Страница:
В течение четырех последних месяцев 1941 года в Поволжье и особенно на Урале на основе перемещенных и некоторых вновь созданных предприятий были развернуты танковые, корпусные и дизельные заводы. На базе Челябинского тракторного завода вырос мощный танкостроительный комбинат, заслуженно получивший в народе название Танкоград. Сюда из Ленинграда было перебазировано танковое производство КВ и Харьковский дизельный завод. На заводе заводов – Уралмаше, где раньше создавались главным образом уникальные крупногабаритные машины, началось серийное производство корпусов и башен танков КВ. Группа заводов во главе со Сталинградским тракторным образовала важную комплексную базу танкостроения в Поволжье. Одновременно предусматривалось перебазирование на Урал Харьковского танкового завода имени Коминтерна.
С 1 августа 1941 года на выпуск бронелиста переводился Кузнецкий металлургический завод. Наркоматы среднего машиностроения и черной металлургии получили задание обеспечить немедленную переброску прокатного броневого стана с Ижорского на Новотагильский металлургический завод и установить его к 1 сентября.
Управление производством танков, доверенное В. А. Малышеву, было ответственнейшей задачей. Об этом мне рассказывал И. М. Зальцман, а позже я прочитал в его и Г. Эдельгауза статье «Вспоминая уроки Танкограда» в одном из номеров журнала «Коммунист». Там говорится:
«Сложившаяся в годы войны организационная структура была чрезвычайно простой, в ней отсутствовали промежуточные звенья, по сути, выполняющие лишь передаточные, функции. Сверху донизу она была рассчитана на непосредственную связь руководителя с подчиненными. Наркомат танковой промышленности не имел никаких главных управлений, и все вопросы сразу же решались отделами его центрального аппарата в ходе постоянного общения с заводами. Для сближения наркомата с предприятием в начале войны руководитель комплекса уральских заводов был назначен одновременно заместителем народного комиссара и наделен всеми его правами и обязанностями. Заместителем народного комиссара является и главный конструктор Танкограда».
Танкостроительная промышленность получила задание во втором полугодии 1941 года значительно увеличить выпуск танков КВ и Т-34. Положение было отчаянным. В стране не хватало порохов для боеприпасов, металла. Невероятно трудное положение сложилось и на ЧТЗ. Не хватало броневых корпусов и башен, не было оборудования для обработки крупных деталей, заканчивался запас танковых пушек. Конструкторы, технологи, мастера, рабочие не дрогнули. Казалось, чем неразрешимее задача, тем яростнее брались они за ее решение.
– Прекратилась поставка танковых раций,– доложили директору.
– Доставайте самолетные и приспособьте их,– приказал Зальцман.
При сборке дизель-моторов неожиданно кончилось касторовое масло. Два часа на размышление отвел начальнику отдела снабжения М. Г. Ушкову директор завода. Михаил Григорьевич скупил в ближайших аптеках всю касторку.
Танкостроение – чрезвычайно металлоемкое производство. Из металла, который расходовался на один танк Т-34, можно было сделать, примерно, 10 больших автобусов, или 20 грузовых автомобилей, или 50 легковых автомашин. Для того чтобы организовать массовый выпуск танков, нужно было прежде всего обеспечить поставку металла и производство металлозаготовок в виде слитков, проката, поковок, штамповок и отливок из многочисленных марок черных и цветных металлов, из броневой стали – в крупных масштабах.
Большое количество металла понадобилось уже в процессе всеобщей перестройки заводов – в особенности чугунного литья. Оно требовалось для металлургической оснастки, строительства термических печей, изготовления приспособлений и других работ. А его не хватало.
В один из дней осени 41-го в присутствии генерала армии Г. К. Жукова В. А. Малышев доложил И. В. Сталину, что нет нужной стали для выпуска танков в количестве, установленном ГКО.
Сталин посмотрел на наркома колючим взглядом и сердито произнес:
– Почему вы мне об этом сообщаете? Вы задание от ГКО получили? Ищите! Выполняйте!
Г. К. Жуков после войны, вспоминая этот случай, рассказывал писательнице Елене Ржевской:
– И представьте себе – нашли! 300 тысяч тонн. Малышев написал Сталину докладную записку: «Имеется 300 тысяч тонн стали. Прошу разрешить использовать».
А это был фундамент Дворца Советов, который закладывался на месте разрушенного в 30-е годы храма Христа Спасителя. Храм строился около 50 лет в прошлом веке «в благодарность богу» за победу над Наполеоном и на память последующим векам. Но фундамент для строительства Дворца Советов, как ни насыщали его металлом, оседал на неблагоприятной почве, где выстоял храм. Строительство законсервировали.
Сталин прочитал записку наркома танковой промышленности, походил по кабинету, что-то обдумывая, а затем взял синий карандаш и написал резолюцию: «Разрешаю. Войну выиграем, построим заново».
Для размещения эвакуированных предприятий не хватало производственных площадей, жилья. Московский завод «Калибр», например, был размещен в Челябинске в недостроенном здании оперного театра. А некоторые предприятия начинали свою вторую жизнь буквально на пустом месте, в тайге. Это было еще одно чудо, но не «со времен написания библии», а со дня свершения Великой Октябрьской социалистической революции, вместе с которой родился не только новый строй, но и новый – советский человек.
Как раз в те дни и недели, когда танки были особенно необходимы фронту, когда враг угрожал Москве, производство их из-за вынужденной эвакуации ряда заводов упало до самого низкого уровня. Во втором полугодии план удалось выполнить лишь на 61,7 процента. Особенно заметно снизилось производство танков Т-34: если в третьем квартале их было выпущено 1121, то в четвертом только 765.
Кроме того, большое количество танков в первые дни войны, имея даже небольшие повреждения, осталось на территории, захваченной врагом. Имевшееся горючее было быстро израсходовано, а организовать его подачу в войска при стремительном продвижении врага не всегда удавалось.
В то же время противник, хотя и терял тысячи танков на советско-германском фронте, пополнял свой танковый парк в значительной степени путем восстановления подбитых машин. Главное же то, что на гитлеровцев работали не только мощные предприятия самой Германии, но и танковые заводы Чехословакии, Франции, других порабощенных стран Европы.
Чтобы временно удовлетворить нужды фронта в танках, пока развернется их выпуск на «Красном Сормове», Сталинградском тракторном и эвакуированном в Нижний Тагил Харьковском танковом заводе, ГКО решил срочно, с 1 августа 1941 года, на Горьковском автомобильном заводе наладить массовое производство легких танков Т-60 конструкции Н. А. Астрова. Правда, это были не Т-34, которых боялись немецко-фашистские войска, но и не устаревшие Т-26 и БТ. Они могли вполне соперничать с немецкими легкими танками Т– II и такими же машинами чехословацкого, французского и итальянского производства, находившимися на вооружении войск противника.
Производство танков КВ на ЛКЗ оставалось примерно на одном уровне до конца года: в третьем квартале было выпущено 492, а в четвертом – 441 танк.
Нерасторжимый сплав
Челябинский Кировский
С 1 августа 1941 года на выпуск бронелиста переводился Кузнецкий металлургический завод. Наркоматы среднего машиностроения и черной металлургии получили задание обеспечить немедленную переброску прокатного броневого стана с Ижорского на Новотагильский металлургический завод и установить его к 1 сентября.
Управление производством танков, доверенное В. А. Малышеву, было ответственнейшей задачей. Об этом мне рассказывал И. М. Зальцман, а позже я прочитал в его и Г. Эдельгауза статье «Вспоминая уроки Танкограда» в одном из номеров журнала «Коммунист». Там говорится:
«Сложившаяся в годы войны организационная структура была чрезвычайно простой, в ней отсутствовали промежуточные звенья, по сути, выполняющие лишь передаточные, функции. Сверху донизу она была рассчитана на непосредственную связь руководителя с подчиненными. Наркомат танковой промышленности не имел никаких главных управлений, и все вопросы сразу же решались отделами его центрального аппарата в ходе постоянного общения с заводами. Для сближения наркомата с предприятием в начале войны руководитель комплекса уральских заводов был назначен одновременно заместителем народного комиссара и наделен всеми его правами и обязанностями. Заместителем народного комиссара является и главный конструктор Танкограда».
Танкостроительная промышленность получила задание во втором полугодии 1941 года значительно увеличить выпуск танков КВ и Т-34. Положение было отчаянным. В стране не хватало порохов для боеприпасов, металла. Невероятно трудное положение сложилось и на ЧТЗ. Не хватало броневых корпусов и башен, не было оборудования для обработки крупных деталей, заканчивался запас танковых пушек. Конструкторы, технологи, мастера, рабочие не дрогнули. Казалось, чем неразрешимее задача, тем яростнее брались они за ее решение.
– Прекратилась поставка танковых раций,– доложили директору.
– Доставайте самолетные и приспособьте их,– приказал Зальцман.
При сборке дизель-моторов неожиданно кончилось касторовое масло. Два часа на размышление отвел начальнику отдела снабжения М. Г. Ушкову директор завода. Михаил Григорьевич скупил в ближайших аптеках всю касторку.
Танкостроение – чрезвычайно металлоемкое производство. Из металла, который расходовался на один танк Т-34, можно было сделать, примерно, 10 больших автобусов, или 20 грузовых автомобилей, или 50 легковых автомашин. Для того чтобы организовать массовый выпуск танков, нужно было прежде всего обеспечить поставку металла и производство металлозаготовок в виде слитков, проката, поковок, штамповок и отливок из многочисленных марок черных и цветных металлов, из броневой стали – в крупных масштабах.
Большое количество металла понадобилось уже в процессе всеобщей перестройки заводов – в особенности чугунного литья. Оно требовалось для металлургической оснастки, строительства термических печей, изготовления приспособлений и других работ. А его не хватало.
В один из дней осени 41-го в присутствии генерала армии Г. К. Жукова В. А. Малышев доложил И. В. Сталину, что нет нужной стали для выпуска танков в количестве, установленном ГКО.
Сталин посмотрел на наркома колючим взглядом и сердито произнес:
– Почему вы мне об этом сообщаете? Вы задание от ГКО получили? Ищите! Выполняйте!
Г. К. Жуков после войны, вспоминая этот случай, рассказывал писательнице Елене Ржевской:
– И представьте себе – нашли! 300 тысяч тонн. Малышев написал Сталину докладную записку: «Имеется 300 тысяч тонн стали. Прошу разрешить использовать».
А это был фундамент Дворца Советов, который закладывался на месте разрушенного в 30-е годы храма Христа Спасителя. Храм строился около 50 лет в прошлом веке «в благодарность богу» за победу над Наполеоном и на память последующим векам. Но фундамент для строительства Дворца Советов, как ни насыщали его металлом, оседал на неблагоприятной почве, где выстоял храм. Строительство законсервировали.
Сталин прочитал записку наркома танковой промышленности, походил по кабинету, что-то обдумывая, а затем взял синий карандаш и написал резолюцию: «Разрешаю. Войну выиграем, построим заново».
Для размещения эвакуированных предприятий не хватало производственных площадей, жилья. Московский завод «Калибр», например, был размещен в Челябинске в недостроенном здании оперного театра. А некоторые предприятия начинали свою вторую жизнь буквально на пустом месте, в тайге. Это было еще одно чудо, но не «со времен написания библии», а со дня свершения Великой Октябрьской социалистической революции, вместе с которой родился не только новый строй, но и новый – советский человек.
Как раз в те дни и недели, когда танки были особенно необходимы фронту, когда враг угрожал Москве, производство их из-за вынужденной эвакуации ряда заводов упало до самого низкого уровня. Во втором полугодии план удалось выполнить лишь на 61,7 процента. Особенно заметно снизилось производство танков Т-34: если в третьем квартале их было выпущено 1121, то в четвертом только 765.
Кроме того, большое количество танков в первые дни войны, имея даже небольшие повреждения, осталось на территории, захваченной врагом. Имевшееся горючее было быстро израсходовано, а организовать его подачу в войска при стремительном продвижении врага не всегда удавалось.
В то же время противник, хотя и терял тысячи танков на советско-германском фронте, пополнял свой танковый парк в значительной степени путем восстановления подбитых машин. Главное же то, что на гитлеровцев работали не только мощные предприятия самой Германии, но и танковые заводы Чехословакии, Франции, других порабощенных стран Европы.
Чтобы временно удовлетворить нужды фронта в танках, пока развернется их выпуск на «Красном Сормове», Сталинградском тракторном и эвакуированном в Нижний Тагил Харьковском танковом заводе, ГКО решил срочно, с 1 августа 1941 года, на Горьковском автомобильном заводе наладить массовое производство легких танков Т-60 конструкции Н. А. Астрова. Правда, это были не Т-34, которых боялись немецко-фашистские войска, но и не устаревшие Т-26 и БТ. Они могли вполне соперничать с немецкими легкими танками Т– II и такими же машинами чехословацкого, французского и итальянского производства, находившимися на вооружении войск противника.
Производство танков КВ на ЛКЗ оставалось примерно на одном уровне до конца года: в третьем квартале было выпущено 492, а в четвертом – 441 танк.
Нерасторжимый сплав
11 октября 1941 года в Челябинск прилетела группа из 16 человек во главе с И. М. Зальцманом. Он стал новым директором ЧТЗ и одновременно заместителем наркома танковой промышленности СССР.
Говорить об этой сложной, волевой, целеустремленной, фантастически работоспособной фигуре очень трудно, ибо можно впасть в крайности.
В экстремальных условиях периода Великой Отечественной войны деятельность Зальцмана была сложной, а ответственность огромной. Мне кажется, наиболее верно подметил черты характера Зальцмана разметчик производственного объединения «Кировский завод» Б. Черняков:
«...Директор Кировского завода в предвоенные и военные годы Исаак Моисеевич Зальцман – личность столь же яркая, сколь и противоречивая».
И. М. Зальцман родился 9 декабря 1905 года в местечке Томашполь Винницкой области в семье портного. Там он закончил четырехклассную школу и с 14 лет начал работать на сахарном заводе. В 1922 году вступил в комсомол, занимал руководящие комсомольские должности. Одновременно учился в профтехшколе, получил среднее образование и специальность токаря.
В 1929 году поступил в Одесский политехнический институт, который закончил в 1933 году, и был направлен в Ленинград на завод «Красный путиловец», где работал в качестве мастера, заместителя начальника турбинного цеха, начальником этого цеха, главным инженером завода. В начале 1938 года Зальцман был назначен директором этого завода, который после смерти С. М. Кирова был переименован в Кировский.
Столь стремительный рост за неполных пять лет от мастера до директора крупнейшего предприятия страны объяснялся, конечно, незаурядными организаторскими способностями молодого инженера.
Вот что пишет далее о И. М. Зальцмане Б. Черняков:
«В тридцать три года, встав во главе одного из самых крупных и важных по своему оборонному значению заводов, он заявил о себе, как талантливый организатор производства. И. М. Зальцман – один из тех, кому принадлежит поистине историческая заслуга быстрого перевода на военные рельсы танковой промышленности страны. В самые трудные военные годы он был заместителем наркома танковой промышленности, а затем снова вернулся к руководству заводом. И недаром к его званию Героя Социалистического Труда прибавился во время войны орден Суворова».
Хозяйственный механизм тогда функционировал в экстремальных условиях. Фактор времени и интенсивный характер производства имели в то время решающее значение. Создавать, осваивать и выпускать все более совершенные танки надо было в предельно сжатые сроки. Только 35 дней с момента прибытия первого эшелона в Челябинск (всего их было 26) потребовалось коллективу харьковчан для того, чтобы начать серийный выпуск дизелей.
Черняков, многие, кто знал Зальцмана, отмечают также, что он не был лишен и недостатков, таких, как явное тяготение к волевым методам руководства, вспыльчивость, порой переходившую в грубость. Имея в годы войны практически неограниченные полномочия, данные ему Государственным Комитетом Обороны, он пользовался ими не всегда с должной мудростью и дальновидностью.
В то же время надо понимать, что многие его действия вызывались напряженной обстановкой, что шла тяжелейшая, кровопролитнейшая война, что в тылу, как и на фронте, действовали законы военного времени.
Зальцман был крут, и это всем известно. Но сотни людей могут привести примеры его доброжелательства, чуткости, особой душевной деликатности...
«Я по многим примерам знаю,– вспоминает старейший работник завода Н.. Ф. Шашмурин,– что в отношении к людям он не был пакостным, зажимщиком, вельможей и т. д.». И дальше: «И. М. Зальцман, как директор завода, был отличным организатором и проводником текущих оперативных задач. Рассматривать его деятельность в широком плане я не правомочен, но для нас, конструкторов, он в этом качестве был поистине незаменим. Не знаю случая, чтобы он не поддержал, тем более необоснованно затруднял нашу деятельность на производстве. Есть основание утверждать, что в этой области он был излишне доверчив».
Зальцман любил рабочего и знал о любви рабочих к себе. Однако он никогда не позволял себе никакой фамильярности в отношении к рабочим, не искал ложной популярности.
Я знаю из личного опыта, что в восприятии людей иной руководитель-крикун предстает обычно как отчужденная частица коллектива. После угроз он же будет заискивать, прибегать к ненужному похлопыванию по плечам, псевдодемократическому одариванию.
Вернемся к биографии Зальцмана. Не успел он закончить организацию выпуска тяжелых танков КВ на ЧТЗ, как в январе его назначили директором эвакуированного в Нижний Тагил Харьковского танкового завода. Полгода потребовалось ему вместе с Ю. Е. Максаревым, временно ставшим главным инженером завода, чтобы на новом месте наладить выпуск танков Т-34 на конвейере. 30 танков в день! Таков итог его деятельности на этом заводе.
Портрет И. М. Зальцмана был бы однокрасочным, если бы я не привел еще несколько эпизодов из его жизни и деятельности, рассказанные людьми, хорошо знавшими его.
В декабре 1940 года Советское правительство вынесло решение о срочном запуске в серийное производство самолета-штурмовика Ильюшина Ил-2. Это был летающий танк, так его назовут наши воины. Известно, что Ил-2 был бронированным, у него, как и у танка, имелся бронекорпус, расположенный в носовой и средней частях фюзеляжа и предохранявший жизненные узлы и агрегаты самолета (мотор со всеми его системами и кабину экипажа с оборудованием) от огня зенитной артиллерии и пулеметного огня авиации врага.
Изготовление бронекорпусов для Ил-2 поручили трем ленинградским предприятиям. Завод имени Г. К. Орджоникидзе должен был наладить замкнутое производство, то есть штамповать бронедетали, собирать из них готовые бронекорпуса и сдавать авиационному заводу. На двух других заводах производственный процесс расчленялся. Кировский завод получил задание изготовлять бронедетали, а Ижорский завод – производить сборку и сдавать готовую продукцию.
Прежде чем перейти к сути дела, отмечу, что в довоенные годы цех горячей штамповки Кировского завода представлял огромное производство с огненными печами, десятками прессов, подъемными кранами и другим крупным оборудованием. Конечно, такой цех на любом заводе не блещет чистотой. На рабочих верстаках этого цеха были и металлическая пыль, и капли масла, которые немедленно оставляли на чертежах грязные, жирные пятна, стоило их разложить в процессе работы на верстаке. По многолетнему своему опыту конструктора знаю, что это никого и никогда не смущало – ведь это обычная работа.
Для кировцев освоение процесса штамповки и закалки авиационной брони было новым и шло без особого энтузиазма – и без бронекорпусов для Ил-2 у них было много срочных заказов, особенно по выпуску танков КВ. Так продолжалось до тех пор, пока парторг ЦК ВКП(б) на авиационном заводе Мосалов в очередном докладе в Центральный Комитет партии не заострил внимание на запаздывании поставки бронекорпусов. Из ЦК последовал звонок А. А. Жданову – секретарю ЦК, первому секретарю Ленинградского обкома партии – срочно разобраться в обстановке. Жданов связался с директором ЛКЗ Зальцманом, потребовал доложить о состоянии работ по бронекорпусу для Ил-2.
Зальцман, захватив с собой из цеха несколько «разукрашенных», в масляных пятнах, местами порванных чертежей элементов бронекорпуса, поехал к Жданову:
– Андрей Александрович! Разве можно быстро и качественно работать по таким скверным чертежам? И тут же пояснил:
– У меня на заводе сидит представитель самолетного ОКБ Виктор Николаевич Бугайский. Вот он со своими конструкторами так и «разукрашивает» свои чертежи...
Жданов отругал Зальцмана за то, что тот раньше не доложил ему о плохом состоянии технической документации, полученной от Ильюшина. В заключение объявил:
– Завтра я выезжаю на доклад Сталину, расскажу ему и об этом безобразии. Вам, Исаак Моисеевич, предлагаю выехать в Москву со мной, а сейчас возвращайтесь на завод и принимайте срочные меры для изготовления бронедеталей для Ил-2.
Бугайский тут же позвонил в Москву Ильюшину и рассказал ему о случившемся.
– Я сам приеду в Ленинград,– сказал Сергей Владимирович.– Встречай меня утром.
Прибыв в город на Неве, Ильюшин рассказал Бугайскому, что ему позвонил Сталин и сказал, что он, Ильюшин, безответственно отнесся к важному делу и выдал Зальцману негодную техдокументацию. Объяснений он даже слушать не стал, отослал к Жданову. Вот и пришлось срочно Сергею Владимировичу приехать сюда.
Ильюшин и Бугайский отправились на Кировский завод. Здесь в цехе горячей штамповки они заметили значительные перемены. Прежде всего им сообщили, что Зальцман снял с должности начальника этого цеха. Затем воочию убедились, что на многих прессах идет энергичная работа по освоению штамповки элементов бронекорпусов. Это задание объявлено в цехе главным, на его выполнение поставлены лучшие люди, им выписаны аккордные наряды.
Довольные увиденным на Кировском заводе, авиаконструкторы направились в Смольный, к Жданову, которому показали чертежи своего ОКБ, продемонстрировали светокопии этих же чертежей, «разукрашенные» технологами Кировского завода для своих нужд. Ильюшин объяснил причину этих «разукрашиваний», и все стало на свои места...
После эвакуации ряда промышленных предприятий с запада на восток, в Челябинске образовался поистине производственный конгломерат, в лучшем смысле этого слова: уральцы, москвичи, ленинградцы, харьковчане и тысячи, как правило, неквалифицированных людей со всех концов страны. В совместном труде они успешно решали задания Родины по производству танков. Но при этом Зальцмана обвиняли в гонении представителей Челябинского тракторного завода. Видимо, здесь была доля его вины, как директора завода, да и как заместителя наркома. Как же он реагировал на это обвинение? Приведу пример.
Начальником производства особо ответственных узлов танков был представитель целой династии кировцев – К. Е. Титов (тот самый Титов, который в числе 16 ленинградцев с Зальцманом прилетел в Челябинск 11 октября 1941 года). Это был отличный организатор, крупный специалист, авторитетный и уважаемый в коллективе человек. Так его характеризовали мне ветераны-кировцы. Кстати, уже в послевоенные годы, по возвращении в Ленинград, на Кировский завод, Титов избирался депутатом Верховного Совета СССР.
В своих воспоминаниях он рассказывает о таком случае.
«На одном широком совещании (это было в 1942 году) Зальцман потребовал от меня сверх плана изготовить 6 комплектов узлов танковых трансмиссий. Я напомнил ему, что еще накануне мы совместно установили – в силу ряда причин выполнение планового задания не обеспечено, неосуществимо. Однако с большим напряжением коллектив выполнял не только план, но и большую часть дополнительного задания. Об этом директор завода прекрасно знал.
Однако на очередном совещании Зальцман очень жестко обошелся со мной и огласил приказ о моем увольнении за невыполнение приказа.
Когда я покинул зал заседаний, референт директора вручил мне пакет с указанием вскрыть его дома, что я и сделал. Там оказалась записка Зальцмана следующего содержания: «Кузьма! Пойми меня правильно. Так нужно. Отдохни. А потом будем считать, что нарком (В. А. Малышев) освободил тебя от исполнения моего приказа. В пакете была путевка в дом отдыха».
Насколько справедлив или ошибочен поступок Зальцмана в этом случае, пусть судит читатель.
Говорить об этой сложной, волевой, целеустремленной, фантастически работоспособной фигуре очень трудно, ибо можно впасть в крайности.
В экстремальных условиях периода Великой Отечественной войны деятельность Зальцмана была сложной, а ответственность огромной. Мне кажется, наиболее верно подметил черты характера Зальцмана разметчик производственного объединения «Кировский завод» Б. Черняков:
«...Директор Кировского завода в предвоенные и военные годы Исаак Моисеевич Зальцман – личность столь же яркая, сколь и противоречивая».
И. М. Зальцман родился 9 декабря 1905 года в местечке Томашполь Винницкой области в семье портного. Там он закончил четырехклассную школу и с 14 лет начал работать на сахарном заводе. В 1922 году вступил в комсомол, занимал руководящие комсомольские должности. Одновременно учился в профтехшколе, получил среднее образование и специальность токаря.
В 1929 году поступил в Одесский политехнический институт, который закончил в 1933 году, и был направлен в Ленинград на завод «Красный путиловец», где работал в качестве мастера, заместителя начальника турбинного цеха, начальником этого цеха, главным инженером завода. В начале 1938 года Зальцман был назначен директором этого завода, который после смерти С. М. Кирова был переименован в Кировский.
Столь стремительный рост за неполных пять лет от мастера до директора крупнейшего предприятия страны объяснялся, конечно, незаурядными организаторскими способностями молодого инженера.
Вот что пишет далее о И. М. Зальцмане Б. Черняков:
«В тридцать три года, встав во главе одного из самых крупных и важных по своему оборонному значению заводов, он заявил о себе, как талантливый организатор производства. И. М. Зальцман – один из тех, кому принадлежит поистине историческая заслуга быстрого перевода на военные рельсы танковой промышленности страны. В самые трудные военные годы он был заместителем наркома танковой промышленности, а затем снова вернулся к руководству заводом. И недаром к его званию Героя Социалистического Труда прибавился во время войны орден Суворова».
Хозяйственный механизм тогда функционировал в экстремальных условиях. Фактор времени и интенсивный характер производства имели в то время решающее значение. Создавать, осваивать и выпускать все более совершенные танки надо было в предельно сжатые сроки. Только 35 дней с момента прибытия первого эшелона в Челябинск (всего их было 26) потребовалось коллективу харьковчан для того, чтобы начать серийный выпуск дизелей.
Черняков, многие, кто знал Зальцмана, отмечают также, что он не был лишен и недостатков, таких, как явное тяготение к волевым методам руководства, вспыльчивость, порой переходившую в грубость. Имея в годы войны практически неограниченные полномочия, данные ему Государственным Комитетом Обороны, он пользовался ими не всегда с должной мудростью и дальновидностью.
В то же время надо понимать, что многие его действия вызывались напряженной обстановкой, что шла тяжелейшая, кровопролитнейшая война, что в тылу, как и на фронте, действовали законы военного времени.
Зальцман был крут, и это всем известно. Но сотни людей могут привести примеры его доброжелательства, чуткости, особой душевной деликатности...
«Я по многим примерам знаю,– вспоминает старейший работник завода Н.. Ф. Шашмурин,– что в отношении к людям он не был пакостным, зажимщиком, вельможей и т. д.». И дальше: «И. М. Зальцман, как директор завода, был отличным организатором и проводником текущих оперативных задач. Рассматривать его деятельность в широком плане я не правомочен, но для нас, конструкторов, он в этом качестве был поистине незаменим. Не знаю случая, чтобы он не поддержал, тем более необоснованно затруднял нашу деятельность на производстве. Есть основание утверждать, что в этой области он был излишне доверчив».
Зальцман любил рабочего и знал о любви рабочих к себе. Однако он никогда не позволял себе никакой фамильярности в отношении к рабочим, не искал ложной популярности.
Я знаю из личного опыта, что в восприятии людей иной руководитель-крикун предстает обычно как отчужденная частица коллектива. После угроз он же будет заискивать, прибегать к ненужному похлопыванию по плечам, псевдодемократическому одариванию.
Вернемся к биографии Зальцмана. Не успел он закончить организацию выпуска тяжелых танков КВ на ЧТЗ, как в январе его назначили директором эвакуированного в Нижний Тагил Харьковского танкового завода. Полгода потребовалось ему вместе с Ю. Е. Максаревым, временно ставшим главным инженером завода, чтобы на новом месте наладить выпуск танков Т-34 на конвейере. 30 танков в день! Таков итог его деятельности на этом заводе.
Портрет И. М. Зальцмана был бы однокрасочным, если бы я не привел еще несколько эпизодов из его жизни и деятельности, рассказанные людьми, хорошо знавшими его.
В декабре 1940 года Советское правительство вынесло решение о срочном запуске в серийное производство самолета-штурмовика Ильюшина Ил-2. Это был летающий танк, так его назовут наши воины. Известно, что Ил-2 был бронированным, у него, как и у танка, имелся бронекорпус, расположенный в носовой и средней частях фюзеляжа и предохранявший жизненные узлы и агрегаты самолета (мотор со всеми его системами и кабину экипажа с оборудованием) от огня зенитной артиллерии и пулеметного огня авиации врага.
Изготовление бронекорпусов для Ил-2 поручили трем ленинградским предприятиям. Завод имени Г. К. Орджоникидзе должен был наладить замкнутое производство, то есть штамповать бронедетали, собирать из них готовые бронекорпуса и сдавать авиационному заводу. На двух других заводах производственный процесс расчленялся. Кировский завод получил задание изготовлять бронедетали, а Ижорский завод – производить сборку и сдавать готовую продукцию.
Прежде чем перейти к сути дела, отмечу, что в довоенные годы цех горячей штамповки Кировского завода представлял огромное производство с огненными печами, десятками прессов, подъемными кранами и другим крупным оборудованием. Конечно, такой цех на любом заводе не блещет чистотой. На рабочих верстаках этого цеха были и металлическая пыль, и капли масла, которые немедленно оставляли на чертежах грязные, жирные пятна, стоило их разложить в процессе работы на верстаке. По многолетнему своему опыту конструктора знаю, что это никого и никогда не смущало – ведь это обычная работа.
Для кировцев освоение процесса штамповки и закалки авиационной брони было новым и шло без особого энтузиазма – и без бронекорпусов для Ил-2 у них было много срочных заказов, особенно по выпуску танков КВ. Так продолжалось до тех пор, пока парторг ЦК ВКП(б) на авиационном заводе Мосалов в очередном докладе в Центральный Комитет партии не заострил внимание на запаздывании поставки бронекорпусов. Из ЦК последовал звонок А. А. Жданову – секретарю ЦК, первому секретарю Ленинградского обкома партии – срочно разобраться в обстановке. Жданов связался с директором ЛКЗ Зальцманом, потребовал доложить о состоянии работ по бронекорпусу для Ил-2.
Зальцман, захватив с собой из цеха несколько «разукрашенных», в масляных пятнах, местами порванных чертежей элементов бронекорпуса, поехал к Жданову:
– Андрей Александрович! Разве можно быстро и качественно работать по таким скверным чертежам? И тут же пояснил:
– У меня на заводе сидит представитель самолетного ОКБ Виктор Николаевич Бугайский. Вот он со своими конструкторами так и «разукрашивает» свои чертежи...
Жданов отругал Зальцмана за то, что тот раньше не доложил ему о плохом состоянии технической документации, полученной от Ильюшина. В заключение объявил:
– Завтра я выезжаю на доклад Сталину, расскажу ему и об этом безобразии. Вам, Исаак Моисеевич, предлагаю выехать в Москву со мной, а сейчас возвращайтесь на завод и принимайте срочные меры для изготовления бронедеталей для Ил-2.
Бугайский тут же позвонил в Москву Ильюшину и рассказал ему о случившемся.
– Я сам приеду в Ленинград,– сказал Сергей Владимирович.– Встречай меня утром.
Прибыв в город на Неве, Ильюшин рассказал Бугайскому, что ему позвонил Сталин и сказал, что он, Ильюшин, безответственно отнесся к важному делу и выдал Зальцману негодную техдокументацию. Объяснений он даже слушать не стал, отослал к Жданову. Вот и пришлось срочно Сергею Владимировичу приехать сюда.
Ильюшин и Бугайский отправились на Кировский завод. Здесь в цехе горячей штамповки они заметили значительные перемены. Прежде всего им сообщили, что Зальцман снял с должности начальника этого цеха. Затем воочию убедились, что на многих прессах идет энергичная работа по освоению штамповки элементов бронекорпусов. Это задание объявлено в цехе главным, на его выполнение поставлены лучшие люди, им выписаны аккордные наряды.
Довольные увиденным на Кировском заводе, авиаконструкторы направились в Смольный, к Жданову, которому показали чертежи своего ОКБ, продемонстрировали светокопии этих же чертежей, «разукрашенные» технологами Кировского завода для своих нужд. Ильюшин объяснил причину этих «разукрашиваний», и все стало на свои места...
После эвакуации ряда промышленных предприятий с запада на восток, в Челябинске образовался поистине производственный конгломерат, в лучшем смысле этого слова: уральцы, москвичи, ленинградцы, харьковчане и тысячи, как правило, неквалифицированных людей со всех концов страны. В совместном труде они успешно решали задания Родины по производству танков. Но при этом Зальцмана обвиняли в гонении представителей Челябинского тракторного завода. Видимо, здесь была доля его вины, как директора завода, да и как заместителя наркома. Как же он реагировал на это обвинение? Приведу пример.
Начальником производства особо ответственных узлов танков был представитель целой династии кировцев – К. Е. Титов (тот самый Титов, который в числе 16 ленинградцев с Зальцманом прилетел в Челябинск 11 октября 1941 года). Это был отличный организатор, крупный специалист, авторитетный и уважаемый в коллективе человек. Так его характеризовали мне ветераны-кировцы. Кстати, уже в послевоенные годы, по возвращении в Ленинград, на Кировский завод, Титов избирался депутатом Верховного Совета СССР.
В своих воспоминаниях он рассказывает о таком случае.
«На одном широком совещании (это было в 1942 году) Зальцман потребовал от меня сверх плана изготовить 6 комплектов узлов танковых трансмиссий. Я напомнил ему, что еще накануне мы совместно установили – в силу ряда причин выполнение планового задания не обеспечено, неосуществимо. Однако с большим напряжением коллектив выполнял не только план, но и большую часть дополнительного задания. Об этом директор завода прекрасно знал.
Однако на очередном совещании Зальцман очень жестко обошелся со мной и огласил приказ о моем увольнении за невыполнение приказа.
Когда я покинул зал заседаний, референт директора вручил мне пакет с указанием вскрыть его дома, что я и сделал. Там оказалась записка Зальцмана следующего содержания: «Кузьма! Пойми меня правильно. Так нужно. Отдохни. А потом будем считать, что нарком (В. А. Малышев) освободил тебя от исполнения моего приказа. В пакете была путевка в дом отдыха».
Насколько справедлив или ошибочен поступок Зальцмана в этом случае, пусть судит читатель.
Челябинский Кировский
Теперь уже трудно представить себе, что до 22 июня 1941 года уральские заводы не выпустили ни одного танка, что продукция эта была им незнакома. Трудно потому, что каждый танкист-фронтовик знает: танки в годы войны шли с Урала.
Как проходила эвакуация ленинградского Кировского завода в Челябинск? Об этом уже написано и рассказано немало. Да и это не тема нашей повести. Но кое-какие эпизоды, характеризующие ход такого гигантского мероприятия, привести следует.
Переломным на ЧТЗ оказался сентябрь 1941 года, когда сюда прибыло 6000 рабочих и 700 станков с ЛКЗ. А всего в октябре – ноябре 1941 года из Ленинграда в Челябинск было эвакуировано свыше 15 тысяч лучших мастеров, квалифицированных рабочих и членов их семей. Туда же перебазировали наиболее ценное оборудование.
Василий Иванович Ефимов, вспоминая те дни, рассказывает:
– Я на Кировском на сборке работал. Жили неплохо. 10 июня дочка родилась. Только-только привезли из роддома... Вдруг – война. Многие ушли добровольцами на фронт, не раз и я просился, не отпускали. Однажды вызывают в заводоуправление: «Собирайтесь». Куда – не сказали. Летели самолетами до Тихвина. Потом погрузились в теплушки и почти месяц прожили на колесах.
После тяжелого вздоха, Василий Иванович продолжил:
– Что было, когда прибыли? Рая не было, остальное было. Стены без крыши, крыши без стен, ботинки брезентовые на деревянной подошве, селедка без гарнира. Народу со всей страны тьма тьмущая. Станки, оборудование, машины – день и ночь поступали. Всего не расскажешь. Одно слово – эвакуация.
Челябинцы встречали ленинградцев с особой теплотой. С поезда сразу вели в столовую. Там дежурил врач. Часть людей направлял прямо в больницы. Но на следующее утро они были уже в цехах.
Как ни странно, славу первоклассного предприятия Челябинскому тракторному заводу создали именно специфические трудности. Ведь производство боевых машин требовало серьезного изменения технологического процесса, перепланировки и перестановки оборудования, изготовления новой оснастки, инструментов – короче говоря, коренной ломки и перестройки почти всех цехов.
Приняв под свое начало ЧТЗ, новый директор Зальцман шел к своей цели решительно. Тракторное производство было приостановлено: станки срывались с фундаментов, перетаскивались на новое место, где стояли сиротливо, никому ненужные. А ломать то, что вчера с любовью и большим трудом налаживалось, не просто. Некоторые кадровые рабочие завода буквально плакали.
Жизнь показала, что Зальцман, ломая старые линии, приспособления для тракторного производства, оказался прав: после войны к старой модели трактора возвращаться не пришлось... Особо нажимал он на концевые операции, не «слезал» со сборочного цеха. «Нет заготовок – посылай людей, иди сам, проси кузнецов»,– требовал он от начальников механических цехов.
Снег сыпался сверху, застывшую эмульсию смывали кипятком... Порой станки ставили моментально, иногда даже не заливали фундамент бетоном. Шлифовальные, зуборезные, требующие особой точности, правда, успевали все же и в этих условиях устанавливать капитально, чтобы не было тряски. Механики так уставали, что, получив отдых на 3 – 4 часа, здесь же, в подсобке засыпали. Иной засыпал, только начав снимать сапог. Один-то сапог он снимал, а на другой уже не хватало сил. Начнут человека будить, он проснется и... начинает снимать второй... Смешно, но и посмеяться не было времени: «Не спал, а на работу пора...»
Маневрировать приходилось даже отдельными станками, перенося их из цеха в цех, заимствуя временно «у соседа».
Кроме ленинградцев и москвичей на территории ЧТЗ разместился и Харьковский дизельный завод, возобновивший производство танковых моторов В-2.
Но если моторостроители-харьковчане, сохранившие и командный персонал, и основное оборудование, в Челябинске остались особым производством, заводом в заводе, то в танковых цехах многое было гораздо сложнее. Легендарный Танкоград, фантастические догадки о котором будут страшным кошмаром давить на инстинкт и сознание гитлеровской верхушки, складывался не вдруг, а в атмосфере исканий, споров и борьбы.
До войны челябинские машиностроители понимали, что хорошо налаженное массовое поточное производство тракторов не требовало высокой квалификации рабочих. Иное дело танк, особенно такой, как КВ. Он пока изготавливался небольшими сериями с подгонкой многих сложных деталей и наладкой. Делали это опытные мастера. Но для массового производства таких мастеров не хватало. Поэтому требовалось прежде всего максимально упростить конструкцию многих узлов танка. И здесь вступали в конфликт конструктор и технолог – извечный и плодотворный. Лучше всех знал и понимал этапы этого традиционного конфликта нарком В. А. Малышев. Конструктор, как правило, влюблен в свою машину. Создавая ее, он добился идеальной компоновки, гармонии между огневой мощью, броневой защитой, мощностью двигателя, учитывая массу других обстоятельств (удобство работы экипажа, замены и ремонта узлов и т. п.). Немаловажным он считал и возможность перевозки танка по железной дороге...
И вдруг конструктор получает от технолога отзыв: «Конструктивное оформление ряда деталей осуществлено таким образом, что выполнение их штамповкой затруднительно и для изготовления требуется значительное количество ручного труда. Для освоения в серийном производстве необходимо значительное количество оснастки. Целый ряд деталей ввиду сложности конфигурации вообще нельзя отлить» и т. д. В общем, узел, по заключению технолога, нетехнологичен, требуется его коренным образом переработать. Такое заключение подобно традиционному ушату холодной воды.
Конечно, технолог по-своему прав. Но не так то легко соглашается с ним конструктор. Обычно он резко отвергает всякие изменения. «Отехнологиченное» детище кажется ему чужим, непохожим на то, которое он выстрадал.
В таких случаях спор выносится на уровень главного конструктора и главного технолога завода. У них конфликтующие конструктор-разработчик и технолог излагают свои точки зрения...
Верные себе челябинцы настойчиво боролись за организацию конвейера или хотя бы его элементов, тянулись к тому, чтобы, скажем, свободную ковку, рассчитанную на первоклассного кузнеца, перевести везде на штамповку, где чутье, опыт человека во многом заменяет штамп... Чтобы меньше было «возвратных» движений деталей, чтобы конфигурация их была проще...
Как проходила эвакуация ленинградского Кировского завода в Челябинск? Об этом уже написано и рассказано немало. Да и это не тема нашей повести. Но кое-какие эпизоды, характеризующие ход такого гигантского мероприятия, привести следует.
Переломным на ЧТЗ оказался сентябрь 1941 года, когда сюда прибыло 6000 рабочих и 700 станков с ЛКЗ. А всего в октябре – ноябре 1941 года из Ленинграда в Челябинск было эвакуировано свыше 15 тысяч лучших мастеров, квалифицированных рабочих и членов их семей. Туда же перебазировали наиболее ценное оборудование.
Василий Иванович Ефимов, вспоминая те дни, рассказывает:
– Я на Кировском на сборке работал. Жили неплохо. 10 июня дочка родилась. Только-только привезли из роддома... Вдруг – война. Многие ушли добровольцами на фронт, не раз и я просился, не отпускали. Однажды вызывают в заводоуправление: «Собирайтесь». Куда – не сказали. Летели самолетами до Тихвина. Потом погрузились в теплушки и почти месяц прожили на колесах.
После тяжелого вздоха, Василий Иванович продолжил:
– Что было, когда прибыли? Рая не было, остальное было. Стены без крыши, крыши без стен, ботинки брезентовые на деревянной подошве, селедка без гарнира. Народу со всей страны тьма тьмущая. Станки, оборудование, машины – день и ночь поступали. Всего не расскажешь. Одно слово – эвакуация.
Челябинцы встречали ленинградцев с особой теплотой. С поезда сразу вели в столовую. Там дежурил врач. Часть людей направлял прямо в больницы. Но на следующее утро они были уже в цехах.
Как ни странно, славу первоклассного предприятия Челябинскому тракторному заводу создали именно специфические трудности. Ведь производство боевых машин требовало серьезного изменения технологического процесса, перепланировки и перестановки оборудования, изготовления новой оснастки, инструментов – короче говоря, коренной ломки и перестройки почти всех цехов.
Приняв под свое начало ЧТЗ, новый директор Зальцман шел к своей цели решительно. Тракторное производство было приостановлено: станки срывались с фундаментов, перетаскивались на новое место, где стояли сиротливо, никому ненужные. А ломать то, что вчера с любовью и большим трудом налаживалось, не просто. Некоторые кадровые рабочие завода буквально плакали.
Жизнь показала, что Зальцман, ломая старые линии, приспособления для тракторного производства, оказался прав: после войны к старой модели трактора возвращаться не пришлось... Особо нажимал он на концевые операции, не «слезал» со сборочного цеха. «Нет заготовок – посылай людей, иди сам, проси кузнецов»,– требовал он от начальников механических цехов.
Снег сыпался сверху, застывшую эмульсию смывали кипятком... Порой станки ставили моментально, иногда даже не заливали фундамент бетоном. Шлифовальные, зуборезные, требующие особой точности, правда, успевали все же и в этих условиях устанавливать капитально, чтобы не было тряски. Механики так уставали, что, получив отдых на 3 – 4 часа, здесь же, в подсобке засыпали. Иной засыпал, только начав снимать сапог. Один-то сапог он снимал, а на другой уже не хватало сил. Начнут человека будить, он проснется и... начинает снимать второй... Смешно, но и посмеяться не было времени: «Не спал, а на работу пора...»
Маневрировать приходилось даже отдельными станками, перенося их из цеха в цех, заимствуя временно «у соседа».
Кроме ленинградцев и москвичей на территории ЧТЗ разместился и Харьковский дизельный завод, возобновивший производство танковых моторов В-2.
Но если моторостроители-харьковчане, сохранившие и командный персонал, и основное оборудование, в Челябинске остались особым производством, заводом в заводе, то в танковых цехах многое было гораздо сложнее. Легендарный Танкоград, фантастические догадки о котором будут страшным кошмаром давить на инстинкт и сознание гитлеровской верхушки, складывался не вдруг, а в атмосфере исканий, споров и борьбы.
До войны челябинские машиностроители понимали, что хорошо налаженное массовое поточное производство тракторов не требовало высокой квалификации рабочих. Иное дело танк, особенно такой, как КВ. Он пока изготавливался небольшими сериями с подгонкой многих сложных деталей и наладкой. Делали это опытные мастера. Но для массового производства таких мастеров не хватало. Поэтому требовалось прежде всего максимально упростить конструкцию многих узлов танка. И здесь вступали в конфликт конструктор и технолог – извечный и плодотворный. Лучше всех знал и понимал этапы этого традиционного конфликта нарком В. А. Малышев. Конструктор, как правило, влюблен в свою машину. Создавая ее, он добился идеальной компоновки, гармонии между огневой мощью, броневой защитой, мощностью двигателя, учитывая массу других обстоятельств (удобство работы экипажа, замены и ремонта узлов и т. п.). Немаловажным он считал и возможность перевозки танка по железной дороге...
И вдруг конструктор получает от технолога отзыв: «Конструктивное оформление ряда деталей осуществлено таким образом, что выполнение их штамповкой затруднительно и для изготовления требуется значительное количество ручного труда. Для освоения в серийном производстве необходимо значительное количество оснастки. Целый ряд деталей ввиду сложности конфигурации вообще нельзя отлить» и т. д. В общем, узел, по заключению технолога, нетехнологичен, требуется его коренным образом переработать. Такое заключение подобно традиционному ушату холодной воды.
Конечно, технолог по-своему прав. Но не так то легко соглашается с ним конструктор. Обычно он резко отвергает всякие изменения. «Отехнологиченное» детище кажется ему чужим, непохожим на то, которое он выстрадал.
В таких случаях спор выносится на уровень главного конструктора и главного технолога завода. У них конфликтующие конструктор-разработчик и технолог излагают свои точки зрения...
Верные себе челябинцы настойчиво боролись за организацию конвейера или хотя бы его элементов, тянулись к тому, чтобы, скажем, свободную ковку, рассчитанную на первоклассного кузнеца, перевести везде на штамповку, где чутье, опыт человека во многом заменяет штамп... Чтобы меньше было «возвратных» движений деталей, чтобы конфигурация их была проще...