?
Майор Макуха не предвидел подобных дополнительных вопросов и к ответу
оказался неготовым.
Господин Борщевский подумал и изменил вопрос на более понятный:
- Какие задачи должен выполнять компьютер?
Майор Макуха тоже подумал и ответил:
- Картотека.
- База данных, что ли? - уточнил господин Борщевский.
- Да, - сказал майор. - База.
На что господин Борщевский сказал:
- Оставьте адрес у секретаря. Доставка в течение суток. Бумаги отдадите
тем, кто привезет машину.
- Какую машину? - не понял майор Макуха.
- Компьютер, - объяснил господин Борщевский и открыл ежедневник в
черном кожаном переплете, и в него уткнулся.
Майор Макуха забрал папку, вышел из кабинета, молча и разборчиво
написал секретарше свой адрес, и как лучше проехать - написал. В том числе и
городским транспортом. На всякий какой-либо случай.
В общем, успех подкрался незаметно. Чего майор Макуха не ожидал и не
предполагал. Он думал, что этого жулика, злостно подрывающего экономику
страны переводом безналичных денег в наличные и наоборот, придется
уговаривать, брать за горло, шантажировать. А этого майор Макуха не
приветствовал. Считая неподобающим для боевого, можно сказать, офицера, для
заслуженного бойца невидимого фронта. Фронта, которого сегодня, правда, нет.
Но он был. И это всем следует помнить. Потому что не может быть, что его нет
и не будет, он снова будет, возродясь из пепла, в чем нет сомнений ни у
кого, кто хоть что-нибудь понимает в жизни и развитии общества по спирали.
Майор Макуха почти что уже ушел, но вспомнил немаловажное, опять
заглянул в кабинет Борщевского и сказал:
- Чуть не забыл.
- Что?
- Интернет мне. Вдобавок.
Борщевский посмотрел на часы и сказал:
- Хорошо.
Дома Петр Сергеевич пообедал. У него все для этого в наличии было - и
хлеб, и лук, и квашеная капуста, и тонкое, с мясными прослойками, сало,
которое он покупал на рынке в свежем виде и своими руками засаливал с
перцем, тмином и чесноком. Его научил когда-то этому искусству один еврей,
сотрудничавший с Петром Сергеевичем на общественных внештатных началах и на
взаимовыгодных основаниях. Чай у Петра Сергеевича вообще никогда в доме не
переводился. И макароны не переводились никогда. А что еще нужно человеку
для сытного обеда? Разве что рюмка водки. И Петр Сергеевич зашел в
супермаркет "Солнечный" и купил себе маленькую плоскую бутылочку очень
хорошей водки "Карат". Хотя и дороговата она для пенсионера постсоветского
типа. Но Петр Сергеевич решил на себе и собственном организме сегодня не
экономить. Чтобы отметить свой молниеносный сокрушительный успех как
положено и в свое удовольствие. А не считая каждую копейку по два раза. И
удовольствие он от обеда получил полное и максимальное, граничащее с
райским, как говорится, наслаждением. Потому что ел и выпивал не спеша.
Думая на разные интересные темы в форме внутреннего диалога, то есть как
будто беседуя с кем-то - таким же умным, но воображаемым. А кроме того, он
вспоминал гениальные стихи поэта Пушкина Александра Сергеевича, вернее, одну
их строчку, ту, которая "Нет, весь я не умру".
И не заметил Петр Сергеевич, как за окном безнадежно стемнело. На
исходе осени темнеет рано, а светает поздно. И он лег на свой диван, под
которым хранил, как зеницу ока, свою бесценную картотеку, и уснул. И спал до
утра на спине. Часов до половины пятого. Он бы и дольше спал, но в дверь без
уважения позвонили. Петр Сергеевич вскочил, как молодой, прошлепал босиком в
прихожую и спросил хриплым басом:
- Кто там?
А ему ответили:
- Компьютер заказывали?
Конечно, он отпер дверь. Спросонья не усомнившись ни в чем. Хотя мог
бы, будучи многоопытным майором, задать себе вопрос - чего это они в такую
несусветную рань, когда и магазины все закрыты, компьютер привезли? А он не
задал. И, значит, чего уж теперь говорить - мог, не мог. Теперь уже поздно
об этом говорить. Теперь нет у Петра Сергеевича компьютера. И картотеки,
служившей ему смыслом жизни, нет. Да и самого его скоро не будет, по всей
вероятности, которая высока, а что будет со страной и миром, и будут они или
их тоже не будет - пока неясно.
С точки зрения остальных - Шурик был существом необычным и подпадал под
емкое определение "ну что с него возьмешь!" Сам он насчет "что возьмешь" с
остальными согласиться не мог, а насчет необычности - как раз мог. Только он
не до конца понимал - необычен он? Или эти самые остальные.
По здравому размышлению Шурик склонялся к первому: а именно к тому, что
необычность лежит в нем, в его, значит, личной области. Он даже иногда по
ночам думал о себе: "А может, - думал, - я инопланетянин? Гуманоид, так
сказать, и пришелец? Но тогда, - думал, - почему мне жрать хочется до боли?
Тем более ночью, когда надо спать". И сам же себе объяснял: "Так, наверно,
потому и хочется. Может, - объяснял, - они, в смысле, мы-гуманоиды, ночью
должны есть, а днем - спать. Может, у нас природа такая нечеловеческая".
Тут, конечно, у Шурика сразу возникали сомнения. Потому что жена его и
супруга Светик - которая гуманоидом не была на сто десять процентов - тоже
ночью любила встать и перекусить чего-нибудь на скорую руку. Она даже на
дверь холодильника бумажку самоклеющуюся прилепила и на ней себе написала:
"Ночью не жрать! И так корова". Но, с другой стороны, а почему бы людям и
гуманоидам не иметь каких-нибудь общих черт и сходств. Как бы там ни было, а
все мы - дети галактики, все, до самого последнего человека, будь он хоть
трижды гуманоидом и пришельцем.
Кстати, в чем состояла необычность Шурика - а некоторые трактовали ее
как ненормальность, - никто толком сформулировать не взялся бы. Просто ясно
было как божий день, что он то ли не от мира сего, то ли не в себе. И
никаких сомнений на эту тему ни у кого не рождалось - ни у Шурика, ни у
остальных. Но у остальных вообще сомнения рождаются нечасто. Это истина
широко известная. Про остальных говорить - вообще особого смысла не имеет.
Потому как, ну что такое "остальные"? Это все, что ли, скопом? Так и Шурик -
один из всех. Все - они разные бывают.
Во что верится с ощутимым трудом.
Но больше всего волновало Шурика не это. Его волновало, что будет с его
детьми и потомками. Когда дети и потомки у них со Светиком появятся. Вернее,
Шурика волновало - кем будут считаться их общие дети в том случае, если он
действительно пришелец миров. Тоже пришельцами - по отцу? Или людьми в
полном смысле этого слова - по матери? Тут подход может быть диаметрально
различный. Как у разных народов к национальности. У русских или у тех же,
например, украинцев она определяется хоть по отцу, хоть по матери - неважно
и несущественно. А у евреев - строго по матери. И если твое отчество
Абрамович, фамилия Абрамович, а мама у тебя турчанка, то для евреев ты не
еврей, а турок. Хотя, конечно, и Абрамович.
Эти детские, если можно так их назвать, вопросы Шурик задавал себе
регулярно. А ответа на них не имел ни малейшего. Может, потому не имел, что
в собственном пришельчестве никакой уверенности у него не было. А сомнения -
опять-таки были. И он их в конце концов задумал разрешить и развеять. Очень
простым, гениальным, надо сказать, путем. Он придумал сдать в больницу свои
анализы. И если они - результаты анализов крови и всего такого - будут
положительными, то есть не будут лезть ни в какие установленные человеческой
медициной рамки, значит, и сомневаться нечего.
В общем, приготовил Шурик все, что мог приготовить в домашних условиях,
завернул это в газетку под названием "Торговый дом культуры" и пошел в
близлежащую больницу. Вернее, в поликлинику районного масштаба.
Пришел, говорит:
- Мне бы анализы сдать.
А ему говорят:
- Направление.
Шурик начал не понимать, о каком направлении идет речь, а ему
объяснили:
- Направление от лечащего врача давай.
Лечащего врача у Шурика, естественно, не было, так как он в последние
годы ни от чего не лечился. Во всяком случае, не лечился при помощи врача. И
он спросил:
- А где его взять, лечащего этого врача, если меня никто ни от чего не